Закончен труд.

Я дописал наконец начало своей [HTML_REMOVED]Повести об Иване Тургеневе<\/u><\/a>[HTML_REMOVED], которое давно уже грозился выложить, да никак не мог закончить.

Но теперь все стало на свои места.

Чтобы уважаемые коллеги не таскались лишний раз по ссылкам, и не пытались разобраться, где там у Артема новый отрывок, и как его отличить от старого, я решил выложить его прямо на форуме.

РОССИЯ, ПЕТЕРБУРГ, ФОНТАНКА, 16, МЕЖДУ 15 (27) АПРЕЛЯ И 29 АПРЕЛЯ (11 МАЯ) 1856 ГОДА.

Кабинет был оформлен официально и подчеркнуто строго. Большой письменный стол зеленого сукна, на столе хаос бумаг, в самом деле – видимый только одному хозяину порядок. За столом хозяин, старик в генеральском мундире, с недавнего времени – князь Алексей Федорович Орлов, в уходящем прошлом – всесильный Шеф жандармов, начальник Третьего отделения Е.И.В. канцелярии, теперь – член Государственного совета и председатель Кабинета министров. Перед ним статный высокий мужчина, широкоплечий, с гривой густых волос, коротко подстриженными бакенбардами и гладко выбритым подбородком – Иван Сергеевич Тургенев, еще недавно – опальный писатель, отбывавший ссылку в родовом имении, благодаря заступничеству друзей возвращенный из ссылки в Петербург. Можно сказать – прощенный. Почти…
За спиной генерала в оконном простенке большой портрет Государя Александра Николаевича. В окнах – свинцовая Фонтанка, свинцовое небо. Свинцовый Петербург.
— Итак, вы решились просить заграничный паспорт у министра Ланского через его сестру, хозяйку литературного салона Ольгу Степановну Одоевскую, — не вопрошал, а констатировал А.Ф.Орлов.
— Точно так, Алексей Федорович, — кивнул своей красивой головой Тургенев.
— При этом вы как-то забыли спросить Третье отделение Его Императорского Величества Собственной канцелярии, разрешаем ли мы отлучку за границу, или нет?
— Но я подумал, что поскольку меня возвратили из ссылки в столицы… опалы больше нет.
— Опалы нет, но есть определенный порядок, Иван Сергеевич. Люди, состоявшие под арестом и в ссылке все равно числятся по нашему ведомству… Это просто ребячество какое-то, что вы пытались нас так примитивно обойти… Бумаги на выдачу вам заграничного паспорта легли на мой стол сами, заведенным порядком… Прежде чем пустить их далее заведенным порядком, я должен принять по ним решение… Итак, какова цель вашей заграничной поездки?
— Я хотел бы поправить здоровье и… и увидеться с дочерью. У меня есть дочь, Полина. Она незаконнорожденная, и живет усыновленной во Франции, в семье певицы Виардо.
— Не ожидал от вас подобной откровенности…
— Но я думаю, эта история вам давно известна, так что скрывать?
— Скрывать действительно нечего… То есть, вы косвенно признаетесь мне, что уезжаете к своей… гм… семье и, следовательно, возвращаться не собираетесь? Подобно Толстому, Герцену и другим рефюжье? И так спокойно говорите об этом МНЕ?
— Но почему же! — вскричал Тургенев, грива его густых волос взметнулась от рывка головой, — Я патриот России! Я не хочу порывать с любимым Отечеством! Я обязательно вернусь… Но эта поездка мне необходима… Да! Мне необходима сама возможность бывать за границей! Иначе я не смогу жить и писать.
— Но вы должны понимать, что выдача вам заграничного паспорта будет означать полную реабилитацию после ареста и ссылки… И при вашем далеко небезупречном послужном списке я нахожу в своей душе множество доводов «Против»…
— Алексей Федорович! Я не видел свою дочь несколько лет! Я обращаюсь к вам как к человеку, который выносил их церкви гроб Ивана Андреевича Крылова! Вы не побоялись заезжать к Петру Чаадаеву, когда он был объявлен сумасшедшим! В обществе говорят, что вас притягивают люди свободного ума! Так поймите же меня, и проявите человеческое сострадание!
По лицу Алексея Орлова было видно, что он польщен грубой лестью.
— Что же. Я досиживаю в этом кабинете последние дни… Государь отставляет меня от начальства Третьим отделением и желает видеть председателем Кабинета министров… Я вел ваше дело и хотел бы его покончить, пока я здесь начальник. В своей душе я нахожу достаточно доводов за выдачу вам заграничного паспорта. Но… Нужно проявить патриотизм, о котором вы так пламенно сейчас говорили, и немного послужить Отечеству…
Тургенева передернуло:
— Шпионить!
Орлов хищно улыбнулся:
— Но ведь вы разошлись с Некрасовым во взглядах тогда, на балтийском взморье, когда английская эскадра блокировала Петербург, и вы ездили рассматривать английские корабли?
Тургенев криво улыбнулся:
— Вы и это знаете…
— Знаем. Было по должности положено.
— Тогда меня покоробила радость Некрасова, с которой он говорил о трудностях России в войне. Но агентом-осведомителем я не стану! Ваше предложение оскорбительно для меня как дворянина! Я пересмотрел свои взгляды, я приветствую политику нового Государя, меня уязвляет наше поражение в Крыму, но шпионить для Третьего отделения я не стану!
— Выходит, сударь, я оскорбил вас в добрых чувствах, — прищурился Орлов, — Вы, выходит, к нам всей душой, — Орлов достал бумагу и картинно помахал ей над столом, — «Я патриот, искренне сочувствую Отечеству, снимите с меня опалу, пустите на все четыре стороны». А предложили вам – окажите услугу этому Отечеству – так оскорбляетесь, зазорно видите-ли…
Орлов встал из-за стола, подошел к Тургеневу, взглянул ему в глаза, отошел и стал прохаживаться вперед-назад.
— Я хотел бы рассказать одну историю. Как писателю, вам будет интересно и поучительно… Наверное, вы хорошо осведомлены о событиях четырнадцатого декабря двадцать пятого года. Группа заговорщиков, воспользовавшись междуцарствием, устроила мятеж, стремясь ввести в России конституцию и республиканское правление…
— Они жестоко расплатились за это, неоправданно жестоко, — вставил слово Тургенев.
— Да? Из пятисот привлеченных к следствию оправдано не менее половины… Так вот. Я со своим полком первым примчался к Зимнему дворцу и стал на защиту Государя, — Орлов автоматически повернулся к портрету, взглянул – и поправился, — Покойного Государя… Но мой старший брат Михаил оказался замешан в заговоре, хотя в самом выступлении не участвовал. По совокупности содеянного и приписываемого ему грозил эшафот… Но Николаю Павловичу неудобно было казнить преступника, брат которого оказал такие услуги… Да и я сам вымаливал для брата прощение… Ссылка в Калужскую губернию – очень мягкое наказание в то время, когда летели головы.
Орлов вздохнул, перекрестился и продолжал:
— Я был среди приглашенных на коронацию Государя Николая Павловича в Москве… После венчания в Успенском соборе ко мне подошел Его Императорское Высочество, Великий князь Константин Павлович и в своей развязной манере сказал мне: «Ну, Слава Богу, все хорошо; я рад, что брат коронован! А жаль, что твоего брата не повесили!»
— И вы выдержали? — тихо спросил Тургенев, — Не вышли в отставку, не уехали в деревню…
— Я бы мог наговорить сейчас множество красивых слов про долг, про служение Отечеству, но я скажу одно слово – Михаил. Я был обязан служить, потому что его помиловали. Кроме того, моя отставка – это был бы минус еще один офицер в армии в неспокойное время…
— И как после этого вас сделали Шефом жандармов? И как после этого ВЫ сделались Шефом жандармов?
Алексей Орлов посмотрел на Тургенева как на маленького несмышленыша.
— Задыхаясь от гнева и стыда перед Великим князем, я дал слово самому себе, что если выпадет мне бороться с крамолой, бороться буду нещадно. Чтобы люди не повторили судьбы моего брата. Я помогал графу Александру Христофоровичу Бекендорфу в его нелегком труде, заведовал Третьим отделением во время его болезни, и когда после смерти Александра Христофоровича Государь… покойный Государь предложил мне пост Шефа жандармов – принял его, не задумываясь. Я охранял наивных идеалистов от циничных злодеев. Ибо в заговоре вторые заправляют первыми. Всегда. Вот и вас охранил… А не останови мы вас вовремя, неизвестно, куда бы вы сейчас дошли… Безответственное прожектерство губительно для России.
Тургенев вспыхнул, пытался что-то сказать, но передумал и потупился.
— Вы говорите о своем патриотизме, об оскорбленных военным поражением чувствах, — продолжил Орлов, — Скажите, вы возмущены условиями Парижского трактата?
— Да, возмущен до глубины души!
— А если бы вам представилась такая возможность, повлиять на заключение этого трактата, воспользовались бы? — хитро сощурился Орлов.
Тургенев улыбнулся и покачал головой:
— Что я могу? Я простой писатель…
— Не простой, а знаменитый, — Орлов склонился над ящиком стола и на стол лег том толстого журнала, — Вас печатал Чарльз Диккенс в прошлом году в своем журнале, — с ловкостью фокусника Орлов достал как бы из воздуха пожелтевшую газету «Revue des deux mondes», — А вот статья некоего Проспера Мериме «La literature et le servage en Russie». О вас. О «Записках охотника». В пятьдесят четвертом году они вышли на французском языке. Это в пятьдесят четвертом! Представляете, какие вы имеете широкие связи в тамошнем обществе, среди литераторов, журналистов, если вас напечатали в пятьдесят четвертом году? Могли бы вы обратить свое влияние на пользу России?
— Я… Но если в таком качестве… Смогу ли я…
Алексей Орлов выдержал паузу.
— Я заключил для России три договора – Адрианопольский, Ункеяр-Искелийский и Парижский. Последний был самым тяжелым. На меня давили со всех сторон… Наш агент в Париже уже слишком стар… И это бы полбеды… Он ненадежен… Не смог правильно оценить боеспособность французской армии в пятьдесят третьем… Прислал нам в декабре шапкозакидательский отчет, это сразу же стало ясно покойному Государю… Был замечен в присвоении сумм, выданных для агентов… Поэтому, когда в Берлине мне стали этого человека в прямом смысле сватать в делегацию, я категорически отказался. Нам нужен новый человек в Париже. И я не вижу препятствий к тому, чтобы этим человеком стали бы вы, Иван Сергеевич…
Тургенев подошел к окну, зачем-то посмотрел на набережную Фонтанки с высоты третьего этажа, повернулся так, чтобы на лицо падала тень, и одними губами сказал:
— Я согласен…

Агент, которого Алексей Федорович Орлов хотел заменить Иваном Сергеевичем Тургеневым, был Яков Николаевич Толстой. Шеф жандармов относился к этому человеку с большим предубеждением. Но, человек предполагает, а Господь располагает… Не все пошло так, как предполагал Орлов. Уходя из III отделения, он откровенно желал видеть своим приемником своего управляющего делами и «мозговой центр» III отделения Леонтия Васильевича Дубельта. Но император Александр Николаевич назначил на эту должность князя Василия Андреевича Долгорукого. На место ушедшего вслед за Орловым Дубельта пришел Александр Егорович Тимашев. В июне подал прошение об отставке Адам Александрович Сагтынский, руководитель заграничной агентурной сети. Таким образом, летом 1856 года полностью обновился руководящий состав III отделения. Однако Василий Долгорукий и Александр Тимашев, как люди непредубежденные, по новому оценили отчеты русского резидента в Париже Якова Николаевича Толстого во время Крымской войны. К Толстому вернулось расположение высокого начальства, и в Париже стали параллельно работать два агента российской разведки – старый Я.Н.Толстой и новый И.С.Тургенев. Первый ориентировался на В.А.Долгорукого и П.Д.Киселева, второй – на нового руководителя секретной агентурой во Франции князя Николая Алексеевича Орлова.