Любимый город (АИ-повесть) (продолжение)

Пойдёт. Юлианна-Мария Брауншвейг-Вольфенбюттельская вышла замуж за Фредерика V Датского в 1752 г. Вместо неё он женится на Анне-Кристине Собесской: 19 лет — вполне брачный возраст. При всём внутреннем бардаке Цесарство Многих Народов остаётся великой державой, а датчане не могут не быть обеспокоены взрывным усилением Швеции, так что воспользуются смертью королевы для заключения союза с Киевом, чтобы "отпугнуть" Фредрика.

Несмотря на это, будут всячески увёртываться от вступления в войну со шведами (как и в РИ-Семилетнюю войну).

Знай, ляше, по Днiпро наше!

Князь Мартин Чекельский сделал из произошедшего правильные выводы. Не имея оснований ожидать от маршала любви, он имел все основания ожидать от него ненависти. Даже хуже, не ненависть, а простой расчёт должен был заставить Радзивилла "расплатиться" с Сеймом за крымскую катастрофу головой князя. И что ещё хуже – обвинения были далеко не беспочвенны. Поэтому, узнав о назначении Урбановича и назначении специальной Сеймовой комиссии для расследования "прискорбных событий, в Крыму место имевших", он не стал ожидать неизбежного ареста, а бежал из Киева. "Рыбонька" немедленно выслал погоню – но посланные за беглецом гусары прибыли в поместье Чекельского слишком поздно, тот уже успел скрыться, забрав с собой деньги и драгоценности. Ходили слухи, что часть из них перекочевала в карманы командовавшего гусарами поручика именно за то, что тот не особенно спешил. Так или иначе, в апреле 1750 г. князь Мартин был уже вне досягаемости Сейма и его маршала – на Украине.

Гетман Мирон Перебийнос принял соратника Александра Меншикова с распростёртыми объятиями. Чекельскому не составило труда убедить украинскую старшину, что причиной поражения в Крыму была не его беспечность, а измена князя Радзивилла, не высылавшего на полуостров подкреплений и задерживавшего жалованье войскам. "Рыбоньку" на Украине терпеть не могли, поэтому тамошние полковники приняли сторону князя Мартина. Естественно, о предании гетмана Сеймовому суду не могло быть и речи – принцип "с Дона выдачи нет" был прекрасно известен маршалу Сейма и тот даже не пытался его оспаривать. Маршал Радзивилл сделал хорошую мину при плохой игре и так, как будто бы ничего не произошло, отправил в Черкасск офицера с распоряжением выслать в подчинение Урбановичу два полка: Азовский и Черкасский.

Перебийнос так же как ни в чём не бывало, ответил, что он готов это сделать, вот только ему нужно некоторое время, чтобы собрать людей. "Рыбонька" сделал вид, что верит комиссару Украины. Но на самом деле ни один из них не доверял другому ни на грош. "Крымский поход" Урбановича не удался, Радзивилл винил в этом украинцев. Украинцы, естественно – Радзивилла. Положение обострилось к зиме 1751 г. – после того, как прошёл очередной период выплаты жалованья, и это жалованье не было выплачено солдатам, дисциплина в войске Урбановича резко упала. Солдаты массово грабили окрестные селения, шайки дезертиров заходили даже на территорию Гетманщины, где опустошали окрестности Азова. Против распоясавшихся банд высылались отряды, как со стороны Украины, так и со стороны Руси. Никакой согласованности в действиях войск не было, различить между собой бандитов и регулярные войска было невозможно (и те и другие носили те же самые мундиры, причём одинаково серые от пыли и грязи). Из-за этого на границе Украинской Комиссарии, в районе Азова, происходили многочисленные столкновения между отрядами гетмана и Урбановича.

Это переполнило "чашу терпения" украинцев, и без того возмущённых "киевским самоуправством". Распространился слух, что восстание татар произошло с молчаливого согласия маршала, желающего натравить их на украинцев (особенно это возмутило черкесов). Естественно, слухи не имели под собой никакого основания – в действительности Арслан-Гирей не смел даже думать об отвоевании обратно земель на Кубани – пределом его мечтаний было изгнание "лехистанских собак" из Александровской крепости. Но собравшаяся в мае 1751 г. в Черкасске Генеральная Рада (на Гетманщине так назывался Комиссариальный Сейм) не желала слушать никаких доводов разума. Наоборот, послы припоминали себе и своим товарищам все и всяческие старые обиды, которые потерпели украинцы, начиная ещё со времён "святой памяти короля Михайла" от "ляхов". Доходило до абсурда – так, посол Лазука заявил, ни больше ни меньше, чем "Киев есть беззаконно захваченная ляхами древняя столица Украины и посему град сей быть Украине немедля возвращён должен". В число официальных "новых черкасских статей", выставленных Сейму в форме ультиматума, это требование не вошло, но получило между украинцами широкую популярность. "Знай, ляше – по Днiпро наше!" слышалось на Украине повсеместно. Официальные же требования сводились к отказу Киева от права утверждения выборного украинского гетмана, выведения украинского войска из подчинения Военной Комиссии, передаче гетману неограниченного права сношений с иностранными дворами. Фактически принятие "Статей" означало бы признание Украины отдельным от Цесарства Многих Народов государством.

Теперь перед Радзивиллом встала крупная проблема во внутренней политике, неудача в решении которой могла бы привести ни много ни мало, как к распаду державы. За событиями на Украине зорко следили Москворуссия, Новгород и Сибирь, и её отделение могло бы вызвать цепную реакцию. Поэтому о принятии "Новых Черкасских Статей" не могло быть и речи. Но Радзивилл не мог и подавить выступление украинцев – скарб "светил пустотой" и средств на набор войска в казне не было. Оставалось тянуть время, надеясь на лучшее.

Перебийнос тем временем не дремал. Получивший звание "атамана Войска Донского" гетман Чекельский занимал Северскую Землю. Для закрепления украинского присутствия на занятых территориях закладывались крепости: Луганская, Лисичанская, Донецкая и иные. При этом из-за быстрого продвижения Чекельского возникали некоторые достаточно курьёзные ситуации с топонимикой. Так, князь Мартин приказал заложить на реке Северский Донец крепость Донецкая. Но, пока писарь подготовил документ, атаман уже успел уехать. Догнать его удалось только через несколько дней, в лагере близ реки Кальмиус, где он и подписал злополучный документ. На этом месте он, впрочем, тоже решил построить крепость – и именно по этой причине "Донецкая" крепость оказалась на берегу Кальмиуса. Ошибка выяснилась только через продолжительное время, когда название уже вполне прижилось, так что город Донецк и по сей день отделяют от давшего ему название Донца почти что двести километров. На "изначальном" месте, впрочем, крепость тоже была построена – но получила название Каменская (ныне г.Каменск-Донецкий) по реке Малая Каменка. Однако же смех смехом, а противопоставить войскам Чекельского "Рыбонька" не мог ничего.

Единственным его успехом за всё время правления – оказался заключённый в начале 1752 г. договор между Цесарством и Данией о заключении брака между недавно овдовевшим королём Фредериком V и 19-летней сестрой цесаря Анной-Кристиной. Здесь он, однако, действовал не один, а в согласии с канцлером Чарторыйским, которому удалось удержать свой портфель при всех политических пертурбациях. Эта женитьба давала обеим державам шанс на успех в противостоянии с непомерно усилившейся Швецией. Но этого в глазах всё более недовольного им общества было недостаточно.

"Как верёвочке не виться, а конец всё равно будет", – гласит пословица. И так для маршала Сейма князя Михала-Казимира Радзивилла "Рыбоньки" настало время платить за свои ошибки.

Маршалы и каменщики

В середине XVIII в. многие великие умы эпохи независимо друг от друга приходили к выводу, что социальный прогресс может быть достигнут путём постепенного просвещения общества, путём всё более широкого распространения идей науки. В Европе ширились идеи о мире, устроенном как единый глубоко продуманный механизм, как одно большое прекрасное здание. Таких взглядов придерживались "франкмасоны" ("вольные каменщики") – движение, провозглашавшее моральное совершенствование людей и их равенство независимо от происхождения, сословия, религии и национальности. Веру в разумность действий Творца ("Великого Архитектора") по возведению здания Вселенной отражала "архитектурная" иерархия масонов, копировавшая устройство средневековых цехов каменщиков. Все масоны считались объединёнными узами братства.

Первые масонские ложи появились в XVII веке в Англии и Шотландии и объединяли богатых горожан и аристократию. В 1717 г. четыре английские ложи объединились в Лондоне в первую Великую Ложу. Под английским влиянием масонские ложи распространились по всей Европе. В некоторых странах масонские ложи подвергались преследованиям со стороны властей, так как например, в Португалии. В других государствах власти также "обращали внимание" на деятельность лож, но были бессильны что-либо предпринять – членами масонских лож были весьма влиятельные люди, как в сфере культуры, так и в политике и финансах, а конституция лож требовала от "братьев" хранить молчание о внутренних делах лож перед "непосвящёнными". Так большое влияние во Франции приобрела созданная в 1728 г. ложа "Великий Восток".

Цесарство не осталось в стороне от увлечения масонством. В 30-е гг. в Киеве образовалась ложа "Красное братство", поддерживавшая тесные связи с французским "Великим Востоком" (со временем среди подданных Многих Народов появились также и члены самого "Великого Востока"). Польские масоны были недовольны положением дел в стране – правление "Рыбоньки" Радзивилла породило хаос, входивший, по мнению "каменщиков", в явное противоречие с замыслом Великого Архитектора.

Одним из видных масонов был канцлер Август-Александр Чарторыйский. В числе масонов было достаточное число сеймовых послов, сенаторов и просто влиятельных людей, опасавшихся за судьбу страны. Хорошо организованные "каменщики" составили ядро заговора против маршала Сейма. Убедить послов, не принадлежавших к ложам, также не представляло сложности – правление Радзивилла уже достаточное время воспринималось общественным мнением, как одна непрерывная полоса неудач. Оппозиция "Рыбоньке" непрерывно росла. Сейм постепенно выходил из-под его контроля.

Кульминация кризиса наступила 15 февраля 1753 г., когда один из послов выдвинул требование о выборе нового Маршала. Поначалу сторонники Радзивилла (и таких было немало) пробовали убедить Сейм отложить голосование по этому вопросу. Но они оказались в меньшинстве – оппозиция требовала провести голосование немедленно, отложив все прочие вопросы. Выборы принесли победу канцлеру Чарторыйскому, ставшему новым маршалом Сейма.

Теперь настала очередь "Рыбоньки" испытать на себе ярость толпы – его дворец в столице оказался в огне, а ему самому пришлось бежать. Он укрылся вначале в своём поместье под Киевом, а потом, когда группы его противников ворвались и туда – в своём замке в литовском Несвиже. Увы, "Рыбоньке" не удалось перевести дух в своём родовом гнезде – решением Сейма он был там арестован и препровождён в Конотоп, туда же, куда несколько лет назад он сам отправил опального "графа Олека". Судьба замыкала свой круг.

Хрен редьки не слаще-как-то сомнения гложут по поводу "прогрессивности" масонов.Хотя возможно Чарторыйский будет более умелым правителем,чем Радзивилл.

Александр пишет:

Хрен редьки не слаще-как-то сомнения гложут по поводу "прогрессивности" масонов.

Идеология масонов — "религия разума". "Свобода-равенство-братство" — это как раз ИХ лозунги. Всякие там "конституции" и "декларации" — в основном как раз авторства масонов, вроде Джефферсона. А вообще, масонские ложи в XVIII-XIX в. это, практически, закрытые элитные клубы. Некоторые их члены что-то из себя представляют, некоторые — нет.

Никаких чудес...

Александр пишет:

Хотя возможно Чарторыйский будет более умелым правителем,чем Радзивилл.

Не будет.

А почему — см.мой следующий пост.

Время стали

Низвержение Радзивилла не избавило Цесарство от порождённых его правлением проблем. Главной из них было практически полная потеря контроля центральной власти над положением в комиссариях. Даже внешне лояльные литвины, выдав киевским властям Радзивилла, тут же объявили о сокращении выплат для киевской Скарбницы, мотивировав своё решение большими военными расходами. Вообще в "северных" комиссариях (Коронной и Литовской) гражданские власти постепенно сходили на "задний" план, уступая свои позиции военным. Действительно, после "отпадения" Эстляндии, Ливонии и Гданьска то там, то здесь вспыхивали бунты беженцев из оккупированных шведами земель, а также крестьян и горожан, возмущённых ростом цен и произволом местных властей. Справиться с ними без помощи войска было невозможно, поэтому голос гетмана Понятовского звучал в Литве и Короне значительно громче, чем маршала Сейма, особенно после того, как тот сменился.

Военная Комиссия во главе с мягким стариком Лещинским потеряла практически всякое влияние на гетмана – теперь необходимые для содержания армии деньги он получал из местных источников, не обращаясь за помощью в столицу. Принудить силой военачальника, на котором только и держалась северная граница, Чарторыйский не мог – или не хотел, опасаясь открытого мятежа.

На восток же от Киева мятеж был в самом разгаре – украинцы занимали одни город Восточной Руси за другим. В марте 1753 г. они, не обращая внимания на отчаянные призывы нового Маршала к миру, заняли город Харков. В захваченных городах изгонялись цесарские воеводы и опускались цесарские флаги. Во всех документах канцелярии гетмана Перебийноса ("Великого Гетмана Украины, Черкессии, Дона и Кубани") говорилось исключительно об "Вiльной Українi" – ни "Цесарь", ни "Цесарство", ни даже "Многие Народы" не упоминались ни словом. Отправленная к Перебийносу делегация Сейма даже не доехала до Дона. Перехвативший её по дороге князи Мартин Чекельский преградил дорогу и более чем оскорбительно заявил по-украински: "Не бачу, ляхи, за що Пану Гетьмановi з вами говорити – усе, що треба, я йому й сам принеситиму". Делегация была вынуждена не солоно хлебавши вернуться в Киев. Чекельский продолжал "гулять" по Восточной Руси.

Обострилась ситуация в Москворуссии – в окрестностях Ярославля восстали крестьяне. Восстание было направлено не столько против "ляхов" и даже не столько против "москалей", сколько против местных же помещиков, стремившихся покрыть собственные убытки из-за роста цен усилением крепостного гнёта, в частности увеличением барщины (иногда до 5 дней в неделю). Парадоксально, но именно это подавленное генералом Виссарионом Госевским восстание ("бунт Никиты Косого") удержало Бестужева от открытого разрыва с Чарторыйским – москворусский комиссар не хотел идти на обострение конфликта, когда "лихорадило" его собственную землю.

В довершение всего Маршал вошёл в открытый конфликт с цесарем. "Младенцу Олеку", то есть далеко уже не "младенцу", а молодому цесарю Александру I Собесскому шёл к тому времени 17-й год, по тогдашним меркам он считался уже вполне совершеннолетним. Однако, Июльский Манифест 1740 г. лишил его всяких властных прерогатив, превратив в чисто декоративную фигуру, фактически в "пленника Мариинского Дворца". Маршал Сейма (ещё предыдущий) подобрал ему окружение из преданных себе людей, доносящих ему о каждом шаге своего государя. Естественно, что, прогнав "Рыбоньку", Чарторыйский решил заменить его людей на своих – с тем, чтобы продолжать удерживать цесаря в "золотой клетке". Но не тут-то было!

Люди старого Маршала окружали юного Александра Собесского с раннего детства, и он к ним вполне привык, а к некоторым даже привязался. Особенно добрые, можно даже сказать дружеские чувства он питал, как это ни странно, к сыну "Рыбоньки" Каролю-Станиславу Радзивиллу, воспитывавшегося по приказу всесильного тогда Маршала Сейма вместе с ним. Будучи только на три года старше Александра, Кароль так же тяготился своей с самого детства навязанной ему ролью "надсмотрщика", как и юный монарх своей – "узника". И случилось так, что обоих мальчиков (а затем – юношей) связала между собой вполне искренняя дружба. Молодой Радзивилл (у него, как и у отца, появилась оригинальная манера – в разговоре ко всем своим собеседникам он обращался не иначе, как "Пане Коханку") часто "покрывал" проступки Александра, а тот, в свою очередь, очень лестно отзывался о "Пане Коханку" перед приставленными к нему людьми. Впрочем, через некоторое время по совету своего старшего приятеля он стал его, наоборот, ругать и высказывать к Каролю всяческое нерасположение – чтобы отец не догадался о сговоре между ними и не удалил своего "не справившегося со своими обязанностями" сына из дворца. Так или иначе, они были неразлучны.

Итак, от Чарторыйского прибыл в Мариинский Дворец посланец с приказом для Кароля Радзивилла немедленно покинуть столицу и удалиться к себе в Несвиж. Но тот и не подумал подчиниться. "Я служу цесарю", – заявил "Пане Коханку", – "и только Светлейший Пан имеет право отдавать мне приказы". Вошедший в залу Александр громко и уверенно объявил, что его воля – оставить князя Кароля-Станислава Радзивилла офицером для особых поручений при своей особе, а всякий, который попытается ему в том воспрепятствовать – предатель и мятежник! Посланник, имевший при себе самые строгие приказы Маршала, попытался применить силу, арестовав Кароля "за мятеж против Золотой Вольности". Но на пути пришедших с ним солдат встали дворцовые слуги – опасаясь за свою судьбу в руках враждебно настроенного к их хозяину Чарторыйского, люди Радзивиллов держались цесаря, который, во-первых, единственный мог обеспечить им защиту от гнева новых властей, а во-вторых, явно благоволил к их "молодому пану". Численное превосходство и боевой настрой цесарской челяди сыграли свою роль – солдаты были вынуждены отступить, не решившись применить оружие в присутствии монарха. Александр Собесский отвоевал для своей власти первый клочок своей земли – пока что в границах дворцовой ограды.

Слух об отпоре, который "Светлейший Пан" дал людям Чарторыйского, взбудоражил столицу. Большинство горожан, уставших от беспорядка, за который винили всевластный Сейм (неважно, с Радзивиллом или с Чарторыйским во главе), поддерживали цесаря. Сторонники "золотой вольности", наоборот, переживали разброд и шатания. Не будучи уверенными, является ли новый маршал достаточно сильным, чтобы защитить положения "Манифеста 22-го июля", некоторые из них начинали жалеть о Радзивилле, а некоторые – оглядываться в поисках кого-то третьего.

Чарторыйский не решился пойти ни на прямой вооружённый захват цесарской резиденции, ни на её регулярную блокаду, опасаясь народного бунта. Слуги по-прежнему имели возможность свободно покидать Мариинский Дворец для закупки продуктов на рынке или для посещения своих родственников. Разумеется, за ними следили, но молодой Радзивилл по-прежнему оставался очень богатым человеком, причём гораздо более щедрым к шпионам маршала, чем сам их начальник. В такой ситуации ничто не мешало "Пане Коханку" мобилизовать на сторону Александра всех, недовольных "золотым" правлением. Секретом Полишинеля было, что Кароль Радзивилл неоднократно сам переодетым покидал дворец и лично встречался с молодыми офицерами столичного гарнизона. В Киеве составился заговор, участники которого поклялись "не щадить жизни во имя Светлейшего Пана". Сеть, сплетённая вокруг Александра Собесского, становилась всё более дырявой. По столице распространялись слухи о грядущем со дня на день перевороте.

Чтобы предупредить события, Чарторыйский приказал произвести аресты среди офицеров, которые, как ему доносили, особенно громко (особенно в пьяном виде) выражаются против "узурпаторов из Сейма". Ночью с 10 на 11 октября 1753 г. его приказ был выполнен – два с лишним десятка младших офицеров из разных полков Киевского гарнизона было арестовано по обвинению в "заговоре против Золотой Вольности". Узнав об аресте своих товарищей, заговорщики растерялись: некоторые из них хотели восстать немедленно, не ожидая сигнала из Дворца, другие, напротив, считали разумным затаиться до прояснения обстановки.

Тем не менее, бесплодные дискуссии не длились долго. Справедливо решив, что кто-то из арестованных может назвать и другие имена, заговорщики решились выступить немедленно. Чувство товарищества у них, однако, перевесило здравые доводы рассудка и, вместо того, чтобы сразу же атаковать Сеймовый Дворец, они двинулись первым делом на киевскую Цитадель, где содержались арестованные офицеры. Чарторыйский, впрочем, не сумел воспользоваться этой заминкой своих противников. За тот час, пока восставшие офицеры вели переговоры с комендантом об освобождении их товарищей (в конце концов, не особенно любивший "бестолковых болтунов" и лично нового Маршала комендант уступил и сам примкнул к восстанию), Сейм проводил время в бесплодных дискуссиях о том, кто виноват.

Закончилось всё закономерно. Во дворец во главе роты солдат вошёл "Пане Коханку" (он покинул Мариинский Дворец немедленно, как только услышал о выступлении войск) с саблей наголо. В ответ на неуверенные требования перепуганных послов об уважении принципов "золотой вольности", тот ответил словами деда Александра, Яна Собесского: "Нечего говорить о золоте, когда в руках сталь!". Он перекрыл солдатами все выходы из зала и, угрожая оружием, заставил послов принять закон о передаче всей власти в руки "Его Величества Светлейшего Пана Цесаря Многих Народов Александра Первого" и самороспуске Сейма. Несколько послов попробовали призвать своих коллег к неповиновению – их избили и арестовали. Маршал Чарторыйский отказался приложить свою печать к "принятому" таким образом тексту закона и выразил протест против насилия в стенах Сейма – "Пане Коханку" лично обыскал его и забрал печать силой. Когда Чарторыйского увели солдаты, по требованию Радзивилла подписал новый закон и приложил к бумаге печать павший духом и готовый на всё вице-маршал. С "оформленным" таким образом документом Кароль Радзивилл вышел на площадь и показал его собравшимся вокруг Колонны Сигизмунда войскам. Ответом ему было громовое "Виват цесарь Александр!".

В Мариинском Дворце "Пане Коханку", опустившись на одно колено, вручил Александру Собесскому свиток, возвращавший цесарю власть над его державой. Цесарь поднял его, обнял и расцеловал. "Я всегда верил в тебя!" – объявил он и тут же немедленно произвёл героя "стальной революции" (слова Кароля Радзивилла в зале заседаний Сейма уже распространились по городу) в генералы. "Я всегда верил в вас!" – объявил он собравшимся офицерам и горожанам. Теперь колени, в свою очередь, преклонили они.

В киевской Цитадели ждали решения своей участи арестованные (с откровенным нарушением принципа neminem captivabimus) сеймовые послы. Им нечем было потешить себя. Время "Золотой Вольности", которую они защищали последние тринадцать лет, прошло. Наступило время стали.

moscow_guest пишет:

Так или иначе, они были неразлучны.

Прямо новые Давид и Ионофан.Но если сын Рыбоньки-фаворит Собесского,то должны облегчить участь сосланного отца,также как и графа Олека-дяди цесаря.

moscow_guest пишет:

Наступило время стали.

Но сразу воевать (1755)-вряд ли война будет успешной,цесарство ослаблено,бардак на Украине...

moscow_guest пишет:

Наступило время стали

Давно пора.

Александр пишет:

облегчить участь сосланного отца

Увеличить денежное содержание ссыльного?

Александр пишет:

цесарство ослаблено,бардак на Украине

Логично подавить бардак надежными частями (в т.ч. и Московскими) а потом атаковать...

moscow_guest

А когда продолжение?

Александр пишет:

Прямо новые Давид и Ионофан.Но если сын Рыбоньки-фаворит Собесского,то должны облегчить участь сосланного отца,также как и графа Олека-дяди цесаря.

Однозначно. "Рыбонька" выкрутится совершенно неожиданно для самого себя.

Олег Невещий пишет:

Увеличить денежное содержание ссыльного?

Ну как бы логичней вообще освободить...

Олег Невещий пишет:

Логично подавить бардак надежными частями (в т.ч. и Московскими) а потом атаковать...

С Украиной всё будет далеко не сразу. Кстати, и в Москве не особенно горят желанием влезать в украинские дела (про то, что Дон когда-то был вассалом Москвы, там давно уже благополучно позабыли). Наезд Чекельского на Восточную Русь с точки зрения Москворуссии — спор о полномочиях между Центром и одной из провинций, к самой Москворуссии никаким боком не стоящей. И против украинцев москворусы будут действовать без всякого восторга, и никак не по собственной инициативе. Вот татары или шведы — да, дело общее, это они понимают.

Александр пишет:

Но сразу воевать (1755)-вряд ли война будет успешной,цесарство ослаблено,бардак на Украине...

И не на одной Украине. Как говорил РИ-Суворов (а и его местный аналог тоже скажет): "горячую кашу нужно есть с краю".

Олег Невещий пишет:

А когда продолжение?

Сначала подготовлю карту Европы на момент "стальной революции".

moscow_guest пишет:

вообще освободить

А цесарь согласится? ИМХО в лучшем случае в поместье отправит, но не в столицу. И так семья (в лице сына) в авторитете.

moscow_guest пишет:

в Москве не особенно горят желанием влезать в украинские дела

Если император восстоновил всю полноту власти, то он может просто приказать отправить армию. Реально же это скорее будет просьба.

moscow_guest пишет:

да-то был вассалом Москвы, там давно уже благополучно позабыли

Можно в крайнем случае и границы перекроить.

moscow_guest пишет:

"горячую кашу нужно есть с краю".

А рыба гниет с головы. Вот, раз в "голове" навели порядок (точнее начали наводить, ещё нужно верное и дееспособное правительство и сейм создать), то и до хвоста дойдет дело...

moscow_guest пишет:

Сначала подготовлю карту Европы на момент "стальной революции

Ждем с нетерпением. Сегодня?

Олег Невещий пишет:

А цесарь согласится? ИМХО в лучшем случае в поместье отправит, но не в столицу. И так семья (в лице сына) в авторитете.

! Именно так он и сделает — отправит в поместье под ответственность сына. Ибо иначе выходит вдвойне глупо: во-первых, сын — ближайший друг монарха, а отец — в тюрьме, во-вторых, сидит он в тюрьме за "заговор против Золотой Вольности", которую он сам сверг. Подданные начнут задаваться разными вопросами, а это цесарю ну совершенно не надо.

Олег Невещий пишет:

Если император восстоновил всю полноту власти, то он может просто приказать отправить армию. Реально же это скорее будет просьба.

Александр уже успел понять (на примере отношений своего друга Кароля с его папой), что подчинённый всегда сможет найти способ "открутиться" от выполнения приказов своего начальника, когда совсем не хочет их выполнять.

Олег Невещий пишет:

Можно в крайнем случае и границы перекроить.

И перекроят.

Но не в пользу Москворуссии, которая, как я говорил, заинтересована именно в невмешательстве в украинские дела, а совсем наоборот.

Олег Невещий пишет:

А рыба гниет с головы. Вот, раз в "голове" навели порядок (точнее начали наводить, ещё нужно верное и дееспособное правительство и сейм создать), то и до хвоста дойдет дело...

Для подтверждения "кредита доверия" цесарю нужна победа над реальным общим врагом — хотя бы и самым слабым. Отсюда и направление первого удара (спойлер, однако... ).

Олег Невещий пишет:

Ждем с нетерпением. Сегодня?

Рекомендую пока запастись терпением.

Нашёл фактическую ошибку в своём тексте:

На восток же от Киева мятеж был в самом разгаре – украинцы занимали одни город Восточной Руси за другим. В марте 1753 г. они, не обращая внимания на отчаянные призывы нового Маршала к миру, заняли город Харков.

Харков изначально был в составе Москворуссии, а потом, когда из неё выделилась отдельная "Донская Украина", вошёл в её состав согласно "Черкасским статьям"1715 г.

Прошу вышеупомянутый текст читать так:

На восток же от Киева мятеж был в самом разгаре – украинцы занимали один город Восточной Руси за другим, не обращая внимания на отчаянные призывы нового Маршала к миру.

Европа на момент Стальной Революции (1753 г.)

[HTML_REMOVED]<\/u><\/a>

[HTML_REMOVED]Увеличить<\/u><\/a>

Милость и месть

Столица встретила известие о "возвращении цесаря" ликованием. Кияне спешно украшали дома государственными красно-бело-красными флагами, лентами и кокардами. Вокруг Мариинского дворца собирались виватующие толпы. Город был полон ожидания чего-то нового и небывалого; или же наоборот – возвращения "старых добрых времён". Изъявления верности цесарю доходили до курьёзов: так, некий мясник выставил в своей лавке бычью голову и около неё табличку со стихотворным текстом:

[HTML_REMOVED]"A kto nie będzie wierny Cesarzowi –

Temu utnę łeb, jak owemu bykowi!"

("А тому, кто Цесарю будет неверен,

Снесу голову, как сему быку – будь уверен!")

[HTML_REMOVED]При таких настроениях не обошлось без эксцессов – некоторых бывших послов, известных народу, как активных приверженцев "золотой вольности", до крови побили. Впрочем, цесарь Александр не поощрял бесчинств – сразу же после принятия власти он распорядился выставить караулы перед домами бывших предводителей сеймовых партий, чтобы защитить их от неистовств толпы. Использование против своих противников возмущённой черни он считал ниже своего монаршего достоинства.

Александр отдавал себе отчёт в тяжёлом положении страны – пока что всё висело на тонкой нити энтузиазма по поводу восстановления Цесарства и надежды на лучшее будущее под властью "истинного монарха", но любой опрометчивый шаг мог вновь запустить смертельно опасные центробежные силы. В этой ситуации крайне опрометчиво было бы увлечь себя кампанией по мести врагам – наоборот, стоило сконцентрироваться на поиске друзей.

Поэтому никаких новых арестов противодействовавших ему деятелей распущенного Сейма не последовало. Бывшие послы получили возможность свободно разъехаться по домам. Разумеется, назвать их возвращение триумфальным было никак нельзя – жителям комиссарий "золотая вольность" была поперёк горла ещё более чем киянам, и они встречали своих не оправдавших доверия избранников отнюдь не хлебом-солью. Но до погромов и самосудов, однако, не дошло – стало широко известно цесарское неодобрение подобных "беспорядков". Воссозданная цесарская канцелярия была завалена письмами бывших "золотых" (т.е. активных деятелей эпохи "золотой вольности"), уверявших цесаря в своей самой искренней преданности и искреннем раскаянии в своих "достойных жалости заблуждениях". Окончательную черту подвёл под ушедшей эпохой универсал от 7 ноября, где цесарь призывал "возлюбленных подданных наших" к взаимному прощению и забвению старых обид.

Некоторый диссонанс в эту атмосферу всеобщего примирения внёс приговор бывшему Маршалу Сейма Августу-Александру Чарторыйскому и группе сопротивлявшихся перевороту послов, приговорённых за открытый мятеж против цесарского уполномоченного лица (т.е. Кароля Радзивилла) к ссылке в Сибирь. Из Киева далеко на восток под конвоем цесарских солдат следовали унылые кибитки с падшими сановниками, напоминая жителям придорожных деревень о преходящем характере земных почестей.

В обратную сторону, в Киев, двигались сани с возвращавшимися из ссылки родственниками молодого цесаря. Первой в столицу вернулась из-под домашнего ареста тётка Александра Мария Сапега. Затем, уже в следующем 1754 г., к киевскому двору вернулся цесарский дядя, бывший глава Регентского Совета и неудачливый завоеватель Силезии Александр Меншиков. "Граф Олек" сильно изменился: близкое знакомство с тяготами ссылки и вынужденное безделье заставили его глубоко задуматься о прожитой жизни и своих ошибках. В некоторых разговорах он упоминал даже о желании удалиться от мира в один из православных монастырей Москворуссии. Эта идея не получила развития – граф чувствовал себя виноватым перед племянником и искренне стремился ему помочь в наведении порядка в расшатанном (и не без его вины) Цесарстве.

Отдельным вопросом была судьба другого главы "золотых", виновного значительно больше, нежели сосланный Чарторыйский – князя Михала Радзивилла. Мария Сапега имела все основания ненавидеть "убийцу своего мужа", по своей злой воле вызвавшего несчастья, обрушившиеся на неё и её родных. Она требовала от Александра санкционировать казнь "Рыбоньки" или, в крайнем случае, его пожизненную ссылку "в Тобольск или иное отдалённое место Сибирской комиссарии". Но Радзивилл-младший, в свою очередь, на коленях умолял Александра пощадить его "несчастного отца". Под влиянием примирительно настроенного "дяди Александра" цесарь принял компромиссное решение – 23 февраля 1754 г. он выпустил князя Радзивилла из конотопской крепости, но не освободил, а под конвоем отправил в принадлежавший ему Несвиж, где приказал "пребывать безвыездно вплоть до особого распоряжения Светлейшего Пана Цесаря". Ответственность за охрану старого "Рыбоньки" цесарь возложил на молодого "Пане Коханку" – недвусмысленно дав ему понять, что отца спасли от плахи только заслуги его сына.

Кароль Радзивилл, надо отдать ему должное, сделал всё, чтобы предупредить возможный побег "несвижского узника". Он успел понять, что монаршая милость – материя весьма переменчивая и лучше всего ей не злоупотреблять, испытывая цесарское терпение. Кроме того, домашний арест отца выглядел в его глазах законной местью за деспотизм князя Михала, заставлявшего его шпионить и доносить на своего друга. Впрочем, никто не смог бы обвинить его в том, что он гноит своего старика-отца в заточении – "клетка" старого Радзивилла была поистине золотой. Цесарские приказы (то ли случайно то ли умышленно) не содержали прямого запрета принимать гостей, так что старый "Рыбонька" прославился в округе устраиваемыми им роскошными пирами и праздниками на примыкающих к замку великолепных прудах. Он не забыл, кому он обязан жизнью и относительной свободой – не было такого приёма, где стоя он не поднял бы чашу с вином "за здравие и процветание Цесаря Многих Народов Александра Собесского".

"Рыбонька", как и "Олек", примирился со своей судьбой, научившись радоваться тому, что она дарит и не замахиваться не большее. Не так было с княгиней Марией – узнав о такой перемене участи своего врага, она прибыла во дворец, дословно ворвалась в цесарский кабинет, оттолкнув дежурных гвардейцев (не смевших применить силу против столь высокопоставленной дамы) и, не стесняясь присутствием депутации из Короны, устроила своему племяннику отвратительную сцену, обвинив его трусости, слабости и предательстве памяти своего великого отца. Вспоминая этот эпизод в своих письмах, присутствовавшие в кабинете депутаты вспоминали, что когда цесарь слушал брань своей тётки, под скулами у него ходили желваки. Тем не менее, он сдержал свой гнев, и когда в криках княгини Марии наступил перерыв, громко объявил: "Наша любезная тётушка сегодня нездорова – проводите её домой!", и отвернулся к окну, не глядя, как очнувшиеся от ступора гвардейцы под руки тащат "Сапежину" (как её называли в народе) к карете.

В дальнейшем Мария долго писала Александру многочисленные письма, уверяя, что она действительно была больна. В конце концов, цесарь сделал вид, что принимает объяснения княгини, и позволил ей бывать при дворе. Сердечными их отношения, тем не менее, не стали никогда – в том числе по причине её не угасшей неприязни не только к старому "Рыбоньке", но и ко всему роду Радзивиллов, не исключая и ближайшего помощника и соратника её августейшего племянника, генерала Кароля. Недовольна была "Сапежина" и своим братом, спокойно сотрудничавшим с ненавистным ей "Пане Коханку".

Впрочем, у Александра Первого были в то время и гораздо более серьёзные заботы, чем его непримиримая тётушка.

moscow_guest пишет:

Александр отдавал себе отчёт в тяжёлом положении страны

moscow_guest пишет:

Впрочем, у Александра Первого были в то время и гораздо более серьёзные заботы, чем его непримиримая тётушка.

Интересно всё же откуда у молодого человека задатки способного правителя,как-то подробнее раскрыть?А то могло получится что-то типа Ивана Грозного,которого в этом возрасте направляли Макарий,Сильвестр и Адашев,ну и (видимо) любимая жена (кстати цесарю тоже об этом можно подумать или будут фаворитки как у Луи XIV-величие любви не мешает),а потом он дал себе вольность.

Нет-Екатерину II тоже к власти не допускали,это не помешало ей стать великой просвещённой правительницей,как раз читала просветителей французских при Елизавете.Но всё-таки как-то обосновать такие задатки молодого Олека хотелось бы (не обязательно в следующей главе,можно в рамках ответа).Он получал хорошее воспитание,образование,как-то готовился к роли будещего правителя?C одной стороны монарху это априори полагается,но вряд ли Радзивилл-старший был заинтересован,чтобы из него что-то путное вышло-конкурент.

В общих чертах так.

Александр с детства был фактически заперт во дворце и постоянно чувствовал себя под надзором. Собственно, если бы не Кароль Радзивилл, ему и поговорить-то было бы не с кем. Но Кароль был с ним практически постоянно — вначале по воле отца, а затем и по собственной воле, как "тайный опекун" юного цесаря. Иногда "Рыбонька" забирал их (вместе или по отдельности) с собой на различные приёмы и церемонии.

Что-то обсудить он мог исключительно с Каролем, когда был уверен, что поблизости никого нет из слуг. Такая двойная жизнь может довести до паранойи (в формальном клиническом смысле), но может и развить способность разбираться в людях при здоровом "ограниченном доверии" к ним (в нашем случае, к счастью для Цесарства, восторжествовала последняя опция). Радзивилл-старший, естественно, заботился об образовании сына и приглашал к нему учителей. Чтобы его не упрёкали в Сейме, что он не уделяет должного внимания воспитанию Александра (который формально оставался монархом — главой государства), он приглашал учителей и к нему. Кроме того, в Мариинском дворце была огромная библиотека (это же дворец правителя половины Европы и Азии в конце концов), так что Александр имел возможность получать теоретические знания (по истории и военному делу в первую очередь) практически в неограниченном количестве. А "здоровая паранойя" дала ему отличные навыки "чтения между строк". Можно сказать, что из-за отсутствия нормального детства Александр Собесский очень рано повзрослел.

Так что теперь у него есть "главный стержень" характера и основные представления о плане действий.

P.S. Кстати, с противоположным полом у него тоже всё в порядке — чего-чего, а молоденьких горничных в Мариинском Дворце хватает...

Мирное урегулирование

Александр получил достаточно регулярное образование — в обязанности Радзивилла "Рыбоньки" входила забота о воспитании главы государства. Регент не хотел, чтобы противники могли упрекнуть его в их невыполнении. Поэтому к цесарю регулярно приходили многочисленные учителя латыни, математики, истории и других наук. Не забывал его опекун (надо отдать ему должное) и о физическом развитии своего подопечного: у Александра были регулярные занятия по фехтованию и верховой езде — в конце концов, как цесарь, он должен был, как минимум, принимать парады "своих" войск.

Будучи заперт во дворце, основную информацию о положении в Цесарстве и Европе Александр получал из газет и книг, регулярно доставлявшихся в огромную Цесарскую библиотеку. Вообще, постоянное нахождение "под надзором" выработало у молодого цесаря умение разбираться в людях и чувствовать, кому он может доверять (разумеется, не всегда и не во всём), а от кого следует держаться подальше. Разумеется, его положение "коронованного пленника" не позволяло спрятаться от контроля со стороны особо "любопытных" слуг, но он методом проб и ошибок научился выявлять в окружающих людях и использовать в своих интересах их "слабые места". Ещё будучи подростком, он овладел искусством "правильно задавать вопросы" и "читать между строк". Именно это и позволяло ему постоянно быть в курсе столичных дел. Информацию о делах и интригах "высшего света" доставлял ему верный "Пане Коханку", а известия о настроениях в народе он черпал из рассказов многочисленных дворцовых служанок, с которыми вступал, скажем так, "в близкое общение".

И так случилось, что 18-летний Цесарь Многих Народов был уже не молодым шалопаем, а государем, осознающим лежащую на его плечах тяжёлую ответственность за судьбы своей державы и представляющим последовательность действий, которые следовало выполнить, чтобы вытянуть Цесарство из тяжёлого кризиса, куда оно попало за время долгого Регентства.

Первой задачей цесаря было сплотить своих подданных, уже, к сожалению, привыкших, что из столицы ничего хорошего ждать не приходится. Главной проблемой оставались отношения с восстановившей свои силы Швецией, по-прежнему стремившейся к превращению Балтики в своё Mare Nostrum. Но между двумя странами действовало до марта 1758 г. Митавское перемирие, нарушать которое никак не стоило. Во-первых, по соображениям дипломатическим — слава вероломного нарушителя договора могла повредить в международных сношениях Цесарства, а во-вторых, по соображениям чисто военным — войско Цесарства ещё не оправилось от кризиса и, скорее всего, потерпело бы поражение.

Другой проблемой было продолжающееся восстание крымских татар. Арслан-Гирею удалось составить из разрозненных повстанческих отрядов регулярную армию и установить полный контроль над полуостровом. Исключение составлял по-прежнему остававшийся не спускавший цесарского знамени Александров — после нескольких неудачных попыток татар взять крепость штурмом, они перешли к тактике полной блокады её с суши, так что уже два с лишним года крепость получала припасы и подкрепления исключительно морским путём.

Равновесие между силами оборонявшихся и осаждающих не могло продолжаться до бесконечности — посол в Константинополе доносил, что в последнее время активизировались переговоры между представителями Арслан-Гирея и султана Махмуда о турецкой помощи в обмен на восстановление вассалитета и передачу туркам крымских портов, в т.ч. Ахчияра-Александрова. Персия больше не угрожала турецким границам, погрузившись во внутренние распри, и турки могли не опасаться нападения с востока, а наоборот — серьёзно задумывались о восстановлении утерянных позиций в Крыму. Попытки нейтрализовать "военную партию" при помощи французской дипломатии были пока что неудачны — французы требовали в обмен за свою поддержку при султанском дворе заключения оборонительного и наступательного союза против Австрии. Война против австрийцев стала бы для Цесарства ещё большим злом, чем война с Крымом и Турцией, поэтому приходилось рассчитывать только на собственные силы.

Для того чтобы успешно воевать с крымским ханом, следовало прежде всего прекратить конфликт с украинцами. Изначально Александр собирался использовать против гетмана войска из Москворуссии, но осторожный дядя удержал его от отправки прямого приказа Бестужеву. Он хорошо знал своих земляков и отдавал себе отчёт в том, что война с Украиной — последняя вещь, к которой стремятся москворусы, и, как следствие, неизбежно будут её саботировать. Таким образом, вместо того, чтобы привязать Москворуссию и Украину к Киеву, такой приказ их только оттолкнул бы. Поэтому "граф Олек" предложил своему племяннику собственный план, который тот и принял к реализации.

В Москву отправился генерал Радзивилл. Всё пошло по мысли графа Меншикова — увидев, что к нему прибыл не простой курьер, а ближайший соратник цесаря, Алексей Бестужев убедился, что Александр вовсе не собирается наказывать его за некоторую "несубординацию" во времена Регентства. Наоборот, "Пане Коханку" вручил ему от имени монарха орден Святого Станислава за верность цесарю. Ещё более ободрило Бестужева личное письмо "графа Олека" — в нём Меншиков заверял своего бывшего подчинённого в своей дружбе и прямо опровергал все слухи о том, что он стремится снова занять принадлежавшее ему ранее место комиссара Москворуссии. В конце письма Меншиков дал Бестужеву ценный совет — впредь прекратить задерживать выплаты для Скарбницы. Комиссар счёл необходимым прислушаться к этим словам.

Москворусские полки вышли из своей комиссарии не на Украину, как опасались многие, а непосредственно в Великое Княжество Русское — к Черноморскому побережью. Туда же направлялись войска из Литвы. Войска из Короны усилили польские силы в Молдавии — это должно было послужить сигналом для Порты, что Цесарству есть, чем ответить на возможные турецкие атаки.

Концентрация крупных сил на Юге не осталась незамеченной на Украине. То, что цесарь не собирается вести серьёзное наступление на Черкасск, вовсе не было очевидно, особенно после того, как цесарские войска заняли несколько недостроенных украинских крепостей к западу от Азова. Перебийнос колебался — с одной стороны успехи украинского оружия привели её почти что к полной независимости, с другой стороны, атака всех цесарских сил могла бы поставить её на грань катастрофы. Князь Чекельский стал теперь решительным сторонником примирения с Цесарством, особенно после того, как получил от Александра письмо с заверениями в поддержке "верного друга отца нашего цесаря Якуба". 22 июня 1754 г. он прибыл в Черкасск со своими вооружёнными сторонниками и объявил о низложении гетмана. Созванная вслед за этим Генеральная Рада утвердила новым гетманом его. Чекельский отправил в Киев сообщение о своём избрании и просьбу цесарю об утверждении решении Рады. Монарх в ответ отправил грамоту с подтверждением всех прежних привилегий Украины, а также о признании её новых границ. "Украинский вопрос" был урегулирован мирным путём.

Теперь цесарское войско вместе с присоединившимися к нему украинскими полками было готово жестоко покарать "басурман" за поднятый ими мятеж.

Неумолимый рок

Войска понимали стоявшую перед ними задачу и были готовы её выполнить. Крымское ханство пользовалось дурной славой у всех народов Цесарства. Для Короны, Руси и Москворуссии татарские набеги были многовековым кошмаром. Для украинцев, потомков как переселенцев с Руси, так и черкесов, крымские ханы были тиранами, посягавшими на их образ жизни и религию. Одно время казалось, что точку в татарско-славянском противостоянии поставили успехи Якуба Первого (которые все прекрасно помнили), но развал государства в период Регентства позволил врагам вновь поднять голову. Поэтому все участники кампании 1754 г. были едины – на этот раз с Крымом должно быть покончено навсегда!

Для успеха вторжения оно должно было быть проведено быстро, до наступления холодов, иначе такая большая армия неизбежно стала бы испытывать проблемы со снабжением. Поэтому кроме сухопутного войска цесарь задействовал весь имеющийся на Чёрном море флот. В течение всей весны в Александровскую крепость прибывали морем подкрепления. Часть украинских войск грузилась на суда в Азове. Остальные силы стояли под стенами Перекопа.

Султан и его Диван рассматривали различные варианты помощи Крыму: от десанта янычар в Кафе и блокады Александрова до наступления вдоль побережья от Хаджибея на восток. В первом случае даже при успехе обеих морских операций нет никакой возможности помешать "гяурам" прорвать укрепления Перекопа при абсолютном перевесе последних в артиллерии. Во втором случае успешное наступление от Днестра до Крыма невозможно, пока над турецкой Валахией "нависает" молдавская группировка польских войск. Любой вариант развития событий приводил к затяжной турецко-польской войне. Вывод был неутешительный: спасать Крым уже поздно, подданным хана остаётся только подчиниться неизбежности и следовать за своей судьбой. Тем не менее, было решено не лишать крымцев последней надежды – прямого отказа посол Арслан-Гирея в Константинополе так и не получил, напротив, великий визирь уверял его, что Порта может вступить в войну следующей весной.

Видя превосходство сил своих противников и не будучи уверен в поддержке Турции (турецкие вельможи были в разговорах с послом более откровенны после получения "соответствующей их сану" взятки), Арслан-Гирей попытался всё-таки прийти к соглашению с Александром на основании Бахчисарайского Договора 1736 г. Но время было упущено – в польском лагере никто уже не собирался вести переговоры с мятежным ханом. Послам было приказано передать "их предводителю" требование сдачи на милость цесаря без всяких условий.

20 июля войска Цесарства с трёх направлений начали синхронную атаку на Крым. Из Александрова вылазку на татарский лагерь произвели прибывшие туда морем войска под командованием героя Керчи полковника Румянцева. Атака оказалась успешной – поляки заняли татарские траншеи и захватили неприятельскую батарею. Вышедшая из Азова флотилия высадила украинский десант в Керчи, захвативший к вечеру город и крепость Ени-Кале. Неудачно закончился начатый в тот же день генералом Радзивиллом штурм перекопских укреплений – войска были отбиты с большими потерями.

Но на следующий день положение изменилось. Узнав о неудачах на востоке и западе полуострова, защитники стены пали духом и начали вначале поодиночке, а затем и группами, дезертировать, боясь за свои семьи. Поэтому второй штурм увенчался успехом – Перекоп пал. Захватив горлышко "крымской бутылки", возбуждённый "Пане Коханку" направил послание цесарю: "Светлейший Пане, Крым лежит у Ваших ног!". Сам же, не теряя времени, двинулся на Бахчисарай.

Узнав о падении Керчи и Перекопа, Арслан-Гирей тут же приказал собирать ценности и бежать в Кафу, где собирался как можно быстрее погрузиться на корабль и отплыть в Турцию. Из Керчи для разведки в направлении Кафы и окрестностей были направлены драгуны. Один из эскадронов захватил татарских пленников, которые перед смертью показали, что они видели тяжело гружёный обоз, во главе которого ехал некий богато одетый мурза. Драгуны пустились в погоню. Они настигли ханский обоз в нескольких мильных стаях от Кафы. Никто из татар не ушёл живым, в том числе и сам "мурза" – последний хан Крыма Арслан-Гирей. Час гибели последнего осколка древней Золотой Орды пробил.

Крымское ханство перестало существовать как организованная сила. Отдельные отряды продолжали сопротивление в горах, но шансов у них не было. Желая предотвратить возможность будущего восстания, цесарские войска применяли массовый террор против татарского населения – жители селений, в которых оказывалось хоть малейшее сопротивление, беспощадно истреблялись. Из общего уровня жестокости по отношению к татарам значительно выделялись украинцы – если регулярных цесарских полков старались как-то ограничивать насилия своих солдат, то украинские есаулы, наоборот, подогревали своих казаков к "мести" татарам. Для них, как для потомков уроженцев Руси, так и для черкесов, пришёл, наконец, момент "выровнять счёт".

Слухи о жестокости "неверных" распространялись ещё быстрее, чем продвигались сами цесарские войска. Татары массово снимались с насиженных мест и, бросив нажитое имущество, устремлялись к морю, надеясь, что им удастся погрузиться на корабль и отплыть в Турцию. Между Западным и Южным берегами Крыма и Черноморским побережьем Турции всё лето 1754 г. курсировала целая флотилия небольших турецких торговых и рыболовецких судёнышек, занятых перевозкой в турецкие владения (Поти, Батум, Трапезунт, Хаджибей) татарских беженцев. Патрулировавший побережье цесарский флот не препятствовал этому импровизированному исходу – наоборот, зачастую цесарские власти сами платили турецким судовладельцам за "вывоз" татар.

Они действовали так не только по собственной инициативе – очистка Крыма от татар была санкционирована самим цесарем Александром, который решил расширить программу по заселению причерноморских территорий на собственно Крымский полуостров. Отличившиеся при подавлении мятежа офицеры получали от цесаря грамоты на владение землями на полуострове, куда они должны были привлекать новых жителей – как крепостных, так и свободных. Среди новых крымских землевладельцев значительную часть составляли украинцы. На этой почве возник территориальный спор между Великим Княжеством Русским и Украиной – князь Чекельский обратился к Александру с "верноподданным прошением" о присоединении "вызволенного от неприятелей веры Христовой" Крыма к Гетманщине.

Просто отказать Чекельскому было чересчур рискованно – это могло бы снова разжечь огонь конфликта с украинцами, Цесарству совершенно ненужного. Вместе с тем делать казакам такой "цесарский подарок" по их первому требованию было бы явным признаком слабости центральной власти и могло бы отбросить государство назад, к недоброй памяти временам Регентства. Александр выбрал компромиссное решение – "ни нашим, ни вашим". Крымский полуостров и вообще все земли, входившие ранее в состав Крымского ханства, были выделены в отдельную Черноморскую Комиссарию со столицей в Александрове.

Разорённый Бахчисарай, бывшая столица некогда державшего в страхе соседей могучего ханства, стал отныне всего лишь рядовым городом южного полуострова. Крым снова перешёл во владение христиан

Цесарство на реабилитации

Подавление мятежа в Крыму показало серьёзность намерений Александра и его способность решать проблемы вверенной ему "милостью Божьей" державы. Государь "сдал" свой первый экзамен (или второй, если считать Стальную Революцию), но проблемы Цесарства не ограничивались татарским (ни даже украинским) восстанием.

За время Регентства большинство комиссаров превратились фактически в независимых владетелей, связанных с Киевом только формальной присягой на верность. Лучше всего обстояли дела в Литве и Москворуссии: в первой традиционно было сильно влияние семьи Радзивиллов, глава которой, "Пане Коханку", был ближайшим другом цесаря, а во второй огромным влиянием пользовался рассудительный дядя монарха.

Не так было в Короне, где комиссар Юзеф-Александр Яблоновский, человек исключительно "штатский", скорее учёный, чем политик и администратор, целиком находился под влиянием гетмана Понятовского, люди которого "подмяли под себя" всю краковскую администрацию. Гетман, разумеется, не выступил открыто против возвращения власти цесарю, но ни в дела краковской комиссариальной канцелярии, ни в дела подчинённой ему армии по-прежнему не пускал никого. Привыкнув за время слабого правления Сейма к своей "неприкосновенности", он недооценил своего суверена.

Александр не намеревался терпеть неповиновения. Одновременно он не желал обострять обстановку открытыми репрессиями против вельмож, которым нельзя было предъявить прямого обвинения в измене. Поэтому он отклонил совет горячего Кароля Радзивилла, предлагавшего свои "услуги" для ареста Понятовского. Вместо этого он в сопровождении своего дяди прибыл в Краков, выбрав для своего визита момент, когда "непокорный" гетман находился при штабе своей армии в Мальборке. После торжественного приёма на Вавеле, цесарь, "граф Олек" и гостеприимный хозяин вместе со своим секретарём удалились в кабинет главы комиссарии. Там Меншиков предложил Яблоновскому свой план реформирования Короны. В рамках генерального плана цесаря предполагалось снижение налогов для "третьего сословия" и поощрение строительства новых мануфактур.

Проводить в жизнь эти реформы должны были новые люди – ещё в Киеве "Олек" составил список преданных гетману лиц, занимающих ключевые позиции в коронной администрации. Они должны были быть заменены на сановников, утверждённых графом Меншиковым. Всё время этой беседы Александр молчал, но внимательно смотрел на комиссара. Положение впечатлительного Юзефа-Александра было незавидным – присутствие цесаря, вглядывающегося в него и не говорящего ни слова, навевало мрачные мысли, рисовало картины опалы, ареста и ссылки в Сибирь. Его духу не хватило на противодействие Понятовскому, тем более он даже не думал о сопротивлении планам цесаря. Наоборот, отныне он всячески стремился выполнить распоряжения Александра как можно лучше и полнее. Он немедленно подписал необходимые распоряжения, подготовленные здесь же его секретарём.

Ещё хуже казалось положение самого комиссарского секретаря – им был ни кто иной, как сын гетмана Станислав-Август Понятовский. На эту должность он был назначен по настоянию своего отца, чтобы держать под Яблоновского под контролем. Станислав-Август был такой же впечатлительной натурой, как и коронный комиссар, так что его чувства, когда он писал документы, направленные против его отца, были в ничуть не меньшем потрясении, чем у Юзефа-Александра. Собственно, именно этого и хотел достичь Александр Собесский своим "молчаливым присутствием" – показать всем, кто хозяин в Короне.

На следующий день, 18 сентября 1754 г. цесарский кортеж отбыл из Кракова прямо в Мальборк, минуя Варшаву. Меншиков остался в столице Короны, проследить за выполнением распоряжений государя. Александр забрал с собой Станислава-Августа – ни в чём его не обвиняя и никак не высказывая своего им недовольства. Тем не менее, тот трепетал, смертельно боясь за свою судьбу. Его отец, гетман Станислав, узнав о приближении цесарского поезда, выехал ему навстречу. Ничто при встрече не показывало, что гетман впал в немилость у монарха, непринуждённо беседуя, два всадника (Александр проделал весь путь верхом) прежде своих людей въехали в заново отремонтированные ворота старого замка крестоносцев. И вот здесь Понятовского ждал сюрприз – оказывается, сразу после его отъезда в Мальборк прибыл гетман Ян-Клеменс Браницкий с подписанным Александром Собесским приказом о его назначении командующим вместо Понятовского. Прибывшие с Браницким драгуны перекрыли все выходы из замка, чтобы его предыдущий "хозяин" не получил никаких известий о "перевороте".

Всё было исполнено безукоризненно – цесарь запланировал свой визит в Корону, как хорошую военную операцию, и застал гетмана Станислава врасплох. Тот неожиданно оказался один-на-один со своим повелителем, требующим отчёта в своих делах. План Александра полностью удался и здесь – гетман, впечатлённый своим молниеносным падением и предусмотрительностью своего государя, не пытался "крутить" и рассказал ему всё – включая местоположение сундуков с "секретными суммами". В ответ на эту (хотя и вынужденную) искренность Александр не стал углубляться в выяснение мотивов своего военачальника. Только в конце беседы, глядя гетману прямо в глаза, процитировал старую москворусскую пословицу: "За одного битого двух небитых дают". Станиславу Понятовскому оставалось лишь, подобострастно улыбнувшись, поклониться Цесарю Многих Народов.

Тот, впрочем, оказался милостив – опалы не последовало ни для самого Станислава Понятовского, ни для его сыновей. Теперь, после "обращения", цесарь мог более не опасаться "фиглей" своего подданного – тот на личном примере убедился в том, что у властителя Цесарства есть очень длинные руки, способные дотянуться до каждого. Станислав Понятовский прямо из Мальборка отбыл в Потсдам в качестве посла Цесарства. Функцию секретаря должен был исполнять при нём его сын Станислав-Август. Его сыновья Казимир (генерал) и Анджей (полковник) были переведены из Поморской армии к другому месту службы: Казимир – в Ярославль, Анджей – в Псков.

Покидая земли Короны, цесарь мог быть спокоен за положение в этой комиссарии. Зиму 1754/55 г. он провёл в Вильне. И морозы никоим образом не остудили его озабоченности государственными делами.

Цесарство на реабилитации (продолжение)

Не лучшим образом обстояли дела в Сибири. Власть там уже давно принадлежала не цесарю, не Сейму, даже не комиссару. Там безраздельно распоряжалась местная "олигархия" промышленных магнатов. Кланы Демицких и Слодких делали в своих "сферах влияния" всё, что им заблагорассудится. Влияние их не ограничивалось Сибирью, но распространялось также на восточную Москворуссию и было особенно заметно в таких "новых" городах, как Егожск или Орск. Значительным имуществом обладали они также и в других городах Москворуссии.

Открытое выступление против магнатов стало бы для Александра таким же рискованным предприятием, как в своё время для "Рыбоньки", если бы не одно немаловажное обстоятельство – многочисленность потомства Никиты Демидова и Тадеуша Слодкого. Приобретя за время Регентства независимость от центральной власти, сибирийские "олигархи" избавились от сплачивавшего их "общего врага". Теперь все свои силы они посвящали укреплению своих собственных позиций. Причём именно собственных – не семейных. Каждый член клана делал всё, чтобы занять в нём ту позицию, которую занимал когда-то его предок – то есть позицию главы семьи. Понятно, что в этом деле не входили в расчёт никакие "братские чувства" – наоборот, именно ближайшие родственники становились для этих "хищников" главными конкурентами. "Каждый за себя" – таков был их девиз.

Доходило до прямых вооружённых "внутрисемейных" столкновений – так в 1751-54 г. люди Антония Слодкого неоднократно "наезжали" на принадлежащие его дяде Ксаверию заводы в Мясте-Слодким. Производство на заводах неоднократно останавливалось из-за поджогов. Частыми были нападения на обозы, вывозящие с заводов продукцию. Многие говорили: "Такого разорения и от татар не видано". Татар здесь, разумеется, не было, но зато были многочисленные конные отряды башкир – после подавления восстания 1730-х гг. многие из них пошли на службу сибирийских промышленников и теперь активно использовались для их "приваты" (сведения счетов). Установить прямую связь между тем или иным отрядом башкирских всадников и конкретным магнатом было сложно, а фактически и невозможно из-за всеобъемлющей коррупции местных властей, получавших взятки (зачастую от нескольких сторон сразу) именно за то, чтобы не предпринимать никаких мер и спускать дело "на тормозах".

Падение эффективности производства и постоянные донесения о "башкирских бесчинствах" (на которые, в конечном итоге, сваливали ответственность местные воеводы) дали, тем не менее, цесарю Александру отличный повод для вмешательства. Ссылаясь на "опасность башкирского мятежа", он ещё в декабре 1753 г. назначил на должность сибирийского комиссара москворуса Михаила Воронцова, наделив его чрезвычайными полномочиями. В условиях раскола среди местных "можновладцев", тот, быстро сориентировавшись, начал проводить политику "разделяй и властвуй". Прежде всего, он организовал военную экспедицию против "мятежных башкир". Это было нетрудно – место пребывания наёмных отрядов не было ни для кого секретом. Затем он занялся запутанным вопросом "о сибирийских наследствах".

Выше уже упоминалось о конфликте между детьми и братьями Тадеуша Слодкого. Кроме этого, существовали конфликты внутри самих детей Тадеуша – от первого и второго брака. Cын от брака второго утверждал, что его два старших брата подделали завещание отца, и ущемили его интересы, отписав ему слишком мало. Похожие проблемы были и в клане Демицких – их отец Акинфий также любил своих сыновей "не поровну". Многочисленные тяжбы тянулись годами, но во время Регентства практически не сдвинулись с "мёртвой точки". Не получив "достойного удовлетворения", наследники внесли свои тяжбы непосредственно цесарю. По своим полномочиям комиссар Воронцов принялся за дело.

Как отмечали современники, при дворе известие о назначении Воронцова на такую важную должность (в Киеве отлично отдавали себе отчёт в запутанности дел в Сибири) вызвало недоумение. На своей прежней должности в Москве (заместитель комиссара) заканчивающий свой четвёртый десяток вельможа был известен своей "бесцветностью". Считалось, что он чересчур подвержен чужому влиянию и многие опасались, что администрирование сибирийского "осиного гнезда" превышает его силы. Тем не менее, прозорливый Александр, выслушав предложения Цесарского Совета по кандидатурам, поставил именно на него. И не ошибся – при всей своей "дипломатичности" и даже мягкости, Воронцов умел, когда хотел, придать своему голосу необходимый вес. А маска уступчивости позволяла ему избегать несвоевременных конфликтов с заинтересованными сторонами, рассчитывавшими перетянуть "тихого комиссара" именно на свою сторону.

В 1757 г. комиссаром был произведён новый раздел "по справедливости" – все наследники получили равные доли. Это, ясное дело, устраивало тех, кто приобрёл и возмущало тех, кто потерял. Последних было меньше, чем первых: как говорилось выше, покойные главы семейств отличались "неравномерностью" в своей отцовской любви. Недовольные же были вынуждены молчать: у комиссара был против них сильный козырь – возможное обвинение в поддержке "башкирских мятежников", который тот пока держал при себе на случай "обострения обстановки". Таким образом, Воронцов приобрёл больше сторонников, чем противников – и возможность играть в "сибирийском оркестре" свою партию.

Абсолютной власти он, разумеется, получить не мог – в этом все магнаты были заодно. Но теперь именно он стал арбитром в их спорах – и они больше не могли контролировать Сибирь против воли цесаря. Комиссар, увы, тоже не был святым и, чего греха таить, брал взятки за принятие тех или иных решений. Тем не менее, ему хватило догадливости сообразить, что "зарываться" в этом деле не стоит – раз для "олигархов" Сибири он представляет ценность исключительно, как функция, не как человек, он полностью сдан на цесарскую милость, и злоупотреблять ею не стоит. Ещё более укрепило его верность цесарю возведение в 1758 г. Михаила Воронцова в достоинство графа Цесарства. Он был и остался верным проводником политики Александра – и не собирался добровольно отказываться от этой позиции. Через его посредство контроль над самой восточной комиссарией снова перешёл в руки Александра Собесского.

Цесарство на реабилитации (окончание)

В Москворуссии восстановление цесарской власти и возвращение из ссылки противников "золотой вольности" вызвало умиротворение. Известие о Стальной Революции Москва встретила салютом из пушек, народными гуляниями и колокольным звоном – так же, как и сам Киев. Московский православный патриарх отслужил в честь "одоления на враги царския" торжественную службу в Успенском Соборе Кремля. Аналогичные торжественные богослужения состоялись практически во всех православных и протестантских церквях комиссарии.

Несколько иным было отношение к происшедшим событиям на северо-востоке Москворуссии – в Костроме. Немногочисленная здесь паства Московского патриархата восприняла киевские события с энтузиазмом, но большинство "истинно-православных" жителей встретили известия о перевороте достаточно безразлично, примерно так же, как они встречали ранее события эры "золотой вольности". Общее мнение выражалось распространившейся здесь поговоркой "в огороде бузина, а в Киеве дядька". "Дядька" Александр был для жителей Севера и Среднего Поволжья чужим, "лядским цесарем". Именно "цесарем", иноязычность термина подчёркивала его чуждость – монархов, правивших "Государством Российским" до объединения с Королевством, называли "царями". Чужими же они воспринимали и жителей Москвы.

Вообще, в местном народном предании Москва представлялась, как средоточие всяческого зла и беспорядка. "Незваный гость хуже москаля", "Что гусь свинье, то Кострома Москве" или "Москве палец положи – всю руку откусит". Исследователи той эпохи отмечают, что отношение костромичей к "москалям" характеризовалось, пожалуй, даже большей неприязнью, чем к "ляхам". Если вторые были для них только отдалённым народом, которому надо было по необходимости подчиняться, то в первых они видели предателей, выбравших подчинение "ляхам" по собственной воле.

Отчуждение Москвы и Костромы начало именно в эту эпоху принимать характер не только "локального патриотизма", но национальной обособленности. Как показывает анализ частной переписки того времени, в Костроме всё больше и больше было тех, кто считал москворусов другим, отличным от себя, народом. Практически ни в одном письме того времени не встречается употребление жителями Костромской земли термина "москворус" в отношении самих себя. Для этого использовался оставшийся от доягеллонских времён термин "русский" или же всё более распространявшийся этноним "великорус". "Свою" же костромскую землю местные жители называли обычно "Великая Россия" или, в сокращении, "Великоруссия". Со временем этот термин укоренялся среди них всё глубже и постепенно наполнялся новым содержанием – речь шла уже не только о Костроме, Ярославле и их окрестностях, но обо всех территориях с преобладанием влияния Истинной Православной Церкви, то есть фактически от побережья Белого моря до Урала.

В ИПЦ существовало два основных направления. Первое: "кесарейцы" или "цесарейцы". Его название выводилось из евангельского текста "Кесарю – кесарево, а Богу — Богово". Это было течение лоялистского толка, утверждавшее необходимость подчинения властям Цесарства в обмен на свободу исповедания "истинно православной веры". Другое направление, противоположное первому, носило название "противящиеся Сатане" (или просто "противящиеся"). "Противящиеся" утверждали, что описанные в "Откровении Иоанна Богослова" последние времена уже настали, и что Антихрист уже пришёл на землю и установил здесь своё царство. В отношении точного момента пришествия Антихриста среди "противящихся" существовали разногласия: некоторые связывали его с падением Константинополя в руки турок, некоторые – с воцарением в Москве Ягеллонов, некоторые – с образованием Цесарства. Сходились они в одном: принятие "царства Антихриста" в той или иной форме означает решительную и бесповоротную погибель души.

Для спасения души, учили "противящиеся", есть два пути. Первый: "страннический" или "бегунский" – путь бегства от греховного мира. Под этим подразумевался не просто уход в монастырь, но полное отрицание общества – в идеале сокрытие в лесах (которые на Среднем Поволжье были в изобилии) вдали от человеческого жилья или, в крайнем случае – отсутствие "дома" и жизнь в постоянном странствии с места на место. Второй: "ратоборческий" или "мученический" – путь активной борьбы со "слугами Сатаны". "Ратник" должен был вести непрерывную войну с "Антихристом". Слово "война" использовалось здесь в своём прямом смысле – обязанностью "ратоборца" было физическое уничтожение "подручников Диавола", т.е. всех, имевших маломальское отношение к властям Цесарства – начиная от солдат и кончая сельскими урядниками. "Ратники" возводили свою родословную к гетману Степану Разину (в 1751 г. официально причисленному ИПЦ к лику святых) и "сикариям" времён Первой Мировой Войны.

Важным элементом учения "ратников" был постулат о допустимости "невинных жертв". Логика их была такова: этот свет изначально греховен, ибо принадлежит Антихристу. Соответственно, освобождение души от оков привязанного к нему грешного тела есть услуга, этой душе оказанная. "Освобождённая" через посредство "ратника" душа очищается через страдание и попадает в рай. Самоубийство же самого "сикария" в конце "подвига ратоборства" не является грехом, поскольку совершается во имя истинной веры, соответственно "сикарий" после выполнения им своей миссии также попадает в рай и садится одесную Исуса Христа. Существовали, однако, существенные теоретические разногласия: не было согласия, распространяется ли спасение души на убиваемого "подручного" или же его душе суждено гореть в геенне огненной уже по факту своей "службы Сатане".

Не стоит и говорить, что "ратоборцы", в отличие от "кесарейцев", никогда не высказывали своих тезисов открыто, всё время оставаясь тайной сектой. Информацию о формировании и эволюции их воззрений историкам позднейших веков приходилось добывать по крупицам из сохранившихся в архивах доносов, допросных листов не выдержавших пыток "ратников" и оговорок и намёков иерархов ИПЦ той эпохи.

Практически пропаганда "ратоборцев" приносила свои плоды в первую очередь во время бунтов и беспорядков. Так, в донесениях генералу Госевскому в период вышеупомянутого восстания Никиты Косого неоднократно упоминаются небольшие шайки мужиков, бросавшиеся с косами и вилами на цесарских солдат, единственным способом борьбы с которыми было их поголовное истребление, поскольку те предпочитали погибнуть, но не убежать, несмотря на превосходство регулярных войск. Также существовали донесения о том, что подобные самоубийственные атаки организовывали "безбожные воры, льстиво возбуждавшие подлое сословие умереть, но не подчиниться войску Светлейшего Пана". Разумеется, установить точное соотношение "кесарейцев", "бегунов" и "ратоборцев" не представляется возможным по причине полного отсутствия статистики по числу двух последних.

Было бы, однако, ошибкой рисовать отношения "Великоруссии" и её метрополии исключительно в столь чёрных тонах. Продолжался активный торговый обмен между Костромской землёй и прочими землями Цесарства. Выше упоминалось об основании там большого количества мануфактур, поставлявших свою продукцию на общий рынок. Со временем их количество только увеличилось. Не стояло на месте и сельское хозяйство. Так в 1740-х гг. из окрестностей Ярославля по всему Цесарству распространилась "ярославская" или "щербатовская" (выведенная в имениях местного аристократа князя Михаила Щербатова) порода свиней.

В эпоху Позднего Регентства, как это ни парадоксально, Кострома стала в Цесарстве Многих Народов одним из центров науки. Это было напрямую связано с деятельностью такого великого ума своей эпохи, как Михайло Ломоносов. В первой четверти XVIII в. жители беломорского побережья (поморы), к которым принадлежало и семейство Ломоносовых, уже определённо относились к Истинной Православной Церкви. Разумеется, к её "кесарейской" ветви – во всяком случае, ни один источник того времени (как, впрочем, и позднейшего периода) не отмечает какой бы то ни было активности "сикариев" в этом регионе. В 1730 г. он вместе с обозом рыбы отправился из Холмогор в Москву. Там он поступил вначале в школу, а затем в Московский Университет, где он был не только самым старшим, но и самым усидчивым учеником, а затем студентом.

В 1736 г. он был зачислен студентом в Московский Университет, а с 1737-го по 1739 г углублял свои знания в Цесарском Университете в Киеве на его Горном факультете. В 1741 г. Ломоносов вернулся в Москворуссию, где активно занимался наукой. В 1744 г. он стал профессором Цесарской Академии Наук. В 1748 г. он переехал в Кострому, где продолжал активные занятия наукой, в частности физикой и химией. В 1752 г. он выступил с идеей организации в Костроме университета – как в Дерпте, Киеве, Москве или Новгороде. Идея пришлась по вкусу как костромскому воеводе, так и москворусскому комиссару – хотя ими двигали разные намерения.

Бестужев рассчитывал, что основание в Костроме университета сблизит жителей разных частей "его" комиссарии, основательно испортившихся из-за "бунта Никиты Косого" и происков "ратоборствующих". Костромской воевода Михаил Щербатов (тот самый селекционер знаменитых свиней) надеялся, что появление на его родине университета поднимет "его" город на ту же высоту, что и Москва. Первый рассчитывал, что прибытие в Кострому большого количества профессоров из Москвы и Киева усилит его влияние на "упрямую" область, второй надеялся, что выпуск собственных студентов послужит укреплению самостоятельности "вольной" земли. Так или иначе, планы Ломоносова поддержали оба сановника. Тем не менее до Стальной Революции дело не выходило за границы Москворусской комиссарии.

Но после прихода цесаря к власти ситуация изменилась в пользу реализации этой идеи. В результате "сердечного согласия" комиссара и воеводы на стол Александру Собесскому в Вильне лёг проект создания высшего учебного заведения в Костроме, под которым стояли подписи как православных, так и "истинно православных" сановников. Такое единство мнений заслуживало полной поддержки – и 18 марта 1755 г. Цесарь Многих Народов подписал свой универсал об основании Университета "в нашем верном городе Костроме".

Получивший то, что хотел комиссар Бестужев удовлетворённо потирал руки. Уверенный в будущем успехе воевода князь Щербатов мечтательно улыбнулся. Добившийся своей цели профессор Ломоносов облегчённо вздохнул. Целеустремлённый цесарь Александр сделал ещё один шаг в направлении усиления своей державы.

Ну с Фредриком Великим легко уладить не получится-достойные противники.А судя по роману-на западе Война за отвоевание-зеркальная Семилетняя.А как власти контролировать масонов?Пока они лояльны,но если свергли Рыбоньку,могут попробовать в будущем ещё.

Александр пишет:

Ну с Фредриком Великим легко уладить не получится-достойные противники.

C Фредриком будут проблемы, адназначна. И не только у Александра.

Александр пишет:

А как власти контролировать масонов?

Так же, как и элиту вообще — старое доброе "divide et impera". Между масонской ложей и, скажем, охотничьим клубом для аристократов и богачей нет принципиальной разницы, кроме кучи "накрученных" ритуалов.

moscow_guest пишет:

Харков изначально был в составе Москворуссии, а потом, когда из неё выделилась отдельная "Донская Украина", вошёл в её состав согласно "Черкасским статьям"1715 г.

А "Украиной" что, Землю донских казаков назвали, что ли? С чего бы это?

Кстати, в тексте на СИ удивило, что Сибирь в 17 в. на польский язык перешла. Непонятно, чего ради казаки и поморы, которые в то время составляли основную массу переселенцев, озаботились внедрением там польского языка. Тем более, что есть большие сомнения в том, что они им и сами массово владли...

Ivto пишет:

А "Украиной" что, Землю донских казаков назвали, что ли? С чего бы это?

Именно так. После подавления восстания Вишневецкого-Разина-Дорошенко в 1669 г. множество казаков бежало с РИ-Украины сначало во владения крымского хана, а потом на Кубань и Дон. Ну и, объединившись с местными казаками, назвали Донскую землю Украиной — по старой памяти.

Ivto пишет:

Непонятно, чего ради казаки и поморы, которые в то время составляли основную массу переселенцев, озаботились внедрением там польского языка.

Так здесь сюда ещё и куча украинских (с Днепра) и польских "любителей приключений" переселились. Ну а польский — вообще "lingua franca" в Цесарстве. Но, ясное дело, "сибирийский диалект" весьма специфичен.

moscow_guest пишет:

Именно так. После подавления восстания Вишневецкого-Разина-Дорошенко в 1669 г. множество казаков бежало с РИ-Украины сначало во владения крымского хана, а потом на Кубань и Дон. Ну и, объединившись с местными казаками, назвали Донскую землю Украиной — по старой памяти.

Те же запорожцы в реале, переселившись гораздо позже на Кубань, никакими украинцами себя не назвали, а стали казаками-черноморцами. Да и сами донцы с чего бы на себя такое название повесили? Они в своих городках приняли тоже казаков, и почему из-за этого они должны были себя сами назвать какими-то "украинцами"?

moscow_guest пишет:

Так здесь сюда ещё и куча украинских (с Днепра) и польских "любителей приключений" переселились. Ну а польский — вообще "lingua franca" в Цесарстве. Но, ясное дело, "сибирийский диалект" весьма специфичен.

Ну, у украинских, вообще-то, свой собственный язык, который в то время ближе к русскому, чем к польскому. Да и насчет такого массового наплыва в Сибирь "любителей приключений" из Польши сомнения большие. В реале, в 17 в. никто не мешал переходу той же литовской и польской шляхты "на Москву". И случаев таких было не мало. Но в Сибири ее представители в те времена практически не отмечены. А насчет "лингва франка", то это, надо полагать, означает, что имело место официальное ущемление русского языка, в т.ч. на московских землях? По типу современной Украины. Просто названное как бы "политкорректно"...

Ivto пишет:

Те же запорожцы в реале, переселившись гораздо позже на Кубань, никакими украинцами себя не назвали, а стали казаками-черноморцами. Да и сами донцы с чего бы на себя такое название повесили? Они в своих городках приняли тоже казаков, и почему из-за этого они должны были себя сами назвать какими-то "украинцами"?

Самоназвание — вещь достаточно субъективная. Зачастую народы и страны получают название хоть бы от имени своего текущего вождя, как например "узбеки" или "ногайцы" или от его титула (как "Гетманщина", "Воеводина" или "Герцеговина"). Возможно, РИ-донским казакам не так понравились песни про "неньку-Украину", как местным (да и в РИ всё-таки существовала "другая" Украина). В общем, такое название не обязательно, но вполне возможно. Формально говоря, шансы на переименование Донской земли в "Украину" при таком развитии событий достаточно велики.

Ivto пишет:

В реале, в 17 в. никто не мешал переходу той же литовской и польской шляхты "на Москву". И случаев таких было не мало.

Но здесь-то, при тесном русско-польском союзе, таких случаев будет, несомненно, на порядок (а то и два) больше.

moscow_guest пишет:

Самоназвание — вещь достаточно субъективная. Зачастую народы и страны получают название хоть бы от имени своего текущего вождя, как например "узбеки" или "ногайцы" или от его титула (как "Гетманщина", "Воеводина" или "Герцеговина").

Так установившееся самоназвание было на тот момент и у переселившихся на Дон, и у коренных его жителей. Причем, оно совпадало. И те, и другие называли себя "казаки". А вовсе не украинцы. И почему они должны были вдруг это самоназвание менять, абсолютно непонятно. Да и не логично.

moscow_guest пишет:

Возможно, РИ-донским казакам не так понравились песни про "неньку-Украину", как местным (да и в РИ всё-таки существовала "другая" Украина).

Ага, а еще "глэчики с вышыванками". Извините, но это прямо какая-то воплощенная мечта "главного свидомого пчеловода" получается, а не более-менее реальная реконструкция возможноых событий. Кстати, когда прочитал насчет "магического воздействия" на донских казаков украинских песен, то почему-то вспомнились рассказы старшей родни. Про то, что в старое время в донской станице за попытку затянуть песню про "Галю молодую" можно было запросто без зубов остаться. А то и заряд дроби заполучить...

moscow_guest пишет:

В общем, такое название не обязательно, но вполне возможно. Формально говоря, шансы на переименование Донской земли в "Украину" при таком развитии событий достаточно велики.

Да какая-то нереальная "реальность" в этом моменте получается, вообще-то...

moscow_guest пишет:

Но здесь-то, при тесном русско-польском союзе, таких случаев будет, несомненно, на порядок (а то и два) больше.

Примерно, как на уровне московских дворян и купцов реала. Что не идет в сравнение с количеством переселявшихся в 17 в. в Сибирь казаков и поморов...

Ivto пишет:

И те, и другие называли себя "казаки". А вовсе не украинцы.

Про то, что в старое время в донской станице за попытку затянуть песню про "Галю молодую" можно было запросто без зубов остаться. А то и заряд дроби заполучить...

Так это ж совсем другая эпоха: XX в. — он всё-таки не XVIII. До времён казацко-хохловских разборок а-ля "Тихий Дон" ещё далеко.

А здесь украинские казаки переселились на Дон вполне организованно — взбунтовавшись против Крымского хана. Так что они донцам не конкуренты, а вполне против татар друзья и союзники, с которыми лучше договориться, чем воевать.

И совершенно логично беженцам с Украины назвать новое место жительства "Новой Украиной" — так же, как болгары назвали "Болгарией" страну на Дунае (ситуация, кстати, аналогична).

Ivto пишет:

Что не идет в сравнение с количеством переселявшихся в 17 в. в Сибирь казаков и поморов...

Ну так и украинские казаки тоже пополнят число сибирийцев.