Две империи 1500 года до н.э.

Помимо всем известной Египетской империи Нового Царства в XVI-XV вв. до н.э. на просторах Западной Сибири, Урала и Среднего Поволжья существовала столь же колоссальная и могущественная империя, созданная выходцами с Саян и Алтая. "Империалистический" характер сейминско-турбинского транскультурного феномена очевиден — на всем ее пространстве неукоснительно проводилась единая политика до тех пор, пока существовал единый центр политической и возможно сакральной власти, а затем она исчезла. Ее влияние распространялось от Финляндии до Китая, а торговые связи простирались до Микенской Греции. Все это позволяет совсем иначе взглянуть на историю II тысячелетия до н.э. в евразийском масштабе. Этническая принадлежность сейминско-турбинских культур указывает скорее на древнейших угро-самодийцев (карасукские культуры), но изначальным этническим компонентом сейминско-турбинских завоевателей вполне могли быть протодинлинские индогерманские (индоевропейские) племена и даже какие-то остатки кетов. На последнем этапе в истории этой империи (мы врядли когда-нибудь узнаем ее самоназвание) в ее ареале начинают играть значительную роль выходцы из абашевских — древнеиндоиранских (арийских) племен. Но этому предшествовал достаточно долгий период борьбы восточных пришельцев с наследниками Синташты и других северных индоиранских центров.

Вот что сообщает по этому поводу Эпоха бронзы лесной полосы СССР. М.,1987. // Археология СССР, с 84-86, с 89, с 100-105:

Памятники сейминско-турбинского типа в Евразии
Едва ли в истории народов бронзового века север¬ной половины Евразии удастся отыскать культурный феномен, способный сравниться по яркости, само¬бытности и характеру своего проявления с сейминско-турбинским. Степень его воздействия на историю этих народов была чрезвычайной. С ним связываются кардинальные инновации в металлургическом и металлообрабатывающем производствах в культурах, располагавшихся на обширнейших территориях. Это были племена не только металлургов, но и воинов-коневодов. Характер их оружия и военной организации оказались в середине II тыс. до н. э. столь совершенными, что эти люди смогли в очень короткий от¬резок времени преодолеть в своих походах-миграциях многие тысячи километров западносибирских лесостепей и тяжелой заболоченной тайги, перевалить Уральские горы и выйти на лесные равнины Восточной Европы.
Сейминско-турбинские группы вряд ли были многочисленными. Иначе очень трудно объяснить тот факт, что к настоящему времени сохранилось только немногим более 400 металлических находок, связан¬ных с этим феноменом. Львиная доля указанных предметов обнаружена всего лишь в четырех крупных некрополях, три из которых — Сейма, Турбине и Решное — находятся к западу от Урала, а один — Ростовка — к востоку. Отдельные металлические орудия сейминско-турбинских типов находят по бес-крайним пространствам Евразии — от Монголии до Финляндии и Молдавии. Все эти на удивление мало-численные вещи разбросаны по гигантской площади примерно в 3 млн. кв. км.
Уникальны не только типы сейминско-турбинских металлических изделий — наконечников копий, кельтов и ножей-кинжалов, но и характер их некрополей. В громадном большинстве случаев в могилах отсутствуют человеческие останки. Как правило, не ста¬вили в могилы и керамической посуды. Их кладбища лишены курганных насыпей и других надмогильных сооружений. Погребальный инвентарь раскрывает характер основной деятельности погребенных: металлическое, каменное и костяное оружие, костяные защитные доспехи говорят о том, что это были воины. Бронзовое оружие нередко втыкалось в дно стенки или край могилы. Эти памятники резко отличаются от некрополей всех евразийских культур.
До сих пор для археологов остаются неизвестными поселения сейминско-турбинского типа, хотя разно-образных гипотез и предположений высказывалось очень много. Этот феномен проявился на территориях, занятых памятниками разнообразных культур и общностей, но и поныне характер контактов сейминско-турбинских популяций с окружавшими их племенами остается во многом загадочным и дискуссионным. Их «этническим знаком» служило бронзо¬вое совершенных форм оружие, которым не пользовались другие народы.
Первые металлические находки сейминско-турбинского типа стали известны еще в конце прошлого века (Радлов, 1894, табл. XIX, 10; 1902, табл. И, 12: Спицын, 1893, с. 33, 34; 19036, с. 104-110; Штукенберг, 1901, табл. I, 12, 27). Тогда же П. А. Пономаревым (Пономарев, 1886, с. 14—16) был открыт не¬большой могильник этого вида — Березовка-Омары, однако значение данных находок для исследователей осталось тогда непонятым. Сама проблема сейминско-турбинских древностей для археологической науки возникла в 1912 г., и толчком к этому послужило открытие двух замечательных и опосредованно связанных между собой памятников — Сейминского могильника в низовьях Оки и Бородинского клада в Молдавии (Городцов, 1914а, с. 360, 361; Штерн, 191т. с. 1). Тогда же археологи В. А. Городцов (Городцов. 1916, с. 59-104) и А. М. Тальгрен (Тальгрен, 1910. с. 73—86) сформулировали основные положения сейминско-турбинской (тогда еще только сейминской) проблемы: характер памятников, их культурная принадлежность, датировка и генезис. С того времени дискуссия по этим вопросам не утихала на страницах русской, советской и западной литературы.
Находки у с. Турбино под Пермью стали известны еще в 1891 г., однако определеннее этого памятник; в качестве древнего могильника задержалось более чем на 30 лет, пока в 1924—1927 гг. А. В. Шмидт (Schmidt, 1927) не произвел на этом месте первых раскопок. Тогда же стало очевидным, что Сейма в Турбино являются тесно взаимосвязанными памятниками и сама проблема с тех пор в археологической литературе получила наименование сейминско-турбинской.
Могильник у с. Ростовка под Омском стал третьим крупным памятником данного типа, но первым в Сибири. В 1966—1969 гг. его раскапывал В. И. Матющенко (Матющенко, 1975), и эти исследования стали новым этапом в широком обсуждении различ¬ных вопросов сейминско-турбинской проблемы. Ш менее важными для ее решения оказались раскопки того же В. И. Матющенко поселения Самусь IV близ Томска (Матющенко, 1959, 1961, 1973), проведенные в 1954—1958 гг. В слоях этого поселка, как считали, удалось найти одно из важнейших звеньев сейминско-турбинской культуры: многочисленные литейные формы для отливки кельтов и наконечников копий. Однако проделанный в самое последнее время пара¬метрический анализ подобных орудий в сейминско-турбинских коллекциях, с одной стороны, и самусьских матриц — с другой, недвусмысленно показал, что в этих формах сейминско-турбинские орудия отливаться не могли. Самусьские типы — более поздние, они вписываются в последующий хронологический горизонт самого конца бронзового века. Эти формы лишь продолжают линию развития сейминско-турбинских форм кельтов и наконечников копий.
И, наконец, последний значительный могильник — Решное на Оке — был обнаружен в 1974—1975 гг., а в 1975—1976 гг. его исследования предпринял О. Н. Бадер (Бадер, 1976а, 1977). Так вкратце вы-глядит история открытий важнейших памятников сейминско-турбинского типа.
Крупнейшим могильникам этого типа фатально «не везло» ни в отношении качества полевых исследований, ни в плане их опубликования. Сейминский .могильник был практически уничтожен в результате сугубо антинаучных «раскопок» 1912 и 1914 гг., про¬веденных воинскими частями под руководством чле-нов Нижегородской архивной комиссии без участия археологов-профессионалов. Турбинский некрополь раскапывался А. В. Шмидтом (1924—1927 гг.), Н. А. Прокошевым (1934—1935 гг.) и О. Н. Бадером (1958—1960 гг.). Сведения о раскопках 1934-1935 гг. появились в печати лишь в 1961 г. (Крижевская, Прокошев, 1961). Монографическое исследование О. Н. Бадера было опубликовано в 1964 г. (Бадер, 1964а), однако в этой книге не описано большинство комплексов кладбища, в частности тех, которые со-держали металл. Сведения о раскопках Ростовки до сих пор разбросаны по статьям и мелким заметкам (Матющенко, 1968, 1970а, 19706, 1972, 19746, 1975, 1978; Матющенко, Ложникова, 1969а). Поныне отсутствует палеоантропологический анализ костных останков из этого могильника. Еще более скупы све-дения о материалах из Решного.
После того как В. А. Городцов опубликовал находки на Сейминской дюне, дискуссия по сейминско-турбинской проблеме велась в основном по трем вопросам: 1) генезис явления; 2) абсолютная и относи-тельная хронология памятников, 3) соотношение между культурами или культурная принадлежность сейминско-турбинских памятников.
Наименее спорным представлялся вопрос о генетических корнях сейминско-турбинских древностей. Лишь только в самом начале дискуссии А. М. Тальгрен (Таllgren, 1919, р. 516) предложил их связь с фатьяновской культурой. Однако от этой гипотезы он отказался уже после первых раскопок Турбина (Таllgren, 1925, s. 16). В. А. Городцов уже в 1916 г. выразил совершенно четкое мнение о восточных — сибирских корнях этой культуры, и с тех пор эта гипотеза в принципе не подвергалась серьезным сомнениям. Дискутировалась лишь привязка к конкретным районам Сибири: Алтай (Тихонов, 1960, с. 25, 26, 41; Членова, 1972, с. 139), Западная Сибирь (Косарев, 1981а, с. 89—96) или Восточная Сибирь (Сафронов, 1970, с. 14).
Гораздо более спорными выглядели и выглядят по настоящее время вопросы относительной и абсолютной хронологии сейминско-турбинских древностей. Абсолютные даты в работах различных исследователей колебались в широких границах — от XVII до VIII в. до н. э. Причинами разногласий являлись, во-первых, привязки к областям, где имелись абсолютно датированные системы культур; во-вторых, определение исследователем запаздывания в проник¬новении и распространении влияний из исходной области.
Западная, или балкано-микенская, линия связей диктовала археологам датировки сейминско-турбинских комплексов в пределах конца второй и всей третьей четверти II тыс. до н. э. При этом конкрет¬ные датировки, конечно же, отличались друг от друга. Так, В. А. Городцов без особой аргументации определял время реконструируемой им сейминской культуры XIV—XIII вв. до н. э. А. М. Тальгрен после первых исследований Турбинского могильника писал, что его дата укладывается в 1600—1400 гг. (Таllgren, 1925), но уже в работе 1931 г. он датировал всю сейминскую культуру 1300—1100 гг. (Таllgren, 1931, 8. 8). В более поздних работах в целом, пожалуй, преобладали хронологические определения, близкие середине и второй половине II тыс. до н. э., о чем писали О. Н. Бадер (1964а, с. 148; 1970, с. 57), В. И. Матющенко (1978, с. 34), М. Ф. Косарев (1974, с. 92—94; 1981а, с. 96—106) и др. Однако при использовании восточных параллелей хронология могильников резко омолаживалась. Это хорошо заметно на примере работ В. А. Сафронова (1970, с. 9—18) и особенно Н. Л. Членовой (1972, с. 138), которая поднимала даты сейминско-турбинских памятников вплоть до XI—VIII вв.
М. Гимбутас впервые попыталась совместить западную, балкано-микенскую линию привязки и во-сточные параллели. Бородинский клад она считала здесь наиболее ранним и датировала его 1450—1350 гг. Сейминский же период в целом она определяла XIV—XIII вв. до н. э., а абашевская культура относилась ею к еще более позднему времени. На Бородинский клад обращали серьезное внимание и другие исследователи, нередко посвящавшие ему специальные работы (Кривцова-Гракова, 1949; Сафронов, 1968; Бочкарев, 1969). Здесь также возникали серьезные разногласия при определении дат комплекса.
И, наконец, последним и наиболее дискуссионным в общей сейминско-турбинской проблеме явился воп-рос о культурной принадлежности могильников и их соотношении с евразийскими общностями бронзового века. Одним из частных аспектов данного вопроса стали попытки увязать некрополи с разнообразными поселениями различных культур.
В. А. Городцов (1916, с. 59, 102) впервые ввел понятие «сейминская культура», которое вслед за ним вошло в работы А. М. Тальгрена (1931) и А. А. Спицына (1926). Н. А. Прокошев после раскопок в 1934—1935 гг. Турбинского кладбища пришел к мыс¬ли о принадлежности его местным прикамским племенам, чья материальная культура была известна тогда по поселениям типа Астраханцевского хутора (Бадер, 1964, с. 130, 131). Позднее эта гипотеза станет основной в работах О. Н. Бадера (Бадер, 19616, 1964а), который эту археологическую общность даже будет именовать турбинской. Однако рез¬кое несоответствие практически во всех проявлениях культуры Турбинского некрополя и местных поселений Прикамья вызовет решительную критику этой гипотезы со стороны ряда исследователей (Шилов, 1961; Сафронов, 1965; Черных, 1970, с. 83-85), отказавшихся от культурной идентификации указан¬ных памятников. Поэтому культуру племен бассейна Камы, представленную лишь материалами поселений, будет предложено именовать гаринско-борской (Черных, 1970, с. 9) и в последнее время это название укрепилось в археологической литературе.
Сейма локализовалась вне зоны гаринско-борских прикамских поселений, и потому О. Н. Бадер (1970, с. 54—58) предложил увязывать этот некрополь с селищами Нижней Оки и Средней Волги типа Больше-Козино. Однако и эти сопоставления практически не выдерживали критики. В противовес этому А. X. Халиков (1960, 1969, с. 193-201) пытался до¬казать связь Сеймы с поселениями так называемого чирковского типа в данном районе и на этом основании сконструировать особую сейминско-чирковскую культуру. Гипотеза А. X. Халикова также не получила поддержки со стороны большинства специалистов.
После раскопок Ростовки и поселения Самусь IV в литературе вспыхнула дискуссия о культурной верификации этих памятников, которые было уже невозможно отождествлять с восточноевропейскими культурами. Именно поэтому В. И. Матющенко (1959, 1973) относил эти памятники к кругу родственных западносибирских культур огромной Урало-Сибирской культурно-исторической провинции. Вместе с тем он сопоставлял оба эти памятника с разными археологическими культурами (Матющенко, 1975). По его мысли, Турбине и Усть-Гайва были тесно связаны с центром в Самусе (так называемый средне-обский металлургический центр), откуда на запад и поступали металлические вещи (Матющенко, 1973. с. 34). Сейма поддерживала тесные связи с Ростовкой или с так называемым среднеиртышским металлургическим центром. М. Ф. Косарев (1981, с. 89—106) пишет уже об особой самусьской культурной общ-ности и так называемой самусьско-сейминской эпохе в развитии западносибирских культур. Ростовку он помещает в среднеиртышский вариант этой общности, а поселение Самусь IV — в ее юго-восточный вариант.
Даже это весьма лаконичное перечисление основных исследований по сейминско-турбинской проблеме дает представление об исключительной дискуссионности вопросов, связанных с этими загадочными памятниками. Было предложено множество гипотез с зачастую прямо противоположными решениями различных вопросов.

[HTML_REMOVED]

Распространение единичных изделий сейминско-турбинского типа (а) и самусьско-кижировских бронз (б) в Северной Евразии

1 — о. Муху; 2 — Noorsmarkku; 3—Kaasanmaki; 4 — Laukaa; 5 — Рielavesi; 6—Галичский клад; 7 — Ибердус III; 5 — с. Решное; 8а — Большая Ельня; 9 — Юльялы; 10 — Пен¬за; 11 — Шигоны II; 12 — б. Симбирская губ.; 13, 18 — б. Казанская губ.; и — Ново-Мордово, 15 — Базяково III; 16 — Мурзиха I; 17 — Иняево; 19 — б. Вятская губ.; 20 — Донаурово; 21 — Елабуга; 22 — Зарни-Яг; 23 — Нытва; 24 — Подгремячинская гора; 25 — Пермь; 26 — б. Чердынский у.; 27 — Кокшарово I; 28 — Береговая I; 29 — оз. Аять; 30— Исеть I; 31 — р. Крутобереговая; 32 — оз. Березовое; 33 — Воскресенское; 34 — Сигаево; 35 — Шадринск; 36 — Войповка-Гилевая; 37 — Пашкин Бор I; 38 — Волвонча I; 39 — Самарово;

Тюково; 41 — Сузгун II; 42, 43 — б. Каргалинская во¬лость; 44 — 6. Терский округ; 45 — Черноозерье VI; 46 — Евгащино; 47 — устье р. Тары; 48 — р. Иртыш; 49 — «Западная Сибирь»; 50 — Омск; 51 — Ачаир (?); 52—«южнее Омска»; 53 — Семипалатинск; 54 — Калбинский хребет; 55 — р. Джун-Та: 56 — р. Майкопчегай; 57 — Гоби-Алтайский аймак, МНР; 58 — Алтай; 59 — р. Чарыш; 60 — Парфенове; 61 — Смоленcкое; 62 — Соколове; 63 — оз. Иткуль; 64 — Верхний Сузун;

Косиха; 66 — Крахалевка I; 67 — Тарься; 68 — гора Аркас; 69 — Кижирово; 70 — Сажусь IV; 71 — Тенга; 72 — Тух-Сигат VII; 75 —Тух-Эмтор IV; 74 — Шаманский мыс; 75 — Средний Васюган; 76 — Бейское; 77 — Евмаковское; 78 — Минусинская котловина, Алтай (?); 79 — Минусинская котловина; 80 — Куртай; 81 — Усть-Собакипо; 82 — Заледеево; 83 — р. Собакина; 84 — Кубеково (Усубеково); 85 — Горемык.

Сейминско-турбинский феномен и евразийские культуры
Следы обитания и передвижения сейминско-турбинского населения обнаружены на тысячекиломет-ровых пространствах Евразии. Следует уже априорно предполагать, что его группы могли вступать в разнообразные контакты с различными культурами на этих обширных территориях. Целесообразно рассмот-реть эти взаимосвязи "по соответствующим зонам сейминско-турбинской области.
Евразийский компонент в общем комплексе металла западных могильников показал нам, что на первом плане для сейминско-турбинских групп стояли взаимосвязи с племенами абашевской общности преимущественно ее зауральского варианта. Это засвидетельствовано и типологическими, и химико-металлур-гпческими признаками бронзового инвентаря. Из круп¬ных некрополей этой зоны наибольшая доля евразий-ского компонента приходится на долю Сеймы (25,8%) и Турбина (24,4%). Гораздо меньше этого металла в Репшом (16,7%) и совсем мало в Ростовке (6,5%) и Канинской пещере (5,3%). В Сейме при доминировании абашевских связей сильнее всего чувствуется линия срубных контактов, а точнее — вероятно, взаимодействий с так называемым «синкретичным» срубно-абашевским типом культуры. Для Турбина взаимосвязи с абашевской общностью являются практически единственными.
Предполагается, что носители этого металла —выходцы из абашевской, а также срубно-андроновской среды — были инкорпорированы в состав сейминско-турбинских групп в ходе продвижений последних по пространствам Урала и Восточной Европы. Определенные аргументы для такого заключения мы черпаем в изучении «закрытых» комплексов Турбина, Решного и Ростовки. Из 79 таких комплексов металлические предметы евразийского компонента содер¬жатся лишь в 15. Доля их, таким образом, близка 1/5 общего количества, что приблизительно соответствует соотношению изделий обоих компонентов. 64 могильных комплекса содержат металлические предметы, относящиеся исключительно к сейминско-турбинскому компоненту; в 11 могилах встречены только предметы евразийского облика; лишь 4 могилы дают сочетание вещей обоих компонентов. Налицо, таким образом, достаточно строгая дифференциация могильных комплексов по их отношению к сейминско-турбинскому или евразийскому компонентам. При этом богатейшие захоронения — с кельтами, вильчатыми наконечниками копий и литейными формами — никогда предметов евразийского облика не содержали. Погребения с евразийскими формами чаще всего не относятся к числу наиболее насыщенных инвентарем: лишь могила в Турбине содержала 4 подобных металлических предмета. Если богатство металлом хотя бы косвенно отражает социальный статус погребенных, то можно заключить, что выходцы из абашевской среды занимали в сейминско-турбинских группах особое место, но вряд ли достаточ¬но высокое положение.
Абашевские инкорпоранты хоронили своих соплеменников на центральных кладбищах: им это до-зволялось. В Турбине могилы с этим металлическим инвентарем рассеяны по всей площади некрополя. Интересно, что в Ростовке чужеродные предметы залегали в центре могильных остатков, однако самих вещей этого рода в этом некрополе очень мало.
О тесных связях с абашевским миром свидетельствует и немногочисленная коллекция керамики, происходящая в основном из Решного. Любопытно, что 4 горшка сочетались в могильных комплексах с вещами, относящимися к сейминско-турбинскому ком¬поненту (могилы 2, 4, 5, 12); другие 5 горшков металлом не сопровождались. Вся эта керамика по форме разнообразная. Сосуды отличаются ребром по тулову или же колоколовидностью, дно уплощенное или округлое. Большая часть горшков украшена зигзаговидными линиями или насечками по венчику и горлу. Два сосуда неорнаментированы. В глиняном тесте — примесь раковины. Все сосуды из Решного полнее всего соответствуют керамической коллекции средневолжского абашева. Судя по сохранившимся эскизным зарисовкам сосудов из Сейминских погре-бений (Жуков, 1925, рис. III, 9; Бадер, 1970, рис. 64, 74), им также следует искать аналогии среди мира абашевской керамики, равно как и некоторым сосудам из Соколовки (Косменко, Казаков, 1976, рис. 2, 1, 2, 4, 5).
Следовательно, и металл и керамика указывают на тесные взаимосвязи с абашевской общностью и совершенно расходятся с высказанными ранее мнениями о принадлежности сейминско-турбинских могильников местным прикамским и приокским племенам.
Противоречит этим гипотезам и исследование каменного инвентаря, также использовавшегося для до-казательства местного характера сейминско-турбин¬ских могильников. Кремневые изделия представлены здесь по преимуществу наконечниками стрел и дротиков различных типов. Чрезвычайно важной представляется серия вкладышевых орудий. Кроме того, известны скребки, отщепы и другие изделия. Техни¬ка выделки всех этих изделий отличается весьма высоким уровнем, превосходящим тот, что мы видим в синхронных восточноевропейских культурах. Кроме того, основу каменных коллекций составляют типы орудий, по своей морфологии не отвечающих восточноевропейским образцам: наконечники стрел с пря-мым основанием (рис. 42, 7; 43, 17, 19, 23; 44, 8—29; 47, 9) и ножевые вкладыши (рис. 42, 5, 6; 43, 20—22, 24, 25, 28—31). Только наконечники, стрел с треугольным черешком (рис. 42, 8; 43, 26) находят многочис-ленные параллели в целом ряде восточноевропейских культур: срубной, поздняковской, приказанской. Однако гораздо чаще они попадаются среди материалов фатьяновско-балановской и абашевской общностей (Крайнов, 19726, рис. 26; Халиков, 1966а, табл. V).
Следовательно, многие ведущие типы кремневого инвентаря сейминско-турбинских памятников слабо совместимы с восточноевропейскими каменными орудиями (Сафронов, 1964, 1965). Их параллели находятся в южных и восточносибирских культурах эпохи неолита и бронзы (Исакове, Серово, Китой, Глазково). Все эти культуры, как полагал их основной исследователь А. П. Окладников (Окладников, 1955), связаны длительной генетической линией развития, что отразилось на многих формах кремневого инвентаря. Именно в этом районе господствует вкладышевая техника изготовления орудий и получили значительное распространение наконечники стрел с прямым основанием. В Европу скорее всего была принесена технология обработки кремня, но не сами импортные каменные изделия.
Более отчетливо связи с тем же районом, локализованным в северных отрогах Саяно-Алтая, выявляются при анализе нефрита. О прибайкальских источниках этого камня писал уже В. А. Городцов (1927). Позднее к этому мнению присоединились С. В. Киселев (1949, с. 38, 62), А. П. Окладников (1955, с. 188, 189), В. А. Сафронов (1965, с. 59) и др. Высказыва¬лись, правда, мнения и о более восточных месторождениях нефрита (Членова, 1972, с. 139; Винник, Кузь¬мина, 1981, с. 60), но никаких весомых аргументов для доказательств обеих точек зрения в виде, напри¬мер, петрографических анализов приведено не было. Типологическое же сходство восточноевропейских колец из нефрита с восточносибирскими делает гипотезу о саянских источниках намного более предпочтительной.
Следовательно, достаточно отчетливые параллели кремневому и нефритовому инвентарю уводят нас на восток, но уже существенно более далекий, нежели сибирская зона сейминско-турбинских памятников. Говоря о культурной идентификации последних с сибирскими культурами, мы должны будем коснуться и проблем генезиса самого сейминско-турбинского феномена.
В вопросе о связи Ростовки с окружающими этот могильник культурами царит столь же примечательная разноголосица. Некрополь то объединяют в единую общность с Самусь IV, то сопоставляют Ростовку н погребение в Сопке с кротовской культурой и т. д.
При всех попытках таких сопоставлений основой является керамическая посуда, поскольку металл, кремень и нефрит местных корней не обнаруживают. Однако даже сама принадлежность собранных на поверхности могильника фрагментов посуды к погребальным комплексам является весьма спорной отдельные черепки могли попасть в засыпь могильных ям во время разрушения последних. Поэтому аргументов для достаточно строгих заключений очень мало.
Сосуды Ростовки отличаются упрощенной формой — типа банки (рис. 46, 13—15). Орнаментация, выполненная гребенчатым штампом, заполняет, как втравило, всю или же большую часть сосуда. Данная посуда существенно отличается от той, какую мы знаем в западных памятниках европейской зоны. В целом же она вряд ли может быть сопоставлена только с одной из культур западносибирского региона и несет на себе черты целого круга местных общностей типа Кротово, Окунево, Самусь и др.
В Ростовке известен также обильный костяной инвентарь. Наиболее интересны находки пластинчатых лат (могилы 3, 6, 33). Эти панцири весьма сходны с оборонительными доспехами из могил глазковской культуры на Усть-Илге на Лене и у д. Перевозной на Енисее, которые А. П. Окладников (1955, с. 233, 234, 248, 250, 252, рис.118) в свое время считал образцами древнейших костяных лат в Северной Евразии. Здесь уместно вспомнить о костяном инвентаре из Канинской пещеры на Печоре, где обнаружены костяные наконечники стрел и составные рыболовные крючки, также имеющие явные аналогии в Восточной Сибири (Буров, 1983, с. 43, рис. 7).
Итак, костяные, каменные и нефритовые изделия, вероятно, указывают на один из районов распространения культур, явившихся одним из слагаемых сейминско-турбинского феномена: таежные пространства между Енисеем и Байкалом к северу от Саян. Вторую и основную слагающую этого феномена — металлургию и коневодство — отсюда вывести не удается: ее следует искать в ином регионе. Условиям зарождения металлургии сейминско-турбинского типа наиболее соответствует Алтай, преимущественно его западные районы. Об этом говорят, во-первых, мощные древние горнорудные разработки меди и олова. Во-вторых, здесь мы находим образцы всех трех основных категорий сейминско-турбинского оружия: кельты, вильчатые копья и ножи-кинжалы. В этом районе очень рано возникает технология оло-вянных бронз, восходящая еще к окуневской культуре (Пяткин, 1983). И, наконец, об этом говорят скульптурные фигурки животных на рукоятях кинжалов из Сеймы, Турбина, Ростовки, Елунина и Джумбы (рис. 42, 1; 43, 45; 46, 18; 48, 1). Изобра¬женные на них лошади, по мнению палеозоологов (Бадер, 1970, с. 115; 1971, с. 101, 102), могли во¬диться лишь в области Западного и Южного (Мон¬гольского) Алтая и Восточного Тянь-Шаня. Еще более важен анализ фигурок горных баранов — арха¬ров на ноже из Турбина. На основании заключения В. И. Цалкина археологи делают вывод об алтайском происхождении этого кинжала (Бадер, 1964а, с. 123). Художник-литейщик, создававший эту отливку, должен был видеть этих животных на месте их обитания. Видимо, о сходной горной фауне, возможно, обитавшей на Алтае, свидетельствуют скульптурка хищника кошачьей породы на втулке наконечника копья из-под Омска (рис. 48, 12), изображение горного козла на кельте-лопатке из Ростовки (рис. 46, 25).
Итак, исходный и пока что гипотетический район первоначального формирования сейминско-турбинской металлургии локализуется, видимо, на крайней юго-восточной периферии всей обширной сейминско-турбинской области. Гипотетический район локализации второго слагаемого данного феномена уходил к более восточным и северо-восточным территориям. Различия в локализации двух основных слагающих — металлургии и коневодства, каменного и костяного инвентаря — подводят нас к заключению о синкретическом характере самого явления уже на стадии его формирования. По мере продвижения этих культурных групп на северо-запад и запад они впитывали в себя, видимо, элементы западносибирских культур. Начиная с Урала, особенно заметными стали включения абашевского населения и ряда черт их материальной культуры.

Продолжение следует

Абсолютная и относительная хронология
Проблема хронологии памятников сейминско-турбинского типа исключительно важна. По меткому выражению М. Гимбутас, эти могильники являются ключом к хронологии многих евразийских культур. На основании анализа бронз для обширных пространств Евразии был выделен хроно¬логический горизонт, названный сейминским (Черных, 1970, с. 94, 95).
С нашей точки зрения, решающей для хронологии сейминско-турбинских древностей является так на-зываемая западная, или балкано-микенская линия «привязок». Она основана, во-первых, на дате Боро-динского клада с его сочетанием импортного сереб¬ряного вильчатого наконечника копья с другими пред-метами, покрытыми так называемым микенским ор¬наментом. Мы полагаем справедливыми мнения о датировке этого комплекса в пределах XVI—XV вв. до н. э., во всяком случае, не позднее XV в. Во-вторых, и это более важно, основанием для такого заключения является ныне уже многочисленная се¬рия костяных округлых пластинчатых псалиев с шипами, обнаруженных в памятниках абашевской и андроновской общностей (Пряхин, 1976а, с. 122—125; Кузьмина, 1980, табл. I). Особенно большая серия псалиев найдена в могилах Синташты (Генинг, 1977, с. 53-73).
Прямые параллели этим псалиям в IV шахтовой гробнице Микен уже много раз обсуждались в лите-ратуре (Лесков, 1964, с. 303). Исследователи указыва¬ют на XVI и, может быть, XV в. до н. э. в качестве наиболее вероятной датировки этого вида конской упряжи. Позднее уже господствуют иные типы пса¬лиев. Деталей подобной сбруи в сейминско-турбин¬ских комплексах нет. Однако теснейшие связи сей¬минско-турбинских групп европейской зоны с абашев¬ской общностью позволяют уверенно датировать эти памятники также в пределах XVI—XV вв. до н. э. Свидетельств более поздней хронологии, основанной на балкано-микенской линии привязок, нам не изве¬стно.
Восточная, или ананьинская, линия привязок, яр¬ким сторонником которой выступила Н. Л. Членова (Членова, 1972, с. 135—139), приходит в резкое про¬тиворечие с западной и теми заключениями, которые следуют на основании балкано-микенских паралле¬лей. Помещать в XI—VIII вв. до н. э. всю свиту сей-минско-турбинских комплексов, как делает Н. Л. Чле¬нова — значит, опровергать чрезвычайно убедитель-ные параллели в конской сбруе и орнаментах, обнаруженных в восточноевропейских и балкано-карпатских культурах. Столь же недостоверной является так называемая кавказская линия привязок (Сафронов, 1968, с. 90—114), поскольку хронология Северно¬го Кавказа для культур этого времени является край¬не слабо разработанной.
Предположения о более ранней дате сейминско-турбинских памятников и всего сейминского хроноло-гического горизонта Евразийской металлургической провинции делаются вполне реальными и в свете попытки передатировки всей свиты позднебронзовых культур Северных Балкан и Карпат на основе среди-земноморских южных параллелей и анализа соответ¬ствующих комплексов (Черных, 1978а, с. 254—261). Горизонт древностей поры так называемых «микен¬ских влияний», датируемый также XVI—XV вв. до н. э. и в целом синхронный сейминско-турбинским комплексам, тесно смыкается по времени с последую¬щим, представленным целой серией бронзовых кла¬дов. Последний синхронен с так называемым ингуло-красномаяцким очагом Северного Причерноморья, и начало его может восходить к XV—XIV вв. до н. э.
Поскольку дата XVI в. до н. э. в основном опреде¬ляется для западных памятников сейминско-турбинского типа, то правомерно возникает вопрос о веро¬ятности более ранней датировки (например, XVII в. до н. э.) для наиболее восточных комплексов. Прямых данных для этого нет. Лишь только анализ угля на Си из одной могилы могильника в Елунино на Алтае дал дату 1610±30 лет до н. э. (сообщение Ю. Ф. Кирюшина). Если это подтвердится серией будущих радиоуглеродных определений, то мы сможем более уверенно говорить о формировании самого феномена в пределах XVII в. до н. э.
Судя по всему, бытование сейминско-турбинского феномена было непродолжительным: вряд ли более двух столетий. Это по существу заставляет нас отка¬заться от попыток установить относительную хроно-логию некрополей, исключая то, что мы уже говорили о более раннем возрасте исходных центров формиро¬вания на востоке. Кроме того, раскопанных могильни¬ков и отчетливых «закрытых» комплексов, насыщен¬ных разнотипными предметами, слишком мало для установления их относительных хронологических по¬зиций.

Сейминско-турбинский транскультурный феномен
Во второй четверти II тыс. до н. э. процессы дефор¬мации и разрушения обширной Циркумпонтийской металлургической провинции (ЦМП) практически завершились. Система металлургических и металло-обрабатывающих очагов, объединенных в ЦМП, явля¬лась, по всей вероятности, центральной для культур Старого Света в раннем и среднем бронзовых веках. В те периоды металл и металлургия, а также знания о металлических орудиях и умение производить их не выходили далеко к востоку от Урала.
С разрушением Циркумпонтийской провинции пе¬рестраивается вся энтокультурная карта северной по-ловины Евразии. Исчезают старые и появляются но¬вые культуры. Быстро формируются системы иных металлургических провинций, среди которых самое пристальное внимание привлекает Евразийская (ЕАМП).
Основными чертами позднего бронзового века для Северной Евразии можно считать следующие: 1) ги-гантский скачок в распространении металлургии и металлообработки в восточном и северо-восточном направлениях среди неолитических культур степной и таежной зон Азиатского континента; 2) почти по-всеместное распространение оловянных бронз в каче¬стве господствующего или же ведущего типа сплавов на медной основе; при этом, однако, сохраняются наиболее ранние отдельные культуры (например, абашевская), где употребление таких бронз неизве¬стно; 3) начало новой, сложной технологии металло-обработки — тонкостенного литья наконечников ко¬пий и кельтов, у которых таким приемом формова¬лись так называемые «слепые» втулки для насада их на рукоять (Черных, 19786, с. 71, 75).
Все перечисленные инновации проявлялись на фоне формирования новых металлургических про¬винций, в частности ЕАМП, которая в период своего апогея охватывала огромные пространства от Саяно-Алтая на востоке до Поднепровья на западе, от Чер¬ного моря, Предкавказских степей и полупустынь Средней Азии на юге до таежной зоны Евразии на се¬вере. Судя по характерному набору типов металличе¬ских орудий и украшений, генезис производства ее основных форм в ведущих металлургических и ме-таллообрабатывающих центрах восходит, безусловно, к очагам ЦМП среднего бронзового века. Импульс для возникновения металлургии, по крайней мере в степях Азии, последовал с запада, из пределов Волго-Уралья. Весь облик степных азиатских культур андроновского круга приобретает весьма сходный ха¬рактер с восточноевропейскими. Металл в этой систе¬ме является лишь одним из элементов отмечаемой близости.
Однако с западным импульсом, приведшим к фор¬мированию Евразийской провинции, мы связываем лишь первую характерную черту позднебронзовой эпохи, а именно широкое территориальное распро¬странение металла в восточном направлении. Ни оло¬вянных бронз, ни технологии тонкостенного литья из волго-уральских очагов не могло происходить. Олово-рудных источников в Восточной Европе и на Урале нет. Количество оловянных бронз в культурах даже позднебронзового времени здесь относительно невелико. а некоторые культуры — типа абашевской общности — их не знают вовсе. Отливка деталей орудий с тонкими стенками втулок в этом районе также не характерна: подобные орудия в Восточной Европе по преимуществу выковывали. Литые орудия — наконечники копий и кельты — появляются здесь позднее под влиянием исходного сейминско-турбинского импульса. Следовательно, и распространение оловянных бронз, и технология тонкостенного литья орудий и оружия должны быть увязаны с иными источниками и влияниями. Их исходные центры локализовались, по всей видимости, на востоке, в области Алтая, рас-сматриваемой здесь в самом широком географическом смысле этого региона.
Зарождение технологии тонкостенного литья вос¬ходит к гениальной догадке использования сердечни¬ка, вставлявшегося в полость двух- или многостворчатой литейной фирмы на определенном расстоянии от стенок литейной матрицы. Для мастера-литейщика техническая проблема заключалась в строгой фиксации сердечника внутри формы. Выигрыш от внедре¬ния новой технологии трудно переоценить. Ведь наиболее трудоемкая кузнечная операция при отковке наконечников копий, например, была связана с формовкой втулки.
В этом, равно как и в других сходных с этим случаях. мы постоянно задаем себе вопрос: могли ли подобные открытия свершаться в областях, где само производство металла и выделка из него орудий не имели длительных и мощных корней? Не разумнее ли искать исходные области в тех регионах, где металлургия имела тысячелетние корни?
Принципиальный ответ на этот вопрос дает чрезвы¬чайно яркий пример с балкано-карпатской металлур-гией и горным делом V — начала IV тыс. до н. э. Вспышка их была внезапна, ведь в предшествующий период здесь господствовали культуры неолитические. Уровень горно-металлургического производства в Балкано-Карпатье несопоставим с любой другой об¬ластью Старого Света, включая Малую Азию и Пе-редний Восток. Парадокс заключался в том, что в по¬следних регионах металлургия развивалась уже с VII тыс. до н. э., но крайне вяло и невыразительно. Предполагается, что именно из этих районов мог по-следовать на Балканы исходный импульс для начала горно-металлургического дела. Однако он и остался только исходным импульсом. Последующие феноме¬нальные открытия и усовершенствования в техноло-гии должны быть связаны исключительно с деятель¬ностью балкано-карпатских мастеров горного дела, металлургии и металлообработки (Черных, 1978а, с. 276).
Традиции могут служить тем фундаментом, с кото¬рого начинается новый тип производства. При этом каждый такой скачок связан с непременным отрица¬нием старых стереотипов и их ломкой. Если отказа не происходит, то традиции сковывают, мешают но¬вому, заставляют мастеров строить свое производство в рамках прежних догм и стереотипов. Поэтому куль¬туры, лишенные подобных традиций, предоставляют мастерам гораздо большую свободу действий и твор¬ческой фантазии. Наверное, подобные явления осо-бенно характерны, когда такие культуры включают в свои структуры чуждых мастеров и не ограничива¬ют их деятельности системой строжайших табу и нор¬мативных предписаний. Тогда мы вправе ожидать, что именно в их среде может произойти «взрыв» открытий.
Предложенная здесь модель объяснения вполне приложима к исходным культурным объединениям сейминско-турбинского типа, локализуемым нами в Алтайской горной и предгорной системе. Мы ни в коем случае не можем отвергнуть возможности за¬рождения в данном регионе и в данной культурной среде новой и совершенной технологии, несмотря на отсутствие там длительных металлургических тради¬ций. Может быть, именно данное обстоятельство и способствовало самим открытиям, а также быстрому распространению принципиально новой технологии, орудий и оружия первоначально в сейминско-турбинской культурной среде, а затем и в иных общностях.

Культурологическая модель и основные вехи истории
Сейминско-турбинский феномен мы именуем транскультурным: памятники рассматриваемого типа разбросаны по громадной территории, занятой мно¬жеством культур; сейминско-турбинские группы явно входили в контакты с населением этих общнос¬тей. Однако мы не смогли очертить территорию ис-ключительного распространения памятников данного типа. Следовательно, один из непременных признаков археологической культуры — территория у нас отсутствует. Подвижность и динамичность носителей дан¬ного феномена очевидна. Об этом говорят практиче¬ски все результаты исследований. Поэтому модель данного явления следует рассматривать в динамике: от неожиданного синтеза исходной культуры и стре¬мительного продвижения на запад вплоть до исчезно¬вения.
Очень часто зарождение новых этнокультурных общностей приходится на периоды глобальных сло¬мов культур, к которым, например, относится период, приходящийся на вторую четверть II тыс. до н. э. Распад протяженных цепей культур приводит, как правило, к синтезу новых на базе «осколков» старых социальных объединений. Подобный синтез порождает принципиально новые системы, которые могут впи¬тывать в себя в большей или меньшей степени черты прежних. Для исходных сейминско-турбинских групп мы предполагаем слияние двух компонентов культу¬ры. Первый из компонентов локализовался в Алтай¬ской горной и предгорной области в экологическом окружении степных и лесостепных пространств. Он был представлен металлургами и коневодами (веро¬ятно, всадниками). Данные занятия являлись веду-щими в их жизнедеятельности. Именно с этим компо¬нентом ассоциируются наиболее яркие и характерные черты, выделяющие сейминско-турбинский компо¬нент среди прочих евразийских общностей.
Другой компонент связывается нами с восточноси¬бирской таежной зоной к северу от Саяно-Алтайской горной системы, на территории между Байкалом и Енисеем. Здесь обитали подвижные — в сравнении, например, с западносибирскими — группы охотников и рыболовов (Окладников, 1970, с. 176—179), умев¬шие изготовлять прекрасный каменный и костяной инвентарь. Трудно определить район, где произошло органическое слияние обоих компонентов, приведших к появлению нового типа культуры. Скорее всего это случилось в лесостепных холмистых предгорьях к северу от Алтая, судя по концентрации соответствую¬щих находок (карта 14).
Также очень сложно определить численно преобла¬дающую группировку в этих новых объединениях. Социально доминирующие кланы мы склонны видеть среди металлургов-коневодов. К этой мысли подводят наиболее богатые и выразительные погребения с ору¬жием и литейными формами в Ростовке и Сопке. Бед¬нейшие погребения в сейминско-турбинских могиль¬никах, как правило, представлены лишь кремневыми изделиями, без металла. Не исключено, что в рамках тех объединений могла возникнуть и сохраняться достаточно четкая социально-клановая иерархия, обу¬словленная происхождением того или иного члена коллектива, а также характером его основных заня¬тий. Металлургия здесь являлась, к примеру, почет¬ной, вероятно, даже сакральной профессией, чему мы знаем немало этнографических параллелей.
Уже с самого начала столь же очевидно проявился агрессивный характер исследуемых нами социальных организмов. Об этом ярко свидетельствуют культ бронзового оружия, находимого в погребальных со-оружениях, и стремительное распространение сей¬минско-турбинских объединений в западном направ-лении. Скорее всего, это передвижение свершалось не одной, а несколькими группами одновременно. Похо¬ды-миграции устремлялись первоначально по преимуществу в северо-западном направлении и шли по междуречью Иртыша и Оби. На левобережье Иртыша эти группы практически не выходили: степные про¬странства даже в начале движения по какой-то при¬чине их не привлекали. Первый этап походов прохо-дил в основном по лесостепным равнинам.
По всей видимости, стремительность их продвиже¬ния обусловливалась не только напористостью сеймин¬ско-турбинских групп. Этому способствовало явное превосходство их оружия и средств передвижения. Они двигались в среде культур, где на аборигенов наводили ужас бронзовое оружие и всадники. Еще одной причиной явного предпочтения сейминско-турбинскими группами лесостепных и позднее — лесных равнин Западной Сибири, вероятно, явились столкно¬вения с конными отрядами всадников, которых архео¬логи связывают с абашево-андроновским или петров¬ским типом культуры. Эти отряды также использова¬ли легкие боевые колесницы. Синташтинские погре¬бальные комплексы дают неоспоримые доказатель¬ства существования этого нового вида вооружения. И не являются ли бронзовые наконечники копий типа багра (Ростовка, р. Чарыш) оружием, направленным против таких грозных колесниц? Крюком могли за¬цеплять лошадь, короб колесницы или самого возни¬чего, лишая колесницу управления.
Продвижение сейминско-турбинских отрядов по территории, занятой чужеродными группами, по всей видимости, привело к включению некоторых предста¬вителей последних в структуру сейминско-турбин-ских племен. Кажется, уже первые столкновения с абашево-андроновскими отрядами привели к инкор-порации по крайней мере отдельных представителей этих этносов в сейминско-турбинскую среду. Об этом говорят немногочисленные могилы из Ростовки с «синташтинским» оружием.
Может быть, именно эти столкновения заставили сейминско-турбинских мигрантов придерживаться более северного, таежного пути, куда вели их речные системы Западной Сибири. Условия для передвиже-ния там были более трудными, зато аборигенное на¬селение вряд ли могло оказывать им сколько-нибудь успешное сопротивление. Вероятно, с этого времени в качестве основного средства передвижения летом становится для них лодка. Нож из Ростовки с лыж¬ником, зацепившимся вожжами за коня, приоткрыва¬ет еще один из способов зимнего передвижения. Ле¬том же эти пространства преодолевать на лошадях неизмеримо труднее. На запад от Иртыша и Оби сейминско-турбинским группам приходилось подни-маться вверх по течению левых притоков этих рек по направлению к Уралу.
Вероятно, вблизи Урала начинала особенно сказы¬ваться нехватка металла — меди и олова. Его изна-чальные запасы не могли, естественно, быть беско¬нечными. Новые источники меди стали доступны для сейминско-турбинских популяций с приходом их на восточные склоны Урала. С этих пор для сейминско-турбинских мастеров металлообработки уральская мышьяковая медь стала основным сырьем для выдел-ки оружия. Из серебра отливали парадные, ритуаль¬ные наконечники копий и кельты, отковывали укра-шения.
Однако для этого пришельцам снова пришлось вступить в контакты с сильными группами абашевских племен, населявших Южный Урал и Приуралье. Трудно определить однозначно характер этих взаимо-отношений: были ли они только враждебными или же в определенные периоды между сейминско-турбинскими группами и абашевскими племенами устанавли¬вались терпимые и даже дружеские отношения? Во всяком случае, кажется, что на европейских простран¬ствах в составе сейминско-турбинских групп пример¬но пятую или четвертую часть уже составляли выход¬цы из абашевской среды. Последним предоставлялось право погребать своих сородичей на сейминско-турбинских племенных кладбищах. В могилах стала по¬являться и абашевская посуда: может быть, она при¬надлежала абашевским женщинам?
После своего формирования и первых успехов в передвижении на северо-запад и запад сейминско-турбинские группы скорее всего выглядели этническим изолятом на фоне аборигенных культур Северной Ев¬разии. Инкорпорация абашевского элемента в их пле¬менные структуры, происшедшая в так называемый «европейский» период их походов, выглядит вынуж¬денной в результате неизбежных человеческих потерь. Никогда в богатых могилах собственно сейминско-турбинского типа мы не застаем морфологически чуже-родных видов оружия. Исконное «этническое» ору¬жие — наконечники копий с вильчатым стержнем, кельты и кинжалы с металлическими рукоятями — никогда не передавалось аборигенам. Табу на использование и изготовление данного оружия для иных этнических групп возможно было поддерживать лишь с помощью каких-либо санкций, политического или иного доминирования. Поэтому вряд ли можно исключить, что в какой-то отрезок времени сейминско-турбинским группам удалось захватить политическое господство над многими народами этой зоны Евразии.
На всю историю сейминско-турбинских групп приходится никак не более двух или даже одного столетия. Не слишком ли короткий период отводим мы для тяжелых тысячекилометровых походов? Безусловно, нет. Все сравнительно немногочисленные воинские отряды последующих эпох, продвигавшиеся по этим огромным пространствам Северной Евразии,— будь то викинги или монголы, новгородцы XII в. или русские казаки XVII в.,— ухитрялись преодолевать эти тер¬ритории практически за несколько лет. Оружие этих отрядов было нередко технически более совершенным, нежели у аборигенов. Средства же передвижения принципиально не отличались от тех, что мы предпо¬лагаем у сейминско-турбинских групп.
Ворвавшись вихрем в море евразийских народов, сейминско-турбинские племена вскоре исчезли. Они были немногочисленны: часть их, видимо, погибла в воинских схватках, часть растворилась в местной эт-нической среде. Яркая страница истории заверши¬лась, но память об этих народах воинов-металлургов сохранилась. Наверное, все последующее развитие металлургического производства в Северной Евразии в той или иной мере несло на себе печать открытий, сделанных сейминско-турбинскими мастерами.
Пройдет сравнительно небольшой отрезок времени, и по всей северной половине Евразии начнется отлив¬ка наконечников копий и дротиков, кельтов и чека¬нов. В основу новой металлообработки будет положе¬на технология тонкостенного литья, выработанная в сейминско-турбинской среде. Подобные виды орудий и оружия станут основными для громадного количе¬ства культур и общностей на финальных стадиях Евразийской металлургической провинции во время ее очередной трансформации. Для восточного соседа этой системы — металлургических очагов Центрально-азиатской провинции будут характерными однолезвийные изогнутые ножи-кинжалы с металлическими рукоятями и фигурными навершиями на них. Начнет¬ся здесь и отливка кельтов. Сходные формы оружия быстро распространяются вплоть до Древнего Китая в период Инь. Равно и металлургия раннего желез¬ного века на тех же евразийских пространствах в огромной степени будет наследовать сходные стерео¬типы, сказавшиеся в изготовлении многочисленных серий наконечников копий, кельтов и чеканов. Все эти орудия в той или иной степени также несут отпечаток изначального импульса сейминско-турбинской металлургии.

Как это все выглядит картографически?

Вот, на моей карте, созданной по мотивам "Древнехеттского романа" показан археологический ареал Сейминско-Турбинской империи (соответствующий ареалу захоронений сейминско-турбинских воинов):

[HTML_REMOVED]

Ареал Сейминско-Турбинской империи показан двойной темной линией. Остальные страны и археологические культуры:

Государства:

1 – Египет (территория: 1079 тысяч км. кв. население – 8000000 человек, столица – Менефр, правитель – фараон Дхут-маси III).

2 – Амурру (конфедерация племен).

3 – Аштата.

4 – Ямхад (территория: 14 тысяч км. кв., столица – Халеб, правитель – Индри-Ми).

5 – Касситская Вавилония (территория: 354 тысяч км. кв. население – 3000000 человек, столица – Вавилон, правитель – лугаль Бурна-Буриаш I).

6 – Приморье (территория: 77 тысяч км. кв. население – 300000 человек).

7 – Халдея (семитические арабоязычные племена, пришедшие из Центральной Аравии)

8 – Маган (реликт дравидийских племен, некогда населявших всю Восточную и Северо-Восточную Аравию).

9 – Элам (территория: 117 тысяч км. кв., столица – Сузы, правитель – суккаль-мах Кутер-Наххуте II)

10 – Ашшур (территория: 29 тысяч км. кв. население – 200000 человек, столица – Ашшур, правитель – Пузур-Ашшур III) Сильно зависима от Ханигальбата.

11 – Ханигальбат – конфедерация царств (хурриты во главе с арийской династией Митанни) (территория: 353 тысячи км. кв. население – 1500000 человек, правитель – Шуттарна I).

12 – Киццуватна – в этническом отношении – смесь хурритов и пришлых лувийцев (территория: 74 тысячи км. кв., столица – Кумманне, правитель – Ишпутахшу)

13 – Хапаллай

14 – Арцава (лувийцы)

15 – Миллаванда (хотя есть гипотеза о тождестве Миллаванды с позднейшим Милетом)

16 – Лукка (вероятно, доиндоевропейское население)

17 – Хетты (территория: 185 тысяч км. кв. население 250000 человек, столица Хаттуса, правитель – табарна Тахурваили).

Каскейские племена (18-21), которые проживали в Малой Азии до прихода хетто-лувийцев и родственны современным адыгам и абхазам.

18 – Сухма

19 – Хайаса

20 – Халила

21 – Ихшупита

22 – Пала – царство народности, родственной хеттам.

23 – Троя (территория: 121 тысяча км. кв., столица – Троя (Вилуса)).

24 – Крит – в этническом отношении пришельцы из Малой Азии, родственные дохеттскому ее населению – хаттам (территория: 18 тысяч км. кв. население – 1000000 человек, столица – Кносс).

25 – Ахейская Греция — города-государства накануне Санаторинской катастрофы (территория: 58 тысяч км. кв. население – 500000 человек).

Племенные союзы:

Иберийцы и прочие потомки экспансии культуры колоколовидных кубков (26-45).

26 – культура Эль-Аргар (племена иберов).

27 – культура Аталалия.

28 – культура ВНСП.

29 – культура Монтелавар.

30 – культура Коготас.

31 – культура Мотилья

32 – культура Роны (племена лигуров)

33 – Нуратическая культура (племена сардов)

34 – корсы.

35 – сиканы.

36 – Армориканская культура (возможно, племена остримниев, которые пришли из Британии и связаны происхождением с племенами Уэссекской культуры).

37 – Уэссекская культура.

38 – культура Фуд-Вессел и другие культуры Британии (древнейшие еще некельтизированные пикты).

39 – ирландские культуры колоколовидных кубков.

40 – Адлербергская культура

41 – Унетицкая культура

42 – культура Отомани.

43 – культура Печика.

44 – культура Гирла-Маре.

45 – культура Вербичоара.

Шассе-капсийские племена (46-50)

46 – культура СУМ – Сена-Марна-Уаза.

47 – культура свайных поселений.

48 – культура Полада.

49 – Артенакская культура.

50 – культуры Ремеделло-Террамара (древнейшие рето-этруски, еще не подверженные малоазийским влияниям).

Яфетические племена Средиземноморья (51-53).

51 – сикулы.

52 – южноиталийские культуры.

53 – бубани-хум и другие балканские культуры, оттесненные миграциями иберов и индоевропейцев на юго-запад. В Эпире в это время базируется одно из племен пеласгов (пеласги – неиндоевропейское племя кикладской культуры).

Яфетические племена Кавказа (54-61).

54 – Колхидская культура (первоначально яфетическая, но после XII века до н.э. происходит ассимиляция первичных колхов древнегрузинскими племенами).

55 – Центральнокавказская культура – наследница кобанской культуры.

56 – Каякентско-хорочоевская культура (древнедагестанские племена, а возможно и древнейшие хазары).

57 – Прикубанская культура (древнеадыгские племена).

58 – Северокавказская культура.

59 – Кзыл-Кобинская культура (тавры).

60– катакомбная культура (в сущности это остаток ямных племен на их родине, сильно ассимилированный пришедшими с юга кавказскими племенами в эпоху расцвета Майкопской цивилизации).

61 – Балановская (чьи племена продвинулись далеко на север и попали под сильное влияние фатьяновских и абашевских племен Средней полосы России, но сохранили расовый тип, который прослеживается в регионе до IX века до н.э.)

1. – лезгиноязычные племена древнейших алванов, манейцев, каспиев и кутиев.

   Индоевропейские племена

   63 – культура одиночных могил (древнейшая ветвь германцев).

   Балтийские племена (64-71)

   64 – саксо-тюрингская культура.

   65 – одерская культура.

   66 – культура Злота.

   67 – Прибалтийская культура.

   68 – Среднеднепровская культура.

   69 – Фатьяновская культура.

   70 – культура ладьевидных топоров Финляндии.

   71 – культура ладьевидных топоров Швеции.

   72 – культуры курганных погребений (возможно, племена венетов).

   73 – комаровская культура (происходит от шнуровых культур севера и служит связью этих культур с курганными погребениями, но сильны и послетрипольские влияния, возможно это древнейшие славяне).

   Древнеямные племена (остатки некогда обширной ямной общности) (74-78)

   74 – культура Монтеору (возможно, древнефракийские племена).

   75 – культура Тей.

   76 – Марьяновская культура.

   77 – культура Витенберг.

   78 – культура Фюзенбашен.

   79 – дорические племена греков.

   80 – фригийские племена.

   Послетрипольские племена (Триполье – изначально яфетическая цивилизация в последний период своего существования ассимилировано ямными племенами) (81-84).

   81 – Подкарпатская культура.

   82 – Стрижовская культура.

   83 – культура многоваликовой керамики.

   84 – культура Костиша.

   Иранские племена (85-87)

   85 – абашевская культура.

   86 – поздняковская культура (происходящая от абашевской).

   87 – культура Саппали (индоиранские племена, близкие серой керамике).

   88 – полтавскинская культура (одна из ветвей древнеямной общности, предки срубных племен киммерийцев).

   Тохарские племена (89-92)

   89 – Андроновская культурная общность.

   90 – Тазабагьябская культура.

   91 – культура таримский мумий.

   92 – Черкасульская культура.

   93 – культура серой керамики (индоарийские племена)

   Картавельские племена (94-96)

   94 – самтавская культура.

   95 – триалетская культура.

   96 – восточнокавказская культура.

   Дравидские племена (97-100)

   97 – культура Дашла.

   98 – Царство Мархаши

   99 – хараппские культуры

   100 – другие дравидские племена Среднего Востока.

   Финские племена (101-106)

   101 – культура асбестовой керамики

   102 – культура пористой керамики

   103 – культура сетчатой керамики

   104 – Чойновтинская культура

   105 – культура Киукайнен

   106 – Приказанская культура

   Самодийские племена (107-109)

   107 – Самусьская культура

   108 – Кротовская культура

   Кетские племена (109-110)

   109 – Сартыньинская культура

   110 – Ортинская и другие кетские культуры

   Семитские племена (111-115)

   111 – Мадиан

   112 – племена сутиев

   113 – племена арамеев

   114 – различные арабские племена

   115 – эфиопо-семитские племена

   Тунгусские племена

   116 – Глазковская культура

   Палеоазиатские племена (117-118)

   117 – Доронинская культура

   118 – Ымыхтахская культура

   Нивхские племена (119-120)

   119 – Эворонская культура

   120 – Маргаритовская культура

   Примерные оценки численности населения:

   Азия (в географических границах): 44 млн.

   в т.ч. – в Двуречье – 5 млн., в Малой Азии – 1 млн., в Леванте – 1 млн. А также примерно по 15-17 млн. на территориях современного Китая и Индостана.

   Европа: 12 млн.

   в т.ч. – на Крите – 1 млн., на Материковой Греции – 500 тысяч.

   Африка: 16 млн.

   в т.ч. – в Египте – 7 млн.

   Всего в мире (включая Америку и Австралию) – 76 млн. человек.

   Производство бронзы в 1500 году до н.э.:

   Египет – 350 тонн.

   Междуречье – 1,4 тысяч тонн.

Мне трудно что-либо добавить к прекрасным статьям АРХЕОЛОГИИ СССР, но картина в итоге вырисовывается следующая: группа племен Саяно-Алтайского нагорья (возможно, этнически однородных) получает доступ к "ноу-хау" — передовым технологиям бронзоволитейного производства и в начале XVI в до н.э. (возможно в 1590-1580 гг до н.э.) начинает завоевания лесных и лесостепных племен Западной Сибири. К середине XVI века до н.э. передовые отряды племен, значительно поредевшие в битвах, переваливают через Урал и сначала долго и безрезультатно воюют с абашевскими иранскими племенами лесостепи Среднего Поволжья, но затем вступают в союз с некоторыми из этих племен и путем смешанных браков расширяют опору имперской власти от Волги до Алтая. Кастовость сохраняется (на самой вершине властной пирамиды находятся завоеватели — представители исходных сейминско-турбинских племен, вероятно, объединенные в сакральный союз — культовой оружие и т.д.), но абашевцы получают важные привилегии и становятся на последнем этапе истории этой империи (1500-1450 гг до н.э.) ее "белыми воротничками". Затем империя исчезает, но ее роль в распространении бронзовых технологий определяет историю Евразии на протяжении следующих 500 лет.

Еще одна статья по теме: http://www.opentextnn.ru/history/archaeology/?id=1988

ВЛАДИМИР пишет:

51 – сикулы.

Сикулы — это италики, индоевропейцы.

Мда... Даже не знал что рядом с бывшей империей живу... Хотя знакомые археологи имеются.

А Вы не путаете с сиканами? Хотя, пардон, это я перепутал. Да, сикулы попали туда только во время "великого переселения народов" XIII века до н.э. — эпохи "народов моря". А сиканы — доиндоевропейское население Сицилии — пласт "керамики импрессо". Так что в 1500 году до н.э. должны быть сиканы.

А насчет остального что Вы думаете?