навеяно известной историей времен Французской революции
(кстати, ее рассказывал и Радзинский, если кто помнит)
Это было в конце 1989 года. Мы были в гостях у одного из наших коллег по НИИ, известного ученого и весьма умного человека. Общество было очень многочисленно и весьма разнообразно. Тут были аритисты, художники, кинорежиссеры, ученые, завмаги и заведующие овощной базой... Ужин был роскошен, как обыкновенно. было поднято несколько тостов за Ельцина. За десертом вино придало всеобщему веселью еще тот характер свободной распущенности, при которой не всегда сохраняется подобающий тон. Был именно тот момент, когда все кажется дозволенным, что может вызвать смех.
Шамфорович рассказал один из своих самых смешных антисоветских анекдотов и несмотря на то что в нем было немного похабщины, дамы слушали его и не смущались.
Потом начался целый поток насмешек над совком.
...Все единогласно утверждают, что совок скоро рухнет, что необходимо чтобы коммунистическая идеология уступила наконец, место свободе и правам человека, и начинают подсчитывать приблизительно возможное время краха СССР и кто из собравшегося здесь общества еще сможет увидеть царство свободы и демократии.
Самые старые жалуются, что им не дожить до этого; молодые радуются более чем возможной надежде увидеть его.
Только один из гостей совершенно не принимал участия в общем веселье и даже втихомолку уронил несколько сарказмов по поводу нашего наивного энтузиазма. Это был Казоттов, человек весьма любезный и оригинальный, но, к сожалению, слишком увлеченный горячительными напитками. Он просит слова и глубоко серьезным голосом говорит:
— Друзья ! Вы будете удовлетворены. Вы увидите все эту Великую, эту Прекрасную Перестройку, которой вы так ожидаете. Вы ведь знаете — я немного пророк, и я повторяю вам: вы все увидите ее.
Ему отвечают обычным припевом:
— Для этого не надо быть большим пророком.
— Пусть так. Но, может быть, надо быть даже немного больше чем пророком для того, чтобы сказать вам то, что мне надо сказать. Знаете ли вы, какие непосредственные следствия будет иметь эта Перестройка для каждого из вас, собравшихся здесь?
— Что же? посмотрим, — сказал профессор Кондорсенко со своим надменным видом и презрительным смехом: — Философу всегда бывает приятно встретиться с пророком.
— Вы, профессор Кондорсенко — умрете от удара железной трубой по голове в собственном подъезде, из-за наркоманов, которым приглянулась ваша дубленка — в те счастливые времена.
Сперва полное недоумение, но потом все вспоминают, что милый Казоттов — несет всякий бред, особенно в нетрезвом виде.
— Вы товарищ, Шамфорович — продолжал Казоттов, — умрете самым оригинальным способом — вашу машину взорвут из-за разногласий с вашими финансовыми партнерами.
Среди собравшихся прошел нервный смех. Казоттов продолжал
— Вас, дорогой Игорь, — обратился он известному певцу и музыканту, -застрелят во время концерта. Причиной конфликта будет очередность выступления в концерте.
— Что за вздор! — воскликнули присутствующие.
— Вы, Николай, — обратился он к известному артисту, — не будете больше сниматься. Вам будут предлагать лишь дебильные роли в грязных и гадких фильмах. Вы начнете пить и однажды угорите в бане.
— Вы, уважаемый Мальзербов , — потеряете работу. Ваше НИИ закроют, вы начнете пить, и однажды перережете себе вены.
— Вас, дорогой Виказиров , забьют ногами за то, что вы оказались не той национальности и не в том месте...
-Вы, Сергей Никифорович, — умрете от того, что у вас будет приступ, а скорая будет ехать три часа. И вдобавок врач перепутает и вколет лекарство, которое вас убьет.
— Вы, дорогой Михаил Петрович, — обратился он в ветерану войны, — умрете 9 мая 1992 года, от побоев от группы подростков, которым вы не захотели отдавать свои ордена и медали.
— О! Да он решил всех нас перебить, — закричали со всех сторон.
— Вот это действительно чудеса, — вмешался кинорежиссер, снявший недавно фильм, по запрещенной книге Булгакова. — А меня вы совсем оставили в стороне?
— С вами, Владимир, случится чудо, почти настолько же невероятное, как и все остальные. Вы станете коммунистом и вступите в компартию.
Раздались крики изумления.
— О, — сказал Шамфорович, — теперь я спокоен. Если всем нам суждено погибнуть только тогда, когда Владимир, кстати, только что снявший антисоветский фильм, вступит в компартию, то мы бессмертны.
— Вы Максим Петрович и вы Степан Данилович, — продолжал Казоттов, обратившись к завмагу и директору овощной базы, — также погибнете от рук киллеров, посланных вашими деловыми партнерами.
— Вот поэтому-то, — сказала хозяйка дома, — мы, женщины, — мы гораздо более счастливы, потому что мы не лезем в мужские разборки...
— Ваш пол, на этот раз он не защитит вас, и вы хорошо сделаете, если не будете ни во что вмешиваться. С вами будут обращаться как с мужчинами, не делая никакой разницы.
— Что вы нам рассказываете, Казоттов? Вы пророчите нам о конце мира?
— Этого я не знаю. Но что я знаю очень хорошо, что вы покончите с собой, после того, как над вами надругаются прямо на улице среди бела дня четверо "братков", ради своего бандитского куража, и потом около суток будут таскать по разным квартирам и насиловать.
Здесь заметное волнение пробежало по залу, и лицо хозяина дома нахмурилось. Все начали находить, что шутка зашла слишком далеко.
Хозяин дома встал с места, и все гости вместе с ним. Он направился к Казоттову и сказал внушительно:
— Убирайтесь немедленно вон, и чтобы я вас не видел здесь больше!
Казотов уже уходил, когда его догнали Мила Соломоновна, студентка консерватории и большая поклонница Ельцина.
— Вы, господин пророк, предсказали всем нам наше будущее, но что же вы ничего не сказали о самом себе?
Несколько секунд он стоял молча, с опущенными глазами.
— Читали вы про осаду Иерусалима у Иосифа Флавия?
— Разумеется, я читала Флавия.
— Так вот видите, — во время этой осады один человек в течение семи дней ходил по стенам города на виду осажденных и осаждающих и восклицал: «Горе Иерусалиму! Горе мне!» И в это время он был поражен громадным камнем, пущенным из осадной машины.
Я окажусь, там, в парламенте, который президент, ваш любимейший Борис Николаевич, прикажет расстрелять из пушек...