Да не зайдет солнце Македонии (еще одна развилка диадохов) ¶
12-й день месяца пианепсион, 3-й год 118-й Олимпиады, Малая Азия, окрестности Дорилея
Склизкий, противный осенний ливень, верно, давно бы смыл всю твердь этих забытых Олимпийцами мест в пучины морские, не будь они так далеко от царства Посейдона. Но и без того неприятностей он причинял изрядно. Во всяком случае, солдатам, расположившимся лагерем у подножья высокого, но пологого холма, никакой радости от слез небесных сфер не было. На усталых от дневных работ, измазанных грязью бойцах не было ни одного сухого места; наиболее удачливые укутались в шкуры, хоть как-то спасавшие от потоков воды и вяло богохульствовали, глядя на происходящее безобразие.
В небольшом доме посередине наспех сооруженного на месте деревушки горных жителей частокола, публика была куда почище — во всех смыслах — но настроения царили столь же унылые. Рассевшиеся по скамьям офицеры кисло глядели на приготовленную снедь, впечатлившую бы рядового воина, но куда как скромную в сравнении с блюдами, которые подавались на пирах во дворцах Антигонии на Оронте. Эх, Антигония...
Пока благородные македонские военачальники предавались невеселым мыслям, в помещение вошел сам хозяин походного празднества. Беловолосый глубокий старик, он сохранил выправку и резвость настоящего воина. Его единственный глаз — на месте второго зиял ужасный шрам искрился жизнелюбивым весельем. Он был облачен в простую тунику на голое раскрасневшееся от горячих водных процедур тело.
— В такую погоду нет ничего лучше доброй ванны с солью! — довольно крякнул он, оглядев собравшихся, вскочивших с мест, чтобы почтить повелителя, — Что грустим, благородные македоняне? Скоро эта война закончится.
Презрев формальности, он, не садясь, оторвал себе кусок бараньего бока, мощно откусил и запил вином.
— Да, скоро закончится. Недолго осталось этому ослу сопротивляться. Неделю, крайний случай две — и ему конец. Я думаю, они уже жуют свои ремни. В общем, к началу следующего месяца наш грозный повелитель одризов и прочего сброда будет обедать здесь в качестве почетного пленника.
— Василевс, а что происходит на востоке? — спросил старика офицер лет тридцати с густой черной бородой, по которой текли капельки вина, — Доходят слухи, что Селевк возвращается из Индии с огромным войском...
— Беспокоишься за свои поместья в Сирии, Эвдамид? — перебил его царь. — Понимаю... Но ничего, покончим с Лисимахом и займемся им вплотную. По моим сведениям, он еще не перешел Евфрат. Подкрепления, обещанные ему Птолемеем, задерживаются. Рыжий пройдоха что-то не особенно рвется вступать в эту войну. Помнит, подлец, о Саламине, где Деметрий хорошо ему намял бока. — хихикнул старец. — Пока суд да дело, мы уже соберем все свои силы и ударим на него. Никакие слоны Селевку не помогут. А уж потом нам будет чем поживиться из сокровищ, которые он награбил в Индии...
Разговор о военно-стратегических материях был прерван шумом и воплями, раздавшимися из-за стены. В дом вбежал стражник.
— Ваше Величество, — заявил он извиняющимся тоном. — Тут, значит, такая штука, солдаты пришли, с пленным, говорят, дело срочное.
— Лучшего времени не нашли, значит? Подождут до утра. — Он оглядел собравшихся за столом офицеров. — Хотя... ладно, пусть, войдут. Надеюсь, сообщение действительно важное, иначе этим чрезмерно ретивым служакам не поздоровится.
Между тем, шум за стеной усилился и, не дожидаясь приглашения, через пару мгновений из-за порога появился бравого вида высокий молодой офицер с густой темной шевелюрой, с которой ручьями лилась вода. Чувствовалось, что в этот день он не рассиживался по палаткам.
— Василевс, — церемонно сказал он, поклонившись и затем представился. — Лохаг Каллимед. Прошу прощения за беспокойство, но мои парни взяли ценного языка. Говорит, что Лисимах приказал всем офицерам организовать отход.
В этот момент в помещение вломились два дюжих гипасписта, держащих под локти еще более могучего воина — футов, наверное, семи высотой. Руки русоволосого гиганта были стянуты за спиной кожаными ремнями.
— Вот он. — продолжил молодцеватый лохаг. — Бойцы взяли его в соседнем лесу, видимо, решил сбегать на прощание к девке в соседнюю деревню. Наверное, эти оболтусы его бы на месте и порешили, да вот я случился рядом. Просил сохранить жизнь за ценные сведения.
Гипасписты отпустили пленника и тот, шатаясь и дико вращая серыми полубезумными глазами, побрел к столу, где вперил свой взор в офицера в богато украшенной тунике, сидевшего чуть слева от царя.
— Вазилеуш! — проговорил он. — Меня есть Дизон из народа бессов, служить Лисимаху...
— Да не там василевс, болван. — вмешался Каллимед. — Вот же он, справа.
— Варвар, — уныло констатировал один из гипаспистов. — Овце..б фракийский.
Поняв свою ошибку, Дизон повернулся к царю и бухнулся на колени.
— Вазилеуш! — повторил он. — Меня приказ дать собирать мой тысяча. Лисимах-вазилеуш говорить — будем уходить. По полночной дороге, на гору..
— Так ты тысячник? — удивился Антигон. — Ну надо же, вот ведь порядки у Лисимаха. Так значит уйти решил. Умно, умно... Втихаря под дождиком... а там дороги размоет, не догонишь уже. Ловко он это придумал.
— А не врет он, чтобы свою варварскую шкуру спасти? — поинтересовался офицер, которого Дизон поначалу признал за царя.
— А это мы, Асандр, сейчас и проверим. Поднимай продромов, пусть проедут к северной дороге и посмотрят, что там делается. Наверное, они уже начали выступать. В общем, извините, господа военачальники — а попойка отменяется. Пить будет завтра — но зато по поводу, хе-хе. Значит так, варвар: сейчас подробно рассказываешь мне обо всем, что слышал от своего «вазилеуша». И если в чем-нибудь соврешь — я из тебя душу твою бессмертную выну.
— Меня не лгать! Гебелейзис убить! — фракиец довольно живописно попытался изобразить бьющую по голове молнию.
— Вот и хорошо...
дорога близ Дорилея, днем спустя
— Ну что, нашли? — нетерпеливо спросил Антигон у подъехавшего к нему Асандра.
— Да, василевс... — офицер достал из-за спины мешок и вытряхнул его. Из мешка прямо под ноги царя выкатилась покрытая запекшейся кровью голова. Один из гетайров помог царю спешиться и тот взял голову в руки.
— Эх, Лисимах... Не будь ты такой... хитрый, жил бы себе поживал до сих пор, — тихо сказал Антигон. — Не на того полез, приятель. Тело-то хоть найдено? — обратился он к Асандру.
— Да, господин.
— Похороните его. С царскими почестями! Пусть напоследок порадуется.
Антигон затем подозвал своего писаря.
— Папирус при тебе? Сейчас будешь писать, срочно. В общем, так: «Возлюбленный сын мой Деметрий! Обстоятельства, к счастью для нас, изменились. Если ты уже успел прочитать мое предыдущее послание, то знай: исполнять описанные в нем приказы не следует. Лисимах мертв, а сним улетучился и тлетворный дух, которым он заразил наши земли в Малой Азии. Препелай опасности не представляет, а Селевк еще слишком далеко. Решай судьбу Македонии, и только потом собирай войска для Малой Азии».
— Эй, Алкета! — подозвал старый царь еще одного офицера. Найди-ка мне самого надежного и расторопного гонца, лучше того, которого мы отослали в прошлый раз. Он должен доставить это послание Деметрию не позднее, чем через две недели.
Фессалия, окрестности Феры, месяцем спустя
Всадник в золотой броне на большом свирепом коне прогарцевал перед рядом фалангитов.
— Убейте этих ублюдков! Выпустите им кишки! Смерть Кассандру! — проорал он.
— УБЬЕМ ИХ ВСЕХ! — взревели в предбоевом экстазе тысячи глоток. — СЛАВА МАКЕДОНИИ! СЛАВА ВАСИЛЕВСУ ДЕМЕТРИЮ!
"The only thing wrong with capitalism is capitalists. They're too damned greedy" (с)
