В пятницу был на концерте Константина Райкина. Почти час он читал стихи Давида Самойлова (а потом ещё час — Рубцова, Мандельштама и Пушкина), и было там такое забавное и почти АИ-шное произведение

СТРУФИАН

(НЕДОСТОВЕРНАЯ ПОВЕСТЬ)

1

А где-то, говорят, в Сахаре,

Нашел рисунки Питер Пэн:

Подобные скафандрам хари

И усики вроде антенн,

А может — маленькие роги.

(Возможно — духи или боги, —

Писал профессор Ольдерогге.)

2

Дул сильный ветер в Таганроге,

Обычный в пору ноября.

Многообразные тревоги

Томили русского царя,

От неустройства и досад

Он выходил в осенний сад

Для совершенья моциона,

Где кроны пели исступленно

И собирался снегопад.

Я, впрочем, не был в том саду

И точно ведать не могу,

Как ветры веяли морскиеВ том достопамятном году.

Есть документы, дневники,

Но верным фактам вопреки

Есть данные кое-какие.

А эти данные гласят

(И в них загадка для потомства),

Что более ста лет назад

В одной заимке возле Томска

Жил некий старец непростой,

Феодором он прозывался.

Лев Николаевич Толстой

Весьма им интересовался.

О старце шел в народе слух,

Что, не в пример земным владыкам,

Царь Александр покинул вдруг

Дворец и власть, семейный круг

И поселился в месте диком.

Мне жаль всегда таких легенд!

В них запечатлено движенье

Народного воображенья.

Увы! всему опроверженье —

Один престранный документ,

Оставшийся по смерти старца:

Так называемая 'тайна' —

Листы бумаги в виде лент,

На них — цифирь, и может статься,

Расставленная не случайно.

Один знакомый программист

Искал загадку той цифири

И сообщил: 'Понятен смысл

Ее, как дважды два — четыре.

Слова — 'а крыют струфиан' —

Являются ключом разгадки'.

И излагал — в каком порядке

И как случилось, что царя

С отшельником сошлись дороги...

3

Дул сильный ветер в Таганроге,

Обычный в пору ноября.

Топталось море, словно гурт,

Захватывало дух от гула.

Но почему-то в Петербург

Царя нисколько не тянуло.

Себе внимая, Александр

Испытывал рожденье чувства,

Похожего на этот сад,

Где было сумрачно и пусто.

Пейзаж осенний был под стать

Его душевному бессилью.

— Но кто же будет за Россию

Перед всевышним отвечать?

Неужто братец Николай,

Который хуже Константина...

А Миша груб и шелопай...

Какая грустная картина!.. —

Темнел от мыслей царский лик

И делался me'lancolique.

— Уход от власти — страшный шаг.

В России трудны перемены...

И небывалые измены

Сужают душный свой кушак...

Одиннадцатого числа

Царь принял тайного посла.

То прибыл унтер-офицер

Шервуд, ему открывший цель

И деятельность тайных обществ.

— О да! Уже не только ропщут! —

Он шел, вдыхая горький яд

И дух осеннего убранства.

— Цвет гвардии и цвет дворянства!

А знают ли, чего хотят?..

Но я им, впрочем, не судья...У нас цари, цареубийцы

Не знают меж собой границы

И мрут от одного питья...

Ужасно за своим плечом

Все время чуять тень злодея...

Быть жертвою иль палачом... —

Он обернулся, холодея.

Смеркалось. Облачно, туманно

Над Таганрогом. И тогда

Подумал император:

— Странно,

Что в небе светится звезда...

4

— Звезда! А может, божий знак? —

На небо глянув, думал Федор

Кузьмин. Он пробрался обходом

К ограде царского жилья.

И вслушивался в полумрак.

Он родом был донской казак.

На Бонапарта шел походом.

Потом торговлей в Таганроге

Он пробавлялся год за годом И

вдруг затосковал о боге

И перестал курить табак.

Торговлю бросил. Слобожанам

Внушал Кузьмин невольный страх.

Он жил в домишке деревянном

Близ моря на семи ветрах.

Уж не бесовское ли дело

Творилось в доме Кузьмина,

Где часто за полночь горела

В окошке тусклая свеча!

Кузьмин писал. А что писал

И для чего — никто не знал.

А он, под вечный хруст прибоя,

Склонясь над стопкою бумаг,

Который год писал: 'Благое

Намеренье об исправленье

Империи Российской'. Так

Именовалось сочиненье,

Которое, как откровенье,

Писал задумчивый казак.

И для того стоял сейчас

Близ императорского дома,

Где было все ему знакомо —

Любой проход и каждый лаз —

Феодор неприметной тенью,

Чтоб государю в ноги пасть,

Дабы осуществила власть

'Намеренье об исправленье'.

5

Поскольку не был сей трактат

Вручен (читайте нашу повесть),

Мы суть его изложим, то есть

Представим несколько цитат.

'На нас, как ядовитый чад,

Европа насылает ересь.

И на Руси не станет через

Сто лет следа от наших чад.

Не будет девы с коромыслом,

Не будет молодца с сохой.

Восторжествует дух сухой,

Несовместимый с русским смыслом.

И эта духа сухота

Убьет все промыслы, ремесла;

Во всей России не найдется

Ни колеса, ни хомута.

Дабы России не остаться

Без колеса и хомута,

Необходимо наше царство

В глухие увести места —

В Сибирь, на Север, на Восток,

Оставив за Москвой заслоны,

Как некогда увел пророк

Народ в предел незаселенный'.

'Необходимы также меры

Для возвращенья старой веры.

В никонианстве есть порок,

И суть его — замах вселенский.

Руси сибирской, деревенской

Пойти сие не может впрок'.

В провинции любых времен

Есть свой уездный Сен-Симон.

Кузьмин был этого закала.

И потому он излагал

С таким упорством идеал

Российского провинциала.

И вот настал высокий час

Вручения царю прожекта.

Кузьмин вздохнул и, помолясь,

Просунул тело в узкий лаз.

6

Дом, где располагался царь,

А вместе с ним императрица,

Напоминал собою ларь,

Как в описаньях говорится,

И выходил его фасад

На небольшой фруктовый сад.

От моря дальнобойный гул

Был слышен — волны набегали.

Гвардеец, взяв на караул,

Стоял в дверях и не дыхнул.

В покоях свечи зажигали.

Барон Иван Иваныч Дибич

Глядел из кабинета в сад,

Стараясь в сумраке увидеть,

Идет ли к дому Александр.

А государь замедлил шаг,

Увидев в небе звездный знак.

Кузьмин шел прямо на него,

Готовый сразу падать ниц.

Прошу запомнить: таково

Расположенье было лиц —

Гвардеец, Дибич, государь

И Федор, обыватель местный, —

Когда послышался удар

И вдруг разлился свет небесный.

Был непонятен и внезапен

Зеленоватый свет. Его,

Биясь как сердце, источало

Неведомое существо,

Или скорее вещество,

Которое в тот миг упало

С негромким звуком, вроде 'пах!',

Напоминавшее колпак

Или, точнее, полушарье,

Чуть сплюснутое по бокам,

Производившее шуршанье,

Подобно легким сквознякам...

Оно держалось на лучах,

Как бы на тысяче ресничин.

В нем свет то вспыхивал, то чах,

И звук, напоминавший 'пах!',

Был страшноват и непривычен.

И в том полупрозрачном теле

Уродцы странные сидели,

Как мог потом поклясться Федор,

На головах у тех уродов

Торчали небольшие рожки,

Пока же, как это постичь

Не зная, завопил Кузьмич

И рухнул посреди дорожки,

Он видел в сорока шагах,

Как это чудо, разгораясь,

Вдруг поднялось на двух ногах

И встало, словно птица страус.

И тут уж Федор пал в туман,

Шепча: 'Крылатый струфиан...'

В окно все это видел Дибич,

Но не успел из дому выбечь.

А выбежав, увидел — пуст

И дик был сад.

И пал без чувств...

Очнулся.

На часах гвардейца

Хватил удар.

И он был мертв,

Неподалеку был простерт

Свидетель чуда иль злодейства,

А может быть, и сам злодей.

А больше не было людей.

И понял Дибич, сад обшаря,

Что не хватало государя.

7

Был Дибич умный генерал

И голову не потерял,

Кузьмин с пристрастьем был допрошен

И в каземат тюремный брошен,

Где бредил словом 'струфиан'.

Елизавете Алексевне

Последовало донесенье,

Там слез был целый океан.

Потом с фельдъегерем в столицу

Послали экстренный доклад

О том, что августейший брат

Изволил как бы... испариться.

И Николай, великий князь,

Смут или слухов убоясь,

Велел словами манифеста

Оповестить, что царь усоп.

Гвардейца положили в гроб

На императорское место.

8

А что Кузьмин? Куда девался

Истории свидетель той,

Которым интересовался

Лев Николаевич Толстой?

Лет на десять забыт в тюрьме,

Он в полном здравье и уме

Был выпущен и плетью бит.

И вновь лет на десять забыт.

Потом возник уже в Сибири,

Жил на заимке у купца,

Храня секрет своей цифири.

И привлекать умел сердца.

Подозревали в нем царя,

Что бросил царские чертоги.

9

Дул сильный ветер в Таганроге,

Обычный в пору ноября.

Он через степи и леса

Летел, как весть, летел на север

Через Москву. И снег он сеял.

И тут декабрь уж начался.

А ветер вдоль Невы-реки

По гладким льдам свистал сурово

Подбадривали Трубецкого

Лейб-гвардии бунтовщики.

Попыхивал морозец хватский.

Морскую трубочку куря.

Попахивало на Сенатской

Четырнадцатым декабря.

10

А неопознанный предмет

Летел себе среди комет.