Пассионарная Византия

Византия в 1355.

[HTML_REMOVED]

Часть первая — "Птица Феникс" — закончена. Для второй части открываю новую тему

Часть вторая. "ВЗЛЕТ ОРЛА".

Начало здесь.[HTML_REMOVED]

Первая часть единым файлом здесь.[HTML_REMOVED]

Часть вторая. "ВЗЛЕТ ОРЛА".

Начало здесь.[HTML_REMOVED]

Первая часть единым файлом здесь.[HTML_REMOVED]

Часть вторая. "ВЗЛЕТ ОРЛА".

Начало здесь.[HTML_REMOVED]

Первая часть единым файлом здесь.[HTML_REMOVED]

начале 1360ых годов Возрожденная Византия процветала. Эффективная экономическая политика Кантакузина, соединенная со строжайшей экономией государственных расходов способствовала быстрому возрождению городской экономики. Снова расцвели древние города Ионии, Фессалоника и Константинополь. Эти города славились шелковым производством. Изделия ионийских шелкоткацких мастерских поступали в императорский гардероб, украшали храмы, дворцы и главные улицы во время праздничных торжеств, их носила знать, и их с вожделением ждали западноевропейские купцы и феодалы. С мастерством ткачей состязалось искусство ювелиров: изделия из золота, украшенные эмалью и драгоценными камнями, серебряные ларцы и книжные переплеты с инкрустациями почитались за образец во всем мире. Тут же работали лучшие стекловары и мозаикисты, резчики слоновой кости, гончары, приготовлявшие поливную посуду, каллиграфы и миниатюристы. Тут же были, конечно, и мастера более будничных профессий: столяры и строители, кожевники и красильщики, свечники и меховщики. В столице были и многочисленные оружейные литейные мастерские, где трудились наемные рабочие – мистии.

По соседству, к востоку от побережий Эгейского и Мраморного морей, располагалась нагорная Анатолия – страна воинов и крестьян. Люди жили в крохотных долинах, окруженные и сдавленные горными цепями. В долинах рос виноград, поднимались оливковые деревья с серебристыми листьями, урожай можно было собирать дважды в год. В предгорьях кочевали отары овец под охраной собак и вооруженных составными «монгольскими» луками пастухов. Из этого края приходили многочисленные добровольцы в имперскую армию, отсюда же после чумы в опустевшие города двинулись переселенцы, становившиеся учениками уцелевших мастеров ремесла. Новые горожане уже не терпели владычество патрицианских сенатов – в конце 1350ых по Ионии прошла волна городских восстаний, аналогичных современным итальянским восстаниям «пополанов» против «грандов». Император Иоанн Кантакузин вынужден был провести реформу городского управления, сделав городские сенаты по большей части выборными от городских корпораций.

После начала «Великой Замятни» в Орде Великий Шелковый путь прекратил свое существование, и доходы от крымской торговли резко уменьшились. Но Византия сумела проложить альтернативный путь на восток. Мы уже упоминали о Хасане Бузурге, наместнике Анатолии, который в 1330ых боролся за верховную власть в распадающемся Ильханате. Потерпев поражение, Хасан Бузург отступил в Багдад и овладел Ираком, основав государство Джелаиридов. Во второй половине 1350ых годов его сын, шейх Увейс, завоевал Мосул и Диярберкр, покорил туркмен Ак-Коюнлу и Кара-Коюнлу, выгнал наместников хана Золтой Орды Бердибека из Тебриза и присоединил Азербайджан и Рей, а на востоке покорил атабегов Лурестана и правивших Фарсом и Керманом Музафарридов. Таким образом до некоторой степени Увейсу удалось восстановить державу Хулагуидов.

Византия сделала Увейсу заманчивые предложения. Багдадское купечество должно было составить конкуренцию египетским каремитам в индийской торговле. Флотилии купеческих кораблей отплывали из Басры и Ормуза в Индию. Восточные товары везли из Басры через Багдад вверх по Тигру до Диярбекра, откуда караванным путем досталяли на византийскую границу. Из Мелитены на Ефрате, где купцы Византии и Багдада устраивали ежегодую ярмарку, эти товары доставлялись византийцами к портам Киликии. Данный путь составлял серьезную конкуренцию венецианской торговле через Египет и приносил Империи огромнее доходы.

По воспоминаниям итальянцев, в те годы в изобилии посещавших Константинополь, каждого охватывало желание навсегда остаться в городе на Босфоре, среди его садов, фонтанов, портиков и колоннад, посещая лекции Академий и «салонные» вечера константинопольской аристократии. Даже на склоне лет многие мечтали снова пройти по Месе, в окружении зданий классической античной архитектуры, где в книжных лавках продавались манускрипты, недоступные на западе, а под портиками колоннады, окружающей площадь храма Святых Апостолов, поэты читали свои стихи. Дух полемики, интеллектуального состязания процветал в среде византийских гуманистов. Платоники активно дискутируют с последователями Аристотеля; неоплатонизм процветает в своем почти первозданном виде. Гуманисты упивались количеством знаний, их собиранием. Основные положения не только точных наук, но и древней риторики, поэтики, филологии, как в чистом виде, так и отчасти переосмысленные их византийскими предшественниками, стоят в центре внимания многих гуманистов этого периода. Появляются даже, в частности, сочинения о гармонии и гармоническом (Максим Плануд, Мануил Вриенний, Георгий Пахимер). В них предпринята попытка реставрации музыкальной теории и эстетики античности с учетом и средневековой музыкальной практики. В русле предшествующей традиции находились и представления гуманистов о красоте. При этом им был близок и понятен весь спектр значений этого эстетического термина. Начав систематические занятия по изучению законов видимого мира, гуманисты с особым пристрастием всматривались в него. Сердца и души их были открыты материальному миру, и его красота воспринималась ими с необычайным восторгом и энтузиазмом, Феодор Метохит вдохновенно писал о наслаждении, доставляемом человеку с облагороженными чувствами созерцанием красот звездного неба, моря, всего тварного мира. Авторы византийских романов и сочинители стихов и песен продолжают восхищаться красотой юности, девичьей красотой. Не добавляя практически ничего нового к установившемуся уже в эстетике эротизма XI—XII вв. канону этой красоты, поздневизантийские писатели не устают воспевать её. В «Родосских песнях любви» возлюбленная предстает голубкой «с походкой горделивой», златокудрой и нежной ромашкой, с шеей белоснежного мрамора, с пурпурными губами, с очами, «синее, чем сапфиры» и т. п. Вся она — пленительный объект эротических мечтаний пылающего страстью юноши.

В более сдержанных тонах изображается женская красота историками того времени. Вот, Никифор Григора описывает красоту Евдокии, предмета страстной любви деспота Константина Ласкариса: «Женщина эта была как никто другой прелестна лицом, умна в беседе, нежна нравом, так что не только видя её люди непременно уловлялись в сети любви, но даже по рассказам воспламенялись к ней страстью. Природа щедро одарила её: всему ее облику придала стройность, наградила острым умом, сделала речь её серьезной и» убедительной, изящной и приятной для слуха. Не чужда была она и светской учености» (Byz. Hist. VIII 3).

Руководство Церковью при Кантакузине оказалось в руках исихастов. Но они уже при жизни Паламы начали разделяться на 2 течения. Позднее эти течения перенесутся и на Русь, где их ярчайшими представителями окажутся Нил Сорский и Иосиф Волоцкий. В сущности оба этих направления брали свои истоки в учении Паламы

Первое направление, возглавляемое учеником Паламы, архиепископом Монемварсийским Исидором Бухиром, культивировало аскетическую практику Афонских исихастов. Последователи Бухира выступали за строгую аскетику монашества, долженствующую возводить христианина к прижизненному обожению. Пропагандировалось удаление от мира и мистические упражнения, причем последователи Бухира старались привлечь как можно более людей к монашеской жизни. Они в первую очередь проповедовали радости и наслаждения аскетической жизни — вне мира, целиком и полностью посвященной умному деланию и духовному созерцанию, которое в представлении исихастов существенно отличалось от чисто умозрительного философского созерцания. По их мнению — это не пассивное, но деятельное и творческое созерцание, в процессе которого отдавшийся ему человек переформировывает сам себя, совершенствуется в нравственно-духовном отношении и от этого (в результате этого) получает духовное наслаждение.

Ведя воздержанный образ жизни, писал Григорий Палама, мы удостаиваемся созерцания Бога мысленными очами и получаем при этом «великий плод» — «самое узрение Бога есть устранение всякого греха, очищение всякого лукавства, отчуждение всякого зла. Такое созерцание является творческим началом всякой добродетели, производителем чистоты и бесстрастия, дарователем вечной жизни и бесконечного царствия»; это — «сладостное созерцание».

Данным направлением отвергалось не только землевладение и мирские заботы храмов и монастырей (монахи должны были жить в скитах и питаться «своим рукоделием») – Исидор выступал даже против слишком пышного убранства храмов. Его выступления по этому поводу даже привели к тому, что в 1356 году он с легкой руки Никифора Григоры был обвинен в ереси иконоборчества, и хотя сумел оправдаться, но некоторые его сочинения оказались под запретом.

Во главе второго направления стал известный философ и богослов Николай Кавасила – так же ученик Паламы. Происходивший из патрицианской фамилии и проведший большую часть жизни на государственной службе, где он достиг сенаторского достоинства, и удалился в монастырь на склоне лет, Кавасила разрабатывал «путь стяжания Духа Святаго» не для монаха отшельника, а для мирянина, погруженного в мирскую деятельность. Данный вопрос приобретал особую остроту вследствии наметившегося в Византии кризиса средневекового сознания, которому активно содействовало развитие антикизирующего направления в византийской культуре. Проповедь ухода от мира и аскетических подвигов не могла поставить эффективный заслон этим опасным для Церкви течениям. На данный вызов, брошенный православной Церкви, и дал ответ в духе учения Паламы Николай Кавасила.

Согласно популяризированным Кавасилой аспектам учения Паламы первейшей ступенью на пути к Богу является исполнение его заповедей. Прижизненное обожение может быть уделом только удалившихся от мира и предающихся исихии мистиков, но «стяжание Духа Святаго» доступно каждому христианину, исполняющему заповеди Господни. Дошедший до нас трактат Кавасилы «О жизни во Христе» практически весь посвящен выявлению тех духовных радостей, к которым ведет жизнь истинного христианина, т. е. «жизнь во Христе». Суть её Николай усматривает в подражании Христу делами и, прежде всего, в развитии и углублении в себе чувства любви к Богу и к людям. Неизреченная любовь к Богу заложена в души людей изначально, но притуплена страстями и греховными помыслами. Если человеку удастся развить её, его охватит неизъяснимая словами радость. В душе, пишет Кавасила, есть некое «удивительное предрасположение к любви и радости», которое в полной мере проявляется при наличии поистине радостного и возлюбленного. Таковым для христианина в первую очередь является сам Спаситель, который неслучайно называется «радостью исполненной». Приходя в душу человека, Бог дарует ей в качестве первого ощущения Себя неизреченную радость, и она навсегда остается для него знаком божественного присутствия в душе. Владыка дарует блаженным, пишет Николай в другом месте, «чистое ощущение Себя... А плод этого ощущения есть неизреченная радость и преестественная любовь».

Мистическим путем стяжания Духа для мирянина является участие в божественной литургии. У того же Паламы мы встречаем краткое, но очень емкое выражение сущности богослужения. По убеждению Григория, тот, кто с глубокой .верой и сосредоточенностью участвует в Литургии, не только получает знание о божественной и человеческой природах Воплотившегося, «но и ясно созерцает мысленными очами самого Господа; скажу даже — и телесными»; и не только видит Его, но и делается «участником Его, и обретает Его обитающим в себе, и исполняется божественной благодати, подаваемой Им». Как в свое время Мария Магдалина увидела воскресшего Христа, так и благочестивый участник литургии «удостаивается видеть и наслаждаться тем, во что, по выражению апостола, желают проникнуть ангелы, и чрез созерцание и причастие весь становится боговидным». В конечном счете на достижение этого состояния верующих направлено все сложное многоуровневое и предельно эстетизированное богослужебное действо православной литургии. Глава исихастов XIV в. сумел это выразить, пожалуй, наиболее ясно. О наслаждении верующими «священной трапезой» (причастием) и писал Николай Кавасила.

Исходя из этого последователи Кавасилы естественно придавали огромное значение комплексному строительству христианской культуры. На первый план у них выдвигается литургический образ или сакральный символ, который не только обозначает и выражает архетип, но и наделен его силой, энергией. Глубинная связь трансцендентного (нетварного) Фаворского света с красотой и славой давала новый и сильный импульс одухотворению изобразительного искусства, что с особой силой проявилось уже на русской почве в к. XIV—XV вв. Творчество ряда поколений очень разных древнерусских иконописцев от новгородского грека Феофана до Дионисия Ферапонтовского в глубинных своих основаниях питалось исихастской эстетикой света — красоты — славы.

Николай Кавасила повторяет известные неоплатонические идеи о творчестве живописца. Художники, сообщает он, пишут картины двумя способами: или имея перед глазами конкретный образец, уже существующую картину; или на основе памяти и внутреннего замысла. Художник созерцает тогда образец в своей душе; и так поступают не только живописцы, но и скульпторы, и творцы других искусств. «И если бы нашлась какая-нибудь возможность глазами увидеть душу художника, то ты увидел бы там дом, или статую, или какое-либо другое произведение искусства только без вещества», т. е. известный плотиновский «внутренний эйдос», на который в свое время опирался и Феодор Студит в своей теории иконы. Искусство таким образом подвергалось своеобразному «освящению». Последователи «второго направления» заботятся о возведении великолепных храмов – шедевров архитектуры, об их украшении иконами, мозаиками и статуями. При кафедральных храмах появляются не только общеобразовательные школы, но и училища живописцев и архитекторов. Святоотеческая мысль обращается опять, как и в период иконоборчества, к эстетическому сознанию, усматривает в нем новые резервы для возрождения традиционного благочестия. Пришедшие к власти в церкви исихасты паламитской ориентации обратили особое внимание на внутренний мир человека, на психологию, на эмоционально-эстетические аспекты духовной жизни. С новой силой был заострен вопрос о принципиальном антиномизме высших духовных сущностей и поставлена задача его практического снятия. Здесь-то и пришлось исихастам опять обратиться к эстетической сфере, ориентированной на внеразумную, непонятийную коммуникацию. Отсюда — возрастание интереса к духовному наслаждению, прекрасному, свету, сакральному и экзегетическому символизму и новый этап их осмысления, давший в результате невиданный расцвет византийского искусства.

Разумеется государство, не заинтересованное в уходе «ценных кадров» в монахи, проводило в руководство Церкви сторонников «второго направления», вотчиной же первого оставались монашеские скиты Афона. Тем не менее авторитет «афонских старцев» был огромен. По большей части оба направления исихазма существовали рядом, взаимно дополняя друг друга. Но строительство христианской культуры требовало средств, что автоматически делало последователей Кавасилы сторонниками «богатой Церкви». На этой почве им предстоял ряд столкновений с последователями аскетического направления – как в Византии, так и на Руси.

Не избежала влияния паламизма и внешняя политика империи.

Идеал и цель, т. е. мысль о создании мировой империи, которая преодолеет беспорядочное противоборство народов и водворит вселенский мир, Византия получила в наследство от древнего Рима. Эта идея «pax romana» смешалась с христианскими чаяниями вселенского Царства Христова. Византийцы, конечно, умели провести необходимое богословское различие: даже христианизированная Римская империя не была еще Царством Божиим. Однако христианский император в определенном смысле предварял Царствие Христа и даже становился как бы наместником Его в управлении настоящим, непреображенным еще, грешным и несовершенным миром; опыт истинного Царства давала евхаристия, церковь, управляемая духовной иерархией. Император же прежде всего обязан был охранять и укреплять ее, ибо только церковь обеспечивала законность имперских притязаний и только через нее император мог осуществить свою функцию распространителя апостольской веры и охранителя христианской истины в жизни общества. Византийская теория об отношениях церкви и государства не могла быть выражена на чисто юридическом языке и свое совершеннейшее воплощение нашла в идеальной концепции «симфонии», созданной императором Юстинианом. Официальные и юридические тексты изобилуют ссылками на идеально-универсальную власть императора и соответствующее ей столь же универсальное распространение церкви.

Недаром имя византийского императора поминалось в церковном богослужении как в Византии, так и в Киевской Руси. В 1397 году патриарх Антоний писал великому князю Московскому Василию: «Невозможно христианам иметь церковь и не иметь императора. Ибо царство и церковь находятся в тесном союзе, и невозможно отделить их друг от друга». Поэтому нет ничего странного в том, что патриарх Фотий говорит о русских как о «подданных» империи. Даже мусульманским источникам не чуждо представление, что константинопольский император является властителем многих народов, в том числе македонян, греков, болгар, влахов, аланов, русских, иберийцев (т. е. грузин), турок.

Эти тексты иногда понимались с позиций западных политических представлений об отношениях сюзерена и вассалов, а те исторические школы, для которых политической реальностью является лишь национальное государство, часто их просто игнорировали. В обоих случаях от исследователя ускользала идея «византийского содружества», возглавляемого императором, а славянские православные народы не отрицали существования «содружества» никогда, даже при том, что подчас болгары или сербы пытались утвердить свою самостоятельность.

Римская (и византийская) политическая идеология в своем первоначальном виде была законченно «имперской»: она подразумевала прямое управление императором всеми своими подданными. Когда Юстиниан отвоевывал Италию или Василий II громил Болгарскую империю и восстанавливал старые римские укрепления на Дунае, они тем самым утверждали имперскую традицию, благо у них были средства для прямого и последовательного навязывания своей власти. Однако, по мере убыли военной мощи империи, такой подход становился все менее реалистическим. Именно тогда союз римского универсализма и универсализма христианской церкви указал на альтернативное решение, которое уже практически осуществлялось в течение V и VI веков в отношениях правителей Константинополя и варварских княжеств Запада. Последние, принимая христианство, признавали, хотя бы номинально, абсолютное главенство императора, с удовольствием получали от него придворные титулы, устраивали свой собственный двор по константинопольскому образцу и подражали художественным вкусам столицы (например, королевство Теодориха в Италии). Это означало не прямую зависимость, а только признание принципа единой и всемирной христианской империи.

История отношений Византии и западных германских княжеств в эпоху раннего средневековья (отношения эти были резко нарушены императорской коронацией Карла Великого в 800 году) дает почти точный образец связей, объединявших «византийское содружество» в Восточной Европе после обращения славянских народов в христианство. На примере Болгарии мы видим, что драматические события, происшедшие между 865 и 1015 годами, следует понимать в свете той идеологической концепции, с главными чертами которой мы только что познакомились. Царь Борис принял крещение в 865 году и стал крестником императора Михаила III, тем самым признав идеальную систему всемирной империи. Его сын Симеон и западно-болгарский царь Самуил воевали с Византией не ради уничтожения империи, а для того, чтобы самим ее возглавить, как то сделали Каролинги. В X веке византийские императоры смогли оружием предотвратить узурпацию престола болгарами и на время восстановить на Балканах традиционные формы римского военного и административного господства. Только недостаток военной силы, а не идеологические соображения удержали их от такого же обращения с западными каролингскими узурпаторами. Те же военные и географические факторы заставили их установить дипломатические отношения с Западной империей (осложненные религиозным конфликтом с папством, попавшим под германскую опеку), но Византия так никогда и не признала западных имперских притязаний.

Для Руси радикальное отличие внутреннего политического устройства (удельно-княжеской раздробленности) не давало возможности оспаривать имперские права Византии. В то же время оно способствовало укреплению идеального, почти мистического отношения к идее «византийского содружества»: для русских константинопольский император был символом мирового христианского единства, хотя реальной власти над ними он не имел.

Патриарх Филофей Коккин был ярым адептом данной теории. По выражению Скрынникова «Филофей ощущал себя неким восточным папой, управляющим всей православной Церковью через своих наместников – митрополитов и епископов». В то же время его воззрения на задачи внешней политики империи далеко не сходились с позицией светской власти. В то время как император исходил из политических интересов, которые в начале 1360ых включали в себя союз с католической Венгрией, патриарх Филофей считал, что империя несет на себе груз имперского долга по отношению к членам «византийского содружества» — сербам, болгарам, влахам, грузинам, русичам. Кантакузин, который приведя к власти паламитов, сделал Церковь своей надежной опорой, вынужден был в свою очередь весьма и весьма считаться с ее авторитетом. Отсюда на первом этапе его правления и происходили постоянные колебания во внешней политике. С конца 1360ых годов они прекращаются, и Империя встает на путь решительной конфронтации с наступающей на православную ойкумену католической венгро-польской державой Лайоша Великого.

Подробности последуют.

georg пишет:

Если ее нет — нет прецедента вмешательства паламитской партии в политику

Найдут другой. Как Вы верно написали, паламиты были к этому предрасположены идеологически. Кстати паламиты не только византийские, но и в других странах (в т.ч. России) этого не избежали, а тут сам "светоч Православия".

georg пишет:

Хотя к тому времени его последователи уже будут сидеть на патриаршем престоле

Вопрос — а не станет ли сам Григорий вселенским патриархом? МБ позже реального срока своей жизни — надо учесть, что в РИ он прожил 63 года, но его здоровье было сильно подорвано пребыванием в турецком плену. Турки с ним не сильно церемонились, особенно поначалу... В Мире Новой Византии он в него естественно не попадает и может прожить до 1370 или даже дольше.

georg пишет:

С Ришелье вы хватили, но в общем

Ну мысль моя думаю понятна То, что официально Палама не занимал высоких государственных постов, не мешает его мнению быть в высшей степени авторитетным для императора, двора и знати.

Curioz пишет:

Вопрос — а не станет ли сам Григорий вселенским патриархом? МБ позже реального срока своей жизни — надо учесть, что в РИ он прожил 63 года, но его здоровье было сильно подорвано пребыванием в турецком плену. Турки с ним не сильно церемонились, особенно поначалу... В Мире Новой Византии он в него естественно не попадает и может прожить до 1370 или даже дольше.

Вопрос жутко интересный. Подумаем. Но смущает то, что в РИ он сам вроде уклонялся от эттй чести, выдвигая на патриаршество учеников — Исидора, а затем Каллиста. Хотя думаю против избрания самого Паламы не было бы столько возражений, сколько в РИ возникло против Исидора.

Закончим "вступительную часть".

Можно сказать, что победа исихастов привела к возрождению и культивации «имперского» мировосприятия в Византии. Захват Константинополя крестоносцами в 1204 году возродил сознание эллинизма. Термин «эллины» в Новом Завете употреблялся для обозначения язычников, в противоположность христианам, и в течение средних веков сохранял этот религиозно уничижительный смысл. Византийцы однако, помнили, что говорят на языке древних эллинов: хотя империя была «Римской» или «Ромейской», а ее граждане назывались «ромеями», говорили они на языке «эллинском», и это был язык цивилизации. Западные крестоносцы, завоевавшие Византию, принадлежали к «Римской» церкви и были гражданами «Римской» (Западной Священной) империи, говорили они по-латыни или на франкском языке и этим существенно отличались от тех, кто говорил на «эллинском». Греческий язык и греческая культура, которые теперь подвергались прямой опасности, слова «Эллада» и «эллины» стали прочно ассоциироваться для византийцев с защитой своей культурной традиции. Никейская империя, например, мыслилась как «Элленикон» или «Эллада», а ее император сравнивался не только с библейскими Давидом и Соломоном, но и с Александром Македонским или Ахиллом. Новое открытие «эллинизма» означало более высокую степень отождествления с языком, культурой и историей древней Греции. Это отождествление, конечно, носило романтический и часто только риторический характер. Подразумевавшийся зарождающимся «эллинским» национализмом более мирской взгляд на веши означал также некоторый отход от религиозных, культурных и политических ценностей, которые в течение веков хранила христианская Византия, а теперь и православные страны.

Возглавив патриархат, паламиты во многом укрепили позиции Византии как «царицы городов» — по-славянски «Царьграда» — и на несколько столетий продлили существование «римского» универсализма, олицетворявшегося этим городом. Вот почему они стали охранителями древней идеи византийского «православного содружества» и «Нового Рима», которая в умах гуманистов вытеснялась более узкой, националистической и секулярно-романтической идеей Византии как «Эллады». И в данный исторический момент выразителями этой идеи и вождями «империалистской партии» и стали Григорий Палама и его ученик патриарх Филофей. Вселенская православная Церковь в их умах была живым политическим организмом, и «восточный папа» — патриарх Филофей – стремился воплотить сию концепцию в жизнь. Император же с точки зрения паламитов прежде всего обязан был охранять и укреплять Церковь, ибо только церковь обеспечивала законность имперских притязаний и только через нее император мог осуществить свою функцию распространителя апостольской веры и охранителя христианской истины в жизни общества. На практике это означало обязанность императора защищать православие и во всем мире, что требовало направленной на осуществление этой задачи активной внешней политики.

Что касается области византийско-русских отношений, то практическим результатом прихода к власти паламитов в Византии стало более активное вмешательство патриархата в дела русской митрополии и усиление духовного и умственного влияния Византии, особенно в монашеской среде. В 1370 году патриарх Филофей в послании великому князю Дмитрию Донскому без обиняков называл себя «утвержденный всевышним Богом отец всех христиан, где-либо обретаемых на земле». В том же году, в грамоте русским князьям, понуждающей их подчиниться митрополиту Алексию, Филофей изложил теорию «вселенского попечения» таким образом, что ее практически невозможно отличить от самых авторитарных заявлений римских пап:

«Так как Бог поставил нашу мерность предстоятелем всех, по всей вселенной находящихся христиан, попечителем и блюстителем их душ, то все зависят от меня, как общего отца и учителя. И если бы мне можно было самому лично обходить все находящиеся на земле города и веси и проповедовать в них Слово Божие, то я неупустительно делал бы это, как свое дело. Но поелику одному немощному и слабому человеку невозможно обходить всю вселенную, то мерность наша избирает лучших и отличающихся добродетелью лиц, поставляет и рукополагает их пастырями, учителями и архиереями и посылает в разные части вселенной: одного – кир Алексия — в вашу великую и многолюдную страну, другого — в другую часть земли, повсюду — особого архипастыря, так что каждый в той стране и местности, которая дана ему в жребий, представляет лицо, кафедру и все права нашей мерности».

Каноническая традиция и экклезиология византийской церкви несовместимы с буквализмом послания Филофея, который говорит о патриархе как о «вселенском» епископе, а о местных митрополитах — как о его представителях. Очевидно, стиль отправляемых на Русь документов специально вырабатывался патриаршей канцелярией, чтобы внушить все еще относительно неискушенным славянам высокое представление о значении Византии как центра христианского мира, хотя это достигалось в ущерб прямому смыслу канонов. Облеченные церковной властью монахи-исихасты быстро уразумели действенность дипломатической риторики! Впрочем, надо заметить, что источником риторики был гражданский закон, отражавший византийскую политическую идеологию, а не богословская и каноническая традиция сама по себе. Документы, определявшие основы этой идеологии, были переведены на славянский язык, и некоторые из них стали известны на Руси. Можно предполагать, что и составители официальных посланий византийского патриарха, и русские их корреспонденты сознавали разницу между собственно экклезиологическим пониманием и тем светским определением роли «вселенского» патриарха, которое вносила Эпанагога. Ни одна из сторон не склонна была принимать восточное «папство».

В эпоху, когда стала клониться к упадку власть татарских «царей», византийская церковь, укрепляя авторитет традиционного центра христианской империи, Константинополя, настаивала, чтобы в церквах возобновилось поминание «царя» византийского. Византийский император, напоминала она, есть «император всех христиан», а патриарх есть «вселенский учитель всех христиан». Этой настойчиво пропагандируемой концепции противоречили, во-первых, центробежные силы, вызываемые возможностью прозападной ориентации Литвы, и, во-вторых, национализм Московского княжества. Московские князья, вначале одушевленные стремлением к независимости, впоследствии мечтали о наследии не только великих князей Киевских, но и татарских ханов, земли которых были ими со временем завоеваны. Зарождение этих разнонаправленных процессов составляет наиболее интересную и драматическую сторону многих церковных, культурных и политических событий XIV века.

Связь (а при Джанибеке – и тесный союз) Византии с Золотой Ордой помогает понять, почему в XIV веке константинопольский патриарх старался сохранить на Руси единую систему церковного управления, возглавляемую одним митрополитом, резиденция которого должна была находиться на территориях, подвластных татарам, а не в Литве. Опасаясь Литвы и не доверяя ей, большинство византийских иерархов и дипломатов (задолго до победы исихазма) полагало, что московская политика потаканья ханской власти, которая обеспечивала поддержку татар, более отвечает интересам церкви и «византийского содружества», чем мятежные настроения Александра Тверского или прозападные симпатии Гедимина.

Правитель Литвы мог чувствовать личное влечение к римскому католицизму и к Западной Европе и, как Миндовг и Витен, считать, что принятие католичества — вернейшее средство для предотвращения постоянной угрозы со стороны тевтонских рыцарей. В 1322 году Гедимин обратился к папе Иоанну XXII, находившемуся в Авиньоне, с гневными жалобами на орден, с выражением дружбы и лояльности по отношению к Риге, еще одной жертве рыцарей, и с изъявлением своей склонности к римскому католицизму. Гедимин извещал папу, что построил в своей новой столице Вильно две церкви, и, наконец, просил прислать в Литву папских легатов. Такие же письма были отправлены в германские города и орденам доминиканцев и францисканцев, миссионеры которых находились в Литве. В результате действий Гедимина было заключено перемирие с немцами, но литовский князь все-таки не принял латинской веры: легатам, которые приехали в Вильно в 1324 году, сообщили, что Гедимин передумал. Согласно донесению легатов, князь даже уклонился от второй встречи с ними под предлогом, что «занят с татарами».

Любопытное упоминание о татарах открывает всю глубину политической дилеммы, стоявшей перед Гедимином. Понятно, что постепенное втягивание Литвы в круг западноевропейских государств должно было вызывать сопротивление не только ее русских православных подданных, но, что важнее, Орды.

Литовские интересы в подвластной татарам Руси были слишком велики, чтобы Гедимин поступился ими ради религиозных обязательств по отношению к западу. Возможность укрепления и расширения политических, экономических и культурных связей Литвы с Псковом, Новгородом и особенно Тверью зависела от дипломатических сношений с Ордой; альтернативой было открытое военное столкновение с татарами. Хан ревностно оберегал своих русских данников от дружественных контактов с западом. С другой стороны, мы узнаем, что именно во время сношений Гедимина с папством и его переговоров с орденом (или чуть позже) хан Узбек посылал русских князей против литовцев, и они «много зла сотворили Литве и вернулись в Орду с многими пленниками». Теперь ясно, почему литовский великий князь порвал переговоры с папскими легатами («буду занят с татарами»): контакты с папой и дипломатические отношения с Ордой взаимно исключали друг друга.

В течение XIV века Литва стояла перед гедиминовской дилеммой. Присоединение русских княжеств, постепенно перешедшее в замысел объединить все территории Киевской Руси в Литовском государстве, подразумевало религиозную и идеологическую ориентацию на Византию и требовало определенного подхода, военного или дипломатического, к господству татар. В то же время западное решение проблемы было по-прежнему непривлекательно, потому что неизбежно заставляло смириться перед немецким империализмом.

Со стороны Литвы естественным было стремеление подчинить себе руководство православной Церковью в подвластной себе Руси, то есть – заиметь своего митрополита. Но Византия традиционно придерживалась принципа неделимости митрополии. Союз с Ордой заставлял империю утверждать центр митрополии во Владимире – на землях «русского улуса», и вступать в альянс с Москвой, принимая в расчет и ее кандидатуру на митрополичий престол.

Последовательное чередование русских и греков на кафедре в течение более чем столетия (1237-1378 гг.) можно было бы счесть случайностью. Однако византийский историк Никифор Григора в сочинении «История ромеев» дает пристрастный, но очень подробный обзор русских дел и описывает такое чередование как результат целенаправленной политики византийского правительства. Он пишет: «С тех пор, как этот народ воспринял истинную веру и святое крещение от христиан, было решено раз и навсегда, что им будет править один первосвященник ... и что этот иерарх будет подчинен константинопольскому престолу ... он будет избираться поочередно из этого (русского) народа и из тех, кто рожден и воспитан здесь (т. е. в Византии), так, чтобы после смерти каждого следующего митрополита происходило чередование в наследовании церковного правления в этой стране; таким образом связь между двумя народами, укрепляясь и утверждаясь, послужит единству веры...».

Предположение Григоры о том, что еще со времен Владимира существовала формальная договоренность о чередовании митрополитов, вряд ли соответствует истине и во всяком случае не подтверждается историческими данными: до XIII века киевскую кафедру постоянно занимали греческие иерархи. Григора, близко знавший константинопольские высшие круги и митрополита Феогноста, говорил о политической практике, неофициально применявшейся в XIII веке и возведенной им—в очень, правда, общих выражениях — к истокам христианства на Руси. Более того, можно утверждать, что к чередованию греков и русских благоприятно относился корреспондент и друг Григоры, влиятельный митрополит всея Руси Феогност, который сменил русского митрополита Петра и назначил своим преемником русского же Алексия. Следуя традиции координации византийской политики на Руси с Ордой, Феогност на протяжении своего правления активно поддерживал Москву.

К тому же во второй половине 1340ых годов отношения Византии с ВКЛ, охладившиеся еще при Гедимине, обострились еще более. Казнь Ольгердом трех литовских бояр, крестившихся в православие – Антония, Иоанна и Евстафия – была воспринята в Константинополе как прямой вызов православной Церкви. Литовские новомученники были немедленно с подачи митрополита Феогноста канонизированы, а дружественные контакты с Литвой – прерваны.

Меж тем западная угроза Литве стремительно нарастала. Казимир III 8 июля 1343 г. подписал Калишский мирный договор с крестоносцами, по которому он отрекался от Поморья в пользу Тевтонского ордена, но взамен получал Куявскую и Добжинскую земли. Намысловским мирным договором от 22 ноября 1348 г. польский король обеспечил мир своим владениям и со стороны чешских Люксембургов.

Заключив с Польским королевством Калишский мир. Тевтонский орден получил возможность сосредоточить все свои военные силы против Литвы. Значительную помощь оказывало ему рыцарство Западной Европы, побуждаемое к борьбе с "язычниками" папской курией.

2 февраля 1348 г. войска Великого княжества Литовского потерпели крупное поражение в битве при р.Стреве с армией крестоносцев, в составе которой были немецкие, французские и английские отряды рыцарей. По словам Германа из Вартберга, в ходе сражения "пало более 10000 литовцев и русских, призванных на помощь из различных мест, как-то: Лантмара (Владимира), Брейзике (Бреста), Витебска, Смоленска и Полоцка. Нармант, король русский, брат Алгерда и Кейнстута, литовских королей, был также убит в этом сражении". Сведения эти, в частности участие (и гибель) в этой битве волынского войска Дмитрия-Любарта, подтверждают записи других орденских хронистов-современников.

Военное поражение от крестоносцев еще более усугубило и без того сложное международное положение Великого княжества Литовского. Один из главных путей улучшения сложившейся обстановки Ольгерд и подвластные ему Гедиминовичи видели в урегулировании отношений с Ордой. С целью снова добиться военно-дипломатической поддержки Орды, столь необходимой для Литвы и Волыни в связи с усилившейся угрозой военного конфликта с Польским королевством, уже в 1349 г. в ханскую ставку было отправлено посольство во главе с Кориатом Гедиминовичем, но его миссия оказалась неудачной: по распоряжению хана литовские послы были выданы великому московскому князю.

Используя ослабление Великого княжества Литовского, Казимир III в августе — ноябре 1349 г. захватил почти всю территорию Галицко-Волынской Руси, включая и Берестейскую землю, доставшуюся в удел Кейстуту Гедиминовичу. Любарту удалось удержать за собой лишь Луцкую землю. Понимая, что только польскими силами захваченную территорию не удержать. Казимир III обратился за помощью к венгерскому королю. 4 апреля 1350 г. в Буде было подписано соглашение, по которому Людовик Венгерский и его брат Стефан, дав согласие на помощь Польше, признавали, однако, галицко-волынские земли лишь временным владением Казимира III и обусловили возможность их выкупа за 100 тыс. флоринов. Но Лайош, втянутый в тяжелую войну с Венецией и Сербией, не мог оказать немедленной помощи. В 1351 г. польский король добился финансовой помощи от папского престола.

Военное поражение 1348 г. и потеря почти всей Галицко-Волынской Руси обострили кризис в правящей верхушке Великого княжества Литовского, которая снова раскололась на две придерживавшиеся различных внешнеполитических программ группировки. Одна из них возглавлялась князем Трок, Гродно и Берестейской земли Кейстутом, другая — великим князем литовским Ольгердом. После непродолжительной борьбы Ольгерд пошел на уступки группировке Кейстута. Следствием достигнутого компромисса явились акции литовского великокняжеского правительства, направленные на улучшение отношений с Великим княжеством Московским и Византийской империей.

В 1350 г. в Москву прибыло посольство от Ольгерда "со многими дары и с челобитьем, прося мира и живота братии своей, князем Литовским Кориаду и Михаилу, и всей дружине их". Московский великий князь Симеон Иванович "дары его прият и мир с ним взят, а братию его князей Литовских отпусти". Среди прочих условий мира были отказ Ольгерда от дальнейшего наступления на Северо-Восточную Русь и признание им сюзеренитета Москвы над Смоленским княжеством. Примечательно, что в летописях Северо-Восточной Руси сообщению о посольстве Ольгерда в Москву предварено известие о захвате Казимиром III "лестию" Волынской земли, подчеркивается, что он "много зла християном сотвори" и «церкви православные претвориша на латинское богомерзкое служение», а затем под тем же 1350 г. специально выделено известие о посольстве в Москву "из Волыни" князя Дмитрия-Любарта и женитьбе его на племяннице Симеона Гордого, дочери Константина Ростовского. Тогда же великий князь московский дал свое согласие и на брак Ольгерда с тверской княжной Ульяной. Мир с Москвой дал возможность Великому княжеству Литовскому не только сосредоточить военные силы против Польского королевства и перейти в наступление уже в 1350 г., но и явился средством, при помощи которого Ольгерд добился выступления на своей стороне войск Орды, правящая верхушка которой не могла не опасаться чрезмерного усиления Польского королевства за счет галицко-волынских земель. И наконец – через посредство митрополита русского Феогноста была достигута нормализация литовско-византийских отношений.

Сиргиан, руководивший в это время византийской политикой, в своем сложном положении старался минимизировать внешнеполитическую активность. Но он приложил все возможные усилия для того, чтобы сподвигнуть хана Джанибека придти на помощь православной Волыни. В результате действий византийской дипломатии Джанибек отказался от соглашения с Казимиром (который предлагал по прежнему уплачивать дань с Галичины на условии призания ханом его владычества там) и направил войска против поляков. Немалую роль в этом сыграли и финансовые средства, присланные для финансирования данной кампании великим князем Симеоном ( в РИ отосланные в Константинополь Кантакузину).

В результате военных действий 1350-51 г. литовско-русские и татарские войска отвоевали всю Волынь вместе с Белзом и Холмом, а также Берестейскую землю и Галицкую Русь со Львовом. Только Перемышльско-Саноцкая земля осталась под властью Казимира III. Попытки польско-венгерских войск восстановить в Галицко-Волынской Руси статус 1349 г. — поход венгров на Галич в 1352 г., а также поляков на Белз и Владимир в апреле — мае 1352 г. — оказались безуспешными – на помощь Любарту явились татарские тумены. Открытый приход Орды на помощь Любарту весной 1352 г. в корне изменил соотношение сил в польско-волынском конфликте, заставил польского короля отказаться от продолжения военных действий и уже осенью того же года пойти на мир с Гедиминовичами. Соглашение было достигнуто при непосредственном участии византийской дипломатии и с санкции ханской власти.

Фактическим координатором совместного выступления сил Орды и Литвы против Польши в эти годы являлся великий князь Владимирский Симеон Иванович, и в еще большей степени – митрополит Феогност, через которого проходили все нити связей Византии, Орды и Москвы, который сам в 1351 году посетил Киев и Волынь. Благодаря поддержке Церкви и через нее – Византии — великий князь Московский все более становился правителем «всея Руси».

В разгар побед над латинскими интервентами, 6 декабря 1352 года митрополит Феогност посвятил в епископы Владимирские Алексия — русского инока и (с 1350 года) митрополичьего наместника в Москве. Поскольку Владимир, стольный город великого княжения, был также резиденцией митрополита, то там с начала XIV века не бывало отдельного епископа; владимирским епископом был сам митрополит; таким образом, назначение Алексия подразумевало, что он является кандидатом на замещение митрополичьей кафедры после Феогноста. И русские, и византийские источники признают эту связь: после посвящения послы великого князя Симеона и митрополита (в их числе грек Михаил Щербатый) отправились в Константинополь, чтобы заранее ходатайствовать о поставлении Алексия. На гребне событий это посольство, поддержанное так же галицко-волынским князем Любартом, координировавшим свою политику с Москвой (и Сараем), имело полный успех. Более того — с подачи Симеона Гордого хан Джанибек через посредство епископа Сарайского специально прислал в Константинополь "согласие" Золотой Орды на это поставление. Посольство вернулось в Москву, когда Феогност уже умер (11 марта 1353 года), так что Алексий немедленно отправился в Константинополь за посвящением. В марте 1354 года новый патриарх Филофей и его синод утвердили перемещение Алексия с кафедры епископа Владимирского на кафедру Киевской митрополии. Более того, Филофей формально утвердил перенесение резиденции митрополита из Киева во Владимир.

georg пишет:

В 1397 году патриарх Антоний писал великому князю Московскому Василию: «Невозможно христианам иметь церковь и не иметь императора. Ибо царство и церковь находятся в тесном союзе, и невозможно отделить их друг от друга». Поэтому нет ничего странного в том, что патриарх Фотий говорит о русских как о «подданных» империи.

А как это совмещается с тем,что русские князья ездят за ярлыками на княжение не в Константинополь, а в Сарай?

LAM пишет:

А как это совмещается с тем,что русские князья ездят за ярлыками на княжение не в Константинополь, а в Сарай?

Точно также как в Киевской Руси. Столы делили не в Царьграде, а в Киеве.

Просто Вы смешиваете власть светскую и духовную. Светская — сосредоточивается в Сарае и персонифицируется в хане.

Духовная — в Константинополе. Но она персонифицируется в двух лицах — Патриархе и Императоре. (и их взаимодействие — тема для серьезных богословских трудов).

В данном случае русские духовно являются подданными Византии, а "телесно" — Орды.

Тем более что к 1397 Орда ослабела и абсолютно для всех русских главой абсолютно всех иерархий стал Император Византийский.

Кстати, Георг — интересный момент появляется. А ведь вполне логично, что в конфликте Василий — Юрий проигравшая сторона попытается апеллировать в Царьград. И после смерти Фотия.... у Юрия пояявляются шансы большие чем в РИ.

Радуга пишет:

Духовная — в Константинополе. Но она персонифицируется в двух лицах — Патриархе и Императоре.

Император — духовная власть? Ну-ну.Радуга пишет:

Точно также как в Киевской Руси. Столы делили не в Царьграде, а в Киеве.

Православный великий князь занимает своё место в "сообществе православных". А какое отношение к этом сообществу имеет мусульманин в Сарае?

У хана над Русью исключительно "право сильного", лишённое какой-либо религиозной легитимации. Долго могущественный "заступник всех православных" будет это терпеть? В условиях явного упадка Орды?

LAM пишет:

Император — духовная власть?

Для Киевской Руси? Именно.

LAM пишет:

У хана над Русью исключительно "право сильного", лишённое какой-либо религиозной легитимации.

Легитимизированное церковью вообще-то.

LAM пишет:

Долго могущественный "заступник всех православных" будет это терпеть? В условиях явного упадка Орды?

И что он может сделать?

Луший способ угробить армию — послать её на Волгу. Да и Дон с Днепром не намного лучше...

Ктому же вмешиваются финансовые соображения. Византии минимум до завоевания Египта выгодна сильная Орда.

Радуга пишет:

И что он может сделать?
Луший способ угробить армию — послать её на Волгу. Да и Дон с Днепром не намного лучше...

А не надо посылать армию. Достаточно денег Дмитрию Донскому подбросить. И хорошо бы литовцев сдержать.Радуга пишет:

Ктому же вмешиваются финансовые соображения. Византии минимум до завоевания Египта выгодна сильная Орда.

Зачем? Есть и другие торговые пути

LAM пишет:

Достаточно денег Дмитрию Донскому подбросить.

Два возражения:

1. Это непонятно кто кому деньги подбрасывает. Поколением раньше-то все очевидно. Москва (в смысле — вся северо-восточная Русь, финансы которой Москва контролирует) богаче.

2. Ну получит Донской деньги? И что дальше? Откуда у него войска возьмутся??? Это в Европе все жестко на финансы завязано, т.к. расстояния маленькие и есть возможность нанять людей в других странах. А на Руси придется обходится местным мобресурсом. Который конечен, более того — невелик и почти вычерпан в предыдущие годы.

   LAM пишет:

   Зачем? Есть и другие торговые пути

   Какие?

   Напомню, что в Персии — бардак с ГВ, повлиять на который Византия не может (в отличие от Орды, где сразу два рычага — напрямую и через Русь).

Радуга пишет:

Кстати, Георг — интересный момент появляется. А ведь вполне логично, что в конфликте Василий — Юрий проигравшая сторона попытается апеллировать в Царьград. И после смерти Фотия.... у Юрия пояявляются шансы большие чем в РИ.

У меня по поводу Юрия иные планы. В условиях более слабой Литвы (Галицко-Волынкое королевство возрождено) Витовт не получит Смоленска. И после смерти не имеющего сыновей Юрия Святославича на великое княжение в Смоленске сядет его зять — Юрий Дмитриевич.

Радуга пишет:

Легитимизированное церковью вообще-то.

Чисто политически. И в изменившихся условиях — эта легитимация может быстро испарится.

Радуга пишет:

Ктому же вмешиваются финансовые соображения. Византии минимум до завоевания Египта выгодна сильная Орда.

С чего?

В плане политическом — Орда была союзником против Польши и Венгрии. Псоле того как Венгрия ослаблена, а Галицко-Волынское королевство под протикторатом Византии оперилось — Орда не нужна.

В плане экономическом — толку тоже мало. Шелковый путь (я сохранил за ним древнее название, на самом деле не шелк там был главным товаром — его великолепно выделывают и в самой Византии — а пряности, индийские ткани, китайский фарфор и прочее) — погиб безвозвратно с крушением монгольской империи. В сущности с изгнанием монголов из Китая на нем можно ставить крест — позднейшие многолетние войны Минов с монголами закрыли караванный путь на запад. Еще западнее полыхают войны ханов Могулистана с Чагатаем, а затем — с Тимуром.

Торговые пути сместились на море, и в этих условиях для Византии торговый путь через Багадад, восстановленный после того как Увейс Джелаирид навел порядок в Иране несравненно важнее загнувшегося "шелкового". В сущности и колонии в Крыму для Византии ценны уже в основном как центры торговли с Русью, а не с востоком.

Радуга пишет:

Напомню, что в Персии — бардак с ГВ, повлиять на который Византия не может (в отличие от Орды, где сразу два рычага — напрямую и через Русь).

Пока правят Джелаириды — путь через Багдад стабилен. А после Кьоджийской войны Византия занмает место Венеции как контрагента Египта.

crusader пишет:

подчинение османам и в силу ряда причин продержались вплоть до начала XIX века. После ряда поражений от вашей Византии (+ великая чума), бахридский Египет уязвим, а буржиты ещё силу не набрали; так, будущий султан Баркук только начал свою карьеру в качестве мамлюка одного из эмиров (кажется, Елбоджи).
По идее, есть 3 возможности:
1) поддержать у власти слабых потомков ан-Насира, требуя взамен прекращения гонений на христиан не только православных, но и коптов (монофизитов);
2) противопоставить бахридам последних Айюбидов, они (в РИ) ещё правят в Амиде;
3) сделать ставку на реставрацию Аббасидов, они в то время присутствуют в Каире в качестве номинальных халифов. В РИ одного из них пытались воцарить мамлюки после свержения сына Баркука.
И, на всякий случай, ликвидировать вышеупомянутого эмира вместе с Баркуком, можно силами каких-нибудь племён.

Под второй или третий варианты можно переправить в Египет избыточное количество малоазийских турок.

Радуга пишет:

Луший способ угробить армию — послать её на Волгу. Да и Дон с Днепром не намного лучше...

Как "несбиваемые асы" дипломатии, византийцы раздробят силы Орды и попросту создадут предполье — зависимое от Византии государство причерноморских половцев с центром в Крыму, и во главе не с чингизидами, а с потомками Мамая — Кыятами, которые и станут союзниками независимой Московии против Волжских ханов. Византийская армия всегда сможет прийти на помощь Кыятам — располагая флотом, византийцы могут высаживаться вплоть до Азова и вполене может защитить крымского вассала, не отрываясь далеко от моря и баз.

И если помните Стратегику Фоки — разгромить византийскую армию после военной реформы Кантакузина таким же макаром, как это проделал Едигей с Витовтом на Ворскле, было бы невозможно.

Я кстати хотел с вами посоветоваться по данному вопросу. ИМХО во время великой замятни поддержка Византией Мамая предопределена. В условиях координации действий Алексия и Византии Москва получает от Мамая те же уступки — снижение дани и великое княжение в вотчину. И в 1360ые отнощения с ним Москвы в принципе аналогичны реалу.

А вот далее... Не возмутится ли Мамай со временем слишком тесной опекой со стороны Москвы-Византии? Если история Сарайки в Нижнем будет аналогична РИ — Мамай по степным понятиям не может не начать войны. И Византия, занятая Кьоджийской войной, не сможет вмешаться.

Каков по вашему наиболее вероятный вариант развития событий?

georg пишет: > И если помните Стратегику Фоки — разгромить византийскую армию после военной реформы Кантакузина таким же макаром, как это проделал Едигей с Витовтом на Ворскле, было бы невозможно.

Ваши бы слова... Тогда бы болгары не громили молодого ВасилияII в хвост и в гриву. И Роман Диоген при Манцикерте в плен туркам не попал бы. В этом деле все слишком зависит от того, кто во главе, да от лояльности офицеров, да от степени обученности войск в данный момент (Сирийские легионы до Корбулона и после — большая разница).

Наконец не верю, что за столько лет никто не придумает контрмер. Хотя, конечно, скорее это будут венгры или мамелюки.

PS: Кстати, эта почти непрерывная череда побед над весьма неслабыми противниками выглядит все более подозрительно

serGild пишет:

Ваши бы слова... Тогда бы болгары не громили молодого ВасилияII в хвост и в гриву. И Роман Диоген при Манцикерте в плен туркам не попал бы.

Я же написал:

georg пишет:

разгромить византийскую армию после военной реформы Кантакузина таким же макаром, как это проделал Едигей с Витовтом на Ворскле

С армией Диогена можно не сравнивать — в византийском военном деле уже слишкм много изменений, главное из котрых — творческое усвоение монгольского опыта. Бой византийцев с войсками Орды, да и Тимура тоже, разыгрывался бы по следующему сценарию.

Византийская армия построилась бы в две линии, но первая состояла бы из тяжелой пехоты, сплошным строем или с малым интервалом нумерий, могшая пропускать через себя ауксилии лучников и арбалетчиков и создавать сплошную стену путем сдваивания рядов.

Ромейский командующий мог значительно усилить боевой порядок воспользовавшись отличным инженерным искусством византийской армии. Для противодействия атак тяжелой конницы на опасных участках фронта и флангов он мог бы создать перед стоем линию из рва, частокола, вольчих ям, шипов, ежов, с проходами для контрудара собственных подразделений.

И главное оружие византийцев, что позволило бы безболезненно пережить залпы монгольских лучников. Это во первых собственые многочисленые лучники и арбалетчики (каждый арбалет обслуживает команда из двух человек, имеющая ростовой щит-чапар), составляюще более половины пехоты, а во вторых артиллерийский парк.

Видя такое монгольский командующий мог попытатся применить несколько приемов. Ударить в лоб тяжелой конницей, что будет отражено противоконной инженерной линией и залпами ауксилий лучников и арбалетчиков, а после их отхода за пехоту — артиллерией, могучшей бить навесом(онагры) и прямой наводкой( появившиеся к 1390ым полевые бомбарды), которая растроит строй кавалерии, а при попытке прорыва последует стена копий и залпы ауксилий лучников навесом. Далее прорыватся просто опасно. Нумерии скутатов рукопашной атакой отбросят кавалеристов и отойдут обратно в строй.

Попытка атаки во фланг напорется на фланговые когорты пехоты, лучников и на главные силы византийской кавалерии.

Попытки атаки в тыл византийцев напорятся на стоящий за войсками подвижный вагенбург, где лучники и расчеты бомбард под прикрытием боевых повозок будут растреливать монгол.

Таким образом, ромейский боевой порядок будет напоминать ежа. И монголов после попыток атаки, успеха не ждет. Скорее всего они попытаются как-то нарушить его, попытатся применить ложное отступление, и контратаковать.

Умный ромейский командующий , в случае такого будет медленно наступать всем боевым порядком дабы не нарушать его монолитности, периодически давая залпы артиллерией. Кавалерия, контратакуя монгол, не будет далеко отрываться от строя пехоты, и отходить под ее прикрытие. Монголы будут отступать, отстреливаясь в попытке разломать вражеский боевой порядок, а потом разорвав дистанцию для безопасности.

Получается ничья.

Все это — в случае если с обоих сторон грамотные, талантливые полководцы. Именно так и разыграется генеральное сражение Иоанна VII с Тимуром.

serGild пишет:

Хотя, конечно, скорее это будут венгры или мамелюки.

Наряд ли. Ни у тех, ни у других нет мобресурса для хорошей, стойкой пехоты. Но если хотите противоядие — можете придумать его сами .

serGild пишет:

Кстати, эта почти непрерывная череда побед над весьма неслабыми противниками выглядит все более подозрительно

Почему непрерывная? У меня и поражения прописаны, и неполные победы, когда мамлюки отходят.

georg пишет:

цитата:

Я не намерен спасать Египет, я намерен устроить его завоевание Византией в конце XV века.

Может, все-таки, в первой половине XV в.? И выйти в Индийский океан на полвека раньше португальцев, чтобы вся их РИ колониальная империя к востоку от мыса Доброй Надежды досталась византийцам?А на Западе перейти к обороне.

georg пишет: > Все это — в случае если с обоих сторон грамотные, талантливые полководцы.

За Тимура в этом плане я спокоен.

georg пишет: > Умный ромейский командующий

Ага

А кто сказал, что он будет умным? Что Тимур, скажем не нанесет удар по армии на марше, не успевшей принять боевой порядок. Все же его армия помобильнее будет. Достаточно ошибки с разведкой и готово.

Напомню еще раз, что Василию Болгаробойце досталась прекрасная армия с привычкой побеждать, опытные начальники (которые его же потом и учили), да и сам, как позднее выяснилось, был неглупым. И тем не менее...

Как говорил мой отец: Делать надо хорошо. Плохо само сделается.

Сейчас Византии просто дико повезло — временщики просто не успели развалить арм. организацию. А в общем, судя по истории империи всегда (почти) найдется задним умом крепкий стратиг, который зевнет очевидное военное правило и обеспечит очередное глобальное поражение, после чего империи придется напрягать все силы, чтобы как то спасти положение.

georg пишет:> Почему непрерывная?

Я писал "почти".

georg пишет:

Получается ничья.
Все это — в случае если с обоих сторон грамотные, талантливые полководцы.

Если с обоих сторон грамотные талантливые полководцы — кочевники создают кольцо окружения (глубокого) и просто не дают византийцам получать продовольствие и воду.

Идеальный пример степной войны — победа ногаев над крымчаками в их походе на астрахань, и русских над турками в последующем походе.

Этот прием в степи не бьется ничем. В более "окультуренных" местах — либо на это не обращают внимания (если противник не использует тактику выжженной земли), либо выделяют аналогичные отряды...

georg пишет:

И в изменившихся условиях — эта легитимация может быстро испарится.

Вы считаете, что власть орды будет сброшена при Донском или Василии????

georg пишет:

В плане экономическом — толку тоже мало. Шелковый путь (я сохранил за ним древнее название, на самом деле не шелк там был главным товаром — его великолепно выделывают и в самой Византии — а пряности, индийские ткани, китайский фарфор и прочее) — погиб безвозвратно с крушением монгольской империи. В сущности с изгнанием монголов из Китая на нем можно ставить крест — позднейшие многолетние войны Минов с монголами закрыли караванный путь на запад.

Вы о чем? До Мандухай и Аблая — какие войны? Мины быстро поставили Монголию под свой контроль...

Тимур, а потом казахи тоже пути спокойным держали.

В РИ затык был западнее — как раз на осколках Золотой Орды.

georg пишет:

для Византии торговый путь через Багадад, восстановленный после того как Увейс Джелаирид навел порядок в Иране несравненно важнее загнувшегося "шелкового".

Насколько я помню между Джеларидами и Византией земли мамлюков. И как сквозь них торговать???

serGild пишет:

Наконец не верю, что за столько лет никто не придумает контрмер. Хотя, конечно, скорее это будут венгры или мамелюки.

Гуситы. Которых после поражения будут нанимать противники Византии если та не подсуетится.

georg пишет:

Ни у тех, ни у других нет мобресурса для хорошей, стойкой пехоты.

Армяне (не киликийские, а араратские). В РИ — прекрасная наемная пехота в то время. Кто их будет здесь нанимать? Это в Азии.

В Европе — Валахия и Трансильвания — тоже пеших наемников много и высокого качества.

georg пишет:

В условиях координации действий Алексия и Византии Москва получает от Мамая те же уступки — снижение дани и великое княжение в вотчину.

Вот нафига это Мамаю???

Чтобы он пошел на снижение дани — необходимо, что он Москву перекупал. Т.е. она изначально поддержала другого (допустим также Мурута).

И если Мамая спонсирует Византия — я не представляю как он на снижение дани пойдет...

georg пишет:

Как "несбиваемые асы" дипломатии, византийцы раздробят силы Орды и попросту создадут предполье — зависимое от Византии государство причерноморских половцев с центром в Крыму, и во главе не с чингизидами, а с потомками Мамая — Кыятами, которые и станут союзниками независимой Московии против Волжских ханов.

Не создадут. Это невозможно. Причерноморское государство, поддержанное Москвой и Византией одновременно автоматически захватывает всю территорию до Урала или Эмбы. А все что восточнее — вассализирует. У него конкурентов просто нет. Орда повторяется (просто уже на вторых ролях).

Андрей Матвеев пишет:

Может, все-таки, в первой половине XV в.?

Сейчас Византию и Египет ожидает длительный период мирных отношений (Византию зело устраивает удобная для обороны граница по Аману), после разгрома Венеции — торговое партнерство, и даже союз против Тимура. Конфронтация возобновится после монополизации Баркуком торговли пряностями. Война же разразится после захвата мамлюками Кипра.

serGild пишет:

А кто сказал, что он будет умным?

Я . Это будет альтернативный Иоанн VII.

serGild пишет:

Я писал "почти".

В сущности на протяжении всех этих кампаний малюки наступали, а византийцы оборонялись, хотя и весьма успешно. Все же завоеванные земли отняты у турок, а не у мамлюков.

Радуга пишет:

Этот прием в степи не бьется ничем.

В степи — да. Но если придется действовать в северном Причерноморье, византийцы поросту не будут уходить далеко от моря или укрепленных баз. Для того чтобы защитить своего крымского вассала — этого достаточно. Если же потребуется наступление — его можно проводить вверх по Дону, опираясь на флот.

Радуга пишет:

Вы считаете, что власть орды будет сброшена при Донском или Василии????

Если Орда распадется — то да. Возможно ли это — спрошу у вас .

Радуга пишет:

Вы о чем? До Мандухай и Аблая — какие войны?

Те самые что вел Чжу Юань Чжан. Подчинили Мины Монголию лишь к началу XV.

Радуга пишет:

Насколько я помню между Джеларидами и Византией земли мамлюков.

Неверно. Увейс завоевал Диярберкр. Византия имеет с Джелаиридами участок общей границы — на верхнем Ефрате.

Радуга пишет:

Армяне (не киликийские, а араратские). В РИ — прекрасная наемная пехота в то время. Кто их будет здесь нанимать?

Византийцы и будут. А после распада державы Тимура — Византия присоединяет всю Армению в границах до Марцикерта.

Радуга пишет:

В Европе — Валахия и Трансильвания — тоже пеших наемников много и высокого качества.

Не слышал ни разу. Валахи выставляли легкую кавалерию, но чтоб пехоту?

Радуга пишет:

Чтобы он пошел на снижение дани — необходимо, что он Москву перекупал. Т.е. она изначально поддержала другого (допустим также Мурута).

Так и будет — в начале. Византия сначала займет весь южный берег Крыма и Мангуп, а потом уже договорится с Мамаем. На тот момент дань уже снижена.

Радуга пишет:

Не создадут. Это невозможно. Причерноморское государство, поддержанное Москвой и Византией одновременно автоматически захватывает всю территорию до Урала или Эмбы.

Коллега, вы считаете, что в этом мире Мамай "захватывает всю территорию до Урала или Эмбы"?

georg пишет:> Византия присоединяет всю Армению в границах до Марцикерта.

А может вассализация? А то у эллинов национализм попер, как бы чего не вышло. Да и не православные они. Начнется принудительная эллинизация и халкидонизация — ответят новым Вардананком и блоком с Грузией, оно империи надо?

Кстати, как сейчас у Грузии дела?