На маршрут выходит не так часто (во всяком случае в среднекрупных обл.центрах — не хлеб всё-таки). Ну и просто — хлебовозок гораздо больше и постоянно проверять / следить за ними трудней. Эрго — резко возрастает риск обнаружения. А так само собой — логично.
Поэтому...
...устроим заговор водителей фургонов! И я даже знаю кто нам в этом поможет. Наш возлюбленный автор АИ — АИ Солженицын 
"Обучился Виктор шофёрскому делу, в 1936-м взяли его в армию, завезли в Биробиджан,
и был он там в автороте. Совсем он не был развязен, но может этой-то нешофёрской
тихостью и кротостью приворожил девушку из вольнонаемных и закрыл путь
своему командиру взвода, добивавшемуся той девушки. В это время на маневры к
ним приехал маршал Блюхер и тут его личный шофёр тяжело заболел. Блюхер
приказал командиру автороты прислать ему лучшего в роте шофёра, командир
роты вызвал командира взвода, а уж тот сразу смекнул спихнуть маршалу своего
соперника Белова. (В армии часто так: выдвигается не тот, кто достоин, а от
кого надо избавиться.) К тому же Белов -- не пьющий, работящий, не подведет.
Белов понравился Блюхеру и остался у него. Вскоре Блюхера правдоподобно
вызвали в Москву (так отрывали маршала перед арестом от послушного ему
Дальнего Востока), туда привез он и своего шофёра. Осиротев, попал Белов в
кремлевский гараж и стал возить то Михайлова (ЛКСМ) то Лозовского, еще
кого-то и наконец, Хрущёва. Тут насмотрелся Белов (и много рассказывал нам)
на пиры, на нравы, на предосторожности. Как представитель рядового
московского пролетариата он побывал тогда и на процессе Бухарина в Доме
Союзов. Из своих хозяев только об одном Хрущёве он говорил тепло: только в
его доме шофёра сажали за общий семейный стол, а не отдельно на кухне;
только здесь в те годы сохранялась рабочая простота. Жизнерадостный Хрущёв
тоже привязался к Виктору Алексеевичу, и, уезжая в 1938 году на Украину,
очень звал его с собой. "Век бы не ушел от Хрущёва" -- говорил Виктор
Алексеевич. Но что-то удержало его в Москве.
В 41-м году, около начала войны, у него вышел какой-то перебой, он не
работал в правительственном гараже, и его, беззащитного, тотчас мобилизовал
военкомат. Однако, по слабости здоровья, его послали не на фронт, а в
рабочий батальон сперва в Инзу, а там траншеи копать и дороги строить. После
беззаботной сытой жизни последних лет -- это вышло об землю рылом,
больненько. Полным черпаком захватил он нужды и горя и увидел вокруг, что
народ не только не стал жить к войне лучше, но изнищал. Сам едва уцелев, по
хворости освободясь, он вернулся в Москву и здесь опять было пристроился:
возил Щербакова, потом наркомнефти Седина. Но Седин проворовался (на
35 миллионов всего), его тихо отстранили, а Белов почему-то опять лишился
работы при вождях. И пошел шофёром на автобазу, в свободные часы
подкалымливая до Красной Пахры.
Но мысли его уже были о другом. В 1943 году он был у матери, она стирала
и вышла с вёдрами к колонке. Тут отворилась дверь и вошел в дом незнакомый
дородный старик с белой бородой. Он перекрестился на образ, строго посмотрел
на Белова и сказал: "Здравствуй, Михаил! Благословляет тебя Бог!" "Я --
Виктор" -- ответил Белов. "А будешь -- Михаил, император святой Руси!" -- не
унимался старик. Тут вошла мать и от страху так и осела, расплескав вёдра:
тот самый это был старик, приходивший двадцать семь лет назад, поседевший,
но всё он. "Спаси тебя Бог, Палагея, сохранила сына" -- сказал старик. И
уединился с будущим императором, как патриарх полагая его на престол. Он
поведал потрясённому молодому человеку, что в 1953-м сменится власть, и он
будет всероссийским императором (вот почему 53-номер камеры так его
поразил!), а для этого в 1948-м году надо начать собирать силы. Не научил
старик дальше -- как же силы собирать, и ушел. А Виктор Алексеевич не
управился спросить.
Потеряны были теперь покой и простота жизни! Может быть другой бы
отшатнулся от замысла непомерного, но как раз Виктор потерся там, среди
самых высших, повидал этих Михайловых, Щербаковых, Сединых, послушал от
других шофёров и уяснил, что необыкновенности тут не надо совсем, а даже
наоборот.
Новопомазанный царь, тихий совестливый, чуткий, как Федор Иоаннович,
последний из Рюриков, почувствовал на себе тяжко-давящий обруч шапки
Мономаха. Нищета и народное горе вокруг, за которые до сих пор он не отвечал
-- теперь лежали на его плечах, и он виноват был, что они всё еще длятся.
Ему показалось странным -- ждать до 1948-го года, и осенью того же 43-го он
написал свой первый манифест к русскому народу и прочел четырем работникам
гаража Наркомнефти...
Наркомнефтинские прочли манифест, одобрили все -- и НИКТО НЕ
ДОНЕС на императора! Но сам он почувствовал, что -- рано! рано! И сжег
манифест.
Прошел год. Виктор Алексеевич работал механиком в гараже автобызы. Осенью
1944 года он снова написал манифест и дал прочесть его ДЕСЯТИ человекам --
шофёрам, слесарям. Все одобрили! И НИКТО НЕ ВЫДАЛ! "
Шофёр, служил в армии, работал в правительственном гараже, в настоящее время трудится на автобазе, где имеет сообщников, которые не выдадут. Многое видел, знает и умеет. Достаточно одержим своей идеей, чтобы пойти на разумный риск. Развилка очевидно в том, что решил "собирать силы" с применением современных технических средств...
), ну и чего за это будет (вроде всё вроде не выходит за рамки радиохулиганства). 
Это не частный грузовичок, это государственный автофургон, радиооборудование выполнено быстросъёмным. Даже если так не будет, ловцам этот вариант учитывать придётся 
.
высококлассного шофёра 
