Мир Возрожденной Византии

По многочисленым просьбам телезрителей возобновил тему на ФАИ. click here[HTML_REMOVED]

Вопрос — стоит ли постить все это здесь?

Конечно!

Да!

ДА!!

P.S. Извините, а Ласкарисов Вы продолжать не будете???

Радуга пишет:

P.S. Извините, а Ласкарисов Вы продолжать не будете???

Как я помнимаю, это и есть новая версия Ласкарисов.

УРРАААААА

georg пишет:

Вопрос — стоит ли постить все это здесь?

Безусловно!

АНАЛИТИЧЕСКАЯ ЗАПИСКА

ИМПЕРИЯ ПОГИБЛА – ДА ЗДРАВСТВУЕТ ИМПЕРИЯ.

Едва крестоносное войско овладело Константинополем, как Византийская империя развалилась на куски. «Когда Константинополь был взят латинянами, — говорит Никифор Григора, — случилось так, что держава ромеев, как грузовое судно, подхваченное злыми ветрами и волнами, раскололось на множество мелких частей, и каждый, разделив ее, как кому удалось, унаследовал один — одну, другой — другую часть». Такой оборот событий был закономерным итогом предшествующего развития страны. Симптомы феодального раздробления отчетливо проявились еще до Четвертого крестового похода, в царствование Исаака II и Алексея III Ангелов. Не только окраинные провинции Византии, населенные иноплеменниками, тяготели к выходу из состава империи. Даже области, в которых греки составляли подавляющее большинство, превращались в почти независимые, слабо связанные с центром княжества крупнейших феодальных фамилий. В Южной Македонии и Эпире безраздельно властвовали Комнины, Дуки и Ангелы, в Фессалии — Малиасины и Петралифы, в Лаконике — Лев Хамарет. Навплийский архонт Лев Сгур перед самой осадой Константинополя крестоносцами пошел войной против центрального правительства, силой овладел Коринфом, вторгся в Аттику, осадил Афины, взял Фивы и начал продвижение на север, к Фессалии.

Сходной была обстановка и в Малой Азии. Сразу же после падения столицы малоазийские земли империи оказались под властью нескольких независимых друг от друга правителей. Атталия находилась в руках представителей грецизированной итальянской семьи Альдебрандино, на Меандре укрепился Мануил Маврозом, Филадельфией единовластно правил Феодор Манкафа, Сампсоном у Милета владел Савва Асиден. Пиги и Лампсак были фактически независимыми венецианскими колониями. Родос находился под господством Льва Гавалы.

Темным и безнадежным казалось будущее дезорганизованной и лишенной единого управления страны. В первые месяцы после падения столицы никто не мог предвидеть, где начнется возрождение разрушенного Византийского государства и начнется ли оно вообще. Однако вскоре это возрождение началось почти одновременно в разных концах бывших земель империи.

После бегства из Константинополя Алексея Мурчуфла, в ночь на 13 апреля, столичная знать провозгласила императором в св. Софии видного константинопольского аристократа Константина Ласкариса, который предпринял последние попытки организовать оборону города. Однако, убедившись в их полной бессмысленности, он, так же как и другие представители столичной знати, бежал через несколько часов после своего провозглашения в Малую Азию. О дальнейшей судьбе Константина Ласкариса почти ничего неизвестно. По-видимому, он не был коронован, не принял титула императора и выступал лишь как помощник своего брата, Феодора Ласкариса, а через год, в 1205 г., погиб или был смертельно ранен в одном из сражений и исчез со страниц истории.

Феодор Ласкарис, еще молодой (ему было около 30 лет), невысокого роста, смуглый, немного разноглазый, с острой небольшой бородкой, обладал всепобеждающей настойчивостью и неиссякаемой энергией. Он был одним из видных вельмож при дворе Алексея III Ангела, отличился как военачальник в войнах с болгарами и стал зятем императора: он был женат на второй дочери Алексея III Ангела Анне и, вероятно, в связи с этим браком получил титул деспота. Бежав со своей семьей и другими знатными константинопольцами в Малую Азию, в район города Никеи, Феодор стал восстанавливать парализованный государственный аппарат и налаживать оборону прилежащих византийских областей от иноземных врагов и соседних независимых архонтов.

Ко времени возникновения Никейской империи в северо-западном углу Малоазийского полуострова было немало государственных и императорских поместий. Кроме того, много владений в результате латинского завоевания и эмиграции их собственников в западные области империи осталось без законных наследников на месте. Немало земель было конфисковано Феодором I Ласкарисом у своих политических противников и у местных правителей, противившихся упрочению и расширению его власти. В распоряжении правителя Никейской империи оказались и владения константинопольских монастырей и церквей, в частности владения св. Софии.

Все эти земли составили фонд казны, который и был использован Феодором Ласкарисом для укрепления своей власти. Практически земля была тем единственным достоянием, которым император располагал для удовлетворения разнообразных нужд государства в первое десятилетие после его основания.

При Феодоре I произошло значительное перераспределение земельной собственности между разными социальными группами. Уже на время правления этого императора приходится быстрый рост до того мало заметных прониарских владений, легших в основу формирования военных сил империи. Пронин выдавались лишь на срок жизни с обязательным условием несения службы. Прониары не имели права покупать землю своих париков. Верховное право собственности на нее принадлежало государству. Прониар обладал судебно-административными правами в отношении населения своей иронии, но он не был собственником ни земли, ни париков пронии. Система проний была для никейских императоров могущественным средством сплочения феодалов вокруг императорского престола.

В правление Феодора Ласкариса в Никейской империи, очевидно, еще ощущался недостаток в ремесленных изделиях, так как император продолжал политику благоприятствования иностранным (прежде всего — итальянским) торговцам, проводившуюся Комнинами. Договором 1219 г. он предоставил венецианцам право беспошлинной торговля на всей территории Никейской империи.

Политика Феодора I Ласкариса получила свое продолжение и дальнейшее развитие в царствование его зятя (мужа его дочери Ирины) Иоанна III Дуки Ватаца (1222—1254), наиболее выдающегося из императоров Никейской империи. Впоследствии православная церковь причислила его к лику святых. Иоанн Ватац еще более широко, чем его предшественник, раздавал иронии. Однако размеры раздававшихся Ватацем проний были, по всей вероятности, невелики, так как в дальнейшем увеличение проний было одним из требований знати. Иоанн Ватац провел ряд мероприятий, которые способствовали укреплению его единодержавной власти и ослабили зависимость императорского двора от крупных феодалов, с оппозицией которых ему пришлось столкнуться уже в начале своего правления.

Феодор Ласкарис лишил наследства своего малолетнего сына от второй жены в результате разрыва с нею; обошел он и своих родных братьев, Алексея и Исаака Ласкарисов, передав престол зятю. Братья не признали законной волю умершего. Они бежали к латинянам в Константинополь и пытались с их помощью оспаривать трон у Ватаца. В 1225 г. император встретил войска крестоносцев у Пиманинона, разбил их, взял Ласкарисов в плен и ослепил. Однако разгром Ласкарисов не заставил феодальную оппозицию отказаться от борьбы. Вскоре возник еще более опасный заговор во главе с Андроником Нестонгом, метившим на императорский престол. К заговору примкнули представители знатнейших фамилий империи: Синадины, Тарханиоты, Макрины, Стасины. Наказав заговорщиков ссылкой, членовредительством и заключением, Ватац не решился прибегнуть к казням. Считая, что опасность отнюдь не миновала, он окружил себя неусыпной стражей из преданных людей. Вероятно, с борьбой Ватаца против оппозиции связано и перенесение им своей резиденции из Никеи — гнезда феодальной аристократии — в Нимфей (близ Смирны).

Победа при Пиманиноне, говорит Акрополит, «послужила к великому возвышению державы ромеев и к умалению и упадку италов». Греческое население захваченных латинянами областей оказывало поддержку Ватацу. С турками Ватац, чтобы развязать себе руки, заключил новый мирный договор. Родос признал его власть. По миру 1225 г. латиняне отдавали Пиги, сохранив в Малой Азии лишь лежащий против Константинополя берег Босфора и Никомидию с округой.

В 1334 успешно завершились переговоры с царем Болгарии Иваном Асением Великим, который, разгромив при Клокотнице Федора Ангела Эпирского, завоевал Фракию. Ватац предложил скрепить договор заключением брака между своим сыном Феодором и дочерью Асеня Еленой. Предложение было принято, и союз заключен. Весной 1235 г. Ватац переправился через Геллеспонт, захватил после краткой осады Галлиполи, отобрав его у венецианцев, а также окружающую область, которая частью подчинилась добровольно. В течение лета 1235 г. Ватац и Асень захватили у латинян большую часть Фракии. Границей между Болгарией и западными владениями Никейской империи стала река Марица в ее нижнем течении от устья почти до Дидимотики.

В 1241 г. умер Асень. Его сын Коломан I Асень (1241—1246) утвердил мир с Ватацем. Положение в Болгарии к этому времени ухудшитесь. Вокруг малолетнего царя кипели смуты. С севера Болгарии постоянно угрожали монголы, данником которых она скоро стала. Болгария сошла со сцены как великая держава. В 1246 г. Ватац переправился через Марицу, собираясь идти на Фессалонику, но в это время пришла весть о смерти Коломана, оставившего трон своему несовершеннолетнему брату Михаилу Асеню (1246—1256). Ватац незамедлительно воспользовался этим для расширения своих владений. Он захватил огромные территории в Северной Фракии, в Южной и Средней Македонии. Под его властью оказались Адрианополь, Просек, Цепена, Штип, Стенимах, Вельбужд, Скопле, Велес, Пелагония, Серры. Мельник сдала добровольно болгарская знать в обмен на хрисовул Ватаца, утвердившего права и привилегии города.

Поздней осенью 1246 г. Ватац подошел к Фессалонике. В городе уже созрел заговор против деспота Димитрия Ангела. Фессалоникская знать держала связь с Ватацем, обещая сдать город, если Ватац утвердит ее привилегии. Ворота города оказались внезапно открытыми, и Ватац без боя занял Фессалонику. Второй крупнейший город Византийской империи оказался в руках никейского императора.

На следующий год Ватац обратил свое оружие против латинян. Он снова взял Цурул — ключ к господству над Фракией. Была захвачена и Виза. Попытка генуэзцев отобрать у Ватаца остров Родос окончилась неудачей и не могла остановить успехов Ватаца на Балканах. Вернувшись к войнам с латинянами, Ватац заключил в 1249 г. мир с эпирским правителем Михаилом II. Внучка Ватаца (дочь Феодора Ласкариса) была помолвлена с сыном Михаила II Никифором. Но мирные отношения сохранялись всего около двух лет. По совету Феодора Ангела Михаил II нарушил мир и начал военные действия. Ватац выступил на запад и напал прежде всего на владения Феодора Ангела. Тот бежал к Михаилу II. Столица Феодора II Воден пала. Ватац разорял владения Михаила II. Находившиеся в Кастории знатные эпироты, среди которых были и родственники Михаила II, решили перейти на сторону Ватаца. Город был сдан. Сдался и Девол. Перешел к Ватацу и албанский князь Гулам. Михаил II был вынужден выпрашивать мира, соглашаясь уступить Прилеп, Белее и Крою в Албании. Договор был подписан в Лариссе, откуда послы Ватаца привезли Никифора в качестве заложника.

Это был последний поход Ватаца на Балканы. При этом императоре были фактически подготовлены все предпосылки для возвращения Константинополя. Консолидация внутренних сил империи и искусная политика внешнеполитических союзов на востоке и на западе позволяли избегать одну опасность за другой, неуклонно расширяя пределы империи. Исключая небольшой район против Константинополя, латиняне навсегда утратили все остальные свои владения в Азии. На Балканах у них остался также небольшой район Фракии, прилегающей к Константинополю.

Болгары сокрушили мощь латинских рыцарей и Западного греческого государства. Эпирское государство ликвидировало Фессалоникское королевство латинян. Но плоды их побед пожала Никейская империя. К 1254 г. ее границы на Балканах простирались от Черного до Адриатического морей. На севере в ее пределы входили Адрианополь, Филиппополь, Скопле и Кроя.

С крайним неудовольствием Георгий Акрополит говорит, что Иоанн Ватац не нуждался ни в чьем совете, что высшие сановники, окружавшие императора, даже при решении важнейших государственных дел «ничем не отличались от столбов», не решаясь противоречить государю. Но оппозиция не сложила оружия. Она все более явно возлагала свои надежды на молодого и талантливого представителя высшей аристократии — Михаила Палеолога.

Ватац умер 3 ноября 1254 г. в Нимфее, и императором был провозглашен Феодор II Ласкарис (1254—1258), которому было в это время 33 года. Более трехсот лет, считая от Константина VII Багрянородного, византийский престол не занимал столь высоко по своему времени образованный человек, как Феодор II. Философ и писатель, Феодор Ласкарис написал несколько трактатов и речей. Известны его многочисленные письма. Он развивал идею об идеальном государе и о прочном и едином греческом государстве. Нервный, подозрительный, фанатично преданный своей идее и крайне самолюбивый и честолюбивый, Феодор II Ласкарис не терпел неповиновения и жестоко карал своих политических противников, порой по ничтожному подозрению. Многие знатные лица были смещены с их должностей. Феодор окружил себя людьми незнатного происхождения, беззаветно преданными возвысившему их государю. Феодальную аристократию постигло жестокое разочарование. Все, говорит Акрополит, «кто был в опале при его отце или был лишен денег либо владений, лелеяли надежду обрести избавление от бед», но ошиблись в своих расчетах.

Феодор II Ласкарис продолжал внутреннюю политику своего отца. Источники не позволяют сделать вывода о резкой перемене внутреннего курса при этом императоре. Что касается его репрессий против крупнейших представителей феодальной аристократии, то борьбу с феодальной реакцией пришлось вести уже его отцу. При Феодоре II эта борьба обострилась, и репрессии приняли большие масштабы и более жесткий характер. Ближайшими советниками молодого императора стали незнатные лица — протовестиарий (впоследствии великий стратопедарх) Георгий Музалон и два его брата. Георгия император обычно оставлял своим наместником в столице во время военных походов.

Царствование Феодора II Ласкариса было коротким. Он страдал тяжелой болезнью, сопровождавшейся мучительными эпилептическими припадками. В августе 1258 г. император умер, оставив трон восьмилетнему сыну Иоанну (1258—1261). Опекунами юного императора Феодор Ласкарис назначил Георгия Музалона и патриарха Арсения. Незадолго перед смертью Феодора опекуны и представители высшей знати (в том числе Михаил Палеолог) принесли присягу на верность Иоанну.

СОЦИАЛЬНАЯ СТРУКТУРА НИКЕЙСКОЙ ИМПЕРИИ

В течение всего периода существования Никейской империи в Малой Азии имел место быстрый рост феодального землевладения. Земля по началу была единственным ресурсом, которым располагали Ласкарисы для обеспечения войска, и деревни раздавались в пронии воинам. Свободное крестьянское землевладение переживало не менее быстрый упадок. Парикия стала почти повсеместной.

Однако пронии не наследовались, выдавались лишь на срок жизни с обязательным условием несения военной службы. Прониары не имели права приобретать землю своих париков. Верховное право собственности на пронию принадлежало государству. Строго фиксированная рента, взымаемая прониаром, являлась переданным ему в порядке пожалования государственным налогом, который после пожалования, становясь в социально-экономическом отношении феодальной рентой, продолжал оставаться в сфере публичного права. Размеры и формы взимания этого сбора определялись в соответствии с требованиями финансового публичного права. Государственные чиновники входили на территорию владений земельных собственников и составляли описи владений и доходов, называемые практиками.

Наличие в Византии ренты публично-правового характера резко отличало ее от феодального Запада, где доминировала частноправовая рента, и сближало со странами средневекового Востока. Распространение в Никейской империи этого типа ренты объяснялось существованием сильной государственной власти и развитой налоговой системы. Наличие строгих, государством установленных норм обложения париков, обладавших значительными земельными участками, составляло необходимое условие удержания пожалованного земельному собственнику налога с этой категории париков в сфере регламентации публичного права, хотя налог в данном случае превратился в феодальную ренту. Парики в прониях были обязаны прониару рентой, но являлись владельцами своих наделов и могли вчинять владельческие иски, в том числе и самому прониару.

Во время правления Иоанна III Ватаца постепенно происходит некоторая реформа социальной структуры Никейской империи, что выразилось, например, в реорганизации служилой собственности, о чем позволяет говорить материал актов. Налицо разукрупнение огромных служилых владений эпохи Комнинов, прониары которых выводили в бой собственные дружины. Для периода правления Иоанна Ватаца характерно появление поместий «средней» величины. Видимо, эти мероприятия позволяют говорить о том, что Иоанн III в своей политике начинает ориентироваться на служилых «среднего звена». Дополнительным аргументом могут служить показания Георгия Акрополита, который говорит, что Иоанн III начинает выдвигать на придворные и государственные должности людей незнатных и не обладающих большим богатством.

Опорой аристократии были крупные землевладения. В отношении византийской служилой вотчины не признавалось, в отличие от Запада, верховное право собственности государя.

Ондако в период правления Ласкарисов пожалование земель в полную собственность практически прекратилось. Если же земли официально жаловались знати в вотчину, то при наследовании пожалованного, так же как при смене царствования, необходимо было получить от императора подтвердительную грамоту. Таким образом, дальнейший рост владений феодала при укреплении прав императора на государственные земли в значительной мере зависел от степени усердия крупного собственника в выполнении своих обязанностей, от благоволения главы государства и от внешнеполитических успехов, связанных с захватом новых территорий.

Слой высшей знати в Никейской империи именовался мегистанами и происходил от представителей аристократии, бежавших в Азию из Константинополя с Федором I, а так же от местной малоазийской знати. Это была группа семейств: Ласкарисы, Палеологи, Петралифы, Стратигопулы, Торники, Фили, Загороматиссы, Аллиаты, Ангелы, Раули, Тарханиоты, Синадины, Контостефаны, Карианиты, Цаматуры, Нестонги, Камицы, Филантропины, Кантакузины, Враны. Все они были связаны между собой брачными союзами и породнены с царствующей фамилией. Мегистаны всегда сопровождали императоров в важных встречах, возглавляли посольства к иностранным государям, поскольку «на них лежала, — по выражению Акрополита, — забота об общественных делах».

По своим общественным функциям никейскую правящую элиту Георгий Акрополит разделял на две большие группы. Первой и главной по своему весу была военная знать, включавшая все 20 семей элиты, а также полководцев, командиров и военачальников отдельных отрядов. Во главе военной знати на протяжении длительного времени (до 1247 г.) стоял великий доместик Андроник Палеолог (отец Михаила Палеолога).

Вторую группу составляла гражданская администрация, от великого логофета, дуки фемы и эпарха до прокатемена и судьи. Во главе ее стоял на протяжении более 30 лет вплоть до своей смерти в 1247 г. месадзон Димитрий Торник. Месадзон — это, прежде всего, министр-канцлер империи и часто, но не всегда, первый министр. Под руководством Торника были писцы императорской канцелярии. Месадзон выполнял функции координатора в никейском правительстве.

Представители знати, занимающие высшие должности, составляли, как неоднократно указывает Акрополит, императорский совет, или синклит (сенат). Согласно Феодору Скутариоту, синклит существовал уже в первые годы правления династии Ласкарей, т.к. именно члены синклита после победы Феодора I над своим тестем Алексеем III Ангелом захватили последнего, обвинили его в предательстве и после суда лишили зрения. Термины для обозначения этого института могли быть самыми разными; синклит, синедрион, герусия. П.И.Жаворонков полагает, что постоянный совет, который находился при императоре для решения важных вопросов, состоял из членов императорской семьи, представителей высшей администрации, армии, духовенства я особо доверенных лиц государства.

В спорадических упоминаниях о синклите очень сложно отделить постоянный институт от временных советов. Так, Иоанн III Дука Ватац во время очередного своего европейского похода устроил совет со своими «избранными»". Мнения на совете разделились, и император выбрал то из них, которое счел наилучшим, а именно: точку зрения Андроника Палеолога. О способах принятия решения этим василевсом и роли совета при нем красноречиво свидетельствует один эпизод в «Истории» Акрополита. Он сообщает, что однажды, когда император спрашивал мнение о каком-то конкретном общественном деле, митрополит Филадельфийский Фока дерзко сказал: «Василевс, ради чего ты теперь вопрошаешь, ведь ты всегда делаешь так, как задумал?»

В течение своего правления Феодор II Ласкарь несколько раз собирал синклит по поводу военных действий с болгарами, причем всегда следуя собственному решению, даже если оно расходилось с мнением большинства.

Если при жизни императоров роль синклита сводилась, прежде всего, к подаче советов, из которых уже сами василевсы выбирали более для них предпочтительный, то после смерти самодержцев его значение резко возрастало. Именно члены синклита определили судьбу Никейского государства после кончины Феодора II Ласкаря и убийства оставленного им регента при своём малолетнем сыне Георгия Музалона. Остается добавить, что, по мнению ряда исследователей, роль и значение синклита во время правления династии Ласкарисов существенным образом умалились, но были восстановлены Палеологами уже на «новом» месте, в Константинополе.

Таким образом, крупная аристократия, вошедшая в состав Никейского государства, играла в нем довольно значительные и разнообразные роли. В качестве носителей высших титулов мегистаны не имели какой-либо определенной государственной службы. Их функции в основном сводились к руководству никейскими войсками во время многочисленных войн империи. Важно также отмстить возможность назначения мегистанов на должность претора (правителя) провинций, которая сосредотачивала в их руках значительный объем власти на местах, но не лишала их контроля со стороны императора.

Очень важно то обстоятельство, что к концу периода изгнания мегистаны составили непроницаемую, плотно скрепленную семейными связями группу примерно в 12 семей. Это говорит о консолидации высшей знати при Михаиле Палеологе вокруг источника государственной власти.

На чем же базировалась сила высшей никейской знати, дававшая ей возможность влиять на политическую жизнь империи? Целый ряд авторов связывает эту силу со значительной земельной собственностью, находящейся в руках аристократии. Определенную роль играла здесь и традиция почитания знати и знатности, создавая ей авторитет и заставляя прибегать к ее помощи в управлении государством.

Если говорить о сфере государственной службы, то здесь мегистаны, безусловно, находились в абсолютной зависимости от василевсов. Даже возможность командовать никейскими войсками или быть претором в провинциях, как у великого доместика Андроника Палеолога или фактически следить за всеми государственными делами, как у месадзона Димитрия Торника, не освобождала их из-под контроля императоров. При упрощенном, «домашнем», но достаточно централизованном управлении государством, характерном для Никейской империи, просто не могло быть иначе.

Однако только государственной службой политическая жизнь для высшей знати в Никейской империи не ограничивалась. Обладая развитым чувством достоинства и сознанием своих традиционных прав, мегистаны в условиях неустойчивости, царившей на территории бывшей Византии в XIII веке, имели широкие возможности для достижения своих целей. Они могли переметнуться к соперникам Никеи в борьбе за возвращение Константинополя; они также могли весьма существенно повлиять на политическую ситуацию в империи, устроив заговор или оказав давление на правящую верхушку. Императоры все же нуждались в их поддержке, хотя и стремились бороться с аристократическим сепаратизмом. В этом смысле приход к власти Михаила Палеолога, опиравшегося на мегистанов, далеко не случаен.

Думается, что высшая знать Никеи, играла в политической жизни империи двоякую роль: с одной стороны, она была опорой правящей династии Ласкарисов и следовала в русле их политики, а с другой — она постепенно превращалась в закрытую группу, отстаивавшую собственные интересы и ведшую в итоге на престол своего ставленника. Приход к власти этого ставленника в лице Михаила Палеолога привел к «аристократической революции» и слому социальной структуры империи Ласкарисов, определившему последующий упадок и крах империи.

ХОЗЯЙСТВО

В борьбе с феодальной оппозицией Иоанн Ватац настойчиво проводил курс на укрепление центральной власти как непременного условия успешной внешней политики, направленной на восстановление Византийской империи. Для этого необходимо было значительно повысить доходы казны. При резком сокращении свободного крестьянства увеличение налоговых взысканий не могло обещать серьезного роста средств. И Ватац пошел по пути организации императорских поместий на государственной земле.

Сведения нарративных источников об этих мероприятиях Ватаца, к сожалению, неполны и к тому же, по-видимому, страдают некоторыми преувеличениями. Ничего не пишет об этом современник Ватаца Георгий Акрополит, принадлежавший, правда, к оппозиционно настроенному крылу знати. Георгий Пахимер, Феодор Скутариот и Никифор Григора говорят о необыкновенной доходности созданных Ватацем императорских поместий: амбары ломились от зерна и других плодов труда земледельцев, загоны не вмещали стада крупного рогатого скота, свиней, овец, верблюдов. Императору принадлежали огромные табуны коней и бесчисленные стада домашней птицы. Продажа лишь одних куриных яиц из императорских поместий дала императору такие средства, что он смог изготовить для императрицы золотой венец, усыпанный драгоценными камнями. Ватац назвал этот венец «яичной короной».

Император побуждал и других представителей знати уделять больше внимания ведению домениального хозяйства.

В результате этих мероприятий страна в короткое время достигла небывалого изобилия. Процветанию Никейской империи в правление Иоанна Ватаца способствовало то, что в соседних турецких землях царил голод, вызванный неурожаями и опустошительными нашествиями монголов. Множество разоренных жителей турецких областей хлынуло на земли Никейской империи для поселения и закупки продовольствия. Они приносили с собой деньги, изделия из драгоценных металлов, ткани, отдавая все это в обмен на продукты. От торговли с турками в это время особенно «обогатилась казна».

Доходы от императорских поместий полностью удовлетворяли потребности двора и позволили Ватацу вести значительное церковное строительство, осыпать богатыми дарами духовенство, создавать приюты, богадельни, больницы, снискивая этим популярность у простого народа. Ватац наделял духовенство богатыми владениями, строил новые монастыри и храмы, восстанавливал и украшал старые. Он оказывал материальную помощь православному духовенству Александрии, Иерусалима, Антиохии, Синая, Сиона и, что особенно важно, Константинополя, Фессалоники, Афона, Аттики.

Но прежде всего увеличение доходов казны дало Ватацу возможность укрепить военные силы страны, находившиеся в непосредственном его распоряжении. У множились отряды наемников — профессиональных воинов. К пограничным крепостям были приписаны соседние или специально для этого организованные поселения крестьян, которые снабжали гарнизоны всем необходимым. В крепостях были созданы обильные запасы продовольствия и оружия на случай вражеской осады. Ватац привлек на свою сторону вторгшихся в 30-х годах на Балканы половцев и, отведя им земли, поселил до 10 тыс. семейств во Фракии, Македонии, Фригии и на Меандре. Эти половцы стали акритами и, по-видимому, в значительной части превратились в полуоседлых поселенцев.

Резко отличалась политика Иоанна Ватаца от политики тестя по отношению к иноземным торговцам. Известия об этом затемнены некоторыми анекдотическими подробностями. Наблюдая, как разбогатевшие жители империи разоделись в иноземные «ассирийские», «вавилонские» и итальянские ткани, Ватац был обеспокоен тем, что богатства ромеев утекают за границу в обмен на иноземные товары. Он выразил неудовольствие даже своему сыну, увидев его в шелковом платье на охоте.

В Смирне и других приморских городах частыми гостями были венецианские купцы, получившие при Феодоре I право беспошлинной торговли на всей территории империи, в то время как грече¬ские купцы должны были уплачивать коммерции в венецианских владениях. Эти привилегии сильно ударили по неокрепшему текстильному производству Никеи, ибо среди итальянского экспорта ткани, в том числе восточного происхождения, составляли одну из главных статей. Именно поэтому Иоанн Ватац был вынужден ввести протекционистские меры, ограничивающие торговые сделки с Венецией. Ватац порвал с традицией Комнинов и ввел торговые пошлины на иностранные товары, и в первую очередь — на итальянские. Этот акт императора чрезвычайно благоприятствовал развитию городов.

ГОРОДА

В течение короткого существования Никейской империи именно район северо-западной Малой Азии с древнейшими городами, имевшими богатую и славную историю,— Никеей, Эфесом, Милетом, Нимфеем, Смирной, Пергамом, Сардами,— был центром ее политической, экономической и культурной жизни. Упадок городов Малой Азии, начавшийся в XI—XII вв., в период существования Никейской империи прекратился. Угасание экономической жизни провинциальных городов продолжилось лишь с 1261 г. В первой же половине XIII в. малоазийские города благодаря вниманию со стороны центральной власти являются крупными центрами ремесла и торговли. В них идет широкое строительство и обновление, развивается производство ремесленных изделий. Даже небольшие города давали казне высокие доходы. Известно, что Иоанн Ватац, женившись на Анне, дочери Фридриха II Гогенштауфена, подарил ей три города в Малой Азии, ежегодный доход с которых составил 30 тыс. иперперов (для сравнение — 24 иперпера составляли годовое жалование и содержание кавалериста-наемника).

В крупных городах империи (Никее, Сардах, Филадельфии, Смирне) работали государственные ремесленные мастерские, и прежде всего оружейные. В них наемные рабочие — мистии — за плату круглогодично изготовляли копья, стрелы, щиты и другое оружие, что позволяло никейским императорам всегда иметь хорошо вооруженную армию. В Никее находились и государственные шелкоткацкие мастерские. Шелковые ткани шли в основном на нужды двора, лишь некоторая их часть предназначалась для экспорта.

Но подавляющее большинство ремесленных мастерских в городах находилось в частном владении, в том числе архонтов, которые предпочитали, как и ранее, жить в городе и вкладывать деньги в городскую собственность, ремесленное производство и торговые операции. Так архонту Тиранну Гуделю, владевшему имением около Нимфея, в самом городе принадлежали четыре сукноделательных мастерских, которые в год давали ренту в 200 номисм, а также пекарня и часть парфюмерной мастерской. Согласно актовому материалу ремесленные мастерские и другая городская собственность принадлежали многим феодалам, проживающим в городах Смирна, Магнезия, Мантайя и Петра. Филадельфия помимо производства оружия была центром кожевенного производства.

Типичным заштатным провинциальным городком Никейской империи был Лампсак с населением около 1 тыс. жителей. Сохранившаяся налоговая опись города, тщательно проанализированная Г. Г. Литавриным, показывает: в 1218 г. в нем находились кожевенная мастерская, 7 мельниц, текстильное и гончарное производство. Часть жителей этого приморского городка была связана со строительством судов и лодок, изготовлением орудий рыбной ловли, что было возможно только при наличии деревообрабатывающего, кузнецкого и прядильного ремесел.

Малоазийский город этого периода являлся не только центром ремесла определенной земледельческой округи, но и постоянным рынком. В нем продавались как продукты близлежащей сельской местности, так и товары, привезенные ,из других областей империи. Один раз в год в определенное время в больших и малых городах проходили ярмарки; в остальное время постоянно действовал рынок. Часть товаров продавалась в торговых лавках, располагавшихся, как и прежде, на центральных улицах города.

Города между собой были связаны довольно густой сетью благоустроенных дорог, являвшихся оживленными торговыми путями. Наиболее развит был в этом отношении малоазийский юг империи. Дороги соединяли Нимфей — неофициальную столицу империи — с Сардами, Филадельфией, Триполи, Эфесом и Смирной. Северный путь из Нимфея связывал города фемы Опсикий и Неокастры, проходя через Калам, Пергам и Адрамитий.

Среди приморских городов западного побережья Малой Азии выделялась Смирна, располагавшая торговым флотом, который совершал плавания по всей Эгеиде. Крупнейшим смирнским судовладельцем был Константин Игнатиос. В Смирне и других приморских городах частыми гостями были венецианские купцы. Бросали здесь якоря и купеческие корабли из Сирии и Египта, привозившие знаменитые сирийские ткани и восточные пряности. Ремесленно-торговая и вообще городская жизнь городов-портов была более разнообразной, богатой и оживленной, а этнический состав населения — более пестрым.

Помимо основного греческого населения в городах жили армяне, латиняне, евреи, славяне (в большинстве сербы, переселенные в Малую Азию еще Иоанном II Комнином), половцы, турки. Негреческое городское население было уже в основном эллинизировано. Жители одной этнической группы старались селиться в отдельном квартале. В источниках зафиксированы еврейские кварталы.

С конца царствования Феодора I и особенно при Ватаце все Более существенную роль в политической и культурной жизни государства начинают играть южные малоазийские города. Центром становится Нимфей — постоянная резиденция Иоанна III. Именно здесь принимались посольства и заключались договоры. Близость к сельджукской границе и постоянная опасность вторжения с юга туркменских кочевых племен заставляли никейских императоров заботиться о безопасности городов. Ни один район страны не представлен таким количеством остатков памятников военной архитектуры эпохи Ласкарисов. Не только в пограничных и соседних с ними городах, таких как Триполи, Меония, Сарды, Филадельфия, но и в прибрежных началось быстрое возведение и обновление уже имеющихся крепостных укреплений. В первую очередь отстраивались крепости на вершине господствующего над городом холма. Так, в Эфесе Ватац в начале своего правления заново перестроил старые юстиниановские стены, а на вершине холма возвел сильную крепость с цистернами и маленькой церковью. В это же время шло строительство крепостей в Смирне и Милете. В последнем оборонительные сооружения находились на холме рядом с руинами крупнейшего в Малой Азии античного театра.

Нимфей, переживавший свой (наивысший расцвет как новая «столица» империи, и близлежащая Магнезия были также в первое десятилетие царствования Иоанна III Ватаца обнесены крепостями, частично дошедшими до нашего времени. Крепости состояли из нижнего и верхнего поясов укреплений. Построенные крепости делили город либо на две части: нижний город и цитадель с мощными стенами и башнями, либо на три: нижний и верхний город и акрополь. Малоазийские города приобретали классический средневековый вид.

Крепостные сооружения Никейской империи не были выдающимися памятниками архитектуры. Стены, как правило, были сложены из необработанных камней, ряды которых чередовались с рядами целых или битых кирпичей. Более тщательно отделывались и даже украшались декоративным кирпичом, мраморной плиткой и тесаным камнем лишь башни и ворота. И то главным образом в «императорских» городах: Нимфее, Магнезии, Триполи. Ворота не выступали вперед, стены не поддерживались внутренними арками, как в лучших памятниках архитектуры. Ограниченность времени и ресурсов у империи при постоянной угрозе искусных в технике осадной войны туркменских племен вынуждали создавать не шедевры, а утилитарные оборонительные сооружения, способные служить надежной защитой города.

Укрепляя малоазийские города, никейские императоры не жалели средств и на строительство в них церквей, больниц, бань. К началу XIII в. в самой Никее имелось множество церквей и монастырей, разбросанных по всему городу. Гордостью был храм св. Софии, в котором заседали 1- и 7-й вселенские соборы. Строились церкви и монастыри и в других городах: в Пруссе (храм Иоанна Крестителя), Сардах, Магнезии (Сосандрский и Кузинский монастыри). Так города приобретали средневековый вид. Исчезла античная планировка города. За исключением Никеи, сохранившей широкие и прямые улицы, в большинстве других городов внутри крепостных стен вдоль узких и кривых улиц теснились друг к другу разноэтажные каменные дома, многочисленные бани, больницы и богадельни, многие из которых были построены никейскими императорами. Знатные горожане и феодалы жили, как правило, в 2- или 3-этажных домах с внутренним открытым двориком. Нижний этаж использовался чаще всего для хозяйственных нужд (кухня, склад и т.д.). Одноэтажные дома простых горожан имели пристройки, которые портили внешний вид. Раскопанная в последние годы часть городской застройки Пергама (к северу от древнего храма Деметры) открыла поселение первой половины XIII в. с тремя типами домов: большие; с комнатами, расположенными вокруг почти квадратного дворика; с линейным расположением комнат. Внешний вид Пергама, его планировка резко отличались от античного города и его построек. Это четко отразил в известном письме Акрополиту император Федор II после посещения города, выразив глубокое сожаление по поводу утраты современным ему поселением красоты и величия древнего полиса.

Крупнейшие малоазийские города в период Никейской империи являлись также центрами культуры и образованности. Никея современникам представлялась по обилию ученых, как известно, древними Афинами. Несмотря на бесконечные войны, которые вело государство, никейские императоры смогли высоко поднять уровень образования и просвещения. Уже при Феодоре I в Никее, Прусе, Смирне и других городах создаются школы, преподаются грамматика и риторика. Ватац не только увеличил количество элементарных школ и школ грамматики, но и основал в Никее философскую школу. В Магнезии были созданы настоящие культурные центры со множеством библиотек. Кроме того, во всех крупных городах имелись публичные библиотеки, книги из которых разрешалось брать на дом, что представляло большое удобство для всех желающих заниматься. По-видимому, в крупных городах существовали небольшие скриптории, в которых создавались новые рукописи, так как о писцах проявлялась особая забота. Для диспутов ученых и научных занятий были отведены специальные дома — «театры муз», по выражению Скутариота. По императорскому постановлению правители городов обязаны были платить жалование учителям медицины, арифметики, геометрии и риторики из городского бюджета.

Таким образом, письменные и археологические данные убедительно свидетельствуют о том, что малоазийский город периода Никейской империи переживал определенный подъем, вызванный общим экономическим благосостоянием государства и политикой поощрения никейскими императорами развития ремесел и культуры в городах. Города были довольно тесно связаны торговыми отношениями как между собой, так и с окружающей сельской округой. К концу существования Никейской империи они приобрели законченный внешний облик феодального города. На этот период приходится и последний их взлет как центров культуры и образованности. Возвращение в 1261 г. Константинополя и изменение политики византийского правительства в отношении городов Малой Азии означали начало постепенного и теперь окончательного угасания их экономической и культурной жизни.

ВООРУЖЕННЫЕ СИЛЫ

Никейская армия за период своего недолгого существования прошла путь от небольших отрядов греческих патриотов (численностью 100-300 человек) до многотысячного (6-7 тыс.), разноноплеменного, хорошо вооруженного оружием собственного изготовления войска. Оно сумело осуществить стратегические планы никейских императоров: восстановить Византийскую империю. Военная стратегия, неразрывно связанная с государственной политикой, не претерпела значительных изменений за весь период существования Никейской империи.

В отношении азиатской части государства стратегия заключалась в обеспечении и сохранении существующей границы с Иконийским султанатом. Ради этого создавалась крепкая линия обороны в виде системы акритских поселений, постов наблюдения, проводилось расселение «неизвестных казне лиц» в пограничных городах и крепостях для усиления их обороны, строительство новых укрепленных пунктов с постоянными гарнизонами из фемного войска, подчинявшимися при Феодоре II Ласкаре командующему войсками в Малой Азии протовестиариту Карианиту. Главное место в охране восточных границ принадлежало акритам — пограничным военным поселенцам, обладавшим большим опытом партизанской борьбы. Они располагали значительными земельными наделами и пастбищами, не платили государственных налогов и получали жалованье. Акриты несли военную службу по месту расположения своих владений. Оборона границ означала для них одновременно охрану собственного достояния. Акриты нередко по своей инициативе предпринимали грабительские набеги на территории соседей. Сравнительная обеспеченность и слабый государственный контроль при постоянной военной опасности способствовали развитию сознания сословного и социального единства и укреплению чувства взаимовыручки и солидарности. Как пишет Пахимер:

«Впрочем, эти горные жители, как могшие затеять возмущение, если бы каким-нибудь образом напали на них неприятели, и ничем не обеспеченные для сохранения верности, когда бы борьба, при случае, оказалась выше их сил, не оставались без всякого о них попечения: все они избавлены были от податей, знатнейшие из них получали пенсионы, а тем, которые могли питать дерзкие замыслы, даваемы были царские грамоты. С течением времени они разжились, и богатство текло к ним рекою. Но чем обильнее были средства их жизни, тем смелее выступали они против неприятелей и чрез то собирали огромную добычу. Занятие их было — делать засады по ночам и каждый день убивать и грабить турок. А отсюда происходило то, что следуя за убегающими противниками, они вторгались внутрь их страны, отнимали у них все, что составляло их надежду, и насильно перевозя это домой, пользовались добычею по своему произволу. Между тем военачальники спокойно оставаясь, сколько возможно, назади, давали войскам другое направление и, насилиями возбуждая войну там, где она не возникла бы, заставляли других людей, по одним подозрениям, терпеть бедствия прежде, чем они ожидали их, и с такой стороны, откуда не могли ожидать. Все это было следствием благоденствия горных укреплений, поселенцы которых, хотя бы и не представлялось никакой надобности, или хотя бы со стороны противников и задумывалось что-нибудь враждебное, во всяком случае обеспечивались находившимся вблизи правительством, которое готово было противостать враждебной силе. И вот первые результаты тогдашнего состояния дел: крепостные жители не только упомянутою выше свободою от податей и доходами, но и ежедневными выражениями царской дружбы до крайности возгордились и обращали внимание только на то, что носило на себе признак богатства; поэтому с одной стороны тем ревностнее охраняли его, с другой тем смелее врывались в неприятельскую землю и противостояли врагам, когда они имели возможность сделать зло нашему отечеству.»

В целом стратегию Никейской империи на востоке можно охарактеризовать как оборонительную.

Напротив, военная стратегия в отношении Латинской империи и государств Балканского государства была наступательной, цель которой — возвращение всех византийских земель и восстановление империи. Данная задача, хотя при ее решении в отношении некоторых государств в какой-то период акценты смещались (прежде всего в дипломатическом плане), могла быть решена только при наличии регулярного и хорошо обученного войска, командный состав которого (от императора, чаще всего выступающего в роли полководца, и до друнгария и таксиарха) знает тактическое искусство проведения военных кампаний.

На структуру и состав никейского войска, безусловно, влияли особенности организации армий ее противников. Поэтому, если для борьбы с рыцарскими формированиями Латинской империи требовались тяжеловооруженная конница и пехота, то для отпора куманской коннице Болгарии следовало создавать легкую стрелковую конницу.

И основу такого войска уже через несколько лет после образований империи составляли регулярные наемные части. Именно они, как известно, решили исход сражения на Меандре в 1211 г. между никейскими войсками Феодора I Ласкаря и сельджукской армией. Армия Никеи в то время состояла из западных наемников и прониарных ополчений малоазийских фем – Вифинии и Фракиссии. Состав:

«Латинская аллагия» (западные наемники) — 100 рыцарей, 200 сержантов, 500 приданных конных лучников типа «туркопулы»;

1. «Вифинская аллагия» — 150 конных латников-прониаров, 450 конных лучников типа «туркопулы»;

2. «Фракисийская аллагия» — 150 конных латников-прониаров, 450 конных лучников типа «туркопулы».

   Итого 400 тяжелых и 1600 легких всадников, которые отстояли рубежи Никейской империи в ее "нежном возрасте". Никита Хониат таким образом восхвалял Феодора I Ласкариса: «Воинов из наших отрядов, которые, когда наступала пора сражения, не смели даже смотреть на вражеский шлем и не более муравьев годных в военных делах или жаждущих надеть шлем Аида, привел в сознание, или, как говорится, сделал другими: из бегущих от сражения — воинов, из невооруженных — гоплитов, из домоседов — желающих жить в палатках, из живущих дома — предпочитающих находиться под открытым небом, из непривычных к верховой езде — годных управлять арабскими и нисейскими конями, взнузданными ремнями и одетыми в защитные попоны, закрывающие все тело коня».

   Латинская аллагия при Феодоре I стала, как стародавнее войско тагм, кузницей командных кадров, туда посылали молодых ромеев обучаться латинскому способу боя. Ромейские прониары и стратиоты уступали в вооружении и выучке, но потихоньку подтягивались к идеалу.

   К середине 30-х гг. XIII в. была полностью воссоздана старая комниновская система комплектования войска, с упором на наемные регулярные силы, так называемый «латиникон», или, по терминологии Георгия Пахимера, «италикон», состоящий из тяжеловооруженной кавалерии. Наемники приходили, в основном, из Латинской империи, из венецианских территорий на Леванте и других крестоносных государств и, а также Франции, Испании и Англии; греческая часть ударной кавалерии состояла из прониаров фемных аллагий. Рядовые наемники получали воинское жалование, а их командиры, именовавшиеся «императорскими верными рыцарями» (kavallarioi), получали, как и греческие катафракты, землю в пронию. Командовал латинскими наемниками великий коноставл; эту должность император Иоанн III Ватац создал специально для Михаила Палеолога.

   Вооружение тяжелого всадника состояло из меча, боевого топора и тяжелого копья, применявшегося для таранного удара. Защитное вооружение включало в себя продолговатый щит, шлем с забралом, панцирь или кольчугу, металлические перчатки и чулки, наплечники и наколенники. Конь также был защищен металлическими пластинами.

   В 40-е годы образовался «скификон» — части легковооруженной половецкой конницы которая успешно сражалась с подобной конницей у болгар и турок. Основное оружие — лук со стрелами в колчане, легкое копье с ременной петлей посередине, сабля и аркан. Защитное вооружение состояло из брони с плечевыми ремнями и шлема. В «скификон» в качестве отдельных отрядов входили кроме половцев турки, появившиеся в никейской армии в 50-е годы и проявившие себя в битве при Пелагонии в 1259 году.

   Третья составная часть никейского войска, обозначенная в источниках как «эллиникон», состояла из фемных отрядов, которые частично включались в регулярную армию, а также из набираемых каждую весну ранее обученных пехотинцев. По своему оснащению «эллиникон» был разнороден. Там были как отряды конницы, так и легко- и тяжеловооруженная пехота. Конница, состоявшая из прониаров, вооружалась аналогично латиникону и входила в контингент тяжелой кавалерии.

   Пехота делилась на стрелков и гоплитов. На вооружении стрелков были лук и колчан со стрелами, пращи и секиры. Из защитного вооружения — небольшой щит. Формировались они из пергамских, филадельфийских, пафлагонийских, антиохийских и никейских лучников, которых современники называют лучшими в Средиземноморье. Немногочисленная тяжеловооруженная пехота гоплитов в основном выполняла задачу прикрытия лучников, остававшихся главной силой греческой пехоты. Гоплит имел меч, копье, боевой топор и пращу. В качестве защиты — шлем, чешуйчатый панцирь и щит (Акрополит).

   В состав войска входила также императорская гвардия — варанга, состоявшая из англичан и шотландцев (Пахимер). Они составляли личную охрану императора, а так же гарнизон крепости в Магнесии, где хранилась государственная казна. Возросла роль ее командира — великого этериарха, особенно после неудавшегося заговора против Ватаца в 1224 г. Ведь ему император доверял свою жизнь и поручал деликатные миссии.

   Никейская армия была в основном конной, а пехота – ездящей. В 1255 г. император Феодор II включал в войско, идущее на болгар, всех «кто имел оружие и коня», а через несколько дней, узнав о местонахождении лагеря болгарского царя, «ускорил движение конницы». Доказательством кавалерийского состава войска служит и скорость передвижения армии. Так, весной 1256 г., находясь в Адрианополе, Феодор II, узнав, что Мельник вновь осажден болгарами, двинулся со всем войском «в полном вооружении, на лошадях, с грузом и с другими военными принадлежностями» и прибыл к Серрам, проделав путь около 350 км, делая дневной переход более чем в 400 стадий (60 км).

   К особенностям походов никейских войск следует отнести то, что они совершались не только весной и летом, но нередко осенью и зимой. Несмотря на то, что в конце царствования Феодора I появляется вновь должность великого доместика (до 1247 г. им был Андроник Палеолог), во главе всех более или менее важных походов стоял сам император. Это неоднократно подчеркивалось авторами исторических сочинений, в глазах которых никейский император — это прежде всего полководец и воин. Ватац и Михаил Палеолог характеризуются как «знатоки военного дела... и воинского искусства». Лишь в немногих случаях войско вел великий доместик или его заместитель — протостратор.

   Чтобы четче представить знание тактики никейскими полководцами, проанализируем один из болгарских походов Феодора II Ласкаря, привлекая для уточнения и дополнения примеры и факты из других военных кампаний Никеи. Весной 1255 г. войско, как обычно, переправилось на Балканы через Геллеспонт. Вместе с войском шел и обоз, в котором находились провиант, оружие и запасные лошади. На телегах везли стенобитные орудия и катапульты. В авангарде шел отряд, разведывающий более удобную дорогу и защищающий от неожиданного нападения передовых отрядов противника (Акроп. Р. 11. 26-28). Была выслана и дальняя разведка с целью узнать местонахождение лагеря болгарского царя Михаила (Акроп. Р. 111. 21-23). Если впереди все было спокойно и обстановка не требовала ускоренного движения, то войско шло обычным маршем, останавливаясь на ночь временным лагерем (Акроп. Р. 121. 7-8; 128. 1-6), а если ситуация была тревожной, то темп марша ускорялся и лагерь уже не разбивался. Лагерь строился и при осаде крепости (Акроп. Р. 45-23; 66. 6; 74. 15-16 и др.). Величина лагеря, его устройство зависели от многих обстоятельств: количества войск, военной ситуации, временный или постоянный лагерь и т. д.. Многие принципы устройства лагеря сохранились в Никее еще со времен «Тактики Льва».

   Сохранилось лишь одно свидетельство о размерах лагеря никейского войска во время второго похода Феодора II на Болгарию в 1256 г. В длину он был около 40 стадий (Акроп. Р. 128. 9-10). В центре стоял императорский шатер, охраняемый варангой. Армия располагалась по родам войск, образуя из подразделений квадрат со сторожевыми постами. Караульную службу осуществляли половцы, которыми командовал примикирий (Акроп. Р. 131. 26-30).

   Во время похода при императоре существовал военный совет, куда входили, помимо военачальников отдельных подразделений (великого коноставла, командира половецкой конницы, стратига фемных отрядов), великий доместик, стратопедарх, великий приммикирий, а также некоторые другие военачальники и приближенные из знати. На нем решались вопросы тактико-стратегического характера, которые возникали во время военной кампании (Акроп. Р. 121. 8-9). Так, в 1246 г., после получения известия о смерти болгарского царя Калояна, на совете решался вопрос: идти или нет на болгар (Акроп. Р. 79. 9). В бой с противником войско вступало либо после некоторой стоянки лагерями друг перед другом, либо, что случалось чаще, сразу же после перестроения в боевые порядки, т. е. с марша. С тех пор, как в никейских войсках появилась половецкая конница, она чаще всего начинала боевые действия, атакуя с фронта, в то время как фланги и тыл подвергались атаке на завершающем этапе боя тяжелой конницей (Акроп. Р. 116. 5-117. 3).

   Успех похода и сражения зависел, помимо других факторов, от знания командующим и командирами отдельных отрядов военного искусства и наличия боевого опыта. Как свидетельствуют источники, никейские военачальники обладали такими знаниями и умело их применяли. Часто устраивались засады, ложные отступления, использование резерва в решающие моменты боя, внезапность нападения, а также другие хитрости. Так, весной 1259 г. Иоанн Палеолог, посланный во главе никейского войска в Эпир, столкнулся с мощной военной коалицией Эпира, Ахайи и Сицилии, войско которых значительно превосходило ромейское. В этих условиях он тяжеловооруженных воинов («одетых в латы и панцирь») поместил в места укрепленные, а легковооруженной коннице, состоящей из половцев и турок, приказал сражаться в открытом поле, где конные стрелки поражали неприятеля издали. Ни днем, ни ночью, как сообщает Акрополит, они не давали покоя латинским союзникам Михаила II, нападая на дорогах

   подкрадываясь к телегам, то есть ведя по существу полупартизанскую войну, и уже через несколько дней войско противника значительно уменьшилось (Акроп. Р. 168. 20-169. 19).

   Осада и взятие крепостей были одним из важнейших элементов большей части, походов, особенно в последние десятилетия существования империи. Пожалуй, это можно считать отличительной особенностью военных кампаний никейских войск, так как крупных открытых сражений было не так много. Поэтому в каждом походе везли с собой камнеметные орудия, катапульты для метания зажигательных снарядов, стенобитные машины. Источники четко разделяют осадные орудия на стенобитные и метательные (Акроп. Р. 66. 8-9; 13. 14-15; 117. 28; 120.. При взятии Девола (1259 г.) никейская армия располагала всеми видами осадных машин. Осада городов, как правило, длилась недолго. И в случае неудачи использовались другие методы: подкуп (так были взяты Серра и Меленик), переговоры и дипломатия. Последняя играла существенную роль в решении военных задач. Одним из блестящих примеров этого может служить завоевание Иоанном Ватацем в 1246 г. обширных территорий в Македонии и Эпире, по поводу чего Акрополит восклицает, «что иной полководец все тщательно и умно рассчитает, но ничего или мало приобретет, а другой без кровопролития, без войны, без людских потерь тихо и мирно овладеет многим» (Акроп. Р. 78. 2-6).

   Дальние и продолжительные походы никейской армии, которая все время увеличивалась численно, требовали хорошей организации снабжения войска. Поэтому в 1255 г. Феодором II Ласкарем была создана новая военная должность — великий стратопедарх, отвечающий перед императором за снабжение армии. Им был назначен Георгий Музалон (Акроп. Р. 124. 4-7).

   К сожалению, мы не можем ничего точно сказать о численности никейского регулярного войска. Косвенные подсчеты показывают, что к концу рассматриваемого периода оно насчитывало около 6-7 тыс. человек. Так, например, в 1257 г. Феодор II, уходя с Балкан в Малую Азию, оставил в Фессалонике, Прилепе и других македонских городах гарнизоны общей численностью не менее 1,5-2 тыс. человек, взяв с собой основную часть войска (Акроп. Р. 139. 1-14).

КУЛЬТУРА

Благодатной почвой, на которой смогли взойти ростки нового, было бурное возрождение эллинизма и греческого патриотизма в Никейской империи. В условиях господства латинян обращение к эллинистическим традициям, противопоставление их латинской культуре было не только естественным, но и неизбежным в. Ожесточенная борьба против завоевателей вызвала подъем эллинского самосознания и одновременно привела к мысли, что мечта о всемирной империи, наследнице Древнего Рима, должна быть оставлена. Собственно, политические условия для пересмотра идеи о Византийской империи как imperium universale начали складываться с момента образования самостоятельных Болгарского и Сербского государств. Политическая ситуация, сложившаяся после 1204 г., придала лишь новый импульс для отказа от универсализма и замены imperium universale на imperium unicum, которую еще предстояло создать. Именно к осуществлению этой цели и были направлены социально-политические и дипломатические усилия династии Ласкарисов, стремившейся восстановить бывшую Византийскую империю в территориальных рамках, существовавших до 1204 г., как независимое и единое греческое государство с одним императором и патриархом.

После 1204 г. византийцы все чаще называют себя не «ромеями», а «эллинами», словом, которое раньше было синонимом язычника. Новое употребление слова «эллины» означало не только растущее осознание никейскими учеными их прошлого, но и реакцию на увеличивающуюся культурную (помимо политической и церковной) угрозу со стороны латинян. Никея «по обилию ученых людей представляется современникам древними Афинами», а сама империя идентифицируется с Элладой. «Ромейская храбрость» и «ромейские воины» уступают место «эллинской храбрости» и «эллинским воинам».

Никейские ученые и писатели, обратившиеся к прошлому греков, увидели в подернутой дымкой далекой исторической действительности свой идеал. Это глубокое внимание к эллинскому прошлому проявилось в целенаправленных поисках и собирании старых рукописей с текстами древнегреческих ученых и мыслителей (вспомним, например, поездку Никифора Влеммида на Балканы за рукописями), широком комментировании и переписывании древних авторов. Интерес к античности, который никогда не исчезал в Византии, в первой половине XIII в. становится необычайно широким в среде интеллектуалов. Никейские писатели и ученые уже не мыслят своего творчества без активного использования античного наследия: цитирования древних авторов, пересказывания мифов, обращения к образам и примерам из истории, поэзии и прозы античной Эллады. Этим же интересом и реставраторскими тенденциями следует объяснить и стремление облекать свои произведения в те античные формы и жанры, которые ранее крайне редко использовались в византийской литературе. Так, два стихотворения Никифора Влеммида, воспевающие Сосандрийский монастырь, написаны одно гекзаметром (даже выдержана «гомеровская» дикция), а другое — ямбическим триметром; прозаическая же «Царская статуя» написана в жанре политической дидактической речи, напоминающей по форме речи Диона Хрисостома и Синезия. Необходимо отметить, что и начало элегии Акрополита на смерть императрицы Ирины очень похоже на античный жанр надгробной эпитафии.

Но гуманизм (тем более для Византии) — это не только обращение к античности и возрождение эллинского духа, но и энциклопедизм его носителей. Универсализм (жажда широких и всесторонних, в чем-то, может быть даже поверхностных, знаний), как известно, был присущ многим умам эпохи Возрождения. Отчасти эти черты были свойственны и никейским ученым. Никифора Влеммида и императора Феодора II Ласкариса при всей разнохарактерности их творческой деятельности объединяет одна черта: широкий круг интересов. Из-под их пера вышли труды по философии, физике, географии, астрономии, медицине, политические и богословские трактаты, автобиографии, поэтические к риторические произведения, богатая эпистолография и т.д.

Как известно, философской основой византийского гуманизма XIV— XV вв. был неоплатонизм. Влеммид и Феодор II в своих философских концепциях придерживались в целом еще аристотелизма. Но вместе с тем мы найдем у них немало примеров критики Стагирита и признание правильности выводов неоплатоников и даже дальнейшее развитие их теорий.

В качестве примера приведем расхождение Влеммида с Аристотелем в определении причины естественного движения тела. Древнегреческий философ связывал его с природными свойствами элементов: земля, вода, воздух — тяжелы, а потому их естественное движение — прямолинейное направление к центру мира. Четвертый элемент — огонь — абсолютно легкий, и поэтому его движение — от центра мира. Никифор Влеммид, опираясь на заново «открытые» им труды Иоанна Филопона и Симплиция, утверждал, что причиной естественного движения является не тяжесть или легкость элемента, а его родство с определенным состоянием и стремление каждого элемента к своей целостности. Поэтому все четыре элемента не имеют никакого другого естественного движения, кроме тенденции к объединению в свое единое целое. Их естественное состояние — покой. Эта теория оказала значительное влияние на взгляды западноевропейских ученых: Николая Кузанского и Кеплера.

После смерти Никифора Влеммида его философские труды «Физика» и «Логика» стали учебными пособиями и книгами по философии как в Византийской империи, так и (в перевода на латынь) в Западной Европе: их отличительной чертой являлось сочетание четкого и ясного изложения аристоте¬левской философии с комментариями и переосмыслением многих ее положений в духе хри¬стианского учения о мире. О популярности философских произведений Влеммида говорит и тот факт, что в настоящее время его «Физика» и «Логика» известны соответственно в 56 и 96 полных рукописях, датированных XIII—XIX вв..

Ученик Влеммида, император Феодор II, хотя и соглашается со взглядом античной натурфилософии, что четыре элемента (земля, вода, воздух и огонь) следует рассматривать как строительный камень космоса, однако ясно подчеркивает в первой части своего философского трактата «Мировое обозрение» зависимое положение материи от Бога как ее творца. Элементы не могут возникнуть сами из себя, так как их соединение может привести к самоуничтожению. Круговое движение небесных светил как элементов материального космоса сравнивается с таким же движением элементов нематериального порядка — духом и мыслями. У них, как и у материальных тел, должны быть начало, толчок. Круговое движение характерно также для жизни и смерти, которые есть не что иное, как взаимообусловленное биологическое круговое движение, в ходе которого от божественного дуновения образуется бессмертная душа.

Общепризнанным является в литературе тезис о том, что философское мышление в Византии вращалось вокруг двух крупнейших идеалистов древности — Аристотеля и Платона. Материалистические идеи отсутствовали.

Но в одном из писем Феодора II Ласкаря мы встречаем упоминание (к сожалению, только глухое, без пояснений и имен) о существовании при никейском дворе материалистического направления в философии — "атомистов", придерживающихся идей Гераклита и Демокрита. Об этом мы узнаем из письма Феодора II Никифору Влеммиду (Lasc. Ep. Р. 9). По словам императора «люди, считающие себя сторонниками атомистической теории, не тверды в своих убеждениях, плохо разбираются в ней и смешивают разные понятия». Было ли случайным, что именно в Никее мы встречаемся с материалистическим направлением в философии? Хотя сам император относился к нему отрицательно, но, может быть, именно оно оказало на него влияние в формулировании значения опыта? Значительным вкладом, который внес Феодор II Ласкарис в развитие философской мысли Византии, было совершенно отличное от античной и средневековой философии понимание опыта, который «многое разъясняет и дает право поставить вопрос о наличии или отсутствии чего-либо» (Ibid. Т. 12, pt 3. Р. 22.29—31). Как известно, Аристотель не считал опыт последней инстанцией в проверке «мнения». Признание превосходства опыта над умозрительными построениями было шагом вперед в познании категорий истинного и ложного.

Ученые Никейской империи проявляли значительный интерес к естественным наукам и медицине, прежде всего в плане применения их достижений на практике либо ради обучения и сохранения накопленных знаний. Поэтому труды, созданные никейскими учеными, были в основе своей компилятивными, базирующимися на знаниях античности. Свою задачу при их написании ученые видели в систематизации достижений античной науки и ее комментировании. Таковы географические труды Никифора Влеммида «История Земли» и «Всеобщая география». Они написаны на основе стихотворного сочинения античного географа Дионисия Периегета и предназначались для учеников в качестве учебников. «История Земли», составленная в 1241 г., кратко сообщала о положении Земли относительно других планет, ее величине и способах измерения, шарообразности и т. д. Задачей «Всеобщей географии», предназначенной для учеников старшего возраста, было «описать всю землю и показать, на какие части она делится и какие на ней находятся племена, города и реки» (Ibid. Р. 458). В учебнике довольно подробно описывались Европа и Малая Азия, населявшие их в древности народы, давались сведения о племенах, живших на территории Древней Руси, о болгарах, половцах и т. д. Несмотря на компилятивный характер, сочинения Влеммида являются важными для суждения об уровне географических знаний в империи.

Об интересе к астрономии и тесно с ней связанной астрологии свидетельствует сочи¬нение Никифора Влеммида «Физика краткая», в которой 5 глав (24—28) посвящено Солнцу, Луне, звездам, эфиру и положению Земли на небесном своде (PG. Т. 142. Col. 1213—1280). К астрономии во второй книге «Мирового обозрения», озаглавленной «О небесах», обращается и император Феодор II. Речь идет там о круговом пути небесных светил, шарообразной форме солнца, луны и звезд. Феодор пишет о скорости их движения, гармонии сфер.

Математические труды также базировались на достижениях античности. Шестая книга «Всеобщей физики» императора Феодора II снабжена таким количеством чертежей математических фигур, что скорее была похожа на учебник геометрии. Но в этой главе, как и в ряде мест «Мирового обозрения», впервые император исследует связь между кругом, квадратом и треугольником и их «переход» друг в друга (квадрат в окружность и треугольник, а треугольник — в окружность). В этой геометрической символике «перехода» от одной фигуры к другой очень много сходства с последующей символикой Николая Кузанского, который путем таких «переходов» получил понятие бесконечности. О любви и интересе Ласкариса к математике говорит и его письма к Акрополиту с разъяснениями что такое среднее арифметическое, геометрическое и гармоническое. Хотя он и не был естествоиспытателем, но его познания в астрономии и математике ставят его в один ряд с такими высокообразованными современниками, как Фридрих II Гогенштауфен и Альфонс X Кастильский — знатоками астрономии, математики и других естественных наук. Необходимо отметить, что в 1252 г. появился на греческом языке учебник арифметики с арабскими числами, которые до этого были мало известны .

Большое значение придавалось и развитию медицинских знаний. До нас дошли небольшие сочинения Влеммида, занимавшегося лечением больных. Они были написаны для учеников его школы. Некоторые из них изложены в форме церковного песнопения с целью лучшего запоминания. В этих учебных пособиях, основывавшихся частично на трудах Галена, содержатся перечень лечебных средств, правила кровопускания, излагаются методы анализа мочи и общие принципы обучения врачебному искусству. Влеммиду принадлежит и один алхимический труд.

Таким образом, Никейской империи был присущ высокий уровень образованности и знания при компилятивном характере естественнонаучных трудов, вышедших из-под пера ее ученых и философов.

В большей степени гуманистические тенденции или мотивы проявились в литературе Никейской империи. Наряду с обостренным вниманием к событиям общественной жизни в ней шел параллельный процесс развития индивидуалистических тенденций. Потребность человека разобраться в собственном мире чувств, раскрыть свою душу, выразить свой духовный мир в слове и письме становится одной из характерных особенностей многих сочинений писателей XIII в., и в первую очередь автобиографий. От этого века, как ни от какого другого, сохранилось пять автобиографий: Никифора Влеммида, Георгия Акрополита, Михаила Палеолога, Георгия Кипрского и Георгия Пахимера, — из которых только первая хронологически относится к эпохе Никейской империи и тем самым знаменует начало в развитии индивидуалистических и гуманистических тенденций, столь характерных для последующего развития в палеологовскую эпоху.

Главная цель автобиографии Влеммида — оставить о себе воспоминание и «воздвигнуть — по его словам — столп исповедания». Поэтому общественные события освещаются лишь настолько, насколько необходимо для понимания читателей происходящего с автором. Обостренный интерес к собственной личности, ярко выраженный в автобиографии, — явление довольно редкое в византийской литературе предыдущих веков: оно может быть соотнесено с преувеличенным значением каждого момента жизни у Либания в его сочинении «О моей судьбе». Как и Либаний, Влеммид в первой части автобиографии занят исключительно своей личностью. Он подробно рассказывает о своем детстве, друзьях юности, первом любовном увлечении и горьком разочаровании в предмете своей страсти, постоянном интересе к наукам и о годах обучения в Скамандре, Нимфее и Никее, обращает внимание читателя на те эпизоды из своей жизни, которые могли окончиться трагически: плавание в шторм, нападение пиратов, спасение от рухнувшей на него в доме колонны.

Среди поэтического творчества никейских писателей своей свежестью, искренностью чувств, человечностью, чисто мирским идеалом взаимной любви выделяется известная элегия Георгия Акрополита на смерть жены императора Иоанна III Ватаца. Вот несколько строф из нее:

«Во цвете лет девических судьба дала

Мне разделить и ложе, и владычество

С таким супругом!. .

И с ним я сочеталась, с юным юная,

И по любви взаимной с ним в одно слилась.

Связало нас законное супружество,

Но крепче страсть связала обоюдная:

Супружество смесило нас в едину плоть,

Любовь же душу нам дала единую.

Да, я любила крепко, он — еще сильней,

Да, я дарила радость и брала ее!

Он был мне дорог, как очей сиянье,

Но я ему дороже, чем сиянье глаз. . .»

Действительно, трудно не согласится со словами С. С. Аверинцева, что в элегии «открывается такая прочувственность и человечность, какую нелегко отыскать в светской византийской поэзии».

Возникновению гуманистических элементов в культуре Никейской империи способствовала и та духовная атмосфера, которая окружала греческих интеллектуалов. При никейском дворе уже в царствование Иоанна III имелся кружок истинных любителей науки и литературы, группировавшийся вокруг императора и пользующийся его вниманием и поддержкой. Сам Ватац любил присутствовать на диспутах, поговорить о литературе. Среди членов кружка выделялся месадзон Димитрий Торник, «глава» никейского правительства, получивший хорошее образование.

Переписка Феодора II позволяет нам представить тот интеллектуальный кружок, который образовался вокруг его личности. В него входили, помимо Влеммида и Акрополита, Месопотамит, Михаил Сенахерим, Андроник Франкопул, Агиофеодорит и другие ученые. Духовные интересы этого кружка лежали в области науки и литературы, подтверждением чего служит их обширная переписка между собой. Письма тогда имели большое значение и их содержание оглашалось среди друзей. Каждое письмо являлось почти законченным литературным произведением, в котором смысл затемнен риторикой, а действительный случай завуалирован. Широко применяется прием сравнения и противопоставления, тезиса и антитезы, сознательного отказа от изображения реального и конкретного, что было характерно и для эпистолографии итальянского гуманизма.

Замечательным литературным сокровищем эпохи являются письма самого Феодора II, большая часть которых адресована членам кружка. Император, воспитанный в эллинистических традициях, увлеченный античными поэтами, ораторами и музыкой, с волнующей искренностью и тонкостью передает в письмах случаи из своей жизни, моменты своего душевного настроения. В них то сквозит легкая ирония, переходящая в сатиру, то вплетается философское размышление о сущности бытия, оканчивающееся

сожалением по поводу бренности мира, то все пронизывается сочувствием и расположением к адресату. Письма передают новое эстетическое восприятие жизни, интерес к прошлому, красоте памятников и ландшафтов.

В качестве примера можно привести одно из писем императора, которое по глубине содержания и настроения, по выражению русской исследовательницы М. А. Андреевой, «могло бы принадлежать перу итальянского гуманиста». Речь идет о небольшом письме, адресованном Акрополиту, в котором император описывает свое посещение Пергама. Заброшенность города являет печальное зрелище. Впечатляет лишь сохранившийся античный театр, который олицетворяет собой величие эллинского мира, несмотря на всеразрушающее влияние времени. Это же величие древних Феодор видит и в полуразрушенных стенах пергамских зданий, и в полностью сохранившихся водопроводе и акведуке, арки которого производили впечатление монолита и в то же время отличались такой легкостью и естественностью изгиба, что «сам бы Фидий поразился, увидев их». В конце письма император проводит аналогию между состоянием города, по которому везде валялись куски мраморных колонн, навевающие на зрителя печаль о прошлом, и жизнью теперешних его обитателей.

В придворном кругу ученых высоко ценились знания. Они гордились ими, при каждом удобном случае стремились устраивать диспуты как между собой, так и с приезжающими представителями Запада. Споры сопровождались чаще желанием блеснуть своими знаниями перед папскими легатами, чем стремлением найти примиряющую формулу. Интересно описание Феодором II диспута с главой посольства Фридриха II маркизом Бертольдом фон Гогенбургом. Среди свиты маркиза были ученые и врачи, которые уверяли, что изучили, кроме тривиума, и квадривиум и имели некоторое знакомство с Аристотелем, а именно с его этикой и политикой. Но в ходе спора император пришел к выводу, что из геометрии они знали только немного планиметрию, из астрономии — астрологию, которая в Византии не занимала такого места, как на Западе. Они совершенно не знали политику и физику, а в этике и логике делали много ошибок. Единственно, в чем западные ученые, по мнению Феодора, были сильны, кроме астрологии, так это в риторике.

На примере жизни и деятельности Никифора Влеммида можно увидеть еще один гуманистический признак, который в XIV в. станет идеалом ученого, — это стремление выделить занятия наукой и творчеством в особую сферу деятельности, целенаправленно заниматься которой можно, лишь отказавшись от мирских забот и семейной жизни. Действительно, почти все творческое наследие Влеммида создано им в течение последних 23 лет, когда он поселился в собственном монастыре и полностью отдался научной и педагогической работе, никуда не уезжая и ведя обширную переписку. Барьер, который разделял светскую и церковную культуру до 1204 г., пал. Эллинизм больше не считался несовместимым с монашеской жизнью. По примеру Влеммида Плануд, игумен монастыря в Вифинии, преподавал светские науки мирянам.

Проявляется совершенно новый для Византии тип видения мира, распространившийся в среде высшей военной аристократии. Старый аскетический идеал целомудрия пошатнулся. Плотское влечение, долгие столетия считавшееся зазорным, получает литературную санкцию: появляются любовные романы, стихотворные и прозаические, подражавшие античным авторам с одной стороны, а с другой, воспринявшие средневековые эстетические принципы. Автором одного из византийских любовных романов «Каллимах и Хрисорроя» являлся Андроник Палеолог, сын севастократора Константина, брата Михаила Палеолога ставший одним из крупнейших военачальников империи.

Внешность воина-аристократа вырисовывается на основе ряда памятников византийского светского искусства, в частности – серебряных чаш, на которых изображен главный герой византийского героического эпоса Дигенис Акрит. Юноша облачен в короткую подпоясанную тунику с рукавами, закатанными до локтей и каймой по подолу. Налокотники украшены растительным орнаментом в виде вьющегося стебля. Поверх туники наброшен короткий военный плащ-сагион, обшитый по краю каймой и застегнутый на правом плече круглой фибулой. На ноги надеты кожаные кампагии – походные гетры. Облегающая тело туника до колен с длинными рукавами, разрезом сзади и вырезом у ворота (скарамангий) – униформа византийской кавалерии. На голове у юноши венец-камилавкион. Венчают камилавкион три жемчужины, а основанием служит массивный витой обруч. Подобный венец становится отличительной чертой византийской знати. Внешний облик византийского аристократа тесно связан с тем пониманием красоты, который был распространен в Византии.

Аскетический идеал, заключавшийся в постах, молитвах, обращении к Богу, удаление от мира, перестает удовлетворять образованные слои. Идеалом становится потребность активно творить добро, то что Евстафий Солунский называет «деятельной любовью». Обрядность отступает перед нравственностью: «Лучше рот набить мясом – это называется мясоедством, — чем преисполниться зла, ибо это уже людоедство».

И светское, и церковное искусство Византии отображало и возвеличивало образ воина – защитника империи. Единая традиция изображения дает нам понимание того, каким видели византийцы образ идеального воина, в образе святого, эпического героя или же в образе реальной исторической личности. К началу исследуемого периода этот образ завершил эволюцию от святого к реальному человеку.

«Новые веяния» появляются и изобразительном искусстве. Никейские художники брали в качестве образца книжное искусство Х в. с его антикизирующим стилем, экспрессивностью фигур, рельефностью складок, смелыми и широкими мазками. Радикально перерабатывая старые образцы для решения новых художественных задач, они порвали с комниновскими традициями и заложили основы зрелого "палеологовского стиля". В качестве примера таких произведений книжного искусства можно привести Евангелие из Карахиссара и Евангелие с Деяниями и Посланиями апостолов, а также Новый завет в Чикаго, ряд миниатюр евангелистов Матфея и Луки в Четвероевангелиях, где они изображены экспрессивно, в состоянии вдохновения. Однако даже в лучших кодексах, выполненных квалифицированными рисовальщиками, чувствуется, что они создавались в ускоренном темпе, чтобы в короткие сроки выполнить «политический заказ» молодого государства, оказавшегося перед лицом военной и духовной латинской экспансии.

Можно с определенной уверенностью констатировать, что в изобразительном искусстве Никейской империи существовали три стиля: местный, или консервативный, базирующийся на малоазийской живописи XII в. (фресковые росписи св. Софии в Никее); традиционный, исповедующий комниновский стиль; передовой, предпалеологовский. Последние два стиля прослеживаются в памятниках книжной миниатюры. При этом необходимо сказать следующее. Даже в консервативном стиле фресковых росписей св. Софии мы уже видим применение антикизирующих элементов — зеленый цвет, апостол, напоминающий античного оратора. Едва ли это было случайным. В значительной степени антикизирующие элементы проявились в передовом стиле книжного искусства, которое сознательно опиралось на эллинистическое наследие.

Главный вывод, который можно сделать, состоит в том, что уже в Никейской империи начался отход от законченной стилизации, схематической линейности и плоскостной трактовки пространства и наметился процесс объединения новых стилистических элементов (целостное пространственное построение, неразрывность фигуры с архитектурой, которая становится объемной, усложнение пейзажа, применение кривых и изогнутых линий, экспрессивность и эмоциональность фигур) в единое и органическое целое.

Подводя итог, можно констатировать: просвещение, которое традиционно поддерживалось в Византии и являлось в глазах ромеев той ценностью, которой не обладали другие народы, приобрело особое значение в Никейской империи. Несмотря на бесконечные войны, отнимавшие лучшие силы страны, никейские императоры смогли высоко поднять уровень образования и просвещения. Уже при Феодоре I в Никее, Пруссе, Смирне и других городах создаются школы грамматиков и риторов (Nic. Blem. Р. 2. 9—10; 3.3; 55. 7—9, 15). Ватац не только увеличил численность элементарных школ и школ граматиков, но и основал в Никее философскую школу, поручив преподавание в ней Эксаптеригу, а после его смерти в 1238 г.— Никифору Влеммиду. В Магнезии были созданы настоящие культурные центры со множеством библиотек. Кроме того, во всех крупных городах имелись публичные библиотеки, и тем самым была спасена большая часть литературных богатств Византии. По императорскому постановлению архонты и правители городов обязаны были платить жалованье учителям медицины, арифметики, геометрии и риторики из городского бюджета.

Особый подъем образования отмечается при Феодоре II Ласкарисе (Scut. Р. 277—302). В самой Никее он увеличил число элементарных школ, основав в церкви св. Трифона школы грамматиков и риторов, поставив во главе их Сенахерима и Франкопула (Ibid. Р. 291. 6—11). По всей империи и даже в Эпире никейские ученые собирали старые кодексы, которыми пополняли библиотеки. В крупных городах существовали небольшие скриптории, в которых создавались новые рукописи. О переписчиках проявлялась особая забота. Книги из библиотек разрешалось брать на дом, что представляло большое удобство для всех желающих заниматься. Для диспутов ученых и научных занятий были отведены специальные дома, «театры муз», по выражению Скутариота (Ibid. Р. 297. 26—298. 1). О том, какое значение Феодор II придавал образованию и воспитанию, показывает его письмо к Сенахериму и Франкопулу, в котором учитель молодежи сравнивается с садовником. «Нет ничего приятнее,— пишет император,— для сердца садовника, как увидеть свой луг полным цветов.» И он может надеяться, что в определенное время он воспользуется плодами этой красоты... «Хотя я очень занят военными делами, хотя мой дух отвлечен восстаниями, сражениями, сопротивлением, коварством, переменами, угрозами... однако мы никогда не отступим от сути нашей идеи красоты духовного луга».

«АРИСТОКРАТИЧЕСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ» И ГИБЕЛЬ ДЕЛА ЛАСКАРИСОВ

Смерть Феодора II Ласкариса послужила сигналом к наступлению феодальной аристократии. Георгий Музалон прекрасно понимал это. Он тотчас созвал синклит, на котором изъявил готовность уйти со своего поста и передать дела новому эпитропу, которого изберет синклит. Однако заговорщики предпочли действовать из-за угла. Палеолог выступил с речью, восхваляющей мудрость Музалона, и задал тон собранию. Посыпались льстивые заявления. Снова была принесена присяга на верность Иоанну и Георгию Музалону. События развивались очень быстро. На девятый день после смерти императора Музалоны и другие представители высшей знати отправились в Сосандрский монастырь на панихиду в память умершего. Во время богослужения храм был окружен воинами, во главе которых были подчиненные Михаилу Палеологу западные наемники. Георгий, Андроник и Феодор Музалоны пытались найти убежище у алтаря, но были настигнуты и зверски зарублены.

Опекуном малолетнего императора стал Михаил Палеолог, получивший титул мегадуки. Щедро раздавая обещания и привилегии, Палеолог заручился поддержкой синклита. Патриарх имел регентские полномочия и мог бы взять власть, но патриарх Арсений, возведенный на престол из монахов-отшельников, совершенно не разбирался в государственных делах и поддался на лесть и заверения Палеолога. Арсений признал его регентом и отдал ему ключи от казнохранилища. Новый распорядитель империи воспользовался этим, чтобы подготовить себе путь к трону. Он щедро раздавал деньги сановникам, военным, духовенству, всюду вербуя сторонников. Пытался он завоевать симпатии и простых горожан, освободив должников фиска из тюрем.

Все аристократы, попавшие в опалу при Ватаце и его сыне, были возвращены ко двору и осыпаны милостями. Сторонники Музалонов подверглись репрессиям. Палеолог торжественно обещал, что на наиболее важные должности будут назначаться лишь представители высшей знати. В юридический статус проний были внесены важные изменения, приведшие к постепенному слиянию условной собственности с родовой феодальной собственностью: Палеолог обязался увеличить пронии и превратить их в наследственные, независимо от того, пали ли их держатели на поле боя или умерли своей смертью, независимо от того, есть ли у них наследники или они еще находятся во чреве матери. Заискивая перед Церковью, Палеолог клялся патриарху и иерархам, что не предпримет ничего без благословения высшего клира.

Через два-три месяца волею придворных и духовных сановников юный император пожаловал Палеологу титул деспота, а в конце 1258 г. нарек его своим соправителем. В начале 1259 г. должна была состояться коронация обоих императоров. Однако короновав, был лишь Михаил Палеолог (1259—1282). Коронация Иоанна была отложена на неопределенный срок.

Возвышение Палеолога не обошлось все-таки без борьбы. Пока он выступал против Музалонов и их сторонников, высшая феодальная аристократия оказывала ему единодушную поддержку. Но когда зашла речь об отстранении от престола законного наследника, положение осложнилось. Патриарх Арсений, коронуя Михаила, добился от него клятвы, что по достижении Иоанном совершеннолетия он станет единовластным государем. Дорожа своим авторитетом и авторитетом церкви, патриарх не мог пренебречь присягой Феодору II и его сыну. Арсения поддержали некоторые епископы. Были, по-видимому, колебания и среди придворных.

Оппозиция, однако, оказалась, бессильной. Несчастный ребенок был удален от двора под надзор преданных Палеологу людей. Событием, чрезвычайно благоприятствовавшим планам Палеолога и случившимся как нельзя более кстати, было отвоевание Константинополя. Оно было истолковано самим Палеологом и придворными льстецами как знак божьего расположения к Михаилу и дало ему в глазах большинства санкцию на захват единоличной власти. Высшая чиновная знать во главе с Георгием Акрополитом подготовила узурпатору приятный сюрприз к его вступлению в древнюю столицу — восторженный панегирик, в котором Палеолога призывали ознаменовать счастливое событие коронацией его сына Андроника. Весной 1261 г. Арсений в знак протеста оставил патриарший трон и удалился в монастырь. Палеолог быстро организовал выборы нового патриарха. Непокорные епископы были смещены со своих кафедр. Судьба Иоанна IV была окончательно решена. Утверждение у власти Михаила VIII Палеолога — ставленника крупной феодальной аристократии — означало крутой поворот от политики никейских императоров. Михаил Палеолог вступил в тесный союз с землевладельческой знатью, сделав его основой своей внутренней политики.

Император спешил удовлетворить требования феодалов. Положение узурпатора, отстранившего от власти, а затем ослепившего малолетнего Иоанна IV Ласкариса, заставляло его щедрыми подачками непрестанно добиваться расположения знати. Высшим сановникам были предоставлены субсидии для строительства новых и восстановления старых дворцов в отвоеванном Константинополе. Своим приверженцам Михаил VIII, не скупясь, жаловал поместья и чины, раздавал богатые подарки. Широкие привилегии получили родственники императора и его ближайшие друзья, пролагавшие ему путь к трону. Брат Михаила Иоанн, видный военачальник, был возведен в достоинство деспота, второму брату Константину было присвоено звание кесаря. Титулом севастократора был отмечен родственник Михаила Константин Торник. Высокие звания получили другие приближенные императора. Было роздано большое количество земель в виде прений. Пронин получили члены синклита и многочисленная феодальная знать. Большинство высших сановников государства стали обладателями крупных поместий. Так, брату императора деспоту Иоанну Палеологу принадлежали огромные территории, в том числе острова Митилена и Родос. Обширные владения, составившие прению Николая Малиасина, были получены Николаем от императора в 1272 г. Они были переданы ему с жившими там крестьянами, всем движимым и недвижимым имуществом в наследственное владение. Обширные территории в завоеванных Ватацем и Феодором Фракии и Македонии, предназначенные для раздачи в пронии, раздавались теперь в наследное владение аристократам.

Государственные деньги тратились без счета. Как утверждает Пахимер, «Палеолог черпал из казны обеими руками и мотовски расточал то, что собиралось скряжнически». Финансовые потребности государства были велики. Помимо восстановления Константинополя, регулярных затрат на содержание многочисленного чиновничества и крупных сумм, уходивших на удовлетворение все возраставших аппетитов знати, большие средства поглощали армия и флот. Армия теперь в большей мере комплектовалась за счет наемников, главным образом турок и монголов. Ее численность была поднята Михаилом до 15—20 тыс. человек. Годичное содержание одного воина-наемника обходилось государству примерно в 24 иперпира (минимальный годовой доход с проний, предоставлявшихся командной прослойке войска, составлял не менее 36 иперпиров). Снаряжавшийся с помощью Генуи флот насчитывал от 50 до 75 кораблей и стоил государству примерно четвертой части сумм, тратившихся на сухопутную армию. Большие средства уходили на нужды дипломатии, богатые дары папскому престолу и иностранным правителям, на отправление и прием посольств. Соображения престижа заставляли византийское правительство возрождать традиции мировой державы, диктовали необходимость восстановления в прежнем блеске придворной жизни и пышного дворцового церемониала.

Огромные траты быстро истощили казну, доставшуюся Палеологу от его предшественников. Между тем налоговые поступления, основной источник пополнения государственных финансов, имели тенденцию к сокращению. Контроль государства над увеличением численности освобожденных от налогов париков на частновладельческих землях практически совсем перестал осуществляться. Много сельских жителей, плативших налоги государству, в поисках выхода из тяжелого положения бежало в поместья феодалов, превратившись в зависимых париков, плательщиков феодальной ренты. Сокращение числа налогоплательщиков шло особенно быстро с ростом феодальных привилегий земельных магнатов и особенно с расширением их иммунитетных прав. Податная экскуссия, даруемая феодалам, как правило, распространялась на их париков, которые впредь уплачивали бывшие государственные налоги своим господам. Предоставление феодалам полной и неограниченной податной экскуссии, широко жаловавшейся Михаилом VIII, не только сокращало доходы фиска, но постепенно все более высвобождало поместья феодалов из-под контроля государства, ослабляя тем самым позиции центральной власти.

Другой важный финансовый источник — таможенные пошлины, приносившие Византии при Комнинах несколько тысяч золотых иперперов ежеДневного дохода, теперь, с переходом международной торговли в руки генуэзцев и венецианцев и отмены для них торговых пошлин, почти полностью иссяк. Нимфейский договор, ратифицированный 10 июля 1261 г. в Генуе, является своеобразной параллелью знаменитому хрисовулу 1081 г. в пользу венецианцев. Он давал последней больше привилегий, чем их имела Венеция в Латинской империи. Представлял ли себе узурпатор, что, избавившись от одного врага, он сам открывал двери перед другим? Думается, что роковые последствия этого договора, которые могли возникнуть (и которые возникли), не были учтены, и Михаил VIII руководствовался в первую очередь необходимостью решения насущных проблем – помощи генуэзского флота (завоевание Константинополя дало бы ему ореол богоизбранности и оправдало бы узурпацию трона в глазах общества). Договор гарантировал Генуе полную свободу торговли на всей Византийской территории и в Черном море. Никея тем самым подрывала свою

собственную торговлю, так как византийские купцы могли не выдержать конкуренции с Генуей. Предоставляя Лигурийской республике право организовать свои фактории в Смирне, Алеа, Адрамитии, на Хиосе, Лесбосе, в Фессалонике, Сосандрах, а также на Эвбее и Крите, которые еще предстояло завоевать , Михаил Палеолог тем самым как бы вводил в здоровое тело ромейского государства болезнетворные бактерии, которые и стали одной из причин его гибели. А передача прав на венецианское наследство как в Константинополе, так и в других районах империи и изгнание из всех портов венецианских кораблей имели временный

характер, ибо вскоре Палеологу пришлось предоставить Венеции те же привилегии, что и Генуе.

Чтобы справиться с постоянным финансовым дефицитом, правительство Михаила Палеолога прибегало к крайним мерам — к порче монеты, конфискациям имущества лиц, впавших в немилость, к штрафам, взимавшимся по разным поводам с населения.

Как пишет Успенский:

«Реставрация греческого Константинополя была необходима Палеологу, чтобы укрепить свой трон. Этим самым он был втянут в вопросы мировой политики, в борьбу с Западом на иных условиях, чем Ласкари, имевшие неуязвимую базу у себя в Малой Азии. Перед ними заискивали, на Палеолога будут нападать. Феодор II не считался с папой, а Палеолог будет искать у него спасения. Армия и флот потребуют усиленных расходов, а казна Ласкарей была на исходе. Занятие Константинополя вызовет новые тяготы: нужно возобновлять столицу, дворцы, храмы, укрепления, дома. Иные будут расходы на пышность двора. Ватаци имел все у себя, жил помещиком, умер в палатке в своем саду; а в Константинополе все будет привозное, покупное, роскошное по прежнему уставу и укладу. В Нимфее сановниками были местные богатые магнаты либо царские слуги-домочадцы, а в Константинополе придется оплачивать старые громадные штаты хищного чиновничества, которому нужно восстанавливать дома, жить дорогой столичной жизнью. Никея и Нимфей, цветущие рынки и гавани по побережью, заглохнут, а сам Константинополь что давал населению, провинциям? Что связано с ним, кроме недоброй памяти? Не он ли высасывал, особенно при Комнинах и Ангелах, все соки из провинции? Не праведный суд, но хищных чиновников и самоуправных властелей обещает он провинциалу. Уйдет власть, падет торговля, и вновь нахлынут турки. Все это неизбежно и непоправимо. Греческая жизнь заглохнет в Малой Азии. ФеодорII мог взять Константинополь, но не спешил. Вероятно, он понимал последствия.»

Даже весьма скудные сведения, которые дошли до нас о положении дел в провинциях во время Михаила VIII, позволяют судить о катастрофическом обнищании восточных областей империи. Грабительская налоговая политика, частые кадастровые переписи и внеочередные сборы налогов приводили к полному разорению сельского населения. По словам Пахимера, «отсутствие денег у крестьян вынуждало их отдавать в счет налогов золотые и серебряные монеты, служившие им головным украшением, и оттого становиться еще беднее». С завоеванием Константинополя и возвращением императорского двора в столицу постепенно захирели и такие богатые области, как Вифиния, бывшая в свое время источником благосостояния Никейской империи. Безудержный грабеж государства привел к взрыву недовольства обездоленного крестьянства Вифинии: в 1262 г. вспыхнуло восстание вифинских акритов. В Никейской империи они были свободны от уплаты налогов и несения других повинностей. С приходом к власти Михаила VIII была проведена реформа, приведшая фактически к ликвидации пограничной службы акритов. Их земли были обложены податями, а воинам в виде компенсации назначили жалование, которое выдавалось нерегулярно и систематически уменьшалось. Акриты при поддержке вифинского крестьянства, настроенного в пользу старой династии, подняли восстание. В среде восставших появился слепой юноша, выдававшийся ими за Иоанна IV Ласкариса. Посланное против восставших войско оказалось бессильным против засевших в горах акритов, которые хорошо знали местность и с успехом отражали атаки. Восстание удалось подавить путем обмана и подкупа отдельных его вожаков и участников. В результате карательных экспедиций Вифиния была разорена, а оборона восточной границы рухнула. И турки хлынули в империю

Грабительская политика правительства в отношении восточных областей дорого обошлась Византийскому государству. Местное население все чаще предпочитало входить в контакты с турками и переселяться в их области. Оборона восточных границ империи была полностью дезорганизована — акриты, охваченные ненавистью к Палеологам, уклонялись от несения пограничной службы, перебегали к туркам. Турки по большей части безнаказанно переходили границу империи и захватывали византийские области. Им удалось овладеть важным опорным пунктом византийцев — городом и крепостью Траллы, который был разрушен до основания, а его жители перебиты. Процесс проникновения турок облегчался и тем, что все помыслы Михаила Палеолога были устремлены на запад, где его вожделенной целью было окончательное изгнание латинян из Греции. Военные экспедиции на восток посылались лишь эпизодически, и вся восточная граница империи в годы пребывания Михаила VIII у власти по сути дела была открыта для турок.

Итоги «блестящего» царствования Михаила Палеолога сказались при его преемнике Андронике II. Страшное разорение страны, полный подрыв ее экономики вынудили Андроника распустить флот и резко сократить армию. Почти все завоевания Михаила в Греции и Архипелаге были после этого потеряны, но гораздо страшнее было то, что потеряны были провинции Азии, еще недавно бывшие оплотом империи. Население азиатских провинции ненавидело новую династию и ее режим, и в условиях масштабных турецких вторжений, от которых Константинополь не давал защиты, предпочитало договорится с завоевателями. Имена главных сподвижников Османа I, основателя Османского бейлика – Михал-оглу и Маркос-оглу – достаточно четко говорят об их происхождении. Прошло два поколения – и потомки акритов и прониаров Никеи, принявшие ислам, обрушились на Византию под знаменами династии Османа.

На другом берегу проливов лежала обкорнанная империя Палеологов – с разоренным крестьянством, задавленной иностранной конкуренцией промышленностью, торговой гегемонией итальянцев и огромными апанажами знати, которой Михаил Палеолог роздал в вотчины завоеванные Ласкарисами земли Фракии и Македонии. Знати, которая скоро повергнет империю в цепь гражданских войн и приведет ее к окончательной гибели.

МИР ВОЗРОЖДЕННОЙ ВИЗАНТИИ

РАЗВИЛКА АЛЬТЕРНАТИВНОГО МИРА

Период Никейской империи был последним, когда на византийской земле существовало единое централизованное государство. Но попытки подорвать это единство, возобновить борьбу между группировками господствующего класса, воспрепятствовать социальным реформам правительства никогда не исчезали. В РИ крах произошел в момент «нарушенного равновесия». Оппозиционная знать сумел сплотится и взять власть, направив империю к гибели. Меж тем если бы политика Ласкарисов продолжалась еще лет 20 – тенденция стала бы необратимой. Внутренняя политика никейского правительства отражала прежде всего интересы военно-служилого слоя — прониаров. Они вместе с зажиточным свободным крестьянством, а также с военными поселенцами — стратиотами и акритами — и составляли социальную базу и опору никейских императоров в борьбе с крупной феодальной знатью. Как было показано выше при описании социальных процессов в царствование Ватаца, позиции этих слоев в социальной структуре Никейской империи медленно, но неуклонно укреплялись. Знать же пожалованием проний и «служилых вотчин» постепенно перевоспитывали в плане ее превращения в служилую аристократию (типа московского боярства, получавшего за службу в зависимости от должности высшие поместные оклады).

С целью удержания знати от выступления и ослабления оппозиции Ватац использовал ряд мер. Во-первых, участники заговоров не подвергались строгим наказаниям; во-вторых, в дальнейшей внутренней и внешней политике Ватац опирался на несколько наиболее родовитых и знатных греческих фамилий (Кондостефанов, Торников, Раулей, Палеологов), предоставив членам этих родов высокие военные и гражданские должности (таким образом Ватац смог расколоть знать); в-третьих, заключал брачные союзы между своими родственниками и представителями высшей аристократии и, в-четвертых, широко практиковал награждение их прониями. Кроме того, в качестве противовеса личной власти крупной феодальной знати император назначал на высшие провинциальные посты своих родственников, привлекал к командованию флотом и военными отрядами негреческую знать. Эти меры способствовали ослаблению центробежных сил в царствование Ватаца, что позволило империи успешно выступить в военном споре с Болгарией, Фессалоникой и Эпиром, где сепаратизм знати был развит сильнее.

Философ и ученый Феодор II, вступив на престол, повел вовсе не философскую политику. Он отменил многие фискальные привилегии, увеличил налоги, провел в широких масштабах конфискации имущества аристократии, привлек к руководству незнатных лиц. Это заставило оппозицию сплотиться вокруг Михаила Палеолога, как наиболее возможного кандидата на императорский престол. Михаил VIII, придя к власти, вернул всех репрессированных Феодором II из ссылки, возвратил им конфискованное имущество и земельные владения, сделал пронию наследственной. Это была полная победа старой родовитой военно-землевладельческой феодальной знати, стремившейся реставрировать те социально-экономические отношения, которые существовали при Ангелах. И это ей удалось.

Мотивы Феодора в общем понятны. Конечно оптимальнее было бы и далее проводить политику Ватаца. Но у Феодора не было времени и он это знал. Жестокий недуг терзал императора, сознающего неизбежность смерти. Учитывая градус недовольства знати политикой династии, Феодор явно опасался за будущее своего малолетнего сына и всего дела династии. Император попытался устранить оппозицию радикально – путем репрессий, что к моменту смерти Феодора привело лишь к сплочению аристократии против императора.

Выискивая развилку для «Мира Возрожденной Византии», первоначально хотел оставить в живых Феодора II, но такая развилка выглядит большой натяжкой. Учитывая что у Иоанна Ватаца тоже случались эпилептические припадки, болезнь Феодора была наследственной. С чем связано обострение эпилепсии? Основываясь на том, что по свидетельству Акрополита Феодор перед смертью превратился в совершенный скелет, на старом форуме предположили, что у него развился рак.

Так или иначе выживание этого перспективного императора выглядит малореально.

В этом случае необходим регент, обладающий достаточными способностями, волей, энергией и опытом, достаточно авторитетный, чтобы расколоть оппозицию знати и удержать власть до совершеннолетия нового императора. А заодно – и дать этому новому императору достойное воспитание и подготовить его к правлению.

Таким правителем не мог быть Георгий Музалон, пользовавшийся на момент смерти Феодора тотальной ненавистью всей знати – ненавистью, которая цементировала оппозицию. Среди ближайших сподвижников Феодора были и преданные ему представители высшей знати – Иоанн Ангел и Иоанн Карианит; но ни один из них не пользовался достаточным авторитетом. Протовестиарит Карианит командовал войсками восточной границы, был обожаем акритами, по словам Акрополита Палеолог, идя к захвату власти, опасался единственно Карианита, как «имевшего великую силу в войске». Но Карианит оказался никаким политиком, вынужден был покинуть двор и отправившись на границу поднимать акритов, был «убит в случайной стычке с турками».

Как бы то ни было, Феодор не счел никого из них пригодными для регентства.

Остается патриарх, который получал полномочия со-регента. Занимавший в РИ патриарший престол Арсений Авториан по выражению Григоры «в государственных делах понимал не больше чем те, кто трудится в поле», и закономерно был обманут Палеологом, которому сдал всю полноту власти.

Возникла мысль – а если бы на патриаршем престоле оказался другой патриарх, «в государственных делах» разбирающийся и способный взять власть? Такой патриарх в Византии в подобной ситуации мог очень много, что показывает РИ деятельность патриарха Иоанна XIV, по смерти Андроника III сумевшего явочным порядком отобрать регентские полномочия у Кантакузина.

А меж тем как выяснилось, первоначальной кандидатурой на выборах патриарха в 1254 году был отнюдь не Арсений. Патриархом должен был стать неоднократно упоминавшийся выше Никифор Влеммид. Как пишет Соколов в своей статье «Избрание патриархов в Византии»:

« По этому предмету любопытные сведения содержатся прежде всего в автобиографии самого Влеммида. Прошло немного времени, рассказывает здесь Влеммид, как царь (Иоанн Ватац) и патриарх (Мануил И) как бы по соглашению переселяются в надземный мир. Первому тотчас же наследует преемник, а относительно преемства второму царь (Феодор) дает распоряжение архиереям произвести избрание. И вот архиереи, собравшись свыше 40 (по смерти царя они раньше были созваны в Никею по случаю обновления царства), все без всякого разделения и колебания, как бы единой мыслью и устами, избрали для пастыроначальства прежде всего только Влеммида. Спрошенные, по обычаю избрания, о втором и третьем кандидате, они назвали одного и того же и первым, и вторым, и третьим, именно Влеммида, и никого другого. Царь Феодор настаивал на скорейшей хиротонии избранного, имея в виду, с одной стороны, совершение своего помазания на царство, а с другой — предстоявший ему отъезд из Никеи. Никифор же сдерживал горячность царя, опасаясь неблагоприятных последствий от его юношеской неопытности и быстрого, непреклонного образа действий. Царь «обещал ему и почести, и славу, и все, что имеет значение для человека, о почтении же и славе Бога речи никакой не было». Для Никифора, всю жизнь свою посвятившего Богу и ревновавшего о славе Божественной, легкомысленное к этому отношение царя было явлением крайне безотрадным. И он решил предоставить дело на суд знамения Божественного: если царь, в своих убеждениях Влеммиду принять патриаршество, будет мотивировать это необходимостью высшего порядка и скажет, что Влеммиду «должно принять на себя бремя иерархии ради Божественной славы», то он согласится на избрание, покорится Богу и примет на себя все опасности патриаршего служения, в противном же случае откажется от хиротонии. Об этом Влеммид горячо молился целую ночь, а на следующий день отправился во дворец. Вместе с царем и двумя его приближенными он вошел во внутренние покои, а сонм архиереев (ό των αρχιερέων σύλλογος) в ожидании хиротонии Влеммида расположился в соседнем здании. Царь сказал Влеммиду следующее: «Ты знаешь, что весь собор архиереев только тебя одного избрал патриархом (σέ μόνον έπελέξατο πατριάρχην πασά των αρχιερέων ή σύνοδος); это избрание с радостью приняли клир, монахи, народ и войско, которые предпочитают тебя всякому другому (кандидату). А насколько я желаю, чтобы ты был патриархом, об этом и говорить не нужно. Ты сам это знаешь, об этом свидетельствуют и дела мои. И вот я опять обещаю оказывать тебе столь великую и разнообразную честь, какую никто из царей никогда не воздавал ни одному патриарху. Какая же причина твоего несогласия и что оно значит?» Сказав это, царь поклонился до земли (προσέπιπτεν έως ιχνών) и опять просил его не откладывать хиротонии, дабы и самому без промедления принять помазание на царство. В ответе на речь царя Влеммид сказал: «Если бы я услышал о чести Божией, то дал бы благоприятный ответ; а теперь что я могу сказать и как ответить, коль скоро не ищу своей чести, так как честь человеческая и преходяща, и бесполезна». Царь на это сказал: «Теперь ты не ищи почтения Богу». Такими словами царя Влеммид был поражен в самое сердце и, взволнованный, резко сказал царю: «Мне не искать чести Божественной? Да какой же чести и искать мне, самому негодному из всех? Какое слово осужден я услышать за множество моих беззаконий! Гром и молния, почему вы медлите? Почему не подниметесь и не разрушите все как можно скорее? Испепелите, если возможно, того, кто осужден слышать такую речь! Пусть рассядется земля и скроет в своих недрах того, кто не разгневается на такую речь! Господи, если я от всей своей силы не ищу Твоей чести, то немедленно уничтожь меня с земли. Изгладь меня из книги живых и вместе спасаемых, если я не стану заботиться о чести Твоей. О несчастье, очевидцем которого я сделался. Услышь, небо, и внемли, земля, — я отказываюсь от предстоятельства и отклоняю от себя вину в таком богохульстве. И если бы мне даже грозили изгнание, голод, истязания, отсечение членов и насильственная смерть, я не приму пастыреначальства». Услышав возбужденную речь Влеммида, царь пришел в оцепенение и остался безгласен. Влеммид же оставил его и удалился в свой монастырь, лишив царя всякой надежды на вручение ему кормила церковной власти. Тем не менее царь не отказался от своего намерения, сделал и еще попытку привлечь Влеммида, но был опять отвергнут. После этого он обратил внимание на Арсения. «Не испросив ни у кого согласия, без голосования, без избрания, по одному только своему приказанию, он в три дня производит Арсения, совершенно непосвященного, в патриарха: царское повеление оказалось выше законов, канонов, церковных обычаев».

Сопоставляя рассказ Влеммида об отношении к нему императора Феодора Ласкариса и избрании его на престол с соответствующим повествованием Акрополита, можно заметить немало между ними разностей. Так, Влеммид, по его собственному рассказу, пользовался громадным уважением и расположением царя, который искренне желал видеть его на патриаршем престоле и весьма усиленно просил принять на себя предстоятельство в Церкви. О какой-либо хитрости царя по отношению к этому действительно мудрому и святому человеку, о его фальши и дипломатических с ним переговорах по поводу патриаршества и речи быть не может, так как царь имел дело с единогласно избранным на соборе претендентом высшей церковной власти, прекрасно известным и самому василевсу как его ученику своими выдающимися достоинствами, пользовавшимся громадным влиянием почти на все византийское общество. Умоляя Влеммида принять возможно скорее хиротонию в сан патриарха, Феодор Ласкарис меньше всего мог рассчитывать в будущем на уступчивость и снисходительность Влеммида к его желаниям. И не это последнее он и имел в виду накануне своего коронования и предстоящего военного похода, а заботился лишь о возможно быстром замещении вакантного патриаршего престола. В своих беседах и отношениях к Влеммиду он был настолько искренен, что позволил себе, по молодости и неопытности, прямо в лицо сказать ему дерзкую фразу против искания чести Божией. Нельзя думать, что это был верно рассчитанный прием с целью вызвать у Влеммида отказ от патриаршества. Смущение и ужас, вызванные последующей речью Влеммида, показывают, что царь не желал вызвать конфликта. К тому же он и после просил Влеммида взять отказ обратно. Значит, царь, по юношеской неопытности и быстрому, непреклонному образу действий, как говорит Влеммид, позволил себе крайне бестактный по отношению к нему поступок, последствия которого и для него самого оказались неожиданными. Такое объяснение конфликта с Влеммидом более естественно, чем тенденционное его освещение у историка Акрополита.»

Для характеристики Влеммида обратимся к его биографии. Никифор Влеммид родился въ 1197 г. в Константинополе в интеллигентной византийской семье (его отец был известным врачом) и переселился с родителями в Прусу, когда Константинополь оказался во власти латинян. Первоначальное образование он получил в элементарной школе города Прусы, под руководством дидаскала Монастерюта, впоследствии эфесского митрополита. Хорошо изучив здесь грамматику, Влеммид, отличавшийся склонностью к наукам, потом отправился в Никею, где изучал риторику и логику. В 1213 г. Влеммид отправился для занятий Смирну и изучал здесь логику под руководством бежавшего из Константинополя ректора Академии, «ипата философов» Димитрия Карика. Здесь же он пользовался покровительством ученого митрополита Николая. В 1215 г. Влеммид посвятил себя изучению медицины и в течении семи лет знакомился с ней то в Смирне, то в Эфесе, а потом вместе со своим отцом стал заниматься врачебной практикой в столице империи — Никее. В 1222 г. Влеммид после неудачного любовного романа, окончившегося «горьким разочарованием в предмете своей страсти», покидает Никею и уезжает в город Скамандр, где обретает утешение в науке, посещая школу известного дидаскала Птохопродрома. Под руководством этого дидаскала Влеммид изучил математику, физику, оптику, катоптрику и астрономию. Однако, духовная жажда Влеммида не была удовлетворена и этими успехами. Но, не находя среди современных ученых таких дидаскалов, которые могли бы дать ему более широкое образование, Влеммид возвратился в Нимфей и сталь самостоятельно заниматься науками. На первом плане у него были сочинения философов и труды из области медицины. В это же время он изучил и римское право. Познания Влеммида были настолько уже серьезны, что в Смирне он имел ученый диспут с бывшим своим дидаскалом, «ипатом философов» Димитрием Кариком, и победил. Из Смирны Влеммид удалился в один из монастырей в области реки Скамандра и здесь сосредоточился на изучении Священного Писания и святоотеческих творений. Эти занятия доставили ему пол¬нейшее удовлетворение. Влеммид, наконец, нашел то, что он так долго и старательно искал. В монастыре, под впечатлением творений Златоуста, Влеммид подготовился и к общественной жизни и деятельности.

В конце 1223 г. Влеммид прибыл в Никею и сразу обратил на себя внимание патриapxa Германа, который рукоположил его в сан диакона, затем назначил на должность своего логофета и даже поселил в своем дворце. Как талантливый и весьма образованный человек, превосходивший своими познаниями многих выдающихся современников, как искренно религиозный и высоконравственный клирик, Влеммид пользовался любовью и уважением как патриapxa Германа, так и почти всего населения Никеи. На этот период деятельности Влеммида в видах нашей развилки следует обратить особое внимание. Логофет фактически управлял всеми делами патриархии, в том числе – патриаршими землевладениями и доходами. Влеммид сумел ввести в этой сфере порядок и строгую отчетность, но при этом нажил много врагов среди патриаршего клира. Влеммид, отличавшийся волевым и властным характером, принял довольно жесткие меры для пресечения злоупотреблений. Клирики попытались оклеветать его перед патриархом, но Влеммид блестяще оправдался. После этого во время отъездов из Никеи для борьбы с манихеями патриарх Герман назначает Влеммида управлять вместо себя всеми делами патриархии, а затем ставит его викарным епископом в Нимфей – императорскую резиденцию, в которой деятельность Влеммида «была продолжительна и успешна».

Герман кажется готовил Влеммида в преемники, но у патриаршего архидьякона было слишком много врагов. Император Иоанн Ватац отклонил его кандидатуру, заявив открыто, что Влеммид не будет слушаться царя, у которого могут быть не те виды, что у Церкви.

Дальнейшая деятельность Влеммида относится более к культурной, чем политической сфере – вместо патриархии он возглавил философскую школу в Никее и стал затем воспитателем наследника трона, будущего императора-ученого Феодора II. Сохранился трактат «Царская статуя», в которой Влеммид не выражает свои воззрения на обязанности правителя. В нем подчеркивается необходимость заботы о благосостоянии подданных, необходимость «постоянно упражнять воинов в военном деле», необходимость усиления флота «в виду приморского и островного положения нашей страны» (при этом вполне в духе характерного для Влеммида классицизма идут исторические отсылки к Афинскому морскому союзу), необходимость «бдительно следить за обстоятельствами и не упускать благоприятного случая». И наконец – необходимость выдвижения на общественные должности «людей добродетельных, благоразумных и образованных» вне зависимости от их происхождения – требование, вполне соответствующее направлению политики Ласкарисов.

Итак по сочетанию личных качеств и взглядов для сохранения империи Ласкарисов кадидатура Влеммида на пост патриарха, а значит и регента, представляется оптимальной. К этому следует прибавить еще огромный авторитет, которым он пользовался в тогдашнем никейском обществе. В народе к Влеммиду относились чуть-ли не как к прижизненному святому, в интеллигенции – как к «властителю дум», среди аристократии многие были его учениками. Исходя из всего этого – позиция Влеммида на посту патриарха и регента, соединяющего светскую и духовную власть, представляется неуязвимой для оппозиции.

В РИ Влеммид не стал патриархом из-за досадной размолвки. Возможность ликвидировать ее несомненно была. Император очевидно пережил колебания и не возобновил уговоров, так как против Влеммида действовала сильная партия среды высшей иерархии, боявшаяся возведения Влеммида на патриарший престол из-за его «крайнего ригоризма», уже проявлявшегося ранее по отношению к обмирщавшейся части духовенства.

Развилка, порождающая «Мир Возрожденной Византии» и состоит собственно в том, что размолвки не состоялось, либо же она была улажена – либо Влеммид «смирил гордыню», либо Феодор. Либо же в конце концов Феодор просто не произнес этой злосчастной фразы – немногого ведь не хватало для того чтобы Влеммид принял свою интронизацию как волю Божью. Почему не произнес? А взял вечером с полки иную книгу, и прочитал там что-то, что настроило его на иной лад в утренней беседе с учителем.

В РИ Влеммид вернулся в свой монастырь и занялся научной деятельностью. До конца жизни императора Феодора (1258) он имел очень большое на него влияние и «своим нравственным авторитетом много содействовал 6лагоприятномy разрешению разного рода конфликтов в жизни придворной и общественной». После смерти императора Феодора, Влеммид всецело затворился в своем монастыре и больше уже не выходил из него до конца своей жизни.

Здесь же в 1254 году в Никее состоялась хиротония патриарха Никифора Влеммида.

georg пишет:

заявив открыто, что Влеммид не будет слушаться царя, у которого могут быть не те виды, что у Церкви.

Может дело в переговорах с Римом, для чего необходим был очень послушный патриарх?

Georg, насколько я понял, это переработанный вариант "Пассионарной Византии"[HTML_REMOVED] ?

Вал пишет:

Может дело в переговорах с Римом, для чего необходим был очень послушный патриарх?

Может быть. Ну так вести эти переговоры в конечном итоге и поручили Влеммиду. И надо сказать он серьезно пытался найти компромисс с латинянами, дав православную трактовку формуле филиокве. Переговоры провалились из-за того, что Святой Престол выкатил непомерные требования, как впрочем и всегда.

Леший пишет:

Georg, насколько я понял, это переработанный вариант

Вообще да. Но то была тема коллеги Владимира

Прошу администрацию удалить весь мой текст таймлайна, начиная от слов "ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ПТИЦА ФЕНИКС". И последние посты с картами и их обсуждением — тоже.

В обмен предлагаю новый текст и новые карты.

Сделал.

georg пишет:

В обмен предлагаю новый текст и новые карты.

Ждемс

По сравнению с Георгием Музалоном позиция патриарха Никифора как регента была практически неуязвимой. Народ и войска уже присягнули ему, авторитет его был огромен, а оппозиция автоматически потеряла единство. Репрессированные были возвращены из ссылки, но и прежнее окружение императора Феодора, включая Музалонов, осталось на своих постах. Приближенные покойного императора быстро сплотились вокруг патриарха, командующий восточной границей протевестиарит Иоанн Карианит и командир варанги, великий этериарх Агиофеодорит составили его военную опору. Патриарх провозгласил царствование Иоанна Ватаци образцом, которому он намерен следовать. Часть знати продолжала оставаться в жесткой оппозиции (не даром Акрополит и в РИ писал о Влеммиде, что «зависть некоторых лиц, преимущественно знатного происхождения, не только не считала примечательными дела его добродетели, но и приписывала ему некоторые пороки»), но изрядная часть аристократии, особенно молодежь, считала Влеммида своим учителем, а с некоторыми он находился в дружеских отношениях. Наиболее полезен патриарху оказался тесть Михаила Палеолога Феодор Торник. В РИ обиженный Феодором II, разжалованный и оказавшийся в рядах оппозиции, Торник тем не менее сочувствовал делу Ласкарисов. Об этом свидетельствует известный эпизод: «Когда Стратагопул, при Михаиле Палеологе, взял у крестоносцев Константинополь, и двор императора со всей Никейской империей ликовали, Феодор Торник заплакал. Это был мудрый старец, знаменитый родом и заслугами в деле восстановления империи в Никее… С грустью он произнес пророческие слова: «Империя погибла!» На изумленные вопросы окружающих о мрачных словах его в столь радостную минуту торжества, Торник отвечал, что теперь у греков опять все придет к развращению. Злополучная судьба государств, — сказал он, — все доброе исходит из деревни и сначала дает блеск столице, но в столице все портится и возвращает обратно только пороки и бедствия.».

Патриарх Никифор, вызвав Торника в столицу, назначил его на должность месадзона – первого министра, которую некогда занимал его отец, Димитрий Торник. В свою очередь Феодор Торник стал правой рукой патриарха по гражданскому управлению, привлек на сторону патриарха свой могущественный клан и урегулировал отношения регента с Михаилом Палеологом. Освобожденный еще при Феодоре, Михаил Палеолог получил теперь титул себастократора и командование в предстоящей войне с враждебной коалицией на западе, что должно было удовлетворить его честолюбие.

Патриарх отправил послов к Михаилу Ангелу Эпирскому, предлагая мир и соглашаясь на уступку нескольких городов и областей на Западе. Освободил патриарх и пленных — подданных Михаила Ангела, среди которых были родственники эпирского правителя. Но Михаил Ангел жаждал решительной схватки с Никейской империей за гегемонию на Балканах. Послу патриарха, митрополиту Фессалоникийскому, было отказано. В ответ Палеолог развернул военные действия в Македонии. Михаил Ангел не решился в одиночку померяться силами с никейским войском. К весне 1259 г. Палеолог взял Охрид и посадил там в качестве архиепископа ставленника патриарха. Взял он также Девол, Преспу, Пелагонию, Соек, Молиск и другие города.

Обнищавшее от постоянных нашествий враждующих армий население не оказывало Палеологу сопротивления. Скоро все владения никейского императора на западе, отнятые Михаилом Ангелом, были возвращены. Кроме того, Палеолог захватил часть Фессалии.

Обе стороны готовились к решительному сражению, В войсках Палеолога, помимо греческих, были легковооруженные отряды половцев и турок. Венгрия, союз с которой при посредничестве бана Боснии и Мачвы Ростислава Михайловича Черниговского был заключен еще при Феодоре, прислала 500 рыцарей. Во главе войск Эпирского царства стояли сам Михаил Ангел и его сын Никифор. Зять Михаила Эпирского, король Сицилии Манфред, прислал на помощь тестю отряд из 400 немецких рыцарей. Другой зять Михаила, Гийом Виллардуэн, принц Ахайский, сам вел свои войска и войска своих вассалов из Афин, Архипелага и Пелопоннеса. Среди его вассалов были и греческие архонты, верно служившие своим новым господам. Незаконный сын Михаила Ангела Иоанн Ангел, правивший Великой Влахией (аромунское княжество в горах Пидна), привел сильное войско из влахов-аромунов.

Однако в лагере союзников не было ни единства командования, ни единства интересов и целей. Этнически пестрое воинство раздиралось внутренними противоречиями. Каждый преследовал в ходе предстоящей кампании лишь собственные интересы. Ни Манфред, ни Гийом отнюдь не были заинтересованы в усилении дорогого тестя Михаила Ангела и в осуществлении его далеко идущих планов восстановления Византийской империи под своей эгидой. Манфред имел виды на Албанию, как находившуюся как во власти его тестя, так и принадлежащую Никее (Диррахий). В 1258 г. он уже овладел Корфу, отнял у Никейской империи Диррахий, а у Эпирского царства Авлон и Берат (которые затем при заключении мира официально были отданы Михаилом Ангелом в приданое за дочерью, выданной за Манфреда). Не упускал Манфред из виду и возможности овладеть самим Константинополем, наследник трона которого, сын Балдуина II Филипп, уже 11 лет находился в заложниках у венецианцев за денежную помощь императору Балдуину II. Гийом Виллардуэн мечтал о Фессалонике и хотел укрепить свою власть в Греции и на Пелопоннесе. Его позиция по отношению к Манфреду также не была дружественной, но особенно враждебен он был к сыну Михаила Ангела Иоанну, владевшему плодородной Фессалией. В греческих войсках самого Михаила Ангела и Иоанна не было никаких симпатий к своим временным латинским союзникам.

Меж тем, получив известия о приходе войск Манфреда и Виллардуэна, патриарх Никифор торжественно отлучил Михаила Ангела от церкви как изменника православию и союзника латинян. Монахи, проникавшие в эпирское войско, вели там разлагающую пропаганду, усиливая неприязнь к латинянам и распри в войске союзников.

Союзные армии двигались к Прилепу, навстречу главным силам Палеолога. Никейский полководец применил тактику партизанской войны и успешно изматывал силы врага еще до решительной битвы. Его легковооруженные отряды половцев и турок, а также искусные греческие лучники вышли навстречу врагам и не давали им покоя ни днем, ни ночью стремительными и частыми нападениями. Кроме того, Палеолог углубил и усилил раздоры во вражеском лагере, засылая тайные посольства, монахов-агитаторов, лазутчиков и провокаторов в войска врагов. В результате накануне битвы перед ним было не монолитное войско, а разрозненные отряды деморализованных и не доверявших друг другу союзников. Ссора Гийома Виллардуэна с Иоанном Фессалийским привела к тому, что к моменту битвы Иоанн Ангел вышел из коалиции. Он сообщил Палеологу, что не примет участия в битве. Повлиял Иоанн и на своего отца и брата. Летом или осенью 1259 г. у Пелагонии произошла решительная битва. Действительно, не только Иоанн Ангел, но и его отец Михаил Эпирский фактически не приняли в ней участия. Заподозрив измену своих латинских союзников, Михаил II и его сын Никифор еще ночью бежали с места сражения, бросив свои войска.

Узнав об этом, воины эпирского правителя также поспешили отступить. Иоанн Ангел даже предпринял враждебный Гийому Виллардуэну маневр, зайдя в его тыл.

В то время как в лагере противника происходила неразбериха и разброд, войска Палеолога обрушились на латинян — силы Гийома и Манфреда. Победа была полной. Гийом, бежавший с поля битвы, был опознан недалеко от Кастории и взят в плен. Были схвачены и многие другие знатные французские рыцари. Почти весь отряд Манфреда погиб или попал в плен. Иоанн Ангел и другие знатные греки из лагеря Михаила II явились к севастократору и принесли клятву верности никейскому императору. Сербы покинули занятые ими города в Македонии и ушли восвояси.

Палеолог прошел Фессалию, укрепив ее крепости, и отправил войска на столицу Михаила II Арту и на Янину. Арта пала. Михаил II в страхе бежал к адриатическому побережью и укрылся с семьей на судах, не решаясь высаживаться на сушу.

Скоро обстановка изменилась. Янина держалась. В ответ на жестокое опустошение занятой никейцами территории (бесчинства чинили тюркские отряды «скификона», которые в дальних рейдах невозможно было контролировать) поднялось на борьбу против своих восточных соплеменников население Эпирского царства. Никейские войска, пишет Акрополит, плохо обращались с населением захваченных областей, и «славная победа» при Пелагонии через короткое время сменилась неудачами. А ведь Никейская армия уже прошла Фермопилы и перешла в наступление на герцогство Афинское. Севастократор прошел мимо Левадии и разграбил Фивы. Но в этот момент Иоанн Ангел, сопровождавший севастократора в этом походе, тайно бежал от него к отцу.

Приход Иоанна к Михаилу II побудил эпирского деспота к борьбе. Он еще раз получил союзное войско от Манфреда, двинулся на Арту и при содействии ее жителей изгнал никейцев из своей столицы. Войско Алексея Стратигопула, осаждавшее Янину, было отрезано от снабжения, и в виду голода отступило в Македонию. После этого войска союзников, возглавляемые Иоанном Ангелом, двинулись к Неопатрасу, перерезая коммуникации Михаила Палеолога. Тому в свою очередь пришлось отступить в Фессалию.

Патриарх-регент не намеревался покорять Эпир, зная сложность этой задачи, и готов был принять покаяние побежденного деспота Михаила. Объединение греческих правителей против латинян Влеммид как глава Церкви ставил во главу угла, и ради этого готов был пренебречь династическими претензиями Никеи. Но патриарх не мог контролировать Михаила Палеолога, который, используя военную власть и свой авторитет, вел свою игру. Завоевание Эпира было необходимо честолюбивому полководцу как для укрепления личного престижа, так и для создания базы для дальнейшей борьбы за власть в империи.

Весной 1260 года Михаил Палеолог соединил свои войска в Фессалии. Узнав о том, что по решению синклита в Эпир направлено посольство для мирных переговоров, себастократор ускорил выступление, надеясь одержать победу раньше. Дальнейшие события происходили аналогично РИ – в горах Пидна войско Михаила Палеолога попало в засаду, блестяще организованную Иоанном Ангелом с помощью его верных горцев-влахов. Авангард никейского войска был разбит, а сам Михаил Палеолог угодил в плен (в РИ в плен попал командовавший в этом походе Алексей Стратигопул). Отправленный в Италию к Манфреду, он вернулся в Византию лишь в 1262 году, когда был окончательно урегулирован вопрос о Диррахии и отправлена в Италию сестра Манфреда Анна Констанция, вдова Иоанна Ватаца). От катастрофы никейская армия была спасена благодаря доблести и находчивости младшего брата Михаила, Иоанна Палеолога, сумевшего организовать успешный отход главных сил на равнину Фессалии.

Посольство патриарха прибыло «к шапочному разбору». Обе стороны понесли серьезные потери и готовы были не выдвигать друг другу чрезмерных требований. Михаил Ангел признал всю Македонию безусловным владением Никеи, отказавшись от своих притязаний на Фессалонику. Никея таким образом сохраняла все завоевания Иоанна Ватаца на западе кроме Диррахия, который был захвачен и удержан Манфредом. Кроме того Никея удерживала завоеванную Нижнюю Фессалию с главным городом Ларисой (Верхняя Фессалия с Фарсалом входила в состав Великой Влахии, управляемой Иоанном Ангелом). Мир с эпирскими Ангелами вскоре был скреплен новым династическим браком. В 1261 году овдовевший Иоанн Ангел получил в жены Феодору, сестру императора Иоанна.

Патриарх-регент искал мира на западе в виду крайне сложной ситуации на восточной границе. Завоевав Багдад, Хулагу развернул наступление на Египет. В этот момент султан Рума Изеддин Кей-Кавус II был уличен монгольским баскаком в связи с египетскими мамлюками, злейшими врагами татар. Хулагу передал Румский султанат его брату Кылыч-Арслану, который с монгольским войском двинулся на Конью. Кей-Кавус был разбит своим братом и вынужден бежать в Византию, где потребовал убежища и помощи согласно договору с покойным Феодором.

Он с семьей был хорошо принят в Никее месадзоном Феодором Торником, однако в ответ на свое требование к Никее сразиться с монголами или дать ему несколько областей Никейской империи так ничего и не получил. В этот ответственный момент, сохранение хороших отношений с монголами (а то, что Никея удерживала у себя султана, было выгодно последним) являлось целью восточной политики империи. У Хулагу находилось византийское посольство, направленное покойным Феодором, и в Никее ждали его возвращения.

Но после бегства Кей-Кавуса и ухода монгольских отрядов в Сирию новый султан Коньи Кылыч-Арслан не сумел овладеть ситуацией. Падение Багдада и завоевание Месопотамии монголами привели к новой масштабной откочевке туркменских племен из Джазиры в Малую Азию. Эти племена сосредотачивались на западной границе султаната, в пограничных уджах. Пока султаны Коньи держали ситуацию под контролем, шла мелкая война набегов кочевых туркмен и византийских акритов. Теперь же власть султана на юго-западе Малой Азии рухнула, и вместе с ней рухнул относительный мир на никейско-сельджукской границе. Племена Денизли, Ментеше, Инанчгуллары и Эшреф создали независимые бейлики, образовали союз и тут же начали вторжение на территорию империи. Туркмены вторглись в район верхнего Меандра, при впадении в него рек Анаксивиа и Керкафос. Иоанн Карианит с трудом сумел отразить масштабное вторжение. В своем докладе патриарху протовестиарит требовал переброски регулярных войск на азиатскую границу и наступательной операции против новообразованных бейликов для ликвидации угрозы новых вторжений кочевой орды.

Патриарх изначально считал защиту азиатских фем – главного оплота империи и династии – приоритетной задачей. Но для наступления на востоке необходим был прочный тыл на западе. Эпирские Ангелы не осмелились бы снова выступить против Никеи самостоятельно, но за их спиной стоял Манфред. Необходимо было найти союзника, альянс с которым позволил бы сдерживать балканские аппетиты короля Сицилии.

Политическая ситуация в восточном Средиземноморье в это время стремительно менялась. Смерть Фридриха II в 1250 г. дала толчок новому витку напряженности в Западном и Восточном Средиземноморье, в частности, противоборству между Генуей, Венецией и Пизой. Борьба за преобладание на Западе получила свое продолжение в Сирии, а именно в ходе войны в Акре конца50-х гг. Пизанцы, сначала союзники Генуи, предают ее и объединяются с Венецией. Неоднозначна была и ситуация в венецианско-генуэзских отношениях. Генуэзцы, вытесненные после 4-го Крестового похода на второй план, в первой половине XIII в. заключили ряд договоров с Венецией, дававших им даже право навигациив Черном море. Однако, как отмечает С. Оригоне, это не означало для Генуи возврата к нормальному состоянию дел. Она стремилась к восстановлению своих прав и привилегий в Константинополе (в котором безусловно господствовала Венеция), полученных еще до 1204 г. Имела она свои интересы и в Латинской Романии. Однако, слишком занятая, с одной стороны, событиями в Италии, с другой, торговлей, ориентированной на рынки Сирии и Палестины, предпочитала сохранение status quo, который сложился на Востоке, и продолжала поддерживать Латинскую империю. То, что первоначально связывало две республики, это, скрепленная договором 1238 г. общность борьбы против Штауфенов. Со смертью Фридриха II и упадком влияния гибеллинов в Италии, все латентные конфликты вышли на первый план. Так, 1256 году началась война за Акру, которая охватила затем всю Сирию. Ее итог был катастрофичен для генуэзцев, потерпевших на море ряд сокрушительных поражений от коалиции Венеции и Пизы. Противоречия между республиками достигли такой степени напряженности, что никакие дипломатические усилия, в том числе арбитраж папы Александра IV, не могли привести ни к какому результату. Драматичность внешнеполитической ситуации Генуи усугублялась ее внутренней нестабильностью. В 1257 г. происходит политический переворот, который приводит к власти пополанов. Устанавливается должность «капитан народа» и заключается союз с королем Сицилии Манфредом, что означает изменение политической ориентации республики с гвельфской на гибелинскую. Однако, поражения, понесенные Генуей, спровоцировали агрессивную реакцию со стороны аристократической партии, которая начала поднимать голову. Таким образом, в середине XIII в. социально-экономическое и политическое положение Генуи было кризисным. Этот кризис был обратно пропорционален успехам Венеции, которая объявляется главным врагом республики Св. Георгия.

Новый союзник Генуи, королевство Сицилийское, являлось весомой морской державой. Под управлением Манфреда, заботившегося не только о материальных, но и о духовных интересах своего государства, Сицилия наслаждалась глубоким миром; двор его был самым блестящим двором того времени; иностранные государи с уважением относились к Манфреду, латинский император Балдуин II обращался к нему за помощью о возвращении завоеванной Ватацем Фракии. В отношении Византии Манфред усвоил политику своих предшественников – норманнских королей Сицилии. При Пелагонии войска Манфреда потерпели поражение, но он сохранил за собой ранее завоеванные земли в Албании, включая Диррахий. Манфред мечтал о завоевании Фессалоники, восстановлении под своей эгидой латинской империи и господстве на Балканах.

В то же время Венеции приходилось вести военные действия против Генуи и в Эгейском море. Вышеупомянутый князь Ахейский Гийом Виллардуэн был женат на Каринтене, владетельнице одной из синьорий Эвбеи. После смерти бездетной жены он попытался оставить ее земли за собой. Обиженные родственники покойной, имевшие преимущественное право наследования, пожаловались Венеции, которая имела на эти земли сюзеренные права. Вспыхнула война. Против Вилладуэна поднял оружие герцог Афинский Ги де ла Рош, купленный венецианцами. Виллардуэн разбил де ла Роша и захватил его владения, а самого отправил во Францию на суд Людовика Святого. Но земли его жены на Эвбее были захвачены венецианцами. В ответ Виллардуэн призвал генуэзцев и отдал генуэзской эскадре под базу Монемвасию в Лаконике. Генуэзцы начали перехватывать и грабить венецианские корабли в Эгейском море.

В этой ситуации и явилась на Балканы византийская армия, нанеся поражение при Пелагонии войскам Виллардуэна и Манфреда и захватив в плен самого Виллардуэна. Генуэзцы теперь вынуждены были покинуть Монемвасию, так как латинские бароны Ахайи, напуганные поражением, немедленно пошли на соглашение с Венецией. Эти события повлекли за собой сближение между Никеей и республикой Святого Марка.

Захват Манфредом Албании и его планы завоеваний на Балканах рассматривались в Венеции как серьезная угроза республике – контролируя выход из Адриатического моря, Манфред мог «набросить удавку на горло Венеции». Республика святого Марка была заинтересована в изгнании сицилийцев с Балкан не меньше чем Византия. Не одобряла Венеция и планов Манфреда в возвращении Фракии латинскому императору – в этом случае император Балдуин, состоя в союзе с Манфредом, мог выйти из под контроля Венеции, и лишить ее господства на Черном море – тем более что в союзе с Манфредом состояла и ненавистная Генуя. Венеции выгоден был слабый и зависимый Константинополь, в котором вместо бессильного и нищего Латинского императора фактически правил венецианский баюло. Поэтому соглашения удалось достигнуть достаточно легко. Византия обязалась не нападать на Константинополь и Крит, Венеция же обязалась выслать на помощь свой флот в случае нападения на Византию с моря Манфреда или Генуи.

Осенью 1260 года буквально сразу же за подписанием договора с Венецией, патриарх и синклит приняли в Никее монгольское посольство, которое приехало вместе с вернувшимися послами императора Феодора. Положение Хулагу на тот момент было сложным – в Сирии шла война с мамлюками, а на севере развернулась конфронтация с ханом Золотой Орды Берке. Близилась «Великая Распря» в Улуг Улусе. Поэтому Хулагу предложил условия союза, крайне выгодные для Византии. В обмен на разрыв старого союзного договора с Румским султанатом, обещание союза против турок в случае их выступления против монголов и обязательство не допускать возвращения Кей-Кауса II и его сына на родину, хан предоставлял Никее права на районы Меандра и Карии, занятые скотоводческими племенами туркоманов, вождь которых, Мехмед-бек, основатель бейлика Денизли, не желал признавать ни власть султана Коньи, ни власть монголов.

Летом 1261 года две византийские армии во главе с Иоанном Палеологом и Иоанном Карианитом двинулись на юг за Менандр, беря туркмен в клещи. С самого начала племена начали терпеть поражения и откатываться. Горно-долинный рельеф края не способствовал действиям туркменской конницы, привыкшей к равнинам Джазиры и Анатолийского плато, зато никейская пехота – как регулярная так и акритская – была идеально приспособлена для действий в подобной местности. Оседлое население было здесь поголовно греческим и православным — край входил в империю Комнинов и достался туркам после 1204 года. Область на верхнем Менандре, где возник бейлик Денизли, ранее (как упоминалось в первом разделе аналитической записки) составлял княжество греческого архонта Мануила Маврозома, который еще в 1210ых годах признал себя вассалом Румского султана Кей-Хосрова и выдал за него дочь. После смерти Маврозома княжество было присоединено к султанату, но составлявшие его округа греческих городов Лаодикея и Хоны пользовались определенной автономией. С приходом туркмен сельджукский порядок закончился, греки терпели грабежи и насилия, туркмены отбирали у крестьян земли под пастбища, загоняя оседлое население в горы. Понятно что как только никейская армия явилась в край, местное население восстало, и горцы Фригии и Карии оказывали всемерную помощь византийским войскам.

Византийские войска, разгромив на Менандре Мехмед-бека, осадили Лаодикею и взяли ее. В РИ после этого Михаил Палеолог свернул кампанию, здесь же она была продолжена. Восстал и призвал императорские войска город Хоны. К концу года все бывшее княжество Маврозома было очищено от туркмен. После этого византийская армия развернула наступление на побережье, вытесняя туркмен из Карии. Эта операция была завершена к концу следующего, 1262 года. Древние Галикарнас и Книд снова стали греческими. Захват территорий, обусловленных договором с Хулагу, был завершен. Карианит со значительным войском остался в крае, обустраивая новую пограничную линию.

Пока на востоке шли военные действия, на западе империя готовилась сделать новое приобретение без войны.

Как выше упоминалось, в битве при Пелагонии попал в плен князь Ахейский Гийом Виллардуэн, и греки собирались заставить его дорого купить свою свободу. У Виллардуэна потребовали признать себя вассалом императора Иоанна IV Ласкариса, принести ему ленную присягу, а так же передать византийским гарнизонам 4 крепости в Лаконике – Майну, Монемвасию, Гераки и Мистру.

Византийское правительство не случайно потребовало именно эти земли – Лаконика была населена этносами, которые так до конца и не покорились крестоносцам. На восточном побережье Лаконики проживали греки-цаконы, славные своим пиратством, а на западной стороне от Эврота обитали племена морейских славян – милинги и езериты.

Первые занимали западный склон Тайгета между Яницей и Зарнатой, а езериты — области, простиравшиеся к юго-востоку, в район античного Гелоса, до Ватики. Эти независимые и воинственные горные племена доставляли много беспокойства еще византийским властям, упорно сопротивляясь попыткам подчинить их. Житие св. Никона, например, описывает милингов как племя, живущее разбоем и грабежом. Латинская Морейская хроника тоже характеризует милингов как «высокомерных людей, не почитающих сеньора». Естественно, что и латинским завоевателям они оказали сильное сопротивление, укрепившись в неприступных горных твердынях. Прошло уже почти 50 лет со времени появления крестоносцев в Морее, а юго-восточная часть Пелопоннеса продолжала оставаться независимой. Ахейский князь Гийом II Виллардуэн принял решение построить систему укреплений и крепостей и таким образом блокировать горцев в их твердынях, закрыв выходы из ущелий, по которым они совершали набеги. Главным звеном в этой системе должна была стать Мистра. С помощью венецианских галер после трехлетней осады он заставил капитулировать оплот цаконов — Монемвасию, через которую никейский флот имел возможность оказывать помощь грекам Пелопоннеса, покорил горцев Парнона и после этого отправился со своими людьми в «славянские горы», т. е. на Тайгет. На скалистом холме высотою 634 м в 5 км к западу от Спарты Виллардуэн выстроил мощную крепость Мистру. Мистра располагалсь у самого входа в Лангаду, одно из нескольких рассекающих Тайгет поперечных ущелий, соединяющее Лаконику с Мессенией, — единственный путь, по которому славяне могли совершать массовые набеги. Построенная на этом холме крепость контролировала не только это ущелье, но и весь бассейн Эврота.

Поддержкой славян и рассчитывала воспользоваться Византия для удержания занятого плацдарма в Лаконике.

В 1262 году Гийом II вынужден был, отсидев три года в императорской тюрьме, отдать за свое освобождение Монемвасию, Майну и «прекрасную крепость Мистру». Правда, осуществление этого плана натолкнулось на сопротивление герцога Афинского. Ги де ла Рош к этому времени вернулся из Франции и стал лидером франкской Греции на время отсутствия Виллардуэна. Герцог прекрасно понимал, что «если император овладеет этими тремя крепостями, то усилится настолько, что сможет послать туда сухопутное и морское войско, выгнать франков из Мореи и занять ее». Поэтому он заявил на собрании ахейских сеньоров в Никли (так называемом дамском парламенте), что лучше, если умрет один князь, чем позволить, чтобы и остальные франки Мореи потеряли свои наследственные владения (τα` γονικά), заработанные трудами их отцов. Однако, когда ему стали доказывать, что, поскольку Монемвасия завоевана самим князем, Майна и Мистра были построены тоже им самим, было бы несправедливо, чтобы он и прочие благородные рыцари, плененные при Пелагонии, умерли в тюрьме. Бароны княжества дали согласие на эти условия. Заложники должны были гарантировать исполнение договора. Мистра была первой передана грекам, и Виллардуэн вернулся на Пелопоннес. Несмотря на клятвы, данные императору и патриарху, князь Гийом по прибытии в Морею сразу же собрал своих рыцарей и направился в Лакедемонию. Вскоре в Пелопоннес пришла булла папы Урбана IV, в которой он разрешал Виллардуэна от клятвы, данной еретикам. Стало ясно, что подчинить Ахейское княжество миром не удастся.

В Мистре уже стоял греческий гарнизон – около 2000 никейской пехоты во главе с Макриносом. Макринос по прибытии в Мистру немедленно начал переговоры со славянами. Последние охотно вступили в соглашение с греками Мистры и «поклялись оставить франков и встать на сторону императора». К Мистре присоединились Ватика, Цакония, Скорта, округ милингов, и Макринос доложил в Никею, что «приобрел треть Мореи, не обнажая меча».

На заседании синклита вернувшийся из плена Михаил Палеолог потребовал покарать изменника Виллардуэна и направить армию для завоевания Пелопонесса. Возмущение изменой Виллардуэна было всеобщим, и возражений не нашлось. В экспедицию под командованием Михаила Палеолога должно было направиться 2000 тяжелой латинской и греческой кавалерии и 1500 турок. На месте он мог располагать пехотой Макриноса и набрать лучников из славян. Так как на восточной границе было еще не все спокойно, больше Палеологу не дали, но и этого войска по мнению Палеолога было за глаза достаточно чтобы сокрушить Виллардуэна, поредевшая армия которого состояла из 350 рыцарских «копий». Палеолог рассчитывал восстановить свою былую славу, а кроме того, завоевав Пелопоннес, получить его в качестве наследного деспотата.

Весной 1263 г. высадившиеся в Пелопоннесе войска Михаила Палеолога начали наступление на самое ядро французского княжества — древнюю Элиду, направляясь к столице Виллардуэнов — Андравиде. Виллардуэн не пытался остановить греков в горах Аркадии. Палеолог вышел на равнину Элиды и под Приницей обнаружил войско Виллардуэна. 350 копий стояли на равнине, готовые к атаке.

Палеолог начал сражение классически – сначала турки осыпали противника стрелами, а затем, когда французы атаковали, конница обрушилась на их фланги. Палеолог уже считал сражение выигранным, но тут на поле внезапно появилось 300 копий немецких рыцарей – подкрепление, высланное Вилардуэну Манфредом, о прибытии которого никейский полководец ничего не знал, и которое было оставлено в засаде. Сокрушительным ударом немцы смяли фланг византийцев, буквально собрав их боевой порядок в гармошку.

Внезапное появление свежих сил врага вызвала панику, и вскоре все византийское войско бежало. Сам Михаил Палеолог спасся и благополучно прибыл в Мистру только благодаря тому, что местный житель, хорошо знавший окрестности Приницы, провел его «дикими местами».

Таким образом попытка сокрушения франкской Ахайи провалилась, и Палеологу пришлось, опираясь на неприступные укрепления Мистры и Майны, начать в Лаконике и Аркадии затяжную партизанскую войну. В следующие несколько лет Никейская империя не вела серьезных кампаний, а военные действия в Пелопоннесе и Юго-Западной Анатолии приняли позиционный характер с серией набегов и контрнабегов.

Никифор Влеммид продолжал управлять страной, посвящая свои заботы поддержанию великолепно организованного Иоанном Ватацем хозяйства империи, а так же организации отвоеванных у турок территорий во Фригии и Карии. В то же время при поддержке старика Феодора Торника патриарху удавалось сдерживать знать. В 1264 году 15-летний император Иоанн IV вступил в брак с ровесницей, внучкой Феодора Торника Ириной. Брак с представительницей могущественного аристократического клана, боровшегося за трон империи еще при Константине Мономахе, укреплял позиции юного монарха. Торники, Кантакузины и даже некоторые Палеологи (Иоанн Палеолог, не уступавший старшему брату в военных дарованиях, и за время нахождения Михаила в плену фактически занявший его место, числился в ближайшей свите государя, с которым у него сложились доверительные отношения) проявляли полную лояльность. Оппозиция, включавшая фамилии, подвергнутые репрессиям при Феодоре II, и возглавляемая Алексеем Стратигопулом, благодаря ловкой политике Феодора Торника оказалась в изоляции.

В начале 1266 года патриарх Никифор официально сложил регентские полномочия. Император Иоанн IV принял официальное управление империей, имея 16 лет от роду. Юный государь, внешне чрезвычайно похожий на своего деда Иоанна Ватаца, получил прекрасное образование – его учителем был сам Влеммид. Никифор лепил своего идеального монарха согласно взглядам, высказанным в трактате «Царская статуя». Корни их лежали в истории Никейского царства в условиях тяж¬кой борьбы греческого народа за существование. Согласно Влеммиду император был «высшим должностным лицом, поставленным Богом, для того чтобы заботиться о подчиненном ему народе и вести его к высшему благу». Царь, являясь «основанием народа», обязан иметь в виду благосостояние подданных, не поддаваться чувству гнева, избегать льстецов, иметь попечение об армии и флоте; во время мира надо готовить войну, так как сильное оружие есть наилучшая защита; нужны забота о внутреннем благоустройстве государства, благочестие и правый суд. Влеммид старался воспитать государя, соответствующего нуждам и потребностям греческого народа, который мечтал при помощи опытного, сильного, энергичного и просвещенного монарха вернуть былое величие, изгнав иноземцев с берегов Босфора.

Соответственно 16-летний император был полон прекрасных намерений. Из уроков патриарха Иоанн почерпнул преклонение перед древней, античной славой греческой нации. Его идеалом стала не ромэйская, обезличенная в национальном отношении средневековая империя Комнинов, но античное прошлое эллинизма как путь к новому будущему народа эллинов.

В делах правления император естественно не имел существенного опыта, и единственной сферой, в которой он успел приобрести практические познания, было военное дело – император успел пройти подготовку и практику на турецком пограничье под руководством старика Карианита. Реально государственное правление возглавил месадзон Феодор Торник, дед императрицы Ирины, который и ранее фактически разделял власть с патриархом-регентом. Сам патриарх, оставаясь советником императора, отошел от дел правления и всецело посвятил себя делам церковным и научным занятиям.

В этом же 1266 году Манфред пал в битве при Беневенте, и Сицилийское королевство было завоевано французами. На троне Сицилии оказался знаменитый Карл Анжуйский. Михаил Ангел Эпирский немедленно захватил те земли в Албании, которые он ранее уступил своему зятю Манфреду. Но сицилийские гарнизоны удержались в Диррахии и на Корфу, которые теперь оказались в руках Карла Анжуйского.

Карл Анжуйский, оказавшись непосредственным соседом «Латинской Романии», естественно не мог бросить французские княжества на Балканах на произвол судьбы. Восстановление Латинской империи стало для него делом чести и престижа. Уже в мае 1267 года при посредничестве папы Карл договорился с Латинским императором Балдуином II. Балдуин официально передал Карлу сюзеренитет над Ахейским княжеством и герцогствами Афинским и Наксосским, а так же права на уничтоженное греками «Фессалоникийское королевство». Договор был скреплён обручением сына Балдуина, Филиппа де Куртенэ, и дочери Карла Беатрисы, причём в случае бездетности Филиппа все права на империю должны были отойти к Карлу. Одновременно Карл заключил договор и с князем Ахейским Гильомом Виллардуэном, который, имея на своей территории византийский плацдарм, который никак не удавалось отбить, рад был признать своим сюзереном сильного правителя.

В Никее немедленно осознали угрозу. В то же время было очевидно, что Карлу потребуется время на закрепление своих завоеваний в Италии. По совету Михаила Палеолога, овладевшего к этому времени всей Лаконикой, решено было нанести удар по Ахейскому княжеству. В Морею были морем переброшены войска, поступившие под командование Михаила Палеолога. Перейдя в наступление в начале 1267 года, Палеолог добился первоначальных успехов, одержав победу при Мезискли. Но затем произошло непредвиденное. Сдавшиеся и поступившие на византийскую службу кочевые туркмены разгромленного Карианитом бейлика Денизли, посланные воевать в Пелопоннес, через посредство пленного рыцаря-крестоносца из Антиохии, хорошо знавшего тюркский язык и обычаи, вступили в сношения с Виллардуэном, и в битве переметнулись на сторону французов, в результате чего Михаил Палеолог потерпел сокрушительное поражение при Макри Плаги. 300 греческих архонтов попали в плен к французам, а себастократор Михаил Палеолог вскоре скончался от полученных ран (в РИ в аналогичной ситуации погиб посланный им в Морею великий доместик Иоанн Кантакузин). Управление Морей принял Георгий Нестонг, женатый на сестре императора Евдокии. Нестонгу удалось отбить нападение на Мистру, но на активные боевые действия не хватало сил. Воспользовавшись победой над греками, Виллардуэн в начале следующего, 1268 года, послал 300 копий в Италию на помощь своему сюзерену, Карлу Анжуйскому, которому угрожало вторжение Конрадина. Благодаря этому Карл Анжуйский вступил в битву при Тальякоццо с теми же силами что и в РИ, и одержал столь же блестящую победу. Плененный Конрадин сложил голову на плахе.

Правда теперь Карлу предстояло добить гибеллинов в Италии, что потребовало значительного времени. 28 ноября 1268 года умер папа Климент IV, после чего Рим перешёл под контроль Карла — его избрали «сенатором». Новый папа, Григорий X, был выбран только осенью 1271 года, до этого Карл единовластно распоряжался в Папской области. В 1269 году в сражении у Коле флорентийско-французскими войсками были разбиты силы гибеллинских коммун во главе с Сиеной. В результате в Сиене, а затем в Пизе и других городах Тосканы к власти пришли правительства гвельфов, подконтрольные Карлу Анжуйскому. К концу 1270 года он подчинил себе всю Тоскану. Весной того же года Карлу удалось подавить и восстание на Сицилии.

Теперь Карл готов был напасть на Византию. Король Сицилии активно искал союзников. Карл заключил договор с королём Венгрии Белой IV, договорившись о браке своей дочери, Изабеллы, с венгерским принцем Ласло, внуком Белы, и сестры Ласло, Марии со своим старшим сыном, будущим Карлом II. Венгрия в любом случае не собиралась воевать с Византией, но ее нейтралитет развязывал руки Сербскому королю Стефану Урошу, который готов был выступить против Византии в союзе с крестоносцами, за что Карл обещал ему северную Македонию. Сербский король вел переговоры с папским престолом и официально принял унию с Римом. В Сербии это не вызвало никаких потрясений – половина королевства (современные Черногория и Герцеговина) в церковном отношении находились под римской юрисдикцией, и Сербия XIII века отнюдь не являлась целиком православным государством. При этом в Сербском государстве существовала традиция длительного мирного сосуществования приверженцев обеих конфессий. Долгое время здесь отсутствовала та четкая конфронтация, которая становилась все более характерной для районов непосредственного соприкосновения православного и католического миров. Король Стефан Урош, женатый на знатной француженке, был готов связать судьбу своей страны с католическим лагерем.

Карл Анжуйский пытался привлечь к коалиции и Болгарию, но царь Константин Тих поддерживал прочный союз с Византией. Он был женат на сестре императора Иоанна IV, Ирине Ласкарис, выданной за него еще Феодором II. Конфликт, который начался между Византией и Болгарией в РИ после свержения Иоанна и узурпации Михаила Палеолога, здесь не состоялся за отсутствием самой узурпации. В 1268 году, после смерти Ирины Ласкарис, Константин Тих обратился за новой невестой в Никею, и за отсутствием принцесс на выданье получил руку сестры императрицы, Марии Торник.

Никейский двор вступил в переговоры с Ногаем (который как раз на рубеже 1260ых-70ых годов стал наместником Западного улуса Золотой орды), результатом чего оказалось заключение союза и обещание помощи. Обещала поддержку и Венеция, которой вовсе не нужна была Анжуйская империя на Балканах. Карл вынужден был откладывать нападение – его старший брат, король Франции Людовик Святой затеял крестовый поход в Палестину, и потребовал участия в нем Карла. Отказать Карл не мог, но он убедил брата отправиться в Тунис, эмир которого Аль-Мустансир оказывал помощь Манфреду и Конрадину, а также предоставил убежище их сторонникам. Таким образом вместо помощи погибающей «Заморской земле» крестоносная армия воевала за Карла Анжуйского.

По смерти Людовика Святого и возвращении крестоносцев из Туниса руки у Карла оказались развязанными, и подготовка к походу на Балканы вступила в завершающую стадию. Непосредственным поводом к вторжению послужила попытка Михаила Ангела Эпирского захватить Корфу, пока Карл был в Тунисе. В 1272 году король Сицилии с франко-итальянской армией высадился в Авлиде и разбил выступившее против него эпирское войско, возглавляемое сыном умершего к этому времени Михаила, Никифором. Албанские племена перешли на сторону французов и присягнули Карлу, который весной 1272 года принял титул «король Албании». Никифор Ангел Эпирский уступил Карлу не только принадлежавшие ранее Манфреду Авлиду и Берат, но и Янину, и признал себя вассалом Сицилийской короны, принеся ленную присягу за Эпир, Этолию и Ионические острова (кроме Корфу, который принадлежал непосредственно Карлу).

В Никее были готовы к нападению. Двадцатидвухлетний император прибыл в Фессалонику. Никейская армия готова была оказать помощь деспоту Эпира, но тот потерпел поражение и капитулировал столь быстро, что помощь запоздала. Теперь приходилось защищать собственную территорию. Летом 1272 года Карл выступил из Диррахия и пересек границу Никейской империи. Сицилийская армия осадила стратегически важный и чрезвычайно крепкий город Кроя в принадлежавшей Никейской империи части Албании. Одновременно в Пелопоннесе Виллардуэн вторгся в Лаконику и начал третью по счету осаду Мистры, а флот Сицилийского королевства и покоренной Карлом Анжуйским Пизы двинулся в Эгеиду, чтобы блокировать Лаконику с моря.

Но столь удачно начатое наступление быстро захлебнулось. Великий доместик Иоанн Палеолог занял удобные горные позиции к северу и востоку от Кройи. Тяжеловооруженных воинов («одетых в латы и панцирь») он «поместил в места укрепленные», а легковооруженной коннице, состоящей из половцев и турок, а так же отрядам лучников-горцев приказал нападать на латинское войско. Ни днем, ни ночью они не давали покоя латинянам. Кроя, являясь чрезвычайно мощной крепостью (в РИ позднее она была столицей Скандербега) и будучи в изобилии снабженной запасами, успешно оборонялась. Подкрепления из Франции так и не прибыли – не смотря на призывы нового папы Григория к крестовому походу для восстановления Латинской империи французское рыцарство, еще не отошедшее от недавнего крестового похода покойного Людовика Святого в Тунис (где эпидемия выкосила едва ли не половину крестоносной армии), не проявляло ни малейшего крестоносного энтузиазма. Сам новый король Франции Филипп III, находясь под сильным влиянием своей матери Маргариты Прованской (которая ненавидела Карла из-за того, что ему досталось прованское наследство) отказался помогать дяде в его восточных предприятиях. Наконец уже под Кроей Карл лишился и последнего союзника – Стефана Уроша Сербского. Пришло известие что Ногай, подкупленный византийцами, послал татарские отряды в набег на придунайские области Сербии, и сербское войско занято его отражением.

Наконец в довершение неудач, пришли в движение Венеция и Генуя, которым победа Карла над Византией угрожала полной зависимостью от Сицилийской короны. Венеция сосредотачивала флот в Сплите. Генуя же открыто напала на владения Пизы – союзника и фактически вассала Сицилийского короля.

В августе 1272 года Карл осознал необходимость срочного возвращения в Италию. Здесь же, под Кройей, начаты были переговоры между королем и представителем василевса, великим логофетом Георгием Акрополитом. Результатом переговоров явилось заключение договора о пятилетнем перемирии. Император признавал завоевания Карла в Албании и его сюзеренитет над Эпиром, Ахайей, Афинами и герцогством Наксосским (Кликлады), со своей стороны Карл признал существующую границу в Албании, никейский сюзеренитет над Фессалией и Лаконику как никейское владение.

В переговорах принял участие папский легат, предложивший снова обсудить вопрос о церковной унии в преддверии собора, который папа Григорий намеревался созвать в будущем году в Лионе. Император Иоанн ни о каком подчинении Риму не хотел и слышать, и считал переговоры с папой чисто церковным делом. Он писал папе и кардиналам, что соединение Церквей могло быть достигнуто лишь на почве взаимных уступок латинской и греческой Церквей, путем устранения крайностей в их взаимных разногласиях и искреннего стремления выяснить догматическую истину.

По поручению императора в переговоры с легатами вступил в Фессалонике патриарх Никифор Влеммид. По вопросу филиокве Влеммид сперва приятно удивил легатов, заявив что против самой формулировки «филиокве» у православных нет принципиальных возражений. Но вскоре выяснилось, что патриарх вкладывает в формулировку смысл, отнюдь не совпадающий с традиционным католическим «субординатистским» пониманием. Святой Дух исходит «от Отца и Сына» поскольку он исходит «через Сына». Отец – причина и Сына, и Духа, но Природа у трех Ипостасей общая, энергия общая, и по энергии своей Дух исходит от Отца через Сына, и равным образом Сын «рождается» через Духа. Дух воссиявает через Сына в предвечной своей энергии. Но тогда надо сказать также, что и Сын рождается через Духа. Тогда получается полная симметрия, как скажет Никифор Влеммид, “Один через Другого”.

Протоколы Фессалоникийского совещания произвели определенный резонанс на западе. Папа Григорий надеялся на участие Влеммида в Лионском соборе, и направил грекам приглашение прислать делегацию. Полемизировать с прославленным греческим патриархом должен был кардинал Бонавентура, а Фома Аквинат ехал на собор со своим свежим трактатом «Об ошибках греков». Однако Никифор Влеммид скончался осенью 1272 года. На Лионский собор явилась из Никеи лишь дипломатическая миссия во главе с Георгием Акрополитом. Тем не менее поднятый Влеммидом догматический вопрос обсуждался на соборе, и по результатом обсуждения было внесено пояснение, что Дух исходит от Отца и Сына «как от единого начала», чем вопрос был формально обойден.

Смерть Никифора Влеммида почти совпала с переменами в Никейском правительстве. Через месяц после патриарха скончался месадзон Феодор Торник. На его место был назначен старик Феодор Фили, принадлежавший к той же группировке. Но настоящие перемены последовали после того, как летом 1273 года умерла императрица Ирина Торник (в РИ умерла в то же время, будучи женой Иоанна Ангела). Смерть Фили, последовавшая через месяц после смерти императрицы, вызвала конфликт – на пост месадзона претендовал отец покойной императрицы и внук покойного месадзона Феодора Константин Торник, но его заносчивость и высокомерие восстановили против него не только молодого императора, но и ряд представителей знати. Когда Константин при поддержке своих креатур начал настаивать, по приказу императора великий этериарх Агиофеодорит арестовал Торника и отвез его в ссылку в Пафлагонию.

Правящая группировка, созданная покойными Никифором Влеммидом и Феодором Торником, в основе которой лежал компромисс с аристократией, распалась, а император взял решение государственных дел в свои руки. На первые места вновь начали выходить выдвиженцы покойного императора Феодора II. Пост месадзона занял соратник Феодора Андроник Франкопул, на второе место при дворе вышел другой товарищ Феодора II, протоасикрит Михаил Сенахерим, знаменитый юрист. Под председательством Сенахерима была образована высшая судебная коллегия империи из 5 человек, из которых двое были епископами, получившая пышный титул «Вселенского суда». В юрисдикции этого института была вся территория империи и все ее граждане не зависимо от степени знатности, вплоть до членов императорской фамилии. При этом любой ромей, будучи притеснен, мог апеллировать к этому суду.

И наконец ближайшим советником молодого императора снова оказался фаворит его отца Георгий Музалон. Все это время Музалон, оттесненный от вершин власти со смертью Феодора II, оправлял оставшуюся за ним должность стратопедарха – генерального интенданта. Сфера компетенции стратопедарха была огромной – в его ведении оказались склады, арсеналы, государственные эргастирии, производящие оружие и снаряжение, а так же ряд императорских патримониев. Иоанн Ватац, считая собственностью царской власти все зевгелатии, расположенные возле каждого города и каждой крепости, устроил на них деревни, чтобы доходами натурою и сборами с крестьян прокармливать соседнюю крепость, оставляя доходы и для царского двора. Под зевгелатиями разумеются земли, не бывшие заселенными, на коих царь поселил целые деревни крестьян; доходы с них были столь значительны, что на них можно было содержать соседний гарнизон (а именно по гарнизонам в мирное время размещалась регулярная пехота) и частично подкреплять царскую казну. Эти земли, а так же патримонии, в которых разводились конские табуны для армии, так же оказались в ведении стратопедарха.

В ситуации, когда неизбежность нового вторжения с запада была очевидной, и все помыслы императора были направлены на подготовку к его отражению, опыт и познания Музалона, приобретенные за истекшее десятилетие на посту стратопедарха, оказались незаменимыми, и Георгий к ужасу старой знати вновь вышел к вершинам власти. Впрочем, несколько знатных фамилий оставались в ближайшем кругу императора. Любимцами Иоанна IV были Иоанн и Константин Палеологи, Георгий Нестонг (женатый на сестре императора Евдокии, от которой в РИ пошел род Вентимилья-Ласкарис), братья Цамантуры, молодые военачальники Георгий Кантакузин, Алексей Филантропин и Иоанн Синнадин, зачисленные Влеммидом в свиту императора еще в пору его детства, не говоря уже о старых военачальниках азиатской границы Иоанне Карианите и Михаиле Тарханиоте. Великий доместик Иоанн Палеолог по должности давно сработался с Георгием Музалоном, тем более что Музалон был женат на племяннице братьев Палеологов, Марии Кантакузин.

Под влиянием Георгия Музалона правительство переходит к ужесточению налоговой системы и более строгому взысканию недоимок, возрождая финансовые меры покойного Феодора, писавшего:

«Нужно ли держать столько войск или нет? Если нужно, то дай суммы на наем и содержание флота и на жалованье войскам, раз ты заявляешь, что нельзя их брать со страны, ради которой ведется борьба. Золота, драгоценностей, серебра у нас незаметное количество в совокупности; и если ими покрывать военные расходы, то скоро ничего не останется; и, введя дурной обычай в страну, станешь взыскивать чрезвычайные поборы от одной потребности до другой, да и не получать, и ущерб будет велик. Как же нам поступать? Смотреть молча, как обессиливаются силы государства?»

Согласно духу этого письма Феодора II Музалон, ужесточая финансовые меры, придерживался регулярного налогообложения, и был принципиальным противником чрезвычайных поборов, каковые, как правило, и разоряют крестьянское хозяйство. Недоимки накопились за поместьями магнатов, и их неуклонное взыскание вызывало раздражение аристократии. Георгий Музалон вынашивал план полной отмены налоговых иммунитетов, когда разразившаяся война отвлекла внимание правительства от внутренних реформ.

Увеличить

Когда в 1260 году султан Изз ад-дин Кей-Кавус бежал из Коньи, его брат Рукн ад-дин автоматически стал единоличным главой Румского султаната и взял себе имя Кылыч Арслан IV. Поскольку он был вассалом монголов, то, несмотря на титул султана, фактически являлся марионеточным правителем; даже та небольшая толика власти, которая номинально у него оставалась, на самом деле находилась в руках его всемогущего визиря Сулеймана Перванэ, по совместительству выполнявшего в Румском султанате функции монгольского баскака. Монголы, поощрявшие стремление Перванэ взять всю власть в свои руки, наделили его также полномочиями кади, или верховного шариатского судьи, что сильно разозлило местную знать. Тем не менее после убийства в 1264 году в Аксарае султана Рукн ад-дина (некоторые считают, что руку к этому приложил Перванэ) министр посадил на трон малолетнего Гияс ад-дина Кей-Хосрова III, сына покойного суверена. В связи с тем, что мальчик был еще очень мал, фактическим правителем султаната остался Сулейман Перванэ.

Перванэ верой и правдой руководил государством в течение десяти лет. Все это время между Никеей и Коньей царило полное согласие, и Перванэ был искренне благодарен византийцам за подавление мятежных племен бейлика Денизли. Положение монгольского ставленника в султанате было непрочным; Перванэ пользовался поддержкой ильхана с востока, но для сдерживания активности мятежных туркмен ему необходима была и поддержка греков с запада. Несмотря на жестокие репрессии как монголов, так и греков, зажатые в тиски туркменские племена продолжали нападать на наместников Перванэ областях Чанкыры, Анкара, Кастамону, Токат. Особой воинственностью отличались туркмены, разместившиеся в предгорьях Тавра в районе Эрменека. Их предводителем был Караман (ум. 1262), начинавший как горный разбойник и превратившийся затем в предводителя большого племенного ополчения. Его возвышению, вероятно, способствовал и духовный авторитет отца: судя по сообщениям некоторых хронистов, им был некий Нури Суфи, который прибыл из Азербайджана, чтобы встретиться с шейхом Баба Ильясом Хорасани. Одновременно с выступлениями против правителей Коньи, отряды Карамана совершали набеги на земли Киликийской Армении; в отражении этих атак принимал участие царь Гетум I.

В середине 1270ых годов подросший султан Гияс-эд-дин начал проявлять стремление к самостоятельности. Вокруг юного султана сгруппировались враги Перванэ, которые во всю интриговали против него при дворе ильхана. Перванэ терял поддержку монголов, и готов был ухватится за любую возможность, которая помогла бы ему сохранить власть.

В 1275 году в битве при Эльбистане султан Мамлюков Бейбарс одержал блестящую победу над монголами. Перванэ немедленно вошел в сношения с Египтом и заключил секретный пакт о переходе Румского султаната под власть Мамлюков. При этом наместником Бейбарса в Малой Азии должен был оставаться Перванэ.

В ставке Абахая в Тебризе имели представление о слабости монгольского режима в Малой Азии. Тюркские племена, не желающие подчинятся монголам и возбуждаемые дервишскими проповедниками на священную войну против язычников (монголов), несомненно, примкнули бы к египетскому султану. С султаном предстояло сразится в восточной Анатолии, но следовало предотвратить соединение монголов с туркменами Рума. Ильхан Абахай, направляя тумен всадников к Анкире, одновременно снарядил посольство в Никею, требуя оказания помощи согласно договору.

Осенью 1275 года император Иоанн IV принял в Никее посольство ильхана. Император изъявлял готовность оказать монголам помощь всеми наличными военными силами, но просил вернуть империи Ликию и Памфилию, которые до падения Города принадлежали грекам и были отторгнуты турками. Начавшиеся по этому поводу сношения с ильханом привели зимой к успешному решению вопроса. Ильхану было даже выгодно, что юго-западный угол Румского султаната, бывший вечным гнездилищем мятежных туркмен, отойдет к союзнику. Ради соблюдения престижа ильхан при этом выставил требование выплаты дани с уступленных земель, и в Никее это требование нашли справедливым.

Перванэ, готовясь к решающей битве, заключил соглашения с туркменскими уджами – Караманлу, Ментеше и Эшреф. Весной 1276 г. согласно плану египетский султан действительно появился в Малой Азии, в Кайсери он соединился с Перванэ и был торжественно возведен на сельджукский престол. Однако всеобщего восстания не получилось – тумен монголов, соединившись в районе Анкиры с Никейской армией Иоанна Карианита, «произвел великий страх». Узнав о том, что главные силы монголов во главе с самим ильханом перешли Ефрат, Бейбарс отступил на юг для прикрытия Сирии.

Меж тем отдельный корпус византийцев под командованием протостатора Михаила Тарханиота, переброшенный морем, высадился у стен древней Атталии (Антальи) в благословенной Памфилии. Атталия и Аланья были заняты крайне вовремя. Бей Карамана Мехмед Караманоглу сумел заключить союз с другими предводителями тюркских племен, в том числе с Эшреф-беем и Ментеше. Их 20-тысячная армия взяла Конью. На престол был возведен самозванец, выдававший себя за Сиявуша, сына Иззеддина Кей-кавуса, более известный под прозвищем "Джимри" (прокаженный). Законный султан Гияс-эд-дин бежал на юг, в Памфилию, и попросил покровительства византийцев. Султану предъявили утвержденный ильханом договор, и тот подписал его, передавая императору Памфилию и Ликию. Впрочем что касается Ликии, то ее еще предстояло завоевать, ибо покуда там располагался туркменский бейлик Ментеше. Памфилия же, область на тот момент чисто греческая и почти не имевшая турецкого населения, а лишь управляемая наместником султана, органично вернулась в состав империи.

Осенью к Конье подошла монгольско-византийская армия, и туркменским вождям пришлось отступить от столицы Румского султаната. Впрочем, зимой они еще дважды приступали к стенам города, но в серии боев были отброшены.

В начале 1277 года главные силы византийской армии были сосредоточены против бейлика Ментеше, занимавшего в то время земли древней Ликии. Широкое наступление велось с двух сторон – из Карии, где армию возглавляли лично император и его престарелый военный наставник, протовестиарит Иоанн Карианит, и из Памфилии, откуда наступал Михаил Тарханиот при поддержке тумена татар. В течении лета была произведена грандиозная зачистка Ликии с тотальным уничтожением туркменских мятежников. Греческое население, укрывавшееся в горах и предгорьях, оказывало всемерное содействие уничтожению оккупантов. Зимой 1277-1278 годов племя Ментеше перестало существовать.

Весной 1278 года в Малой Азии оставалась лишь одна задача – уничтожение бейлика Караман. Эшреф-бей покорился ильхану, Джимри был пойман и посажен на кол. Лишь Мехмед Караманоглу, засев в горных твердынях Тавра, отчаянно отбивался. Но против него был оставлен «ограниченный контингент» во главе с Иоанном Филантропином под верховным руководством протовестиарита Иоанна Карианита. Монгольские войска были отозваны на восток, султан Гияс-эд-дин Кей-Хосров снова воссел на свой престол в Конье, Бейбарса снова теснили монголы в Сирии. Вместо монголов в союзе с греками теперь выступали вассалы ильхана – армяне Киликии, с которыми был под высоким покровительством ильхана заключен договор о разделе владений Караманского бея. Теперь армяне и греки постепенно дожимали турок Караманлу в их горных твердынях.

Император Иоанн IV вернулся в Никею. Дела в Европе требовали срочного внимания.

Византия смогла предпринять столь активную военную кампанию в Азии благодаря тому что силы всех ее врагов на западе были отвлечены междуусобной борьбой. С ноября 1272 года Карл вёл войну против Генуи, а в 1275 году она переросла в войну против возрождённой лиги гибеллинов. Несколько ломбардских коммун составили коалицию во главе с Генуей, и начали набор наемного войска. Венеция, не присоединившись открыто к гибеллинам, оказала финансовую помощь. Лига пользовалась так же негласной поддержкой новоизбранного императора в Германии, Рудольфа Габсбурга. Военные действия шли неудачно для Карла — к лету 1276 года он потерял почти все владения в Пьемонте, сохранив только 3 незначительных города (Кунео, Кераско и Савильяно). Лишь 22 июня 1276 года при посредничестве нового папы, Иннокентия V, умершего вскоре после этого, был заключён мир, согласно которому Карлу пришлось уйти из северной Италии, ограничив сферу своего господства Тосканой.

Но на этом итальянские проблемы Карла отнюдь не закончились. 25 ноября 1277 года был выбран папой Николай III. Происходя из рода Орсини, новый папа был лидером «национальной партии», весьма негативно относившейся к засилью французов в Италии. 24 мая 1278 года по его настоянию Карл был вынужден отказаться от поста «сенатора Рима» утратив светскую власть в подконтрольной ему части Папской области. Одновременно разразился конфликт между Карлом Анжуйским и императором Рудольфом Габсбургом. Камнем преткновения стало графство Прованс. Поскольку номинально его граф считался вассалом императора (хотя Карл об этом предпочёл «забыть»), то вдова Людовика IX, Маргарита Прованская, ненавидевшая Карла, обратилась к Рудольфу с просьбой отдать её графство. Её поддержал в этом король Англии Эдуард I.

Летом 1278 года послы Маргариты договорились с Рудольфом о тройственном союзе. По договору старший сын Рудольфа, Гартман, должен был женится на дочери Эдуарда. После коронации Рудольфа императором Гартман должен был быть признан его наследником и римским королём, получив при этом Арелатское и Вьеннское королевство, включая Прованс.

В августе 1278 года Рудольф разбил короля Чехии Пржемысла Оттокара II, с котором он воевал из-за Австрии. После этого у Рудольфа появилась возможность вторгнуться в Италию и Прованс. Только в мае 1280 года папе удалось примирить стороны. Карл при этом отказался от наместничества в Тоскане, города которой перешли под юрисдикцию императора Рудольфа.

Меж тем как Карл Анжуйский терпел неудачи, император Иоанн шел на дипломатическом фронте от победы к победе. Еще в 1273 году овдовевший 22-летний император направил великого логофета Георгия Акрополита в Эстергом с предложением руки и сердца сестре короля Венгрии Ласло IV Анне. Венгрия была охвачена феодальной смутой, вдовствующая королева Елизавета Половецкая (Эржбет Кун), дочь хана Котяна, лишь к моменту прибытия Акрополита в Венгрию сумела справиться с мятежными баронами и освободить из плена своего сына – 12-летнего короля Ласло. Акрополит прибыл в Эстергом с солидной суммой денег и предложением посредничества в заключении соглашения с Ногаем, и был принят «как ангел небесный». Венгрия вступила в союз с Византией, и в дальнейшем, по мере того как подраставший король Ласло Кун, опиравшийся на язычников-половцев, все больше ссорился с папским престолом, союз этот только укреплялся.

В начале 1274 года 14-летняя Анна Венгерская прибыла в Никею и вступила в брак с императором Иоанном. Даже внутри страны этот брак принес определенные выгоды императору – половцы, поселившиеся в империи, играли чрезвычайно большую роль в армии, и внучка Котяна на императорском троне должна была польстить их самолюбию. От первого брака император имел лишь одну дочь, Евдокию, так что рождения наследника ожидали от венгерской принцессы.

Вслед за Венгрией пришел черед Сербии. В 1276 году в результате организованного с помощью византийских денег и византийских интриг заговора король Стефан Урош был свергнут с престола и пострижен в монахи. На трон Сербии вступил его сын Стефан Драгутин, женатый на родной сестре императрицы Анны, Екатерине Венгерской. Новый король Сербии разорвал союз с Сицилией и заключил соглашение с Византией.

Но внезапно разразившиеся события вдруг ударили по старому союзнику – Болгарии.

Царь Константин Тих так и не смог справиться с феодальным бардаком, разразившимся в стране после пресечения мужской линии династии Асеней, и контролировал едва ли половину страны. К бедствиям междуусобиц присоединялись татарские набеги из-за Дуная. Особенно страдала Добруджа, фактически отданная на поток и разграбление татарам.

Ситуация резко обострилась с середины 1270ых годов. Больной царь Константин Тих все больше отходил от дел, и царица Мария Торник постепенно прибирала к рукам государственную власть. Не чувствуя за собой поддержки Никеи после смерти сестры-императрицы и ссылки отца, царица Мария прилагала все возможные усилия для удержания власти и обеспечения трона за своим сыном Михаилом. Организованное Марией убийство деспота Сердики Святослава сделало ее ненавистной большинству болгар.

В 1277 году недовольство царем вылилось в крестьянское восстание под руководством Ивайло. Страну постоянно разоряли грабежи монгольских отрядов, и в нескольких сражениях восставшим удалось разбить отряды монголов, что добавило руководителю восстания популярности во всех слоях общества. За короткий срок Ивайло успел сделать то, что никак не могли правительственные войска. Посылаемые царем для подавления мятежа войска либо разбегались до встречи с противником, либо переходили на сторону Ивайло. В конце того же года больной Константин Тих лично возглавил армию, состоялось сражение, в котором царские войска были разбиты и сам царь Константин погиб. В итоге практически вся страна оказалась под контролем Ивайло. Тырново, где находилась овдовевшая царица Мария с номинальным царем Михаилом, сыном Константина Асеня, и немногочисленные бояре, поддерживавшие ее, не признавало власти Ивайла, но зато на его сторону стали переходить другие города.

Император Иоанн, воюя с турками в Азии, хотел по началу даже признать Ивайло. Но прибыв в столицу, собрав сведения в Болгарии и проконсультировавшись с Ногаем, император понял что означенные события не сулят ему выгоды, и решился организовать вторжение в Болгарское царство.

Для осуществления своих планов император выдвинул в качестве претендента на трон Болгарии Иоанна, сына Мицы, внука по матери Иоанна Асеня II, который до того времени проживал в Малой Азии на положении не то гостя, не то заложника. Кандидатура Иоанна, сына известного Мицы, была тщательно обсуждена императором с его приближенными. Династические связи Иоанна с византийским двором, помощь ему при вступлении на престол — все это сделало бы его послушным воле императора; не последнее значение придавалось и тому обстоятельству, что сын Мицы отличался «величайшей простотою и недальновидностью».

Новоиспеченный болгарский царь был срочно привезен в Адрианополь, где тогда (в первые месяцы 1278 г.) находился двор, провозглашен царем и получил имя Иоанна Асеня III; вскоре состоялась и свадьба царя Иоанна с племянницей императора, Еленой Нестонг (дочерью Георгия Нестонга и Евдокии Ласкарис). Претендент должен был вступить в Тырново с помощью византийского войска и навсегда остаться в союзе с империей. Часть болгарских боляр немедленно стала стекаться под знамена претендента, предпочитая призрачную власть византийского ставленника сильной руке вчерашнего свинопаса Ивайла.

В таких условиях осажденная в Тырнове царица Мария пошла на переговоры с Ивайлом; царица решилась предложить руководителю восставших крестьян разделить с нею власть и стать его женою. Вслед за этим перед предводителем крестьянских отрядов открылись ворота Тырнова, и он занял столицу. Вскоре было отпраздновано и его бракосочетание с Марией, которая надеялась, что таким путем сохранит за собою власть, а за своим сыном — наследование престола.

Вскоре границу Болгарии перешли византийские войска, во главе которых был поставлен не Иоанн Асень, относительно способностей которого император не заблуждался, но самый опытный византийский полководец после недавней смерти Карианита, куропалат и протостратор Михаил Тарханиот, «муж, столь отличный воинской опытностью, что по сравнению с ним тогдашние военачальники казались детьми». Разбив Ивайла при Пиргиционе у Ямбола, византийские войска заняли значительную часть Болгарии, в том числе ряд сравнительно крупных населенных пунктов, и взяли под контроль восточные проходы через Балканский хребет. Поздней осенью 1278 греческие войска находились близ Тырнова, меж тем как Ивайло вынужден был уйти на север для защиты своего оплота – Добруджи – от нового вторжения татар.

В этой ситуации тырновские боляре решили искать соглашения с Византией. Прежде всего они расправились с царицей Марией: она была выдана «тырновцами» вместе с сыном Михаилу Тарханиоту и перевезена в Адрианополь. Иоанн Асень III был признан болярами царем и беспрепятственно вступил в Тырново; через некоторое время туда же прибыла и его жена, племянница императора. Чтобы укрепить положение своих сторонников в Болгарии, василевс Иоанн попытался привлечь одного из крупнейших болгарских феодалов, болярина половецкого происхождения Георгия Тертера: он был обвенчан с сестрой Иоанна Асеня и облечен властью и званием деспота; при слабости царя это приводило фактически к тому, что Тертер становился его соправителем.

В 1279 году военные действия в Болгарии продолжились. Тарханиот, продвигаясь на север, взял Преславу, Ловеч, Червен, и наконец осадил Ивайла в Доростоле. Но взять неприступный Доростол не удалось, и к зиме протовестиарит отвел войска во Фракию. Весной 1280 г., собрав новые силы, Ивайло осадил Тырново, нанеся поражение находившимся там византийским войскам. Два отряда, направленные на помощь Тырнову, потерпели поражение. Император не мог двинуть в Болгарию большого войска – на западе возобновилась угроза со стороны Карла Анжуйского. Положение Иоанна Асеня III оказалось критическим. Посаженный на престол Тарханиотом, он держался одной вооруженной поддержкой Византии. Болгарские боляре охотно прислушивались к Тертеру, который «за короткое время сумел склонить к себе мнение всего воинства и многих из числа знати», Узнав о готовящемся перевороте, незадачливый византийский ставленник решил в конце концов искать спасения в бегстве. При этом он захватил «все лучшее, что было между сокровищами Болгарии», т. е. царские драгоценности и между ними военные трофеи, захваченные болгарами при разгроме императора Исаака Ангела. Достигнув обманным путем Месемврии, Иоанн Асень со своей супругой бежал морем в Константинополь.

Позорное бегство Иоанна Асеня открыло Георгию Тертеру путь к трону: болгарские боляре, не желая вновь видеть на престоле ненавистного им «свинопаса», избрали его царем.

Император был в бешенстве, но, поразмыслив, решил что «было бы глупо ожидать большего от этого идиота». Было очевидно, что Болгарию ожидает долгая смута с неясным исходом, и, поскольку утвердить там своего ставленника не удалось, император решил по полной воспользоваться ситуацией. Он аннексировал принадлежавшую Болгарии приморскую Фракию с городами Созополь, Ахтополь и Месембрия, а так же Филиппополь с округом, спрямив границу по Марице. Для обеспечения безопасности новой северной границы Иоанн IV постарался войти в тесный союз с Ногаем, которому посылались щедрые дары. Новый болгарский царь Георгий Тертер, оказавшись в весьма стесненном положении, вынужден был признать византийские аннексии, уступив означенные города.

Меж тем к 1280 году окончились боевые действия в Малой Азии. Караманский бейлик был уничтожен, и на землях древней Исаврии границы Никейской империи сошлись с границами Киликийской Армении Рубенидов. На юге Малой Азии империя восстановила границы, которые имела до 1204 года.

На вновь присоединенной к империи территории в Малой Азии отнюдь не все турки были истреблены либо изгнаны. Турки селились в азиатских фемах и раньше, еще со времен Кеседага; правда как правило для дозволения такого поселения требовалось принятие православия. Но поскольку, как отмечает лорд Кинрос в своей «Истории Османской империи», волна туркменской миграции, хлынувшая в Малую Азию в XIII веке, была в значительной степени языческой (точнее тенгрианской), а еще большая часть кочевников была исламизирована весьма поверхностно, это не составляло большой проблемы.

Многие сельджуки и туркоманы переходили на службу Никеи, получая земли и пастбища в обмен на стратиотские и акритские обязанности по охране границы и комплектованию войска. Часть из них во главе со своими полководцами служила в Никейской армии. Многие турки сделали карьеру на имперской службе, наиболее выдающимся из них был Никифор Римпса, крещеный турок, занявший один из высших военных постов. Во Фракии в начале 1260ых годов было поселено на правах стратиотов несколько тысяч турок, пришедших с изгнанным султаном Из-эд-дином Кей-Кавусом. Хотя старший сын Из-эд-дина, Масуд, вернулся к монголам и получил от ильхана удел на востоке Малой Азии, второй сын султана, Сиявуш, остался в Константинополе, принял крещение и женился на греческой аристократке. Его примеру последовала большая часть турок Из-эд-дина, приняв крещение и поступив на византийскую службу.

И еще один турецкий отряд встал на службу империи – в 1277 году, в ходе боевых действий против Джимри, во Фригии имперскую границу пересекла, спасаясь от монголов, часть племени кайы, возглавляемая вождем Эр-Тогрулом. Как свидетельствует приводимая Кинросом родовая легенда Османов, лишь Осман-бей впервые познакомился с Кораном, его же отец Эр-Тогрул очевидно был тенгрианцем. В этой реальности Эр-Тогрул со своими кайы поступил на службу Никейской империи и официально принял православие, получив от императора пустующие пограничные земли в верховьях Сангария. Крепость, выстроенная Карианитом на руинах древнего Пессиунта, стала резиденцией нового «архонта акритов», в каковых превратились туркмены-кайы. Его сын (которому здесь не суждено было зваться мусульманским именем Осман) и его потомки не стали в этой мире могущественной и грозной династией, но прославились на службе империи.

Впрочем с разгромленными и сдавшимися в ходе боевых действий туркменами племени Ментеше, ранее владевшими Ликией, византийцы обошлись куда менее дружелюбно, помня измену туркмен Денизли в Пелопоннесе, послужившую причиной поражения при Макри Плаги. Ментеше были небольшими группами включены в состав отрядов крещеных половцев, которые как стратиоты империи располагались под командованием вождя Клеопы в долине Менандра, и поставлены под командование половецких офицеров.

В то время как в Малой Азии Никейская империя основывала новые фемы, а в Болгарии полыхала смута, обстановка на западе неуклонно накалялась. Карл Анжуйский в виду вышеозначенных проблем в Италии пошел на продление перемирия, но соблюдалось оно лишь в Албании. В Пелопоннесе морейские славяне не считали себя связанными договором, и продолжали набеги на владения Виллардуэна, французы отвечали, и мелкая война непрерывно продолжалась. Во второй половине 1270ых годов к Пелопоннесу прибавилась новая зона конфликта – Архипелаг.

Острова Эгейского моря на тот момент не принадлежали ни Венеции, ни Генуе, ни Сицилии. Тасос, Самофракия, Тенедос, Лесбос, Хиос, Родос и архипелаг Додеканеса принадлежали Никейской империи, у побережья которой они располагались. На прочих островах господствовали итальянские феодальные династии, являвшиеся вассалами Латинского императора Константинополя. Кликлады составляли «герцогство Наксос», управляемое венецианской династией Санудо; на Лемносе правила династия Навигойзи, Северные Спорады составляли «синьорию Скирос», управляемое итальянской, но совершенно огречившейся семьей Гизи. Наконец жемчужина Эгеиды, Эвбея, представляла самое странное зрелище франкского феодализма в Греции, так как нигде взаимные отношения не были так перепутаны. При крестоносном завоевании остров был разделен на три части («терции»), владетели которых стали именоваться «терциеры». Эти терциеры, которых в 1270ых годах все еще продолжали по привычке называть ломбардцами благодаря их приходу оттуда, продолжали плодовитый род веронских Карчери во многих ветвях, между тем благодаря бракам их дочерей, которые считались весьма желанной партией, и иноземные владетели с материка и островов наследовали владения в Эвбее, как, например, Паллавичини, Морозини, Санудо, Гизи, Сикон и Нуайе из Бургундии. Таким образом остров был раздроблен на множество ленов, хотя принципиально оставался при старом разделении на три части.

Общей столицей терциеров считался город Негропонт, древняя античная Халкида Эвбейская, наиболее населенное место острова, один из самых оживленных торговых городов Востока, населенный торговыми греками, франками и евреями. Могущественный замок господствовал над Еврипским проливом. Непосредственно перед ним деревянный мост соединял его со скалой, которая высилась в узком проливе и на которой возведена была башня. Мост этот тянулся далее в направлении к беотийскому берегу, где он был прикрыт другим бастионом. Уже Прокопий Кесарийский говорит об этом разводном деревянном мосте через Эврип, который делает Эвбею частью материка, когда он наведен через пролив, и островом, когда он поднят. Терциеры имели в городе свои дома, которых, конечно, не следует представлять себе в виде роскошных дворцов.

Господствующий на острове род Карчери благодаря семейным договорам держался вместе и защищал себя от всяких приступов и давлений. Властители из Веронского дома Равано и Джиберто вышли счастливо из войны с князем Ахайским. Они сохранили свои владения и феодальные права, хотя должны были признать верховную ленную власть Виллардуэна. Они усеяли Эвбею крепостями, которые они главным образом воздвигали из старых акрополей Эллопера, Абанта и Дриопена или из византийских замков. В крепостях Ореос, Каристос и Лармена, в Ла-Ватии, Василико, Филагра, в Купэ, Клисуре, Мандухо и Варонда ломбардцы распоряжались над своими ленниками и над массой закрепощенных греческих крестьян.

Большая часть Эвбеи под «благодетельным» латинским правлением превратилась в необработанные пустыри, заросшие миртовыми, масличными и фисташковыми кустарниками, хотя были и долины и равнины, где достаточно производилось хлеба, вина, меда, масла и шелка. Плодороднейшая из равнин, известные прекрасные Лелантонские поля, служившие в древности предметом ожесточенной борьбы между полисами Эретрии и Халкиды, еще в XIII столетии встречается под мало измененным древним своим именем Лиландо; на ней стояла франкская крепость Филла.

Главным источником благосостояния полуодичавших баронов острова было не мирное земледелие, а морской разбой. С 1204 года, когда в Архипелаге водворился классический феодальный бардак, Эгейское море стало таким же «романтическим» пиратским заповедником, каким в XVII веке нашей РИ было море Карибское. А «Порт-Роялом» пиратской Эгеиды являлся эвбейский Негропонт. Награбленные сокровища торговых морских караванов, прибрежных городов Архипелага и Малой Азии свозились в островные замки, а пленные продавались в рабство на рынках Востока и Запада. Эвбея, Кеос, Самофракия, Самос, Родос и Хиос были сборными пунктами для морских пиратов всех национальностей — для венецианских мародеров, пизанцев, генуэзцев, провансальцев, каталонцев и морейских славян, которые из своих пристаней и бухт предпринимали разбойничьи набеги на острова и побережья вплоть до Египта. По заявлению Марино Санудо, из Эвбеи ежегодно выходило на промысел не менее ста корсарских кораблей. В этом ужасном морском грабеже принимали участие даже де ла Роши, герцоги Афинские — из Навплии. Не менее страшны были и византийские корсары, которые, базируясь на Родос, Хиос и Самофракию, под императорским флагом делали моря опасными.

В первой половине XIII века морское могущество Венеции еще позволяло сдерживать морской разбой в рамках, но с 1250ых годов, когда началась затяжная война между Венецией и Генуей, в Эгейском море разразилась настоящая пиратская вакханалия, и торговые корабли венецианцев осмеливались плавать в латинский Константинополь и далее в черноморские порты только крупными караванами и в сопровождение военного конвоя не менее чем в 20 боевых галер.

Никейская империя хотя и страдала от грабительских набегов на побережье, но, не ведя сама активной морской торговли, не терпела значительного ущерба. Ее флот, начитывавший 30 боевых галер, патрулировал прибрежные воды, меж тем как имперские власти закрывали глаза на пиратские подвиги собственных подданных. Но в середине 1270ых годов историю Эгеиды перевернул романтический сюжет, достойный пера романиста.

Двор богатого Гульельмо I де Карчери в Ореосе был наиболее блестящим в Эвбее. Гульельмо умер в 1262 г. Его землю Ореос унаследовал сын его Гульельмо II, который как муж Маргариты де Нельи из Пассавы был наследным маршалом Ахайи. Части владений покойного получили двое других его сыновей и дочь, Феличия.

Наиболее выдающимся пиратским лидером на Эвбее был в то время Ликарио, обедневший дворянин из ломбардской Виченцы. Ряд блестяще организованных набегов доставил Ликарио славу, и под его предводительством собралась целая пиратская флотилия с экипажами из итальянцев, греков и славян.

В 1275 году отважный пират влюбился в овдовевшую Феличию, и та ответила ему взаимностью. Влюбленные обвенчались, но гордая родня Феличии, оскорбленная ее браком с «безродным» Ликарио, не признала брака и приступила к захвату земель Феличии. В этой ситуации Ликарио снесся с византийским стратегом соседней Фессалии, Иоанном Синнадином, и впустил греческие войска в замок Феличии — Анемопиле. Летом 1276 года Синнадин высадился на Эвбее, соединился с Ликарио и вступил в сражение с войском терциеров, братьев Феличии. Гульельмо II с многими рыцарями пал в ожесточенном рукопашном бою, тогда как брат его Франческо и другие бароны, а также члены дома Санудо (герцогов Наксосских) попали в плен и были отосланы в Никею. Третий брат Гульельмо, Джиберто с трудом спасся на галере в Негропонт.

От немедленного захвата латинскую Эвбею спасло лишь то, что войско Синнадина было немногочисленно и не имело осадных машин, император же, занятый войной с турками в Азии, не мог направить подкреплений. Тем не менее Ликарио продолжал в Эвбее ожесточенную войну с возрастающим успехом. В 1277 году он отнял у терциеров крепость Каристос и много других укрепленных замков и городов, а так же совместно с византийским флотом нанес удар по Лемносу. Операция была проведена блестяще. Цитадель Лемноса была взята Ликарио, синьор Навигойзи захвачен в плен. Лемнос был занят византийским гарнизоном.

Император Иоанн принял Ликарио в Смирне, куда тот прибыл «поклониться» василевсу Лемносом. Их свидание имело большие последствия – император от своего имени передал Эвбею в лен Ликарио с титулом деспота и назначил знаменитого пирата мегадукой – главокомандующим имперским флотом, не только взяв на содержание его пиратскую эскадру, но и передав под командование Ликарио собственные 30 галер.

В 1278 году во власти Ликарио была уже вся Эвбея кроме Негропонта, где засели терциеры. Тогда Жан де ла Рош, герцог Афинский, летом 1278 г., лично переправил свои войска через Эврип, соединил их с остатками эвбейского рыцарства под начальством Джиберто и бросился против греческого войска Синнадина и каталонских наемных альмогаваров Ликарио при Варонде. Он проиграл сражение; пораженный стрелой, больной подагрой герцог упал с коня; он сам, раненый Джиберто и многие другие латинские бароны были взяты в плен и отосланы в Никею. Негропонт был осажден, и лишь венецианцы во главе с бальи Николо Морозини спасли город от неизбежного падения.

В этом же месяце в Андравиде скончался прославленный принц Ахайский Гильом Виллардуэн. Его единственная наследница, дочь Изабелла, будучи еще несовершеннолетней, находилась в Неаполе при дворе Карла Анжуйского как невеста его сына Филиппа Тарентского. Деморализованное разгромом на Эвбее французское дворянство Ахайи и Афин направило в Неаполь слезное прошение о скорейшей помощи и с предложением принять Пелопоннес с Аттикой и Беотией под свое правление.

georg пишет:

Злополучная судьба государств, — сказал он, — все доброе исходит из деревни и сначала дает блеск столице, но в столице все портится и возвращает обратно только пороки и бедствия.».

Мда, ничего не меняется в мире этом.

georg пишет:

Ради соблюдения престижа ильхан при этом выставил требование выплаты дани с уступленных земель, и в Никее это требование нашли справедливым.

Далеко не простой вопрос, не будет ли считаться теперь империя данником в глазах

ильханата? Бывшая Никея дела с монголами ведет давно, порядки знает...

georg пишет:

получая земли и пастбища в обмен на стратиотские и акритские обязанности по охране границы и комплектованию войска

Гм, а "коренные" акриты не будут чуствовать себя ущемленными? За что "кровь проливали"?

Вал пишет:

Далеко не простой вопрос, не будет ли считаться теперь империя данником в глазах
ильханата? Бывшая Никея дела с монголами ведет давно, порядки знает...

Ну в РИ Михаил Палеолог ильхану караванами слал. А что касается юридической тонкости.... ну не знаю. Пускай коллега Радуга придет.

Вал пишет:

Гм, а "коренные" акриты не будут чуствовать себя ущемленными? За что "кровь проливали"?

Так это РИ, коллега. Взято у Жаворонкова. Вроде бы как конфликтов не зарегистрировано, во всяком случае попавших в анналы. Тех же половцев на Менандре еще Ватац поселил.

Здесь же ситуация еще проще, ибо империя приобретает новые территории в Малой Азии, которые нужно заново осваивать, а укрепленные рубежи удлиннять.

georg пишет:

Так это РИ, коллега

Весь вопрос в масштабах, а они больше.

Отвлеченный вопрос: Вам неизвестно в каком состоянии было шелкоткачество

в Латинской Греции на данный период? Есть гипотеза что Морея получила

название благодаря шелкопряду, до вторжения ситуация ясна, а вот после

производство шелка хоть и упоминается, но очевиден упадок.

georg пишет:

Ну в РИ Михаил Палеолог ильхану караванами слал. А что касается юридической тонкости.... ну не знаю. Пускай коллега Радуга придет.

Так ведь не вся империя, а только некоторые области. Примерно как перед Столетней Войной Плантагенеты приносили вассальную присягу Капетингам не как короли английские, а только как герцоги аквитанские.

Вал пишет:

Далеко не простой вопрос, не будет ли считаться теперь империя данником в глазах ильханата?

georg пишет:

Ну в РИ Михаил Палеолог ильхану караванами слал. А что касается юридической тонкости.... ну не знаю.

Одно дело — взятка/подарок, другое — выплата за территорию.

По тексту я понял, что Византия будет платить дань с уступленных земель (систематически). Ну будет считаться данником... В Царьграде будут называть это "дарами". Это ни на что не повлияет.