Сейчас онлайн: Mockingbird19, Reymet_2, gooodvin, Ivto
Посетила мысль,правда до этих событий еще 20 лет-крайне интересно было бы посмотреть на развитие Египетской экспедиции Бонапарта с учетом того,что у Франции более сильный флот,чем в РИ (хотя видимо и пострадает от революции,но не настолько).Фактор Нельсона конечно никуда не девался,но ему будет гораздо труднее,а с учетом того,что французы смогли высадится в Великобритании в семилетнюю,это может повторить и Наполеон.
Флот от революции, однозначно, пострадает — и даже больше, чем в РИ. В нём будут видеть "королевскую игрушку", причём исключительно дорогую, так что жалеть не будут, пока не спохватятся слишком поздно.
Украинская делегация прибыла в Константинополь в июне 1772 г. Здесь она встретила гораздо более тёплый приём, чем на Севере. Украинцы во главе с полковником Антоном Головатым были официально приняты великим визирем, который выслушал их обвинения в адрес цесаря и обещал обдумать, как помочь Украине. Обнадёженные казаки остались ожидать ответа. Посол Цесарства заявил решительный протест, но турецкие власти его отклонили, мотивировав тем, что "Его Императорское Величество Султан имеет право принимать при Своём дворе тех, кого сочтёт нужным". В Киеве, разумеется, остались крайне недовольны таким развитием событий – столь откровенно враждебный ответ свидетельствовал о приближении войны с Османской Империей.
Решительность османского двора имела под собой свои основания. Со времён Хаджибейского мира 1736 г. в Турции многое изменилось. Султан Мустафа III, занимавший трон с 1757 г., с первого дня своего правления отдавал себе отчёт в том, что между уровнем развития Османской Империи и соседних европейских держав (в первую очередь Австрии и Цесарства) существует большой разрыв. Султан намеревался преодолеть это отставание, проведя в государстве глубокие реформы армии и государственного аппарата. Он приглашал иностранных (в первую очередь французских) военных советников и заботился о воспитании собственных кадров, основав, в частности, Академию Математики, Мореплавания и Науки.
Реформы Мустафы встречали яростное сопротивление среди янычар и имамов, вполне довольных своим существующим положением и не желавших связанных с риском перемен. Для укрепления своего авторитета султанское правительство отчаянно нуждалось во впечатляющем успехе, способном склонить общественное мнение в Константинополе на свою сторону. Лучшим из всех возможных успехов стал бы, естественно, успех на поле боя, причём с серьёзным противником. Таким образом, рассматривались два варианта: война с Австрией и война с Цесарством.
Война с австрийцами представлялась, глядя из Константинополя, предприятием более рискованным: традиционные союзники Османов – французы (в лице своего посла графа Франсуа-Эммануэля Гиньяра де Сен-При) не проявляли энтузиазма в отношении участия Франции в антиавстрийской коалиции. Это было логично – французы наблюдали за развитием обстановки в британских колониях Северной Америки и намеревались "протянуть к ним руку", не отвлекаясь на второстепенные (с их точки зрения) направления. Вообще, нынешнее положение Франции склоняло её к занятию в турецких (и вообще восточноевропейских) делах строгого нейтралитета. Цесарство же могло (в случае гипотетической австро-турецкой войны) выступить против Турции, взяв её "в два огня".
Война же с Цесарством представлялось султану и его Дивану оптимальным вариантом – австрийский посол в конфиденциальных беседах обещал дружественный нейтралитет императора Иосифа II и императрицы Марии-Терезии (мать и сын считались соправителями). Его обещаниям можно было верить – всем было известно, что в Вене недовольны возросшим польским влиянием в Восточной Германии и всячески стараются "освободить" от присутствия цесарских войск Бранденбург. Наличие же "внутренних союзников" – гетмана Перебийноса и (в меньшей степени) "комиссара" Хлопуши ещё более облегчало дело Турции.
Притом, не на одних только украинцах и "садовниках" строили свои расчёты в Константинополе. Высокая Порта собиралась использовать в своих целях давно назревавший взрыв в Молдавском Княжестве.
Как уже говорилось, Молдавия находилась в состоянии перманентной анархии. Князь существовал исключительно, как чисто номинальная фигура и не имел никакой реальной власти за пределами своего дворца и принадлежавших ему лично поместий, будучи связанным по рукам и ногам решениями Великого Совета. Бояре-члены Великого Совета вели между собой постоянную закулисную борьбу, так что политика Совета была непоследовательной и неопределённой. Теоретически, над Великим Советом стояло Собрание, но "единогласный" принцип принятия им решений делал их принятие практически невозможным – всегда находился, по крайней мере, один депутат, не согласный с мнением остальных и (зачастую будучи подкуплен) срывал сессию Собрания. Так были сорваны сессии 1763, 1766 и 1771 г.
Сменявшие друг друга польские послы в Яссах действовали в княжестве по принципу "divide et impera", используя в своих интересах одни боярские роды против других. Цесарство даже не нуждалось в присутствии в Молдавии крупных воинских контингентов – после подавления восстания Леонида-Андроника нескольких размещённых в Яссах, Сучаве и Васлуе пехотных и кавалерийских полков считалось достаточным для подавления любого организованного выступления молдаван. Польское влияние было велико и в неполитических сферах – к 60-м гг. XVIII столетия польский язык практически полностью вытеснил молдавский из жизни боярских семей. К концу 60-х польский возобладал и на сессиях Собрания, которое теперь называли уже не столько по-молдавски "Adunarea", сколько по-польски "Zgromadzenie". Молдавский к тому времени остался в употреблении только как "мужицкое наречие", так что сколько-нибудь образованные слои княжества старались избегать его употребления.
Среди многих образованных молдаван – как из числа боярства, так и из числа зарождающейся буржуазии, постепенно распространялись идеи Просвещения. Многие из местных "вольнодумцев" бывали в Европе, вели корреспонденцию с французскими просветителями, и никак не могли удовлетвориться идеей "сидеть сложа руки". Кружок молдавских патриотов (прозванных "французами" за их приверженность "французским идеям") активно искал выход из сложившегося тупика. К началу 1770-х гг. "французы" приобрели в Молдавии сильное влияние – так, канцлером Молдавии стал масон и многолетний корреспондент Вольтера Антоний Жора, а главой Великого Совета – сторонник идей Монтескье Зенон Корнеску.
Вначале молдавские патриоты надеялись на помощь их официального "протектора" – польского цесаря. Но в Киеве отвечали депутациям из Молдавии уклончиво, не обещая ничего конкретного. Александра, его канцлера и всё цесарское правительство полностью устраивало состояние молдавской "управляемой анархии", позволявшей удерживать контроль над княжеством, не опасаясь его выхода из альянса с Цесарством, и одновременно не предпринимать никаких усилий по упорядочению внутренних дел Молдавии.
Не получив конкретного ответа из Киева, "французы" обратили свой взор на Вену. Австрийский двор был, разумеется, заинтересован в выходе Молдавии из-под цесарского скипетра, но, привыкнув к мирной жизни, не желали начинать военные действия против Цесарства. Но хитроумный канцлер Кауниц подсказал "французам" идею, которая, в случае удачи, позволила бы Австрии утвердить своё влияние в Молдавии если не "в белых перчатках", то, по крайней мере, "малой кровью".
Суть "плана Кауница" заключалась во втягивании в молдавские дела Османской Империи. Порта должна была послужить главной "ударной силой" против Цесарства, в то время как Австрия продолжала бы хранить нейтралитет, впрочем, в отношении турок вполне дружественный. А затем, когда Турция вытеснила бы из княжества поляков, вступила бы в действие австрийская дипломатия. Кауниц не сомневался, что просвещённые "французы" предпочли бы иметь своим "протектором" Австрию, а не Турцию. Последняя, таким образом, должна была бы "вытащить каштаны из огня" для Австрии – и, сделав своё дело, уйти.
В самой Турции, понятно, догадывались, что Австрия, обещая дипломатическую поддержку, действует далеко не бескорыстно. Но дело казалось "стоящим свеч" – успех в Молдавии выбил бы почву из-под ног противников реформ. Поэтому Мустафа III решил воспользоваться первым же поводом для вмешательства в дела Молдавии.
Составился странный международный заговор, направленный против "просвещённого цесаря", в который вошли как такие же "просвещённые" молдаване и австрийцы, так и "дикие" турки. Политические интересы, как всегда, оказались сильнее культурных и религиозных привязанностей.
Молдавские "французы", тем не менее, считали такую "конфигурацию" оптимальной для дела реформ в княжестве. Даже более – они гордились своим хитроумием, позволившим (по их мнению) в равной степени использовать в интересах Молдавии "коня и трепетную лань" в одной упряжке. После получения тайного известия из Вены о положительном отношении австрийского двора к "делу Просвещения на Дунае" патриоты решили перейти от слов к делу. 9 мая 1772 г. канцлер Жора поставил на голосование Собрания проект "Статута государственных институций Княжества Молдавского", фактически превращавший Молдавию в наследственную конституционную монархию со значительным расширением прав "низших" сословий.
К слову сказать, основные положения Статута были скопированы из законодательства "старшего брата" – Цесарства Многих Народов. Согласно замыслов "французов" Молдавия должна была стать "Цесарством в миниатюре". Такое "приближение" Княжества к Цесарству должно было (по замыслу Корнеску, Жоры и др.) примирить цесаря Александра с независимостью его дунайского вассала.
Гладко было, однако, только на бумаге. В реальности Александр Собесский отнюдь не обрадовался такому "прогрессу политической мысли" в Яссах. Разумеется, он относил себя к "просвещённым монархам" и относил со всеми основаниями. Проблема в польско-молдавских отношениях заключалась, однако, отнюдь не во враждебности цесаря к успехам молдавского Просвещения. Она заключалась в выборе союзников для распространения этого самого Просвещения. Усиление австрийского, а тем более – турецкого влияния в Яссах, было для Цесарства совершенно неприемлемым.
Вплоть до последнего момента цесарский посол уверял Киев в том, "французы" разобщены и не способны к конкретным действиям. Майские события в ясском Собрании оказалась для дипломатии Многих Народов полной неожиданностью. Корнеску и Жора посвятили в свои планы только узкий круг реформаторов, так что информация о готовящемся событии (редкость для тогдашней молдавской политики) не успела "выйти в свет" вплоть до самого последнего момента. Это, впрочем, давало возможность противникам "Статута" (а таких было среди боярства достаточное количество) обвинить "французов" в "заговоре" и "революции", подрывающей государственные устои.
Так и случилось. Ряд недовольных бояр, собравшись в августе 1772 г. в г.Ботошаны (на север от Ясс) объявили "Статут" незаконным и отказались ему подчиняться. Имевшиеся в их распоряжении силы позволили им установить контроль над Северной Молдавией (вдоль границы с Цесарством) и начать поход на Яссы. Правительство Корнеску не имело в своём распоряжении регулярной армии (княжеская гвардия была, скорее, репрезентационной, чем боевой единицей) и покинуло Яссы, забрав с собой князя Мауриция Лупула, причём тот непрерывно рыдал и причитал: "Всё пропало, и я пропал тоже!".
Заняв столицу, мятежные бояре провозгласили отмену "Статута" и возвращение к "старым порядкам". При этом они жестоко мстили всем "французам", не успевшим покинуть город вместе с князем (который, впрочем, по-прежнему считался главой государства). В Яссах были казнены десятки приверженцев "революции". Канцлер Жора же, между тем, не поддавался унынию, будучи уверен в своём плане. Он разослал письма в Вену и в Константинополь, где призывал "просвещённые дворы" (двор турецкий также "по умолчанию" включался в их число) к помощи Молдавии. Кауниц ответил ему посылкой небольшой "субсидии" в золоте и письмом, полным восхищения "мужественными молдаванами", но не обещавшем никаких конкретных военных шагов.
Вместе с тем, Турция решилась направить против "мятежных бояр" свою армию. Теперь это имело совершенно законный вид, поскольку турок официально пригласили как князь Мауриций, так и избранные "представители народа" (та часть депутатов Собрания, которая ушла вместе с ним). Турецкая армия вступила в Молдавию. 30 сентября 1772 г. силы ясского правительства были наголову разбиты турками под Фокшанами.
Турецкая армия вошла в Яссы 15 октября 1772 г. Мятежники бежали из столицы, "французы" ликовали. Праздник торжества прогресса портили только приходящие с занятых турками территорий на весьма вольное обращение "освободителей" с имуществом "освобождённых". Это, впрочем, виделось совершеннейшей мелочью по сравнению с возвращением Молдавии на путь просвещения. На всякий случай, однако, канцлер Жора обратился к австрийскому послу с просьбой склонить своего партнёра к "большей умеренности". Австрийцы могли чувствовать себя довольными – план Кауница по привлечению Молдавии на свою (а не турецкую) сторону начал давать свои плоды.
Одновременно в Киеве нарастали настроения тревоги. "Садовники", украинцы, теперь молдаване – всё это представлялось в Мариинском дворце звеньями одной цепи, одним единым заговором, направленным против Цесарства. Даже то, что "традиционный враг" на Севере не подавал признаков враждебности, казалось подозрительным. Выше уже объяснялись причины, склонившие Фредрика (по-прежнему) Молодого к невмешательству в дела Цесарства, но "кияне" отнюдь не были уверены в том, что такое миролюбие будет продолжаться долго. Поэтому, несмотря на угрозу на Юге, гарнизоны в Прибалтике и Новгороде не ослаблялись. Александр предпочитал "дуть на воду".
К счастью, к концу 1772 года пламя мятежа Огродницкого удалось, в основном, потушить. Кровавые методы Ксаверия Браницкого принесли свои результаты. Хлопуша был схвачен и отправлен в столицу в цепях, а остатки отрядов "садовников" были изведены под корень, превратившись не более чем в разрозненные шайки лесных разбойников, не требовавших для борьбы с собой целых армий. Теперь способности цесарского генерала могли быть успешно использованы на другом фронте против других мятежников. Против украинцев Перебийноса.
Браницкий оценивал свои силы, как недостаточные для наступления на Черкасск. Тем не менее, он рассчитывал, что ему удастся успешно сдерживать мятежников в границах "их" комиссарии, пока главные силы цесарского войска будут заняты войной с Турцией. Гетман Перебийнос же, в свою очередь, понимал, что если он хочет уцелеть, он должен перейти в наступление немедленно. Украинские войска начали вторжение в "чужие" земли одновременно с турками – того же самого 30 сентября, когда турки громили войско молдавских бояр под Фокшанами, украинцы предприняли штурм стоящего на берегу Дона Воронежа, относящегося к Москворуссии.
Ни для кого не было секретом, что в Москворуссии на конфликт между Киевом и Черкасском смотрели, как на ещё один спор о полномочиях между различными ветвями власти. Будучи лояльными подданными цесаря, они, тем не менее, не особенно стремились поддержать своего суверена в его конфликте с черкасским гетманом. Впрочем, и сам Перебийнос не мог рассчитывать на какую бы то ни было поддержку ни у комиссара Салтыкова, ни у москворусских послов как центрального, так и комиссариального Сейма. Москва, фактически, самоустранилась от участия в разрешении "украинского кризиса", не встав ни на ту, ни на другую сторону. Конец этому "безразличию" как раз и положило вторжение украинцев на земли Москвы.
Перебийнос, лично возглавлявший поход на Воронеж, планировал захватить город внезапно. Воронеж был крупным торговым центром, так что к его набережным причаливали торговые суда как из Москворусии, так и с Украины, а рынок был всегда полон самых разных торговцев, в том числе и из Гетманщины. Поэтому проникновение в город не представляло для украинцев проблемы. Затем Перебийнос рассчитывал, что его люди, заранее предупреждённые о приближении гетманского войска (его авангард плыл по Дону под видом купцов), захватят городские ворота и набережные и будут их удерживать, пока главные силы будут входить в город. Но гетмана подвели вспыльчивые черкесы – на одной из стоянок между одним из украинских "купцов" и остановившимися по соседству на ночлег москворусами произошла ссора, и черкесы схватились за сабли, которых у них оказалось слишком много для мирных купцов. Большую часть москворусских купцов украинцы перебили, но в ночной темноте одному из них удалось уйти.
Добравшись до Воронежа, он рассказал местному воеводе, что к городу приближается враждебно настроенное украинское войско. Воевода, также опасавшийся украинцев (правда, его беспокоили в основном участившиеся беспорядки в черте города) решил принять меры безопасности. По его приказу украинским торговцам было предписано немедленно покинуть город "по причине военного положения". Люди гетмана, узнав об этом, решили напасть на него немедленно. На улицах Воронежа начались вооружённые схватки между городской стражей и солдатами гарнизона с одной стороны и заговорщиками с другой. Но поскольку последние так и не дождались гетмана, перевес оказался на стороне "москалей" – восстание в Воронеже было подавлено.
Поэтому, когда Перебийнос подошёл к Воронежу, ему никто не открыл ворот, а даже напротив – его встретил орудийный огонь со стен. Однако гетман не отступил, а повёл своих людей на штурм. Москворусы были готовы к его отражению, и около тысячи украинцев осталось лежать под стенами. Не удалась и атака с реки – у воронежских артиллеристов было время хорошо пристреляться, и теперь они одно за другим топили суда гетмана. После провала штурма гетман взял город в осаду. Но перелом в войне уже произошёл: теперь Москворуссия помимо своей воли стала одной из сторон конфликта – и не по стороне Украины.
Нападение на Воронеж как бы пробудило Москворусскую комиссарию ото сна, в котором она пребывала в после окончания Войны за Бранденбургское Наследство. Москворуссия целиком и полностью переключилась на решение повседневных вопросов собственного хозяйства, оставив "высокую политику" на попечение киевского двора. Восстание "садовников", хоть и происходило на землях, по части относящихся к Москворуссии, было далеко и не могло вытянуть местных жителей "из четырёх стен". Не так было с Воронежем, через который шёл основной поток торговли Москворуссии (и Новгорода) с той же Украиной и далее – с Турцией. Военные действия вокруг этого важного города (и вынужденная ими блокада пути через Украину) грозили сильно "ударить по карману" москворусских купцов.
Под давлением общественного мнения комиссариальный Сейм в Москве принял решение о выделении дополнительных средств на формирование дополнительных полков, призванных направиться на Украину. В Киев была направлена верноподданическая декларация на имя цесаря, где выражались заявления "истинной верности Светлейшему Пану Многих Народов, каковую издавна хранят его москворусские подданные". Это было чистейшей правдой – престиж династии Собесских был в Москве традиционно высок.
На этот раз вместе с "москалями" поддержали эти декларацию и представители Костромы. "Властителем дум" тамошнего образованного общества по-прежнему был князь Щербатов, занимавший (ещё со времени восстания Огродницкого) максимально "лоялистскую" позицию. Спокойствие Костромы даже позволило вывести из поволжского воеводства три полка (традиционно в Костроме размещались дополнительные силы на случай мятежа) и направить их на помощь гарнизону Воронежа.
Подкрепления подошли к городу по реке. Перебийнос пытался заблокировать Дон выше по течению своими чайками, но превосходство в артиллерии у его противников расстроило его планы. В конце октября осаждённые получили припасы и подкрепления. Видя, что его шансы удержать осаду города стремительно стремятся к нулю, гетман в начале ноября снял осаду и отошёл на юг. Прибывшие из Москворуссии под Воронеж войска присоединились к силам Браницкого, весьма улучшив его положение и, соответственно, усложнив положение мятежных украинцев.
Тем временем не стояли на месте дела в Молдавии. Командующим "молдавской армией" (в смысле, "армией для операций в Молдавии", а не "армией княжества Молдавского") был назначен герой войны со шведами Пётр Румянцев, ставший к тому времени уже гетманом. В Военной Комиссии понимали, что турки будут иметь в Молдавии численное превосходство, поэтому "ставили на качество" – в Молдавскую армию были направлены лучшие военачальники Цесарства, в т.ч. великолепно показавший себя против мятежников Александр Суворов.
Однако начало войны с Турцией поставило Цесарство перед рядом внешнеполитических проблем, требующих немедленного решения. При европейских дворах начали говорить о "бранденбургском вопросе". После войны со Швецией Герцогство Бранденбургские находилось под фактическим протекторатом Цесарства. Польский вельможа Станислав-Антоний Понятовский, ставший герцогом Бранденбургским под именем Станислава-Августа I гарантировал, казалось, вечную верность Берлина Киеву. Тем более что количество польских войск, размещённых в герцогстве, превышало количество войск бранденбургских.
Польская доминация усугублялась ещё и тем, что среди бранденбургских вельмож не было согласия между собой. Среди бранденбургских "партий" особенно выделялось две: партия "придворная" или "берлинская", поддерживавшая политику двора, и партия "генеральская", державшаяся с могучим генералом фон Зейдлицем.
Генерал сыграл важную роль при переходе Бранденбурга на польскую сторону двенадцать лет тому назад, в 1760 г. С тех пор он удержал и даже упрочил свою позицию. Его бывший протектор, генерал фон Цитен, по-прежнему жил в своём поместье, не проявляя никаких политических амбиций, зато громко объявляя о намерении "насладиться плодами мира". "Свято место" тут же занял горячий и решительный Зейдлиц, твёрдо решивший оставаться "на коне" и во время мира. В этом ему помогли его близкие отношения с герцогиней Софией (ей, кстати, союз с бароном оказался полезен в ещё большей степени). Поговаривали даже, что настоящим отцом курпринца Евгения-Августа Понятовского (Kurprinz Eugen-August Poniatowski), родившегося в 176 был на самом деле именно военный министр фон Зейдлиц. Серьёзные историки, впрочем, отвергают эту версию, как досужий вымысел – известно, что в первые годы их брака августейшая чета вела достаточно активную совместную жизнь.
Зейдлицу, разумеется, не нравилось, что ему приходится делить свою любовницу с "ничтожным фигляром" Станиславом-Августом, отличавшимся слабым характером и большей склонностью до поэзии, чем до политики. В реальности тот стал герцогом более благодаря интригам своей "Софи", чем благодаря собственным заслугам (его успехи в качестве цесарского дипломата были, как известно, делом рук его будущей жены). Теперь он также был известен, не столько, как "сильный человек", сколько как покровитель наук и искусств, а также организатор знаменитых "обедов по четвергам" у себя во дворце, на которых присутствовал цвет тогдашней немецкой литературы. Многим обязана Станиславу-Августу также и архитектура Бранденбурга – так по его приказу в Потсдаме в 1764 г. было начато (в 1767 г. завершено) строительство дворцового ансамбля Сан-Суси (фр. "sans soussi" — "без забот"), куда герцог и перенёс свою резиденцию в 1768 г. (эскизы своей будущей резиденции герцог-меценат нарисовал сам). Потсдам, таким образом, превратился в "немецкие Афины", оставив "грязную политику" Берлину, то есть герцогине Софии-Фридерике-Августе Понятовской и её любовнику-сопернику Фридриху-Вильгельму фон Зейдлицу. Герцог писал меланхолические и философские стихи, а его супруга вела государственный корабль Бранденбурга в направлении полной независимости от цесаря.
В этом отношении Софию полностью поддерживал и фон Зейдлиц – он надеялся, что вывод польского войска из герцогства сделает его, военного министра, истинным хозяином Бранденбурга. Вместе с тем и герцогиня и её всесильный министр понимали, что прямое военное столкновение Цесарства и Герцогства чревато для последнего катастрофой. Поэтому герцогиня воспользовалась своим дипломатическими талантами. В первую очередь, она сделала всё, чтобы укрепить отношения с бывшим протектором Бранденбурга – Фредриком II Шведским. Естественно, сделать это таким образом, чтобы её семья осталась в выигрыше. Для этого она разыграла "гольштейнскую карту".
Её (и покойного Карла-Ульриха) сын Пауль-Фридрих по-прежнему оставался герцогом Гольштейна. Все усилия его датских воспитателей, стремившихся выставить его мать в "чёрном свете" не достигли успеха – чувства ставшего совершеннолетним в 1768 г. (по достижении 14 лет) молодого герцога к по-прежнему считавшейся в Гольштейне "persona non grata" Софии-Фридерике-Августе не изменились – она оставалась для него "любимой матушкой". Он сразу же отменил запрет на её пребывание на территории Гольштейна, так что в декабре того же 1768 г. они смогли, наконец-то, встретиться. Датской королеве Анне-Кристине, ясное дело, такие родственные чувства в таком "скользком" контексте не нравились.
Но Пауль-Фридрих был, как ни крути, законным герцогом Гольштейна, так что любая вооружённая акция против него дала бы окружающим державам (в первую очередь Швеции) формальный повод к вмешательству. Сведя вничью недавно закончившуюся (июнь 1768 г. – Гётеборгский мир) войну на море, Дания имела все возможности проиграть гипотетическую войну на суше – сухопутная армия Фредрика Молодого считалась одной из лучших в мире. Как бы в качестве "тонкого намёка" команду над шведскими войсками в Померании принял фельдмаршал де Карналль, имевший репутацию "непобедимого". Цесарство же заявило своё полное "désinteressement" в гольштейнском вопросе, поэтому Анна-Кристина сочла за лучшее согласиться на вежливое предложение герцогини Софии.
Заботливая мать предложила обменять владение её милого сына в обладающем непонятным статусом Гольштейне на власть в принадлежавшем Дании западногерманском Ольденбурге. Позитив для копенгагенского двора был в том, что Гольштейн превратился бы в обычную датскую провинцию. Позитив для Пауля-Фридриха был в том, что в качестве герцога Ольденбургского он стал бы, наконец, полностью суверенным государем и мог бы править, не оглядываясь на Данию. Позитивом же для Софии Понятовской и Фредрика II стало бы заключение шведско-бранденбургского союза, направленного против позиций цесаря Александра в восточной Германии.
"Ольденбургская сделка" вошла в жизнь в мае 1770 г. Пауль-Фридрих стал независимым герцогом Ольденбургским. Цесарь не имел возможности "поставить на своём" в Бранденбурге – в его собственном тылу к тому времени восстали "садовники". Наконец, после известия о турецком вторжении в Молдавию неутомимая герцогиня решила наконец-то избавить свою землю от иностранного военного присутствия. В своих многочисленных письмах в Киев она всё чаще и чаще стала вставлять всё более ясные намёки на то, что размещённые а Бранденбурге войска цесарь мог бы с большей пользой использовать против турок.
В этом была доля истины – как уже упоминалось, турецкие силы в несколько раз превосходили направленные против них войска гетмана Румянцева. Когда тексты подобного содержания стали появляться в письмах из Стокгольма, а затем и из Вены, в Киеве поняли намёк. Цесарство должно было вывести Бранденбург из своей "сферы влияния" под угрозой возобновления большой антипольской коалиции. При том, что "традиционный" французский союзник явно не собирался выступить на стороне цесаря, сила была не на стороне польского монарха.
30 апреля 1773 г. цесарь Александр сделал "хорошую мину при плохой игре" и отдал приказ своим войскам покинуть территорию герцогства Бранденбургского, чтобы "идти с сикурсом для Наших войск, противу Турок действующим". Гетман Румянцев получил заметное подкрепление, а женская логика хитроумной "Софи" очередной раз одолела грубую мужскую силу.
Султан Османский умрет в 1774 году-это изменит расклад?
До 1774 года Турция уже успеет проиграть войну — Румянцев с Суворовым люди серьёзные. А уж когда к ним добавится Ксаверий Браницкий — полетят клочки по бухарестским закоулочкам.
Политические интриги вокруг Герцогства Бранденбургского не остановили войны на юге. Наоборот, понимание того, что соседние державы заинтересованы в максимальном затягивании польско-турецкой войны, цесарь и вслед за ним Военный комиссар требовали от генералов молдавской армии "виктории, виктории и ещё раз виктории" (дословная цитата из послания цесаря Александра гетману Румянцеву от 15 ноября 1772 г.). Гетман не остался в долгу – его вообще не отличала склонность к чрезмерной "осторожности". Молдавская армия изначально приняла наступательную тактику – планировалось вынудить врага дать генеральное сражение и наголову его разбить.
Румянцев вторгся в Молдавию с севера, уже 10 ноября 1772 г. заняв Ботошаны. Одновременно с востока непосредственно в турецкие владения вторгся Суворов – примерно тогда же он без сопротивления занял Хаджибей. Ещё ранее из Балтийского моря в Средиземное были направлены крупные морские силы для отвлечения внимания турок от Александрова и Квиринова, где базировался флот Чёрного моря. Польский флот под командованием адмирала Михала-Яна Паца и турецкий под командованием капудан-паши Джезаирли-Гази-Хассана встретились 20 декабря в Хиосском проливе. Потерпев поражение, Хассан-паша отвёл свой флот из Хиосского пролива. Из-за шторма Пац не стал его преследовать, но сам укрылся от шторма в расположенной неподалёку, на азиатском побережье, Чесменской бухте. В принципе, в бухте у турок были береговые укрепления, но гарнизон, увидев, с какими силами им предстоит иметь дело, предпочёл оставить крепость и уйти.
Суворов же после взятия Хаджибея двинулся к Бендерам, которые и взял штурмом 20 декабря. Румянцев же в это время был занят наступлением на крупные турецкие силы в районе Сучавы. 80-тысячный турецкий корпус был разбит. Эти победы привели к тому, что уже к концу 1772 г. север и юго-восток Молдавии уже были под полным контролем цесарских войск.
Новый, 1773 г. принёс новые успехи для Цесарства. 10 января Румянцев вступил в Яссы. Командовавший турками великий визирь Ивасзаде-Халил-паша, узнав о битве при Сучаве, решил не рисковать и отступить на юг на соединение с главными силами и ближе к линиям снабжения. Канцлер Жора ушёл на юг вместе с визирем, князь же Мауриций, разочаровавшийся в турецких "союзниках" и потерявший какую бы то ни было надежду на успех, под видом купца бежал вместе со своей семьёй в австрийскую Трансильванию. Побег организовал Зенон Корнеску, возглавлявший Великий Совет, уже потерявший вместе с прочими органами власти Княжества Молдавского всякое значение. В феврале он был уже принят в Вене канцлером Кауницем (император Иосиф II уклонился от встречи с "князем без княжества" из дипломатических соображений), который снова заверил его в дружественных чувствах Австрии к делу Просвещения. Разумеется, никаких обещаний вооружённого вмешательства Маурицию Лупулу дано не было. Но ему, по крайней мере, было назначено "приличное его сану" содержание в одном из замков в Тироле.
Не посрамил цесарского доверия и действовавший против украинских мятежников генерал Браницкий. После победы под Воронежем он, вместе с москворусским подкреплением, двинулся далее в пределы Украины. 10 января 1773 г., по стечению обстоятельств в тот же самый день, когда Цесарство захватило Яссы, он занял Черкасск. Перебийнос дал ему оборонительное сражение у стен столицы, но проиграл его и отступил вниз по Дону к Азову. Захваченная столица Украины превратилась в обитель скорби – Браницкий производил расправу и казнь над схваченными сторонниками Перебийноса. Репрессии возымели свой эффект – многие из приверженцев гетмана стали всерьёз задумываться о том, что стоит, пока не поздно, "сменить фронт".
К Браницкому в захваченный Черкасск прибыли тайные эмиссары от абадзехов и убыхов, сообщившие, что они, взамен за прощение, готовы выступить против Перебийноса и его людей. Браницкий не доверял хитрым полковникам, но знал, что с мятежом должно быть покончено как можно быстрее. Поэтому он согласился на примирение с "раскаявшимися" старшинами. С формальной стороны дело было представлено так, что мятежники "просто выполняли приказы гетмана", не задумываясь об их правомочности. Но теперь, когда преступность замыслов своего предводителя стала для них окончательно явной, они, полные раскаяния, возвращаются на сторону "Светлейшего Пана". 12 марта 1773 г. во время сражения при Усть-Аксайском стане (примерно 40 с небольшим км к северу от Азова) часть украинского войска ударила в спину своим товарищам.
Остатки войск Перебийноса отступили в Сальские степи, где гетман пытался собрать силы для того, чтобы отбить обратно свою столицу. Но всё было напрасно. Украинские города и станицы один за другим принимали власть Браницкого. Верность "вiльной Украïнi" сохранили только немногие горские племена в отдалённой Кабарде. Так далеко планы Браницкого не простирались – ему было достаточно подчинения Западной Украины и избавления земель ВКР и Москворуссии от возможных нападений мятежников. Универсал цесаря от 25 марта 1773 г. упразднял должность "гетмана" и вообще автономию Украины. Украина преобразовывалась в обычную комиссарию с комиссаром, централизованно назначаемым из Киева. Должность комиссара Украины получил единственный человек, которому цесарь доверял до конца – его друг детства, "вернейший из верных" Кароль "Пане Коханку" Радзивилл. Наотрез отказывающийся командовать войсками в активных боевых действиях, он, тем не менее, был готов принять на себя обязанности по гражданскому управлению недавно "замирённой" провинцией. Александр был уверен, что Украина попала в надёжные руки – политические таланты князя Кароля были ему хорошо известны. Войска же, высвободившиеся после победы над гетманом, были направлены на молдавский театр под командой всё того же Браницкого, получившего за свои победы чин генерала от кавалерии.
Продолжалась война на море. 8 апреля 1773 г. флот Паца настиг, наконец, Хассан-пашу в бухте Смирны. В результате двухдневного боя практически весь турецкий флот был уничтожен при незначительных потерях среди кораблей Цесарства. Коммуникации турок в Эгейском море были серьёзно нарушены, была установлена фактическая блокада пролива Дарданеллы. Вслед за неудачей на море Османская Империя понесла ряд серьёзных поражений на суше. Суворов разбил Халил-пашу на берегах реки Кагул в Южной Молдавии. Румянцев занял Васлуй, и, таким образом, полностью отобрал у османов контроль над Княжеством.
Султан Мустафа III, желая минимизировать потери, санкционировал начало тайных переговоров с Цесарством. Но Австрия по-прежнему делала всё, чтобы поддержать турок в их воинственных намерениях в отношении поляков. Демонстрация в отношении Бранденбурга возымела своё действие – турки убедились, что слово Австрии "ещё имеет некоторый вес в Европе". Соответственно, несмотря на полосу неудач, они продолжали войну, надеясь на "изменение политической обстановки".
Но ни австрийцы, ни шведы не спешили вмешиваться. Король Фредрик II уже был в выигрыше после ухода поляков из Бранденбурга и не собирался подвергать своё королевство риску новой войны. "Кто пережил ужасы войны", – говорил он, – "лучше всех знает цену мира". Аналогично вели себя и в Вене – "набив руку" в качестве миротворца, Кауниц не собирался менять стиль и становиться "ястребом".
Турция, таким образом, по-прежнему оставалась один на один с Цесарством, силы которого непрерывно возрастали. Войска, выведенные из Бранденбурга, позволили Румянцеву начать генеральное наступление на юг, в Валахию. 20 мая 1773 г. его войска, наступая вдоль Дуная из молдавского Галаца, перешли пограничную реку Сирет и вошли в расположенный в 20 км от него валашский город Ибраил. Появление поляков в пределах Валахии вызвало панику в среде бухарестских бояр. С одной стороны, памятуя о блестящем положении бояр молдавских, они втайне были вовсе не против того, чтобы перейти под скипетр цесаря, с другой стороны, они опасались репрессий турок, по-прежнему правивших в Валахии. Пока же суд да дело, они заняли выжидательную позицию, стараясь, как не провоцировать турок своим неповиновением, так и не оказывать им серьёзной помощи, ссылаясь на неготовность Княжества к войне.
Халил-паша не намеревался отдавать Валахию без боя. 18 июня 1773 г. 150-тысячное войско ожидало подхода поляков (38 тысяч) при селе Урзичены (в 50 км на северо-восток от Бухареста). Турецкий военачальник рассчитывал на своё численное превосходство и на удобство своей позиции – с запада и юга его прикрывали речки Сэрата и Яломица. Он намеревался преградить Румянцеву дорогу на валашскую столицу и, нанеся ему значительные потери, самому перейти в контрнаступление, вытеснив "гяуров" из Валахии. Но нашла коса на камень. В то время как гетманская артиллерия обстреливала через реку турецкие позиции на противоположном берегу, несколько пехотных полков под командой Суворова перешли Сэрату вброд выше по течению, ударив туркам во фланг. Не выдержав штыковой атаки солдат Суворова, турки начали отступление. И тогда через реку переправились уже главные силы гетмана и атаковали отходящих турок. Отступление превратилось в паническое бегство, "недобитков" преследовала и рубила польская кавалерия. Вечером в Бухарест вступил полк краковских гусар. На следующий день делегация валашских бояр со всеми подобающими церемониями вручила прибывшему в столицу Валахии гетману ключи от города.
Остатки войск Халил-паши отступили на запад Княжества в окрестности г.Крайова. Тем временем, видя бесперспективность сопротивления, один за другим валашские города открывали свои ворота перед цесарскими полками. Крупным успехом стало взятие Суворовым в начале августа Константии в турецкой Добрудже. Теперь цесарский флот Чёрного моря мог, базируясь на этот порт, развернуть операции по блокаде Варны в турецкой Болгарии. Турецкие морские силы на Чёрном море активности не проявляли – они готовились отразить ожидавшийся прорыв эскадры Чапского (по-прежнему контролировавшего воды Архипелага) к Константинополю. Опасаясь восстания греков (подстрекаемых высланными на острова Пелопоннес офицерами Чапского) султану Мустафе пришлось держать войска из Албании в континентальной Греции и предоставить Халил-пашу самому себе.
Неудачи вынудили Османскую империю искать мира. В этом ей активно помогала Австрия, предложившая своё посредничество в переговорах. В Вене были недовольны военными успехами Цесарства и стремились, как можно сильнее их ограничить. Австрия предоставила Мустафе III крупный заем, в счёт которого Халил-паше направлялись из австрийской Трансильвании крупные партии оружия, в том числе пушек. Австрийский посол всё настойчивее требовал от цесарского канцлера прекращения военных действий. Австрийские войска стягивались в Венгрию и Трансильванию к границам Цесарства.
Цесарю Александру стало ясно, что продолжение войны с Турцией чревато возникновением конфликта с императором Иосифом. Поэтому через своего посла в Вене он заявил о готовности приступить к переговорам с Высокой Портой при австрийском посредничестве. Пока же шли приготовления к официальному началу переговоров и заключению перемирия, он желал достичь некоего впечатляющего успеха, чтобы усилить свою позицию на переговорах.
Таким успехом должен был стать штурм турецкой крепости Измаил вблизи устья Дуная. После усмирения Украины генерал Ксаверий Браницкий с частью войск выступил против турок на Дунай. После овладения в апреле 1773 г. крепостей Килия, Тульча и Исакча (здесь ему помогали вспомогательные отряды местных, буджацких татар) он осадил Измаил. Крепость была (после заключения Хаджибейского мира, когда польско-турецкая граница приблизилась к Дунаю на расстояние всего лишь 200 км) сильно укреплена в соответствии со всеми требованиями современного европейского фортификационного искусства.
Несколько штурмов, предпринятых Браницким в апреле-июле, успехом не увенчались. Генерал регулярно получал из Военной Комиссии и самого цесаря Александра письма, требовавшие взять крепость как можно скорее. Находясь в подобном цейтноте, он вспомнил о своём подчинённом Александре Суворове. Он прекрасно помнил его блестящие действия против мятежников Огродницкого под Орском и Царицыном, а также был наслышан о его впечатляющих успехах в Молдавии. Поэтому он обратился к Румянцеву с просьбой "отпустить" своего генерала "к вящей славе Цесарства". Гетман, разумеется, отказал – он рассчитывал использовать таланты генерала при планируемой атаке на запершегося в Крайове Халил-пашу. Но цесарь приказал Румянцеву оставаться на занимаемых позициях, победа над великим визирем могла бы оказаться для Цесарства поистине пирровой – с учётом позиции венского кабинета.
Цесарь Александр своим собственноручным универсалом отозвал Суворова из Молдавской армии и назначил в подчинение Ксаверию Браницкому. Суворов прибыл под Измаил 30 сентября и немедленно начал подготовку к атаке, которая началась, в соответствии с его планом, 10 октября 1773 г. За четыре дня до штурма комендант крепости получил ультиматум с требованием сдачи города. Ответ его был выдержан в презрительном тоне: "Скорее Дунай потечёт вспять и небо упадёт на землю, чем сдастся Измаил". Он ошибся – штурм начался в полшестого утра (примерно за полчаса до восхода солнца), к 9 утра все укрепления уже были в польских руках, а к 17 часам сопротивление турок было подавлено окончательно. Измаил пал – приказ цесаря был выполнен.
Участники штурма были щедро награждены цесарем. Достаточно сказать, что по случаю этой победы киевская менница выбила специальные серебряные медали, которыми были награждены все солдаты, принимавшие в нём участие. Успех под Измаилом позволил Цесарству на переговорах в Бухаресте (перемирие было подписано 25 октября) настаивать на передаче себе всех земель на север от Дуная, включая бывший пограничный Хаджибей и злосчастный Измаил. Представители цесаря требовали себе также и всю Добруджу с Валахией – те земли, которые были завоёваны польским оружием.
Турция, естественно, ничего не могла этому противопоставить – несмотря на все реформы султана Мустафы, его армия по-прежнему не могла равняться с войском Цесаря Многих Народов. Но Александр не мог не считаться с позицией Австрии, войска которой по-прежнему стояли на границах Великого Княжества Русского и Короны, готовые перейти в наступление. Поэтому, скрепя сердце, цесарю пришлось уступить австрийскому давлению и согласиться вывести войска гетмана Румянцева из Валахии и Добруджи, которые возвращались туркам. Разумеется, это не прибавило в Киеве симпатии к Австрии. Но время мести пока что ещё не пришло. Итак, Бухарестский договор был подписан 7 декабря 1773 г. Войска отходили на новые границы, на поля закончившихся битв возвращался мир.
moscow_guest пишет:
Разумеется, это не прибавило в Киеве симпатии к Австрии. Но время мести пока что ещё не пришло. Итак, Бухарестский договор был подписан 7 декабря 1773 г. Войска отходили на новые границы, на поля закончившихся битв возвращался мир.
В "войну за баварское наследство" потребует компенсации за присоединение Баварии Возможно такая же "картофельная война" будет,но для того,чтобы отыграться,имея в союзниках Саксонию и Францию момент подходящий.
Кстати Тадеуш Костюшко в альтернативе планируется?Например как лидер якобинского движения в Польше?
Александр пишет:
В "войну за баварское наследство" потребует компенсации за присоединение Баварии Возможно такая же "картофельная война" будет,но для того,чтобы отыграться,имея в союзниках Саксонию и Францию момент подходящий.
"Картофельная война" будет, обязательно. Ибо надо же как-то наказать австрийцев за их чуть ли не сорокалетнюю позицию "жирного кота".
Александр пишет:
Кстати Тадеуш Костюшко в альтернативе планируется?Например как лидер якобинского движения в Польше?
Естественно, планируется. Но ни в коем случае не как якобинец (каковым он и в РИ не был). Его здесь ждёт нормальная военная карьера без всяких американских эскапад — ибо устойчивая "просвещённая" империя с чуть неспокойными границами даст ему все возможности стать полноценным генералом. Правда по этой же причине ему никак не светит получить такую же известность, как и в нашей РИ — "спасать Отечество в последний момент" ему здесь не нужно, а чисто как генерал он в РИ был "выше среднего", но далеко не Суворов и не Бонапарт.
По всему, Тадеуш Костюшко будет ОДНИМ ИЗ хороших военачальников Цесарства. И подчинённым АИ-Суворова, ха-ха...
Собственно, его ситуация аналогична ситуации АИ-Ксаверия Браницкого — в РИ тот тоже весьма сознательно и успешно действовал в интересах державы — только не той, подданным которой являлся. Наличие сильного АИ-Цесарства вместо разваливающейся РИ-Речи Посполитой позволяет им обоим действовать в пользу своего государства В РАМКАХ системы.
moscow_guest пишет:
отдал приказ своим войскам покинуть территорию герцогства Бранденбургского,
Лаузиц тоже?
В смысле, землю лужицких сербов?
Да, конечно — весь Бранденбург целиком.
Не совсем это имел ввиду.Ранее писалось — moscow_guest пишет:
Иными словами, Дания получала Гольштейн, Цесарство – Гданьск и Ригу, а также протекторат над Ноймарком и Бранденбургом, Швеция возвращала себе Дерпт и ряд крепостей в Ливонии.
Думал спросить какая судьба Ноймарка,но не проверил часть про Штеттинский мир и посчитал Лаузицом.Если Ноймарк указан как отдельная территория от Бранденбурга,то какова его судьба в свете интриг Софи?Кстати,раз уж в этом мире нет Екатерины II,нет ли планов подготовить на ее роль жену Александра Собесского,тем самым некий аналог женского правления Российской Империи XVIII века?После смерти супруга разумеется,когда по каким-то причинам у нее может появится шанс оспорить права иных наследников (сына?).Смута регентства была уже,а женского правления не было,а на определенный временной промежуток это возможно.С Просвещенным акцентом,разумеется.
Александр пишет:
Думал спросить какая судьба Ноймарка,но не проверил часть про Штеттинский мир и посчитал Лаузицом.
Ноймарк — это полоса территории на восток от Одера, от Бранденбурга независима.
Александр пишет:
Кстати,раз уж в этом мире нет Екатерины II,нет ли планов подготовить на ее роль жену Александра Собесского,тем самым некий аналог женского правления Российской Империи XVIII века?
Александр Собесский будет жить "долго и счастливо". Наследник у него, кстати, есть (со своей "молчаливой" супругой они быстро нашли общий язык в постели), только я всё как-то забываю о нём упомянуть.
Но Второе Регентство будет, хотя и значительно позже — уже в XIX в.
moscow_guest пишет:
от Бранденбурга независима.
Но протекторат Цесарства сохраняется?
Александр пишет:
Но протекторат Цесарства сохраняется?
Конечно. Там-то нет такой Софии Понятовской, чтобы подобную интригу провернуть.
moscow_guest пишет:
Конечно. Там-то нет такой Софии Понятовской, чтобы подобную интригу провернуть.
А какое управление,если это не прямое вхождение,то не коммисар,может какой-то наместник или представитель из Киева.Или какой-нибудь местный князек,типа Молдавии?Кстати после мира с Турцией сохранится ли автономия Молдавского княжества млм будет его ликвидация и репрессии?
Александр пишет:
Или какой-нибудь местный князек,типа Молдавии?
Местный граф, естественно — зачем Цесарству лишние проблемы в случае непосредственной инкорпорации графства.
Александр пишет:
Кстати после мира с Турцией сохранится ли автономия Молдавского княжества млм будет его ликвидация и репрессии?
А вот здесь цесарь воспользуется победами Суворова по полной — старая формула контроля над Молдавией себя исчерпала. Причём с обеих сторон — по-старому не хотят жить ни молдаване, ни поляки. А кроме того "упорядочение" Молдавии в рамках независимости номинальной может привести к превращению этой независимости в реальную. Так что Александр в этом вопросе "перейдёт Рубикон".
Несмотря на поражение в Войне за Отвоевание и потерю земель в Канаде, Великобритания сохранила значительные владения в Северной Америке. Кроме практически незаселённых территорий вокруг Гудзонова залива и на острове Ньюфаундленд, основным оплотом британского присутствия в Новом Свете были тринадцать колоний, расположенных вдоль атлантического побережья между владениями Франции и Испании.
Это число, впрочем, могло увеличиться – за счёт «французской сделки» 1771 г. между интендантом Лакледом и губернатором Трайоном, официально передавшей Британии земли мятежного индейского племени чероки. На новые земли хлынул поток переселенцев. Формально эти территории были куплены вместе колониями Виржиния и Северная Каролина, но её формальные участники никогда не оформили ни одного документа, формально определяющего линию новой границы между собой, равно как не существовало ни единой официальной бумаги британского правительства, определяющей административную принадлежность «покупки».
Тем временем переселенцы выбрали свои собственные исполнительные и судебные органы и провозгласили себя новой колонией под названием «Трансильвания». Столица новой колонии расположилась в основанном ими поселении Бунсборо (по имени охотника Даниэля Буна, сыгравшего важную роль в достижении соглашения). Между новой колонией и её формальными «суверенами» возникла напряжённость, ибо власти Виржинии и Северной Каролины по-прежнему не признавали Трансильвании. А в Лондоне склонялись, скорее, к признанию новой колонии – во-первых, «французская сделка» была с юридической точки зрения, абсолютно законной, а во-вторых, с точки зрения политической Сент-Джеймсскому кабинету было выгодно получить нового игрока на американской политической сцене, причём обязанного своим существованием именно Великобритании.
А правительству Его Величества Георга III было о чём беспокоиться. На протяжении долгого времени в Северной Америке нарастала напряжённость в отношениях между правительством и колонистами. Проигранная война не добавила популярности правительству, тем более что окончание войны не ознаменовало собой снижения налогов. Наоборот, размещение в североамериканских колониях дополнительных армейских контингентов (призванных обеспечить безопасность от французов и индейцев) потребовало дополнительных расходов. Так ещё в 1765 г. парламент принял акт о гербовом сборе («The Stamp Act»), который обязывал колонистов платить определённую сумму при оформлении любого документа. Особое возмущение вызывал факт, что новые налоги вводил парламент, в котором не были представлены американские колонисты. По колониям распространился лозунг: «Налоги без представительства – это тирания!». Возникшие протесты населения вынудили парламент отменить этот акт.
Однако гербовой сбор не был единственным налогом в колониях. В 1767 г. были введены таможенные пошлины на многие ввозимые в колонии товары: стекло, свинец, чай и др. Пошлины вызвали недовольство колонистов, принимавшее формы политической борьбы – так законодательное собрание Нью-Йорка отказало в выделении субсидий для гарнизона британских войск. В свою очередь губернаторы колоний получили полномочия распускать те законодательные собрания, которые будут оспаривать решения метрополии. Колонисты отвечали агитацией против потребления облагаемых пошлинами товаров – и успешно. Снижение доходов казначейства вынудило центральные власти отменить все пошлины (за исключением пошлины на чай).
Напряжённость между Центром и колониями нарастало. В этой ситуации даже мелкие инциденты превращались в крупные скандалы. Так, 5 марта 1770 г. в столице колонии Массачусетс, Бостоне, произошли волнения местных жителей, протестовавших против налогов. Отвечая на нападение, британские солдаты открыли огонь по толпе, в результате чего погибло несколько человек. Состоявшийся здесь же, в Бостоне, суд оправдал большинство солдат вместе с их лейтенантом, но слух о «бостонской бойне» уже распространился по стране. Гораздо большее значение имело так называемое «Бостонское чаепитие» («Boston Tea Party»).
Уже упоминалось, что британский парламент сохранил пошлины на чай. Вместе с тем в 1773 г. «Чайный закон» («Tea Act») делал в нём важное исключение – для Ост-Индской компании, которой (и только ей) позволялось продавать чай без всяких сборов. В колониях, между тем, за время действия чайной пошлины сложилась большая группа торговцев, занимавшихся контрабандным ввозом чая. Подобные льготы наносили им сильный «удар по карману», поскольку делали «их» чай неконкурентоспособным по сравнению с чаем «ост-индским».
Во время прибытия кораблей с грузом чая в порт Бостона в городе начались беспорядки, устроенные организацией с возвышенным названием «Сыны свободы» («Sons of liberty»). Вначале на митингах 16 декабря 1773 г. бостонцы потребовали уничтожения привезённого чая. Видя, как разворачиваются события, капитаны кораблей решили вернуться в Англию без разгрузки, но этому воспротивился массачусетский губернатор, запретивший им покидать порт. Через некоторое время группа «сынов свободы», переодетая индейцами, захватила три корабля Ост-Индской компании и выбросила весь груз чая за борт, в море. Британское правительство ответило репрессиями: порт Бостона был закрыт, законодательное собрание Массачусетса распускалось.
Этими актами репрессии не ограничились – они оказались только первыми в числе так называемых «Невыносимых законов» («Intolerable acts»). Кроме этого, в Массачусетсе значительно усложнялась судебная система: отныне губернатор имел право переносить разбирательство дела между колонистом и представителем Короны в другую колонию или даже непосредственно в метрополию, «если он считает, что им не может быть обеспечен справедливый суд на месте». Учитывая, что «справедливый суд на месте» был обеспечен даже для участников «бостонской бойни», этот закон выглядел откровенно предвзятым.
Кроме актов, касавшихся исключительно Массачусетса, был издан также закон, позволявший губернатору любой колонии размещать британских солдат без согласования с локальными законодательными органами. Последним же из «невыносимых законов» стал «Трансильванский акт» («The Transylvania act»), официально провозглашавший создание в долине реки Кентукки новой, четырнадцатой колонии «Трансильвания». Заинтересованные колонии – Виржиния и Северная Каролина расценили это, как нарушение их прав.
Тем не менее, эти меры не принесли того результата, не которое рассчитывал Сент-Джеймсский кабинет, то есть изоляции «радикалов из Массачусетса». Напротив, почувствовав общую угрозу, американские колонисты сплотились. Формально распущенные законодательные собрания избрали делегатов в Филадельфию, на Континентальный Конгресс, призванный выработать общую линию колоний по отношению к метрополии. Конгресс принял петицию к королю, требовавшую отмену последних законодательных актов и возвращению к старому «статус кво».
Трансильванцы (несмотря на своё официальное признание недовольные налоговой политикой метрополии и урезанием прав колоний в не меньшей степени, чем все прочие) тоже направили своих делегатов в Филадельфию. Впрочем, участия в работе Конгресса они не приняли и были вынуждены вернуться обратно – из-за протестов представителей Виржинии и Северной Каролины, по-прежнему претендовавших на территорию Трансильвании.
Великобритания, однако, не была настроена на компромисс. Массачусетс (по-прежнему воспринимавшийся, как центр «беспорядков») был объявлен на военном положении. Зима 1774/75 гг. ознаменовалась стихийным созданием вооружённых отрядов, именовавших себя «минитменами» (теоретически они должны были быть готовы к бою в течение минуты – оттуда это название). Британские войска нанесли первый удар – 19 апреля 1775 г. они попытались захватить склад оружия «минитменов» в Конкорде, неподалёку Бостона. Атака закончилась неудачей – повстанцы отразили нападение британцев, как здесь, так и при Лексингтоне (где события развивались аналогично).
Собравшийся в мае 1775 г. II Континентальный конгресс провозгласил создание армии во главе с полковником Джорджем Вашингтоном (несчастливым героем «инцидента Жюмонвиля» во время войны с французами, к настоящему времени, однако, полностью реабилитировавшегося в глазах соотечественников). 20-тысячная армия «минитменов» и колониальных милиций осадила Бостон. Король Георг III назвал события в Америке «бунтом против короны». Война в Новом Свете началась.
Ну м Франция тоже уже "новая",ибо знаменательное событие (кончина Людовика XV Возлюбленного) случилось к моменту начала восстания в колониях.Вторая жена наверное тоже уже совсем старенькая,если не умерла.
Да, Франция новая и её королева, увы, скончалась 30.03.1774 г. за месяц с небольшим до смерти своего августейшего супруга (10.05.1774).
Они жили долго и счастливо и умерли в один [del][/del]месяц... 
После окончания войны с французами и потери Новой Шотландии, снова ставшей Акадией, главной базой британского флота в Америке стал Бостон. Там же, на севере британских владений, в Массачусетсе, располагались главные силы британской армии. Изначально они размещались здесь для того, чтобы отразить возможное французское нападение, но теперь очень пригодились для того, чтобы отразить нападение «минитменов». 15 июня 1775 г. разведка осаждавших Бостон американских войск донесла их командующему полковнику Прескотту, что англичане готовят атаку на его позиции. На следующий день американцы заняли близлежащие холмы Банкер-Хилл и Брид-Хилл и начали строительство укреплений. 17 июня английские войска генерала Хоу выступили из города.
Прескотт готовился к отражению атаки, когда он получил новое донесение своих разведчиков – с севера на Бостон движется ещё одна английская армия. Опасаясь попасть в окружение, Прескотт приказал отступать. Это было не так-то просто – обе стороны уже сблизились настолько, чтобы вступить в перестрелку. В начале американцам шло лучше, чем их противникам – в отличие от своих противников, они стреляли прицельно. Но приказ об отступлении посеял неуверенность в их рядах. Заметив это, англичане удвоили напор.
Обеспокоенный Прескотт, «разрываясь» между стремлением удержать позиции сейчас и не попасть в окружение через несколько часов, выбрал последнее и повторил свой приказ об отступлении. Отступление под огнём противника превратилось в паническое бегство. При этом американцы понесли потери, значительно превышающие потери англичан. Главная же неудача заключалась в том, что первая крупная битва молодой американской армии закончилась её поражением, что привело к упадку её боевого духа. Массачусетс и Нью-Гемпшир оказались потеряны для американских патриотов. Британские репрессии, соединённые с военными успехами королевских войск, оказались эффективными – революция на севере Новой Англии оказалась фактически подавлена.
Делегаты Континентального Конгресса (особенно те, что были из Новой Англии) были до крайности напуганы результатами битвы при Банкер-Хилле. Среди них возникла сильная партия, требовавшая примирения с Британией. Королю была отправлена «петиция оливковой ветви». Тем не менее, Георг III не принял протянутой руки и отказался вести переговоры с «бунтовщиками». Таким образом, американцам не оставалось ничего, кроме продолжения борьбы до конца.
Соединившись с силами генерала Хоу под Бостоном, генерал Клинтон (это он наступал с севера), продолжил наступление, имея своей конечной целью захват Нью-Йорка. В то же время британский флот опустошал побережье Виргинии.
Продолжение войны требовало обеспечения армии вооружением. Одним из важных источников снабжения армии Вашингтона оружием являлись контрабандные поставки ружей с французской территории. Жители как Канады, так и (особенно) Границы не любили англичан и быстро нашли «общий язык» с американскими патриотами. Обе стороны были заинтересованы сотрудничеством – у американцев была потребность в оружии и деньги, чтобы его купить, а у французов – оружие и желание заработать. Разумеется, собственное оружейное производство находилось в Новой Франции в зачаточном состоянии и не покрывало даже нужд собственной армии, поэтому оно закупалось в метрополии.
Закупленные во Франции ружья на французских кораблях доставлялось по французской реке Святого Лаврентия во французский порт Монреаль или по французской же Миссисипи во французский Новый Орлеан или французский Сен-Луи. Поэтому англичане ничего не могли поделать с транспортом оружия через Атлантику, хотя они достаточно часто производили досмотры кораблей с золотыми лилиями – задержать корабль, следующий из метрополии в колонию означало бы непосредственный повод к войне.
Помощь американским инсургентам пользовалась большой популярностью во Франции (а тем более в Канаде и на Границе). Достаточно отметить, что одну из главных ролей в «тихих» поставках оружия в Америку играл известный драматург Бомарше – и сделал на этом состояние. Оружие из французских владений тайными лесными тропами вывозилось на территорию мятежных провинций – и только на этом этапе «красные куртки» могли перехватить груз, не рискуя начать большую войну с французами. Тем не менее, и здесь постоянно доходило до инцидентов, в которых периодически гибли французские подданные. Напряжённость в англо-французских отношениях постепенно нарастала.
Во Франции, кстати, к этому времени наступили большие перемены. 30 марта 1774 г. отошла в лучший мир королева Генриетта. Для Людовика XV это оказалось тяжелейшим ударом – он долго переживал о смерти своей любимой супруги. К этому добавилась его собственная тяжёлая болезнь – 30 апреля придворные врачи поставили диагноз оспы. По воспоминаниям современников, в последние дни жизни монарх выглядел ужасно – его лицо, покрытое язвами, напоминало «лицо то ли мавра, то ли негра». Но вместе с тем, несмотря на физические страдания, он оставался внутренне спокоен. Известно, что в молодости Людовик панически боялся смерти, теперь же, когда она была так близко, он вполне примирился со своей участью. «Я скоро воссоединюсь с тобой, солнце моё», – такие слова слышали окружающие из его обезображенных уст. Наконец, свершилось – 10 мая Людовик XV скончался. При жизни он не был особенно популярен – всеобщей любовью тешилась, скорее, его супруга, чем он сам. Теперь же, после почти одновременной смерти обоих, часть этих чувств переключилась и на него. Слишком уж всё это напоминало окончание сказки: «они жили долго и счастливо и умерли в один день». Даже если и не «день», а «месяц» – всё равно это навевало задумчивую грусть.
Новым королём стал внук покойного монарха – Людовик XVI. Он тяготился наследием «старой королевы» и собирался многое изменить. В первую очередь это коснулось окружения покойной Генриетты – одним из первых эдиктов нового царствования стала смена морского министра. «Адмирал адмиралов» граф де Морепа потерял свою должность, хотя все приличия были соблюдены. «Старый» министр, прежде чем удалиться в свои поместья, получил от нового короля выражения благодарности за долгую службу, крупную денежную сумму, а также Большой Крест ордена Святого Людовика (т.е. его высшую степень).
Новым министром стал граф Антуан де Сартин, бывший начальник полиции («lieutenant général de police»), талантливый организатор, хоть и несведущий в морских делах. Тем не менее, он быстро набирал опыт в новой для него области и, со временем, оказался здесь «на своём месте» в качестве достойного преемника Адмирала. Тем не менее, отставленный Морепа до конца сохранил неприязнь к новому министру и всячески старался вставить ему «палки в колёса».
Итак, взойдя на трон, Людовик XVI намеревался приложить все усилия для сохранения мира. Американские «мятежники» были ему несимпатичны – воспитанный в уважении к феодальных традициях, он никоим образом не желал помогать «простолюдинам», взбунтовавшимся против своего законного короля. Тем более что, согласно всё тем же чтимым им феодальным принципам, главной целью войны является не столько достижение конкретных территориальных или тем более финансовых преимуществ, сколько соображения престижа, пресловутой «славы». Исходя из этих соображений, война с Британией не имела смысла, ибо «туманный Альбион» был уже достаточно унижен поражением в войне предыдущей.
События, однако, шли своим чередом. Как уже было сказано, на границе французских и британских владений регулярно доходило до инцидентов, а английский посол лорд Стормонт столь же регулярно заявлял при дворе протесты против «наглых действий некоторых французских подданных, наносящих вред добрососедским отношениям между французским и британским дворами». Людовик XVI обычно соглашался с требованиями посла. Он приказал задержать в порту несколько кораблей с «подозрительным» грузом, а также издал ордонанс, запрещавший поставки оружия в американские колонии Великобритании. Разумеется, осуществить контроль над исполнением этого ордонанса в условиях Границы было практически невозможно, хотя губернатор Водрейль и интендант Лаклед, виконт де Сен-Луи, регулярно отчитывались о его исполнении.
Основной поток нелегальных поставок шёл, после падения Массачусетса и перехода границы с Канадой под контроль Клинтона, через Трансильванию. Это, в свою очередь «повысило вес» новой колонии настолько, что представители Виргинии и Северной Каролины согласились признать её и допустить делегацию из Бунсборо на заседания Континентального Конгресса. Таким образом, число поднявших восстание колоний выросло до четырнадцати. Но три из них (Массачусетс, Нью-Гемпшир и Коннектикут), увы, вернулись под власть англичан. Итак, к концу 1775 г. внутреннее, как и международное положение повстанцев выглядело достаточно сумрачно. Но генерал Вашингтон продолжал упорно сопротивляться, невзирая ни на что.
moscow_guest пишет:
генерал Клинтон
Отдаленный предок Билла Клинтона ЕМНИП,точнее семьи,фамилию которой он взял.moscow_guest пишет:
Георг III
Видимо в этом мире тоже суждено потерять рассудок.
Александр пишет:
Видимо в этом мире тоже суждено потерять рассудок.
А куда же ему деваться — генетика-то у него та же самая... 
Кстати,а как будет решен вопрос с рабством в Америке?Учитывая,что США вряд ли разростутся,рядом французские территории,вряд ли конфликт дойдет до гражданской войны.Масштаб не тот.
Гражданской войны не будет, никаких сомнений. А с рабством и вобще с неграми здесь наклёвывается в XIX в. одна очень интересная вещь. 
Но пока что время ещё не пришло... 
Наступивший 1776 г. принёс американским повстанцам новые неприятности: в феврале они потеряли Нью-Йорк. Битва была упорной и в результате уличных боёв значительная часть города сгорела. Тем не менее, регулярные британские войска снова одержали победу над ополченцами из Континентальной армии. Оборонявший Нью-Йорк генерал Ричард Монтгомери погиб. В итоге в руках королевских войск оказалась уже вся Новая Англия целиком. Чтобы создать непосредственную угрозу столице повстанцев Филадельфии, ему нужно было занять уже только Нью-Джерси. Но продолжать наступление дальше Клинтон уже не мог – после своих блестящих побед он (точнее, его армия) нуждался в отдыхе и пополнениях.
Тем не менее, он не намеревался дать отдохнуть повстанцам. Перейдя к обороне в Новой Англии, он погрузил на корабли корпус лорда Чарльза Корнуоллиса и направил его морем на юг, чтобы в случае удачи взять провинцию под свой контроль или, по крайней мере, создать угрозу тылам Континентальной армии. Корнуоллис и адмирал сэр Питер Паркер выбрали своей целью порт Чарлстон в Южной Каролине. В конце апреля 1776 г. британская армия начала осаду города. Осада длилась примерно месяц, но взять город британцам не удалось. 5 июня 1776 г. лорд Корнуоллис погрузил свой корпус на суда и отплыл обратно в Нью-Йорк. В довершение неудачи один из фрегатов адмирала Паркера сал на мель и был захвачен американскими патриотами вместе с экипажем и находившимися там солдатами.
Несмотря на серию поражений, Континентальный конгресс продолжал свою деятельность. Капитуляция означала бы военный суд (а в условиях военного времени это означало бы, скорее всего, виселицу), поэтому он видел своё спасение в радикализации «американской революции» и поиске сильных союзников в Европе. 15 мая 1776 г. по инициативе бостонца Джона Адамса конгресс предложил колониям сформировать у себя новые правительства вместо старых, ещё «пробританских». Колонии преобразовывались в самостоятельные республики – «штаты». Важным решением была конфискация имущества «лоялистов» и их высылка в Англию, причём за собственный счёт. Эти меры должны были избавить тыл от внутренних врагов.
Для того чтобы вступить в официальные сношения с иностранными государствами, американским патриотам следовало как-то «упорядочить» свой собственный статус. Будучи (с формальной точки зрения) только бунтовщиками против собственного короля, они не могли рассчитывать на то, что их представители будут приняты при европейских дворах. Терять же им было уже нечего – к середине 1776 г. было очевидно, что ни на какое соглашение с «мятежниками» британское правительство не пойдёт.
2 июля 1776 г. Конгресс проголосовал за независимость четырнадцати колоний (составлявших отныне новое государство – «Соединённые Штаты Америки») от британской короны и приступил к обсуждению написанной виргинцем Томасом Джефферсоном «Декларации Независимости». В результате дебатов изначальный текст «Декларации» подвергся значительной правке – из него были изъяты все упоминания об осуждении рабства и работорговли. В окончательном виде «Декларация Независимости Соединённых Штатов Америки» была принята Континентальным конгрессом 4 июля 1776 г. (позже этот день стал главным государственным праздником этой страны). В дальнейшем к ей названию было добавлено слово «единогласная». Подпись под ней поставили все члены Конгресса, но не одновременно. Шла война, и у делегатов от четырнадцати штатов не было возможности собраться всем вместе. Они подписывали документ постепенно по мере их приезда в Филадельфию.
Итак, новое государство вышло на международную арену и стало официально искать союзников. Главные надежды новая нация возлагала на Францию – традиционного противника Британии и от начала войны – союзника «неофициального». Выше уже говорилось о потоке контрабандного оружия с Границы в Трансильванию. На стороне новой республики воевало также некоторое число французов – жителей Границы. Парадоксально, но они перенесли свою традиционную ненависть индейцев к английским колонистам не столько на самих колонистов, сколько на воюющих против них британских солдат. Британские офицеры отмечали в своих донесениях, что ряд убитых или захваченных ними в плен «бунтовщиков» носили томагавки и называли себя подданными французского короля.
Разумеется, это не осталось без внимания лорда Стормонта, представлявшего в Версале всё новые и новые ноты протеста против вмешательства французских подданных в дела Британской короны. Но не оставались в стороне и французы. Парижские газеты печатали сообщения о неспровоцированных нападениях британских солдат на французских торговцев, а также о нарушениях англичанами французских границ на Границе (вынужденная тавтология). В ходе таких инцидентов нередко доходило до столкновений между Стражей Границы и «красными куртками». Соответственно, французы тоже имели достаточно поводов для протестов в адрес Великобритании.
В конце года в Париж прибыл официальный представитель Соединённых Штатов – Бенджамин Франклин, сразу же уже давно имевший репутацию «мирового гения из деревни» (благодаря своим научным заслугам, в частности, опытам с электричеством). Кроме того, Франклин был известным масоном, что (научная известность и масонство) сделало его «парижской достопримечательностью». Несмотря на то, что в Версале отказывались принимать его, хозяева (и хозяйки) ведущих парижских салонов всячески стремились заполучить себе такого видного гостя. А он, естественно, использовал свои светские контакты для продвижение своего американского дела. Одним из его собственных гостей был молодой офицер королевской армии маркиз де Ла Файет, приехавший в столицу в отпуск из города Мец.