Когда Александр прибыл в Пасаргады и в Персеполь, ему очень захотелось спуститься по Евфрату и по Тигру до Персидского моря, увидеть впадение этих рек в море, как видел он впадение Инда, и поглядеть, каково это море. Некоторые писали, что он задумал пройти морем вдоль большей части Аравии, мимо земли эфиопов, Ливии, номадов, по ту сторону горы Атлант и таким образом прибыть в наше Внутреннее море. Покорив Ливию и Карфаген, он, по справедливости, мог бы называться царем всей Азии. Цари персов и мидян, управлявшие совсем малой частью Азии, несправедливо называли себя великими царями. Другие же говорят, что он хотел плыть отсюда в Эвксинское море, к скифам и к Мэотиде, некоторые — что в Сицилию и к берегам Япигии: его начинали беспокоить римляне, слух о которых расходился все шире.
Я не могу в точности сказать, каковы были намерения Александра, и не собираюсь гадать об этом. Одно, думаю я, можно утверждать, что замышлял он дела не малые и не легкие и не усидел бы спокойно на месте, довольствуясь приобретенным, если бы даже прибавил к Азии Европу, а к Европе острова бретанов. За этими пределами стал бы он искать еще чего-то неизвестного и вступил бы, если бы не было с кем, в состязание с самим собой. И я поэтому с одобрением отношусь к тем индийским софистам, о которых рассказывают следующее: Александр застал их под открытым небом, на лугу, где они обычно и проводили время. При виде царя и его войска они только и стали делать, что топать ногами по тому месту, где стояли. Когда Александр через переводчиков спросил, что это значит, они ответили так: «Царь Александр, каждому человеку принадлежит столько земли, сколько у нас сейчас под ногами. Ты, такой же человек, как все остальные, только суетливый и гордый; уйдя из дому, ты прошел столько земель, сам не зная покоя и не давая его другим. Вскоре ты умрешь и тебе достанется столько земли, сколько хватит для твоего погребения».
И здесь Александр одобрил и эти слова, и тех, кто их сказал; действовал же он все равно по-другому, как раз наоборот. Сам он в душе лелеял необъятные планы: после покорения всех стран к востоку от моря переправиться из-за вражды к Карфагену из Сирии, в Африку, затем, пройдя все просторы Нумидии, направить свой поход на Гадес, ведь молва утверждала, что именно там находятся столбы Геркулеса. оттуда проникнуть в Испанию, которую греки называют Иберией, по реке Иберу, и пройти мимо Альп к побережью Италии; оттуда уже недалеко до Эпира. Поэтому он отдает приказ правителям Месопотамии — заготовить строительный материал на Ливанских горах, свезти его в сирийский город Тапсак, приделать кили к 70 кораблям — все они септиремы — и спустить их в Вавилонию. С царей Кипра он потребовал медь, пеньку и паруса.
В Сузах отпраздновали свадьбы и он сам, и его «друзья». Он, по словам Аристобула, взял в жены старшую дочь Дария, Барсину, и еще младшую из дочерей Оха, Парисатиду. Была уже его женой и Роксана, дочь бактрийца Оксиарта. Гефестиона он женил на Дрипетиде, дочери Дария, сестре своей жены: он хотел, чтобы дети Гефестиона и его были двоюродными. Кратеру он дал в жены Амастрину, дочь Оксиатра, Дариева брата; Пердикке — дочь Атропата, сатрапа Мидии; Птолемея, телохранителя, и Эвмена, царского секретаря, женил на дочерях Артабаза, одного на Артакаме, другого на Артониде; Неарха на дочери Барсины и Ментора; Селевка на дочери Спитамена, бактрийца.
[img]http://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/2/2f/TheweddingsatSusa,AlexandertoStateiraandHephaistiontoDrypetis(late19thcenturyengraving).jpg[/img]
Затем увенчал он Неарха в награду за путешествие от земли индов по Великому морю, — он в это время уже прибыл в Сузы, — затем Онесикрита, кормчего корабля, на котором ехал царь, и еще Гефестиона и остальных телохранителей. Александр велел Гефестиону вести большую часть пехоты к Персидскому морю, а сам посадил на суда щитоносцев, агему и небольшой конный отряд «друзей» и вместе с ними стал спускаться по реке Эвлею к морю. Александр, проплыв вдоль побережья Персидского залива расстояние между устьями Эвлея и Тигра, поднялся по Тигру до самого лагеря, где Гефестион расположился со всем войском.
Рассказывают, что некий Аполлодор один из «друзей» Александра назначенный стратегом войская наместника Вавилонии Мазея имел брата, гадателя по внутренностям жертв Пифагора. И будто бы он попросил его по возвращении Александра из страны Индов о их благополучии. На что Пифагор совершив все положенное увидел что в печени животного не хватает одной доли и Гефестиону в ближайшее время угрожает недуг. Аполлодор получив такое известие решил про себя что обо всем поведать царю полагая что это ему будет полезно и он будет вознагражден. Узнав об этом Александр тот же час помчался в Эктабаны вместе с конной агемой. Там принеся жертву Богам и Асклепию в особенности велел окружить Гефестион всемерной заботой, воздержатся от пьянства и отлучив от опеки его личного врача Главкия. Тому действительно нездоровилось однако вовремя пресеченная болезнь отступила. Проведя там некоторое время, он устроил гимнасические игры и привел в покорность коссеев. После он вместе с Гефестионом, не желая более отпускать того от себя, вернулся в Вавилон и призвав к себе Аполлодора и Пифагора и подробнее расспросил их обо всем, требуя устроить гадания и в свою пользу. Осуществив по поводу Александра еще одно расследование Пифагор, также увидел что животного нет одной доли, о чем честно поведал царю. На вопрос, что это предвещает, он ответил, что великое несчастье. Александр не только не рассердился на Пифагора, но стал оказывать ему больше уважения за то, что он честно сказал ему правду. Известно что и в последствии Пифагор пользовался большим уважением гадая Пердикке и Антигону.
Возвращаясь в Вавилон, он встретил посольство от ливийцев: ему воспели хвалу и увенчали его как царя Азии. За ними пришли посольства из Италии, от бреттиев, луканов и тирренов. Говорят, прислали посольство и карфагеняне; пришли послы от эфиопов и европейских скифов; пришли кельты и иберы просить дружбы. Эллины и македоняне впервые услышали их имена и увидели их одеяния. Рассказывают, что они поручали Александру рассудить их взаимные споры. Тогда-то в особенности Александр и самому себе, и окружающим явился владыкой мира. Тогда же он посылал гонцов чтобы в связи с гаданиями Пифагора выяснит свою дальнейшее предназначение, на что немедленного ответа не получил но явилось в Вавилон в скорости большое посольство из храма Зевса-Амона и египтян. О чем говорили эти философы Александру бывшие при дворце не сообщают, за то Арист и Асклепиад много говорят о якобы явившемся тогда же посольстве римлян. Якобы Александр, встретившись с этим посольством, осмотрел парадную одежду послов, обратил внимание на их усердие и благородную манеру держать себя, расспросил об их государственном строе — и предсказал Риму будущую его мощь. Чему я не склонен верить так как ни Птолемей, сын Лага, ни Аристобул ничего не говорят о нем.
Александр застил, в Вавилоне флот, поднявшийся из Персидского моря вверх по Евфрату где начальником был Неарх и другой, прибывший из Финикии: 2 пентеры от финикийцев, 3 тетреры, 12 триер и около 30 тридцативесельных судов. Их всех в разобранном виде доставили из Финикии к Евфрату, в город Фапсак; там их собрали и сбили, и они уже по реке спустились к Вавилону. Был у Александра, выстроен еще флот, для которого он велел нарубить в Вавилонии кипарисов; в ассирийской земле только этих деревьев и много, других, годных для кораблестроения, нет. Корабельщики, гребцы, водолазы, добывавшие багрянок, и прочие труженики моря толпами шли к нему из Финикии и с остального побережья. У Вавилона Александр вырыл гавань, где могла пристать тысяча военных кораблей; возле гавани выстроил верфи. Миккалу клазоменцу он вручил 500 талантов и отправил его в Финикию и Сирию с поручением набрать людей, знакомых с морским делом: одних соблазнить платой, других купить. Он задумал заселить побережье Персидского залива и тамошние острова. Земля эта казалась ему не менее богатой, чем Финикия. Флот он готовил, чтобы напасть на арабов под тем предлогом, что это единственные из здешних варваров, которые не прислали к нему посольства и ничем не выказали ему ни доброжелательства, ни уважения. На самом же деле, мне кажется, Александр был просто ненасытен в своих завоеваниях.
Аравийское побережье, по рассказам, не меньше, чем индийское; около расположено множество островов, всюду имеются гавани, в которые может войти флот и возле которых можно основать города, в будущем цветущие и богатые. Все это рассказал Александру отчасти Архий, которого он послал на тридцативесельном судне исследовать путь к арабам; он дошел до острова Тила, а дальше проникнуть не осмелился. Андросфен, посланный на другом тридцативесельном судне, прошел вдоль некоторой части Аравийского полуострова. Из посланных дальше всех зашел кормчий Гиерон из Сол, получивший от Александра тоже тридцативесельное судно. Ему было приказано проплыть вдоль всего Аравийского полуострова до Египта и Героополя. Дальше идти он не осмелился, хотя и проплыл вдоль значительной части Аравии. Вернувшись к Александру, он сообщил ему, что полуостров этот поражает своей величиной: он лишь немного меньше земли Индов и глубоко вдается в Великое море. Люди, плывшие с Неархом от индов, видели эту землю, прежде чем повернуть в Персидский залив: она лежала недалеко, и они чуть-чуть не пристали к ней; кормчему Онесикриту этого хотелось. Неарх же говорит, что этому воспротивился он сам, так как после плавания по Персидскому заливу он должен сделать доклад Александру о том, за чем он был послан. А послан он не за тем, чтобы плавать по Великому морю, а чтобы ознакомиться с прилегающей к морю страной, ее обитателями, пристанями, колодцами, людскими обычаями, с тем, плодородна она или бесплодна. Именно благодаря этому решению войско Александра и уцелело. Оно не осталось бы цело, если б они поплыли дальше за аравийские пустыни, откуда, говорят, повернул обратно и Гиерон.
Вернувшись в Вавилон, Александр застал Певкеста, пришедшего из Персии; с собой он привел тысяч 20 персидского войска. Привел он немало коссеев и тапуров: ему сказали, что из племен, пограничных с Персией, это самые воинственные. Явился и Филоксен с войском из Карии, Менандр с войском из Лидии и Менид во главе со своей конницей. В это же время явились и посольства из Эллады; послы эти, сами в венках, подойдя к Александру, надели на него золотые венки, словно он был богом, а они феорами, пришедшими почтить бога. Пока строили триеры и рыли гавань возле Вавилона, Александр часто производил учения на воде: триеры и те из тетрер, которые были на реке, неоднократно вступали в примерные сражения; состязались между собой гребцы и кормчие, и победители получали в награду венки.
В дворцовых дневниках стоит следующее: Александр пировал и пил у Медия; выйдя от него, он вымылся, лег спать, опять обедал у Медия и опять пил далеко за полночь. Уйдя с пирушки, он вымылся, вымывшись, немного поел и тут же заснул, потому что уже заболел лихорадкой. Его вынесли на ложе для жертвоприношения, и он совершил его по своему каждодневному обычаю; возложив жертвы на алтарь, он улегся в мужской комнате и лежал до сумерек. Тут он объявил военачальникам свои распоряжения относительно выступления в поход и отплытия: сухопутные войска должны быть готовы к выступлению через четыре дня; флот, на котором будет находиться и он, отплывает через пять. Затем его на постели отнесли к реке; он взошел на судно, переправился через реку в парк, там опять вымылся и лег отдыхать. На следующий день вымылся опять и принес положенные жертвы; улегшись в комнате, он беседовал с Гефестионом и Медием. Находясь среди друзей он пожелал взять с со своего преданейшего друга клятву что даже если не станет лучше и болезнь и слабость продолжит его мучения Гефестион не смотря ни на что выступит в море через три дня с половиной флота. Царь же проследует за ним позднее с большей частью войск по суше и оставшимся флотом. Военачальникам было приказано явиться с рассветом, где он пообещал подтвердить свое решение в широком кругу. Распорядившись этим, он немного поел; его отнесли в комнату, и лихорадка целую ночь не оставляла его. На следующий день он вымылся и, вымывшись, принес жертву. Неарху и прочим военачальникам было велено в подготовке похода во всем слушать Гефестиона и быть готовыми к отплытию через три дня. На следующий день он опять вымылся, завершил положенные жертвоприношения и возложил жертвы; лихорадка не утихала. Тем не менее, призвав военачальников, он снова подтвердил с ними свое решение. Вечером он вымылся и, вымывшись, почувствовал себя плохо. На следующий день его перенесли в дом рядом с бассейном, и он принес положенные жертвы. Было ему худо, но все же он пригласил главных морских командиров и опять отдал приказ об отплытии, взяв с Гефестиона в присутствии них клятву. Затем когда они все вышли он долго беседовал с ним за дверями. На следующий день его с трудом принесли к жертвеннику; он принес жертву и все-таки еще распорядился относительно отплытия.
И так как срок приказанный им уже подошел Гефестион и другой с болью сердце но не смея ослушатся божественного отбыли в гавань к войску и подняли якоря двигаясь по Ефрату к морю. Некоторое время, несколько дней, плывя по реке они еще пересылались гонцами с дворцом на что Александр продолжал неизменно настаивать на своей воле. Вместе с мужем в путешествие проследовала и его супружница Дрипатида, собираясь она прозорливо настаивала на своей сестре Статире не желая долгой разлуки, когда Александру донесли эту просьбу он молчаливо согласился будто предчувствуя трагедию. Ведь по прошествии всего короткого времени погибнет их мать оставшаяся в Вавилонии Сисигамбис, будет убита и другая жена царя Парисатида.
Однако вернемся к Александру, на следующий день, чувствуя себя плохо, он все же совершил положенные жертвоприношения и приказал, чтобы стратеги находились в соседней комнате, а хилиархи и пентакосиархи перед дверьми. Ему стало совсем худо, и его перенесли из парка во дворец. Вошедших военачальников он узнал, но сказать им уже ничего не мог; голоса у него уже не было. Ночью и днем у него была жестокая лихорадка, не прекратившаяся и в следующую ночь и следующий день. Так записано в дворцовых дневниках. Дальше рассказывается, что солдаты захотели увидеть его, одни, чтобы увидеть еще живого, другие потому, что им сообщили, будто он уже умер, и они вообразили, думается мне, что телохранители скрывают его смерть. Большинство же, полное печали и любви к царю, требовало, чтобы их впустили к Александру. Рассказывают, что он лежал уже без голоса, но пожал руку каждому из проходивших мимо него солдат, с трудом приподымая голову и приветствуя их глазами. В дворцовых дневниках говорится, что Пифон, Аттал, Демофонт и Певкест, а затем Клеомен, Менид и Селевк легли спать в храме Сараписа, чтобы узнать у бога, не будет ли полезнее и лучше принести Александра в храм и умолять бога об излечении. Раздался голос, исходивший от бога: не надо приносить Александра; ему будет лучше, если он останется на месте. «Друзья» так и объявили; Александр же умер, словно смерть и была для него лучшим уделом. Говорят «друзья» спросили у Александра, кому он оставляет царство? Он ответил: «Наилучшему». Другие рассказывают, что к этому слову он прибавил еще: «Вижу, что будет великое состязание над моей могилой».
Он умер на четвертый день от отплытия и на пятый весть достигла Гефестиона. Тяжелая печаль обрушилась на все войско но еще больше она ударила по любимому товарищу умершего, когда к тому обратились начальники войска, прежде всего Гиерон, Архий и Бахиас, он не в силах сбросить себя оковы клятвы приказал продолжать путь и надолго впал в горестную задумчивость. Говорят он не проронил не слова на протяжении двух недель бессильно отдавшись воле злого стихийного рока. Сатрапам и военачальникам у изголовья почившего даже и не пришло в голову взывать его обратно, ни Пердикка, ни Птолемей не сделали этого, занятые раздорами с Мелеагром и новопровозглашенным царем Арридеем. Лишь Неарх говорят с частью флота порывался догнать Гефестиона, но по какой то причине отказался от этого.
Существует много слов что Александр посылал возлюбленного своего Гефестиона на Аравию или наказывал не углубляясь ее делами двигаться дальше в обход Ливии с тем чтобы исследовать тамошние дальние воды, составить карты и основать поселения на путях, по истечении задуманого быть во Внутренном море. Мы не знаем трудов его биографов, сами же они и люди бывшие с ним теряются для нас. Стоит только предложить что Аравия была потеряна для македонян так как о большом походе сушей не могло быть уже и речи. Онесикрит сообщает нам что он делал короткую остановку в большом проливе отделяющем Аравию от Материка и будто бы повелел плыть вокруг Ливии, чтобы установит ее протяженность, выполняя последний долг перед царем обещая по возвращении через Геракловы Столпы отпустить тех кто пожелает, и будто сам он хотел поселится в уединении на родине где имел множество влиятельных родственников и уважение Антипатра. Однако зная Александра мы можем положить что он не удовлетворяясь сделанным все еще мечтал о завоеваниях, полагая что можно все таки достичь дальнего края Индии и неизвестно далекого Катая с обратной стороны, через Геракловы Столпы и наказывал возлюбленейшему Гефестиону узнать такие пути, которые мог полагать короче от Ливии возможно последовав тайному знанию египетских философов. Несмотря на невероятие я этому склонен верить, иначе бы Гефестион обогнул во главе столь большого флота Ливию и явился у Геракловых Столпов, чему нет известий и значит мог напрвиться и достичь дальней части волшебной страны Офира, как называют Индию финикияне. Ведь если следовать Эратосфену то если бы не существовало препятствия в виде огромного пространства запдного океана Атлантов, то можно было бы проплыть из Иберии в Индию по одной и той же параллели. И о том же нам говорит Диодор Сицилийский сообщая что финикияне из Гадира бывали уже вынесены бурей к превеликому острову, лежащему на запад от Ливии на расстоянии многих дней морского пути и он прежде по отдаленному своему от прочего света положению был неизвестен, но там есть сообщаемые реки, леса, горы, бесчисленные сады с плодами, приятными водами разделяемые, деревни там также богато выстроенные, и питейные дома в садах прекрасно расположенные везде встречаются, для охоты много там зверей всякого рода, которых изобилие делает пиры веселыми и пребогатыми. Неизвестно мог ли Александр доподлинно это знать и стремится в дальнейшем или же божественно прозревая ожидать большего в обладании миром. Предвещая предлагаемое Страбоном для нас размышление что обитаемым миром мы называем тот, в котором живем и который знаем, возможно, что в одном и том же умеренном поясе два обитаемых мира и даже больше, особенно поблизости от параллели, проходящей через Афины, которая проведена через Атлантический океан. И что дать точные сведения о всей земле и обо всем веретене, о котором он говорит выше, — это дело другой науки; например, поставить вопрос: обитаемо ли веретено также и на противоположной четверти? Конечно, если оно и обитаемо, то не такими людьми, как у нас, или мы должны рассматривать его как другой обитаемый мир, что вероятно. Александр наущая Гефестиона, вместе с которым они были соучениками Аристотеля проповедовавшего сферичность Ойкумены, в этом искании стремясь хоть душою вместе осуществить задуманное и пророчески вторя вместе с Медеей Луция Сенеки — смирились теперь моря и любой приемлют закон, и не нужен Арго, что был слажен самой Паллады рукой, любая ладья повсюду плывет. Нигде никаких нет больше границ, на новой земле встают города, ничто не оставил на своих местах мир, открытый путям: индийцев поит студеный Аракс, перс из Рейна и Альбиса пьет. Пролетят века, и наступит срок, когда мира предел разомкнет Океан, широко простор распахнется земной, и Тефия нам явит Новый Свет, и не Фула тогда будет краем земли…
<\/u><\/a> 
