Горячее сердце Чекиста, холодное сердце вождя.

20 июля 1926 года Ф.Э.Дзержинский произнес на пленуме историческую фразу "грядет диктатор в красных перьях". На этом месте пленум был прерван внезапным сердечным приступом Генерального секретаря товарища Сталина. Врачам не удалось спасти его. Через несколько дней заполненых шумными и тихими полтическими интригами стране обьявили, что товарищ дзержинский занял пост покойного продолжая руководить ОГПУ и ВСНХ.

Мир обещал быть.

Кхе... Вы думаете что Большой Террор был при Сталине? Вы ошибаетесь

Мир обещал,а вот страна нет.

Пикассо пишет:

Мир обещал,а вот страна нет

Хм? Феликс отнюдь не худший вариант... Лева точно более креативен... Другое дело что Железному надо с кем то в блоке быть — сам слишком идеалист... впрочем в глубине души и Иосиф таким был...

Den пишет:

Мир обещал,а вот страна нет.

Будет Железный, при смерти Сталина в 1926, имхо самый лучшый "наследник", и справится не на многим хуже.

Да здравствует Феликс Эдмундович Дзержинский наш советский Ден Сяопин .

Продолжение и расширение НЭПа ,нет коллективизации .

В общем китайский путь для СССР .

Первое откровение < Дзержинского >: бесстыдство чиновников и неоправданные репрессии

Ответственность за порядок в стране, ответственность за экономику государства, ответственность за сохранение нации, в том числе и за счет возвращения к полноценной жизни неисчислимой преступной массы беспризорников. На всех направлениях < Дзержинский > одержал победу. Кроме одного. Оно и свело его в могилу. Этим направлением оказалась политика.

Неслучайно за 18 дней до своей трагической кончины — 2 июля 1926 года он страстно напишет Председателю Совнаркома Алексею Рыкову: "Политики этого правительства я не разделяю".

Именно "политика этого правительства" убила < Дзержинского >. Началось это давно, но впервые основательно дало о себе знать 16 марта 1923 года, когда в адрес руководителя Рабоче-крестьянской инспекции В. Куйбышева было направлено следующее откровение:

"... чтобы наша система государственного капитализма, т.е. само... Государство не обанкротилось, необходимо разрешить проблему госаппаратов, проблему завоевания этой среды, преодоления ее психологии и вражды. Это значит, что проблема эта может быть разрешена только в борьбе.

Дзержинский в Москве. Сентябрь 1918 годаКаково настоящее положение. Надо прямо признаться, что в этой борьбе до сих пор — мы биты. Активна и победоносна другая сторона. Неудержимое раздутие штатов, возникновение все новых и новых аппаратов, чудовищная бюрократизация всякого дела — горы бумаг и сотни тысяч писак; захваты больших зданий и помещений; автомобильная эпидемия; миллионы излишеств. Это легальное кормление и пожирание госимущества — этой саранчой. В придачу к этому неслыханное, бесстыдное взяточничество, хищения...

...все более истощается основной доставшийся нам капитал, и все большее бремя ложится на крестьянство..."

Под этими словами < Дзержинского > и сегодня подпишутся все законопослушные граждане и прежде всего предприниматели, бесконечно уставшие от бумажной волокиты, беспредельного произвола и поборов чиновничества.

В сверхсекретных архивах я обнаружил протесты первого председателя ЧК против негласно утвержденной практики репрессий. В том же письме Куйбышеву, например, предлагается в корне изменить существующий порядок арестов:

"Руководство в этой борьбе... должно всецело принадлежать руководителю данного ведомства (органа). Без его согласия аресты и привлечения к следствию его сотрудников по делам, связанным с этой борьбой, не допускаются. <...> Аресты и предание суду должны производиться лишь в том случае, если предрешено, что данное лицо вредно для производства, что оно должно быть изъято навсегда и нет нужды его пробовать исправить и покорить делу путем прощения. Изъятым чиновничеством следует колонизовать Север и безлюдные местности (Печора, Туруханка).

<...> Поднятие — при максимальном сжатии аппаратов — жалования до реального прожиточного уровня. Борьба с системой подкупа спецов — путем безумно высоких ставок. Эта система не примирила с нами спецов, а породила чувство безответственности и безнаказанности, и презрения к нам..."

Конечно, он человек революционного времени, системы ценностей, далекой от милосердия. Но... вот еще один неизвестный документ от 24.12.26 г., а именно — письменное свидетельство сестры < Дзержинского > Ядвиги Эдмундовны:

"Он очень любил Христа... Заветы Христа глубоко были вкоренены в его сердце... В 1893 г. Феликс хотел из гимназии перейти в Духовную Семинарию, чтобы в будущем остаться ксендзом, но преподаватель Закона Божьего в гимназии, ксендз Ясинский, отговорил его от этой мысли, так как Феликс был слишком весел и кокетлив, ухаживал за гимназистками, а те влюблялись в него по уши...".

Второе откровение < Дзержинского >: банкротство системы управления

В прежние годы мы привыкли слышать, что < Дзержинский > — "рыцарь без страха и упрека"; никогда, нигде, ни в чем не сдающаяся несгибаемая личность... Так оно и было, но... до поры до времени, до того времени, как этот человек впал в полное отчаяние, столкнувшись с системой, которую представляла власть бюрократов в лице Троцкого, Зиновьева, Каменева, Пятакова, Рыкова...

Здесь надо заметить, что Сталин, "сделавшись генсеком", при всем своем умении "сосредоточивать в одних руках необъятную власть" тогда еще (к 1926 г.) всей полнотой власти не обладал. Главная, исполнительная власть находилась в те годы (особенно с 1923 по 1930 г.) у группы Рыкова, наследовавшего после смерти Ленина (в 1924 г.) пост Председателя Совнаркома и СТО (Совет Труда и Обороны). Так продолжалось до конца 1930 года, когда оформилась почти неограниченная власть Сталина, а именно вместо Рыкова Председателем Совнаркома был назначен ближайший соратник нового вождя — Вячеслав Молотов. С этого времени не только партийная, но и государственная власть, можно сказать, перешла в одни руки, возможность чего еще 3 июля 1926 года (т. е. за 17 дней до своей внезапной смерти) в одном из последних писем предостерегающе предсказывал в каком-то демократическом порыве < Дзержинский >:

Петр Шухмин. Портрет Дзержинского. Из архива 'Известий'"Если не найдем правильной линии в управлении страной и хозяйством — оппозиция наша будет расти, и страна тогда найдет своего диктатора — похоронщика революции, — какие бы красные перья ни были на его костюме. Все почти диктаторы ныне — бывшие красные — Муссолини, Пилсудский..."

Вопрос поиска "правильной линии в управлении страной и хозяйством" в годы < НЭПа > особенно невыносимо стал мучить < Дзержинского > начиная с конца 1925 года и ...вплоть до самой смерти 20 июля 1926 г. Именно в эти исключительно тяжелые для него месяцы и дни были написаны наиболее откровенные и отчаянные письма, многие из которых так и не дошли до своих адресатов.

Среди этих писем буквально кричит неотправленное письмо Сталину. 3 декабря 1925 г. < Дзержинский > решается написать Сталину письмо отчаяния:

"В связи с положением, создавшимся для промышленности и ВСНХ, я должен просить ЦК об отставке, так как при создавшемся положении руководить успешно промышленностью не в состоянии. У нас нет ни правильного плана, ни единого плана для всего советского хозяйства, ни единого оперативного руководства в хозяйственной области, ни единой увязки разных отраслей. На этой почве мы идем быстрыми шагами к кризисам частичным, которые, все дальше разрастаясь, будут все шириться и смогут превратиться в серьезнейший кризис, если партией не будут в самом срочном порядке приняты необходимые меры. Я лично, не будучи политиком и не умея своевременно поставить вопросы так, чтобы они были своевременно рассмотрены и разрешены партией, ...становлюсь в должности предс. Президиума ВСНХ помехой для быстрого и своевременного разрешения вопросов, а потому мне не остается ничего, как просить отставки, и я уверен, что если бы жив был бы Владимир Ильич, он мою просьбу удовлетворил бы".

Но письмо Сталину < Дзержинский > так и не отправил, после трех дней мучительных раздумий обреченно написав на машинописной копии карандашом: "Не послал. 6. XII. Ф.Д." Явно его мучило то, что, получив такое письмо, Сталин вызовет и скажет: "Что, Железный Феликс, сломался? Тебе трудно. И мне трудно. Всем трудно. А товарищу Ленину не было трудно? Однако он до последнего сражался... Какой же ты Железный Феликс, если в самый тяжелый момент уходишь с поля боя, прося отставки?!"

< Дзержинский > часто не находил понимания даже у своих "комчванствующих" заместителей (вроде Георгия Пятакова), к которым решил обратиться 1 июня 1926 г. со следующим письменным признанием:

"...Я вынес твердое убеждение о банкротстве нашей системы управления, базирующейся на всеобщем недоверии... Эту систему надо отбросить, она обречена".

Слова "о банкротстве" он зачеркнет и вместо них напишет явно сдерживающую его раздражение фразу "о непригодности в настоящее время нашей системы". Что же касается фразы "она обречена", то от нее в печатном тексте не останется даже следа. И только то, что написано рукой < Дзержинского > в порыве откровения, полностью сохранит его действительное признание...

Из письма Дзержинского своим заместителям по ВСНХ Пятакову, Межлауку и др. По исправлениям видно, как Дзержинский пытался смягчить некоторые, наиболее резкие формулировки в тексте Пройдет месяц, и 2 июля 1926 г. в послании Председателю Совнаркома и Совета Труда и Обороны Алексею Рыкову < Дзержинский >, словно чувствуя, что наступают его последние дни на земле, сделает обнажающее весь смысл действующей власти и в то же время не оставляющее ему никаких надежд заявление:

"Я вынужден обратиться к Вам... при создавшихся условиях диктатуры т. Шейнмана (Председатель Госбанка. — Ред.) и непринятия реальных мер со стороны правительства для обеспечения кредитования промышленности и снижения розничных цен, а также полной изоляции ВСНХ в его условиях справиться со все увеличивающимися трудностями... я снимаю всякую ответственность за состояние нашей промышленности и ВСНХ и ввиду этого прошу Вас возбудить вопрос в ЦК о моей отставке. <…> При нынешней экономической политике на практике я не могу перед органами госпромышленности выступать и руководить ими как представитель правительства, ибо политики этого правительства я не разделяю. <...> Кончаю повторным заявлением, что ответственность за ВСНХ с себя снимаю. Ф. Д."

Последнее откровение < Дзержинского >: "Мне одному справиться трудно. Прошу помощи"

На другой день после заявления, которое, казалось, не оставляло ему никаких надежд, < Дзержинским > овладевает такое отчаяние, что он вдруг пишет поистине трагическое "обращение без адреса". Пишет так, как пишут самоубийцы перед смертью, пытаясь хотя бы фактом своей насильственной кончины доказать кому-то свою правоту...

"Устал жить и бороться" — это слова записки одного из лучших хозяйственников т. Данилова (директор Выксы), покончившего с собой самоубийством... Эти слова т. Данилова и его настроение характеризуют настроение в настоящее время огромного количества лучших хозяйственников... Такого настроения нельзя оставить без внимания — не найти его источников, не найти средств излечить этого убийственного недуга. Каковы же эти источники? Это положение наших хозяйственников и бесплодность 9/10 их усилий. <...> 9/10 сил и энергии уходит... не на создание новых ценностей, не на само производство, не на изучение его, подбор работников и организацию дела, а на согласование, отчетность, оправдание, испрашивание. Бюрократизм и волокита заели нас, хозяйственников. На работу нет времени. Система управления нашим хозяйством от верху до низу должна быть в корне изменена. 3.VII.26 г. Ф. < Дзержинский >".

Я представляю: какую непримиримую бурю чиновничьей злобы могло вызвать это, похожее на завещание, письмо. Неслучайно он вынужден был написать Сталину:

"...по состоянию своего здоровья (нервы) я не в состоянии сейчас руководить... Я опасаюсь, что... мне придется уйти для лечения".

20 июля 1926 г. на пленуме ЦК и ЦКК его опять начали травить. Его пытался защитить Сталин. < Дзержинский > отбивался, как мог. Это была его последняя, предсмертная речь:

"...если вы посмотрите на весь наш аппарат, если вы посмотрите на всю нашу систему управления, если вы посмотрите на наш неслыханный бюрократизм, на нашу неслыханную возню со всевозможными согласованиями, то от всего этого я прихожу прямо в ужас. Я не раз приходил к Председателю СТО и Совнаркома и говорил: дайте мне отставку... нельзя так работать!

<...> А вы знаете отлично, моя сила заключается в чем. Я не щажу себя... никогда. <...> Я никогда не кривлю своей душой. Если я вижу, что у нас непорядки, я со всей силой обрушиваюсь на них. Мне одному справиться трудно, поэтому и прошу у вас помощи..."

Однако и эта последняя его просьба повисла в воздухе. В зале заседаний политическая стихия дискуссий захватила всех. Было не до < Дзержинского >... И только через несколько часов председательствующий сообщит: "Сегодня после утреннего заседания партию постиг исключительной силы удар. ... т. < Дзержинский > помер".

Поэтому для большей объективности представляется целесообразным предоставить слово современнику < Дзержинского > – Николаю Валентинову (Вольскому), прошедшему эволюцию от большевизма к меньшевизму, затем к сотрудничеству с советской властью, а затем отбывшего в эмиграцию.

В 1960 году Валентинов опубликовал в Мюнхене работу «Доктрина правого коммунизма», из которой становится известным, что < Дзержинский >, будучи горячим сторонником < Новой > Экономической Политики, входил в группу лидеров «правых коммунистов», резко выступавших против методов «военного коммунизма» в политической и хозяйственной жизни страны.

«Правые коммунисты» — пишет Валентинов, — «стремились создать «богатеющую» деревню, опираясь на которую, должна развиваться мощная индустрия – основная база социалистического строя. Такой правый коммунист, как < Дзержинский >, дрожал от негодования, слыша от Пятакова, что «богатая деревня есть грозная опасность для строящегося социализма». «Это несчастье, — кричал < Дзержинский > на пленуме ЦК в июле 1926 года, — что у нас есть государственные люди, боящиеся благосостояния деревни». Далее с точными и доказательными цифрами, он говорил о необходимости сохранения частного сектора именно в интересах социалистического строительства. Ещё за год с лишним до своего последнего выступления, 1 апреля 1925 года на открытии съезда местных торгов < Дзержинский > говорил: — «Наша задача – полное использование частного капитала, отнюдь не ставка на его уничтожение, о чём упорно многие думают…» «…чтобы частный торговец, в особенности в деревне, не грабил, не спекулировал, его нужно поставить в здоровые условия, взять в защиту от мёртвых администраторов, ведущих вопреки постановлению партии, политику удушения частного торговца».

Вопреки расхожим представлениям, при < Дзержинском > во всех руководящих органах народного хозяйства успешно и добросовестно работали недавние противники Советской Власти. Валентинов свидетельствует, что… «В наркомземе работал профессор Кондратьев, бывший народник…» «Не покладая рук, другие добросовестные и знающие специалисты (бывшие меньшевики, народники, кадеты, беспартийные и бывшие «правые») работали в трестах, синдикатах, Госплане, ВСНХ, Наркомфине, Наркомвнуторге. Благодаря этим специалистам ускоренно, огромными прыжками промышленность восстанавливалась». «Огромна роль беспартийных специалистов в разработке проблем планирования и введения планового начала в управление экономикой. В ВСНХ – органе управляющим и планирующим всю крупную промышленность, важнейшие постызанимали бывшие меньшевики: Главным экономическим управлением ведал Гинзбург, торговой политикой – Соколовский, финансовым отделом – Штерн, статистикой ВСНХ Кафенгауз…» «Над… контрольными цифрами народного хозяйства работала обширная коллегия некоммунистической интеллигенции, среди которых видное место занимал меньшевик Громан. Так появились, получившие мировое значение пятилетние планы, в создании которых беспартийная интеллигенция играла выдающуюся роль».

«Высшее начальство… их высоко ценило. < Дзержинский >… на слова Ларина, что в ВСНХ «засилье меньшевиков», ответил: «Пожелаю, чтобы и в других наркоматах было бы такое же засилье. Бывшие меньшевики, занимающие отечественные посты, замечательные работники. Их нужно ценить. Мы очень много потеряли бы, если бы их у нас не было».

Защищая принципы < Новой > Экономической Политики, < Дзержинский >, в буквальном смысле слова, жизнь свою положил ради их реализации. 20 июля 1926 года, как пишет Валентинов, «…через 3 часа после своей пламенной речи < Дзержинский > скончался от разрыва сердца. Его смерть опечалила сотрудников ВСНХ и всех беспартийных специалистов хотя бы уже потому, что в его правление аресты в их среде… исчезли». «Жутко было, когда во главе ВСНХ стоял < Дзержинский >. А теперь спецы, вплоть до бывших монархистов, готовы памяти < Дзержинского > панихиду служить». Так писал из Москвы в берлинский «Социалистический вестник» один из его корреспондентов. Это была сущая правда». «< Дзержинский > в ВСНХ имеет мало общего с тем представлением о нём, которое в печати и публике создано…»»Всё, что я сообщил о < Дзержинском >, в печати никогда не появлялось». – заканчивает свой рассказ о тех давних событиях Валентинов. И к этой личностной оценке следует добавить некоторые итоги практической народно-хозяйственной деятельности правых коммунистов и самого < Дзержинского > всего за 2 года.

Den пишет:

Хм? Феликс отнюдь не худший вариант...

Вот только скончался уже в 1926 г.

Леший пишет:

Вот только скончался уже в 1926 г.

Ну тут явно очередная персиковая развилка... типа Сталин умирает вместо Дзержинского...

Абрамий пишет:

Продолжение и расширение НЭПа ,нет коллективизации

Вначале да, но под гнётом обстоятельств (как и Сталин в реале)...

Да, может быть очередной спор о коллективизации: под давлением 1) обстоятельств 2) сторонников такого пути....

Интересным будет политическая борьба в 1926-29г.г. Дзержинский недолюбливал и левых и правых (а они его), а позиции центристов ослабли со смертью Сталина. Так может и Троцкий победить, или Бухарин. Итог для страны —

Олег Невещий пишет:

Интересным будет политическая борьба в 1926-29г.г. Дзержинский недолюбливал и левых и правых (а они его), а позиции центристов ослабли со смертью Сталина. Так может и Троцкий победить, или Бухарин.

Ну что же, товарищи...

"Чекисты есть передовой отряд партии" (с) Ф.Э.Дзержинский, из выступления на пленуме в январе 1927 года.

Артем пишет:

на пленуме в январе 1927 года.

Вы подразомеваете

Экономические проблемы 1928-1929 года в СССР результат не НЭПа ,а результат его ревизии , результат безответственной и глупой экономической политики направленной против частника .

Именно Дзержинский при своей жизни всячески выступал против подобной политики и выступал за увеличение роли частного капитала в экономике СССР .

Можно ещё добавить ,что при Дзержинском совершенно невозможно и думать при такие вещи как Шахтинское дело , дело Промпартии и проч. .

Все эти из пальца высосанные дела для того и были нужны ,что спихнуть возникшие после смерти Дзержинского экономические проблемы на ни в чем неповинных буржуазных спецов -- т.е. мнимых вредителей .

Вред экономике страны был нанесён огромный .

Вольский Н. В. (Н. Валентинов). Новая экономическая политика и кризис партии после смерти Ленина .

В конце 1923 г. в ВСНХ сложилась странная ситуация: огромнейшее и важнейшее в стране учреждение фактически не имело начальника, шефа, ответственного руководителя. […] Так как в состоянии "безналичия", "беспризорности", ВСНХ пребывать не мог, в конце 1923 и начале 1924 г. пошли слухи, догадки: кого в ВСНХ поставят главою? Одни "осведомленные" люди утверждали, что это Рудзутак, по другим "сведениям" — Сокольников, но эти толки замолкли, и вместо них пронесся слух, создавший в ВСНХ настроение, близкое к панике: председателем ВСНХ будет Дзержинский, грозный начальник ВЧК-ГПУ, учреждения, наводившего страх не только на обывателей, но и на самих коммунистов, особенно тех, кто уже слишком "вкушал" блага и удобства, созданные НЭПом. Дзержинский в это время был народным комиссаром транспорта. На железных дорогах, где царствовал развал и хищения, он наводил порядок, прибегая и к расстрелам. И все-таки не о Дзержинском этого времени говорили, когда встал о нем вопрос, а о том, который до 1920 г., после убийства в Петербурге чекистов Володарского и Урицкого, после покушения на Ленина, проводил кровавый массовый террор [2]. Это тогда пошли рассказы о его жестокости, беспощадности и садистической страсти вести мучительные ночные допросы обвиняемых. "Осведомленные" люди шептали (поразительно, до какой степени Москва до 1928 г. была городом "слухов"), что Дзержинский появится в ВСНХ, чтобы, с присущими ему методами, навести в нем "порядок", с этой целью он приведет с собою когорту испытанных чекистов, и в каждом отделе, каждом бюро ВСНХ будет помещен шпион-"сексот" (секретный осведомитель). Дополняясь всяческими деталями, приносимыми фантазией и страхом, такого рода шепоты создавали заразительно-нервное настроение: конец ВСНХ! — он скоро превратится в отделение экономического управления ГПУ, нужно ждать чисток, арестов, смещений и перемещений. […] В феврале 1924 г. слух о Дзержинском подтвердился: он действительно был назначен пост председателя ВСНХ. Верным оказалось и другое: собою он привел группу чекистов во главе с В. Н. Манцевым, сделавшим карьеру сначала в качестве начальника московской ЧК, а потом на посту председателя всеукраинской ЧК. Зато почти все остальное, созданное испуганной мыслью, оказалось неверным. Два с половиной года пребывания в ВСНХ Дзержинского сильно рассеяли существовавшее о нем представление. Его скоропостижная смерть (20 июня 1926 г.) опечалила сотрудников ВСНХ и многих беспартийных инженеров и техников.

Дзержинский Феликс Эдмундович В это время можно было часто услышать: "Жаль, умер Дзержинский! С ним было хорошо работать. Нас, специалистов, он ценил и защищал. При нем мы могли спокойно спать. Не боялись, что приедет "черный ворон" (фургон ГПУ, перевозивший арестованных).

"Широкие массы специалистов, — писала после его смерти "Правда", — признали в товарище Дзержинском, в этом страшном для мировой буржуазии председателе Чрезвычайной Комиссии, своего талантливого руководителя". 

Особое отношение беспартийных специалистов к Дзержинскому подтверждает и корреспонденция из Москвы, помещенная в берлинском "Социалистическом вестнике" от 2 октября 1926 г.: "Жутко было, когда во главе ВСНХ стал Дзержинский. А теперь спецы, вплоть до бывших монархистов, готовы памяти Дзержинского панихиду служить". 

На всесоюзной конференции союза рабочих-металлистов в ноябре 1924 г. Дзержинский говорил (об этом есть газетный отчет): 

"Меня назначили в ВСНХ, я руковожу, в частности, Главметаллом, и буду проводить плановое начало железной рукой. Кое-кому хорошо известно, что рука у меня тяжелая, может наносить крепкие удары. Я не позволю вести работу так, как ее до сего вели, т. е. анархически". 

Таких речей, в духе ГПУ, с ссылкой на "железную руку", на пугание "крепким ударом" — Дзержинский за время своего управления промышленностью произнес очень мало. Да и после только что произнесенной угрозы он тут же сделал важную оговорку: "Недостаточно одного желания железной рукой искоренить недочеты. Более важно знать, как их устранить, а для этого необходима колоссальная работа". 

Дзержинский в ВСНХ и Дзержинский в эпоху неистовствовавшей ЧК — далеко не одно и то же. Что с ним случилось? В написанном в 1935 г., вышедшем в Париже, ярком памфлете, посвященном Дзержинскому (объективными памфлеты не бывают), Р. Б. Гуль ставил вопрос — почему изменился Дзержинский? Ответ им не дан, он только сказал, что было бы удивительно, если бы Дзержинский "не устал от тюремного воздуха, арестов, шума заведенных моторов (под их маскировкой производились расстрелы.- Н. В.), ночных допросов, криков, слез, стенаний, проклятий, смертных приговоров и рапортов о расстрелах". Как бы ни объяснять происшедшую перемену Дзержинского — она явная. Можно было видеть, что, войдя в ВСНХ, в это сложное учреждение со стоящими перед ним сложнейшими проблемами, Дзержинский почувствовал, что не может этим учреждением управлять с помощью методов, опирающихся на чекистское устрашение. Указанный выше В. Н. Манцев, ставший во главе торгового отдела ВСНХ и в обстановке хозяйственной работы, на глазах всех нас сам терявший свои чекистские ухватки, сказал однажды Савельеву: 

"Феликс Эдмундович (Дзержинский), с тех пор, как стал работать в ВСНХ, сильно изменился. Прежде он хотел, чтобы его боялись, даже от страха ненавидели. Это не смущало его. В качестве председателя Коллегии ВЧК он считал, что такой страх приносит большую пользу как в самом составе ВЧК, так еще больше вне ее — в стране. Страх, по его мнению, играет роль предохранителя от свершения всяческих проступков и преступлений. А вот теперь ему неприятно слышать, что его личность вызывает страх у подчиненных ему и с ним сотрудничающих людей". 

[…] Попробую характеризовать убеждения Дзержинского, проще говоря, указать, в какой разряд коммунистов его нужно отнести. В отличие от многих, в частности от своего заместителя Владимирова и от Сталина, постоянно (до 1929 г.) всовывающих в свои речи, как акафисты, цитаты из Ленина, Дзержинский этого не делал. За два с половиной года я слышал у него ссылки на Ленина, может быть, всего два-три раза, не более. Все-таки характеризовать его можно, как всех коммунистов, лишь в отношении к Ленину. Им определяется вся коммунистическая генеалогия. Но Ленин не монолитен. Биограф, изучающий жизнь, идейный арсенал этой исторической личности, знает или должен знать, что с ранних лет, с начала появления на общественной арене, есть два Ленина: один неистовый, не знающий ни удержа, ни меры, другой — осторожный, практичный, взвешивающий. Один Ленин — "делал" Октябрьскую революцию, бредил идеей всемирной революции, вводил военный коммунизм, прыгал из самодержавного режима прямо в социализм. Другой Ленин — устраивал НЭП, требовал кончать с "глупостями времен Смольного института", давал самого умеренного характера "напутствия", вроде того, с которым можно познакомиться в главе, посвященной М. К. Владимирову [3]. От первого Ленина — прямая линия ко всяким оттенкам "оппозиции" [4] и в варварском фарватере — к Сталину. От второго Ленина — линия к тому, что с конца 1927 г. стало именоваться "правым уклоном". Наиболее характерные представители его правые коммунисты — Рыков, Бухарин, Томский; к ним можно прибавить Сокольникова, Красина, Цюрупу. Дзержинский, шеф ВЧК-ГПУ, неоспоримо "правый", даже самый правый коммунист, уступал в "правизне", кажется, только своему заместителю Владимирову. Проживи он еще десяток лет и, подобно Бухарину и Рыкову, — вероятно, даже раньше их, — кончил бы жизнь с пулей в затылке в подвалах Лубянки. Для меня это не подлежит никакому сомнению. Подтверждением, что Дзержинский был очень правым коммунистом, его убежденная страсть, с которой он отвергал идеи, платформу, лозунги "троцкистской" и "пятаковской" оппозиции. Невзирая ни на что, они требовали максимального развертывания индустрии. Дзержинский же, председатель ВСНХ, шеф промышленности, считал это авантюрой. В целях получения средств на непосильное развертывание индустрии оппозиция требовала нажима без сентиментальностей на деревню и высокого поднятия цен промышленных товаров. Дзержинский не мог без негодования это слышать. Оппозиция, мечтая об уничтожении НЭПа, хотела выкорчевать во всех областях, прежде всего в торговле, частный капитал. Дзержинский был против этого. Вся система его убеждений выразилась в речи, произнесенной на пленуме ЦК 20 июля 1926 г., целиком направленной против представителей оппозиции в лице Пятакова и Каменева. (Последний от злобного антитроцкизма 1924 года, с конца 1925 г. стал, вместе с Зиновьевым, переходить на сторону Троцкого.) Это была лебединая песня Дзержинского. Три часа позднее его уже не стало. Речь Дзержинского напечатана в "Правде". Ее стенографическую запись правили, исправляли, дополняли, склеивали, нужно думать, делая все, чтобы она стала понятной. Несмотря на приложенные к ней старания, это типичная речь Дзержинского, произнесенная с огромным волнением. В ней все недостатки, о которых я говорил раньше. Фразы, несмотря на правку, не связаны, смысл многих из них трудно постигнуть. В хаотической, безобразной форме — она все же выражает хозяйственную политику Дзержинского в ВСНХ, которую мы, беспартийные спецы, считали правильной. Дзержинский, прежде всего, опроверг заявление оппозиции, будто накопления частного капитала так велики, что угрожают всему бытию советского хозяйства. Эти накопления Пятаков считал не менее чем в 400 миллионов рублей, и оппозиция демагогически играла этой цифрой и даже большей, закрывая глаза, что 400 миллионов не есть чистая прибыль, а валовой доход 323 000 розничных частных предприятий, существовавших к началу 1926 г. 

"Если, — говорил Бухарин, внося ясность в правильное, но плохо выраженное суждение Дзержинского, — положить на прожитие и содержание каждой семьи частных предпринимателей — 80 рублей в месяц (около 1000 рублей в год), это составит 323 миллиона рублей. Следовательно, чистая прибыль не 400 миллионов, а, минус 323 миллиона, в лучшем случае — 77 миллионов. А это сущие пустяки в сравнении с доходом общественного сектора советского хозяйства". 

Дзержинский трясся от негодования, слыша от Пятакова на Пленуме и неоднократно до него, что "деревня богатеет, деревня нас обгоняет, промышленность от нее отстает" и что в этом грозная опасность. 

"Вот несчастье! — возмущался Дзержинский. — Наши государственные деятели боятся благосостояния деревни. Но ведь нельзя индустриализировать страну, если со страхом говорить о благосостоянии деревни". 

Боясь мелкобуржуазной "кулацкой" деревни, якобы развивающейся и укрепляющей свое благосостояние больше и скорее, чем "пролетарский город", оппозиция хотела ее "перегнать максимальным развертыванием гегемона", т. е. промышленности. Для этого Пятаков, по выражению Дзержинского, требовал "со всей присущей ему энергией все средства, откуда бы они ни шли, гнать в основной капитал индустрии". "Загоняемые" в основной капитал средства должны, по Пятакову, получаться, в частности, от большого повышения оптовых цен промышленности. Дзержинский об этом и слышать не хотел. "Программа Пятакова,- кричал он на пленуме,- за повышение оптовых цен бессмыслица, она антисоветская, антирабочая. Это ликвидация всей нашей борьбы за снижение розничных цен". 

Сторонник НЭПа, Дзержинский по ряду вопросов глубоко расходился с антинэповцем и представителем оппозиции Пятаковым. Все в ВСНХ об этом знали. В течение двух с половиной лет совместной работы с Пятаковым Дзержинский неоднократно, в мягкой форме, удерживал его от манифестации крайних взглядов и решений. Я покажу в следующей главе о пятилетних планах, что очень большое столкновение происходило у них по вопросу, какой характер должны иметь промышленные планы. Все-таки Дзержинский избегал столкновения с Пятаковым доводить до остроты, делавшей невозможной их совместную работу. На заседаниях президиума ВСНХ не раз было видно, что Дзержинский сдерживает себя, чтобы не ответить с резкостью на некоторые заявления Пятакова. А вот 20 июня на Пленуме Дзержинского уже "прорвало". Все, что у него накипело, вылилось наружу и, показывая пальцем на Пятакова, он крикнул: "Вы являетесь самым крупным дезорганизатором промышленности". 

Само собой разумеется, что после этого, если бы Дзержинский остался жив, его работа с Пятаковым стала бы невозможной. Не сдерживая себя, бил Дзержинский и по другому представителю оппозиции, Каменеву. На замечание Каменева, что он только четыре месяца руководит комиссариатом внутренней торговли и в такое короткое время не мог уничтожить дефекты его работы, Дзержинский бросил ему в лицо: 

 Дзержинский Феликс Эдмундович"Вы, товарищ Каменев, если будете управлять комиссариатом не четыре месяца, а сорок четыре года — все равно на это не будете годны. Вы не работаете, а только туда-сюда вертитесь. Вы не работаете, а занимаетесь политиканством. Я могу вам это сказать, вы знаете, в чем мое отличие от вас, в чем моя сила. Я не щажу себя, никогда не щажу. Поэтому вы здесь все меня любите (sic!) и мне верите. Я никогда не кривлю душою. Если я вижу, что у нас непорядки, я со всей силой обрушиваюсь на них. Я прихожу прямо в ужас от нашей системы управления, этой неслыханной возни со всевозможными согласованиями и неслыханным бюрократизмом". 

Это место — самый патетический пункт речи Дзержинского. Он кричал, задыхался, хватался за грудь, еле стоял, шатался. Через три часа паралич сердца его прикончил. […] 

Тем, что говорил на пленуме Дзержинский о частном капитале, ограничиться нельзя. Его позиция сказанным еще не определяется, а в системе НЭПа вопрос о частном капитале это важный вопрос. И к нему Дзержинский неоднократно возвращался. Он хотел, чтобы вопрос о частном капитале трактовался не "агитационно", не "с точки зрения ГПУ", а научно, объективно. Исполняя это желание, работниками ВСНХ было сделано два исследования: "Частный капитал на денежном рынке" и "Частный капитал в товарообороте". Если мне не изменяет память, они проводили в отношении частного капитала более жесткую политику, чем Дзержинский. Довольно пространно говорил о частной торговле Дзержинский в речи 1 апреля 1925 года на открытии Всесоюзного съезда местных "торгов" (отчеты в газетах о его речи подчищены и смягчены). 

"Наша задача — полное использование частного капитала, отнюдь не ставка на его уничтожение, о чем упорно многие думают. Я против частного капитала в большом и даже среднем опте [5], но считаю, что без низового частного торговца нам никак сейчас обойтись нельзя. Без хорошо поставленной торговли нет удовлетворения потребностей населения, а наладить это дело с помощью кооперации и государственной торговли я не вижу возможности. Я ничего не имею против крестьянина, который, заработав 100 или 200 рублей, занялся бы в деревне торговлей. Прогрессом является каждый торговый пункт, появляющийся там, где ныне нет и признаков торговли, откуда нужно за 20-25 километров ехать для покупки фунта сахара или бутылки керосина. Наша торговая сеть до ужаса малочисленна. До войны вне городов, вне городского вида поселений, было 320 тысяч разных мест продажи, пусть самых примитивных, считая, в том числе, продажу с лотка на базарах. А теперь во многих местах ничего нет. Но чтобы частный торговец, в особенности в деревне, не грабил, не спекулировал, — его нужно поставить в здоровые условия, взять под защиту от местных администраторов, ведущих, вопреки постановлению партии, политику удушения частного торговца". 

[…] Р. Б. Гуль — автор цитированного памфлета, характеризуя Дзержинского, писал: "Его ум ограничен, знания брошюрочны, человек большого честолюбия, но малого ума, Дзержинский не понимал свою нелепость на посту председателя ВСНХ". 

Каких-либо значительных знаний экономических, тем более технических, он, действительно, не имел. На заседаниях президиума ВСНХ, при возникновении чисто теоретического вопроса, Дзержинский всегда повертывался к Пятакову: это по вашей части. Пятаков ведь слыл знатоком марксистской теории. О большом честолюбии Дзержинского нельзя говорить. Такая черта, обычно легко замечаемая, у него никак не проступала. Выдающимися умственными способностями он не отличался, однако из этого не следует, что был неумен ("малого ума"). Уже совершенно неправильно, будто Дзержинский нелеп на посту председателя ВСНХ. Из всех лиц, за время существования этого учреждения его возглавлявших (Осинский, Богданов, Рыков, Куйбышев, Орджоникидзе), он несомненно был лучшим председателем, руководителем ВСНХ. У него была особенность, которой другие или совсем не имели или имели в очень слабой степени. В предсмертной речи он сказал: "я никогда не щажу себя". Это верно. Не щадя себя, своих сил, он со страстью весь отдавался большим вопросам, стоящим в это время перед промышленностью, и этим создавал к себе большое уважение среди массы беспартийных специалистов. То, что не щадя себя он проводил в жизнь, было разумным, правильным. Не Дзержинский "открыл" первоочередной важности проблемы, стоящие перед промышленностью. Они и их решения носились в воздухе. Шли и от Политбюро, где в то время лидерами экономической политики были правые коммунисты, и от работников самого ВСНХ. Но на решении проблем, на борьбу за них, Дзержинский несомненно накладывал свою печать, внося сюда свою манеру, свой особый стиль. 

[…] Хотя хозяйственники-коммунисты, чего требовал Дзержинский, должны были самым активным образом участвовать во всех стадиях кампании за повышение производительности труда, председатели трестов, произнеся на эту тему несколько торжественных речей, дальше этого не пошли. Зачем им входить в неприятные мелочные конфликты с рабочими из-за норм и расценок? Для налаживания этого дела, по их мнению, есть подчиненные им директора, инженеры, техники, мастера и, главное: агитационная сила в лице фабрично-заводских комитетов и профессиональных союзов. Но в 1924 и 1925 гг. и фабзавкомы, и низовые руководители профсоюзов были в глазах рабочих сильно скомпрометированы своими растратами общественных денег, библиотечных фондов, средств клубов, взносов рабочих в профессиональные союзы. Редкий месяц проходил без того, чтобы мы в "Торгово-промышленной газете" не узнавали, что в таком-то тресте, на таком-то заводе "прокрался", оказался вором тот или иной профсоюзный деятель. Томский в докладе на XIV съезде партии, в сентябре 1925 г., должен был с печалью признать, что "волна растрат прокатилась через низовые профсоюзные организации". Ища снисхождения, милости, покрытия своих грехов и слабостей, деятели низовых профсоюзов унижались перед директорами и начальством трестов. Рабочие на этих людей, вышедших из их же среды, смотрели со злобой, видя в них воров и лакеев директоров и начальства трестов. Они не могли с моральным авторитетом вступить в кампанию за производительность труда. В результате создавшегося положения работа по определению норм выработки, расценок, размещению рабочих по способностям во многих предприятиях пала на беспартийных инженеров, техников, мастеров. Отказаться нести этот груз они не могли: дирекции заводов и тресты их за это увольняли. Подстрекаемые теми же профсоюзными деятелями, желавшими "очиститься", показать, что они "за рабочих", последние злобно относились к беспартийным инженерам и техникам, выполнявшим директивы Дзержинского. В одном предприятии им угрожали, ругали последними словами, как буржуев и людей "старого режима"; в другом предприятии, как бы невзначай, обливали водою; в третьем — на тачке вывозили с фабрики; в четвертом — били стекла их квартир; в пятом — били по лицу, а чтобы битый инженер не знал, кто его бьет, накидывали ему на голову мешок. Лишь клочки подобных фактов попадали на страницы советской прессы. Об этом нельзя было писать, это плохо аттестовало "диктатуру пролетариата" и могло иметь заражающее влияние. О происходящем Дзержинский был, конечно, осведомлен и, вызывая к себе коммунистов — председателей трестов и директоров заводов, бешено на них накидывался. Мы все превосходно знали, что он им говорил. Директор одного завода со всеми деталями поведал мне, какую "баню" им устраивал Дзержинский: "Глаза белые, страшные, голос хриплый, смотрит так, что от страха провалиться хочется! Настоящий Дьявол! "Вы — белоручки, — кричит, — от неприятной работы убегаете, чтобы взвалить ее на беспартийный технический персонал. Когда у вас бьют добросовестно работающих спецов, выполняющих директивы мои и ВСНХ, что вы делаете? Вместо того, чтобы созвать заводское собрание и на нем заклеймить виновных, — вы делаете глухое ухо — якобы не слышали, что у вас инженеров бьют. На вас должна полностью лежать вся ответственность за проводимые меры, а вы эту ответственность перекладываете на голову беспартийного технического персонала. Это позор! Вы члены правящей, управляющей партии. Вам нужно на всех постах стоять на первом месте и своей работой давать другим пример. Вы этого не делаете. В басне вол пашет, тащит тяжелый, плуг, а муха, усевшаяся на шее вола, кричит: мы пахали. Вы — эта муха. Заявляю, что тех из вас, кто не, будет грудью защищать технический персонал от незаслуженных им оскорблений, буду увольнять, привлекать к ответственности". 

[…] Было бы большим упущением, если бы я не рассказал более подробно, чем сделал до сих пор, об отношении Дзержинского к беспартийному составу активных работников ВСНХ, промышленности, к техническому персоналу. Оно несомненно было очень благожелательным, отнюдь не менее, чем у Рыкова. В 1924-1925 гг. преследования и аресты совершались по всей стране, однако в ВСНХ и в промышленности их почти не было. Недаром после его смерти многие инженеры говорили, что при Дзержинском могли спать спокойно. В благожелательности к техническому персоналу у него явно преобладали утилитарно-практические соображения. Дзержинского, кажется, не очень страшило, что в голове человека бродят антисоветские идеи; по его мнению, гораздо важнее, как он работает, полезен ли он для "ведомства ВСНХ", для промышленности. О Е. С. Каратыгине многие ему шептали: "Это действительный статский советник, реакционер, вспомните, какие речи он держал во время своей командировки за границей?" Дзержинский все это превосходно знал, за антисоветские речи Каратыгина за границей он и убрал его из редакции "Торгово-промышленной газеты". Но дальше этого репрессии не пошли, и, так как тот был знающим и полезным человеком, Дзержинский дал ему возможность работать над рядом важных вопросов. Каратыгин, например, был председателем секции, изучавшей в ВСНХ вопрос о пятилетней перспективе развития сельского хозяйства и его связи с промышленностью. "В тюрьму посадить человека не трудно, во много раз лучше, если человек, заслуживающий тюрьмы, будет все-таки не в ней, а на свободе делать полезную для общества работу". […] 

При всяких столкновениях или недоразумениях, возникавших между техническим персоналом и командующими коммунистами-хозяйственниками, Дзержинский, почти как правило, становился на сторону технического персонала. Повторяя слова Ленина, он указывал, что ycтановлению должного отношения к специалистам мешает "комчванство", "коммунистическое чванство": обладатели партийного билета смотрят свысока на подчиненных им людей, хотя те обладают неизмеримо более, чем они, техническими знаниями и более способны управлять технико-экономической частью того или иного треста или предприятия. На эту тему Дзержинский, со свойственной ему откровенностью и резкостью, произнес много речей, и ни одна из них никогда не появлялась в печати в полном виде, всегда в форме очень смягченной, всегда с пропусками наиболее резких слов и мест. Секретарь ЦК — т. е. тот же Сталин, очевидно, следил, чтобы "Феликс" в запальчивости не говорил лишних, слов. Как ни смягчена в отчетах речь Дзержинского на XIV партийной конференции в апреле 1925 г., все же даже из нее видно, в чем Дзержинский упрекал коммунистов-хозяйственников и чего он добивался для технического персонала. 

"Надо покончить с остатками комчванства... Без знаний, без учебы нашей собственной, без уважения к людям, которые знают, без поддержки технического персонала, без поддержки науки... мы... не сможем выполнить той задачи по поднятию производительности труда, которая перед нами поставлена... 

Необходимо создание новых бытовых и дружественных отношений к ним (специалистам), для того, чтобы... отделить непримиримых, которые за пазухой держат камень, от других, которые в большом количестве у нас имеются... Для этого надо дать им какую-то конституцию на заводе и в управлении фабрикой. Вопрос относительно того, чтобы мы подняли на высшую ступень науку и создали товарищеские условия работы нашему техническому персоналу, как низовому, так и верхушечному, является основной задачей, без которой мы экономически победить буржуазную Европу не сможем. Если бы вы ознакомились с положением нашей русской науки в области техники, то вы поразились бы ее успехами в этой области. Но к сожалению, работы наших ученых кто читает? Не мы. Кто их издает? Не мы. А ими пользуются и их издают англичане, немцы, французы, которые поддерживают и используют ту науку, которую мы не умеем использовать". 

Чтобы замечания Дзержинского были понятны, укажу, что в то время русские ученые и инженеры свободно могли помещать и помещали свои работы в иностранной научной и технической прессе. Позднее это стало невозможным. Даже мысль,- не говорю уже попытка,- о помещении статьи советским ученым или техником в иностранной печати рассматривалась как шпионаж и величайшее преступление. 

Стремясь к установлению дружеских отношений технического персонала с коммунистами, Дзержинский стал носиться с мыслью об образовании в Москве какого-то особого клуба, где должна господствовать атмосфера, способствующая сближению коммунистической и некоммунистической частей кадров промышленности. Такого рода клубы, по его мнению, должны возникнуть и в других больших городах СССР. Некое скрещивание, сближение на работе коммунистов и некоммунистов в ВСНХ и в Москве несомненно имело место, но Дзержинский находил, что этот процесс недостаточно интенсивен, а в провинции мало затрагивает технический персонал. 

Не лишены интереса мысли, настойчиво развиваемые Дзержинским в последние месяцы жизни. 

"Мне приходится,- говорил он,- подписывать по ВСНХ множество приказов. Со стороны может казаться, до чего умен Дзержинский! Он все знает и, в совершенстве владея техникой, экономикой, счетоводством и всем прочим, составляет самые разнообразные приказы. Но ведь эти приказы не я составляю, я только их подписываю, доверяя тому или тем, кто мне их предлагает. Однако лица, которое обдумывало, составляло приказ,- нет. Я его замещаю и заслоняю. Это неправильно. Когда кто-нибудь делает открытие или изобретение, его имя становится известным. А вот когда после большой работы Петров или Иванов приходит к убеждению, что нужно такое-то решение очень важного вопроса и в этом смысле должен быть составлен такой-то приказ по ВСНХ, о них никто не упоминает. Приказ идет только за моей подписью. Я прихожу к убеждению, что нужна не одна моя подпись, а еще вторая, указывающая лицо, фактически являющееся автором, творцом приказа. Как это сделать, я еще не знаю, но считаю, что это непременно нужно сделать. Это нововведение, разрушая старые бюрократические формы, будет отдавать должное людям, работающим над улучшением хода и дел нашей промышленности". […] 

Замечания Дзержинского, характерные для умонастроения, для строя мыслей этого "ультраправого" коммуниста, необходимо поставить в связь с одним явлением, способным пять лет спустя казаться созданием фантазии. Я имею в виду исключительно влиятельное положение, занятое в ВСНХ при Дзержинском пятью беспартийными, пятью бывшими меньшевиками, а из них никто не сделал даже малейшей попытки вступить в коммунистическую партию, хотя на этот счет им делались предложения. Очень важное место в Главном экономическом управлении ВСНХ занимал А. М. Гинзбург, в отделе торговой политики — А. Л. Соколовский, в финансовом отделе — А. Б. Штерн, в статистике ВСНХ — ее начальник Л. Б. Кафенгауз, а на посту фактического редактора органа ВСНХ, "Торгово-промышленной газеты",- пишущий эти строки. 

[…] Ленин,- сказал Дзержинский,- часто говорил, что Ю. Ларин любит сплетничать. Это верно. Вот теперь он в разных местах фистулой (у Ларина был пискливый голос.- Н. В.) свистит, что, мол, в ВСНХ — меньшевистское засилие. Пожелаю, чтобы и в других наркоматах было такое же засилие. Это засилие превосходных работников. Разве это плохо? Бывшие меньшевики — Гинзбург, Соколовский, Кафенгауз, Валентинов, как и многие другие, занимающие менее ответственные посты, замечатель ...

... ные работники. Их нужно ценить. Они работают не за страх, а за совесть, всем бы этого пожелал. Мы очень многое потеряли бы, если бы у нас их не было. […]

Абрамий

Не подменяйте одни идеологические штампы другими. "Всё было сложнее и не так"...

Валентинов кстати лично был весьма близок к Дзержинскому ещё до революции и это несмотря на расхождения в политических взглядах .

Так ,что Валентинов был очень хорошо знаком с теми о ком писал .

Абрамий пишет:

очень хорошо знаком с теми о ком писал

Не важно. Он писал со своих идеалогических позиций.

Не был Дзержинский "правым" и

Абрамий пишет:

Проживи он еще десяток лет и, подобно Бухарину и Рыкову, — вероятно, даже раньше их, — кончил бы жизнь с пулей в затылке в подвалах Лубянки.

Невозможно.

Абрамий пишет:

Экономические проблемы 1928-1929 года в СССР результат не НЭПа ,а результат его ревизии , результат безответственной и глупой экономической политики направленной против частника .

Обосновать.

Абрамий пишет:

буржуазных спецов -- т.е. мнимых вредителей .

Были и реальные вредители. И шпионы зарубежных государств/компаний.

Из-за расширения банковской эмиссии нарушилось равновесие между размерами
товарооборота и находившейся в обращении денежной массой. Возникла реальная
угроза инфляции, признаком чего стал уже в сентябре 1925 года рост товарных
цен и все больше ощущавшийся дефицит промышленных товаров первой
необходимости. Крестьянство очень быстро отреагировало соответствующим
образом на эту ситуацию, что привело к срыву плана хлебозаготовок. А это
повлекло за собой невыполнение экспортно-импортной программы и сокращение
доходов от продажи хлеба за границей. Для поддержания устойчивого курса
червонца на внутреннем рынке Госбанк был вынужден постоянно вводить в
обращение золото и инвалюту, чтобы изымать денежные излишки. Но эти меры
приводили не к сокращению эмиссии, а к истощению валютных резервов.
Несмотря на бурное развитие рыночных отношений, в годы < нэпа > сохранялось
жесткое государственное регулирование экономических процессов.
Главным приоритетом в экономической жизни страны в тот период являлось
восстановление и интенсивное развитие крупной промышленности, которая
рассматривалась как основная опора Советской власти в крестьянской стране и
как источник укрепления ее обороноспособности. Но для развития промышленности
нужны были огромные средства, которые можно было извлечь только из сельского
хозяйства через налоги и сознательное установление особой ценовой политики.
Тем самым центральная власть пыталась регулировать основные пропорции
экономического роста. Но на практике это привело к глубоким диспропорциям и
«ножницам цен».Если с 1913 по 1922 год цены на промышленные товары, по
сравнению с ценами на продукцию сельского хозяйства, выросли в 1,2 раза, то к
концу1923 года «раствор» ножниц цен достиг уже 300%, или, другими словами,
чтобы купить плуг в 1913 году хватало 10 пуд. ржи, а в 1923 году требовалось
уже 36 пуд. ржи. Такая политика цен
позволяла проводить неэквивалентный товарообмен между городом и деревней,
изымать из сельского хозяйства немалые средства.
Осенью 1923 года в стране разразился так называемый «кризис сбыта».
Желание получить максимальную прибыл в условиях хозрасчета толкало работников
ВСНХ, руководителей трестов и синдикатов до предела поднять цену на «свой»
товар. Был собран хороший урожай, но крестьяне не торопились сдавать хлеб по
низким ценам, поскольку они не компенсировали затраты на производство.
Относительно низкая покупательная способность крестьян привела к затовариванию
складов не только сельскохозяйственными машинами, но и самыми простыми и самыми
необходимыми средствами сельхозпроизводства: косами, боронами, плугами и т.д.
Государство было вынуждено вмешаться в процесс ценообразования,
административным путем снизить цены на промышленные товары, повысить закупочные
цены на сельскохозяйственную продукцию и организовать дешевый кредит для
крестьянства. Это обеспечило растущий спрос деревни. Кризис был преодолен
.
Тем не менее, обстановка в деревне оставалась напряженной. Правительство
осуществляло четкую социально ориентированную политику в аграрном секторе,
поддерживая беспомощные бедняцко-середняцкие хозяйства, создавая так называемый
«культ бедноты». Беднякам предоставлялись льготные кредиты, снижались
налоги, их снабжали семенами, рабочим скотом, инвентарем, но, как правило, все
это мало помогало таким хозяйствам.
В то же время, правительство всемерно сдерживало развитие хозяйств зажиточных
крестьян—кулаков. По отношению к этим хозяйствам постоянно проводились
уравнительные переделы земли, изъятие земельных излишков, что влекло за собой
дробление крестьянских дворов, снижение их мощности и урожайности.
Следствием провозглашенной политики «ограничения кулачества» стало
снижение во второй половине 1920-х годов товарности крестьянских хозяйств, их
рыночной ориентации. Постепенно снижался объем сдачи зерна в государственные
фонды.

Процесс < свертывания > < НЭПа >

Процесс < свертывания > < нэпа > начался постепенно и вроде бы ничто его не предвещало.
Экономическое развитие в 1924/1925 хозяйственном году еще не ощущало замедления
темпов роста. Но к середине 1920-х годов пропорции обмена между промышленным и
сельскохозяйственным секторами экономки стали заметно нарушаться.
Промышленность не поставляла в деревню нужного количества своей продукции.
Сельское хозяйство, в свою очередь, с перебоями снабжало города сырьем и
продовольствием, а также сдавало недостаточное количество зерна на экспорт для
закупок за границей необходимого промышленного оборудования. Таким образом,
осенний кризис хлебозаготовок 1925 года был не случайным, а закономерным
явлением.
Крестьянство не стремилось расширять свое производство, так как промышленные
товары становились все дороже.
Во второй половине 1926 года перед правительством встал вопрос, в каком
направлении будет развиваться экономика дальше.
«Новая оппозиция» настаивала на возвращении к принудительным методам изъятия
сельскохозяйственной продукции, заменив известный лозунг «лицом к деревне».
«Правые уклонисты» все еще держались принципов «хозрасчетного социализма».
Вопрос о хлебозаготовках превращался из чисто хозяйственного в политический.
От его решения зависела судьба < нэпа >, будущее «хозрасчетного социализма».
Заготовительный кризис, трудности с продовольствием позволили Сталину
разгромить «новую оппозицию». Постепенно государство возрождало чрезвычайные
меры времен «военного коммунизма». С этой целью уже в конце 1927 года
началась конфискация «хлебных излишков», незаконные обыски крестьянских
амбаров, установление постов на дорогах, препятствовавших привозу хлеба на
городские рынки.
В деревни из городов были направлены тысячи членов партии для принудительного
изъятия хлеба. На поиски спрятанного зерна привлекались воинские части, а
также деревенские бедняки, получавшие от этого выгоду.
В открытых выступлениях 1928 года Сталин еще требовал отменить различные
нарушения «революционной законности» по отношению к крестьянам, называя их
«рецидивами продразверстки», и даже настаивал на некотором повышении
заготовительных цен на хлеб. Но на закрытых пленумах ЦК Сталин требовал
применения к кулакам жестких мер, ускорения процесса коллективизации, резко
критиковал «некоторых товарищей», выступавших за развитие нормальных рыночных
отношений в деревне. Он считал, что надо без колебаний демонтировать шатающийся
механизм рыночной экономики, заменив его командными методами, которые полностью
отвечали социалистическим идеалам. Начинать этот демонтаж Сталин предлагал с
деревни, не дожидаясь, пока она снова поднимется против Советской власти
.
В итоге < нэп > был полностью свернут. Итак, следует признать, что
заготовительные кризисы 1926-1928 годов означали полное < свертывание > новой
экономической политики, так как она вписывалась лишь в обстановку
«гражданского мира». Командная же система могла существовать только в
условиях чрезвычайного напряжения сил, путем устрашения, террора, что
противоречило < нэпу >.
Широко распространено мнение о том, что < свертывание > < нэпа > произошло в ответ на
внешнюю опасность «капиталистического окружения», которая заставила СССР
проводить форсированную индустриализацию за счет других секторов экономики и
снижения уровня потребления. Однако угроза войны была лишь предлогом для
< свертывания > < нэпа >. На самом деле существовали более глубокие причины.
< Свертывание > < нэпа было выгодно определенным влиятельным силам внутри страны, а
именно, бюрократическому аппарату, который имел собственные интересы,
отличные от интересов рабочих и крестьян. Сразу же после революции аппарат
стал жить в соответствии с этими интересами, подчиняя себе всю экономическую
и политическую жизнь страны.

Что-же касается "вредителей" , то для авторов "Молота Ведьм" были реальны и ведьмы ,колдуны и прочие вредители и агенты нечистого .

Для антисемитов существование всемирного еврейского заговора тоже вещь вполне реальная .

Что -же касается "Шахтинского дела" , то этот и бывшие позже подобные процессы вместе с делом "Врачей убийц" явные и притом шитые белыми нитками провокации властей ,в чем кажется ни один разумный человек и не сомневался .

 И все же < нэп > обеспечил какую-то стабилизацию и восстановление хозяйства. Однако вскоре после его введения первые успехи сменились новыми трудностями. Их возникновение объяснялось тремя причинами: дисбалансом промышленности и сельского хозяйства; целенаправленно классовой ориентацией внутренней политики правительства; усилением противоречий между многообразием социальных интересов разных слоев общества и авторитаризмом большевистского руководства. 
  Необходимость обеспечения независимости и обороноспособности страны требовала дальнейшего развития экономики, в первую очередь, тяжелой промышленности. Приоритет промышленности над сельским хозяйством выливался в перекачивание средств из деревни в город путем ценовой и налоговой политики. На промышленные товары сбытовые цены искусственно завышались, закупочные цены на сырье и продукты занижались («ножницы» цен). Сложность налаживания нормального товарообмена между городом и деревней порождало также неудовлетворительное качество промышленной продукции. Осенью 1923 г. разразился «кризис сбыта», затоваривание дорогими и плохими промтоварами, которые население отказывалось покупать. В 1924 г. к нему добавился «кризис цен», когда крестьяне, собравшие хороший урожай, отказались отдавать хлеб государству по твердым ценам, решив продать его на рынке. Попытки заставить крестьян сдавать хлеб по продналогу вызвали массовые восстания (в Амурской области, Грузии и других районах). В середине 20-х годов упал объем государственных закупок хлеба и сырья. Это снизило возможность экспорта сельскохозяйственных продуктов и, следовательно, уменьшило валютные поступления, необходимые для покупки промышленного оборудования за границей. 
  В стране царил < нэп >, судорожные попытки правительственных учреждений справиться с накатывающими друг за другом кризисами — продовольственным, финансовым, топливным, транспортным, сырьевым, основного и оборотного капитала и т. д. — только усугубляли ситуацию. Выход виделся в решительных и научно обоснованных методах. Начали создаваться институты, различные экономические лаборатории, группы, в которые привлекалась старая профессура, а также молодые пролетарские кадры. 
  С < нэпом > связана значительная часть научной деятельности Н. Д. Кондратьева, назначенного в начале 1923 г. заведующим Конъюнктурного института. Начало < нэпа > ознаменовалось тяжелейшей разрухой. От голода погибло 5,2 млн. человек. Засуха в Поволжье не первопричина голода. Это всего лишь обстоятельство, усугубившее печальную действительность. Голод был до засухи и не прекратился с получением урожаев, ранее в России невиданных. В 1921 г. сельскохозяйственная товарная продукция оценивалась в 1740 млн. довоенных, «золотых» рублей, промышленная — в 1710 млн., а излишки хлеба на продажу — в 550 млн. рублей. Примерно ту же сумму «город» мог выделить «деревне» на обмен ширпотреба. По всем «цивилизованным» экономическим законам обмен должен был состояться. Однако он не состоялся. Город затоварился невостребованным «деревенским» товаром: косами, серпами, хомутами и т. д. Деревня же гноила хлеб, испытывая товарный голод на те самые промизделия, что скопились на городских складах, но в товарный обмен не вступала. А в целом и город, и деревня пухли от голода и ходили в обносках. Причина этого состоит в том, что цены в России и ранее складывались не на основе спроса — предложения, а регулировались государством. Либерализация цен в начале < нэпа > тут же создала «ножницы» цен в торговле. Как их преодолеть? Этот коренной вопрос российской экономики стоял во главе угла всех научных поисков Кондратьева. 
  В 1922 г. у Кондратьева появилась наконец возможность опубликовать свое первое комплексное исследование национального рынка — «Рынок хлебов и его регулирование во время войны и революции». Скрупулезно исследуя причины, выдвигавшиеся в экономической литературе того времени для объяснения «феномена» российского национального рынка, и соглашаясь с объяснениями роста цен (изменение посевных площадей, урожайности; изменение товарности хлебов вследствие перераспределения посевных площадей и сборов хлебов между владельческими и крестьянскими хозяйствами; нарушение сложившегося народнохозяйственного баланса производства и потребления хлебов; недостаток товарных хлебов как таковых: неразвитость транспорта и изменение направления движения товарных потоков и т. д.), Кондратьев выдвигает в качестве главной причины беспрецедентного роста этих цен «разрушение единства национального рынка», вследствие чего набрала обороты «повышенная спекулятивная игра на разницу во времени и пространстве». На начальном этапе развала целостности национального рынка, как пишет Кондратьев, разрушительную роль сыграл банковско — биржевой спекулятивный ажиотаж, который сломал систему государственных финансов, лишив тем самым государство возможности регулировать рынок посредством «косвенных» рычагов, т. н. налоговыми, кредитными и другими ценообразующими факторами. Начались судорожные поиски методов непосредственного, то есть командно-административного воздействия на товарный обмен, поиски методов «собирания» национального рынка. 
  Рассматривая соотношение твердых и вольных цен за весь исследуемый период (1914 — 1919 гг.), Кондратьев констатирует их нарастающее резкое расхождение, делает вывод, что «политика твердых цен была бессильна овладеть движением цен, устранить вольные нелегальные цены, дуализм цен вольных и нелегальных». Не следует из этой цитаты делать вывод, что Кондратьев был сторонником вольных цен и нерегулируемой рыночной экономики. Здесь он констатирует, что идея замены «стихийных факторов хозяйственной жизни рациональными неизмеримо труднее при ее осуществлении, чем при ее теоретическом и идеологическом конструировании». Этому выводу Кондратьев остался верен и в условиях, когда власть начала «подталкивать» процессы формирования планово-централизованной экономики. И то, что профессор Кондратьев всегда отдавал предпочтение органичным формам хозяйственной жизни перед теоретически сконструированными, вызовет в конечном итоге недовольство власти. Уже в начале 20-х годов она расценит такую позицию как «профессорскую импотентность», а в конце 20-х — как «вредительство». Кондратьев же закончит свой «Рынок хлебов...» выводом о том, что перед Россией объективно назрела потребность в обобщении накопленного опыта государственного регулирования и выработки на его основе материального плана организации снабжения всей страны как «рационализированной формы хлеботоварного движения от района и стадии заготовок до района потребления и до стадии начала распределения продуктов между потребителями». 
  Cпустя полгода после того, как будут напечатаны эти строки, в «нэповской» России будут введены порайонные, централизованно-рассчитанные нормы заготовок продовольственных, сырьевых продуктов и технических культур, а также соответствующие им (по стоимости) нормы завоза промышленных изделий в районы заготовок. Но спустя еще полгода < нэп > «регульнет» (по выражению Троцкого) советскую власть и ее плановые установки. Над «нормами» придется «конструировать» еще что-то, чтобы добиться результата, удовлетворяющего большинство населения. 


  Тенденция развития планово-рыночной экономики «нэповского типа» Кондратьевым была подмечена еще до введения самого < нэпа >. С его же началом Кондратьева волновала уже другая проблема. На основе проведенных исследований он убежден, что падение хлебных цен, стабильно наблюдаемое в России с 80-х гг. прошлого столетия, будет продолжаться, и в условиях < нэпа > «мы обречены еще на длительный период низких хлебных цен». Проблема хлебных цен действительно стала одной из ключевых проблем < нэпа >. Всякие попытки их регулирования завершались неудачами. Нормированное регулирование товарооборота, его планирование на продолжительный срок в условиях колебаний «крестьянских цен» сводило на нет все усилия планирующих органов. Что именно в проблеме цен заключается судьба «рыночно-нэпмановской смычки» города с деревней, власть осознала в полной мере только в 1927 г., когда эта «смычка» уже «приказала долго жить». Кондратьевым же вопрос о ценах был вынесен на правительственный уровень еще в феврале 1923 г. Тогда им впервые был прочитан на Президиуме Госплана подробный доклад «О ценах на хлеб в связи с относительным падением их». В докладе отмечалось, что «низкие цены на хлеб оказывают неблагоприятное влияние их на промышленность, где они, сжимая рынок, создают угрозу понижения продукции, а также зарплаты. Далее, они угрожают и государственным финансам, ибо понижают платежеспособность населения и сжимают оборот промышленности и сельского хозяйства». 
  Правильность кондратьевской теории (депрессия мирового сельского хозяйства конца 20-х гг.) была подтверждена процессами в экономике России конца 20-х гг. Предчувствие «великого перелома» стало ощущаться в обществе в относительно благополучный период < нэпа > — в 1925-1926 гг. Всеобщее недовольство охватило страну. Председатель ВСНХ Ф. Э. Дзержинский в письме к Председателю ЦИК — РКИ В. В. Куйбышеву просьбу о своей отставке обосновал кратко: «Полное бессилие». Из этого письма ясно было одно — правительство, хозяйственные органы вновь потеряли контроль над текущими событиями. Если не найдем «единую линию» и «потерянный темп», заключал Дзержинский, «страна найдет своего диктатора». 
  Попытка упорядочить деятельность существовавших тогда народнохозяйственных структур (трестов, синдикатов, товарных и фондовых бирж, банковской системы) на почве сложившихся между ними договорных соглашений закончилась безрезультатно. Каждое ведомство, Каждый наркомат, ВСНХ, республиканские СНХ и местные плановые органы разрабатывали свой вариант перспективного плана. 
  практической деятельностью, связанной с конкретными хозяйственными делами, Кондратьев невольно оказался втянутым в борьбу партийных вождей за власть. Н. Д. Кондратьев был арестован в июле 1930 г. и расстрелян в сентябре 1938 г. 
  Для выхода из кризиса правительство предприняло ряд административных мер. Было усилено централизованное руководство экономикой, ограничена самостоятельность предприятий, увеличены цены на промтовары, повышены налоги для частных предпринимателей, торговцев и кулаков. Это означало начало < свертывания > < нэпа .

Абрамий пишет:

«политика твердых цен была бессильна овладеть движением цен, устранить вольные нелегальные цены, дуализм цен вольных и нелегальных».

Не подтверждено историей.

Абрамий пишет:

ни один разумный человек и не сомневался

Разумные люди думают а не штампы "дерьмократов" повторяют. Сравните 30-е и 90-е годы. Особенно касается руководителей предприятий и "олигархов"

Абрамий пишет:

этой целью уже в конце 1927 года
началась конфискация «хлебных излишков»,

А про "военную тревогу"! 1927 года Вы слышали?

Разумные люди думают а не штампы "дерьмократов" повторяют. Сравните 30-е и 90-е годы. Особенно касается руководителей предприятий и "олигархов"
Абрамий пишет:

Если я напишу ,что я о вас сейчас думаю , то вы будете весьма недовольны .

«Покорнейше прошу освободить меня от занимаемой должности Председателя НТС ВСНХ черных металлов по нижеследующим мотивам:

1) С переходом власти в руки большевиков я честно, добросовестно начал с ними работать. Проф. Федоровский подтвердит, что еще с марта 1918 г. на запрос товарища Савельева я вполне добросовестно указал на Уральско-Сибирский продукт как на сырье, которое может обеспечить Великороссию железом на случай отделения Украины, грозившего тогда, и рекомендовал правительству твердую линию поведения по отношению к Украине.

2) Идеология моя осталась прежней без изменения: факт бесспорного перехода власти в какие-либо руки делает новое правительство законным. Вследствие этого на новое правительство ложится обязанность защиты интересов русского народа среди других, а моя обязанность, как честного гражданина, помогать ему в этом.

3) Большевики объявили, что они делают опыт создать государство на коммунистической семье... После они изменили свою платформу и перешли на позицию государственного социализма и пригласили интеллигенцию с ними работать.

Я ни одной минуты не задумался принять это предложение, хотя совершенно был убежден, что учение Карла Маркса — отсталое учение, уже потерявшее всякую почву. Оно было создано в период развития мускульного труда и почти полного отсутствия технических знаний в промышленности. Теперь картина резко меняется и я совершенно убежден, что через 50 лет никакого пролетариата не будет: как труд рабов, необходимый в древние времена, заменился работой пара и гидравлической силы, так и труд пролетариата заменяется электричеством. Наш инженерный идеал, зарю которого мы уже видим в железопрокатных заводах Америки, — это завод без рабочих. Это даст людям такое обилие жизненных ресурсов, что в классовой борьбе не будет смысла. Капитализм прекрасно справляется с задачей насаждения этой будущей культуры: правительство С. А. С. Штатов уже сейчас в 12 раз богаче русского и во столько же раз обеспеченнее жизненными ресурсами. Из сказанного очевидна одиозность диктатуры мозолистых рук, но власть в России находится у большевиков. Это факт – с ним надо мириться. Большевики хотят сделать опыт создания социалистической постройки государства. Он будет стоить очень дорого. Но татарское иго стоило еще дороже; однако, только благодаря татарской школе, русские сделались государственной нацией. Временный упадок и ослабление нации с избытком покрывается выгодами такой школы. Увлечение большевизмом сделает русскую нацию такой же сильной, как американцы. Подавление большевиками личной инициативы в торговле и промышленности, бюрократизация промьшшенности и всей жизни сделают русских – нацией инициативы, безграничной свободы. Большевики излечат русских от национального порока беспечности и, как следствие ее, – расточительности. За это стоит заплатить. Вот почему приветствую этот опыт, как бы тяжелы ни были его последствия для современного поколения.

Но опыт надо вести честно до конца с обеих сторон. Только честная постановка опыта сделает его убедительным и полезным. Это возлагает обязанность: а) работать не за страх, а за совесть, б) честно учитывать результаты своего опыта, иметь мужество видеть свои неудачи и не валить с больной головы на здоровую.

Но видим ли мы честную постановку в современных условиях? Нет! Нашлись продажные души, которые, вводя в заблуждение бывших владельцев промышленных предприятий, нашли способ выманивать у них деньги за якобы вредительство, которое они якобы будут производить, находясь на службе большевиков. Для всякого ясно, что это был неблаговидный прием выманивания чужих денег и только. Настоящее подлинное вредительство есть легенда, а имел место только шулерский прием. Как отнеслись к этому большевики? Спокойно? Как к простой проделке шулеров? Нет. Они раздули < шахтинское > < дело , сделали из него мнимую угрозу срыва всей промыш-ленности, взяли под подозрение всю интеллигенцию, арестовали множество инжене-ров, возбуждают серию дел. По каким мотивам было так поступлено? Мотивов такого неспокойного отношения большевиков может быть два:

1. Большевики струсили измены и, действительно, потеряли голову и начали делать глупости, но я решительным образом отвергаю эту версию.

2. Первое и несомненное поражение на промышленном фронте, испытанное большевиками, не признаетея ими как поражение принятой ими системы управления промышленностью. Для этого у них не хватает еще мужества, и они ухватились за шахтинский процесс как за возможное оправдание своих неудач.

   Не признав своей вины, что цены товаров поднимаются, производительность труда не растет, нация не богатеет, даже хлеба не стало, большевики стали искать виноватого в своих поражениях и ухватились за проделку шайки мазуриков как за оправдание.

   Они объявили виновным за поражение на фронте промышленности вредитель-ство всей интеллигенции. Официально это было отвергнуто, но факты показывают другое. К чему поведет такой перенос с больной головы на здоровую, предсказать не трудно. Он приведет к окончательной гибели промышленности, к катастрофам, результаты которых предвидеть невозможно. Доказать это не трудно. Раз всякое деяние специалиста рассматривается с точки зрения прокурора и все техники-специалисты находятся под подозрением, то паралич административной машины неизбежен. Действительно, допустим, что мы рассматриваем какое-либо дело, оно может иметь два решения: приняв первое, мы можем надеяться на опреде-ленные выгоды и рискуем определенными убытками, приняв второе, мы можем получить другие выгоды и рискуем другими убытками. Подумавши и подсчитавши, мы решаем идти по одному из этих путей и, на наше несчастье, терпим неудачу. Решение принесло убыток. «Вы знали, что ваше решение может дать убыток?» — «Знал». — «И все-таки приняли его?» — «Да».— «Вы вредитель. Мы сумеем с вами расправиться». При неудаче такой вывод прокурора неизбежен... какое бы решение вы ни приняли, промышленность же без риска существовать не может. Что же остается делать специалисту? Очевидно, из личной безопасности не принимать никаких решений, не давать правительственным органам никаких твердых директив, твердого руководства. Надо писать, отписываться, устраивать комиссии, обследовать и т. д., обеспечивать себя от несения всякой ответственности, В результате — паралич промышленности и даже — голод.

   Что же должен делать я, для которого ясно, куда мы идем? Я честный человек. Писать, говорить, печатать? Свободного слова нет, свободной печати нет... Остается молчать и делать вид, что служишь... Мы, дескать, люди маленькие... и ждать неизбежной катастрофы.

   Большевики, раздавив капитализм, уничтожили класс независимых от прави-тельства людей. При царском порядке земельное дворянство, купечество и промыш-ленники, люди так называемых свободных профессий, были совершенно свободны и независимы от правительства. Они смели свое суждение иметь, и таким образом существовало независимое общественное мнение, к которому царское правительство могло прислушиваться. Сейчас в России независимых людей нет. Все интеллигенты сделались людьми 20 числа, голодом принуждены быть послушными рабами. Поэтому все молчат...

   Будет ли честно с моей стороны молчать и служить в качестве председателя НТС черных металлов, если я убежден, что это учреждение может работать плодотворно только при полном доверии к нему правительственных органов и, напротив того, при возведенном в принцип недоверии – плодотворно работать не может?

   Можно ли стоять во главе учреждения, когда я убежден, что в моих сотрудниках подорвана возможность твердости голосов, мыслей и советов, что ради осторожности им придется давать двусмысленные реплики и все время думать, чтобы не дать прокурору возможности обвинить их во вредительстве.

   Совершенно очевидно, что честный и независимый человек служить в этих условиях не должен. Он обязан снять с себя свои обязательства по службе, раз он убежден, что без доверия никакая здоровая деятельность этого учреждения невозможна.

   Вот мотивы моего отказа. Я буду продолжать работать в бюро М.Т.К., в котором самый факт передачи мне заказов свидетельствует о доверии моих клиентов. Я буду делать нужное и полезное дело и не буду себя чувствовать виновным перед властью, доверившей мне ответственную часть.

   23 сентября 1928 г. Горный инженер ГРУМ-ГРЖИМАЙЛО»

Абрамий пишет:

вы будете весьма недовольны

Ладно. Значит разговор не сложился...

Абрамий пишет:

«Покорнейше прошу освободить меня от занимаемой должности Председателя НТС ВСНХ черных металлов по нижеследующим мотивам:

И что? Вы всерьез думаете, что история делается личностями?

Абрамий пишет:

Я ни одной минуты не задумался принять это предложение, хотя совершенно был убежден, что учение Карла Маркса — отсталое учение, уже потерявшее всякую почву. Оно было создано в период развития мускульного труда и почти полного отсутствия технических знаний в промышленности.
...
Теперь картина резко меняется и я совершенно убежден, что через 50 лет никакого пролетариата не будет: как труд рабов, необходимый в древние времена, заменился работой пара и гидравлической силы, так и труд пролетариата заменяется электричеством. Наш инженерный идеал, зарю которого мы уже видим в железопрокатных заводах Америки, — это завод без рабочих.

Э...гражданин не вполне разбирался в том, о чем пишет. Сейчас тоже полно таких знатоков, которые профнепригодны даже в качестве инженеров. Пролетарий — это, если учить матчасть, любой наемный работник, который не имеет собственных средств производства и нанимается поэтому к капиталисту, каковой такие средства имеет. Есть разные виды пролетариев, в том числе и промышленный пролетариат. Инженер (теперешний, который не имеет подчиненных, например программист) — это тоже классический пролетарий, который также, как и пролетарий 1848 г. создает своим трудом капитал капиталисту и т.п.

Непонятно, к чему пересказывать разный невежественный бред.

К тому же бред сильно отдает антисоветчиной, имеет признаки преступления, предусмотренного ст. 58.13 УК РСФСР. Изолировать надо.