Мир Аэция Византийского

Флавий Аэций, будущий последний великий полководец Рима, родился в 390 году в Дуросторуме на нижнем Дунае, где его отец Гауденций командовал римскими войсками в качестве дукса Мезии. Позднее Гауденций выступил в составе армии Феодосия Великого против Евгения и Арбогаста, участвовал в битве на Фригиде, а по смерти Феодосия остался на Западе под командой Стилихона. Известно что Гауденций участвовал в экспедиции Стилихона в Африку против мятежного Гильдона, в 398-399 годах был комитом Африки, затем был оттуда отозван Стилихоном, позднее сражался в Галлии под командованием Констанция, получил чин магистра конницы, и наконец в 425 году, встав после смерти Гонория на сторону Иоанна, был убит в Арелате восставшими солдатами вместе с префектом претория Галлии Экзуперанцием.

Проанализировав его карьеру на Западе, можно сделать вывод, что его там отсутствие не внесло бы значительных изменений в ход событий – ни разу Гауденций не сыграл там «незаменимой» роли, и не будь его, у Стилихона и Констанция нашлись бы под рукой не менее толковые офицеры. В то же время возникает вопрос – каковы были бы результаты жизни и деятельности Аэция, если бы он служил не разваливающейся Западной (где ему приходилось всю жизнь заниматься «затыканием дыр»), а начинающей успешно развиваться Восточной империи?

Итак, предположим что перед последним походом Феодосия Великого Гауденций заболел, или получил рану, и не смог принять участие в походе, так и оставшись дуксом в Мезии.

Первое с чем столкнется Гауденций, оставшийся на Востоке – это мятеж Алариха, и учитывая незначительность имеющихся в его распоряжении сил, Гауденций не сумеет воспрепятствовать движению вестготов на Константинополь, а затем, когда Руфин договорится с Аларихом, в этом и не будет необходимости. Зато в следующем же году отец Аэция как дукс Мезии «оказавшийся в нужное время в нужном месте», получит чрезвычайно важное значение – через него пойдут все сношения империи с гуннами. Гауденцию приходилось вести с ними переговоры на Западе, и нет сомнения что он не хуже справится и на Востоке. Ульдин как и в РИ станет союзником империи, и именно под его угрозой Аларих покинет Иллирик и перебазируется в Савию, уйдя с территории Восточной империи. В 400 году именно Гауденцию и никому иному придется вести гуннов Ульдина против отступившего от Константинополя Гайны. Разбив руками гуннов Гайну, отослав его голову в Константинополь и окончательно ликвидировав готскую угрозу на Востоке, Гауденций обеспечит себе блестящую карьеру – в перспективе его однозначно сделают командующим одной из северных армий – магистром Фракии или магистром Иллирика. Поскольку с 410ых годов за гуннов отвечает магистр Иллирика, скорее всего именно там Гауденций и получит командование.

Правда карьерные успехи для Гауденция будут омрачнены одним обстоятельством – никому иному как именно Гауденцию придется отдать сына в заложники гуннам. Но это ему пришлось сделать и в реале.

По смерти Аркадия Гауденций как магистр Иллирика укрепляет северные рубежи, строит крепости и формирует Дунайскую флотилию, как это и в РИ делалось в регентство префекта Антемия. Наконец к 415му году, как и в РИ, уже возмужавший Аэций возвращается к отцу, и как и в РИ – отлично изучившим обычаи и способы войны гуннов.

Таким образом блестящая карьера Аэцию на Востоке обеспечена.

Для ее подкрепления женим Аэция в этом мире на дочери другого выдающегося военачальника времен Феодосия II – гота Плинты, магистра Фракии и консула 419 года. Здесь Плинте и Гауденцию придется воевать бок о бок, так что зело вероятно формирование близких отношений, которые и закрепляются браком детей. В РИ дочь Плинты стала первой женой Аспара, но здесь алану придется подыскать другую супругу.

В 422 году начинается известная война с Ираном. Аэций выступает на восточный фронт во главе наемного отряда гуннов, с коим и отличается в походе Ардабура Старшего в Кордуэну и в знаменитой битве при Нисибине. По результатам кампании Аэций получает чин комита. В 424 году, по окончании войны с Ираном он возвращается на Балканы, отпустив домой гуннов, неплохо прибарахлившихся в персидских землях.

Меж тем на Западе умирает император Гонорий, и презентальный магистр Кастин сажает на трон Иоанна. Феодосий II начинает подготовку похода на Запад для утверждения там законного наследника – сына Галлы Плацидии 5-летнего Валентиниана. В РИ экспедицию возглавил Ардабур, но здесь у восточного двора был более подходящий командующий – магистр Иллирика Гауденций, бывший ближайшим соседом Запада, прекрасно знавший театр боевых действий, и наконец имеющий тесные связи с гуннами. В Константинополе уже знали что узурпатор пытается привлечь гуннов на свою сторону, и этого нельзя было допустить.

В 425 году армия Гауденция выступает на Запад. В отличии от РИ, где Ардабур, зная о том что гунны, вставшие на сторону Иоанна, могут ударить во фланг, пытался организовать морскую переправу из Салоны – здесь Гауденций, имея гуннов на своей стороне, просто прошел через Внутренний Норик и Юлийские Альпы. Как и в РИ Равенна была захвачена, Иоанн казнен, а Валентиниан III провозглашен императором под регентством Галлы Плацидии. И как и в РИ, для укрепления ее власти в Италии был оставлен корпус восточных войск. В РИ его возглавил сын командовавшего экспедицией Ардабура Аспар, здесь – сын командовавшего экспедицией Гауденция Аэций.

Приведенный им наемный корпус гуннов так же остался на службе ЗРИ, но подчинялся Аэцию, что превращало его в некий аналог «смотрящего», поставленного «старшим августом» Феодосием Младшим на Западе.

Положение Западной империи на момент воцарения Валентиниана было отнюдь не блестящее. В последние годы правления Гонория дела ЗРИ благодаря Констанцию шли успешно – после разгрома «Армориканской федерации »Галлию империя плотно контролировала, поселенные в Аквитании вестготы добросовестно несли федератские обязанности, в Испании после блестящих побед короля вестготов Валии вандалы, аланы и свевы были загнаны в нищие Галисию и Лузитанию, а жемчужина Испании – Бетика – вернулась под контроль имперской администрации. Смерть Флавия Констанция была тяжелой утратой для ЗРИ – она лишилась талантливого и авторитетного военного лидера. В последний год правления Гонория разразилась катастрофа – армия презентального магистра Кастина, решившего добить до конца вандалов и аланов в Испании, была наголову разгромлена в Лузитании благодаря измене вестготов. Это привело к потере контроля над провинциями – вандалы захватили Бетику, а в Галлии король вестготов Теодорих с согласия местных римских магнатов отстранил в Аквитании римскую администрацию (точнее переподчинил ее себе) и стал непосредственно управлять провинцией, собирать налоги и пошлины, награждать земельными наделами и пр.. Империя лишилась налоговых поступлений с двух богатейших провинций – Бетики и Аквитании. Воспользовавшись по смерти Гонория междуусобной войной у римлян, варвары продолжили наступление – вандалы захватили Картахенскую провинцию, отбросив римского магистра Астурия в Тарракону, а вестготы вторглись в Нарбонскую Галлию, захватили Нарбон и атаковали Арелат. В это же время франки захватили Колонию Агриппину и Ксантен на Рейне.

Поэтому В 426 году Аэций со своим иллирийским корпусом и с наемным войском гуннов выступил в Галлию. Теодорих был как и в РИ разбит под Арелатом, а в следующем году Аэций заключил мир с вестготами на берегах Гаронны, заставив их отойти в Аквитанию. Теодорих обязался не только не посягать на римские владения в Галлии, но и выступить в Испанию на помощь Астурию против вандалов. Правда захваченные Теодорихом в Аквитании административные полномочия пришлось оставить за ним.

В 428 году Аэций с гуннами выступил против франков, разбил их короля Хлодиона при Гелене и вернул Колонию и Ксантен. Меж тем соединенное войско Астурия, вестготов и переманенных Астурием на сторону Рима свевов отбросило вандалов из Картахенской провинции. В следующем году объединившиеся вандалы и аланы потерпели новое сокрушительное поражение при Августе Эмерите (где погиб король вандалов Гундерих) и были загнаны в Бетику. Казалось ЗРИ вот-вот будет восстановлена в былых владениях. Однако катастрофа разразилась в Африке.

Комитом Африки на 425 год был знаменитый Бонифаций. После смерти Гонория Бонифаций не признал Иоанна императором, объявив себя лояльным мальчику Валентиниану и заручившись поддержкой Востока, стал в Африке практически независимым правителем. Галла Плацидия обещала назначить его главнокомандующим, но, придя к власти в ЗРИ, главнокомандующим сделала Флавия Феликса, который был ее верным сторонником еще при Гонории, до ее изгнания в Константинополь. В то же время Равеннский двор оказался в тяжелом финансовом положении – Испания была практически потеряна, в Галлии шли боевые действия, Паннония занята гуннами, Далмация с Савией уступлены Восточной империи, а в разоренной походами Алариха Италии взять было нечего. В то же время гуннское войско стоило дорого, и недостающие средства было неоткуда взять кроме Африки.

Судя по всему Бонифаций не смог (или не захотел) удовлетворить непосильных требований правительства, либо, собрав какую-то часть налогов и анноны, не отсылал ее Риму, считая необходимым использовать эти средства для организации обороны края от наседавших по всему периметру границ мавритано-берберов, которые как раз в 427 году произвели ряд масштабных вторжений на римскую территорию. Галла Плацидия, обнаружив что не контролирует Бонифация, объявила его мятежником. После провала первой экспедиции комитом Африки в начале 428 года был назначен Сегисвульт, который разбил Бонифация, и овладел ключевыми городами в регионе, Гиппоном и Карфагеном. Припертый к стене Бонифаций сделал вандалам и аланам (которые, как упоминалось выше, к этому моменту были загнаны Теодорихом и Астурием в Бетику), «предложение, от которого невозможно отказаться».

В мае 429 г. вандалы (и ранее примкнувшие к ним остатки разгромленных в Испании аланов) во главе с Гензейрихом переправились в Африку. По одним сведениям, их было 80 тысяч, по другим — 50, включая стариков, детей, юношей и рабов. Продвинувшись в Нумидию, Гензерих наголову разгромил армию Сегисвульта.

Ворвавшись в Африку, которая, по словам Виктора Витенского, являлась замечательной по красоте своей цветущей земли, вандалы вели себя как завоеватели, смотревшие на местных жителей и их имущество как на военную добычу. Малочисленность войск Бонифация и Равеннского двора, ослабленных взаимной борьбой, дали возможность Гензейриху не считаться ни с одной из призвавших его сторон. Бонифаций не имея сил контролировать деятельность вандалов, «раскаялся в своем поступке и в заключении договора с варварами и, давая варварам тысячи обещаний, умолял их уйти из Ливии». Когда выяснилось, что вандалы не обращают внимания на его уговоры, Бонифаций примирился с Равеннским двором, выступил против вандалов, но потерпел поражение и был вынужден отойти в Гиппон-Региум. Вандалы осадили эту крепость, но больше года не могли взять ее. Бонифаций обратился за помощью к Равенне, где с 425 г. находились византийские экспедиционные войска Аэция.

К этому времени Галла Плацидия, укрепив свою власть на Западе, уже тяготилась опекой Восточного двора, и рада была отделаться от Аэция. Но в то же время императрица чрезвычайно дорожила дружбой с гуннами. Были приняты меры чтобы наладить контакты с гуннами помимо Аэция.

События в Африке давали отличный повод для этого. Аэцию (как в РИ Аспару) было предложено отправиться в Африку на помощь Бонифацию, но гунны отказались от морского путешествия – море для них было чуждой и враждебной стихией, а агенты Равеннского двора в тайне агитировали сынов степей отказаться от отправки в Африку. В итоге Аэцию пришлось отплыть в Карфаген со своими иллирийскими отрядами, а гунны, поставленные под командование Литория (италийского офицера, служившего помощником Аэцию во время кампании в Галлии) оказались в распоряжении Равеннского двора и его главнокомандующего Флавия Феликса.

В Африке Аэций, соединившийся с Бонифацием осенью 430 года, не снискал особых лавров (хотя, в отличии от Аспара, и не потерпел разгрома). Сил, оказавшихся в его распоряжении, было слишком недостаточно, меж тем как Гензейрих привлек к союзу несколько мавританских племен, а из местного населения нашел опору в донатистах, особенно многочисленных в Нумидии. В серии боев 431 года продвижение вандалов было остановлено, но выкурить Гензейриха из захваченной Нумидии имеющимися силами не представлялось возможным, подкреплений же не присылали ни Равенна, ни Константинополь. В начале 432 года императрица Галла Плацидия прислала послов для мирных переговоров с Гензейрихом.

За это время гунны пригодились Равенне как нельзя лучше – в 431 году Теодорих, которого после ухода вандалов в Африку римляне в союзе со свевами «попросили» из Испании, вновь выступил против Рима. Литорий в этом же году выступил с гуннами в Галлию, и разбил вестготов. Вестготы снова заключили мир, уйдя в Аквитанию и отказавшись от претензий на испанские провинции, которые, за исключением доставшихся свевам Галисии и северной Лузитании, перешли под контроль имперской администрации. Сразу же после заключения договора Феликс отозвал Литория в Италию и призвал из Паннонии новые отряды гуннов – началось нашествие алеманнов на Норик. Силами гуннов алеманны были разгромлены. Равеннский двор заключил союзный договор с ханом Ругилой, согласно которого Паннония и Валерия признавались гуннским владением, Равенна платила гуннам большую ежегодную субсидию – в обмен на поставку войск. Таким образом Западная империя наладила собственный альянс с гуннами, не нуждаясь в посредничестве Востока.

Получив от Запада все желаемое, хан Ругила потребовал от Константинополя выплаты субсидий, а так же выдачи гуннов, самовольно ушедших на римскую службу. Константинополю удалось отвести угрозу, подняв против гуннов причерноморских акациров. Но для восстановления мирных отношений был необходим Аэций, имевший обширные связи и популярность у гуннов. Его отец Гауденций скончался как раз в 431 году в чине презентального магистра, и заменить его мог только сын. Император Феодосий II отозвал Аэция с его отрядами с Запада. К этому моменту Равеннскому двору уже удалось успешно довести до конца переговоры с Гензейрихом – вандалы и аланы стали федератами империи, получили для поселения провинции Нумидию и Мавританию Ситифенскую и обязались оборонять римскую Африку от берберов. Отозванный на Восток Аэций отправился послом к гуннам как раз в момент, когда умер хан Ругила. Унаследовавшие ему Атилла и Бледа, личные друзья Аэция, заключили договор с Восточной империей, удовлетворившись небольшой субсидией в размере 350 фунтов золота (25.200 солидов), и выступили на восток против акациров.

Осенью 432 года император Феодосий Младший назначил Аэция на должность, которую много лет занимал его отец – военного магистра Иллирика.

На протяжении 430ых годов Аэций состоял в ранге магистра Иллирика, и расположив свою ставку в Наиссе, руководил иллирийскими войсками. Он видел как Аттила вернулся из похода в Причерноморье, покорив акациров, видел как с помощью римских специалистов гунны усваивают технику осадной войны, как Аттила, убив Бледу и сосредоточив в своих руках власть над территорией от штирийских Альп до Волги, превращает орду в первоклассную военную державу, войска которой, благодаря регулярному участию в войнах ЗРИ, прекрасно знают римскую тактику. Раз за разом Аэций слал донесения в Константинополь, выставляя на вид гуннскую угрозу. Его тесть Плинта поддерживал его, но правительство Феодосия II, привыкшее относится к гуннам как к конгломерату банд грабителей, не придавало особого значения донесениям военачальников северной границы. Аэцию оставалось лишь готовить к схвате с гуннами собственную армию Иллирика, вводя в ней «гуннские» приемы боя.

Но в общем и целом в 430ых годах Восточная империя вполне процветала, чего нельзя было сказать о Западной. К 430ым годам ЗРИ столкнулась с острейшим кризисом, основным содержанием которого была нехватка наличных средств на поддержание имперской государственности.

С 425 г. гуннские вспомогательные войска стали основной ударной силой западно-римской армии и направлялись против народных движений внутри Западной Римской империи и против наседавших на нее соседних варварских или поселившихся в ее пределах племен. В этот период возросло могущество гуннов. В конце 20-х и в 30-х годах V в. в борьбе против алеманнов, бургундов, вестготов и франков основную роль играли гуннские вспомогательные войска, а не римские легионы. Успешные военные кампании западной империи были проведены гуннскими вспомогательными кавалерийскими отрядами, более подвижными и эффективными из-за использования ими специфической тактики. Армия ЗРИ уже не могла уверенно противостоять германцам без поддержки этих «друзей и союзников римского народа». В то же время ЗРИ не контролировала гуннские войска – они были не войсками империи, а войсками ее союзника – гуннского хана. Только хан мог поставлять эти войска империи в обмен на платимые Римом субсидии, и хан же распределял эти выплаты среди соплеменников. Принятие гуннов непосредственно на римскую службу расценивалось ханами как казус белли. Таким образом ЗРИ, нуждаясь в гуннах, в то же время не могла полагаться на них, и должна была содержать и собственную армию. Но и в уже немногочисленных войсках, подчинявшихся командованию ЗРИ, конница состояла из наемных и вспомогательных варварских отрядов – аланов и готов. В связи с исчезновением на Западе свободного крестьянства, являвшегося основной базой для набора рекрутов, процесс варваризации охватил и пехоту.

ЗРИ приходилось содержать и собственные войска, и платить субсидии гуннам, в связи с чем на население ЗРИ ложился огромный налоговый пресс. Правительство ЗРИ оказалось в замкнутом круге, и один из эдиктов Валентиниана III представляет собой подлинный вопль отчаяния:

Ни новобранцам, ни ветеранам не хватает тех припасов, что с великими трудами поставляют измученные налогоплательщики, и, по всей видимости, из этого источника ни провиант, ни одежду добывать уже невозможно. Так что если солдаты не смогут кормиться торговлей, занятием недостойным и унизительным для человека, носящего оружие, вряд ли им удастся избежать опасностей голода или гибели от холода... [и однако] если мы потребуем возмещений этих расходов от землевладельца, в дополнение к тем расходам, что он несет теперь, подобное повышение налогов истощит его последние ресурсы."

Италия, которая в IV веке (согласно сирийскому анониму) была страной, «богатой зерном, вином и маслом», после походов по ней из конца в конец готов Алариха и Атаульфа влачила жалкое существование. Обезлюдение и нищета возрастали. После 410 г., когда в одной Кампании (ранее бывшей житницей Италии) незапаханными и не облагаемыми налогом оказалось 130 тысяч га, количество заброшенных земель росло с каждым годом. Об этом свидетельствуют указы об уменьшении податей. Однако они всегда издавались с опозданием, когда уже вступали в действие печальные последствия неумолимого нажима чиновников фиска. Африка была частично уступлена вандалам. Поэтому в 420ых-430ых годах главной «дойной коровой» для фиска ЗРИ оказалась «Галльская префектура». За исключением обеих Германий (Верхней, отданной бургундам, и Нижней, уступленной франкам), вестготской Аквитании Первой и свевской Галисии с частью Лузитании, вся префектура к 430 году контролировалась Равеннским двором, и была сделана основным источником налоговых поступлений.

К этому времени относится то описание положения народных масс Галлии, которое оставил Сальвиан. Он рассказывает о злоупотреблении римских сборщиков-налогов и судей, использующих свои должности для собственного обогащения. Согласно Сальвиану даже варвары казались крестьянам менее ужасными, чем те, кто разорял их поборами. Некоторые, спасаясь от чиновников и судей, отдавали себя под покровительство магнатов и попадали к ним в рабскую зависимость, другие переходили на территорию, занятую варварами, или скрывались в лесах, составляли отряды багаудов и с оружием в руках выступали против имперской администрации.

Сальвиан указывает на широкий территориальный размах багаудского движения. По его словам, к восставшим примкнули жители «большей части Испании и немалой части Галлии, и, наконец, все те, кто был оскорблен римской несправедливостью и перестал себя называть римлянином».

Галлы V века (по крайней мере на севере страны) были сделаны не из того теста, чтобы безропотно терпеть подобный гнет, тем более что недавний опыт борьбы против римской власти имелся. В 408-411 годах, в период нашествия вандалов, аланов и свевов на Галлию, когда неспособность имперского правительства защитить страну стала очевидной, муниципии северо-западной Галлии отказались подчиняться правительству и создали независимую федерацию городских общин, сформировавшую собственные силы для борьбы с варварами. «Вся Арморика, — пишет Зосим — и многие галльские провинции, взяв в руки оружие, начали мужественно сражаться во имя собственных интересов, освободили свои города от варваров, изгнали римских чиновников и установили подходящее для себя правительство». В Арморике была провозглашена независимая от Рима федерация. Это была очень обширная область, которая заключала в себе пять провинций — две Аквитании и три Лугдунских провинции — и до сорока девяти муниципий. Современные римские авторы называли восставших армориканцев багаудами, и императорские эдикты, относящиеся к этому времени, также не делали различия между багаудами и отпавшими армориканцами. Так, например, указ императора Гонория запрещает давать детей на воспитание в отпавшие от империи области и жителей таких областей называет багаудами, «ибо по их действиям обнаруживается, что они сопричислили себя к разбойникам».

Однако вскоре федерацию постиг раскол – Галлия раздиралась ожесточенными социальными противоречиями, и они на корню погубили возникавшее галльское государство. Во многих аквитанских городах кипела «классовая борьба», и власть переходила на время в руки простонародья. Магнаты Аквитании, напуганные тем что их колоны и рабы взялись за оружие, договорились с Констанцием и призвали вестготов в Аквитанию. С полного согласия местной знати вестготы расселились в стране, причем «сенаторское сословие» Аквитании добровольно уступило готам треть своих имений, получив в обмен карательную силу, обеспечивавшую обладание остальными двумя третями.

Иная ситуация сложилась в наиболее «диком» северо-западном углу Галлии – территории, именовавшейся собственно Арморикой. Это были провинции Лугдунская Вторая (Нормандия и Мэн) и Лугдунская Третья (Бретань, Анжу, и Турень). В этом краю, где сохранялось многочисленное свободное крестьянство, местные муниципии превратились в подлинные республики. К 412 году Констанций сумел подавить движение и вернуть Арморику под власть империи, но в решении внутренних вопросов муниципии Арморики пользовались самостоятельностью, а время от времени оказывались почти независимыми.

(В РИ с 440ых годов армориканцы, отстаивая свою независимость, опирались на помощь бриттов, которые в связи с натиском саксов поселились на полуострове, который вскоре стал называться Бретанью. В то же время сами армориканцы оказывали посильную помощь Британии, и в 460ых годах Амвросий Аврелиан явился с военными отрядами в Британию именно из Арморики. Армориканцы согласно Иордану выставили отдельное войско под отдельным командованием на Каталунские поля, позднее поддержали Эгидия, однако Сиагрий не сумел удержать контроль над Арморикой, и в битве при Суассоне армориканцы не поддержали его. По данным агиографических источников (н.п жития святой Женевьевы) Хлодвиг не смог покорить Арморику силой, и лишь к 500 году подчинил ее, причем по договору и будучи уже крещеным. Как пишет Прокопий: «так как франки не могли одолеть их силою, они сочли их достойными стать им товарищами и породниться друг с другом близким родством».)

Как и в РИ, в данном мире Арморика выступила в 430ых годах против непосильных фискальных требований правительства, избрав вождем некого Тибаттона. Пожар восстания, разгоревшийся в северной Галлии, вскоре перекинулся на юг вплоть до бассейна Роны, и даже в Испанию. В хронике Проспера под 435 г. читаем, что в это время «Трансальпийская Галлия отпала от Рима во главе с Тибатто». Вместе с тем хроникер отмечает, что в это время «почти все рабы Галлии взялись за оружие и присоединились к багаудам». Против восставших выступил во главе расквартированных в Галлии войск Юлий Майориан (в РИ ставший позднее императором). Он вел крупные бои на Сене, на Луаре и на реке Алье, левом притоке Луары. Однако все его попытки подавить восстание были неудачны. В том же 435 г. бургунды вторглись, в местности, находившиеся в верховьях Родана. Возникла опасность союза между бургундами и багаудами.

В этой ситуации Равеннский двор в панике обратился к Аттиле, вернувшемуся их похода на акациров. Запасы Равеннской казны перекочевали в сокровищницу Аттилы, в обмен на что армия гуннов долиной верхнего Дуная двинулась к Рейну. Гунны нанесли поражение бургундам, выбив их из игры, а часть их войска перешла Рейн, двинувшись на помощь магистру Галлии.

Магистром Галлии был назначен Литорий – италиец и язычник, беспощадно давивший сопротивление галлов, причем Галльская хроника особо отмечает его жестокость. Литорий выступил с гуннами против багаудов. К 437 году он, «захватив Тибаттона и пленив остальных вождей восстания, убив часть из них, уничтожил движение багаудов». Однако усмирена была только южная Галлия – на севере боевые действия приняли затяжной характер. Литорий и его гунны были полностью заняты охотой за скользкими бандами, которые уходя в леса, были недоступны для всадников, но вновь и вновь внезапно появлялись. Меж тем очухавшиеся бургунды вновь выступили против Рима. В 438 году армия Литория и подошедшие с востока войска Аттилы взяли бургундов в клещи. В битве при Бротомаге (Вормсе) рейнское королевство бургундов было сокрушено. Бургунды потеряли 20 000 воинов и короля, и уже никогда не оправились от этого разгрома. Это был разгром, воспоминания о котором и в этом мире сохранила «Песнь о Нибелунгах». Благодаря этой победе Рим получил передышку в Галлии, но с ликвидацией «Вормсского королевства» рейнская граница империи оказалась открытой, и гунны теперь могли в любой момент пожаловать в Галлию без санкции Равеннского двора.

Наконец в следующем, 439 г. гуннские войска были направлены против вестготов, осаждавших Нарбонну – Теодорих, обозленный былыми поражениями, не устоял перед искушением половить рыбу в мутной воде. Граждане Нарбонны оказали вестготам упорное сопротивление. Когда стало известно, что на помощь осажденным идут гунны под командованием Литория, вестготы отступили.

Равеннский двор, имея в руках гуннскую военную силу, решил, что появилась возможность, полностью подчинив себе вестготов, лишить их тех элементов самостоятельности, которых добился Теодорих, и вернуть налоги с Аквитании в римскую казну. Поэтому Литорий направился к Тулузе, причем гунны отмечали свой путь грабежами и пожарами. Туда же выступил из Италии с италийской армией и вспомогательным отрядом гуннов Бонифаций Африканский, к этому времени отозванный из Африки и назначенный Галлой Плацидией главнокомандующим вместо умершего Феликса.

Однако в победе Литория и Бонифация не была заинтересована ни одна группа жителей Юго-Западной Галлии. Со времени поселения здесь вестготов прошло двадцать лет. За это время изменился характер их отношений с местными жителями, многие из которых предпочитали власть вестготских королей. Когда гуннские войска под командованием Литория подошли к Тулузе, вестготский король дважды предлагал ему начать мирные переговоры. Были даже отправлены католические епископы просить о мире, но безуспешно. Литорий, прислушавшись к языческим авгурам, следовавшим за ним, начал штурм города. В завязавшемся сражении гунны были разбиты вестготами, а раненый Литорий попал в плен и был убит. Когда на помощь остаткам войск Литория прибыл Бонифаций, вестготы (так же понесшие немалые потери) снова предложили мир, который и был заключен на условиях статус-кво.

А в Африке Гензейрих, пользуясь тем что все силы ЗРИ были отвлечены в Галлии а Бонифаций отозван из Карфагена, перешел в наступление. 9 февраля 439 г. вандалы вновь осадили Карфаген. Поскольку к этому времени Гензейрих считался федератом Империи и другом императора, организованного сопротивления не было. Взяв Карфаген, Гензейрих приказал сохранить его укрепления, но срыть их вокруг остальных городов. Правительство же ничем не помогло своим африканским подданным. Вандалы беспрепятственно оккупировали Зевгитану, Бизацену и даже Триполитанию, овладев всей римской Африкой. Единственными территориями на африканском континенте, контролируемыми ЗРИ, остались прибрежные зоны Мавритании Цезарейской и Мавритании Тингитанской.

К 440 году ЗРИ была обескровлена. Казна была опустошена выплатами Аттиле за помощь, в то же время восстановить эффективный контроль над Аморикой и тем более Аквитанией не удалось. Разбитые отряды багаудов южной Галлии перешли Пиринеи и разожгли пламя восстания в Испании, где налоговый гнет Равеннского двора был ничуть не легче. Магистру Испании Астурию уже в следующем, 440ом году пришлось упорно сражаться с багаудами. Свевы, воспользовавшись отвлечением римских сил, развязали грабительские набеги на Бетику, лишив империю доходов и с этой богатой провинции. В то же время Африка была окончательно потеряна.

Поражение от вестготов у Тулузы показало Аттиле, что служба гуннских войск Равеннскому двору требует слишком больших сил и приносит мало выгоды. ЗРИ была выжата гуннами как лимон. Поэтому хан все больше задумывался о том, чтобы заставить раскошелится куда более богатую Восточную империю. Как раз в 440 году его ставку посетили две дипломатические миссии. С одной стороны это были агенты Гензейриха, который, опасаясь нападения войск Восточной империи, предлагал Аттиле тесный союз; с другой стороны шаханшах Ездигерд II, задумав аннексию вассального Армянского царства и опасаясь противодействия Восточной империи, так же зондировал почву на предмет союза....

Гензейрих вел войну с ЗРИ, но ВРИ не могла остаться от нее в стороне. Предательский захват Карфагена явился ударом не только для западных римлян. Имея в своем владении лучшую гавань к западу от Александрии, с мощными верфями и опытными кораблестроителями, вандалы могли атаковать любой пункт на Средиземном море. В Константинополе и Александрии быстро оценили всю степень угрозы – «Mare Nostrum», важнейшая основа Средиземноморского мира-экономики, перестало быть «римским озером», к его берегам прорвалась чуждая и враждебная сила, грозившая перерезать транспортные артерии, парализовать экономические связи и даже создать прямую угрозу Востоку – недаром после получения известия о падении Карфагена префект Города Кир Панополитанский в рекордные строки построил по берегам Золотого Рога, Босфора и Пропонтиды «морские стены», оградившие Константинополь от нападения с моря. Александрийские корпорации навикуляриев, задававшие тон в торговой жизни Константинополя и имевшие своим представителем во власти всемогущего египтянина, «препозита священного кубикула» евнуха Хрисафия, требовали ликвидации вандальской угрозы, не видя собирающейся на далекой дунайской границе угрозы гуннской. Император Феодосий не мог пренебречь требованиями финансовой элиты империи. К тому же сам он ощущал себя «старшим августом», ответственным за судьбы всей Римской империи. В 437 году его юный западный коллега, Валентиниан III, вступивший в этом году в возраст совершеннолетия и официально принявший бразды правления Западом (хотя фактически за безалаберного Валентиниана продолжала править опытная и властолюбивая матушка) с блестящей свитой прибыл в Константинополь, где вступил в брак с единственной дочерью Феодосия, знаменитой своей красотой Евдоксией. Оба императора-соправителя единым голосом огласили «кодекс Феодосия», кодифицированный юристами Константинополя. По возвращении Валентиниана в Италию принцепс Сената Рима Аниций Фавст после предварительных консультаций торжественно огласил принятие западными провинциями нового свода законов Римской империи, составленного на Востоке.

В таковой ситуации Феодосий просто не мог не реагировать на просьбы Валентиниана о помощи с одной стороны, и представления Хрисафия (за которым стояли Александрийские воротилы) с другой. Вопрос о войне на западе встал ребром в 440ом году.

Ранним летом 440 правительство в Равенне узнало о том, что огромный флот вандалов покинул Карфаген. Направился ли он в Испанию, Сардинию или Сицилию, Египет, или даже Рим либо Константинополь — никто не знал. Стены Рима поспешно чинили, укрепляли берега и гавани Константинополя. В прокламации к римскому народу император Валентиниан III заверял что армия «всенепобедимого Феодосия» скоро прибудет для сражения против вандалов.

Гензейрих высадился на Сицилии. Вандалы захватили Лилибей, ограбили беспомощные города (давно не имевшие серьезных укреплений) и деревни острова и даже пересекли пролив Мессины, высадившись в Бруттиуме. Меж тем в Диррахии и Авлиде срочно формировалась военно-транспортная флотилия и стягивались войска. В Константинополе ни у кого не было сомнений, что экспедицию должен возглавить Аэций, единственный в Восточной империи военачальник, знавший противника и театр боевых действий. Сам Аэций был не в восторге от этой идеи, указывая что мир с гуннами ненадежен, но посольство от Аттилы недавно явилось с благоприятными вестями, и ничто не предвещало грозы. Вексилляции были выделены из всех трех региональных армий – иллирийской, фракийской и восточной. Командовать в Иллирике вместо Аэция остался комит Аспар.

Едва Аэций отплыл из Авлиды на Запад – тучи начали сгущаться на всех границах Восточной империи. На востоке шаханшах Ездигерд II ввел войска в Армению, и, сместив последнего царя-Аршакида, назначил для управления страной своего марзбана, причем местная знать, сохранившая и даже расширившая свои привилегии, не оказала сопротивления. Одновременно шах потребовал у Константинополя признания этой аннексии, и, не дожидаясь ответа, двинул свою армию через установленную Феодосием Великим и Шапуром Долголетним линию раздела на земли византийской Армении. Персидская армия осадила недавно построенный римлянами в Армении Феодосиополь, а их авангард продвинулся до Саталы, угрожая Каппадокии. Магистр Востока Анатолий, не имея достаточных сил для того чтобы остановить вторжение, требовал подкреплений, и ему были посланы столичные схолы и войска из Фракии. Теперь, когда римские военные силы на Балканах были окончательно ослаблены, Аттила ударил.

Предлогом для вторжения стало обвинение епископа пограничного города Кастра Маргис в разграблении гуннских «царских могил» на северном берегу Дуная. В августе 441 года Аттила форсировал Дунай в провинции Верхняя Мезия. Гунны осадили и взяли Виминаций, а затем и Кастра Маргис, везде разрушая укрепления. Аттила двинулся на юг по долине Марга, опрокинул немногочисленные римские войска Аспара и Иоанна Вандала, и после месячной осады с применением осадных башен взял и разрушил жемчужину Иллирии – Наисс, родной город Константина Великого.

Хотя гунны и не продвинулись южнее Ремесианы, города к северу от Наисса были теперь обречены – помощи было ждать не откуда. Один за другим пали Бассиана и Сингидун. Сам Аттила осадил великолепную бывшую столицу Иллирии и императорскую резиденцию – Сирмиум. В ноябре 441 года знаменитый город пал, был беспощадно разграблен и разрушен. Таким образом на большом протяжении гунны разрушили все пограничные цитадели, создав огромную брешь в римском лимесе. Император Феодосий Младший отдал приказ об отзыве экспедиции Аэция из Африки и предпринял меры к срочному замирению с персами.

Аэций, в июне 441 года высадившись на Сицилии, достаточно быстро вытеснил вандалов с острова. Гензейрих не давал генерального сражения и не пытался оборонять ни одного из захваченных пунктов, кроме Лилибея, который был взят Аэцием уже в июле. Вместе с Аэцием на Сицилию из Италии вступил Бонифаций с войском ЗРИ. Оба полководца готовы были теперь взять реванш за свою неудачу десятилетней давности. В конце августа 441 года после успешного маневра на море римская армия начала высадку у Гиппон-Региума. В этот момент быстроходная либурна доставила из Константинополя весть о вторжении гуннов и персов в ВРИ вместе с приказом Аэцию о срочном возвращении.

Аэций и Бонифаций оказались в крайне сложном положении – отступление могло теперь оказаться куда тяжелее наступления, ибо Гензейрих теперь мог атаковать римскую флотилию на обратном пути. Бонифацию пришлось начать переговоры о мире с вандалами. Было заключено перемирие, и римская армия эвакуировалась обратно на Сицилию, так и не успев повторить подвиги Сципиона. Но к моменту, когда войска сосредоточились на Сицилии, на море начался сезон зимних бурь, на протяжении которого чистым безумием было бы перебрасывать войска по морю на Балканы – можно было в одночасье потерять целую армию от «ярости стихий». Аэцию пришлось оставаться на Сицилии и принимать участие в переговорах Равеннского двора с вандалами.

Гензейрих, будучи чрезвычайно проницательным политиком, не стал выставлять условий, которые побудили бы Восток и Запад стремится к уничтожению вандалов любой ценой. Он однозначно потребовал уступки Римом захваченных вандалами провинций – Зевгитаны, Бизацены и части Триполитании. Но в обмен он предложил правительству ЗРИ коврижку, от которой нельзя было отказаться – ежегодные поставки зерна в Рим, ранее прерванные с захватом вандалами Карфагена. В совокупности с обещанием поддерживать мир на море этого в сложившихся обстоятельствах было достаточно для того чтобы императоры примирились с владычеством вандалов в Африке на срок, достаточный для укрепления власти Гензейриха в завоеванной стране. Зимой 441-442 годов мир с вандалами был подписан.

Этой же зимой магистр Востока Анатолий вел в Мартирополе переговоры с персами. В достижении соглашения не встретилось непреодолимых затруднений – шах Ездигерд, на протяжении всего правления вынужденный упорно сражаться с кочевниками на среднеазиатской границе Эраншахра, с тревогой взирал на державу Аттилы, которая после покорения акациров подходила к Кавказу, и вовсе не был заинтересован в разгроме ВРИ. Шах признавал границы, установленные прежними договорами, требовал признания бывшего царства Армении персидской провинцией и ежегодных денежных выплат. При этом согласно предлагаемому договору Иран обязался тратить выплачиваемые империей деньги на строительство крепостей и содержание охранных войск в проходах Кавказа, так чтобы оборона кавказских проходов оплачивалась обоими державами в равных долях. В случае попытки гуннов перейти Кавказ и атаковать азиатские провинции империи шаханшах обещал прийти на помощь римлянам. Поэтому договор был подписан достаточно быстро и войска магистра Анатолия уже зимой начали перебрасываться в Европу.

Весной 442 года Аттила вновь двинулся в пределы империи. Пройдя долиной Марга мимо разрушенного Наисса, хан выслал часть войска в грабительский рейд в Македонию, а сам двинулся к Сердике, собираясь прорваться во Фракию. Римская армия преградила ему путь у Траяновых ворот. В серии боев в горных теснинах гуннам не удалось сломить оборону римлян, но и римляне не смогли нанести сколь-либо значительный урон гуннам. Наконец в июне в ставку хана пришла неприятная весть – армия Аэция вернулась с Сицилии. Аэций высадился в Диррахии, и, ускоренным маршем продвинувшись на восток, у города Стобы на Вардаре разгромил гуннский корпус, посланный Аттилой в Македонию.

Получив эти известия, Аттила отошел к Дунаю и выслал послов. Хан требовал ежегодную субсидию в 700 фунтов золота, обещая взамен «быть другом Римской империи и врагом ее врагов». Требования хана обсуждались в сентябре 442 года в императорском консистории, куда прибыли магистры армий. Аэций выступил за принятие требований Аттилы, выставляя на вид что система обороны разрушена на большом расстоянии, так что гунны могут, уклоняясь от генеральной битвы в невыгодных условиях, подвергать набегам все балканские провинции, и эффективно отражать их невозможно. Нанести ответный удар по гуннам так же невозможно, ибо в степях Потисья римская армия в схватке с гуннами обречена на поражение. Необходим период мира, за который империя сможет восстановить дунайский лимес. Армия же для решающей победы над гуннами нуждается в серьезной реформе, проект которой Аэций готов предоставить.

Консисторий согласился с мнением Аэция, и император утвердил его решения. Весной 443 года в Ратиарии на берегу Дуная встретились Аттила и Аэций. Было немало воспоминаний о былом, лицемерных заверений в дружбе, хан гуннов снова стал «другом и союзником римского народа», как союзник получая солидную субсидию (которую меж собой гунны не обинуясь называли данью). Заключив соглашение, «друзья детства» разъехались в разные стороны. Аттила – готовить новые рейды в Германию против непокорных племен, Аэций – восстанавливать лимес Иллирика. Встретится в мирной обстановке им более не было суждено.

В июне 443 года император Феодосий Младший назначил Аэция презентальным магистром, передав ему верховное командование вооруженными силами ВРИ. Карт-бланш на преобразование армии был выдан.

В РИ Аэций при крайне стесненном материальном положении Западной империи не имел возможности создавать собственные войска «нового образца», используя свой гуннский опыт, но здесь, опираясь на ресурсы богатого Востока, ему удалось осуществить ту «военную революцию», которая в РИ впоследствии в замедленном темпе осуществилась в Византии на полвека позже. Восточно-римская кавалерия к VI веку эволюционировала от специализации «копейщик» или «лучник» к универсальности, и Прокопий мог написать:

«Нынешние же лучники идут в сражение, одетые в панцирь, с поножами до колен. С правой стороны у них свешивается колчан, с левой – меч. Есть среди них и такие, у которых имеется копье, а на ремне за плечами – короткий без рукояти щит, которым они могут закрывать лицо и шею. Они прекрасные наездники и могут без труда на полном скаку натягивать лук и пускать стрелы в обе стороны, как в бегущего от них, так и в преследующего их неприятеля. Лук они поднимают до лба, а тетиву натягивают до правого уха, отчего стрела пускается с такой мощью, что всегда поражает того, в кого попадает, и ни щит, ни панцирь не может отвратить ее стремительного удара….».

Подготовку иллирийской армии к боям с гуннами Аэций начал еще десять лет назад, получив должность магистра Иллирика. Главным тактическим ходом гуннов было расстраивание противника массированным обстрелом с последующей атакой холодным оружием, с умением успешно отступать и перегруппировываться; главным их техническим преимуществом был более совершенный и дальнобойный композитный лук. Аэций поставил задачу создания «универсальных» кавалеристов, способных и к таранной атаке и к успешному обстрелу.

Аэций располагал достаточным количеством опытных инструкторов, выросших в иллирийской армии при Гауденции, когда гунны еще имели возможность служить наемниками в римской армии (теперь Аттила это категорически запрещал, требуя под угрозой войны выдачи «дезертиров»). За время командования Аэция в Иллирике проводилось длительное обучение всадников обращению с гуннским луком. Специфика подготовки лучника состояла в совмещении двух типов стрельбы: «римского» и «персидского». Если первый тип предусматривал сильную и точную «снайперскую» стрельбу, то второй – массированный скоростной обстрел противника «по площади».

Получив верховное командование, Аэций ввел по этим образцам подготовку всей кавалерии империи, использовав как инструкторов уже иллирийцев. Самым главным недостатком римской кавалерии оказалась естественно слишком поздняя подготовка лучников – дети ветеранов начинали служить с 16 лет, в каковом возрасте юноша-гунн был уже подготовленным стрелком. Поэтому согласно разработанному уставу в бою в качестве конных стрелков выступали лишь воины старших возрастов, являвшиеся опытными стрелками; из кавалеристов более младших призывов составляли передние шеренги, которые атаковали противника в копейном строю. Уступая противнику в искусстве стрельбы, римская кавалерия должна была превзойти его за счет организации и тактической подготовки, которая проводилась с особой тщательностью.

Тактика кавалерии Аэция сложилась аналогично РИ Византии VI века, где ее приемы были выработаны именно в борьбе с задунайскими кочевниками. В бою она делилась на 4 вида: дефензоры («линейная» тяжелая кавалерия, занимавшая центр боевого порядка), 2) курсоры (конные лучники, стоявшие на флангах боевого порядка), 3) плагиофилаки (1-3 тагмы, прикрывавшие левый фланг от обхода его противником), 4) гиперкерасты (отряд в 1-2 тагмы для обхода вражеского левого фланга). Задачей гиперкерастов, бывших конными лучниками, было не только прикрытие правого фланга, но и обход вражеского. Для подготовки этого маневра одна тагма строилась в линию – как и дефензоры, а вторая – становилась позади ее рассыпным строем. Если первая тагма должна была связать противника боем, то вторая и совершала внезапный выход во фланг, предрешая разгром левого фланга противника.

Экипировка римского кавалериста включала тунику из плотной ткани, закрывающую колени; кольчугу персидского образца до лодыжек с кольчужным капюшоном и поясом, весом до 16 кг; войлочную пелерину с широкими рукавами поверх кольчуги; металлический шлем с шишаком с небольшим султаном наверху и с шейными щитками. Поножи и наручи у воинов первых шеренг, кольчужные перчатки. На лошади – «рогатое» седло «сарматского» типа со вторым арчаком, чешуйчатые конские наголовник и нагрудник на войлочной прокладке. Оружие: лук гуннского типа в 117-125 см с колчаном на 30-40 стрел по 70 см, с наконечниками от 2 до 6 см; длинное копье в 2,5 метра, перехваченное посредине ремешком, с фламулами; прямой меч-спата, булава, кинжал. Каждый всадник имел заводного коня, каждая контуберния всадников — свою палатку.

Гуннская держава полностью отрезала Восточную империю от варварского мира, так что вербовка варваров оказалась практически невозможной. В пополнении армии Аэций мог рассчитывать лишь на внутренние ресурсы, и его армия неизбежно должна была стать армией римских граждан по преимуществу. Впрочем мобилизационный ресурс имелся, а демографическая ситуация в Восточной империи была куда благоприятнее нежели в Западной. Фракия и Иллирия давали превосходных (но к сожалению не искусных в стрельбе с коня) кавалеристов еще со времен Галлиена, в азиатских же провинциях можно было навербовать даже относительно подготовленных лучников. Скотоводы Анатолийского нагорья (ликаонцы, каппадокийцы и галаты) были отличными природными всадниками. По описанию времен Юстиниана «Ликаония имеет мужей, столь же воинственных как и исавры, искусных в верховой езде и стрельбе из лука, которые легко воспламеняются и хватаются за оружие». Кроме анатолийцев Аэций, помня исторический опыт успешного использования римской армией осроенских и пальмирских конных стрелков, навербовал в армию значительное количество сирийских арабов из состава лояльных империи и принявших христианство племен.

Наконец отличным, хотя и ограниченным боевым ресурсом были армяне, особенно дворянство вошедших в состав Восточной империи западных областей бывшего армянского царства. Армяне придерживались персидского боевого стиля, и их дворяне были отличными бойцами как в копейном бою, так и в стрельбе с коня. Из армянских «сепухов» Аэций навербовал элитную тагму, которая позднее превратилась в полк императорской гвардии – «схолу экскувиторов», а многие армяне сделали блестящую карьеру на римской службе.

В организационном плане тагмы реформированной Аэцием кавалерии состояли из:

1) регулярной кавалерии тагм, входивших либо в корпус императорской гвардии, либо в списочный состав одной из региональных армий (иллирийской, фракийской или восточной), комплектуемых из римских граждан (преимущественно из сыновей воинов, а дополнительно – по конскрипции в «коневодческих» регионах империи);

2) Бригад федератов – поселенных на римской территории варваров, обязанных военной службой. Выставлявших отдельные формирования под командой офицеров из своей среды, но назначаемых римским командованием. В РИ после того как Аттила «стер в пыль» балканские провинции, опустошив их до стен Константинополя и Фермопил, империя приняла на земли этих провинций большое количество варваров – остготов, гуннов, герулов, ругов и пр.. Но при Феодосии II ситуация обстояла по иному – после вытеснения везиготов латиноязычное римское население – романизированные фракийцы и иллирийцы – составляло основную массу населения северо-балканских провинций. Федератские бригады в армию Аэция выставляли на Балканах аланы, поселившиеся в Мизии и Скифии (из которых происходили Ардабур и Аспар), а в Азии – арабы.

3) Тагм оптиматов. Оптиматы формировались из готов, оставшихся в пределах Восточной империи после ухода Алариха и разгрома Гайны, утративших организацию «федератского королевства», но сохранивших свою общинную обособленность и арианское вероисповедание, и пользовавшихся привилегиями в обмен на обязанность военной службы. Основой этой группировки послужили лояльные империи «готы Ульфилы». При Феодосии II из их рядов вышло немало высших офицеров, из которых Арнегискл и Плинта (в этом мире тесть Аэция) достигли консульства. Организационно они почти не отличались от регулярных тагм, и составляли особый корпус лишь в силу «этнической» комлектации.

4) Букеллариев — воинов из «личных» дружин полководцев. Как правило, это были высокопрофессиональные воины, связанные со своим работодателем узами личной верности в германских дружинных традициях.

Создание подобной кавалерии должно было подарить Римской империи блестящие победы в будущем….. но это будущее отстояло как минимум на десятилетие. Пока восточно-римская кавалерия уступала гуннской в стрелковом бою, и могла взять свое лишь сокрушительным таранным ударом. Но для таранного удара необходима была база в виде крепкого рубежа обороны – в длительной атаке гунны неизбежно вымотали бы римскую кавалерию перестрелкой, после чего произвели бы успешную контратаку. Иными словами – необходима была прочная опора боевого порядка в виде пехоты. В этом случае римская кавалерия могла бы производить короткие, но сокрушительные контратаки, отходя под прикрытие пехоты, причем весь боевой порядок двигался бы вперед «неотвратимо, словно пресс для оливок». Предстояло взяться и за пехоту.

Восточно-римская пехота в V веке утратила «манипулярную» римскую тактику и вернулась к греческой традиции фаланги. Пехотинцы умели растягивать и смыкать ряды (уплотняя строй в глубину) и шеренги (размыкая и смыкая строй, пропуская вперед и назад всадников, стрелков и метателей). Как и писал Вегеций, большая часть пехоты отказалась от тяжелого вооружения, что было вполне разумно, учитывая что былая ударная роль римской пехоты осталась в прошлом, и теперь ее задачей было стать опорой боевого порядка, «стоящей несокрушимо как стена». Соответственно тяжелое вооружение имела лишь сама основа этой «стены». В ранневизантийских легионах, строившихся фалангой, основой строя являлись «тяжеловооруженные» шеренги – «антисигнаны», «гастаты», и «ординарии» (в шеренге ординариев стояли офицеры, командовавшие всем рядом). Воины этих шеренг имели полный комплект вооружения, уже кардинально отличавшегося от классического римского. «Галльский» шлем («тип Weisenau») уступил место композитным шлемам восточного образца, на смену lorica segmentata пришли длиннополые кольчуги, полуцилиндрический щит-скутум сменился овальным «ауксилиумом», а короткий и широкий гладиус – длинным мечом-спатой (причем как правило пехотинец имел «в резерве» еще и короткий однолезвийный слегка изогнутый «контарион», некий аналог германского скрамасакса). Вместо пилума используется длинное копье (hasta).

Строй «скутатов» состоял из 6 шеренг, но следующие за ординариями три шеренги были вооружены уже гораздо легче. Они так же были вооружены длинными копьями, коими могли поддерживать передние шеренги в оборонительном бою, но не имели кольчуг, и их туловище кроме щита-ауксилиума защищал лишь стеганый «торакомах» из вареной кожи, войлока и «набивки» из пеньки, пакли либо конского волоса. Отсутствие кольчуги позволяло «нагрузить» этих воинов метательным оружием – кроме ланцеи они имели дротики — веруту либо спикулум, а так же короткие «мартозабарбулы» со свинцовым утяжелителем, крепившиеся на внутренней стороне щита. В бою «завязку» производили именно эти воины, атаковавшие в первую очередь метательным оружием и затем отходившие за тяжеловооруженных, которые смыкали строй. Далее стояли шеренги лучников, которые либо выходили вперед для перестрелки, либо вели обстрел атакующего противника навесом через головы скутатов.

Это построение оказывалось достаточно эффективным в боях с германцами. Но в бою с гуннской конницей легковооруженные метатели были неэффективны, ибо выкашивались конными лучниками до того как успевали пустить в ход дротики, пешие же лучники вынуждены были укрываться за строем тяжеловооруженных, ведя стрельбу навесом вслепую по маневренным всадникам. Массированный обстрел с коня, который вели атакующие гунны, достигал цели, нанося урон и скутатам, и лучникам.

Военная мысль Рима искала «противоядие» гуннской тактике, и Вегеций в своем «идеальном легионе» предлагал под прикрытием первой шеренги тяжеловооруженных использовать «трагулариев», вооруженных «аркбаллистами». Это было всего лишь пожеланием – известно что в штатах позднеримского легиона аркбаллистариев не было. В то же время само использование арбалета в позднеримской империи доказано. Эту точку зрения поддерживают два галло-римских рельефа из Полиньяка и Сен-Марселя с охотничьими сценами, датируемыми серединой IV века. На них ясно изображены арбалеты. Судя по изображениям, лук имел композитную конструкцию, а натяжка производилась с помощью поясного крюка, как у европейских арбалетов XII-XIII веков. Их успешное применение против конницы в средние века доказано – по воспоминаниям крестоносцев сельджукские конные лучники «немедленно оставляли нас в покое, как только видели что арбалетчики вставляют ноги в стремена своих арбалетов», и даже монголы, по утверждению Плано Карпини боялись «ручных баллист».

Применение аркбаллист в реальной позднеримской армии имело место. Согласно Аммиану Марцеллину (XVI.2.5) «чтобы не получилось какой-либо задержки, Юлиан взял только катафрактариев и баллистариев, мало подходящих для охраны особы командующего, и, пройдя по этому пути, прибыл в Аутосиодор». Ballistarii, которые являлись частью мобильного конного отряда, организованного Юлианом для нанесения быстрого удара по алеманнам в 356 г., не могли быть прислугой осадных машин (иначе теряется смысл такого мобильного отряда), а имели на вооружении ручные метательные машины. Но из этого фрагмента не ясно, были ли они пехотинцами или всадниками. Чеведден считает их пехотинцами на лошадях, потому что ballistarii не смогли бы перезаряжать свое оружие верхом, т.к. римляне не использовали стремян. Наиболее вероятно, что у них на вооружении были аркбаллисты, похожие на те, что изображены на галло-римских рельефах, а не более тяжелые торсионные манубаллисты. Но согласно структуре позднеримской армии все «баллистарии» были сведены в отдельные подразделения, крайне немногочисленные, и в состав легионов не входили.

Известно что гастрофет был изобретен еще при Дионисии Сиракузском, но в римскую эпоху не получил развития – изобретение торсионных стрелометов задвинуло арбалеты. Но теперь, когда при регулярных нападениях варваров от войск требовалась большая мобильность (что затрудняло использование торсионных орудий), арбалет оказался востребованным. При этом он оставался достаточно дорогим в производстве девайсом, что ограничивало численность баллистариев.

Волею исторических судеб именно Аэцию суждено было в этом мире положить начало распространению арбалета в римской армии. Именно шеренги арбалетчиков, защищенных ростовыми щитами и чешуйчатым полупанцирем поверх торакомаха, должны были при нападении гуннской конницы, правильно рассчитав момент, дать залпы прицельной стрельбы утяжеленными короткими стрелами (которые, снабженные острыми "крыльями", наносили страшные раны), поражая незащищенных лошадей гуннов. После залпов арбалетчиков кавалерия переходила в контратаку, отбрасывая противника, но не отрываясь далеко от пехоты. При необходимости конница отходила назад, через разреженный строй пехоты, арбалетчики снова давали залп, и сами отходили за тяжеловооруженных, которые смыкали строй. Меж тем кавалерия перегруппировывалась на фланги пехоты для новой атаки. При этом во время контратаки кавалерии пехота должна была продвигаться за ней всем боевым порядком, медленно но неуклонно тесня противника.

Реформа Аэция потребовала от восточно-римского казначейства огромных затрат, в основном на производство оружия для проводимого им перевооружения армии. Восток располагал необходимыми производственными мощностями в виде как государственных оружейных мастерских, обеспечивавших текущие потребности армии, так и развитого ремесла в процветающих городах, а так же разработками необходимых металлов (на территории ВРИ добывались все используемые металлы кроме олова). Но сжатые сроки, в которые проводилось перевооружение, потребовали серьезных денежных вливаний. Впрочем расходы эти вряд ли превысили те тонны золота, которые в РИ пришлось платить Аттиле после сокрушительного разгрома восточно-римской армии в 447 году. Император Феодосий, испытавший чувство беззащитности перед варварами и не желавший более никогда испытывать подобного, оказывал полную поддержку Аэцию, и реформа успешно продвигалась.

Меж тем как Восток накапливал силы, Запад неуклонно двигался к упадку. Италия, испытавшая глубокий экономически и демографический спад, не в силах была дать империи ни солдат, ни значительных налоговых поступлений. Сицилия была опустошена нападением вандалов, Африка потеряна. В Испании римское владычество снова рушилось. В 438 году король свевов Рехила предпринял вторжение в Бетику и разгромил войско, навербованное местными магнатами во главе с Андевотом, причем магистр Испании Астурий, занятый упорными боями с багаудами в Тарраконской провинции, не смог оказать Бетике ни малейшей помощи. С этого момента начинается победоносное шествие свевов по полуострову. В 439 году Рехиле покорилась Августа Эмерита, что ознаменовало установление свевского господства над всей Лузитанией. В 440 году Рехила добил остатки римских войск в Бетике, осадив их в Мертоле на Гвадиане и принудив к сдаче, причём был пленён комит Цензорий. Наконец в 441 году жемчужина Испании и столица Бетики Гиспалис (Севилья) покорилась свевскому королю. Падение Гиспалиса означало установление свевского владычества в Бетике. Римский главнокомандующий в Испании Астурий снова не смог вмешаться, ибо был занят удержанием Тарраконской провинции – согласно Идацию в 441 году Астурий в сражении «перебил множество тарраконских багаудов». Наконец в Галлии римское правительство так и не сумело установить контроль над Арморикой, остававшейся оплотом багаудов.

Современный римский автор Герик утверждает, что «между Секваной и Лигером живет народ, злостный и непостоянный, полный любви к нововведениям, расточительный на слова и известный тем, что никогда не сохраняет верности правительству». Со стороны армориканцев сложившееся положение описывает сохранившаяся латинская комедия «Кверол», написанная явно куриалом одной из армориканских муниципий. Писатель упоминает социальные преобразования на Луаре, сетует на тяжесть римских налогов, рисует картину ожесточенных религиозных споров. С особой силой он бичует Рим («псы кормятся в Капитолии»), продажность его чиновников («никто задаром не хорош»), своеволие власть имущих («а бросать людские души то в царство живых, то в царство теней — это им проще простого»), вымогательство и грабежи чиновников («негодяи забирают плод чужих трудов»).

В ряде высказываний обрисована тяжелая участь рабов. Автор крайне отрицательно характеризует служителей Церкви. С большим сарказмом описывает он церковные споры по вопросам Троицы: «Сперва они шипят между собой, тройные высунув языки, а когда один из них закричит, то остальные крыльями бьют со страшным гоготом».

Писатель намекает на последствия освободительного движения на Луаре и характеризует установившиеся в сельских общинах Арморики социальные порядки: «Там живут по естественным законам природы. Там нет начальства. Там законы пишутся под дубом на спинах виновных. Там мужики произносят речи и судят без чиновников. Там все дозволено».

Равеннское правительство, осознавая, что дальнейшая покупка гуннской военной помощи приведет к государственному банкротству, приняло меры к укреплению собственной армии. Главной ударной силой должны были стать аланы, которые обосновались в Галлии еще в 410ых годах, но теперь их число на римской службе удвоилось — в ряды аланских федератов империи влились как аланы, ранее находившиеся в альянсе с разгромленным гуннами Вормсским королевством бургундов, так и часть испанских аланов, не ушедшая с вандалами в Африку. Все они были зачислены на римскую службу и составили 3 кавалерийские федератские бригады. Первая из них должна была использоваться для защиты Италии и дислоцироваться в Плаценции на Падане (ныне Пьяченца), вторая дислоцирована в южной Галлии в окрестностях Валанса на Родане (здесь наиболее вероятным противником были вестготы), и третья – в северной Галлии на Лигере, в районе Аврелиана (Орлеана). Эту группировку возглавлял вождь Гоар, а после его смерти — Сангибан, и ее задачей была борьба с армориканскими багаудами и поддержка римских войск Бельгийского дуката против франков. Аланы, в силу специфики своего скотоводческого хозяйства расселившиеся на большом пространстве, не составили федератского королевства и не контролировали города, но получили право на «треть земель» местных магнатов. В 442 г. хронист записал, что аланы «усмирили сопротивлявшихся оружием и захватили земельные участки, изгнав их владельцев».

С поселением аланов на Лигере обстановка в Арморике стала чрезвычайно взрывоопасной. В 445 году вспыхнуло новое восстание. Равеннский двор приказал аланам Гоара выступить против Арморики. Гоар однако принял посредничество Турского епископа Германа, вступил в переговоры и направил Германа в Рим уладить дело миром. Поскольку аланы на тот момент были язычниками и прославились своей страстью к грабежу, такое их миролюбие вряд ли может быть приписано авторитету святого епископа – очевидно задача усмирения Арморики представлялась аланам достаточно трудной. Как раз в начале 440ых годов произошла первая волна миграции бриттов на Корнуайский полуостров на западе Арморики.

Военные колонии британских лаэтов, призванных охранять побережье от набегов саксов и скоттов, имелись там еще с IV века, но теперь прибыло значительное количество новых дружин, очевидно противников Вортигерна, начавшего утверждать свою власть в восточном Уэльсе и Корнуолле после разгрома скоттов в «алилуйской битве». Бритты Арморики стали превращаться в значительную силу. Англоязычные статьи о тогдашнем предводителе армориканских бриттов Саломоне ап Градлоне утверждают что его женой была знатная римлянка Филия Патриция, что может свидетельствовать о его альянсе с галло-римской знатью севера. Как бы то ни было, бритты значительно увеличили военные силы Арморики, что удерживало аланов от нападения.

Сын Бонифация Себастиан, назначенный магистром Галлии, не мог бросить римские войска на Арморику, ибо гроза собиралась на восточной границе. Отношения с гуннами портились с каждым годом, ибо ЗРИ крайне нерегулярно платило Аттиле. Согласно первоисточникам, приводимым Мельхен-Хельфеном – письмам Кассиодора и панегирику Аэцию Меробауда, в середине 440ых годов ЗРИ угрожала полномасштабная война с гуннами, которую Аэций сумел предотвратить. Аттила угрожал и требовал денег, Аэция же ЗРИ этого мира не имела. Конфликтная ситуация углублялась, и о разладе между империей и гуннами узнали ее западные соседи – франки и алеманны. Возможно Аттила этого мира втайне сам подстрекал их к войне с Римом, но инициатором нападения стал объединивший под своим предводительством салических франков король Хлодион. Хлодион сумел привлечь к союзу рипуарских франков и алеманнов, так что границе Галлии угрожало нападение на всем ее протяжении.

Известие о новом восстании Арморики послужило сигналом к нападению германцев. Весной 446 года Хлодион, выступив из Токсандрии, прошёл через Угольный лес (римское название для части Арденнского леса от Самбры на северо-запад до Шельды) и атаковал область Нервиев (позднейшее Геннегау). Франки захватили город Турнациум (Турне), а затем и Камбрэ. Вслед за этим Хлодион вторгся в землю Артебатов (Артуа) и продвинулся почти до Соммы. В то же время Рипуарские франки осадили Колонию Агриппину (в то время Рим еще удерживал Кельнский дукат, включавший часть провинции Нижняя Германия между Маасом и Рейном), а алеманны наводнили Верхнюю Германию (Эльзас и Пфальц), после разгрома Вормсского королевства бургундов вернувшиеся под римский контроль. Малочисленные отряды кельнского дуката отходили, не принимая боя. Колония, Ксантен и прочие прирейнские города перешли в руки рипуарцев и были разграблены, в то время как алеманны захватили полупустые города Верхней Германии – Бротомаг, Могонциак, Агенторат и прочие.

К тому моменту, когда Себастиан сумел сосредоточить войска для отпора германскому вторжению, Верхняя и Нижняя Германии были окончательно потеряны. Армия Себастиана оказалась немногочисленной – Равеннский двор, опасаясь в любой момент удара вестготов в спину, вынужден был держать войска на юге Галлии. Себастиан располагал лишь римскими легионами Бельгийского и Кельского дукатов, отступившими на запад рейнскими лимитантами – так называемыми рипариолами, аланами Сангибана (старик Гоар умер около этого времени) и вспомогательными отрядами бургундов. По расчетам Бонифация этого войска вполне должно было хватить для отражения варваров, которых Себастиану рекомендовалось разбить по частям. Но сын Бонифация, отнюдь не обладавший блестящими военными талантами, не сумел предотвратить соединение алеманнов и рипуарских франков. В сражении, состоявшимся неподалеку от Треверы, он послал свою кавалерию прямо в засаду, и был разбит, сложив в этом бою и собственную голову.

Откатившиеся на запад римские войска (кроме бургундов, которые отступили прямо на юг чтобы прикрыть от алеманнов свои земли в Сабаудии) сумел собрать оставшийся теперь старшим по рангу римским офицером в Галлии дукс Бельгики Юлий Майориан. Этому талантливому военачальнику удалось отчасти выправить последствия поражения – в ряде боев на рубеже Соммы он отбросил салических франков, остановив наступление Хлодиона. Меж тем рипуарские франки осадили бывшую столицу Галлии – Треверу. Но хорошо укомплектованный и снабженный гарнизон Треверы, возглавляемый комитом Арбогастом, внуком знаменитого военачальника ЗРИ конца IV века Флавия Арбогаста, оказал упорное сопротивление, так что даже король Рипуарских франков сложил голову под стенами Треверы. Алеманны добились гораздо больших успехов – им удалось взять Мец, важнейшую крепость на востоке Бельгики. После этого алеманны ринулись на юг, на земли провинции Максима Секванорум, взяли Базель и Безонтион (Безансон) и лишь в горах Юры были остановлены в ожесточенном сражении королем бургундов Гундиохом.

Не смотря на успех Майориана на Сомме и удачную оборону Треверы положение в Галлии можно было назвать катастрофическим. Галльский лимес рухнул на всем его протяжении, в следующем году следовало ожидать новых скоординированных действий варваров. Не лучшим было положение в Испании, где к 445 году удалось усмирить багаудов, но когда усмиривший их новый римский военный магистр Испании Вит выступил в Бетику против свевов – он был наголову разбит ими в сражении, причем снова, как и при разгроме Кастина при Гонории, причиной поражения послужило бегство вестготов. Разгром Вита был столь катастрофическим, что римская армия в Испании прекратила свое существование, а свевы приступили к завоеванию Картахенской провинции и захватили один из важнейших городов полуострова, Толет (Толедо).

Но самым страшным было не это, а ненадежность вестготов. Согласно поступившим в Равенну агентурным данным послы Хлодиона морем добрались до Аквитании и побывали в Тулузе. Было очевидно что Хлодион предлагает Теодориху поделить римскую Галлию, и учитывая известную вражду Теодориха к Риму можно было догадаться, что предложение встречено благосклонно. Галла Плацидия и Бонифаций откомандировали в Тулузу сенатора Марка Мецилия Авита, богатейшего землевладельца Арвернии (Оверни), имевшего близкие личные связи с вестготским королем, но на вопросы и предложения Авита Теодорих ответил уклончиво, лишь укрепив подозрения римлян. Равеннский двор пошел на назначение магистром Галлии наиболее талантливого военачальника – Юлия Майориана (не смотря на то что ему еще не исполнилось и сорока лет), а префектом претория Галлии был назначен Авит, располагавший большим авторитетом в стране. Авит, едва приняв дела в Арелате, тут же устремился на север, в Арморику, ставя себе целью любой ценой добиться соглашения с армориканцами и их выступления против варваров. Но даже с участием Арморики шансы одолеть намечавшуюся варварскую коалицию были не велики, тем более что не было стопроцентной уверенности в нейтралитете вандалов. Потеря Галлии казалась почти неизбежной.

В сложившееся ситуации Равеннский двор не нашел иного выхода как снова пойти на поклон к Аттиле. Римские послы снова явились в ставку гуннского хана, везя сундуки с золотом и прося о помощи. Аттила, ухмыляясь в бороду, заверил, что не помнит былых недоразумений, остается верным «другом и союзником римского народа» и будет рад помочь. В заключенном секретном пакте Аттила обязался на будущий год выступить на Рейн против алеманнов и франков.

Ранней весной 447 года Аттила выступил в поход на запад вдоль Дуная. Он вел с собой большую часть воинов-гуннов, а так же отборные дружины из вассальных племен – причерноморских акациров и аланов, гепидов, остготов, ругов, герулов, свевов-баваров, скиров и тюрингов. Двигаясь вдоль южного берега Дуная по римским дорогам, войска гнали с собой стада скота и тащили по Дунаю суда с продовольствием, снаряжением и стенобитными машинами.

Римское население Норика Прибрежного в ужасе попряталось в укрепленных городах, но Аттила старался избежать эксцессов на Римской территории, и двинул отряды своих наиболее диких и недисциплинированных вассалов северным берегом Дуная. Вступив в Винделицию, которая давно уже перестала быть римской провинцией, Аттила обрушился на алеманнов. Значительных битв не было. После образцово-показательной расправы с парой племен алеманнские вожди, ошарашенные масштабами вторжения, стали являться к хану с покорностью. В то же время на западе магистр Галлии Юлий Майориан, оставив своего комита Эгидия Афрания в заслоне против салических франков на Сомме, атаковал алеманнов в западной Бельгике, а в Максиме Секванов на них обрушились бургунды Гундиоха. Мец и Безонтион были освобождены, и алеманны откатились к Вогезам.

Аттила, выйдя долиной Неккара на Рейн, ринулся в земли рипуарских франков, которых так же намеревался включить в свою державу. После гибели в прошлом году короля рипуарских франков Гриномера при осаде Треверы его сыновья Рамахер и Вааст схватились за власть. Рамахер при поддержке короля салических франков Хлодиона был провозглашен королем, а Вааст, потерпевший поражение в скоротечной распре, бежал к Аттиле. Теперь Аттила объявил Вааста королем рипуарцев, Рамахер же призвал на помощь Хлодиона. Хлодион в это время вел успешное наступление на римлян — весной он перешел Сомму, продвинулся в землю Веромандиев (Вермандуа) оттеснил Эгидия и намеревался осадить Августу Веромандиев (Сен-Кантен). Теперь Хлодион, осознав гуннскую опасность, немедленно двинулся к Рейну на помощь Рамахеру. В битве у Ксантена Аттила сокрушил объединенное воинство франков. Рипуарцы покорились грозному завоевателю и приняли королем Вааста, салии же откатились за Маас, в Токсандрию. Развивая наступление, Аттила перешел Маас и ворвался в Токсандрию, где запылали поселения салиев. Старик Хлодион пал в битве на руинах своей столицы – Тонгра – а его внук Меровей лесами отходил к Рейну и за него, спасая свой народ от истребления. Эгидий, возобновив наступление с запада, беспрепятственно занял территории, ранее захваченные Хлодионом – области Атербатов (Артуа) и Нервиев (Геннегау).

В конце июня 447 года все враги, атаковавшие Галлию, были повержены «другом и союзником римского народа» Аттилой, и в Равенне вздохнули было с облегчением. Посол Аттилы, Орест, прибывший в Равенну, был принят благосклонно, но прочитав его послание, государственные мужи Рима впали в ступор. Аттила ставил императора в известность, что после сокрушения франков идет на юг Галлии для разгрома последнего врага Рима – вестготов. Теодорих обещал хану выдать гуннов-дезертиров и не сдержал слова; кроме того, Аттила располагает доказательствами его происков, имеющих целью отвратить остготов от союза с гуннами; он пытался даже поссорить его с гепидами. Теперь хан идет на юг, дабы покарать общего врага Рима и гуннов.

Действительно, Теодорих I имел неосторожность увлечься заманчивыми предложениями Хлодиона о разделе Галлии, и в последний раз в своей жизни этот вечный мятежник выступил против Рима, атаковав весной 447 года Каркассон и угрожая Нарбонне. В Арелат прибыл презентальный магистр Бонифаций с 4 легионами (4 000 пехоты) и конницей валансийских аланов. Валентиниан отказался направить в Галлию федератов комита Рецимера, гвардейские схолы и аланов Плаценции, опасаясь нападения вандалов на Италию и Сицилию, тех же войск которые получил Бонифаций было слишком мало для противостояния вестготам. Но Бонифаций и не собирался давать генеральную битву – он лишь тревожил вестготов нападениями, ожидая, пока вести с Рейна образумят Теодориха. Как и ожидалось, известия о разгроме алеманнов и франков, и о том что гунны могут пожаловать и к Тулузе, изрядно снизили воинственный пыл Теодориха – король вестготов отвел войска и попросил (в который уже раз) о мире. Бонифаций начал торг об условиях, и вел его достаточно успешно – речь шла о том чтобы вестготы в очередной раз двинулись воевать за интересы Рима в Испанию, против свевов. Договор должен был быть вот-вот подписан, и в Галлии воцарился бы мир. Теперь крах иллюзий Валентиниана и его приближенных был ужасным. Аттила шел на юг долиной Мааса, даже не дожидаясь ответа на свое послание – ведь нападение на врага Рима (каковым все еще числились вестготы) было его обязанностью согласно договору.

К Аттиле срочно помчались гонцы, уведомлявшие о соглашении Рима с вестготами и просившие остановить продвижение в Галлию. В императорском послании «другу и союзнику римского народа» говорилось, что август благодарит повелителя гуннов за помощь, но вестготы изъявили покорность империи, и если возникнет необходимость в усмирении вестготов, император сделает это без помощи извне. И, наконец, сколь бы дисциплинированны ни были войска гуннов, они не смогут дойти до Аквитании, не подвергнув основательному разорению римской Галлии. Император убежден, что хан, в свою очередь, внемлет доводам римлян и воздержится от похода, доверив Риму следить за лояльностью вестготов.

Вскоре в Равенну прибыло два послания – от Аттилы и от Теодориха. Аттила сообщал, что имеет свои счеты с вестготами, и намерен довести войну до конца. Если Рим будет препятствовать расправе гуннов с вестготами, это будет рассматриваться как нарушение союзного договора. Но еще больше напугало Равеннский двор послание Теодориха, который попросту переслал в Равенну письмо, полученное от Аттилы. В этом письме гуннский хан объяснял королю вестготов, что у него личные счеты с Римом, а потому он намерен захватить Галлию для себя. Ему пришлось воспользоваться предлогом, что экспедиция направлена против вестготов, но могущественному Теодориху должны быть хорошо известны дружеские чувства, которые Аттила к нему питает, чтобы не поверить в это. Ему не будет причинено зла, напротив! Единственное, что движет гуннами, — желание разбить оковы, наложенные на готов Римской империей. Поэтому хан просит Теодориха не поднимать попусту тревоги, а подготовиться, чтобы в нужный момент прийти к нему на помощь, и после победы над Римом хан гуннов и король вестготов по братски разделят Галлию.

Было очевидно, что это вторжение, и что самое главное – нет времени стянуть в один кулак все силы для противостояния этому вторжению. На севере империя располагала малочисленными войсками. Под командованием магистра Галлии Юлия Майориана находилось 4 легиона бельгийского дуката (позднеримский легион – 1 000 солдат) и 3 000 лимитантов-рипариолов, а так же аланские федераты Сангибана. Эгидий на севере располагал 2 легионами из остатков войск прекратившего свое существование Кельнского дуката и 3 000 варваров-«лаэтов». Сангибан с аланами был после победы над алеманами направлен Майорианом на помощь Эгидию, а после разгрома салических франков – должен был вернуться к Майориану, готовившему изгнание алеманнов за Рейн. Теперь Сангибан оказался отрезан Аттилой, захватившим Виродунум (Верден), и, не долго думая, увел своих аланов в «места постоянной дислокации» за Луару. Одновременно массы алеманнов во главе с вождем Годегизилем снова перешли Вогезы – на этот раз по соглашению с Аттилой. Майориан, оказавшись в клещах между гуннами и алеманнами, начал с максимальной скоростью уводить свои легионы на юг, спасаясь от окружения.

Старик Бонифаций, оценив масштаб угрозы, выдвинулся в Лугдун (Лион), куда подошел отступивший с севера Юлий Майориан, а так же бургунды короля Гундиоха. Бонифаций слал гонцов в Тулузу, умоляя Теодориха немедленно выдвигаться на север, где объединенные армии могли бы занять Аврелианум (Орлеан), преградив гуннам дорогу вглубь Галлии. Однако вестготы желали оборонять свое королевство, а в ответ на призыв оценить масштабы опасности Теодорих отвечал что готы умеют сражаться. В РИ у Аэция ушло определенное время на то чтобы убедить готов выступить на север, но в данном мире этого времени не оказалось. Бонифаций не мог оставить без прикрытия жемчужину ЗРИ — долину Родана, и с момента когда Аттила форсировал Лигер (Луару), соединение римлян и готов оказалось невозможным.

Аттила двинул отдельный корпус (в основном германцев, включая рипуарских франков) в Бельгику под командованием Эдекона с целью захвата провинции и уничтожения корпуса Эгидия, а сам, продвигаясь на юг, вышел к Дурокаталунуму, где местный епископ просил его пощадить город. Аттила взыскал с города контрибуцию, но не допустил никаких эксцессов. От Дурокаталунума Аттила повернул на запад и вышел к Луаре у Аврелианума. Сангибан немедленно вступил с ним в переговоры, и, получив гарантии передачи под контроль аланов всей Аквитании между Лигером и Арвернией, перешел на сторону гуннов. Новоиспеченные союзники осадили Аврелианум. В отличии от РИ, где Аврелианум, полагаясь на обещания Аэция о помощи, упорно держался, здесь, где вторжение гуннов началось слишком стремительно и Рим просто не успел подготовиться, город на Лигере последовал примеру Дурокаталунума, выдал продовольствие и контрибуцию, а мосты через Лигер перешли под контроль гуннов. В конце июня Аттила перешел Лигер. Он был спокоен за тылы – хотя багауды Арморики и не присоединились к его войску, но виднейший вождь багаудов Евдоксий дал хану гарантии союза и охраны тылов, в обмен на что Аттила обещал Арморике независимость под протекторатом гуннского хана.

Римские города Аквитании Первой – Битуриг (Бурж) и Лемовик (Лимож) покорились завоевателю. Аттила перешел границу вестготской Аквитании Второй неподалеку от Петрокории (Периге). Город был пуст – Теодорих эвакуировал население на юг за Дураний (Дордонь), на рубеже которого выстроил оборону. Вдоль реки начались ожесточенные бои. Вестготы, заготовив речную флотилию и выстроив редуты в опасных местах, упорно оборонялись. Аттила, выбрав несколько узких мест, выстроил там силами согнанных крестьян насыпи и установил катапульты. Под прикрытием массированного обстрела гуннам удалось переправиться на плотах и закрепится на противоположном берегу реки. Поняв, что оборона прорвана, Теодорих отошел на юг и дал сражение у Августы Кадурков (Кагор). Стойкость и отчаянная отвага вестготов не смогли одолеть численного превосходства гуннов и военного таланта Аттилы. Король Теодорих и его старший сын Торисмунд пали на поле битвы, и вместе с ними там остались лежать почти двадцать тысяч трупов вестготских воинов. Остатки вестготского войска откатились в Тулузу, где сели в осаду во главе со вторым сыном покойного короля Теодорихом Младшим.

Аттила осадил Тулузу и приказал готовить осадные башни. До него доносились вести что римляне и бургунды под предводительством Майориана разгромили Ардариха и алеманнов…. Это не важно. Вот-вот Тулуза падет, вестготы будут уничтожены, и тогда армия гуннов выйдет к морю, к Нарбонну, Немаусу и Арелату, отрезая римлян от их тылов. Тогда им не останется ничего иного, как бежать через Альпы в Италию. Но когда Галлия станет гуннской – и Италии останется не долго. Послы уже направлены в Августу Эмериту к Рехиле Свевскому и в Карфаген к Гензейриху Вандальскому. Первому обещана вся Испания, второму – острова и возможность поживиться в Италии. Время римлян прошло.

[del][/del].

В августе 447 года Аттила безуспешно осаждал Тулузу. Вестготы, за время правления Теодориха Старшего основательно укрепившие свою столицу, сражались с мужеством отчаяния. Укрепления Тулузы выдержали несколько приступов и даже не дрогнули. От бомбардировки на стенах кое-где появились редкие едва заметные трещинки, совершенно не похожие на пролом. Под стены подвели подкоп, на который возлагались определенные надежды, но кладка так и не обрушилась. Осада затягивалась.

В то время как Аттила продвигался на юг, Эдекон разворачивал наступление на запад, в Бельгику. Поскольку с Арморикой было достигнуто соглашение, на севере оставалось лишь завоевать эту провинцию. Эдекон расстался с Атиллой в районе современного Намюра, где догорали села салических франков. Оттуда он намеревался долиной Уазы двинутся вглубь Галлии. Эгидий сделал отчаянную попытку остановить вторжение варваров в свою родную Бельгику в холмистых теснинах «Угольного леса», но у варваров было слишком большое численное превосходство, не позволившее Эгидию избежать окружения. Эдекон, располагая конными отрядами аланов и акациров, применил классическую тактику гуннов: сперва атака легких «диких» наездников, затем одна за другой в дело вступили все четыре конные линии линии; окружение римлян прошло не без труда, но тем не менее успешно, и, обойдя противника с флангов, перегруппировавшаяся конница Эдекона ударила с тыла. Встречная конная атака букеллариев Эгидия была отбита и, отступая, конница потеснила собственную пехоту. Германские наемники-лаэты, увидев себя в окружении, начали кричать что хотят сдаться и прекратили бой. Эгидий, произведя с букеллариями отчаянную контратаку, сумел дать части римлян-легионеров отойти к лесу, прочие же были вырублены, а германцы сдались и поступили на службу в войско Эдекона. Корпус Эгидия прекратил свое существование. Эгидий, посадив в седло остатки своей пехоты, сформировал отряд в 2000 всадников и начал упорную, но безнадежную партизанскую войну.

Эдекон вышел на равнину Бельгики у Августы Веромандиев (Сен-Кантена). Там уже знали о разгроме Эгидия, а так же о том, что Аттила щадит сдавшиеся города, и не намеревались искушать судьбу. Епископ в лучшем праздничном облачении вышел из города в сопровождении церковных служителей. Во имя Всемогущего Господа он пришел просить полководца гуннов пощадить город и не проливать крови невинных. Чуть свесившись с коня, Эдекон внимательно слушал епископа, когда, растолкав священников, к нему пробился предводитель акациров и ударом меча снес епископу голову. Гикнув, и пришпорив коня, акацир галопам понесся к открытым воротам, и, как по сигналу, воины бросились за ним. Защитники города, не успевшие закрыть ворота, теперь валились под ударами топоров и мечей. Проломленные черепа, отрубленные головы, перерезанные глотки… Не уцелело ни одного живого существа. Вырезав население, варвары уничтожили и город. Всё жгли, топтали, разбивали и швыряли. Исключение составили только винные погреба. На развалинах Веромандия началась пьяная оргия, пляски и дикие вопли до изнеможения.

Эдекон вдруг обнаружил, что он бессилен. Аттила благодаря своему авторитету сумел не допустить превращения своей армии в орду грабителей. Фуражировку осуществляли «царские гунны», среди которых хан неуклонно поддерживал дисциплину, и хотя безжалостно выгребали в деревнях на виллах большую часть зерна и угоняли скот, все же крестьянам оставлялся некий минимум, а убийства, поджоги, насилие и захват в рабство были строго запрещены. Возможности уследить за всем, конечно же, не было, но в целом Аттила прилагал максимум усилий к тому что бы не «зарезать курицу, несущую золотые яйца» — ведь он намерен был оставить Галлию себе. В покорившихся городах происходил организованный грабеж – взымалась контрибуция, «царские гунны» обыскивали дома на предмет сокрытия золота и драгоценностей, но беспорядочного грабежа и насилий не допускалось. Германские союзники вознаграждались наравне с гуннами из состава взятой таким образом добычи.

Эдекону был дан приказ действовать в Бельгике так же, но у Эдекона не было ни достаточной силы, ни достаточного авторитета для того чтобы обуздать аппетиты своего войска, составленного из германских союзников и диких кочевников, и смотревшего на Галлию как на источник добычи. При Веромандии произошло страшное – был потерян контроль над войском. Отчасти даже к удаче Эдекона в предрассветных сумерках на лагерь упившихся варваров налетели всадники Эгидия. Прежде чем варвары успели очухаться и схватиться за оружие, мечи римлян собрали обильную кровавую жатву, после чего, получив наконец организованный отпор, нападающие растворились в лесной чащобе. Это заставило германцев и акациров опомниться, и на военном совете вождей было решено не допускать впредь повального пьянства и поддерживать порядок.

Войска Эдекона достигли Лана. Это был укрепленный город, стоявший на невысоком, но крутом холме. Эдекон разбил свой лагерь к западу от города и, памятуя недавнее кровопускание, устроенное его армии Эгидием прямо в лагере, посылал во всех направлениях конные отряды, чтобы очистить окрестности от любого противника, осмелившегося приблизиться. Вся местность была полностью вытоптана и выжжена. Всех крестьян, которых удалось захватить, варвары убивали, скот, который был не нужен для фуражировки, забивали и оставляли гнить. Сам город был взят в кольцо и подвергнут штурму. Несмотря на потоки кипящей смолы и град камней, ворота были высажены тараном. Однако за воротами варваров ждал сильный гарнизон, оставленный Эгидием в Лане еще в начале кампании. Штурмующие отступили под дождем стрел, камней и дротиков. Осажденным удалось отбросить варваров, восстановить ворота и забаррикадировать проломы в стенах. Но потери осажденных оказались слишком велики, чтобы выдержать второй штурм, предпринятый Эдеконом через месяц, на этот раз с полным парком осадных машин. На город обрушились снаряды всех катапульт Эдекона, а с неба огненным дождем посыпались зажигательные стрелы. Ворота снова были проломлены, и в лютой резне у ворот пали последние защитники города. Войска растеклись по улицам во всех направлениях. Убийство детей, изнасилование и убийство женщин. Повсюду трупы — зарезанные, удушенные, сброшенные со стен на каменную мостовую. После резни сбор и дележ добычи прошли в полном порядке под контролем и арбитражем начальников. Покидая Лан, войска Эдекона сожгли его дотла.

Обойдя чрезмерно крепкий Суассон, но начисто опустошив мелкие города долины Уазы, Эдекон подошел к Лютеции, или Паризию, как называли город галло-римляне. Паризий был тыловой базой римлян в войнах с германцами и багаудами, здесь были сосредоточены мастерские, запасы снаряжения и продовольствия, стоял сильный гарнизон. Остров посередине Секваны был центром и цитаделью Паризия, но кроме «Ситэ» город включал в себя обширный «посад» на левом берегу Сены с термами, театром, аренами и множеством жилых домов, обнесенный крепостными стенами, но еще лучше защищенный топкими болотами, окружавшими "Лютецию Паризиев" с юга. Город был готов к обороне. Эгидий покинул его за два дня до подхода гуннов, убедив парижан что помощь близка. И она действительно была близка. С севера, из Токсандрии шел новый король салических франков Меровей, внук Хлодиона. Франки пылали жаждой мести за опустошенную Токсандрию и обещали Эгидию помощь всеми силами. Но главное – Эгидию удалось привлечь к союзу против гуннов Арморику.

Прошлогодняя миссия Авита закончилась ничем – армориканцы не верили римскому префекту (который в РИ звал их на Каталунские поля во время мира с Римом, здесь же приехал непосредственно после боевых действий Рима против Арморики). На совете Армориканской лиги, куда прибыли вооруженные отряды багаудов, возобладали крайние элементы, и багаудский лидер Евдоксий повел переговоры с Аттилой, добиваясь независимости Арморики. Его позиция уже тогда была отнюдь не бесспорной – многие представители знати и городских курий были против союза с гуннами, но тогда Евдоксию удалось продавить свою точку зрения.

Взгляды большинства армориканцев радикально изменились с началом вторжения Эдекона в Бельгику. Евдоксий превозносил справедливого и благородного Аттилу, верного союзам и щадящего подчиняющихся. Но к границам Арморики двигалась орда варваров – режущих, жгущих, грабящих и насилующих. Идут варвары во всех смыслах этого слова – те, с которыми неоднократно сражались предки армориканцев, в боях с которыми и родилась Армориканская лига в жуткие годы, когда после вывода Стилихоном рейнских легионов варварский потоп затопил Галлию.

Эгидий, постоянно поддерживавший связи с Арморикой через своих родственников из местной знати, был приглашен на очередное совещание Армориканской лиги в Ценоманах (Ле-Ман). Там комит выступил с пламенной речью, убеждая армориканцев пока не поздно встать на защиту Галлии от варваров и уверяя их что совместными силами с Римом варвары будут отброшены. Предложение о выступлении против гуннов поддержал главный духовный авторитет Арморики – Турнонский (Турский) архиепископ Герман, и наконец «комит федератов» — предводитель бриттов Корнуая Саломон. Когда Евдоксий взял речь, другой предводитель багаудов, Руфин, обозвал его предателем, продавшимся захватчикам-дикарям. Евдоксий вспылил, выхватил оружие, и со второго же удара был зарублен Руфином.

Совет лиги принял решение выступить против гуннов, и мало того – предложить Эгидию, который имел опыт войны с ними и которого в Арморике считали до некоторой степени своим, военное предводительство. Так под командой Эгидия внезапно оказалось 10-тысячное войско из опытных бойцов – багаудов, федератов-бриттов и букеллариев землевладельцев. Эгидий начал действовать незамедлительно, пока Эдекон не проведал о произошедшем в Арморике перевороте. Скрытно проведя армориканское войско лесами, Эгидий нанес удар в тыл Эдекону в тот самый момент, когда его войско, построив гати через болото, ринулось на штурм Паризия и вело ожесточенный бой у городских укреплений. В комбинации с вылазкой осажденных, устроенной догадливым комендантом, это едва не привело к разгрому всей варварской армии, часть которой оказалась загнана в трясину. Лишь резерв, предусмотрительно оставленный Эдеконом, сумел спасти положение. Армия завоевателей отошла в лагерь, армориканцы – в лесные засеки, отряд, устроивший вылазку – в город.

Подсчитав потери, Эдекон понял что продолжать осаду нет смысла. Нужно было срочно отводить войско, но путь на юг, к Аврелиануму, был прегражден засеками армориканцев. Эдекон начал отступление долиной Уазы, оставив конницу в тылу – отбивать нападения армориканцев. Но у города Мельды (Мо) путь отступающим завоевателям преградили франки Меровея, подошедшие с севера. Атаки тюрингов и свевов раз за разом разбились о франкскую стену щитов, и наконец с другой стороны по воинству Эдекона ударили подоспевшие армориканцы. Началась эпическая резня. К вечеру армия Эдекона перестала существовать, а его отрубленная голова была отослана в Паризий, где некоторое время, надетая на копье, украшала местный форум.

Не спасся никто. Легкоконные отряды багаудов рассыпались по окрестностям, отлавливая уцелевших варваров. Все варвары, которых удалось взять живыми, были посажены на кол – благо сырья для этого орудия в лесах Галлии было предостаточно, а память о резне в Лане и Веромандии не давала пленным надежды на снисхождение. Кто-то из литераторов позднее сетовал на обеднение римской Галлии – в былые времена варваров скормили бы экзотическим хищникам на аренах амфитеатров, теперь же приходится довольствоваться варварскими методами и деревянными орудиями для расправы.

В то время как Эгидий уничтожал армию Эдекона, архиепископ Герман вступил в тайные переговоры с епископом Аврелианума Аннианом. Анниан в безнадежной ситуации сдал город Аттиле; но теперь, с выступлением Арморики, готов был содействовать изгнанию вражеского гарнизона. В миру будучи архитектором и на посту епископа руководя ремонтом и проектировкой городских укреплений, епископ Анниан прекрасно знал все их устройство, и сообщил армориканцам о ранее построенном под его руководством тайном ходе. Ночью Руфин с отрядом багаудов этим ходом вошел в город и перерезал сонный гуннский гарнизон.

Осада Эдеконом Паризия началась в один день с осадой Аттилой Тулузы. Вести о переходе Арморики на сторону Рима, разгроме Эдекона и захвате армориканцами Аврелианума пришли одна за одной сразу же после того как вестготы отбили тщательно подготовленный штурм Тулузы. Еще ранее пришли вести от короля гепидов Ардариха, который возглавлял восточную колонну гуннской армии, двинувшуюся в Максиму Секванов и составленную по большей части из союзных алеманнов. Ардарих сообщал о том, что разбит в теснинах Юры римским магистром Юлием Майорианом и королем бургундов Гунидиохом. Ардарих отступил в Мец, сделанный Аттилой тыловой базой вторжения, но разгромленные алеманны деморализованы, их вожди начали распри и не признают королем поставленного Аттилой Годегизеля. Но самая страшная весть пришла Аттиле не из далека, а из собственного лагеря. Август выдался чрезвычайно жарким, и среди воинов-гуннов благодаря непривычному климату и скоропортящейся пище начались болезни, перераставшие в эпидемию. Воины страдали от кровавого поноса, число заболевших и умерших росло с каждым днем.

В эти дни по свидетельству Ореста Аттила произнес на латыни знаменитую фразу: «если прислушаться, можно услышать смех богов». Боги подшутили над ним жестоко – будучи в шаге от того чтобы стать властелином Галлии, владыка гуннов теперь вынужден спасаться бегством. Да, бегством. Ибо если простоять здесь еще месяц – его армия от болезней уполовинится, и тогда Майориан с Гундиохом из Лугдуна, а Эгидий – из Аврелианума сомкнут клещи. Аттила приказал сжечь лагерь и осадные сооружения и отступать. Из добычи увозили лишь золото, серебро и прочие ценности, больных привязывали к седлам и поили лекарствами на привалах, умерших наскоро хоронили. Совершив стремительный марш на север, Аттила вышел к Лигеру у Нивернума (Невер), и, переправившись, двинулся к Дурокаталунуму, где разбил лагерь. Здесь можно было оглядеться. Тыл был надежен, все оставшиеся войска с подходом Ардариха стянуты в кулак, союзные алеманны с прибытием Аттилы снова воспрянули духом. Вражеские армии все еще разделены, и можно попробовать не дать им соединиться. Если же это им все же удастся – то Каталунские поля идеальны для гуннской конницы. Но в этот момент с востока примчались гонцы с известием – Аэций на Тиссе......

Переговоры о союзе против гуннов начались между Равенной и Константинополем сразу же как только Аттила проявил свои намерения. В Равенне понимали, что в случае выхода Аттилы к Средиземному морю его союз с Гензейрихом угрожает Западу полной и окончательной гибелью. Единственной надеждой оставался Восток. Все новые и новые послания от императора, сената и папы неслись в Константинополь к «старшему августу» Феодосию Младшему с просьбой, мольбой, почти заклинанием – спасти Рим и империю от грозящего варварского потопа.

В Константинополе быстро осознали степень угрозы. Завоевав Галлию, Аттила взял бы Римскую империю в клещи и получил бы возможность координации действий с вандалами. Следующим шагом будет нашествие гуннов и вандалов на Италию и уничтожение Запада, а затем – нашествие Аттилы и всей массы покорившихся ему германских варваров на Балканы с одновременным ударом вандалов с моря по Греции или Египту. Варваров следовало остановить во что бы то ни стало, и остановить прямо сейчас. Сомнений в этом не было ни у Аэция, ни у императора, ни у его консисториума. По возможности усиленный флот был сосредоточен на военно-морской базе в эпирском Никополе, откуда при необходимости мог быть направлен против вандалов. Армия во главе с Аэцием сосредотачивалась для удара через Дунай в центр державы Аттилы.

Аттила конечно же знал о масштабных военных приготовлениях в Восточной империи в последние годы. На самой границе римляне восстановили все разрушенные крепости и глубоко эшелонированную систему лимеса и завели сильную военную флотилию на Дунае, суда которой имели на вооружение катапульты и дальнобойные торсионные стрелометы. Наконец в позапрошлом году император Феодосий перестал выплачивать обещанную сумму в 700 фунтов золота, отделываясь отговорками на напоминание о необходимости ее платить; кроме того римляне не исполняли и требований о выдаче гуннских дезертиров. Аттила понимал, что новая битва с Востоком, армией которого руководил теперь его старый друг Аэций, неизбежна, но он так же не здраво оценивал силу востока и способности Аэция. Поэтому хан решил начать с разгрома слабого Запада. Лишив Восток единственного союзника, овладев ресурсами римских провинций и боевой силой западногерманских племен, получив выход к Средиземному морю и возможность действий на нем в союзе с вандалами, можно было обрушиться на Восток и раздавить его.

Выступая на Запад, Аттила не исключал возможность удара в тыл со стороны Аэция. В его ставке на Тиссе остался Онегесий, получивший под свое командование корпус гуннского войска и значительную часть воинов гепидов, остготов, ругов и скиров. Но главным «сдерживающим фактором» для восточных римлян должно было послужить войско «восточных гуннов». Если «царские гунны» обосновались на среднем Дунае, в степи Пушты, то «младшие» племена – альпидзуры, альтцигиры и пр. – кочевали между нижним Дунаем и Днепром. Своим наместником в регионе Аттила поставил своего любимого сына Эллака, приказав ему в случае нападения римлян на Паннонию или Пушту атаковать Мезию. Нападение на Мезию должно было отвлечь римлян от удара в центр гуннской державы; в то же время Аттила приказал сыну уклоняться от генеральной битвы с Аэцием. Восточнее земель Эллака, между Днепром и Волгой, кочевали акациры, признававшие сюзеренитет Аттилы. Они по требованию Аттилы выставили отряды для западного похода; кроме того на случай нападения Аэция старший хан акациров Куридах имел приказ помочь Эллаку. Таким образом Аттила принял все меры для защиты дунайской границы и мог быть относительно спокоен за тылы. Но действия Аэция сразу же пошли в разрез с его планом.

Эллак, получивший распоряжение отца «сдерживать» римлян, расположил свои кочевья практически на берегах Дуная, в современной Берекзанской степи, стянув туда военные силы «младших гуннов». Этим и воспользовался Аэций, решив нанести первый удар именно по войскам Эллака, разгром которых позволил бы беспрепятственно нанести удар на среднем Дунае. Римская армия выдвигалась в Скифию чрезвычайно скрытно. Были приняты все меры для дезинформации гуннов о якобы движении римских войск в Верхнюю Мезию, к Синигидуну; меж тем кавалерия, меняя заводных лошадей в обширных коневодческих императорских сальтусах Фракии и Мезии, вышла к нижнему Дунаю в кратчайшие сроки. Что касается пехоты, припасов и машин – они были переброшены морем в Каллатис. Аэций по наведенному на кораблях дунайской флотилии мосту внезапно форсировал Дунай у Новиодуна и развернулся на юг, прижимая Эллака к Дунаю. Гуннам навязывалось «сражение с перевернутым фронтом» без шансов от него уклониться.

Эллаку не оставалось ничего как атаковать римлян. Раз за разом гунны нарывались на залпы арбалетчиков и «стену щитов» пехоты с летящим из-за нее дождем стрел, а при отходе на них обрушивалась римская кавалерия, меж тем как пехота всем боевым порядком продвигалась вперед. Попытка гуннов обойти левый фланг римлян была отбита контратакой плагиофилаков, и наконец гиперкерасты охватили левый фланг гуннов, меж тем как остававшиеся в резерве армяне-экскувиторы сквозь разомкнутые ряды пехоты произвели сокрушительную контратаку в центре. Гуннский боевой порядок распался, и началось повальное бегство. Армия Эллака избежала уничтожения лишь потому, что Аэций, опасаясь засады, запретил дальнее преследование. Но и без этого разгром положил конец существованию армии Эллака – «младшие гунны», не отличавшиеся такой организацией и дисциплиной как «царские», устремились отдельными племенными отрядами в бегство на север, стремясь побыстрее уйти за Прут и Днестр, к родным кочевьям. Эллак, не сумев удержать войско от распада, с остатками своей дружины ускользнул через Карпаты в гепидскую Дакию, а оттуда отправился в Пушту к Онегесию. Аэций, получив от конных отрядов разведчиков доклад об обстановке, оттянул войска за Дунай, и, оставив в Скифии незначительный заслон, устремился на запад, к Сингидуну. «Младшие гунны» после полученной трепки были не опасны, что же касается акациров – их вожди получили богатые дары от римских эмиссаров, и Аэций мог быть уверен что теперь, когда весть о разгроме Эллака достигнет их кочевий, акациры не явятся помогать гуннам.

Онегесий, получив весть о разгроме Эллака, понял что скоро следует ждать в гости Аэция – теперь его армия несомненно движется южным берегом Дуная по великолепным римским военным дорогам для того чтобы форсировать реку в Верхней Мезии. Теперь, когда «младшие гунны» разгромлены, а акациры на все призывы о помощи упорно отмалчивались, сил для того чтобы отбросить римлян было явно недостаточно. В Галлию помчались гонцы с докладом Аттиле об обстановке. Онегесий рассчитывал что хан уже захватил Тулузу, добил римлян в Галлии и теперь сможет направить в Паннонию подкрепления. Его посланники однако встретили Аттилу в Дурокаталунуме. Аттиле не оставалось ничего как срочно возвращаться – все его воины (и гунны, и германцы) для которых родиной были Паннония, Пушта и Дакия, потребовали бы этого. Аттила передал укрепленный и хорошо снабженный Мец алеманну Годегизелю, обещая в будущем году придти снова или прислать подкрепления, и ринулся долиной Дуная на восток.

К моменту его подхода Аэций, перейдя Дунай у Сингидуна и основательно разорив гуннское южное Потисье, успешно отошел за линию лимеса. Его задача была выполнена – гунны ушли из Галлии. Приближалась зима, за время которой следовало собраться с силами для решающей схватки будущим летом.

Заканчивался 447 год от Рождества Христова.

Аттила, вернувшись в Паннонию, обнаружил себя пред лицом сплошного фронта врагов – и Западная и Восточная части Римской империи жаждали его гибели. Галльский поход привел лишь к тому что все военные силы Галлии – армориканцы, вестготы, бургунды, франки – ранее слабо лояльные, а то и враждебные Риму, теперь сплотились пред лицом гуннской опасности. Даже аланы Сангибана, первоначально примкнувшие к Аттиле, сбежали от него из-под Тулузы и перешли на службу к Эгидию. На востоке племена акациров восстали против владычества гуннов, и теперь старик Куридах, терпя поражение за поражением, просил помощи. Но главное — Аэций с армией стоял в Сирмии, на самой границе державы гуннов. Восточно-римская армия, сосредоточенная в Иллирике и имеющая возможность в любой момент ударить в сердце державы Аттилы, связывала хана по рукам и ногам – теперь он не мог двинуться ни на запад – в Галлию или Италию, ни на восток – на подавление акациров – без того чтобы не получить удар в самое уязвимое место. Пока Аэций не разбит, Аттила бессилен – это было очевидно. Держава Аттилы не могла существовать без побед, добычи и дани. Без всего этого гуннам пришлось бы усилить давление на германских подданных, что взорвало бы гуннскую державу изнутри. К тому же в немалой степени господство гуннов держалось на личном обаянии и славе Аттилы, на его репутации победоносного и удачливого вождя, и эта репутация теперь была подмочена. На нападение Аэция нельзя было не ответить. Теперь у Аттилы не было иного выбора, как только поставить все на генеральную битву.

Нанести удар Востоку Аттила мог на очень узком фронте – Сирмии и верхней Мезии. Западнее этого участка лежала гористая Далмация, где гуннская конница лишилась бы всех преимуществ, восточнее, ниже Железных Ворот по Дунаю – мощная римская дунайская флотилия могла отсечь возможность отступления, что в случае неудачи обрекало гуннскую армию на уничтожение. К тому же Нижняя Мезия была покрыта густой сетью крепостей и кастелл, опираясь на которые, римская армия могла навязать свои условия битвы. В Верхней Мезии у римлян было куда меньше преимуществ – их флот не мог подняться туда по Дунаю из-за порогов и чрезвычайно быстрого течения великой реки в «Железных воротах», а инфраструктура лимеса была разрушена Аттилой во время предыдущего вторжения и еще не до конца восстановлена. Здесь можно было навязать римлянам генеральную битву на удобной для гуннов местности – и на эту битву приходилось поставить все.

Аттила мог не опасаться вмешательства Западной империи – в Галлии римлянам предстояла весной новая схватка с алеманнами, тюрингами и рипуарскими франками; кроме того король свевов Рехила собирался атаковать Тарраконскую провинцию и — возможно — перейти Пиренеи. Италийская же армия была скована угрозой со стороны вандалов. Гейзерих выступил против Рима узнав о разгроме Аттилой вестготов, но не предпринимал нападения на Италию, ожидая пока все военные силы римлян уйдут на север отражать Аттилу. Однако Бонифаций до последнего держал италийские легионы, федератский корпус и аланов Плаценции в районе Рима. Поэтому Гейзерих так и не напал ни на Италию, ни на Сицилию. Вместо этого он занялся ликвидацией римского плацдарма в Нумидии, где Рим еще удерживал половину провинции. До конца 447 года он осадой принудил к сдаче важнейшие римские крепости – Багаи и Цирту – и завладел всей Нумидией. Теперь, с началом 448 года, неослабевающая угроза Италии и Сицилии со стороны Гейзериха не давала Валентиниану послать свои войска на помощь Востоку.

Но и союзников против Востока у гуннов не было. На поддержку персов можно было не рассчитывать – после того как в 432 году гуннские военачальники Васих и Курсих совершили вторжение в Закавказье, шах Ездигерд враждебно относился к гуннам. Ведя на протяжении целого десятилетия упорную войну с «белыми гуннами» на рубежах Гургана и Хорасана, шах боялся появления еще одной кочевой орды на кавказской границе и предпочитал альянс с Римом против варваров. Вандалы же не могли пока создать серьезной угрозы обладающему мощным флотом Востоку, к тому же сфера их интересов лежала на Западе. Для нападения на Восточную империю Аттила мог рассчитывать только на свои силы.

Весной 448 года в Паннонии собиралась армия гуннской державы. Не все те войска, которые хан рассчитывал видеть под своими знаменами, явились на его призыв. С востока шли неутешительные известия – римляне за зиму попросту купили большинство акацирских вождей. Старик Куридах утратил власть, и теперь акациры, перейдя Днепр, напали на кочевья младших гуннов, которые вынуждены защищать собственные земли. Причерноморье не даст в армию хана ни одного воина. На севере неукротимые лангобарды, которых гуннам в былые годы так и не удалось покорить, перешли в наступление, атаковав свевов-баваров, потерявших лучших воинов во время прошлогоднего разгрома Эдекона в Галлии.

Явились со своими воинами старые соратники Аттилы – король остготов Валамир и король гепидов Ардарих. Подходили отряды ругов, скиров и герулов. Все это были испытанные соратники, с которыми Аттила проделал не один поход. Выступая с речью, Аттила просто обрисовал сложившуюся ситуацию. Пока армия Востока не разбита – гунны и их союзники связаны по рукам и ногам, дорога к добыче и славе закрыта. Но если сокрушить ее – вся Римская империя будет у ног победителей, и уже никто не сможет остановить гуннов и их союзников. Призвав соратников к победе, хан выступил на юг.

Перейдя Драву, Аттила получил данные разведки, заставившие его возликовать – римская армия была совсем рядом. Аэций выступил на границу для восстановления города-крепости Цибалы (современные Винковцы в Хорватии). Цибалы имели стратегическое значение – они прикрывали всю область Сирмии между Дунаем и Савой, но не меньшим в их восстановлении был вопрос престижа – ведь это была родина правящей Римом династии, именно из этого города происходили братья-императоры Валентиниан I и Валент. В то же время открытая равнина вокруг Цибал давала возможность гуннам развернуть свою конницу.

Аэций, получив сообщение о приближении вражеской армии, не стал уклоняться от столкновения. Он опирался на уже частично отстроенные укрепления Цибал, разбив лагерь в их периметре и имея хорошо защищенную линию снабжения. Аттила, подойдя к Цибалам, так же в первую очередь озаботился постройкой укрепленного лагеря из повозок, окруженных глубоким рвом.

Битва при Цибалах началась 8 июня 448 года. Аттила растянул боевые порядки широким фронтом, стремясь заставить римлян сделать то же самое. Хан намерен был сделать ставку на атаку по центру, с массированным обстрелом и последующим прорывом вражеского строя. Левый фланг гуннской армии составили остготы во главе с королем Валамиром, правый – гепиды короля Ардариха; и те и другие имели как пехоту, так и тяжелую конницу. В центре в качестве опоры боевого порядка и отрядов поддержки Аттила выставил герулов, скиров и ругов, и там же в первой линии – царских гуннов, которых возглавил лично.

Битва началась атакой царских гуннов на центр римской армии, в ответ на что, после залпов арбалетчиков, римская кавалерия произвела контратаку. Одновременно на правом фланге римской армии магистр Фракии Арнегискл с тагмами оптиматов опрокинул остготскую кавалерию на собственную пехоту и начал успешно теснить остготов. Меж тем на левом фланге римской армии, где магистр Иллирика Аспар противостоял гепидам Ардариха, начался упорный бой по фронту – фланги обоих противников с этой стороны упирались в реку и предпринимать какие-либо маневры не было возможности.

Аттила, введя в бой резерв, отбросил римскую кавалерию в центре и на «остготском» фланге и снова атаковал по центру. Это был критический момент сражения. Гунны ринулись в атаку не взирая на потери, и, загнав конницу за линию пехоты, закрутили «хоровод» перед римским строем. Арбалетчики после одного залпа вынуждены были ретироваться за сомкнувшийся строй скутатов, где оказались совершенно бесполезными. Римская пехота, подвергшись массированному обстрелу «по площади» и неся потери, начала пятится, и, заметив это, гунны в нескольких местах врубились в ее прореженный строй. Аэций бросил на поддержку центра последние резервные когорты пехоты, но строй римского центра все равно неуклонно прогибался.

К этому моменту согласно плану Аэция Арнегискл, перегруппировав свою конницу и получив в подкрепление кавалерийские резервы, повторно атаковал остготов, применив «маневр гиперкерастов». Остготская кавалерия, уже понесшая большие потери, не выдержала второго удара и была обращена в бегство, после чего Арнегискл охватил пехоту остготов во фланг и тыл, меж тем как в лоб ее атаковала римская пехота правого фланга. Боевой порядок остготского фланга Аттилы стал разваливаться – и в этот момент Аэций, увидев образовавшийся разрыв между гепидами и «царскими гуннами», ворвался в него со своей дружиной букеллариев. Атилла, увидя себя в полуокружении, приказал всем отходить к лагерю. Оптиматы Арнегискла, преследуя бегущих остготов, даже ворвались в гуннский лагерь, но были отброшены подошедшими гуннами за линию повозок. К этому моменту и Ардарих сумел в относительном порядке отвести к лагерю своих гепидов. Арнегискл рвался повторить атаку на линию повозок, но наступили сумерки, и Аэций не стал рисковать войсками в ночном бою. Римская армия отошла на исходные позиции.

На следующий день обе армии залечивали раны. Аэций одержал победу, но не мог немедленно перейти в наступление – следовало реорганизовать полуразгромленные подразделения центра и дать войскам отдых. Аттила со своей стороны отсиживался в лагере, демонстрируя готовность к отражению атаки. Как напишет позднее историк:

Он бряцал оружием, трубил в трубы, угрожал набегом; он был подобен льву, прижатому охотничьими копьями к пещере и мечущемуся у входа в нее: уже не смея подняться на задние лапы, он все-таки не перестает ужасать окрестности своим ревом. Так тревожил своих победителей этот воинственнейший король, хотя и окруженный.

Гуннам, потерпевшим поражение и понесшим большие потери, отдых и реорганизация были необходимы еще больше чем римлянам. Аттила, принимая все необходимые меры, опасался нового нападения. К вечеру, когда такового не произошло, хан решил попытаться отступить под покровом ночи. Альтернативы подобной попытке не было – сил для новой битвы не хватало, а задержка в укрепленном лагере в виду противника означала голод. Ночью, с величайшей осторожностью и по заранее продуманным маршрутам Аттила отводил армию на север, к Драве. Гунны, пересаживаясь на заводных коней, вполне способны были оторваться от преследования, но Аттила не мог бросить германских союзников. Поэтому он сам во главе гуннов отступал по римской дороге, стараясь создать впечатление что вся его армия двинулась этим маршрутом; меж тем как германцы двинулись по гатям через болота низовий Дравы к Дунаю. Отступающие гунны дали насколько арьергардных боев наседающей кавалерии Аэция, но сумели отвлечь внимание от союзников, которые под руководством Онегесия успешно переправились через Дунай. Вслед за тем гунны, пересаживаясь с коня на конь, быстрой скачкой разорвали контакт с преследователями. Убедившись в том что противник оказался вне досягаемости, Аэций продолжил движение на север, закрепляя за собой оставленную гуннами Савию. Мурса, Мурселла, Тевтобургиум и прочие города к югу от Дравы возвращались под римский контроль.

Аттила, отступив к Интерцизе, предался размышлениям. Хану пришлось осознать горькую истину – удержать былые позиции не удастся, и, мало того, следует позаботится о самом выживании народа гуннов. Было очевидно, что римляне теперь продолжат войну до полного вытеснения гуннов из Паннонии. На севере так же складывалась угрожающая ситуация – король лангобардов Ламиссо наголову разгромил свевов-баваров, которые бежали к Дунаю. Победоносные лангобарды теперь угрожали землям герулов и скиров. Но больше всего беспокоили хана события на востоке. Акациры наносили младшим гуннам поражение за поражением, и Эллак, сражавшийся на востоке, настойчиво просил отца о помощи.

Сражаться одновременно на трех фронтах не было возможности – следовало определить приоритетное направление, на каковом и сосредоточить оставшиеся силы. Хан недолго колебался в выборе такового направления – в первую очередь следовало обрушиться на акациров, разгромить и снова покорить их. Утратив Причерноморье, гунны оказались бы стиснутыми в Паннонии и Пуште среди ненадежных германских вассалов, и еще одно сокрушительное поражение от римлян могло оказаться роковым для народа гуннов. Удержав Причерноморье, гунны сохраняли за собой боевые силы кочевой степи и возможность «перенести войну в пространство», что позволяло им наносить молниеносные удары, оставаясь при этом неуязвимыми. Удержать Причерноморье следовало во что бы то ни стало, и ради этого можно было при необходимости пожертвовать Паннонией.

Аттила объявил о своем выступлении на восток, на помощь Эллаку и младшим гуннам. С собой хан уводил большую часть царских гуннов. На среднем Дунае он оставлял своего юного сына Денгизиха и при нем Онегесия с малой частью войска царских гуннов и вассальными сарматами-садагарами. Им было приказано не ввязываться в новые битвы с Аэцием, ограничиваясь малой войной, и уйти из Паннонии в случае невозможности ее удержать. В то же время Ардарих во главе с гепидами, герулами и скирами выступил на север против лангобардов, продвижение которых к Дунаю грозило теперь всем германским вассалам Аттилы.

На тот момент в дунайской части гуннской державы этническая картина была следующей. Гунны непосредственно контролировали все провинции Паннонии (кроме юга Паннонии II, где область Сирмия оставалась во владении Восточной империи), а на левобережье Дуная – обширные степи Пушты по обеим берегам Тисы. В восточном Потисье кочевали сарматы-садагары, включенные в гуннскую орду. В Паннонии сохранялось еще немногочисленное римское население и римские города, которым гунны, нуждаясь в ремесленных изделиях, покровительствовали. Севернее Дуная по всему периметру гуннского ареала тянулись земли германских вассалов Аттилы. Свевы-бавары на тот момент занимали территорию современной Чехии, руги – юга Чехии и части современной Австрии к северу от Дуная, герулы – Моравии, гепиды – Словакии, на верхней Тисе поселились скиры (которые оставили там археологические следы в виде королевского «погребения из Бадкопусты»), и наконец в Дакии обосновались остготы. Позднее, после краха державы Аттилы, большая часть этих народов оказалась сорвана с мест, но в 440ых годах они жили в указанных местах. Севернее Судет, в Силезии и части Лужицы обосновались лангобарды, на которых гуннское господство так и не распространилось.

После того как герулы и свевы потеряли лучших воинов, погибших в Галлии с армией Эдекона, король лангобардов Ламиссо решил что настало время отомстить южным соседям за былые нападения. Перейдя Судеты, лангобарды атаковали свевов, разгромили их и заставили в панике бежать к Дунаю. Следующими удару подверглись герулы, так же не устоявшие перед натиском лангобардов. После ухода Аттилы на восток на помощь герулам двинулся Ардарих, король могущественных гепидов. В предгорьях западных Карпат произошла ожесточенная битва. Лангобарды не смогли разгромить гепидов и скиров, руководимых опытным полководцем Ардарихом, но поле боя осталось за ними. Оба разгромленных варварских племени – свевы и герулы – начали переправу через Дунай, в Паннонию Первую, ища новых мест для поселения.

Меж нем Аэций, закрепив Савию и направив корпус Арнегискла в Дакию Прибрежную для прикрытия нижнедунайской границы, двигался на север вдоль Дуная, возвращая под контроль Рима Паннонию Вторую. Донатиана, Альтиана, Интерциза и наконец Аквинк были снова заняты римскими гарнизонами. Онегесий не рисковал немногочисленным гуннским войском, которое у него оставалось, и ушел с правобережья Дуная. Обойдя с севера Балатон, Аэций вступил в Паннонию Первую. Бежавшие от лангобардов с северного берега Дуная свевы и герулы в это время опустошали лишившуюся гуннской защиты провинцию и осаждали Сабарию, римское население которой упорно обороняло город. После того как кавалерия Аэция вырубила несколько рассыпавшихся по стране отрядов варваров, а их вожди уяснили что перед ними та самая римская армия, что недавно разгромила Аттилу, свевы и герулы в панике бежали к своим лагерям. Вскоре их вожди явились к Аэцию и от имени своих народов попросили у Римской империи убежища и земель для поселения, обязуясь выставлять федератские бригады и защищать границы империи.

До конца года и на протяжении всей зимы Аэций оставался в Паннонии, заново обустраивая край. В ключевых городах были расположены войска, и сами эти города превращены в военнопоселенческие колонии. В то же время большую часть уцелевшего римского сельского населения края Аэций переселил на юг, в Верхнюю Мезию, Дарданию и Савию. Край к северу от Дравы был предоставлен для поселения новоиспеченным федератам империи. Свевы получили Валерию, а герулы – Паннонию Вторую, граничившую с гуннским Потисьем. Они должны были послужить поддержкой римским гарнизонам, расквартированным в восстановленных крепостях вдоль Дуная. Наконец и руги, так же неуютно почувствовавшие себя в соседстве с лангобардами, попросились на имперскую службу и получили для расселения Паннонию Первую (современные Нижняя Австрия и Бургенланд).

Зиму Аэций провел в Интерцизе, восстанавливая дунайскую границу. Его гуннский визави в это же время зимовал в лесостепном городище антов на берегу Днепра. Аттила, прибыв в Причерноморье, нанес поражение акацирам и отбросил их к Дону, но до их покорения было еще далеко.

Теперь вернемся к событиям 448 года на Западе.

Уход Аттилы из Галлии, вызвавший в Италии вздохи облегчения, отнюдь не означал покоя для Галлии. Гунны могли вернуться; но даже и без них на будущий год следовало ожидать нападения их союзников – алеманнов, тюрингов и рипуарских франков, меж тем как на юге свевы подходили к Пиренеям. Из Италии не следовало ждать никакой помощи, и во всех войнах Галлия могла теперь рассчитывать лишь на собственные силы и ресурсы. В октябре 447 года префект претория Галлии Авит объявил о созыве «ассамблеи Галлии». Эдикт, определявший полномочия этой ассамблеи, был издан императором Гонорием с целью достичь компромисса с галльской элитой. Согласно эдикту Гонория, ее участниками становились галло-римские магнаты, представители городских курий, высшие чиновники провинций и даже представители короля вестготов. Ассамблея должна была собираться в Арелате ежегодно с 15 сентября по 15 октября и решать налоговые и судебные вопросы. Первое ее заседание состоялось в 418 г., но уже тогда, вопреки эдикту, были созваны только представители южных провинций, являвшихся опорой римского господства в Галлии. В последствии, с упрочнением контроля Равеннского двора над страной ассамблея созывалась реже, и наконец в правление Валентиниана III, когда Равеннский двор получил возможность подавить сепаратистские движения при помощи военной силы союзных гуннов, не созывалась вовсе. Теперь Авит и его соратники – галльские магнаты – созвали ассамблею по собственной инициативе, с чем Валентиниану оставалось молчаливо смириться. Поскольку все высшие должности в Галлии теперь были заняты галльской же знатью, Ассамблея должна была принять характер национального сейма. Созвана она была на этот раз не в Арелате, а в Лугдуне, куда собрались представители всей Галлии. Явились делегаты общин Арморики, соглашение с которыми Авит стремился закрепить – и, при посредничестве Эгидия, ставшего теперь в северной Галлии практически национальным героем, взаимопонимание с Арморикой было достигнуто. Кроме того, поскольку Ассамблея должна была принять решения о подготовке грядущей войны и мобилизации для нее необходимых ресурсов, в Лугдун прибыли Майориан, Эгидий и даже короли федератов – Теодорих Вестготский и Гундиох Бургундский. Ассамблея заседала два месяца. Были приняты решения о раскладке налогов на содержание войск, о наборе рекрутов для пополнения поредевших легионов дукатов Бельгики и Секваны, и прочие. Конным дружинам букелларев магнатов Галлии, ранее существовавшим на нелегальной основе, теперь был придан легальный статус при условии обязательного участия определенного количества воинов этих частных формирований в обороне страны. Багаудские общины Арморики получили привилегированный военнопоселенческий статус, так же с обязанностью выставлять воинов.

Решено было так же что вестготы, обескровленные бойней, которую Аттила устроил им при Кадурке, примут на себя оборону юга, послужив заслоном против свевов. Все остальные силы сосредотачивались для отражения варварского вторжения с востока.

Весной верховный король алеманнов Годегизель во главе объединенного войска алеманнов и тюрингов осадил Треверу. Этот город давно был у варваров словно бельмо на глазу – Арбогаст сумел удержаться там в тылу у Аттилы, и, опираясь на укрепления и запасы бывшей столицы Галлии, вел упорную партизанскую войну, делая вылазки во главе кавалерийского отряда. Магистр Галлии Юлий Майориан в это время уже двигался на восток – с бургундами Гундиоха, бельгийскими легионами, отрядами лимитантов-рипариолов и бриттских федератов, аланской и багаудской конницей и рядом галльских магнатов, выступивших в поход со своими букеллариями. Битва произошла на том самом поле, где алеманны одержали победу в позапрошлом году; но на этот раз римлянами вместо бездарного Себастиана командовал Майориан. Имея армию, не уступающую по численности противнику, Майориан сумел окружить варваров и устроить на берегу Мозеля эпическую бойню. Остатки варваров бежали за Рейн, бросая захваченные было римские города, включая Мец.

Победа при Тревере практически завершила войну на восточном рубеже Галлии. Рипуарские франки благодаря угрозе со стороны салических франков Меровея так и не смогли выступить на помощь алеманнам и тюрингам; после же битвы при Тревере большая часть воинов-рипуарцев перешла на сторону Рамахера, который явился под стены Кельна с войском салических франков. Вааст был убит, и рипуарцы, провозгласив королем Рамахера, направили послов к Майориану, изъявляя желание стать федератами Рима если за ними оставят занятые ими земли Кельнского дуката. Что же касается алеманнов, то с гибелью при Тревере Годегизеля новый единый король так и не появился, и алеманнская федерация снова, как обычно, развалилась на отдельные племена. До зимы Майориан и Эгидий обустраивали восточную границу Галлии. Салические франки сохранили свое федератское королевство примерно на территории Токсандрии (позднейших Брабанта, Лимбурга и западной Фландрии) и своих зарейнских земель, примерно соответствующих поздейшим Утрехту и Гельдерну. Рипуарские франки получили для поселения Кельнский дукат и часть Верхней Германии (соответствующую позднейшему Пфальцу). Наконец на юге королевство бургундов кроме изначально предоставленной им Сабаудии (Савойи) занимало всю территорию провинции Максима Секванов (современные западная Швейцария и Франш-Контэ), а так же часть Верхней Германии (Эльзас). Таким образом на территории трех прирейнских провинций – Нижней Германии, Верхней Германии и Максимы Секванов теперь располагались федератские королевства германцев, призванные обеспечивать безопасность восточной границы Галлии. Федератов поддерживала армия «дукса Бельгики», включавшая несколько легионов, расселенных в Бельгике рипариолов, и аланов Аврелианума, которую, в свою очередь, при необходимости могло поддержать ополчение Арморики. Военную власть в северной Галлии сосредоточил в своих руках Эгидий, являвшийся одновременно римским дуксом Бельгики и выборным дуксом Арморики.

В Испании в этом году не было предпринято серьезных боевых действий. Свевы не проявляли активности из-за смерти своего короля Рехилы. Лишь к концу лета его преемник Рехиар предпринял поход в Басконию, разгромив ополчение басков. Тем не менее очевидно было, что в будущем году решающая схватка в Испании неизбежна. До сих пор свевы были по сути бандой грабителей, занимавшихся вымогательством в масштабах всего Пиренейского полуострова. Они не пытались наладить управление в подконтрольных провинциях, предоставляя римским муниципиям управлятся как сумеют, не пытались организовать правильное налогообложение, а собирали дань, а то и просто грабили. Но молодой Рехиар с первых же месяцев своего правления показал свои намерения создать в Испании полноценное варварское королевство. В то время как свевы оставались язычниками, Рехиар принял христианство, причем не в арианском, а в православном исповедании, и начал чеканку монеты от своего имени, подтверждая тем свою полную независимость от Империи. Наконец Рехиар начал переговоры с багаудами Тарраконы, снова поднявшими голову под предводительством некого Базилия. Угроза потери Тарраконской провинции (что лишило бы Римскую империю последних владений в Испании) стояла чрезвычайно остро.

Наконец в Африке Гейзерих отвоевывал последние римские владения, которые могли бы послужить плацдармом для римской армии. На западе после Нумидии он захватил Мавританию Ситифену – последнюю африканскую провинцию западнее Карфагена, которая целиком контролировалась римской администрацией. Западнее лежали провинции Мавритания Цезарейская и Мавритания Тингитанская, но по факту их уже не существовало – берберийские племена, вступившие в союз с Гейзерихом, захватили большую часть территории этих провинций, которые теперь превратились в полосу изолированных приморских анклавов. На востоке этим же летом вандалы окончательно ликвидировали римскую провинцию Триполитанию. Собственно вандалы включили в свое королевство лишь западную приморскую зону провинции до Лептис Магна включительно, остальные же территории были предоставлены союзным берберам. На берегах Триполитании жило множество племен, в том числе племена лота, они же лотофаги, жившие вокруг городов Эя, Сабрата и Сахль ад-Джафара с древнейших времен, зената в западной части Джебель Нефуса, мезата в районе Маздух и. Джерза, хавара на берегах залива Большой Сирт, основавшие свою столицу в Зелле. Теперь эти племена обрели независимость, получили по куску римской территории и стали союзниками вандалов. Добившись успехов в Африке, Гейзерих предпринял грабительский набег на Сардинию. Бонифаций направил туда комита федератов Рецимера, который сумел сбросить вандалов в море.

В сентябре 448 года Ассамблея Галлии снова собралась в Лугдуне. На этот раз бурные дебаты шли о том, «как жить дальше». Было ясно, что на будущий год император предъявит Галлии налоговые требования, и никто не желал возвращения к роли «дойной коровы», которой являлась для Равеннского двора Галлия в последние десятилетия, и главное – все понимали что теперь, с разгромом гуннов, у Равенны нет сил снова навязать Галлии эту роль. Галльская знать давно была настроена оппозиционно, и в РИ позднее, в 455 даже готовила восстание против Рима, но вместо этого галлам подвернулась возможность посадить на трон империи «своего» императора Авита. Сменивший его Майориан так же был не чужим галлами и шел на встречу их требованиям; после же гибели Майориана Галлия отпала от империи. Но в отличии от РИ здесь правители федератских королевств, обескровленных нашествием Аттилы, предпочитали действовать в согласии с римской элитой Галлии.

О том, с какими чувствами представители знати и городов съехались на Ассамблею осенью 448 года, после одержанной совместными силами победы (в которой со стороны Италии не было никакой помощи) можно судить по РИ речи Сидония Апполинария:

«Для нас эта жизнь среди бедствий, среди похорон мира была хуже смерти. Мы, однако, следуя примеру предков, еще чтили бессильные законы. Мы считали священным долгом следовать за старым порядком в его падении. Мы терпели этот призрак власти. Более по привычке, чем по праву, мы терпели зависимость от дряхлого народа, исполненного пороков, терпели эту породу людей, привыкших облекаться в пурпур».

Галльская элита ощущала себя римлянами, и не желала полного разрыва с империей. Но полна была решимости заставить императора и сенат Рима слушать свой голос. Веский голос, ибо большая часть военных сил Запада теперь базировалась и пополнялась в Галлии и разделяла ее интересы.

Ассамблея выработала петицию императору, которая, сама по себе являясь компромиссом между магнатами и городами, фактически требовала автономии Галлии в рамках империи. В ней излагались «предложения» императору от имени «народа Галлии», необходимые для «восстановления величия и процветания Рима».

1. Все провинции освобождаются от накопившихся недоимок по налогам и долгам государственной казне. Недоимки образовались потому, что сумма налога определялась не экономическими возможностями налогоплательщиков, а потребностями казны. Поскольку постоянно вводились новые налоги, не было возможности собрать недоимки по старым. Сохранение их списков, не принося никакой выгоды, служит источником страха и недовольства налогоплательщиков, не гарантированных от конфискации имущества. Отмена недоимок и долгов казне оздоровит фискальную систему и положение в стране.

2. Отменяются экстраординарные налоговые комиссии, создаваемые императором, когда он нуждался в деньгах и продовольствии. Взымание чрезвычайных поборов запрещается. Восстанавливается обычная юрисдикция провинциальных чиновников в распределении и сборе налогов. Это даст гражданам гарантии в том, что до наступления очередного срока платежа правительство не будет требовать от них никаких платежей.

3. Никакие новые налоги и сборы, не входящие в существующие на данный момент практики, не могут быть введены в Галлии без одобрения Ассамблеи Галлии.

4. До сих пор куриалы отвечали собственным достоянием за поступление в казну всей суммы поземельного налога, установленного для данной общины (муниципального округа) на основании описи и оценки поземельной собственности, составляемой каждые 15 лет. Ответственность за сбор всей суммы налогов разоряет куриалов. Они продают свои имения, перенести же уплату налога на покупателей участков чаще всего не удается, поскольку ими являются представители «сенаторского сословия», чье достояние не подлежит куриальному обложению. Следует освободить куриалов от имущественной ответственности, сохранив и закрепив за куриями их привилегии — распределять и собирать налоги. Куриалы должны только отчитываться перед чиновниками преторианской префектуры в собранной сумме и представлять списки должников.

5. Восстанавливается должность дефензора (защитника) общин. Дефензор избирается курией. Он может быть избран из лиц «сенаторского сословия», разрешается совмещение должностей епископа и дефензора в одних руках. Дефензор обладает административной и судебной властью, следит за сбором налогов и разбирает гражданские иски в размере до 50 солидов. Он выполняет полицейские функции (преследование преступников, их арест и препровождение к наместнику провинции). В его обязанность входит защита интересов муниципальной общины от агентов фиска и чиновников. Дефензор имеет право сноситься с наместником провинции, императором и высшими государственными сановниками.

Кроме того следовали предложения, касающиеся вопросов борьбы с злоупотреблениями чиновников и сборщиков налогов, восстановления законности и преследования доносчиков, вопросов быта и гражданских обязанностей, мер к исправлению демографической ситуации (законы Августа относительно брака восстанавливаются в полной силе, возраст рукоположения в священники и пострижения в монахи должен регулироваться, женщинам постригаться в монахини до 40-летнего возраста запрещается, вдовы, не достигшие 40 лет, в течение пяти лет обязаны вступить в новый брак).

Император Валентиниан, получив петицию Ассамблеи из рук приехавшего в Рим Авита был в бешенстве, и в не меньшее бешенство пришел сенат Рима. Однако пыл римской элиты резко поутих, когда встал вопрос что делать с «мятежом». Военные силы, поддерживающие Ассамблею Галлии на порядок превосходили те войска, которые имелись в распоряжении императора, а «друга и союзника римского народа» Аттилы в таковом качестве более не существовало. Было совершенно очевидно, что если отклонить требования Ассамблеи и объявить галлов мятежниками – в Галлии провозгласят другого императора, и тогда Валентиниану не останется ничего иного как бежать в Константинополь. Если же попросить помощи с Востока – это в текущих условиях, когда армия Аэция в Паннонии, обернется полной зависимостью от Константинополя.

В итоге по совету матери Валентиниан, скрепя сердце, принял все требования Ассамблеи Галлии. Престарелая императрица, доживавшая последний год своей многотрудной жизни, даже посоветовала сыну поехать в Галлию, обосноваться в Арелате, наладить контакты с местной элитой и превратить Галлию в свою опору и центр империи. Но она вскоре умерла, а ленивый гуляка Валентиниан не пожелал предпринимать труды и менять обстановку.

Тогда же по соглашению с императором был намечен на будущий год поход галльских войск во главе с Юлием Майорианом в Испанию, с целью уничтожить свевов и вернуть страну в лоно империи.

Наступал 449 год. Аэций встречал весну в Аквинке на Дунае. Паннония была закреплена за Восточной империей, лангобарды, поселившиеся теперь на территории бывшей Маркоманнии (в позднейших РИ Чехии и Моравии) вступили в тесный союз с империей, а отступившие с северного берега Дуная свевы, герулы и руги поселились в Паннонии как римские федераты. Дунайская граница была надежно защищена на всем ее протяжении. Из Аквинка Аэций вел секретные переговоры с Ардарихом, королем гепидов. Ардарих готов был перейти на сторону Рима, но требовал слишком многого – и военной поддержки, и денежных субсидий, и отдачи под его власть после изгнания гуннов всего Потисья с племенами скиров и сарматов-садагаров. Ардарих указывал, что субсидии необходимы ему для привлечения и удержания союзников.

Аэций не имел полномочий решать финансовые вопросы самостоятельно, и направил запрос в Константинополь, куда поехал его сын Гауденций. По прибытии в столицу Гауденций обнаружил там послов Аттилы. Аттила сообщал о своей победе на берегах Танаиса, где хан наголову разгромил мятежных акациров, и предлагал Константинополю мир. Аттила был согласен признать Дунай нерушимой границей обоих держав, не посягать на союзное империи королевство лангобардов в Богемии и не требовать от империи никаких выплат, за исключением того возможного случая, когда гунны будут вести военные действия как союзники империи. Единственное, чего требовал Аттила взамен – это восстановления торговли.

Как написал в РИ Иордан: «под крайней дикостью таился человек хитроумный, который, раньше чем затеять войну, боролся искусным притворством». Аттила видел, что Аэций занял достаточно крепкие позиции, и война с ВРИ будет весьма трудной; в то же время источники денежных средств утрачены а германские вассалы ненадежны. Нужна была передышка, и теперь, когда после победы хана над акацирами у римлян уже не будет надежды сдавить гуннов войной на два фронта, было самое время эту передышку выторговать. Уже одно восстановление торговли с империей должно было дать гуннской державе возможность оправится – деньги от римлян нельзя уже было получить в виде дани или субсидий, но вполне можно – в обмен на зерно, меха, мед и воск, поставляемые вассальными славянскими и финскими племенами, а так же скот, «красную рыбу» великих рек Скифии, и наконец — рабов.

На заседании консистория Хрисафий предоставил расчет – во что обойдется империи наступательная война с гуннами за пределами ее границ, в бесплодных степях и лесах. Затраты даже в нормальной финансовой ситуации представлялись неподъемными без введения дополнительных налогов. В то же время казна была пуста из-за постигшего империю стихийного бедствия. Как раз в прошлом году, в то время как Аэций отвоевывал Паннонию, в центре империи произошло масштабное землетрясение ужасной разрушительной силы. В Вифинии, Геллеспонте, Фригии рушились города, исчезали с лица земли реки, в безводных прежде местах возникали губительные наводнения. Рухнули на значительном протяжении стены Константинополя, были частично разрушены акведуки. Памятью об ужасе, испытанном при этом землетрясении, осталась знаменитая молитва «Святый Боже, Святый крепкий, Святый бессмертный, помилуй нас». Огромные затраты на спасательные работы и на восстановление разрушенной инфраструктуры опустошили казну и разбалансировали финансы империи. В этой ситуации император и его консисторий сочли предложение Аттилы приемлемым. Сенатор Приск Панийский отправился морем в Великую Скифию. Посол нашел Аттилу в Танаисе, где хан, уже покоривший акациров и восстановивший восточную границу своей державы по Волге, устроил себе ставку. Переговоры, продолжавшиеся около месяца, благополучно завершились в июле.

В это же время на Западе разворачивалась кампания Майориана в Испании. Весной 449 года Майориан собирал армию в Нарбонне. Согласно ранее заключенным соглашениям контингенты выставляли армориканцы, вестготы, бургунды и даже франки.

В Испании к этому времени свевам так и не удалось утвердить свою власть. Виной тому была хроническая недоговороспособность этих отморозков. Мирные договоры с местными муниципиями они так же часто заключали, как и нарушали. В то же время сил для прочной оккупации страны у свевов не было, и чаще всего они теряли контроль над покоренной территорией как только уходили с нее. Полуостров служил ареной непрерывной войны набегов. Длительная борьба против свевов способствовала сплочению коренного населения испанских муниципий. В решении местных дел большую роль стали играть провинциальные общины или, как их называл Гидаций, конвенты, взявшие в свои руки формирование ополчений и организацию сопротивления.

В июле 449 года Майориан, оставив командующим в Галлии Эгидия, перешел Пиринеи. Тарраконская провинция все еще находилась под римским контролем и теперь стала базой для римской армии. Сосредоточив войска в Туделе, Майориан перешел хребет Иберийских гор, и, вступив на земли древней Нуманции, двинулся долиной Дурриса (Дуэро) на запад, целясь в самое сердце королевства свевов – Галисию, где располагались их поселения и семьи. Продвижение Майориана было столь стремительным, что свевы не имели возможности уклониться от боя. В битве у реки Урбика, недалеко от города Астурика, 5 сентября 449 г. свевы потерпели сокрушительное поражение. Их король Рехиар бежал в Портумкале, откуда пытался отплыть в Африку, но ветер пригнал корабль обратно к берегу, где его захватили в плен вестготы. 28 октября 449 года Майориан взял Августу Браккаров (Брагу), самый отдаленный город Галисии и столицу свевов. К этому моменту все муниципии Бетики и Картахены уже признали власть Майориана как наместника Римского императора.

В отличии от РИ, где Теодорих, ведший эту войну самостоятельно, пощадил остатки свевов, поставив над ними своего вассала, а затем и вовсе покинул Испанию, что дало свевскому королевству возможность возродится, Майориан изначально ставил целью уничтожение свевов. После падения Браккары началась полномасштабная охота на свевов по всей Лузитании. Крупные отряды уничтожались войсками римлян и союзников; на более мелкие охотились ополченцы муниципий. К лету следующего, 450 года Лузитания и Галисия были зачищены, и вся Испания вернулась под римское правление, а этнос испанских свевов прекратил свое существование.

Казалось римское оружие торжествовало на обоих направлениях. Но внезапно Римская империя оказалась на грани раскола такого типа, который в условиях эпохи мог возыметь самые тяжкие последствия – раскола религиозного…..

В то время как Рим все более приходил в упадок, а Константинополь еще только вырастал, Александрия сохраняла свои позиции, и в начале V века была крупнейшим экономическим и финансовым центром Средиземноморья, что обеспечивали в первую очередь природные богатства Египта. Египет производил в огромных количествах продукты широкого потребления – в первую очередь пшеницу, но не только. Кроме пшеницы Египет выращивал в промышленных масштабах лен – и с его мануфактур расходился широкий ассортимент разнообразно окрашенных льняных тканей для одежды и грубых полотен для промышленных целей (как то производство парусов). Египет единственный в Средиземноморье обладал богатыми природными месторождениями селитры – и Александрийские мануфактуры снабжали все Средиземноморье стеклянной посудой. Египет монопольно располагал таким драгоценным растением как папирус – и Александрия монопольно торговала по всему Средиземноморью «писчей бумагой».

Но не только собственными продуктами богат был Египет. Его географическое положение делало его монопольным поставщиком в Средиземноморье товаров Индийского океана. Из Индии в Египет прибывали пряности, торговля которыми давала громадные прибыли, с Африканского Рога – благовония, наконец из той же Индии и сопредельных стран – драгоценные камни. Ювелиры и парфюмеры Александрии, работавшие на привозимом с Востока «сырье» не имели себе равных в Средиземноморье.

В первой половине V века Александрийская олигархия, опираясь на переживавшую расцвет экономику страны, предприняла попытку установить свое политическое преобладание в Восточной империи. При этом достаточно быстро складывался альянс между торгово-промышленной элитой и Церковью. Александрийский патриарший престол в это время фактически находился в руках «династии фараонов» — одного и того же семейства, которому удавалось передавать патриаршую кафедру «по наследству» от дяди к племяннику. Патриархи-«фараоны» V века — и Феофил, и его прославленный племянник Кирилл – были талантливыми и проницательными политиками. И именно их александрийская элита сделала своими лидерами в борьбе за влияние в Восточной империи. После осуждения Нестория на Вселенском соборе в Эфесе в 431 году Кирилл утвердил себя в качестве высшего богословского авторитета. Свой статус патриарх Александрийский поддерживал целыми флотилиями даров для нужных людей в Константинополе, причем взятки Кирилл именовал «евлогиями» («благословениями»). Позиции Египта в Константинополе были прочными: в столице располагались целые кварталы египетских купцов и моряков. Оживленными были торговые и особенно финансовые связи Константинополя и Александрии; александрийские банки имели мощные филиалы в Константинополе. Влияние Александрии непрерывно усиливалось. В начале 440ых годов египтянин евнух Хрисафий, талантливый и проницательный «препозит священного кубикула», стал первым советником и фактическим соправителем императора Феодосия II. Хрисафий завоевал доверие императора вполне обоснованно – всесильный министр-евнух проводил чрезвычайно взвешенную политику. Он сумел стабилизировать финансы империи и завоевать доверие городских кругов расширением прав курий. В 446 году был издан закон об обязательном двукратном чтении, обсуждении и принятии Сенатом всех законодательных актов в империи. Но расширение прав Сената шло бок о бок с заполнением его выходцами из Александрии и городов Сирии – государственные должности в правление Хрисафия открыто продавались, и представители финансовой олигархии восточных провинций пополняли Сенат.

Разумеется старая греко-римская знать, происходившая из куриалов греческих полисов, эмигрировавших на восток римских сенаторов и потомков иллирийских и фракийских военачальников, выслуживших сенаторский ранг, не намерена была сдавать свои позиции. Этот слой, хранивший римские традиции (в противовес наступающим восточным), жил в основном государственной службой и доходами от имений и столичных проастиев. Уже с середины 440ых годов на Востоке разгоралась гражданская смута, вылившаяся в ряд кровавых столкновений между «партиями цирка» в Константинополе и крупных городах. В 40-х годах правительственной партией были прасины, которые поддерживали проегипетскую политику Хрисафия. Венеты, напротив, отстаивали политический курс, целью которого являлось сохранение господствующей роли за Константинополем и его старой греко-римской элитой.

Во главе александрийского клира после смерти Кирилла встал патриарх Диоскор, невероятно грубый, надменный, непримиримый, открыто стремившийся к утверждению полной власти египетской патриархии над всей христианской церковью. Он выступил как против Константинопольского, так и против Римского епископов. В это время в Константинополе с новым учением выступил архимандрит Евтихий (ок. 378—после 454), который считал себя истинным продолжателем Кирилла. Евтихий развил «монофизитские» аспекты богословия Кирилла до крайних пределов. Согласно имеющимся сведениям, Евтихий учил, что человечество Христа стало само Богом по природе, и оно не является человечеством нашей природы. Оно не единосущно нам по человечеству. С этим связывалось представление Евтихия о том, что у Христа—«тело небесное». Обожение человека представляет собой не соединение человеческой природы с божественной, а уничтожение этой пораженной грехопадением природы, «умерщвление плоти» и замену ее природой божественной. Учение Евтихия, во многом соответствовавшее религиозному мироощущению коптов (со времен фараонов замкнутому на смерти и загробной жизни) получило широкую поддержку в Египте.

Патриарх Константинопольский Флавиан созвал собор, пригласив на него епископов, случайно находившихся в Константинополе, и объявил учение Евтихия ересью. Однако никаких мер против Евтихия принять не удалось: его охранял воинский отряд, присланный Хрисафием. Евтихий даже угрожал сторонникам Флавиана, что сошлет их в египетский оазис. Диоскор решительно принял сторону Евтихия. Снова Византия была потрясена религиозной распрей. Римский епископ, папа Лев Великий, встал на защиту Флавиана. Лев писал императору, но особенно старался убедить Пульхерию, поскольку знал о ее вражде к Хрисафию. Августа Пульхерия, устраненная братом от власти, теперь стала лидером и знаменем старой греко-римской элиты в ее противостоянии востоку.

Чтобы прекратить волнения, император Феодосии II созвал собор. Он собрался 8 августа 449 г. в Эфесе. Это был так называемый «разбойничий собор». Александрийский клир, чувствуя расположение к себе Хрисафия и императора, действовал бесцеремонно. В своем обращении к собору император, считая виновником распри Флавиана, потребовал строгого наказания нарушителей церковного мира. Заседание началось бурно. Сторонники Диоскора кричали: «мечом на двое рассеките признающих два естества!». Диоскор настаивал на отлучении Флавиана. Папские легаты протестовали и держали себя также вызывающе. Общее смятение достигло высшей точки, когда на заседание собора ворвался фанатичный монах Варсума, приверженец Диоскора, во главе тысячной толпы вооруженных сирийских монахов, которые стали избивать епископов — сторонников Флавиана. Параболаны Диоскора переломали пальцы нотариям приверженцев Флавиана и отобрали у них протоколы. Самого Флавиана монахи Варсумы избили практически до смерти, причем Диоскор в ярости топтал его ногами. Всем епископам представили чистый лист папируса для подписей. В страхе они подписались — Флавиан был проклят, его отправили в ссылку. Таким образом, используя фанатичных монахов, александрийских параболанов и воинские части, присланные Хрисафием, Диоскор и Евтихий при помощи грубого насилия одержали полную победу. Флавиан был низложен и вскоре умер от полученных травм. Новым константинопольским патриархом был провозглашен египетский ставленник Анатолий.

Торжество Дисокора было однако отнюдь не безусловным – греческое духовенство было категорически не готово принять монофизитство, и смута, сопровождавшаяся кровавыми столкновениями, разгоралась в империи. Запад же принципиально не признал решений собора, а папа Лев объявил Диоскора низложенным. Император Валентиниан требовал нового собора, Феодосий отвечал что все спорные доктринальные вопросы разрешены в Эфесе и обжалованию не подлежат. Таким образом к концу 449 года религиозный раскол между Востоком и Западом становился реальностью.

Следует отметить кардинальное отличие от РИ, имеющееся в этом мире относительно этно-религиозно-политических раскладов в Восточной империи. В РИ имел место сокрушительный разгром Аттилой восточно-римской армии и вслед за тем – гуннское нашествие на Балканы вплоть до Фермопил и стен Константинополя. Гунны взяли 70 городов и вырезали массу населения, в результате чего Иллирик и Фракия были депопулированы. Позднее даже такие знаменитые города как Наисс и Марцианополь лежали в руинах вплоть до времен Юстиниана, а северные провинции Балкан заселялись варварами-федератами.

В данном мире гунны были отброшены от границ ВРИ. Фракия, Мезия, внутренняя Дакия, Дардания и Превалитания сохранили достаточно плотное население – иллирийское и фракийское по происхождению, латинское по языку, православное (отчасти с языческим «двоеверием») по вероисповеданию. Население, по прежнему являющееся отличным мобресурсом для римской армии, а теперь и оплотом против восточных влияний для римской Церкви. Римская знать в столице происходила в основном из этих земель, владела там имениями. Аэций, спасший Илирию и Фракию от гуннского нашествия, был ее кумиром. До сих пор Аэций, целиком занятый военной реформой (которую Хрисафий исправно финансировал) а затем войной, был далек от политики и даже не появлялся в столице. И вот поздней осенью 449 года Аэций был вызван в Константинополь. Император требовал его совета относительно событий, разворачивавшихся на восточной границе. Событий, грозивших положить конец существовавшему до сего момента негласному, но прочному антигуннскому альянсу между Римской империей и Эраншахром.

Шаханшаха Ездигерда II можно было назвать истинным «фундаменталистом» зороастризма. Он поддерживал ортодоксальных магов и настроенных против христианства аристократов. В христианской Армении после аннексии вассального Армянского царства все должности были сохранены за армянской знатью (даже марзбаном Армении стал армянский нахарар Васак Сюни), Церковь сохранила все привилегии, а католикос – статус «верховного судьи». Но это была лишь отсрочка, вызванная тяжелой войной на восточных границах Ирана. На протяжении большей части 440ыхгодов Ездигерд вел упорную войну с союзом «белых гуннов», возглавляемых «кушан-шахами» из династии Кидаритов. Кидариты сумели восстановить Кушанское царство в Тохаристане и Кабуле, под их знаменами выступали племена Закаспийского края, ранее входившие в распавшуюся федерацию хионитов. Фронт войны Эраншахра с Кидаритами тянулся от Гургана до Систана, но основные бои шли на рубежах Хорасана. Иранская армия неоднократно терпела поражения от кочевников. Пополняя армию, Ездигерд призвал на восточную войну контингенты из феодального ополчения Армении. Война к 449 году закончилась победой персов. Ездигерд взял кидаритскую столицу Балх, завоевал Тохаристан и посадил в "кушан-шахре" своего наместника. Кидариты отступили за Гиндукуш, удержавшись в Гандахаре, Арахозии и Пешаваре. Територии севернее Амударьи достались эфталитам (отголоски этого события отразились в «Шахнаме» Фирдоуси, где эфталитский царь Фагониш (в 458 г.) напоминает сасанидскому принцу Перозу о взаимной договоренности (при Ездигерде II) по передаче Термеза и Висегерда эфталитам). Покончив с угрозой с востока, шаханшах решил взяться за окончательную инкорпорацию Закавказья в состав Ирана.

В Армению был направлен представитель царского двора Деншапух, который провел перепись населения, обложил народ тяжелыми налогами, отнял у армян должности великого судьи (ранее принадлежавшую католикосу) и азарапета (казначея) и отдал их персам. Наконец летом 449 года Ездигерд издал эдикт, которым потребовал от армян отказаться от христианства и перейти в зороастризм.

В ответ на это в 449г. в Арташате собрался собор высшего духовенства и знати, который вежливо, но твердо отверг требования персов. Армянский историк Егише приводит ответ армян персидскому царю: «… Если ты оставишь нам нашу веру, то здесь, на земле, не будет у нас другого повелителя, кроме тебя; а на небе – другого бога, кроме Иисуса Христа; так как нет другого бога, кроме него. Но если ты потребуешь от нас отречься от веры, то вот они мы: пытай нас, делай с нами что хочешь… мы умрем как мученики, и Он сделает нас бессмертными…».

Этот ответ крайне разочаровал Ездигерда II. Он вызвал наиболее знатных феодалов Армении, Иверии и Албании, в том числе царя Албании Ваче, марзпана Армении Васака Сюни, спарапета Армении Вардана Мамиконяна и питиахша Иверии Аршушу (который осуществлял регентство над малолетним царем Иверии Вахтангом, будущим Горгасалом) в Ктесифон. Там, вопреки традиции, царь не удостоил гостей торжественным приемом и потребовал от закавказских князей на рассвете, с восходом солнца упасть на колени, приветствуя «великолепное светило». В интерпретации Лазаря Парбского заявление Ездигерда звучало следующим образом: «вас, Армения, Иберия и Албания, я ни за что не считаю, несмотря на столь великие от вас пользу и заслуги, а вас с женами и детьми и родом искореню». «Тогда, собравшись в одно место, все нахарары, которые были из трех стран, Армении, Иберии и Албании, испытывая сомнение в себе, посовещались между собою, каким способом и измышлением смогут они найти выход из этого дела».

Князья договорились между собою, что для пользы их народов им следует притворно дать царю согласие на принятие учения магов. Князья и вельможи трех стран пошли в «дом жертвенника» и поклонились огню. После этого, «облачив танутеров и сепухов всех трех стран, Армении, Иберии и Албании, в царские одежды… одарив их почестями, отпустил их шаханшах на родину». Елише пишет, что царь «отправил с ними много конницы и из магов немалое число – более семисот наставников с ними послал, а над ними поставил некоего князя – могпета».

При этом Ездигерд задержал в Ктесифоне своего зятя, царя Албании Ваче, которого долго кнутом и пряником приводил в зороастризм (судя по тому что в РИ через несколько лет отпущенный в свое царство новоиспеченный зороастриец Ваче немедленно вернулся в христианство, крестил свою жену-сасанидку, вступил в союз с гуннами и несколько лет вел упорную войну с Ираном – шах не слишком преуспел), а так же грузинского «принца крови» и питиахша (правителя царства) Аршушу, регента малолетнего царя Вахтанга. Этим шах рассчитывал обезглавить вассальные царства Закавказья, которые, в отличии от Армении, сохранили собственную монархию.

Приехав на места, «отряды магов спешно заставляли нести огонь в храм святыни Господней и в других замечательных и красивых местах строить атрушаны (жертвенники для священного огня)». Все это, естественно, возбуждало негодование населения, несмотря на то, что кроме стоявших уже в крепостях гарнизонов, были введены еще персидские конные отряды. Первая вспышка восстания произошла в конце сентября 449 года, когда возвращавшиеся из Ктесифона армянские нахарары вместе с сопровождавшими их магами и отрядом войск достигли селения Ангх в области Багреванд. Крестьяне во главе со священником Гевондом изгнали из селения магов, которые собирались превратить церковь в зороастрийский храм. Подобное выступление имело место и в городе Зарехаване. После событий в Ангхе и Зарехаване восстание запылало по всей Армении. Нахарары, духовенство, крестьяне поклялись до конца бороться за независимость страны. В Армении военное руководство восстанием взял на себя спарапет, Вардан Мамиконян, а марзпан Васак Сюни занялся обеспечением тыловой базы восстания.

События разворачивались стремительно. В конце сентября 449 года в битве у Арташата Вардан Мамиконян разбил собранные в один кулак Сасанидские гарнизоны Армении и выгнал их остатки из страны. В это же время «в Армению из Албании прибыли хазарапет с епископом Албании и в великом смятении торопили войска армянские, говоря: полк персидский, который был в краях гуннов, вернулся, прибыл, вступил в нашу страну, а также многочисленная другая конница, что прибыла от двора. И кроме всего этого, еще и триста магов-наставников привели с собой, всполошили страну и кое-кого перетянули на свою сторону и хотели наложить руку на Церковь и, по повелению шаханшаха, всех торопили и говорили: если по доброй воле примите законы, получите от него подарки и почести и будет вам от казны сложение податей». По словам Моисея Каланкатуйского, «армяне посовещались, ободрили албанов и отпустили их, чтобы они на время притворно отвлекли внимание персов, чтобы маги не наложили руки на церкви, пока будет найден исход этому делу». «Было решено действовать сообща албанам, армянам и иберам; начаты были переговоры с римлянами и гуннами».

Лидеры восстания имели обширные связи у обоих потенциальных союзников – Вардан Мамиконян одно время служил магистром римской Армении, а Васак Сюни, ранее командуя персидским гарнизоном Дарьялского прохода, завязал отношения с гуннскими вождями. Армянские послы отправились одновременно в Константинополь и Танаис. Императору Феодосию был предложен сюзеренитет над Арменией в обмен на помощь, но главный упор делался на защиту христианства от его гонителей, что было теперь священным долгом римского императора. С Римской империей армяне готовы были связать свою судьбу всерьез и надолго. На переговорах с Аттилой армяне обещали открыть Дербент или Дарьял и пропустить гуннов в набег на Иран; главной же целью армян было обеспечение «северного прохода» их закаспийского контингента. Армянское войско, выведенное Ездигердом на войну с кидаритами, удерживалось им в Гургане; при известии о восстании армяне взбунтовались и перешли к закаспийским хионитам-чолам. Те были готовы обеспечить им проход через Мангышлак на север, к Волге, но дальнейшее зависело от Аттилы.

Феодосий не мог оставить угнетаемых христиан без помощи; сверх того в условиях религиозной смуты война за веру могла стать сильным козырем во внутриполитической игре. Но император не доверял гуннам – Аттила мог выступить как на стороне Рима, так и на стороне персов. Прибывший в столицу Аэций рекомендовал императору не начинать войну с Ираном до того как ее начнет Аттила. В Танаис направилось римское посольство. Переговоры вскоре увенчались успехом. Выторговав ежегодную субсидию на все время военных действий в 800 фунтов золота, Аттила счел наиболее выгодным на текущий момент напасть на Иран при поддержке Римской империи. Он уже вел переговоры с белыми гуннами о союзе против персов, и теперь, с поддержкой Рима, нападение на Иран сулило верную добычу, а дальше…дальше следует действовать по ситуации.

Ранней весной 450 года Вардан Мамиконян без промедления приступил к энергичным действиям. Он разделил армянское войско на три части. Первая из них во главе с Нершапухом Арцруни была отправлена в области Гер и Зареванд для защиты южной границы от неожиданного нападения; вторая, под командованием марзпана Васака Сюни, осталась в Двине, а третья, под командованием самого спарапета Вардана, выдвинулась в Албанию. Персы, не зная о тайном договоре албан с армянами, включили первых в свои полки и направили против армян. Близ границ Иверии, против города Халхал (около нынешнего Казаха), который был зимней резиденцией албанских царей, армянские войска под предводительством Вардана Мамиконяна, соединившись с внезапно перешедшими на их сторону албанами и иверами, дали бой персам. Албанский историк повествует: «Так как всякий валил на землю своего соперника, то по жестокой стремительности нападения персы более утопали в реке, чем падали от меча на суше. От множества павших чистая вода Куры обратилась в кровь, никто не спасся из них».

После победы при Халхале персы были изгнаны из Албании и Иверии. Вардан захватил Дербент, к воротам которого с севера уже подходил Аттила, сопровождаемый совершившей марш вокруг Каспийского моря армянской конницей из Гургана. Гунны прошли в Муганскую степь и обрушились на цветущую Атропатену….

Меж тем в Константинополе император Феодосий II по прежнему проводил жесткую проегипетскую линию. Но император никогда не отличался крепким здоровьем, а теперь все чаще испытывал недомогание. Однажды утром в мае 450 года император почувствовал себя плохо, но, вопреки советам врача, выехал на охоту. Ему случайно подали норовистую лошадь, которая случайно испугалась на каменистом подъеме….случайности были столь очевидны, что трудно было заподозрить умысел…. Возможно римский легат втайне отпустил грехи нескольким придворным из императорского охотничьего штата.

Император был доставлен во дворец со сломанным позвоночником и проломленным черепом, и скончался этой же ночью. Немедленно доброжелатели призвали августу Пульхерию, остававшуюся легитимной царственной особой, и Аэция, который, располагая своими букеллариями и приверженностью гвардии, фактически мог распоряжаться военной силой в столице. Наутро Пульхерия объявила собравшимся на Ипподроме народу и гвардии о том, что после скоропостижной кончины брата принимает царство и избирает себе супругом и соправителем Аэция (его жена этого мира, дочь Плинты, как и в РИ скончалась во второй половине 440ых годов). Заявление августы было встречено единодушными приветствиями народа и солдат.

Так на 60-ом году своей жизни Флавий Аэций стал римским императором, и – по браку с Пульхерией – «двоюродным братом» царствующего на Западе Валентиниана. В наследство от предшественника Аэций и Пульхерия получили религиозную и гражданскую смуту, фактически начатую войну с Ираном и новый альянс с Аттилой, который мог оказаться опаснее открытой вражды…..

Кстати по ходу в тот момент и география была альтернативная — Каспийское море было гораздо мельче, дельта Волги простиралась далеко на юг, образуя целые "Каспийские Нидерланды".

"В 60-х гг. VI века персидским шахом Хосроем Ануширваном была сооружена между горами и морем Дербентская стена, чтобы преградить северным кочевникам путь в Иран. Западный конец стены доходил до неприступных скал Кавказа, а восточный, согласно рассказам арабских географов, вырастал из моря. У края ее глубина достигала 1,5-2 метров. Камень для фундамента, писали арабы, доставляли на плотах из бурдюков и сбрасывали в море.

Спустившись на морское дно в аквалангах, мы увидели, что свидетельства арабских географов не совсем точны. Стена состояла из огромных тесаных каменных блоков, тяжести которых бурдюки не выдержали бы. Блоки эти укладывались непосредственно на естественном скальном основании, что могло быть осуществлено лишь на мелком месте. Но самое главное — конец стены и заключающая ее круглая башня находятся ныне на глубине 5,5 метра, иными словами, на абсолютной отметке минус 33,5 метра. Значит, уровень Каспийского моря в VI веке стоял на абсолютной отметке не выше минус 32 метра. Эти вполне достоверные данные позволили нам воссоздать карту древней Хазарии. Оказывается, дельта Волги простиралась значительно дальше к югу, и область обитания хазар была больше территории Нидерландов."

Широкая разведка, проведенная нами в 1960 г., показала, что в Калмыцкой степи, на западе, и в Рын-песках, на востоке, всюду обнаруживаются фрагменты керамики VII-Х веков. Эта грубая, хорошо прожженная, лепная керамика была не хазарской. Что же помешало раньше обнаружить памятники этой богатой и разносторонней культуры, и почему она вдруг исчезла без остатка? Причиной этому, очевидно, были климатические изменения, которые повлекли за собой увлажнение Восточно-Европейской равнины во второй половине XIII века. Волга стала многоводной, и Каспийское море стало быстро прибывать. Повышение его уровня было отмечено и на южных берегах: в конце XIII века море поглотило так называемый Караван-Сарай в Баку, а в 1304 г. — персидский порт Абиверд. Об этом писал итальянский географ XIV века Марина Сануто: "Каспийское море год от года прибывает, и многие хорошие города уже затоплены". На 12 метров поднялся уровень Каспия — до абсолютной отметки минус 20 метров. Дельта частью была залита, а частью превратилась в непроходимые камышовые джунгли. Под водой оказались почти все те земли, на которых располагались хазарские села и нивы.

Как-то вот-так:

Как видим от Мангышлака волжскую дельту отделял лишь узкий пролив, но и этот пролив по данным источников время от времени был проходим — по нему целые армии вброд шастали. В применении к данному сюжету особенно интересен рассказ Приска Панийского об экспедиции гуннских полководцев Васиха и Курсиха в Иран. Информацию о ней Приск получил от Ромула, западно-римского посла при дворе Аттилы. Наиболее реальная дата этого похода — 420-430-е гг., поскольку Васих и Курсих приезжали после этого в Рим около 433 г. в составе гуннского посольства для заключения соглашения о Паннонии. В Риме они и рассказали Ромулу о своих военных предприятиях. Во время похода на Восток воины Васиха и Курсиха пересекли вброд в узком месте огромное соленое озеро, затем пустынные земли, и через 15 дней, перейдя горы, вторглись в Иран.

Шувалов и Щукин обоснованно считают что Васих и Курсих атаковали Иран по восточному берегу Каспия, перейдя вброд "Мангышлакский пролив", затем пройдя через пустыню и атаковав Иран через горы Копетдага.

Наличие этого пути многое объясняет — и то как в РИ армянская конница, взбунтовавшись против персов и перейдя к кидаритам, довольно легко и быстро вернулась в Армению обойдя Каспий с севера — Мангышлак был в руках кидаритов, а дельта Волги под властью Аттилы, и нужно было всего-то договориться с гуннами, что Васак Сюни успешно сделал. И пресловутую легенду об олене, за которым гунны перешли пролив и вышли в тыл аланам. Ведь Приск, как и Прокопий, принял описываемое гуннами озеро за Меотиду, так как римляне не имели понятия о контурах северного берега Каспия. Легенда об олене достоверна, только пролив это не Керченский, а Мангышлакский.

Воцарение Аэция и Пульхерии имело характер переворота, низвергнувшего восточную клику. Хрисафий был арестован и после наскоро организованного суда казнен, его креатуры смещены с важных должностей и заменены представителями «римской» партии. Немедленно была начата подготовка к новому Вселенскому собору, призванному пересмотреть постановления «Эфесского разбоя» и восстановить церковное единство с Западом. Впрочем для начала требовалось урегулировать политические отношения с западным двором. Валентиниан III был женат на единственной дочери покойного Феодосия, и согласно сложившейся традиции должен был распорядиться после смерти тестя восточным троном. Воцарение Аэция могли счесть на Западе узурпацией, не смотря на то что Пульхерия на законном основании носила титул августы уже не один десяток лет. Август запада и его императрица-мать Галла Плацидия прекрасно осознавали, что не в силах воспрепятствовать утверждению Аэция на троне Константинополя, но собирались продать свое согласие подороже. Между восточным и западным дворами начался торг, который к концу лета 450 года завершился достижением взаимовыгодного соглашения.

Согласно заключенному договору Валентиниан III, ставший теперь «старшим августом», признавал Аэция августом Востока. Мало того, единственный сын Аэция Гауденций, усыновленный Пульхерией, был провозглашен цезарем, а его сыновья Лев и Маркиан стали помолвленными женихами дочерей императора Валентиниана III – Евдокии и Плацидии. Этим обеспечивалось будущее династии потомков Валентиниана I и Феодосия Великого, и – поскольку надежды на рождение других детей у Валентиниана и Элии Евдоксии уже не было – обеспечивалось престолонаследие для Востока и Запада.

В обмен на юридические и матримониальные уступки Валентиниан получал вещи более осязаемые – под управление августа Запада были переданы Далмация, уступленная Востоку при воцарении Валентиниана, и Паннония, отвоеванная у гуннов Аэцием. Линия раздела империи вновь стала такой же как при Аркадии и Гонории. Богатая Далмация расширила ресурсную базу ЗРИ, а Паннония с поселенными там Аэцием федератами должна была стать основным районом вербовки «ауксилий» в западноримскую армию. Одновременно был подтвержден тесный военный союз – Аэций не до конца доверял Аттиле, и в случае нового конфликта армия получившей Паннонию ЗРИ должна была прикрыть тылы Востока.

Этим же летом было заключено соглашение с вандалами. Гейзерих, потерпевший в прошлом году поражение на Сардинии и напуганный победами римлян над гуннами и свевами, предлагал империи мир. Король вандалов соглашался по прежнему платить с Африки подать поставками зерна, но требовал оставить за ним все завоеванные территории в Нумидии, Мавритании Ситифенской и Триполитании. С другой стороны правительству ЗРИ была очевидна недостаточность имевшихся в его распоряжении средств для уничтожения вандалов. Галлия и Испания потерпели большой ущерб при вторжениях гуннов и свевов, а отмена чрезвычайных поборов, проведенная по требованию ассамблеи Галлии, не давала возможности выколачивать средства как ранее. Для победы над вандалами на текущий момент не представлялось возможным обойтись без помощи Востока, но еще до кончины Феодосия стала очевидной неизбежность войны Востока с персами. Поэтому правительство ЗРИ весной 450 года пошло на «бесславный мир» с вандалами на предложенных условиях.

Слава и популярность Майориана к этому времени начали вызывать опасения при императорском дворе, и теперь, по заключении мира с вандалами, против потенциального узурпатора были предприняты меры предосторожности. Своим указом Валентиниан создал в Испании отдельную префектуру претория, окончательно отделив ее от Галлии. В состав Испанской префектуры вошли все провинции Пиринейского полуострова, Балеарские острова и две провинции, удержанные ЗРИ в Африке – Мавритания Тингитана и Мавритания Цезаренсис, к этому времени включавшие в себя прибрежную полосу, ограниченную с юга хребтами Рифейских гор и Приморского Атласа. В Испании была учреждена Ассамблея по галльскому образцу, на которую собирались представители провинциальных конвентов, знати, а так же высшие чиновники. Префектом претория Испании был назначен местный магнат Лагодий, дальний родственник императорской семьи (Феодосий Великий был испанцем), а военным магистром Испании – Майориан. Одновременно должность военного магистра Галлии была передана Эгидию. Отряды бургундов, вестготов, франков, аланов и армориканцев покинули Майориана и вернулись на родину. Майориану, в распоряжении которого осталось лишь несколько регулярных отрядов, теперь предстояло создавать новую армию почти с нуля и готовить в Испании базу для возможной новой войны с вандалами.

Осенью 450 года скончалась императрица-мать Галла Плацидия, а буквально через месяц «магистр обеих милиций» Бонифаций, уже давно болевший. Встал вопрос о назначении нового главнокомандующего. И, не смотря на возмущение римской знати, император Валентиниан назначил презентальным магистром варвара – комита Рецимера. Рецимер пользовался полным доверием императора, и главное – будучи варваром, не мог узурпировать императорский трон. К тому же, происходя из королевской семьи свевов, Рецимер быстро наладил отношения с федератами Паннонии, среди которых свевы занимали главенствующее положение, и обеспечил успешную вербовку солдат из поселенных Аэцием в Паннонии племен. Рецимер заключил альянс с препозитом священного кубикула евнухом Гераклием, который после смерти Галлы Плацидии стал главным советником императора по гражданским делам. В течении следующих лет варвар и евнух стали важнейшими политическими фигурами в Риме, что вызывало нарастающее возмущение римской знати.

Меж тем на Востоке Аэций активно готовил кампанию против персов. К Аттиле, вернувшемуся с богатой добычей из Атропатены, направилось новое посольство, доставившее оговоренную субсидию. Аттила со своей стороны подтвердил соглашение, обязавшись весной явиться с армией в Закавказье. Выставлял вспомогательные отряды и царь Лазики Губаз. Наконец на юге, в Аравии, был заключен договор с вождем кочевавших на севере Хиджаза и Неджда арабов-киндитов Амрулькайсом, еще недавно враждовавшим с империей. Амрулькасу был уступлен захваченный им остров Йотаба в Красном море, являвшийся важным торговым и таможенным пунктом на выходе из Акабского залива; кроме того император назначил Амрулькайса «филахом Петреи», подчинив ему арабов, кочевавших в Петре и на Синае. Киндиты таким образом были приняты на федератскую службу империи. В предстоящей войне Амрулькайс и глава арабских федератов Сирии и Заиорданья, «филарх лагерей» Теребон должны были набегами связать силы лахмидского царя Хиры Аль-Мундара, не дав тому возможности помочь персам.

В Ктесифоне известия о союзе только что воевавших друг с другом римлян и гуннов и об их намерении прийти на помощь восставшим армянам, нападение Аттилы и его вторжение в Атропатену — вызвали шок. Персы предприняли попытку перекупить Аттилу и привлечь его к союзу против империи. Но хан был хорошо информирован о всех политических событиях в Европе и Азии. Он знал, что у ЗРИ не осталось иных фронтов, и теперь Западная империя, получившая Паннонию, немедленно придет на помощь Востоку всеми силами. В то же время престиж гуннов среди германских союзников подорван, и еще одна неудача приведет к их переходу на сторону Рима. Персы главные усилия направят на покорение Армении и не смогут повлиять на ситуацию на среднем Дунае. Наконец хан отнюдь не был уверен в победе над Аэцием в сражении даже в союзе с персами, и мог потерять слишком много в случае поражения. Союз же с Римом давал Аттиле и субсидии союзника, и богатую добычу без особого риска. Наконец Аттила успел вступить в переговоры с кочевниками «страны Чол» (Закаспия), которые после разгрома кидаритов остались без высокого покровителя и, теснимые персами, готовы были подчиниться хану гуннов. Возможность вторжения в Иран по восточному берегу Каспия обещала перспективы не только добычи, но и завоеваний в Иране и установления контроля над Великим Шелковым путем. Но для этого было необходимо уничтожить армию Эраншахра, и сделать это следовало в союзе с римлянами. Аттила арестовал персидских послов и отправил их в Константинополь.

Шаханшаху оставалось лишь готовится к неизбежному вторжению. В строй были поставлены все наличные силы. Вербовались кочевники Аравии и Систана, горцы Дейлема и Табаристана. Вся персидская армия начала собираться в Атропатене. Шаханшах рассчитывал собрать к весне до 150 000 воинов и 25 слонов.

В свою очередь Аэций, осенью 450 года прибывший в Антиохию, расквартировал армию в районе Милитены и Самосаты, намереваясь весной двинуть ее двумя колоннами в Армению и Месопотамию.

В апреле 451 года персидская армия, возглавляемая спахбедом Мушканом Нисалвуртом, выступила из Гандзаха. Спахбед ввиду превосходства вражеских войск надеялся разгромить противника по частям. Предотвратить соединение римлян с армянами представлялось невозможным, но гунны, которые должны были подойти через Дербент и Албанию, значительно опаздывали. Спахбед предпринял попытку навязать врагам генеральную битву до подхода гуннов. Вступив в Армению северным берегом озера Урмия, Нисалвурт в мае занял удобную позицию в уезде Артаз области Гер-и-Зареванд на границе Васпуракана, и, построив там укрепленный лагерь, начал разорять окрестные армянские области набегами конницы. Занятая позиция, обеспеченная защищенными коммуникациями, позволяла Нисалвурту при необходимости совершить быстрый маневр как на восток, так и на запад, прикрывая угрожаемое направление.

В это же время Аэций выступил из Мелитены. В то время как магистр Востока Анатолий направился с частью войск в Месопотамию чтобы осадить Нисибин, император с главными силами через Софену и Тарон двигался на восток. Посадив пехоту на мулов, и имея по пути заготовленные заранее армянами припасы, Аэций совершил марш-бросок долиной реки Арцани (Мурат). В конце мая армия императора соединилась с выступившим из Арташата армянским ополчением.

Прямо в военно-полевых условиях, в лагере, армянские нахарары принесли присягу императору. Торжественно заключенный договор определял политическое устройство Армении в составе империи. Армянская знать в массе своей не стремилась восстановить национальную монархию, и уже во время конфликта между знатью и последним аршакидским царем Арташесом нахарары, как сообщает Лазар Парпеци, приняли решение: «..нам более не нужен армянский царь, пусть время от времени является какой-либо персидский князь и руководит нами». Теперь восточно-римский император занял для Армении то же место государя, каковым ранее был шах Ирана. Но, как и при шахах Ирана, Армения целиком сохранила собственное административное, финансовое и военное устройство прежнего армянского царства. За армянской знатью были оставлены все должности, ранее бывшие наследственным достоянием знатных фамилий, и Армения должна была управляться по прежним законам. Функции царя выполнял теперь в Армении императорский наместник, который по должности должен был носить верховный римский титул патриция. По армянски «патриций» произносилось как «батрик», и это слово стало теперь обозначать для армян правителя. Чрезвычайно важным для армян моментом стало воссоединение ранее разделенной Армении – армянские области, отошедшие под власть Рима при разделе Армении между Феодосием Великим и Шапуром Долголетним, но управлявшиеся по прежнему армянскими нахарарами, теперь так же отошли под управление батрика Великой Армении. Персоналия правителя так же не изменилась – прежний марзбан Армении Васак Сюни, в РИ, после того как Маркиан и Аттила не оказали помощи Армении, оценивший положение как безнадежное и перешедший к персам, здесь первым вступил в переписку с императором и дал ряд дельных советов. Опытный политик и блестящий интриган, Васак Сюни к 451 году завоевал доверие Аэция и сохранил свое положение гражданского правителя страны, получив достоинство патриция.

Главным приобретением для Рима было армянское феодальное ополчение – великолепная кавалерия персидского образца, которая теперь должна была сражаться в войнах Римской империи – всеми наличными силами в Азии и «ограниченным контингентом» в Европе. Военную власть в Армении осуществлял спарапет (на тот момент Вардан Мамиконян), подчинявшийся напрямую императору, причем по рангу должность спарапета была приравнена к римскому чину магистра милитум, и во всех официальных документах империи спарапет именовался «магистром Армении».

В июне 451 года римско-армянская и персидская армии сошлись на выбранном Нисалвуртом для боя Аварайском поле в уезде Артаз, и выстроились соответственно на северном и на южном берегу реки Тхмут. Фронты обеих армий полностью перегородили поле Аварайра, так что возможности обхода с фланга не было. Аэций выставил армян на левый фланг, ожидая там главного удара персов (правое крыло было традиционно ударным), сам же был намерен главными силами атаковать левый фланг персидской армии. Центр персидского войска, опиравшийся на возвышенность, был слишком хорошо защищен.

Битва началась с восходом солнца массированной перестрелкой пеших лучников через реку. Вслед за тем отряды противников начали переходить неглубокую реку и завязывать решающий бой. На левом фланге персы производили массированные атаки, но армяне прочно держали позицию, раз за разом сбрасывая врага в реку. На правом фланге римская кавалерия произвела атаку на персидские боевые порядки. Но здесь римлян ожидал сюрприз. В былых сражениях римляне давно уже отучили персов бросать слонов на хорошо обученную пехоту, но против кавалерии слоны, внушавшие испуг лошадям, были весьма эффективны. Нисалвур распределил слонов между кавалерийскими отрядами, пуская их во главе контратак, и отдав при этом слоноводам категорический приказ удерживать животных от нападения на пехоту. При поддержке слонов персы дважды успешно контратаковали кавалерию римлян на римском правом фланге, отбрасывая ее за собственную пехоту. Правда со второго раза римской пехоте за время атаки кавалерии удалось закрепиться на вражеском берегу.

Меж тем на левом фланге Вардан Мамиконян, вторично отбросив персов, перешел в контрнаступление, ринувшись в отчаянную атаку через реку. Аэций своевременно направил туда резервные нумерии регулярной пехоты, при поддержке которых армянская конница перешла в новую атаку, опрокинув боевые порядки персов.

Спасая положение, Нисалвурт перебросил туда часть сил со своего левого фланга, включая слонов. «Когда вследствие этого левый фланг персов оказался слабее стоящих против него римских сил, волна жестокого избиения прошла по рядам персов и дела у Мушкана пришли в крайне тяжелое положение: все войско парфян обратилось в бегство…». К полудню оба фланга персов были разгромлены, а Мушкан Нисалвурт, бросившийся во главе «бессмертных» в отчаянную контратаку, пал на поле сражения. Персидская конница бежала, а пехота была осаждена в лагере и через два дня сдалась.

После капитуляции персидского лагеря Аэций покинул поле битвы и выступил на юг, стремясь развить успех в Месопотамии, а армяне во главе с Варданом начали поход на восток. Целью похода служило отвоевание древней армянской области Нор-Ширакан, расположенной по северному и западному берегам озера Урмия, и отторгнутого от Армении Шапуром Долголетним. В это же время Аттила перешел Куру у Пайтаракана и у Тавриза обрушился на остатки разбитой персидской армии, возглавленные спахбедом Ардаширом. Персы оказало отчаянное сопротивление, но силы были слишком не равны. Вторично разбитая персидская армия рассеялась, а Аттила осадил Гандзах.

На этот раз хан имел при себе осадные орудия и не намерен был отступать от столицы Атропатены. После обстрела гунны пошли на штурм, и, высадив тараном ворота, ворвались в Гандзах. Город был подвергнут жуткому разгрому, но самым страшным ударом для персов было разорение и осквернение гандзахского храма огня, наиболее почитаемого в Иране. Овладев Гандзахом Аттила вторгся в Мидию, разоряя все на своем пути. Отдельные отряды гуннов дошли до Хамадана, и вернулись обратно, увозя огромную добычу. В это же время армяне заняли Нор-Ширакан и Корчайк, а Аэций овладел Арзаненой, и перешел Тигр.

К югу от Тигра, пользуясь тем что арабские союзники связали руки Лахмидам, магистр Востока Анатолий осаждал Нисибин. Город, долгое время бывший римским, и населенный преимущественно христианами, не испытывал никакой преданности персам, и в РИ даже во время позднейшей войны между Кавадом и Анастасием, горожане Нисибина сносились с магистром Ареобиндом, предлагая сдать город. Теперь известие о сокрушительном разгроме главных сил персов в Армении и о нашествии гуннов придало сторонникам Рима смелости. Ночью горожане-заговорщики подняли мятеж, и, перебив персидскую стражу, открыли ворота. Анатолий вступил в Нисибин, который вернулся в состав Римской империи после почти 90-летнего персидского владычества.

Осенью император вернулся в Антиохию, откуда удобнее было сноситься с Константинополем. В Халкидоне в это время заседал Вселенский собор, призванный пересмотреть решения «Эфесского разбоя». Собор проходил под бдительным контролем императрицы Пульхерии, которая полновластно управляла государством, пока император был занят войной. Заседаниями собора руководили восемнадцать имперских уполномоченных, включая столь высоких сановников, как префект претория Востока Палладий и префект Города Татиан.

Ересь Евтихия была осуждена подавляющим большинством голосов, а патриарх Александрийский Диоскор сведен с кафедры и предан суду (впрочем не за ересь, а за канонические и административные правонарушения). После этого участники собора приступили к выработке вероопредления. Первоначальный вариант Халкидонского ороса, составленный Анатолием Константинопольским, определял существо Иисуса Христа как соединение двух природ, прибегая к строго кирилловской терминологии «из двух природ». Принятие такого текста удовлетворило бы египтян и помогло бы избежать раскола. Но тут раздался энергичный и официальный протест римских легатов: "если термины не будут согласованы с посланием апостольского и блаженнейшего мужа Льва, архиепископа Рима, дайте нам копию, и мы вернемся в Рим, дабы собор мог собраться там". Столкнувшись с этим затруднением, имперские чиновники, главная задача которых состояла в обеспечении единства Западного и Восточного Рима, предложили создать новую комиссию из представителей всех партий для пересмотра проекта. Против такой процедуры епископы подняли шумный протест. Большинство их было удовлетворено существующей «кирилловской» версией. Обращение чиновников к императору и присланное из Антиохии прямое приказание Аэция в конце концов убедили собрание образовать комиссию для создания нового проекта. Комиссия выработала знаменитое Халкидонское определение—тонкий компромисс, пытающийся удовлетворить последователей Кирилла (употребляя термины «Богородица» и "соединение в единой ипостаси"), так же как и римских легатов (утверждая, что Христа мы знаем "в двух природах... с сохранением свойств каждой из них"), и исповедующий тайну Боговоплощения, используя четыре отрицательных наречия ("неслиянно, неизменно, нераздельно, неразлучно").

Таким образом, религиозное единство Константинополя и Рима было восстановлено – но восстановлено за счет раскола с Александрией. Египетские епископы с момента низложения Диоскора не принимали участия в работе собора, и на требования подписать орос ответили отказом, заявив что по возвращении в Египет их неизбежно убъет собственная паства. Александрийский пресвитер Протерий, избранный прямо на соборе патриархом Александрийским, отбыл в Александрию в сопровождении военного отряда.

В Ктесифоне осенью 451 советники шаханшаха обсуждали перспективы, казавшиеся отнюдь не радужными. На будущий год следовало ожидать нового вторжения гуннов через открытые ныне ворота Дербента, а на востоке – нападения кидаритов, не смирившихся с былым поражением. Великий вазург предложил заключить мир с римлянами, но требования Аэция – уступка Армении, независимость Иверии и Албании и возврат Римской империи провинций, уступленных Шапуру Иовианом после гибели Юлиана – шаханшах счел неприемлемыми. Иран лихорадочно искал союзников. Особые надежды в Ктесифоне возлагали на старых друзей – империю Гупта, которой было неприятно соседство обосновавшихся в Пешаваре кидаритов. Но магараджа Кумарагупта, занятый тяжелой войной с Пушьямитрами на южных рубежах своей державы, в помощи Ирану отказал. Зато при дворе эфталитского царя Ахшунвара персидские дипломаты добились успеха. Ахшунвар обещал прикрыть восточные рубежи державы Сасанидов и атаковать кидаритов в случае их нападения на Иран. Правда плата была чрезвычайно высокой – согласно заключенному договору весь Тохаристан с древней кушанской столицей Балхом, недавно завоеванный Ездигердом у кидаритов, отходил к эфталитам, а Ахушнавар получал титул «кушан-шаха».

Практически все персидские военные силы из восточных кустаков выводились на запад. Персы рассчитывали выстроить оборону с опорой на крепости, и лихорадочно пытались восстановить сильную полевую армию.

Весной 452 года Аэций прибыл в Нисибин. Две римские армии выступали на юг и восток, атакуя персидские владения. Анатолий осадил Сингару – важнейшую после Нисибина крепость Забидиены, а Аэций двинулся к Тигру, где его ожидала построенная зимой в Амиде флотилия судов. Переправа происходила напротив Кордуэнских гор под вражеским обстрелом с противоположного берега. Пока строили мост из одних судов, другие с погруженными на них тяжеловооруженными воинами и лучниками служили ему прикрытием, а третьи сновали туда-сюда, как будто бы перевозя войска для высадки на берег. Неприятельские войска дождались настоящей переправы, а затем ушли, не предприняв никаких враждебных действий. Соединившись с подошедшим с севера Варданом Мамиконяном, император овладел Кордуэной, и, двинувшись на юг, осадил сильно укрепленную Арбелу (Эрбиль), столицу марзбанства Андиабены. Персы не принимали боя, но непрерывно тревожили римлян набегами, так что пришлось построить контравалационную линию и организовать сильные конвои для подвоза продовольствия на кораблях по Забу. К августу Арбела была взята и Андиабена завоевана. К этому времени в Месопотамии Анатолий овладел Сингарой и Бебзадой, после чего сдались Либана и Тебета. Отвоевание Забидиены было завершено. На правом берегу Тигра римская армия вышла к Вех-Хормизду (Мосулу), а на левом – к Карка Бет-Селох. Аэций продвинулся на юг до летних дворцов шаханшахов. За Ефратом Амрулькайс и Теребон наголову разгромили Аль-Мундара Лахмида и разграбили Хирту. На будущий год планировалось, опираясь на завоеванные базы и построенные речные флотилии, двинуть армии по Ефрату и Тигру на Ктесифон и осадить столицу Персии.

Но не меньшее беспокойство, чем римляне у стен столицы, внушал персам Аттила.

Персы ожидали нового вторжения гуннов через Кавказ и Албанию, и всю зиму лихорадочно укрепляли города Атропатены. Но Аттила, строя далеко идущие, и отнюдь не согласованные с Римом планы завоеваний, в этом году развернул боевые действия на таком фронте, где гунны могли действовать вне контроля своих римских союзников. Весной 452 года он нанес удар по Ирану через земли своих новоиспеченных вассалов – закаспийских кочевников Чола. Закаспийскому походу Аттилы предшествовала тщательная дипломатическая подготовка. Ему удалось привлечь на свою сторону хорезмшаха, который понимал, что после разорения городов Хорасана основная трасса ВШП пройдет в сердце державы Аттилы, через Хорезм и Мангышлак к волжской дельте и далее к портам Крыма, что даст Хорезму баснословные доходы. Агенты Аттилы добрались до далекого Кабула и заручились обещанием царя кидаритов Кунхаса выступить против Ирана. Холодный прием, полученный Аттилой при эфталитском дворе, а затем и полученные через купцов агентурные данные заставили хана принять превентивные меры против потенциальных союзников персов. Агенты Аттилы через Хорезм добрались до восточных родственников – хуннов ханства Юэбань в Семиречье. Богатыми дарами и обещаниями территориальных приобретений Аттиле удалось поднять против эфталитов юэбаньских хуннов и их соседей абаров.

Ранней весной 452 года Аттила выступил из волжской дельты, и, пройдя через Мангышлак, соединился с Чолами. Орда кочевников вломилась в Гурган, крепости которого пали одна за другой, а отряды грабителей растеклись по цветущему Хорасану. В это же время союзники Аттилы атаковали владения эфталитов – Кунхас Кидаритский, перейдя Гиндукуш, вступил в Тохаристан, а абары из Семиречья нанесли удар по Фергане. Хушнавар Эфталитский, оказавшись в кольце врагов, предпринял попытку разгромить противника по частям. Первый удар был нанесен по абарам, которые были разгромлены наголову, после чего Хушнавар несколько дней преследовал их по степи. Абары в панике бежали на север, а напуганные юэбаньцы, не успевшие оказать помощь союзникам, теперь не решились выступать и прислали послов с заверениями о мире.

Теперь Хушнавар выступил на юго-запад, собираясь нанести удар по кидаритам. Но Аттила, осаждавший в это время Мерв, успел, собрав все силы в один кулак, прийти на помощь союзнику. У Кунхаса хватило благоразумия уклоняться от сражения до подхода Аттилы, чем и был обеспечен успех. В июне 452 года неподалеку от Балха состоялось грандиозное сражение, в котором снова ярко проявился полководческий талант Аттилы. Эфталиты были наголову разгромлены, а остатки их армии, прижатые к Пянджу, сдались. Развивая успех, союзники перешли Пяндж. Хушнавар пытался организовать сопротивление, опираясь на свои восточные владения, но юэбаньцы, узнав о разгроме эфталитов, немедленно ударили ему в тыл. Началась агония Эфталитского царства, так и не успевшего в этом мире стать сверхдержавой. В августе настигнутый Атттилой в долине Вахша Хушнавар был снова разгромлен и пал в сражении. Города один за другим признавали власть гуннов, князья Бухары, Самарканда, Усрушаны и прочих владений устремились на поклон в его ставку.

Эфталитское царство перестало существовать. Владения к северу от Пянджа — Согд, Усрушана, Чаганиан, Хутталян, Чач и Фергана – перешли под власть Аттилы. Юэбани досталось в безраздельное владение все Семиречье. Кунхас Кидаритский вернул себе Тохаристан и принял на службу племена хионитов, ранее служившие Хушнавару Эфталитскому, что почти удвоило военные силы кидаритов.

Осенью 452 года Эраншахр стоял на грани гибели. Римляне подходили к воротам Ктесифона, а на востоке две могучие армии кочевников были готовы к атаке на беззащитный Хорасан, и…. было совершенно очевидно, что ограничиваться Хорасаном они не намерены. «Персы, пребывая в отчаянии, открыто поносили своего царя», явно утратившего фарр. Его затея с зороастризацией Закавказья, навлекшая на Эраншахр столько страшных бедствий, казалась теперь безумием. Шаха обвиняли во всех смертных грехах. Осенью 452 года, когда римская кавалерия появилась в районе Хулвана, в Ктесифоне созрел заговор, и Ездигерд II был убит в результате дворцового переворота. Заговорщики посадили на трон старшего сына покойного шаха, юного Хормизда, и немедленно отправили послов к Аэцию с предложением мира.

В ноябре 452 года в Нисибине был подписан мирный договор между Римской империей и Эраншахром. Согласно его условиям Римская империя получала обратно все провинции, некогда завоеванные Галерием – Забидиену с важнейшими городами Нисибином и Сингарой в Месопотамии (где теперь граница Римской империи вновь прошла по удобному естественному рубежу, горному хребту Джебел-Синджар, отделяющему плодородную Забидиену от сухих степей Хатрены), а так же Арзанену и Кордуэну на левом берегу Тигра. Отныне Рим, смыв позор поражений Констанция и Юлиана, вернул на востоке границы Диоклетиана и Константина. Армения признавалась соединенной с Римской империей, и ей возвращались при этом области Корчайк и Нор-Ширакан, присоединенные Шапуром II к Атропатене. Иверия и Албания провозглашались независимыми, и персы немедленно освобождали их правителей – питиахша-регента Аршушу и царя Ваче. Персидским христианам гарантировалась свобода вероисповедания.

Так завершилась война между Римом и Ираном, ставшая величайшим триумфом Аэция. На Востоке сокрушение «гонителей веры» расценивалось как торжество христианства, что давало императору огромный престиж в христианизированном обществе. Римские патриоты радовались возрождению славы римского оружия, а на далеком Западе известия о победах Аэция внушали надежду на возрождение величия Рима и веру в будущее империи. Римский Сенат провозгласил Аэция «величайшим Персидским» и «величайшим Армянским» и постановил воздвигнуть ему статую. В панегирических речах Аэция сравнивали с Траяном, подчеркивая при этом, что император превзошел Траяна. Ведь Армения, которую Траян не смог покорить силой, благодаря Аэцию добровольно стала частью Римской империи, а могучего врага, ранее наводившего ужас на Рим, Аэций, победив, заставил служить римским интересам как «друга и союзника римского народа».

Однако сам Аэций отнюдь не разделял восторгов римских панегиристов – Аттила теперь вовсе не «служил римским интересам». Падение Ирана под ударами объединившихся гуннов поставило бы империю пред лицом варварской сверхдержавы от Дуная до Загроса. Именно поэтому император не только не потребовал от персов контрибуции, но и освободил всех пленных без выкупа и даже частично снабдил воинов комплектом вооружения, а так же взял на себя обязательство прикрыть проходы Кавказа от гуннов, обеспечив персам тыл. Предстоящий год должен был решить судьбу Эраншахра.

Римская империя после Нисибинского мира:

Закавказье после Нисибинского мира:

Летом 452 года, когда Аэций воевал в Ассирии, Александрия восстала. Город выступил против насильственного водворения Протерия на патриаршей кафедре. Постановления Халкидонского собора являлись тяжким национальным унижением для египтян – их патриархия, еще недавно бывшая главным «столпом православия», возглавлявшая борьбу против арианской и несторианской ересей и стремившаяся к лидерству в христианском мире, теперь была обвинена в ереси, а в иерархическом плане задвинута на третье место после Рима и Константинополя. Отмена выборов и насильственное водворение назначенного собором патриарха вызвали вспышку.

В связи с войной гарнизон Александрии, считавшийся тыловым, состоял из необученных новобранцев, которые были быстро разгромлены в уличном бою. Толпа оттеснила солдат в бывший знаменитый храм Сераписа, теперь превратившийся в собор Иоанна Крестителя. Когда-то христиане во главе с патриархом Феофилом осаждали там выступивших с оружием язычников, но тогда Феофил, будучи умным политиком, ждал суда императора. Теперь у александрийцев не было вменяемого лидера, и толпа пошла на штурм храма. Штурмующим удалось поджечь здание и большая часть осажденных погибла в огне.

Получив известия о событиях в Александрии, император вместо не удержавшего ситуацию под контролем Феодора назначил префектом-августалом Египта одного из своих «кандидатов» (адьютантов), комита Флора, вручив ему всю полноту военной и гражданской власти в Египте. Флор направился в Египет во главе сильного военного отряда и знаменитого дипломата и историка Приска Панийского, коему было поручено ведение переговоров. Император желал по мере возможностей успокоить восстание без большой крови. Прибыв в Египет, Флор расположился в Никополе, блокировал Александрию и принял меры к тому, чтобы бунт не распространился на провинции. Александрия была напрочь отрезана от Египта. Вслед за тем Флор оборудовал хлебные склады в Пелусии, куда должны теперь были направляться речные караваны с хлебом. В Александрии, лишенной подвоза продовольствия, начался голод. В конечном итоге горожане вступили в переговоры и покорились, выдав зачинщиков бунта и приняв Протерия. Тем не менее, главным портом государственных хлебных поставок отныне остался Пелусий.

Этим же летом Приск Панийский, проследовавший с дуксом Фиваиды Дионисием до «Первой Катаракты Нила», провел в Сиене переговоры с блеммиями. Согласно заключенному договору блеммии вернули пленных и выдали заложников из своей знати. В обмен для них были открыты пограничные рынки и обеспечено участие в культе Исиды во время ежегодно совершаемого священного плавания ее статуи в корабле по водам Нила, после чего она вновь водворялась в своем храме на острове близ Элефантины. Язычество все еще пользовалось относительной свободой вплоть до того, что храмы Исиды функционировали не только в далекой Элефантине, но и в пригороде Александрии Менутисе. Зато после Александрийского восстания по настоянию Пульхерии был издан новый закон против еретиков. Для последователей ересей Евтихия и Апполинария был закрыт доступ к государственной службе (на которой язычники свободно достигали высших должностей), еретические сочинения подлежали сожжению, а за устройство «еретических сборищ» полагались штрафы и прочие наказания. В Египте эти меры лишь вызывали нарастающее ожесточение.

Весной 453 года Аэций вернулся с триумфом в Константинополь, а в июне этого же года скончалась Элия Пульхерия Августа, оставив Аэция полновластным императором.

Январским вечером 453 г. Аттила собрал в Пакенде совет из самого близкого круга приближенных и объявил им, что вот уже несколько месяцев он серьезно болен: у него постоянная и ужасная головная боль и частые носовые кровотечения. Врачи – как греческие, так и недавно появившиеся при его дворе индийские – оказались в силах лишь облегчить боли, но не могут справиться с самой болезнью. Он предпочел бы пасть на поле боя в лучах славы, чем испустить дух от апоплексического удара. Он не бессмертен, поэтому надо все предусмотреть. Аттила изложил им свое завещание. Верховным государем гуннской державы после его смерти станет Эллак. Двое других сыновей от старших жен получат в удел под верховной властью старшего брата те земли, которыми они управляют и ныне – Денгизих будет править частью державы от Дуная до Днепра, а Ирнак – от Днепра до Каспия. Эллак получит все земли к востоку и югу от Каспия – как те, что уже завоеваны, так и те что удастся завоевать.

Этой же зимой в Балхе состоялась свадьба Эллака с дочерью «кушан-шаха» Кунсаха Кидаритского, закрепившего тесный союз двух новоявленных среднеазиатских держав.

Весной союзники перешли в согласованное наступление на Иран. Мерв в апреле был взят Аттилой, после чего прочие города Бадгиса покорились грозному завоевателю. Князья Герата, Гура и Гарчистана признали над собой сюзеренитет Кунсаха. Кушан-шах выступил на юг – на завоевание Сакастана (Систана), а Аттила с армией гуннов, хионитов-чолов и юэбаньцев двинулся вглубъ Хорасана. Эранспахбед Ардашир, узнав о разделении вражеских армий, возблагодарил Мазду – наконец появился шанс на победу.

Аттила и сам желал выманить персов на битву, пока их армия, ослабленная страшными поражениями позапрошлого года, не успела залечить раны и ввести в строй хорошо обученные пополнения. Получив у стен Абаршахра от разосланных разъездов и отрядов дальнего охранения весть о приближении персов, он начал оступление, непрерывно атакуя персов мелкими отрядами. В конечном итоге хану удалось выманить персов на равнину Бадгиса. Началось сражение, в котором «стрелы закрыли солнце». Ардашир вынужден был дать бой на обширной степной равнине, под палящими лучами солнца, где удары сверхтяжелой кавалерии проваливались в пустоту, а воины перегревались в тяжелых доспехах. Аттила по максимуму воспользовался своими преимуществами, вымотав персов маневрами и перестрелкой, и после этого контратаковав резервом. Ардаширу удалось спасти остаток войска и отступить в горную местность, но о новой полевой битве с гуннами нечего было и думать.

Аттила продвигался по Хорасану, легко преодолевая слабое сопротивление деморализованных иранцев. Только в нескольких городах отмечались серъезные попытки организовать оборону. Аттила не пожелал оставлять их у себя в тылу и методично брал одну крепость за другой, сравнивая в действии римские и согдийские катапульты. Он сжигал крепости и истреблял гарнизоны, убивая персидских воинов и принимая в свое войско кочевников-наемников, которые предпочитали смену хозяев. В августе Аттила, завоевав Абаршахр и Гурган, вышел к Дамгану. Казалось Иран теперь не спасет ничто. Во всех храмах Эраншахра верующие отчаянно взывали к Ахурамазде, каясь в грехах и моля о спасении страны Ариев от воинства слуг Ахримана. И молитвы были услышаны.

Еще в прошлом, 452 году абары, разгромленные Хушнавазом Эфталитским, бежали на север, в сторону Иргиза, и были там атакованы савирами, которые сочли что битые беглецы — легкая добыча. Однако абары пред лицом гибели бросились в битву с отчаянной храбростью – и наголову разгромили могучих савиров. Победителям досталась часть стад и кочевий побежденных, а савиры, в свою очередь отступив на север, вступили в земли сарагуров.

Сарагуры, народ смешанного, сармато-угорского происхождения и предки позднейших болгар, вели в это время войну с соседними угорскими племенами – оногурами и урогами. Подвергнувшись удару в тыл со стороны савиров, сарагуры вынуждены были бежать на запад, и вышли к Волге, за которой начиналась держава гуннов.

Появление незваных гостей обеспокоило правителя Акацирии (Хазарии) Ирнака, сына Аттилы. Осенью 452 года с акацирским войском он перешел Волгу и отогнал пришельцев. Но сарагуры успели разведать обстановку в степях к западу от Волги. Аттила вывел практически всех гуннов в Среднюю Азию. Их стада и семьи были отправлены Ирнаком туда же после завоевания Аттилой Маверанагра, и кочевья Причерноморья и Подонья почти пустовали. Прорваться в этот степной «ваккуум» сквозь акацирский барьер у сарагуров не хватало сил, но они вступили в контакт со своими преследователями – оногурами, урогами и даже савирами, описав им перспективы и предложив союз.

В июне 453 года огромная орда союзных угорских племен вышла к Волге – на этот раз значительно севернее «Донской переволоки». Ирнак не успел воспрепятствовать переправе, а в развернувшмся сражении был попросту раздавлен числом врага и отступил на юг, к Дельте. Угры перешли верхний Дон и растеклись по Причерноморью, где альцигиры – единственное гуннское племя, не выведенное Аттилой в Среднюю Азию – укрылись в Крыму, укрепив при помощи таврических остготов перешеек, и предоставив северную степь находникам.

Аттила получил эти вести под Дамганом, когда, практически покорив Хорасан, готовился двинуться в Мидию. В приступе ярости Аттилу хватил давно угрожавший ему инсульт. Великий завоеватель, подобно императору Валентиниану I, скончался моментально.

Эллак, без всякого спора унаследовавший власть отца, принял решение немедленно выступить на север, где Ирнак взывал о помощи – он еще удерживал степи к югу от нижнего Дона и нижней Волги, но савиры и уроги уже вторгались и туда. Тесть Эллака, «кушан-шах», только что вернувшийся из победоносного похода на юг, где он завоевал «Сакастан, Турестан и Мекран до побережья моря», принял на себя обязательства прикрыть владения зятя от персов.

Аттила мертв! Эта весть со скоростью молнии прокатилась по Евразии. В Ктесифоне шаханшах Хормизд III с пламенной благодарственной молитвой обратился к Мазде и отдал приказ готовить армию к контрнаступлению на восток. А весть катилась дальше, и вскоре достигла Константинополя, где Аэций, вернувшийся с востока, прилагал все силы для того чтобы создать гуннам проблемы на западе. Если гунны прорвутся в Мидию – Римской империи придется прийти на помощь персам ради того чтобы не допустить создания гуннской державы от Дуная до Ефрата. И в этом случае германские вассалы Аттилы не должны выступить против Рима. А значит – они должны перестать быть вассалами Аттилы.

Немедленно по возвращении в Константинополь Аэций направил послов к королю гепидов Ардариху. Ардарих после ухода Аттилы на восток вел себя как независимый правитель, но все же показывал гуннам некие знаки лояльности. Теперь император немедленно предоставил Ардариху субсидии, которые король гепидов просил после захвата Аэцием Паннонии, предлагая выступить на стороне Рима. Ардарих немедленно начал действовать. Ему удалось привлечь на свою сторону скиров и герулов (точнее ту их часть, что не ушла в Паннонию). При посредничестве Константинополя был заключен мир с лангобардами, обеспечивший гепидам тыл. Вторжение сарагуров пришлось как нельзя кстати. Известие о нем придало сторонникам Ардариха уверенность в успехе, а когда Денгизих отдал приказ о походе всех вассалов на восток против сарагуров, подготовку к мятежу удалось провести открыто под видом сбора войска в помощь гуннам. Денгизих ни о чем не подозревал, пока на берегах Тисы Ардарих не атаковал его войско. Застигнутые врасплох царские гунны, большая и лучшая часть которых в это время сражалась в Хорасане с персами, были разгромлены, после чего сарматы-садагары бежали. Окруженный Денгизих пал в сражении, и чаша, сделанная из его черепа, позднее передаваласть как реликвия в роду гепидских королей.

Победитель занял все Потисье, и, объединив под своим правлением гепидов, скиров и герулов, создал на руинах каганата «царских гуннов» мощное германское королевство. Только остготы не покорились Ардариху. Аэций опасался того, что братья-Амалы, известные своей лояльностью Аттиле, придут на помощь гуннам, и на всякий случай выдвинул войска в Дакию Прибрежную. Но поскольку Ардариху удалось до конца скрыть свои намерения, остготы, ожидавшие в Дакии выступления Денгизиха на восток, узнали о мятеже Ардариха и о гибели Денгизиха одновременно и не успели принять участия в событиях. Теперь, заключив союзный договор с империей, остготы создали королевство в границах бывшей Дакии Траяна.

Сарматы-садагары во главе со своим вождем Бабаем, оттесненные к Сирмиуму, попросили убежища у Рима и были приняты на службу Западной империи. Из них была сформирована федератская бригада, направленная в Испанию в распоряжение Майориана, готовившего новую войну с вандалами. Остатки разгромленных на Тиссе гуннов отошли к нижнему Дунаю, но, обнаружив что остготы проявляют враждебность, а с востока наступают сарагуры, обратились к Аэцию с просьбой впустить их в империю. Аэций, за время последних событий ни в чем явно не проявивший враждебности гуннам, принял их радушно, объявив что все желающие будут препровождены через земли империи на северный Кавказ, во владения Ирнака, а желающие остатся будут приняты на службу империи. Остаться пожелала практически половина, и из этих гуннов были сформированы две федератские бригады, «сакромантизии» и «фоссатизии», прекрасно зарекомендовавшие себя в грядущих боях империи.

В ноябре 453 года в Константинопль явилось посольство вышедших к нижнему Дунаю сарагуров, предлагавших мир и добрососедство и просивших открыть рынки для меновой торговли на границе. Просьба новых соседей была удовлетворена, но былой черноморский рынок рухнул. Почти все товары, ранее поставляемые гуннами в Константинполь, поступали от славян в виде дани, и этот источник теперь иссяк. Анты, под властью Аттилы сплотившиеся в прочную федерацию с единым культовым центром и межплеменным вече, теперь обрели независимость, легко отбили нападения сарагуров и удержали лесостепные районы под своим контролем. А склавины с верхнего Днестра начали продвижение вниз по Пруту, постепенно продвигая свои поселения к Дунаю.

Владычество гуннов в Европе пало.

Если следовать детерминизму Аэций должен умереть,хотя и не насильственно в 454 году или будете продлевать ему жизнь до 457 г. (РИ-Маркиан?).

Александр пишет:

Если следовать детерминизму

А зачем ему следовать???

Я, ежели честно, и Аттиле хотел продлить жизнь, но из текста Приска совершенно очевидно что к 453 году он был реально болен, причем сердечно-сосудисто (регулярные носовые кровотечения как обычное явление), да и причиной смерти послужил явно инсульт. Так что пришлось придерживаться детерминизма. Пульхерия и Галла Плацидия умерли естественной смертью, так что аналогично.

Но вот Аэций в 454 году умирать явно не собирался, о болезнях никаких данных нет, возраст 64 года.... сколько бишь еще сможет прожить?

Его убийцу Валентиниана III так же ожидает значительно более долгая жизнь — в РИ его зарезали офицеры убитого им Аэция во время парада, здесь сиих мстителей не будет. А проблем со здоровьем 35-летний Валентиниан не испытывал, отличаясь телесной крепостью и любовью к спорту и сексу .

georg пишет:

А проблем со здоровьем 35-летний Валентиниан не испытывал, отличаясь телесной крепостью и любовью к спорту и сексу .

georg пишет:

его сыновья Лев и Маркиан стали помолвленными женихами дочерей императора Валентиниана III – Евдокии и Плацидии. Этим обеспечивалось будущее династии потомков Валентиниана I и Феодосия Великого, и – поскольку надежды на рождение других детей у Валентиниана и Элии Евдоксии уже не было – обеспечивалось престолонаследие для Востока и Запада.

Как бы династическая уния не разрушилась ввиду появления других наследников (сыновья Валентиниана III).

Александр пишет:

Как бы династическая уния не разрушилась ввиду появления других наследников (сыновья Валентиниана III).

Не-а. В том и дело что после рождения двух дочерей у Валентиниана III и Лицинии Евдоксии в течении более чем 10 лет супружеской жизни так и не родилось других детей. Мало того, у Валентиниана и внебрачных детей не прослеживается, не смотря на весьма активный образ сексуальной жизни.

Возможно это последствия перенесенного императором венерического заболевания.... Но к 455 году никто уже не рассчитывал на рождение у Валентиниана других детей, поэтому вопрос о замужестве его дочерей и приобрел такую остроту. И даже стоил жизни реальноисторическому Аэцию.

Вандалы попытаются сделать свое имя нарицательным?В 455 или позднее?

Александр пишет:

Вандалы попытаются сделать свое имя нарицательным?В 455 или позднее?

Уже не успеют, ибо Аэций неизбежно пойдет на Карфаген. Но вандалов еще ожидает головокружительная одиссея. Увидите.

Летом 454 года Эллак и Ирнак, соединившись на Волге, наголову разгромили наиболее опасного врага – савиров. Прижатые к реке, савиры вынуждены были капитулировать и вошли в гуннское войско Эллака. Враг был отброшен с земель акациров. Братья готовились перейти Дон и ударить по сарагурам, когда были получены известия о наступлении персов в Хорасане и о поражении, нанесенном ими тестю Эллака, кушан-шаху.

Гунны оказались в положении, аналогичном положению их современников табгачей, которые, приступив к завоеванию северного Китая, утратили контроль над Халхой. Удержание завоеваний в Средней Азии было для Эллака гораздо важнее возвращения Причерноморья. Ирнак же, располагая теперь достаточными силами для защиты Акацирии и Крыма, не имел возможности изгнать из Причерноморья и Подонья сарагуров и оногуров. Таким образом, граница стабилизировалась по нижнему Дону, а война набегов постепенно затухла.

Эллак, вернувшись в Среднюю Азию, объединился с кидаритами и нанес новое поражение персам. На этот раз обескровленный Эраншахр вынужден был пойти на мир. Согласно договору, подписанному в Нишапуре в декабре 454 года, Иран сохранял отвоеванный Хорасан, но уступал гуннам удержаные ими Дихистан и Бадгис. Кидариты сохранили все свои завоевания – Герат, Гарчистан и «Сакастан, Турестан и Макран до побережья моря».

Но самым стращным ударом, нанесенным гуннами по Ирану, было смещение торговых путей. Согдийские купцы перенаправили свои караваны с китайскими и индийскими товарами через владения своего нового государя на север – ВШК прощел теперь через Хорезм, Устюрт, Мангышлакский пролив, Волжскую Дельту, Прикумье и нижнюю Кубань к боспорским портам – Фанагории, Гермонассе и Горгиппии. Это в перспективе приводило к некоторому понижению цен на шелк на западных рынках, новому расцвету Боспора под гуннской властью и упадку городской экономики в Иране.

Весну 454 года в Константинополе встречали, уверенно смотря в будущее. Персы похоже надолго увязли в войне с гуннами и их кушанскими союзниками, а границы гуннской державы были далеко отодвинуты от рубежей империи. Теперь наконец можно было обратить внимание на «гнойный нарыв на теле Римской империи» — «королевство вандалов и аланов. Аэций несомненно понимал важность уничтожения этого «нарыва» для грядущих судеб империи. К тому же дело это было личным – сам император в былые времена дважды терпел неудачи в Африке, и эти неудачи были единственными пятнами на его полководческой репутации. Но разгром вандалов был необходим в первую очередь Западу, и Аэций, заплативший за свое признание оным Западом Далмацией и Паннонией, теперь был намерен заставить Запад заплатить по счетам. Валентиниану III дали понять, что нареченные вступают в брачный возраст, и пора исполнять матримониальные обязательства.

В мае 454 года императрица Лициния Евдоксия, дочь покойного Феодосия II и супруга Валентиниана III выехала на Восток, взяв с собой обоих дочерей – Евдокию и Плацидию. Официальной целью поездки было паломничество к Святым Местам, и заодно – посещение матери Лицинии Евдоксии и бабушки Евдокии и Плацидии, вдовствующей императрицы Афинаиды Евдокии, вдовы Феодосия II, проживавшей в Иерусалиме. Дочь афинского философа-язычника, писательница и поэтесса, принявшая крещение перед самой свадьбой со страстно влюбившимся в нее Феодосием II, Евдокия глубоко прониклась христианским учением, сочиняла духовные гимны, перелегала Евангелия в стихотворную форму гомеровскими гекзаметрами и зачитывалась посланиями Кирилла Александрийского. Уехавшая в начале 440ых после ссоры с мужем в Иерусалим, и вернувшаяся в столицу после примирения через несколько лет, Афинаида Евдокия поддерживала Хрисафия и египетскую партию и враждовала с Пульхерией. После смерти мужа императрица вернулась в Иерусалим. Широкая эвергетическая деятельность (на ее средства были выстроены водопроводы и перестроены стены Иерусалима, организовывались продовольственные поставки) дала ей преданность народа в Палестине, к ней даже применяли как «пророчество Давида» знаменитую фразу из 50-ого псалма «Ублажи, Господи, Благоволением Твоим Сиона, и да созиждутся стены Иерусалимския» («евдокия» по гречески «благоволение», а «стены иерусалимския» действительно были «созиждены» Евдокией). Афинаида Евдокия неуклонно поддерживала оппозицию Халкидонскому собору, оказывая поддержку не признававшему собора монашеству и александрийцам.

В Египте положение было очень напряженным – хотя восстание было подавлено, патриарх Протерий оставался в изоляции, будучи признан очень незначительным количеством египетских христиан. Большинство по прежнему считало законным патриархом Диоскора, проживавшего в ссылке в Ганграх Пафлагонских. Душой оппозиции был александрийский пресвитер Тимофей Элур, некогда насильно извлеченный Кириллом из монастырского уединения и поставленный во главе одного из важнейших храмов Александрии. Народ рассматривал его как местоблюстителя патриаршей кафедры. На Пасху 454 года, когда по египетскому обычаю крестили младенцев, Элуру принесли множество крещаемых, а Протерию – всего 5.

Тимофей Элур, суровый аскет, сухой как палка от непрерывных постов, был выдающимся богословом эпохи, учение которого в РИ послужило базой позднейшего «севирианства». Тимофей Элур анафемствовал осужденное Халкидонским собором учение Евтихия как ересь, установив его несоответсвтие с учением Кирилла и уклонение в докетизм. Это рассорило его с частью монашества, которому импонировало пропагандируемое Евтихием растворение воли и личности человека в аскетическом самоумерщвлении; но большинство клира, народа и даже монашества поддерживало Элура. И Афинаида Евдокия, и Тимофей Элур, и их сторонники, отмежевавшись от «ереси Евтихия», не признавали и Халкидонский собор, так как считали его орос несторианским. Ведь главными защитниками Халкидонского собора оказались теперь антиохийцы, богословская терминология которых была уже скомпрометирована осуждением Нестория.

"Преобладание антиохийской христологии среди защитников собора видно прежде всего по интерпретации постановления, где говорится про свойства двух природ, "соединенных в одном лице и одной ипостаси", а кроме того, по отвращению к "теопасхитским" формулам. Эти два пункта, конечно, связаны один с другим. Со времен Диодора Тарсского и Феодора Мопсуестийского антиохийцы называли Божество и человечество Христа "природами", которые не могли смешиваться или даже считаться состоящими в истинном "общении" друг с другом. Связь между ними понималась антиохийцами как "контакт", тогда как единство Христа выражалось термином "одно лицо" (prosopon), то есть термином неточным, означающим и "личность", и "маска", и "олицетворение", и "роль". В глазах Феодорита и прочих «антиохийцев» выражение Халкидонского ороса "соединение в одном лице и единой ипостаси" означало новое и ослабленное употребление термина ипостась как синонима «лицо». Взятое само по себе, выражение, быть может, и допускало такое понимание (недаром сам Несторий, получив в ссылке халкидонский орос, счел что его точка зрения победила ). Однако весь контекст Халкидонского собора, включающий не только многочисленные формальные провозглашения "Кириллова богословия", но также и употребление в Халкидонском оросе термина «Богоматерь», предполагает, что слово «ипостась» означает предвечную Ипостась Логоса, единого от Святой Троицы. Общим же в позиции антиохийских защитников Халкидона было то, что они избегали понятия «ипостасное соединение» со всем тем, что в него вкладывалось. Конечно, формально они не были несторианами и всегда отрицали учение о "двух сынах", то есть то, что предвечный Сын Божий иной, нежели Сын Марии, родившийся в истории. Однако на деле совершенно так же, как их антиохийские учители Диодор Тарсский и Феодор Мопсуестийский, они последовательно избегали признания во Христе реального единства субъекта. Это становилось особенно ясным, когда они касались Страстей Христовых. Когда александрийские полемисты им прямо задавали вопрос: "Кто пострадал на Кресте?"—они отвечали: "Плоть Христова, Его "человечество", Его "человеческая природа" или «человеческое», то есть безличные реальности. Они и вправду не признавали во Христе второй личности—это было бы буквальным несторианством,—но были неспособны согласиться с тем, что реально страдать может только кто-то (а не что-то). В итоге их позиция стала проигрышной – философские построения антиохийцев, четко отделявших «божество» от «человечества» оказывались для масс верующих гораздо менее привлекательными, чем пропагандируемый александрийцами живой и чарующий образ «Господа Славы», «принявшего зрак раба» и «распятого за ны».

Кирилл писал в знаменитом двенадцатом анафематизме своего третьего письма Несторию: «Бог Слово пострадал во плоти ". Именно эта «теопасхистская формула» Кирилла стала теперь главным камнем преткновения между антиохийцами и александрийцами, приобретя такое же значение религиозного лозунга, которое во времена Нестория имел термин «Богородица». Следует признать, что сочинения и деятельность антиохийских халкидонитов типа Феодорита Киррского мешали последователям Диоскора и Тимофея Элура положиться на так ясно высказанные в Халкидоне заверения: "Томос" Льва и окончательное соборное определение следует читать и понимать только в свете кирилловой христологии, кирилловой сотериологии и кирилловой веры в то, что «соединение с Божеством не уничтожает человечества, а делает его истинно самим собой, соответствующим изначальному творению Божию»."

Позиция Тимофея Элура оказалось очень удобной для александрийской элиты. Последователям «ереси Евтихия» было запрещено занимать государственные и муниципальные должности, но Элур анамемствовал ересь Евтихия, в то же время не признавая Протерия и Халкидонский собор. Деятельная и активная помощь Александрии была необходима для разгрома вандалов, и Афинаида Евдокия могла посодействовать достижению компромисса. Таким образом, миссия августы Лицинии Евдоксии преследовала две цели – исполнение брачных обязательств и попытку урегулирования церковного конфликта.

В июне 454 года августа с дочерьми прибыла в Константинополь, где была торжественно заключена помолвка нобилиссима Льва с нобилиссимой Евдокией и нобилиссима Маркиана с нобилиссимой Плацидией. Свадьба должна была состояться в Константинополе осенью, по возвращении нареченных из Иерусалима (женихи присоединились к поездке), а финальные торжества «свадьбы века» предполагалось произвести весной следующего года в Риме, куда должен был прибыть сам Аэций. Прибыть в сопровождении флота и армии с целью экспедиции в Африку.

В августе 454 года августейшее семейство прибыло в Иерусалим, где при дворе Афинаиды Евдокии начались переговоры присланных папой пресвитеров с александрийцами. В разгар переговоров в Ганграх скончался Дисокор, что вызвало в Александрии новые кровавые беспорядки. Несколько опозиционных египетских епископов, ехавших в Иерусалим, организовали в Александрии самочинные выборы патриарха (престол которого непризнававшее Протерия египетское большинство после смерти Диоскора сочло вакантным). Монахи и возбужденная толпа схватили Тимофея Элура, практически насильно привели его в Кесариум и посвятили в патриархи Александрийские. Таким образом, на кафедре оказалось два патриарха.

Префект-августал Дионисий арестовал Элура и заточил его в крепости в 40 милях от Александрии. Арест сопровождался большим кровопролитием. Узника удалось вывезти из города, но вспыхнувшее народное волнение переросло во всеобщий бунт, настолько грозный, что префект вступил в переговоры с александрийцами при посредстве пользовавшегося большим уважением святого отшельника Лонгина, и освободил Элура. Тимофей Элур, вернувшись в город, водворился при всеобщем народном ликовании на патриаршей кафедре. Протерий, изгнанный народом из Кесариума, укрепился в храме святого Квирина. Расходовавший большие средства из церковной казны на наемников, Протерий был недоволен безуспешностью их действий против повстанцев. И вот один солдат, разъяренный упреками и оскорблениями Протерия, всадил ему в грудь свой меч; его товарищи добили патриарха и бросили тело на улице. Александрийская чернь, овладев трупом, таскала его по улицам, затем сожгла на костре на Ипподроме и развеяла прах по ветру.

Аэций, узнав о событиях в Александрии, оказался в большом затруднении. Подавление восстания силой при явном ожесточении александрийцев и их готовности защищаться потребовало бы много времени и с большой вероятностью привело бы к уничтожению инфраструктуры порта и верфей; снаряжение флота провалилось бы и пришлось бы отменить поход на Карфаген, упустив благоприятное время. В этой ситуации император обратился за посредничеством к той же Афинаиде Евдокии и поручил ведение переговоров своему внуку Льву, приставив к нему советником Приска Панийского.

Итогом переговоров было фактическое признание легальной оппозиции Халкидонсккому собору – Тимофей Элур, не признававший собора, остался патриархом Александрийским. Со своей стороны Александрия обязалась приложить силы и средства к снаряжению вандальской экспедиции. Для улаживания спорных богословских вопросов снаряжалась делегация в Рим для личных переговоров с папой Львом. Она должна была отбыть на Запад в следующем году вместе с императором.

Ситуацию в Египте удалось нормализовать, и на свадьбе внуков Аэция, состоявшейся в Константинополе в октябре 454 года, на данных народу многодневных играх во множестве присутствовали доставленные из-за порогов Нила львы, леопарды и даже носороги, павшие на столичном Ипподроме от рук гладиаторов-бестиариев.

В то время как в Константинополе царило ликование, а в Риме – надежды, Карфагенский двор был охвачен унынием. Получив известие о разгроме и гибели Денгизиха, изгнании гуннов из Европы, и наконец о смерти Аттилы, Гейзерих произнес: «это конец…… он придет». И ни у кого из слышивших не возникло сомнений относительно того, кого имел в виду король.

Гейзерих, знавший Аэция по предыдущим кампаниям, не сомневался что тот, получив под свое руководство все силы Римской империи, не оставит вандалам ни единого шанса. В грядущей войне мужчин вандалов ждала героическая гибель, а женщин и детей – рабство. Но король был не из тех людей что впадают в депрессию, предаются фатализму или бросаются в самоубийственную атаку в расчете на героическую гибель. Не для того он вывел свой народ из Испании, где его ждало уничтожение, чтобы вандалов теперь уничтожили в Африке. Шансов на победу не было, следовательно, нужно было искать пути отступления. Путь на восток был прегражден римским Египтом, а на Запад – римской Мавританией. Оставался юг, где лежала пустыня. Но бесконечна ли она?

Король обратился к перешедшим к нему на службу образованным римлянам, и те представили ему подробный доклад – путь через пустыню есть, и он проходим. Он идет через Гарамантиду (современный Феццан). Гараманты еще во времена Геродота переводили через пустыню целые армии на колесницах, на которых «охотились за черными эфиопами», поставляя их как рабов Карфагену, а затем Риму. Овладеть Гарамой и пробить путь на юг – задача вполне посильная. Октавиан Август в 19 г. до н. э. послал против гарамантов римскую армию, во главе которой встал военачальник Корнелий Бальб. Эта армия выступила из Сабраты и, опустошив по дороге Гадамес, нанесла гарамантам неожиданный удар. Римские авторы сообщают, что она взяла Гараму, а также покорила ряд других городов и племен, поставив Гарамантиду в зависимость от Рима. Тем проще сделать это сейчас, когда Гарамантида ослабела и теряет земли под ударами берберийских кочевников, которые, освоив вывезенных римлянами в Африку из Азии верблюдов, чрезвычайно усилислись за последнее столетие. (В IV- начале V вв., по данным раскопок Айюба, Гарама была разрушена. Впоследствии город был отстроен, хотя и в меньших размерах, а царство устояло, но чрезвычайно ослабло.)

При Домициане римский военачальник Юлий Матерн выступил вместе с царем гарамантов с целью очистить дороги и пути, связывающие Гараму с ее колониями в Центральной Африке от разбойников. После этого они вместе пошли дальше на юг и через четыре месяца пути прибыли в страну, которую Клавдий Птолемей назвал Агисимбой и которую он описывает как цветущую саванну, где водятся носороги, слоны и бегемоты (по современным версиям – район Агадеса в современной Нигерии). Южнее подчиненных гарамантам оазисов Кавара (современного Нигера) лежат плодородные области чернокожего земледельческого народа Сао.

И действительно, Сахара в античности была куда более проходима, чем в средние века. Сам факт возможности караванной торговли и походов на лошадях (верблюд получил заметное распространение в Сахаре только в V вв. н. э.) говорит о том, что опустынивание Сахары еще не было столь полным, как в наше время. Специальные исследования почв, проводившиеся советской экспедицией в Ливии, подтвердили этот вывод, так как, по их данным, резкое уменьшение количества влаги в ливийских почвах произошло около 1,5 тысячелетия тому назад, то есть в эпоху глобального похолодания VI века.

Получив эту информацию, Гейзерих воспрянул духом. Всю осень и зиму 453 года шла подготовка к походу в Гарамантиду. При этом, не рассчитывая на особую эффективность вандальской армии в пустыне, Гейзерих привлек с союзу соседние берберийские племена, обещая поделить с ними Гарамантиду так же, как ранее поделил Триполитанию. Выступить против гарамантов в союзе с вандалами согласились племена мезата и хавара.

Весной 454 года Гейзерих выступил в поход на юг. Завоевав Гадамес, он соединился с ливийскими союзниками и обрушился на Гараму. «Жемчужина пустыни», напоминавшая Пальмиру и Петру, была осаждена по всем правилам военного искусства и взята. Царство Гарамантов прекратило свое существование. Мезата захватили районы хамада аль-Хамра и Джебель Хасуна. Хавара захватили Ваддан, а затем и вади Шаты. Вандалы установили непосредственный контроль над сердцем Гарамантиды – плодородными долинами аль-Аджаль и Мурзук, включая столицу царства Гараму. Этот край был богат продовольствием – там выращивали пшеницу, ячмень и другие зерновые культуры, а также различные овощи, инжир, миндаль, гранат, оливы и финиковые пальмы – и мог послужить отличной «базой подскока». Но, не довольствуясь этим, Гейзерих завозил в Гараму запасы продовольствия, отменив ради этого обещанные поставки зерна в Италию. Наместником Гарамы с сильным гарнизоном был оставлен второй сын короля Гунерих.

И тишина-а-а-а. Благодать.

Долго думал над "исходом". Климат в Сахаре тогда был куда мягче современного (хотя быть мягче ему уже совсем не долго осталось), и конница и колесницы гарамантов шастали до берегов Нигера без проблем, тогда как уже при арабах провести через Сахару конную армию стало за гранью реальности. А Сахель похоже был еще саванной.

Но вот перейдя Сахару, сколько вандалов уцелеет? Малярийному комару жара на берегах Нигера ничуть не мешает.

Не уж-то ни у кого на данном форуме нет мыслей на тему, вымрут ли вандалы от тропических лихорадок? Или таки быть "regum Vandalorum" на берегах Нигера и Сенегала?

georg пишет:

Не уж-то ни у кого на данном форуме нет мыслей на тему, вымрут ли вандалы от тропических лихорадок? Или таки быть "regum Vandalorum" на берегах Нигера и Сенегала?

Вряд ли вымрут. Те же буры, переселившись из Европы, стали "белым племенем Африки". Почему с вандалами по-другому будет?

Ivto пишет:

Вряд ли вымрут. Те же буры, переселившись из Европы, стали "белым племенем Африки". Почему с вандалами по-другому будет?

Сорри, коллега, но сравнение климата ЮАР и Западного Судана напоминает сравнение с пальцем э-э-э-э... некоего органа.

georg пишет:

Сорри, коллега, но сравнение климата ЮАР и Западного Судана напоминает сравнение с пальцем э-э-э-э... некоего органа.

Да не сильно климат южноафриканского вельда отличается от Центрального плато. Не полезут же вандалы в экваториальные леса...

Ivto пишет:

Не полезут же вандалы в экваториальные леса...

Не полезут — во всяком случае пока через зело значительный период не сформируют войска из негров (кстати в армии Альморавидов пехота из негров сражалась отлично, выдерживая даже атаки кастильских рыцарей). Ибо муха цеце лишает главного преимущества — кавалерии.

Но очевидцы говорят, что в наше время в турпоездке по Мали можно быть укушенным малярийным комаром даже у кромки Сахеля.

georg пишет:

Но очевидцы говорят, что в наше время в турпоездке по Мали можно быть укушенным малярийным комаром даже у кромки Сахеля.

Так в то время и в Европе малярия была. И в низовьях Волги, и в устье Дуная, и в падуанской низменности, и в других местах, можно было на нее нарваться...

georg пишет:

Весной 443 года в Ратиарии на берегу Дуная встретились Аттила и Аэций. Было немало воспоминаний о былом, лицемерных заверений в дружбе, хан гуннов снова стал «другом и союзником римского народа», как союзник получая солидную субсидию (которую меж собой гунны не обинуясь называли данью).

А территории? В РИ согласно Приску Аттила получил современную Сербию.

georg пишет:

Император Феодосий, испытавший чувство беззащитности перед варварами и не желавший более никогда испытывать подобного, оказывал полную поддержку Аэцию, и реформа успешно продвигалась.

А с чего собственно? Война 441-442 гг. никакого особого шока в РИ не вызвала. Шоком стали события 447 года а до того "обычные зверства". Так что имеет место быть подыгрыш Аэцию. По логике первоначально перевооружались бы несколько подразделений чтобы посмотреть "чего выйдет". И только после 447 г. осознали бы необходимость перевооружения всей армии.