Игра в присяжных заседателей
Витиеватая формулировка полностью отражает творческую несостоятельность фильма. Перенося в российскую реальность классическую картину Сидни Люмета «12 разгневанных мужчин», Никита Сергеевич забыл о фирменных приёмах американского коллеги и безнадежно угробил его идею. У Люмета присяжные, решавшие судьбу обвиняемого в убийстве приёмного отца пуэрто-риканского парнишки, сидели в маленькой комнатке, изнывая от палящего солнца, и порой были готовы убить друг друга. Сверх того оператор снимает таким образом, что помещение постепенно кажется всё меньше, а потолки всё ниже. Эффект получается потрясающий. Жара, духота и сконцентрированная в тесной комнатушке ненависть ощущается почти физически, заставляя даже самого толстокожего зрителя почти физически ощущать напряжённость действия.
У Михалкова всё наоборот. Судящие чеченского подростка, обвиняемого в убийстве приютившего его русского офицера, заседатели с удобством расположились в просторном физкультурном зале московской школы. Их не беспокоит бушующая за окном метель, а главное — никто не испытывают к товарищам по заседанию ни малейшей злобы. Ни импозантный грузинский хирург (Сергей Газаров), ни простоватый украинский метростроевец (Алексей Петренко), ни сексуально озабоченный директор кладбища (Алексей Горбунов)… Да, присяжный‑демократ (Сергей Арцыбашев) не любит коммунистов, а присяжный-таксист (Сергей Гармаш) евреев и кавказцев… Но едва доходит, до общения с коллегами, относящимися к нелюбимым категориям, сразу начинаются оговорочки типа: «я не вас имел в виду…» и «ты‑то человек хороший…», после которых сгущающийся было драматизм, бессильно растворяется под высоченным потолком зала.
Непродуманность обстановки и квелость атмосферы усугубляется проколами сценария. Первый усомнившийся присяжный (Сергей Маковецкий), талантливый инженер и глава представительства крупной зарубежной фирмы, руководящий 850 подчинёнными. От такого человека ждёшь чётких аргументов и железной логики. Всё это герой Маковецкого и демонстрирует. Но… только начиная со второй трети фильма.
Поначалу же, имея полный портфель доказательств невинности подсудимого, данный персонаж благостно смотрит на иконку, что‑то беспомощно блеет, а потом заявляет: «Если меня никто не поддержит, я откажусь от своего мнения!» К счастью, второй присяжный, старый мудрый еврей (Валентин Гафт), справляя большую нужду, тоже усомнился. А если бы нет? Так бы правдолюбец и засадил парня, который, как и пуэрториканец у Люмета, ни в чём не виноват?
Дальше бред нарастает. В середине фильма свой чемоданчик с оправдывающими подсудимого документами демонстрирует ещё один заседатель — бывалый строитель (Виктор Вержбицкий). Между тем, до того момента он исправно голосовал: «виновен». Почему? Он что, имеет личные счёты с подсудимым? Или, как и персонаж Гармаша, не любит лиц кавказской национальности? Ничего подобного, да и вообще никаких сведений об этом присяжном кроме профессии, нам не сообщают.
Вскоре, вы просто перестаёте обращать внимание на бессмыслицу, потому что понимаете: никакой это не суд, а театральный капустник. На нём изображающие судебный процесс, корифеи нашего кино откровенно валяют дурака, а картина распадается на их длиннейшие и часто не относящиеся к делу красочные монологи. Режиссеру поневоле приходится постоянно демонстрировать тоскующего в камере чеченца, чтобы зрители не забыли, о чём собственно базар. Словно подчёркивая несерьёзность происходящего, присяжные по ходу заседания постоянно перекидываются мячиком, а соотношение голосов «за» и «против» вины подсудимого оценивают по‑футбольному: «7:5… 6:6… снова 7:5».
Окончательно ниже плинтуса опускают действие суетливые попытки Михалкова мелочно напакостить конкурентам из телекинобомонда. Угораздило бывшего продюсера телекомпании RenTV Дмитрия Лесневского чем‑то не угодить классику? И самый склизкий присяжный (Юрий Стоянов) добросовестно копирует его образ. Не отнял Бог у Алексея Балабанова талант, который создатель «12» давно профукал? И в фильм наспех вставляются мерзкие лохотронщики из фирмы «Брат». Претендуют демократы на часть пряников, отложенных властями для главного киношника всея Руси? Вот вам противный присяжный‑демократ, похожий на Новодворскую и до последнего пытающийся засадить чеченёнка!
Но Бог своё дело знает и даже пакости в «12» получаются убогие. Конечно, герой Стоянова противен своей бесхребетностью. Но его беспомощная улыбка, нежная привязанность к властной мамочке, и неподдельный ужас, что с обожаемыми женой и дочкой может случиться беда, вызывают скорее сочувствие. Великовозрастного обалдуя хочется не заклеймить, а погладить по головке и угостить конфеткой. Проваливается и номер с «Новодворской». Внешность и голос похожи, но Валерия Ильинична пытающаяся упрятать в тюрьму чеченского подростка за убийство русского офицера?! Да она лучше девственность потеряет!
Толерантная подлость
Творчески беспомощный фильм оказывается еще и довольно подловатым. Люмет представил свою работу полвека назад, когда осуждение невинных цветных белыми присяжными в южных штатах было обычным делом. Михалков снял фильм, прекрасно зная, что новорожденный российский суд присяжных ни разу не осудил невинного чеченца. Даже обвиняемых в убийстве редактора журнала «Форбс» Павла Хлебникова оправдал, и общественное мнение, включая родственников погибшего, восприняло этот вердикт как должное.
Совсем иной оказалась реакция чеченского общества, когда присяжные оправдали обвиненных в военных преступлениях капитана Эдуарда Ульмана, лейтенанта Сергея Аракчеева и других участников боевых действий на Кавказе. Стоило Рамзану Кадырову пожаловаться на «недопонимание присяжными по данному уголовному делу воли моего народа». А верховный главнокомандующий вооружёнными силами РФ возмущённо добавил, что «по известному убийству в Чечне была огромная доказательная база, и все равно вердикт присяжных оказался оправдательным!».
И дела были немедленно изъяты из ведома присяжных. Будь Никита Сергеевич тем православным державником, которого из себя строит, наверняка бы обратился к подобной теме, как это сделал Балабанов в «Войне». Но режиссёру тогда не видать венецианского льва, как своих усов, а Михалков не Балабанов, чтобы отказаться от вкусного ради какой‑то правды. И бестрепетно разоблачает таксиста-фашиста, который оказывается, собственного сына побоями чуть до петли не довёл! Зато появляющиеся в кадре чеченские боевики показаны вполне благостно. Такие красивые и гордые джигиты, детишек и пальцем не трогают, а красивые ножики им дарят.
Свободу воробью-антифашисту!
Ближе к финалу проникается и таксист, все готовы голосовать за невиновность и вот тут‑то где Люмет заканчивает, Михалков вываливает на зрителей целый самосвал засахаренных соплей. Сыгранный им седогривый присяжный-художник, оказывающийся отставным офицером, тоже признаёт, что пацан не виноват, но предлагает его осудить. Потому что на свободе, его найдут подлинные убийцы, а в тюрьме он сможет отсидеться, пока господа присяжные не отправят злодеев за решётку!
Господа возражают. У одного гастроли, у другого несколько хирургических операций, у третьего командировка в Японию… «Вот потому и живём так, что поболтаем и разойдёмся! — Укоризненно вздыхает его благородие. — А у мальчика, кроме нас, никого нет!» Присяжные и зрители, готовы провалиться сквозь землю от стыда за свой животный эгоизм, но у героя Маковецкого находится убойный аргумент. Он напоминает, что мальчик гордый, трепетный, в тюрьме может повеситься, и как тогда жить?
Седой офицер понимает, что жить тогда невозможно и находит ещё лучший выход. Парня оправдывают, и отставник с мольбертом берёт его к себе, обещая найти истинных убийц. И хотя один из банды, зловещий очкарик славянской национальности, выходя из зала суда, бросает на сладкую парочку очень недобрый взгляд, становится ясно: злодеев ждёт суровая кара.
Но и это ещё не конец. Чеченёнок освобождён, но в спортзале остался запертым залетевший туда воробушек. Поскольку идейно выдержанная птичка в ходе заседания антифашистски накакала на голову злому таксисту, она тоже заслуживает свободы. И персонаж Маковецкого, в очередной раз, посоветовавшись с иконкой, открывает настежь все окна. Птица улетает, гуманный присяжный уходит, а я вдруг подумал: каково будет нечеченским мальчикам и нетаджикским девочкам, которые придут заниматься в промороженный заснеженный зал?
Под маской Новодворской
Подобно хамелеону, бравирующий своим монархизмом режиссёр, виртуозно перекрашивается в политкорректного либерала, типа той же Новодворской. Возможно в Венеции его макияжу поверили. Только мне представляется: плевать он хотел и на либерализм с патриотизмом, и на русских с чеченцами, и на евреев с антисемитами… На всех, кроме себя любимого, постоянно жаждущего, денег и престижных премий. Так и прёт у него из всех щелей нехитрая идеология: хорошо жить при любом режиме любой ценой. Отсюда и великолепные образы наглых жлобов, прославившие Михалкова, как актёра. Вороватый проводник Андрюша в «Вокзале для двоих», распальцованный директор станции техобслуживания Трунов в «Инспекторе ГАИ», женящийся на деньгах помещик Паратов в «Жестоком романсе» и приторговывающий героином мафиози Михалыч в «Жмурках» по праву считаются лучшими ролями Никиты Сергеевича и почему‑то очень напоминают его самого, только избравшего другую профессию.
Совсем иное дело, когда приходится перевоплощаться в органически чуждого всякой корысти императора Александра III в «Сибирском цирюльнике» или честного офицера-отставника в «12». Старается человек, гримируется, патриархальную бороду и благородные седые кудри цепляет, только глаза никуда спрятать не может. А они холодные, рыбьи и внутри, словно арифмометр цифирьки вертит, торопясь подсчитать, где больше дают.
Поскольку самых престижных «львов» дают на прогнившем Западе, где в цене политкорректность и толерантность, надо и товар соответствующий выдавать. Михалков и выдаёт. Что в «Сибирском цирюльнике», где высшая доблесть русского офицера — пойти на каторгу за американскую шлюху, что в «12», с его культом слезы чеченского ребёночка. Пиарить национальные меньшинства, способствующие формированию нового мирового порядка, не менее выгодно, чем воспевать штатовских потаскух, а вот до непрестижных русских меньшинств в бывших советских республиках или в Чечне с Ингушетией, у православного патриота Михалкова никогда руки не доходили.
Наоборот, хан Назарбаев, при котором славянское население Казахстана за 10 лет сократилось на 2 миллиона, постоянный объект его славословий. И наш гений страшно бесится, когда ему это припоминают. Когда бывший нацбол Дмитрий Бахур раскидал повествующие об этом листовки и кинул в мэтра яйцом, тот, дождавшись пока на Бахуре повиснут охранники, от всей души заехал ему ногой по лицу, а потом на голубом глазу объяснял, что нога не его.
Зато защищать чеченских подростков на экране мы первые! Ведь помимо, беспроигрышной темы с нацменьшинствами, именно разноцветные детишки сейчас за бугром последний писк моды. Даже голливудские дивы Мадонна и Анжелина Джоли устроили негласное соревнование: кто больше черных, жёлтых и коричневых младенцев усыновит. Вот и приходится, Никите Сергеевичу, задрав штаны, догонять законодателей мирового гламура.
