Георг - проба пера. ¶
[HTML_REMOVED]Коллега выложил на параллельном форуме своё новоё творение<\/u><\/a>:
ПРОЛОГ.
— Пошел!
Нижняя створка ворот карцереса резко опустилась. Лев крадущейся походкой вышел на поле ипподрома и остановился, обнюхивая воздух. Заметив быка, лев двинулся вперед, обходя добычу и выискивая позицию для прыжка.Отсюда, от ворот средней башни карцереса, увенчанной знаменитой Квадригой Лисиппа с четырьмя бронзовыми конями, был виден весь Ипподром великого града, «пританея вселенной» — Константинополя. Вытянутая в длину узкая разделительная платформа — Спина, которую эллипсом огибали беговые дорожки для колесниц, сияла беломраморным великолепием. Скульптурные композиции, облитые солнечным светом, словно ожили, и казалось что мраморные и бронзовые небожители — и восседающие на конях Кастор и Поллукс, и возлежащий, задумчивый Геракл Тригеспер великого Лисиппа, и крылатая Ника, и юный Асклепий с обвитым змеями кадуцеем в руке – снисходительно-равнодушно, как и подобает олимпийцам, взирают на очередное зрелище. Идущий по периметру Ипподрома, над верхним ярусом трибун, подиум с колоннадой так же был украшен многочисленными статуями, и перед сведущим зрителем здесь проходила в образах вся история и мифология древней Эллады и Рима. Над подиумом реяли огромные полотнища, защищавшие зрителей от палящего солнца и регулируемые моряками военного флота, искусными в парусном деле. Трибуны сияли разноцветьем одежд всех народов огромной империи – от римских палудаментумов до арабских бурунсов. Лишь женских платьев глаз не находил среди этого разнообразия – после недавних «плебейских войн» в Константинополе, когда столичный ипподром неоднократно оказывался ареной кровавых потасовок, женщинам был окончательно воспрещен вход на трибуны, и лишь состоятельные дамы теперь могли любоваться зрелищами из закрытых лож на верхнем ярусе восточной стороны цирка.
Но льва не пугала вся эта грандиозная перспектива – ему не впервой было выходить на арену. Он видел только добычу, и все его внимание было приковано к быку.
Бык при виде хищника не двинулся с места. Огромный, с черной лоснящейся шерстью, широкой грудью и длинными искривленными рогами, принадлежавший к «царственной» египетской породе, из которой в былые времена жрецы Нила выбирали «божественного Аписа», он словно сам превратился в изваяние, и лишь хвост, украшенный пушистой кисточкой, напряженно подрагивал, а глаза неотрывно следили за противником. Бык был не только силен, но и прекрасно обучен, и это – не первая большая кошка, которую ему приходилось убивать.
Глаза десятков тысяч зрителей напряженно следили за парой могучих животных. Голоса стихли и лишь чуть слышный шум полотнищ, колыхаемых ветром, не давал воцариться полной тишине.Вдруг тишину разорвал вопль тысяч глоток – тело хищника, словно движимое сжатой до огромного напряжения пружиной, взлетело в молниеносном броске. Но бык отреагировал столь же стремительно. Прыжок – и тело могучего хищника, готового вцепится в холку быка, соскользнуло в сторону, а бык, развернувшись, перешел в атаку. Удар – и лев покатился кубарем по песку. Еще удар. И еще.
Оглушенный и раненый, лев вскочил на ноги, напряженно озираясь. Пространства для обхода и прыжка не было – противник загнал его в угол возле «портика венетов». Бык-гладиатор издал свирепый рев и подбросил рогом в воздух песок арены.
Пытаясь вырваться на открытое пространство, лев ринулся вперед – но страшный удар рогов отбросил его обратно, к самой стене. Не прерывая атаки, бык поддел противника на рога и подбросил вверх вдоль стены. В момент, когда лев падал обратно, бык сделал резкое движение головой, вспоров рогом живот хищника. Мощное тело «царя зверей» рухнуло на арену словно мешок, а кровавые ошметки взлетели высоко вверх, и один из них с фонтаном брызг бухнулся прямо в кубок с вином, стоящий на столике у края портика.Владелец кубка, молодой человек лет 20 с небольшим, с короткими черными волосами, высоким лбом и тонкогубым ртом под изогнутым носом, облаченный в сенаторскую мантию с вышитыми золотом таблиями на груди и золотой каймой по краю, дернул головой и машинально вытер рукой брызги вина с лица.
— Извольте отведать львятины в винном соусе, светлейший Феодосий – сквозь хохот возгласил сидящий напротив юноша в алом военном плаще-сагуме с роскошной, украшенной алмазами фибулой, из под которого виднелся белый парадный офицерский камизий с золотыми нашивками препозита кавалерии. Золотистые кудри, рассыпанные по плечам, такие же золотистые усы и правильные тонкие черты бело-румяного лица напоминали о «златокудром Аполлоне», а небесно-голубые глаза икрились добродушной веселостью.
— Благодарю, дражайший Дагалайф – с улыбкой ответил Феодосий, принимая из рук вышколенного раба другой кубок – но я предпочту хорошо прожаренного каплуна. Однако, Петр – обратился Феодосий к другому соседу по столику – идея с быком была великолепна. Зрители кажется сошли с ума.Действительно, трибуны бесновались. Сквозь вопли собеседники с трудом слышали друг друга, и какофонию криков все более покрывал дружный, согласованный ритм голосов, скандировавших не только кличку быка – «Аякс», но имя его владельца, давшего народу столь яркое зрелище – «Стикка». Фамильное прозвище Феодосия.
Молодой человек в синем палудаментуме, к которому обращался Феодосий Стикка, ответил не сразу. Лишь через несколько мгновений с его обрамленного русыми волосами красивого круглого лица с прямым носом, выступающим лбом и большими серыми глазами, в этот момент словно устремленными внутрь, сошло задумчивое выражение. Он поднял глаза на Феодосия, склонился к собеседнику и коротко улыбнулся.
— Твой покойный отец сразу оценил эту идею, Феодосий – ответил он. Теперь, когда Платон, патрон прасинов, стал префектом Города, вам для удержания влияния необходимо привлечь к фракции венетов как можно больше людей. В Константинополе множество недавних жителей, выходцев из провинции, для которых бык – верный друг, а лев – символ насильника и угнетателя, посягающего на плоды его мирного труда. Люди об этом не думают, но сам образ быка, повергающего льва, вызывает отклик прямо в их сердцах. Я сам – тут Петр снова улыбнулся – до 12-летнего возраста пасший коров в долинах Дардании, глядя на бой, пожалуй, испытал те же чувства.
— Клянусь копьем Марса, Феодосий, твой отец не зря угробил при обучении Аякса полдюжины хищников – вставил Дагалайф. Даже полчище диких склавинов из-за Данубия не в силах так вопить, как эта толпа, славящая твое имя. Константинополь надолго запомнит твою претуру.
— И консульство красавчика Помпея – скривился Феодосий. Мы готовили игры к консульству моего отца. Отец безвременно скончался, но император – взгляд Феодосия переместился к священной Кафизме, императорской ложе, где в окружении приближенных и гвардейцев восседал его священное величество Анастасий, повелитель и автократор римлян – император рассчитывал на его богатства при организации игр. И чтобы не терять тех денег, что мой отец вносил на игры, сделал меня претором, в то же время проведя в консулы своего племянничка.
— Не привередничай, сиятельный претор – с улыбкой ответил Петр. При твоем возрасте и выслуге ты никак не мог стать консулом. Претура же открывает тебе доступ в сенат. И к тому же – Петр повел рукой в сторону трибун – плебеи тебя уже обожают.
— Возможно ты прав – улыбнулся Феодосий. Но послушай, как мы теперь удалим Аякса с арены? Никто из служителей Ипподрома не посмеет сейчас к нему подойти.
Внизу бык, проломив поверженному противнику череп ударом копыта, затанцевал неистовый «танец смерти», превращая грациозное тело «царя зверей» в груду кровавых ошметков. Глаза его были налиты кровью, изо рта текла пена, с рогов капала кровь. Один вид свирепого победителя внушал неподдельный страх.
— Не беспокойся, все предусмотрено – произнес Петр, отрывая ягоду винограда от лежащей на подносе кисти. Сейчас увидишь.
В этот момент ворота одной из башен карцереса открылись, и на арену вышла корова. Ее шерсть на груди и боках отливала темным глянцем, но живот и голова были ослепительно белыми, а огромные бездонные глаза под длинными ресницами, с удивлением озирали Ипподром.
Бык, заметив на арене корову, остоялся. Из его глаз постепенно уходило яростное выражение, последние клочья пены падали на песок арены. Он медленно двинулся в сторону нежданной подруги. Еще минута – и грозный победитель, в котором не осталось и следа былой неистовой ярости, осторожно обнюхивал «волоокую» красавицу. Корова двинулась к воротам, и бык пошел за ней как привязанный, покидая окропленную кровью арену. Трибуны вновь разразились неистовыми криками и аплодисментами.
— Ах негодник – засмеялся Феодосий, обращаясь к Петру – понятно на что намекает подобная сцена. Народ снова в восторге!
— Это всего лишь старый пастушеский прием – улыбнулся Петр. На случай когда требуется увести разъяренного быка из села.Начинался перерыв, после которого должен был последовать забег колесниц. Ипподромные мистии суетились на арене, убирая заграждения и приводя в порядок беговые дорожки. Зрители, поднимаясь с мест, засновали по проходам, исчезая в коридорах, ведущих в недра Ипподрома, где по всему периметру располагались «афедроны» — туалеты с водяным смывом, а так же лавочки с продуктами и напитками. Постепенно отходя от возбуждения, вызванного звериной травлей, толпа уже предвкушала другое любимое зрелище – колесничную гонку. Трое друзей за столиком в портике венетов так же перешли на обсуждение предстоящего забега.
— Две упряжки выставляет Патрикиол, которому аланы полгода назад прислали в дар великолепных жеребцов – с азартом говорил Феодосий. И если… но что это?
На арене происходило нечто, не предусмотренное планом игр. Спиной к портику венетов, напротив трибун прасинов, стояли на коленях три девочки в белых платьицах, на вид двенадцати, десяти и восьми лет. Их волосы был посыпаны золотой пудрой, тела увиты цветочными гирляндами. В руках девочки держали зеленые ветви, и воздевали руки к трибунам в молящем жесте. Стоявший рядом с ними мужчина – очевидно глашатай, способный перекричать гомон многотысячного Ипподрома – возглашал их прошение к фракции прасинов.
Что он там орет? – скривился Феодосий, по расчетам которого уже должны были объявить забег.
— Это дочери Акакия, дрессировщика в зверинце прасинов – ответил внезапно появившийся за спиной Феодосия орхист венетов Астерий — лысый полноватый мужчина с колкими хитрыми глазами и слащавой улыбкой.
— Их отца недавно убил медведь – продолжал Астерий – бедняга не уследил, что у медведицы в соседней клетке началась течка. Его вдова вышла замуж за его помощника, надеясь, что тому передадут место покойного. Но у орхиста прасинов оказался свой претендент на эту вакансию, и даже ее новому мужу грозит потеря службы, хотя он, насколько мне известно, отличный дрессировщик. Вдова решила обратится к членам фракции.
— Ах вот как – Феодосий пригляделся к трибунам прасинов. Не очень-то дружелюбно их там встречают. И не удивительно – ведь девчонки своим выходом задерживают забег колесниц.На трибунах прасинов был слышен недовольный гул. Он прокатывался по всему «зеленому» сектору трибун, и нарастал, становясь устрашающим и отталкивающим. Многие топали ногами, кое-кто пытался кидать в просительниц огрызки фруктов. Это было единогласное «нет».
Лицо Петра внезапно приняло серьезное выражение. Он повернулся к подошедшему и спросил:
— Астерий, кажется в зверинце венетов есть вакансия?
— Есть. И я еще не нашел на нее человека – ответил Астерий.
— Так почему бы венетам не взять на нее отца девочек, публично противопоставив свое милосердие злобе прасинов?
— Блестяще, Петр – воскликнул Феодосий. Астерий, мы его берем. Петр, ты сам?
— Ну не претору же выходить на арену – с иронией ответил Петр поднимаясь с места и оправляя палундаметум. Астерий, отопри нижнюю дверцу.
Выйдя на арену, Петр быстро направился к девочкам. Даже на него, отнюдь не склонного к проявлению чувств, произвел впечатление вид орущей толпы прасинов. Нижние ярусы трибун занимали зело многочисленные во фракции «зеленых» выходцы из Египта, Сирии и Аравии, и вглядевшись в оскаленные в злобных выкриках чернобородые рты под горбатыми носами и черные, яростно выпученные глаза, Петр понял, что чувствуют маленькие просительницы. Быстро подойдя к девочкам, он громко произнес:
— Идемте, дети.
Девочки обернулись. Двое из них – старшая и младшая – испуганно тряслись, их лица были залиты слезами, а в глазах стоял ужас. Но взгляд средней из сестер поразил Петра. Большие глаза девочки смотрели не детски проницательно – и яростно. Петр подивился стойкости и силе этого ребенка, не испытавшего страха перед огромной враждебной толпой.
— Идемте – повторил Петр и ласково улыбнулся, представляя, что пришлось сейчас пережить этим детям. — Все будет хорошо!
Глаза девочек заблестели доверчивой надеждой. Повернувшись спиной к внезапно притихшему «зеленому сектору» они пошли за Петром к расположенным напротив трибунам «синих» — венетов.— Друзья – голос Петра, обычно тихий, прогремел на всю мощь его широкой грудной клетки, заглушая гомон толпы – взгляните на этих несчастных малюток. Эти дети, утратившие отца, молят вас о милосердии. Зеленые готовы изгнать их отчима со службы, лишив девочек последнего куска хлеба. Нам всем известна их злоба и жестокость. Они даже не выслушали несчастных детей, обрекая их на голод и нищету.
Петр сделал паузу, ожидая пока толпа впитает его слова и придет в нужное настроение. Ненависть между фракциями венетов и прасинов, тянущаяся со времен кровавых побоищ «плебейских войн», была ему известна, и он не сомневался в том, что венеты изъявят полное согласие с его предложением, лишь бы насолить прасинам. Но кроме них его сейчас слышали фракции «белых», «красных», и множество людей, не влившихся прочно ни в одну фракцию – и их сердца следовало завоевать, привлекая их к союзу с венетами.
— Венеты же напротив известны человеколюбием – продолжал Петр. Они всегда помнили о заповедях нашего милосердного Создателя, и не отвергали мольбы просящего. При виде несчастных детей, молящих о куске хлеба, разве что окаменевшие сердца прасинов могут оставаться бесчувственными. Так почему бы венетам не исполнить то, о чем эти девочки безуспешно молили прасинов – дать место их отчиму и обеспечить счастье целой семьи, которая многие годы служила при Ипподроме к радости и удовольствию народа Константинополя?
— Трибуны венетов залил нарастающий гул. Но этот гул был дружелюбен, в гомоне множества голосов слышалось – «да». Зрители в знак одобрения поднимали пальцы вверх и тянулись вперед, чтобы поближе рассмотреть девочек.
В этот момент Петр подхватил среднюю из сестер, поднял вверх на вытянутых руках и громко, вновь покрывая гомон Ипподрома, возгласил:
— Слава человеколюбивым венетам!
— Слава человеколюбивым венетам!!! – возгласили трибуны. Хор голосов приобрел стройность и ритмичность, фразу начали скандировать. Еще немного – и «белый» и «красный» сектора Ипподрома присоединились к «синему», скандируя тот же лозунг. Лишь «зеленый» сектор посрамлённо молчал.
Петр опустил девочку на землю и повернулся к ее сестрам. Слезы на их лицах высохли, глаза с благодарностью смотрели на Петра. Петр невольно залюбовался тремя ангелочками в цветочных гирляндах.
— Как вас зовут, дети? – спросил он.
Средняя из сестер подняла глаза – и Петр снова поразился глубине и проницательности ее взгляда.
— Мое имя Феодора – ответила девочка. А это – мои сестры, Комито и Анастасия.
— Пусть ваш отчим завтра приходит к Астерию, орхисту венетов – произнес Петр. Его примут смотрителем зверинца.
— Мы все благодарим вас, господин – ответила Феодора. И мы, и наша мама, и отчим. Но скажите, за кого нам воссылать мольбы к небесам? Как ваше имя, господин?
Петр широко улыбнулся. Он уже забыл о цели, с которой сошел на арену. От благодарных улыбок девочек на душе стало легко и умиротворенно-весело.— Петр – ответил он, широко улыбнувшись. Петр Савватий Юстиниан.
"На самом деле, каждый мир, который выдумывает альтисторик, становится реальностью в одной из параллельных миров. Задумайтесь об этом, прежде чем писать очередную лажу..." (с) Снусмумрик
"Плоха та АИ, которая не мечтает стать ГИ" (с) Q-silver
