Победоносная Казанская война 1530

Предисловие

В 1530 году русская рать под началом князей Ивана Бельского и Михаила Глинского, после успешных боев с противником подошли к Казани. Городские ворота были открыты, и казанские воины разбежались. Но, вместо того, чтобы занять столицу ханства, Бельский и Глинский проспорили три часа, кому из них первому войти в город, и потеряли удобный случай взять Казань, тем самым успешно завершить очередную Казанскую войну и навсегда покончить с этой занозой на восточных границах Русского государства.

Мало того, увлеченные своим спором, князья даже не озаботились об охране своих тылов: "обозу города гуляя не сомкнуша". Воспользовавшись этим, казанцы захватили гуляй-город и 70 пищалей (по Казанской истории – 7 пушек). При этом погибли видные воеводы: князь Фёдор Лопата Васильевич Оболенский (возглавлял передовой полк судовой рати), князь Иван Осипович Дорогобужский и ещё несколько военачальников. Только после этого русские воеводы приступили к интенсивному обстрелу Казани. Но было уже поздно – взять Казань не удалось.

А ведь не возникни сей злополучный спор между военачальниками, то Казань гарантировано была бы захвачена и история государства Российского могла коренным образом измениться. Например, в случае занятия русскими Казани в 1530 году Россия почти на четверть раньше, чем в реальной истории, обезопасила свои восточные границы, как лишив казанских татар возможности совершать регулярные набеги на русские земли, так и поставив дополнительный заслон на пути Ногайской орды. Кроме того, более ранний захват Казани приведёт к тому, что Русское государство гораздо раньше двинется на юг и займёт Поволжье и Астрахань. Что, в свою очередь, толкнёт Россию на более раннюю попытку атаковать Крым, и более ранняя неудача на этом поприще остудит некоторые горячие головы, благодаря чему Иван IV после начала войны с Ливонией сможет сконцентрировать свои силы на северо-западном направлении (не отвлекая их, в отличие от реальной истории, на юг), что позволит завершить разгром Ливонии до того, как соседние государства "раскачаются" для вмешательства, дав России возможность избежать долгой Ливонской войны, имевшей для страны столь катастрофические последствия. Что, само собой, кардинально меняет дальнейший ход русской истории. Ведь это не только даёт России порты на Балтике на полтора столетия раньше, чем в реальной истории, но и отсутствие тяжёлой и затяжной Ливонской войны приведёт к тому, что не будет таких её отрицательных явлений, как голод, повальное разорение крестьянского и дворянского сословий, массовое бегство "тяглого" населения на окраины, что в последствии привело к административному закреплению крестьян к земле и появлению т.н. крепостного права.

Более того, в сложившейся ситуации совершенно иную судьбу может иметь сватовство Ивана IV к сестре польского короля. В реальной истории, после кончины летом 1560 года своей жены Анастасии, царь просил руки Екатерины Ягеллон. Сам Сигизмунд II Август был не против этого брака, но, к сожалению, стороны не сошлись в цене (в основном из-за Ливонии) и планируемый брачный союз не состоялся. Но тут, скорее всего, будет иначе и Екатерина станет женой Ивана IV. Соответственно, это сильно повышает шансы русского царя на выборах короля Польско-Литовского государства после смерти Сигизмунда II в 1572 году, что делает вполне реальной популярную в те времена идею объединения России, Польши и Литвы в единое славянское государство. Что окончательно изменит расклад сил в Восточной Европе и мировая история пойдет совершенно иным путём.

Итак, как это могло бы быть:

Часть I

Заря на Востоке

Весной 1530 года начавшиеся успешно для Русского государства переговоры с Казанью неожиданно оборвались. Как сообщают русские летописцы, казанский хан Сафа-Гирей не выполнил условий присяги (шерсти) и "срамоту учинил велику" русскому послу Андрею Пильемову. Поэтому отправленный с новой дипломатической миссией в Казань князь Иван Фёдорович Палецкий был задержан в Нижнем Новгороде. На повестку дня вновь стал вопрос об окончательном присоединении к России Казанского ханства. В конце апреля-начале мая 1530 года начался третий (за время правления Василия III) большой поход русских войск на Казань. Как и во время прежних походов посланы были две рати. Судовую рать возглавили князья Иван Фёдорович Бельский и Михаил Васильевич Горбатый-Шуйский (последний с войсками из Новгорода), конную – князь Михаил Львович Глинский.

Момент для начала похода был выбран удачно. Ни Турция, занятая своими европейскими делами, ни Крым, раздираемый междоусобиями, не могли прийти на помощь казанскому хану. На западе, в начале 1530 года молдавский господарь Пётр Рареш начал войну с Польшей за обладание Покутьем, которое было уступлено Польше в 1505 году Богданом III. Зимой 1530 года Покутье было занято с помощью местных жителей молдавскими войсками, в результате чего польскому королю и литовскому великому князю Сигизмунду I было не до конфликта со своим восточным соседом. Однако некоторые меры казанцы все же приняли. Они добились помощи части ногайцев (отряд мурзы Ших-Мамая) и астраханцев (отряд мурзы Алыша). Около реки Булака, под Казанью, сооружён был деревянный острог, окружённый рвами. Он должен был прикрывать Казань от русских войск. 10 июля (по разрядам – 12 июля) рати Бельского и Глинского соединились близ Казани.

Основные силы татар и черемисы находились внутри острога. Однако войскам князя Ивана Фёдоровича Овчины Телепнёва-Оболенского (сначала командовал полком правой руки, затем передовым полком конной рати) в ночь на 14 июля удалось овладеть острогом. При этом погибло, по преувеличенным данным Казанского летописца, до 60 тыс. казанцев и ногаев. С русской стороны потери были минимальны (по крайней мере русские летописцы не удостоили их внимания), но был тяжело ранен князь Иван Бельский (в реальной истории не пострадал), из-за чего командование русской армией временно сконцентрировалось в руках одного князя Михаила Глинского, который не будучи занят спором о первенстве с Бельским воспользовался тем, что "город стоял часы три без людей, люди все из города выбежали, а ворота городные все отворены стояли" вошёл в Казань.

Сразу же после взятия Казани перед русскими правительством встал вопрос о том, что делать с захваченным краем. Ранее великие князья Московские и всея Руси ограничивались посажением там вассальных ханов, но предыдущая практика показала, что этот метод удержания контроля над Средним Поволжьем крайне неэффективен. Посаженные в Казани русскими ханы либо свергались противной стороной (ориентированной на Крым или Ногайскую орду), либо сами переходили в стан врагов Москвы (как, например, это было с ханом Мухаммед-Эмином). Таким образом единственным выходом из сложившейся ситуации для русского правительства оставалось заменть хана русским наместником и произвести присоединение к Русскому государству Казанского хана.

По первоначальному плану, выработанному в Москве совместно с казанскими послами, принесшими от имени казанцев Василию III присягу на верность, будущее устройство Казанского ханства под властью русского государя мыслилось вполне автономным и предполагалось сохранение в Казани прежней администрации, причём назначенному русским наместником князю Михаилу Глинскому предоставлялось право назначений и увольнений – он определял, кто из казанцев должен находиться на службе в Казани, кто на службе по деревням, и кто удалялся в отставку в свои поместья. За Казанью сохранялась некоторая самостоятельность в финансовом отношении – казной распоряжался наместник, а не центральное русское правительство Русского государства. Единственный пунктом договора между русскими и казанской знатью, в лице князей Булата Ширина и Кичи-Али, ограничивавшим автономию местной администрации было предоставление прерогативы наделения землями не наместнику, а самому великому князю, который в своём титуловании именовался отныне и царём Казанским.

В общем, присоединение ханства к России, на первых порах, сводилось к установлению личной унии между обоими государствами, с сохранением в неприкосновенности внутренней организации Казанского ханства; всё сводилось к замене хана русским наместником, назначавшимся великим князем из числа русских людей, и к осуществлению основных пожеланий русского правительства – вечного мира между обоими государствами и уничтожению христианского рабства.

Важнейшие сторонники низвергнутого хана – сибирский князь Раст, аталык Али-Шахкул и другие, были казнены. Сам Сафа-Гирей был объявлен лишённым престола и вместе с женой бежал к её отцу мурзе Ших-Мамаю.

Взятие Казани вызвало в Москве всеобщее ликование, усиленное ещё и тем, что, вскоре, 25 августа 1530 года, супруга великого князя Василия III родила долгожданного наследника престола, наречённого Иваном.

Однако не все радовались появлению у Василия III сына. Рождение наследника престола было сильным ударом по честолюбивым замыслам следующего по старшинству брата великого князя Юрия Ивановича Дмитровского. Отношения между братьями обострились. В отличие от младшего брата, князя Андрея Ивановича Старицкого, Юрий даже не был на крещении своего племянника. Поэтому Василий III счёл необходимым нанести удар по тем силам, которые поддерживали князя Юрия. Особую опасность представляли потенциальные союзники дмитровского князя на восточных и южных рубежах России. Тем более, что с падением столицы борьба в бывшем Казанском ханстве не закончилась.

В сентябре, после того как большая часть русского войска покинула этот край, чуваши и черемисы на дороге из Казани в Васильсурск убили много русских гонцов, купцов и людей, сопровождающих обозы с казёнными грузами. Русское правительство получив донесение о неприязненных действиях отвечало террором: приказано было сыскать участников нападения и всех повесить. Розыск быстро дал результаты. В Васильсурск было приведено 74 схваченных чувашских разбойников; все они были повешены, а имущество их передано пострадавшим. Неспокойно было и около Казани, в окрестностях которой развелось несколько разбойничих шаек. Но Глинский послал против них служилых татар; они взяли в плен 38 человек, которые были казнены русским наместником.

Первоначально русское правительство недооценивало сложившееся положение. Оно считало край окончательно присоединенным к России и приступило к выполнению своих административных обязанностей, которые сводились, прежде всего к собиранию податей. И вот тут-то проявилась разница между прежними ханскими властями и новыми русскими. Хотя сам размер налагаемых податей остался прежний, но подход к их сбору оказался отличным. Если в прошлые годы население привыкло недоплачивать налоги, а сидящие в Казани ханы, сильно зависимые от благорасположения местной земельной аристократии, предпочитали закрывать на это глаза, то с приходом новых властей, мытари стали взыскивать подати по полной, решительно пресекая попытки уйти от положенных платежей. Что, понятное дело, не могло понравиться местному населению. И если сначала в окрестностях Казани "ясаки собрали сполна", то в феврале 1531 года обнаружилось, что "казанские люди луговые ясаков не дали" и сборщиков убили. Вслед за убийством сборщиков ясака луговые черемисы собрали значительный воинский отряд, привлекли на свою сторону также приказанских черемис и впоследствии вторглись на Арскую сторону. Луговые и арские люди "соединачилися вси с одного и стали на Высокой Горе у засеки", в 15 верстах от Казани. Михаил Глинский отправил из Казани к Высокой Горе отряд казаков и отряд пищальников, общей численностью около 1000 чел. Однако "порознилися розными дорогами стрелцы и казакы, и пришли на них арьскые и луговые люди да их побили на голову пол-400 стрелцов да пол-500 казаков". После чего повстанцы покинули находившееся в опасной близости от Казани укрепление, и обосновались в большой крепости в верховьях реки Меши в 70 верстах от Казани, "хотяше тут отсидетися". Здесь к луговым и арским людям присоединились повстанцы из Побережной стороны и Мешинская крепость стала играть роль временной столицы возрождаемого Казанского ханства. Повстанцы вскоре стали контролировать все Левобережье, за исключением Казани, где все еще находился сильный русский гарнизон, продолжавший, несмотря на осаду, поддерживать связь с метрополией.

Воспользовавшись возникшим в бывшем ханстве недовольством вернулся во главе отряда и двух сотен ногайских всадников Сафа-Гирей, вокруг которого стали собираться шайки мятежников. Но попытка Сафа-Гирея захватить Казань провалилась. Часть казанской знати вступила в переговоры с бывшим ханом, готовясь сдать ему город. Но заговор был раскрыт. Наместник пригласил заговорщиков на пир во дворец и сохранившие верность русским татары произвели во время пира резню; успевшие выскочить во двор были убиты русскими бойцами, окружившими дворец наместника. Убийства были произведены также и в частных домах. Всего в течение двух дней было убито 70 человек. Многие успели бежать к Сафа-Гирею.

Не останавливаясь на достигнутом, повстанцы предприняли попытку завлечь на свою сторону горных людей. В феврале 1531 года "приходили на Горнюю сторону арьские люди и луговые". Против них был послан воевода Фёдор Лопата Васильевич Оболенский с детьми боярскими и отрядом горных людей. Казанцы одержали победу; стремительно маневрируя на лыжах ("на ртах") на сильно заснеженной местности, они неожиданно напали с разных сторон на войско князя Фёдора Оболенского и в итоге "самого Фёдора жива взяли, да 36 сынов боярьскых убили да боярьскых 50 человек да 170 человек горных людей убили, а живых взяли 200 человек". Дальнейшая судьба князя Оболенского была трагической. Отказавшись вернуть его даже за выкуп, спустя два года повстанцы убъют его.

Сам Сефи-Гирей собрав отряд в несколько тысяч, хозяйничал на Волге выше Казани и прервал сообщение между ней и Васильсурском. Поскольку столицу края твёрдо удерживал Глинский, то Сафа-Гирей избрал центральным местом своего пребывания Чалымскую крепость, построенную на правом берегу р. Волги, на высокой Сундыринской горе (близ с. Малого Сундыря, в 15 верстах ниже г. Козьмодемьянска), расположенной в 160 верстах от Казани вверх по течению Волги, которая и стала его временной столицей.

Пользуясь тем, что Москва еще не успела направить в Казанский край дополнительные силы, продолжали развивать свой успех и не только взяли в осаду Казань и Васильсурск, но также стали делать вторжения за пределы бывшего ханства. Как писал современник, казанцы "не токмо на град Казанъский приходяще с великих лесов, но и на землю Муромскую и Новагорода Нижнего наезжают и пленят", что "в оной земле грады новопоставленные, некоторые же и Руской земле, в осаде были от них".

Но на этом успехи мятежников и закончились. Надежды Сафа-Гирея на помощь своих родственников не оправдались. Хотя в феврале 1531 года крымские татары совершили набег "на тульские и одоевские места", но никаких серьезных акций против России крымский хан Сеадат-Гирей, несмотря на нажим турецкого султана, предпринять не мог. У него снова произошёл разрыв со своим мятежным родичем Исламом-Гиреем, которого летом 1531 года взяли себе на царство астраханцы.

Ногайский мурза Ших-Мамай тоже не смог поддержать своего зятя. К 1530 году правитель Ногайской орды бий Саид-Ахмед утратил какое либо влияние и между сильнейшими мурзами (Ших-Мамай, Юсуф, Урак, Кул-Мухаммед и пр.) началась борьба за власть. Постарались и русские дипломаты заключившие союз с пользовавшимся большим влиянием среди ногайцев мурзой Юсуфом.

Благодаря этому русское правительство смогло сконцентрировать на востоке крупные силы. К выполнению военной программы русское правительство приступило ранней весной 1531 года, когда после ледоходного сезона, вниз по Вятке двинулась флотилия Ивана Телепнёва-Оболенского, а вниз по Волге были отправлены войска во главе с Иваном Воротынским. Вскоре обе группировки соединились и взяли под свой контроль речные переправы на Волге, Каме и Вятке. Таким способом они отсекли повстанцев от своих сторонников из Горной стороны и Ногайской орды. Иван Телепнёв-Оболенский также принял ряд карательных мер: "... побивал на перевозех во многих местах казаньскых и ногайских людей, а живых в Казань к воеводам прислал в все лето 240 человек".

Одновременно с этим было решено усилить волжский путь рядом новых крепостей, которые должны были обезопасить сообщение между Москвой и Казанью. Внутри России была произведена заготовка строительных материалов для постройки крепости при устьи Свияги, и весной лес был сплавлен по Волге. Кроме того, был двинут отряд касимовских татар "полем" на Волгу ниже Казани, чтобы они, сделав на Волге суда, пошли вверх по Волге "воевати казанских мест" и соединились бы с русским войском в Свияжске.

Район военных действий охватил почти всю территорию, населённую казанскими татарами – на 250 верст вверх по Каме. Русские отряды беспощадно опустошали мятежный край. Они шли от селения к селению, уничтожая всё на своём пути, сжигая деревни, отбирая скот, уводя жителей в плен, лишая восставших материальной базы. Положение повстанцев осложнялось ещё и тем, что не все жители бывшего ханства примкнули к мятежу. Многие татары сохраняли верность новым властям, а жители Горной стороны и вовсе часто принимали активное участие в карательных акциях направленных против восставших. Во многом это объяснялось тем, что местное население получило трехгодичное освобождение от ясака и надежду на политическую стабильность, защиту и законность, поэтому жизнь под властью русского царя показалась им более привлекательной, чем в составе Казанского ханства. Но также, главным аргументом, заставлявшим основную часть горных людей сохранять лояльность, была реальная угроза новых опустошительных вторжений русской армии. По замечанию историка Василия Дмитриевича Димитриева, горные люди выдержали свое обязательство быть верным России "и тем самым избавили себя от массового уничтожения". Тем не менее, среди горных людей были активные участники сопротивления; правда, их было немного, и они старались действовать скрытно. Обычно, как сообщает летописец, повстанцы из Горной стороны вливались в отряды арских и луговых людей и участвовали в блокировании стратегически важных коммуникаций: "А ис Казани проезда было мало, полны многими людьми и зиме, и лете, а немногих людеи, и оне часто побивали их, луговая черемиса да горняя с ними украдом".

Посланных в мае войск было вполне достаточно, чтобы удержать Казань и закрепится на р. Свияге, и недостаточно, чтобы вести широкомасштабные карательные операции. В течение всей второй половины 1531 года наблюдалось относительное затишье. А к сентябрю 1531 года завершилась подготовка крупной карательной экспедиции. Три полка вышли из Нижнего Новгорода в конце ноября. В Свияжске и Казани к ним присоединились местные воеводы; в состав русских войск также вошли касимовские и мещерские татары и мордва, а также служилые татары. Всего русская рать насчитывала в своих рядах более 30 тысяч воинов. Арские, луговые и побережные люди смогли выставить против нее 15-тысячное ополчение, предпочитавшее действовать полупартизанскими методами. Русские воеводы, зная тактику повстанцев, разделили свое войско на три войсковые группы. Основная, наиболее многочисленная группировка, продвигалась по Арской дороге "на Арской и к Нурме и на Уржум". Вторая группировка была отправлена на Луговую сторону за Ашит и Илеть. Третья группировка действовала на Побережной стороне. Состоялось около двадцати сражений, и "головы з детми боярскими их побивали везде". Русским удалось захватить Высокую Гору, Арск и город на Меше. Сравнительно сильное сопротивление оказали лишь защитники Мешинского городка, но в конце концов "город на Меше сожгли и людей в них, немногих застав, побили, а иные из него выбежали, и окрестные тут села все повыжгли и людей повыбили и город до основания разорили". В это же время пал городок Малмыж на реке Вятке, являвшийся резиденцией местного марийского князя. Карательная операция русских войск длилась четыре недели, "а война их была от Казани и по Каму, а от Волги за Ошит и за Оржум и на Илит и под Вятьские волости, от Казани вверх по Каме пол-300 верст, а от Волги к Вятке поперег 200 верст". Погибло более 10 тысяч повстанцев и русские "взяли языков счетных людей шесть тысеч, а всякого полону взяли пятнадцать тысечь". Один из современников так сообщает о результатах операции: "... мало что их осталось... И что их было осталося, те покоряшеся нам".

Однако Луговая сторона не стала изъявлять своей покорности – к воеводам с повинной прибыли представители только Арской и Побережной сторон "...и за всю Арьскую сторону и Побережную добили челом, что им государю дань давать и от Казани неотступным быти и до своего живота; и на том въеводам правду дали. И многые люди у въевод были и правду давали, арские и побережные, все без выбора".

К концу марта – началу апреля 1532 года русские полки вернулись "во отечество со преславною победою и со многими корыстьми". В Москве Василий III наградил участников похода медалями из золота и различными ценными подарками.

Результаты зимней кампании 1531-1532 гг., в целом устраивали русские правительственные круги. Значительная часть арских и побережных людей отошла от участия в повстанческом движении, присягнула русскому государю и заплатило подати, многие даже стали сотрудничать с новой властью. Но, с другой стороны, не была решена проблема подчинения Луговой стороны, являвшейся главным очагом сопротивления. По существу русские войска погасили только очередную, правда, наиболее мощную волну повстанческого движения. Сам мятеж не погас и будет бушевать в Среднем Поволжье ещё два года.

Одновременно с подавлением казанского мятежа Василий III старался "укрепить вертикаль власти" собственно на Руси. После рождения наследника престола активизировались силы, недовольные ростом великокняжеской власти. С ними, а также с теми, кто так или иначе содействовал упрочению позиции врагов русского государя, решено было покончить.

11 мая 1531 года началось заседание церковного собора по делу видного идеолога "бояр м княжат" Вассиана Патрикеева (в миру, до пострижения, князь Василий Иванович Патрикеев). В 1525 году он вместе с Максимом Греком выступил против развода Василия III с Соломонией Сабуровой и последующего брака великого князя с Еленой Глинской. Но несмотря на это, он ещё некоторое время пользовался расположением Василия III. Однако после рождения наследника престола всякие разговоры о каноничности второго брака великого князя приобретали особую опасность – они по существу означали отрицание законности и наследника престола. В таких условиях от неугомонного Вассиана "возбранявшего" Василию III женитьбу на Елене Глинской лучше было отделаться. Князю-иноку было предьявлено несколько обвиненией, в том числе и ереси. После чего он был признан виновным и сослан в Иосифо-Волоколамский монастырь.

Расправившись с Вассианом, Василий III решил ещё более укрепить положение сына-наследника. 5 февраля 1531 года с князя Фёдора Михайловича Мстиславского взята была вторая крестоцеловальная запись. Князь Фёдор, которого до рождения сына Василий III, возможно, прочил в наследники престола, предпринял неудачную попытку бежать в Литву, добрался до Можайска, но был схвачен. Трудно сказать, чем вызвался этот побег: то ли князь Фёдор потерял надежду на наследование русского престола и решил отъехать, то ли боялся возможного преследования со стороны Василия III, ставшего недавно счастливым отцом. Во всяком случае отделался князь Фёдор Мстиславский сравнительно легко. Он принёс присягу верности Василию III, в которую был внесён пункт о службе и сыну великого князя Ивану.

15 августа 1531 года (на Успеньев день) присягу русскому государю, Елене Глинской и наследнику Ивану принесли также новгородцы.

Торжественное принесение присяги наследнику связывало княжение Василия III с правлением его отца. Ведь и сам Василий при Иване III получил титул новгородского князя. Тот же смысл, что и присяга новгородцев, имело составление новой докончательной грамоты Василия III и его брата Юрия, весь пафос которой состоял в том, что князь Дмитровский отказывался от претензий на великокняжеский престол и приносил присягу на верность не только Василию III, но и его сыну. Аналогичное докончание составлено было и с князем Андреем Старицким (вторым братом великого князя).

Одновременно с этим предпринимались усилия по укреплению западных рубежей. 1 октября 1531 года великокняжеские наместники в Новгороде и Пскове заключили новое двадцатилетнее перемирие с Ливонией. А 17 марта 1532 года Василий III принимал в Кремле литовское посольство Ивана Богуславича Сапеги, которое прибыло для обсуждения русско-литовских отношений в связи с тем, что в конце года истекал срок шестилетнего перемирия между Литвой и Россией.

После того как из-за "спорных речей" стороны не смогли договориться о заключении вечного мира, встал вопрос о перемирии. И здесь стороны выступили с разными предложениями. Литовская сторона, втянутая в войну с Молдавией, хотела заключить с Россией длительное перемирие (на пять лет) и настаивала на уступке ей Чернигова и Гомеля с волостями или во всяком случае одного Гомеля. Русские представители отвергали всякие территориальные претензии литовцев и соглашались продлить перемирие только на основе уже существовавшего соглашения. Но в отличие от реальной истории, русское правительство из-за казанского мятежа само, не меньше чем литовцы, нуждалось в мире на своих западных границах и потому согласилось продлить перемирие с 25 декабря 1532 года ещё на просимые пять лет (в реальной истории всего на один год).

Укрепив таким образом своё положение и имея спокойный тыл на Западе, Василий III мог заняться делами бывшего Казанского ханства, где летом 1532 года возобновилось восстание. В августе 1532 года в Москву от казанского наместника князя Михаила Глинского поступило сообщение, "что посылали ис Казани на луговых изменников князей казанскых... и всех арских и побережных людей с нагорною, смотрити их службы". Так, наместник, следуя имперскому принципу "разделяй и властвуй", пытался привести в повиновение луговых черемисов руками только что присягнувших татар, южных удмуртов, приказанских "чувашей", а также горных людей. Русская администрация рассчитывала тем самым, во-первых, нанести поражение луговым людям, но при этом сберечь собственные силы, во-вторых, испытать на верность новых подданных, в-третьих (в идеальной перспективе), деидеологизировать, деморализовать лугомарийских повстанцев, показать им всю бесперспективность и губительность дальнейшего сопротивления, вынудить их к подчинению. Однако русская администрация просчиталась. "Казанцы солгали, великому князю государю изменили, на изменников не пошли, сложася с ними, да тех арьскых людей черных, которые государю прямы, побили многых, и на Каме рыболовей побили, и к городу х Казани приходить почали на сенокосов".

Однако восставшей луговой черемисе и примкнувшим к ним "изменникам" не удалось привлечь на свою сторону все население Арской и Побережной сторон. Значительная часть арских и побережных людей пошла на сотрудничество с русской администрацией, причем не только из-за опасения навлечь на себя новые карательные походы. Определенную роль тут сыграло введение прямого ясака непосредственно в государственную казну в ущерб суюргальному праву казанской аристократии и в пользу ясачного населения. Жестокое обращение участников движения сопротивления со сторонниками Москвы из числа "арьских людей черных" лишь усиливало противоречия и способствовало дальнейшему развитию элементов социального конфликта.

В октябре 1532 года в Москву поступило сообщение, что казанские воеводы посылали "на изменников" крупные силы "жильцов казанских с новокрещёнными". Повстанцы потерпели очередное поражение, многие их руководители были взяты в плен и казнены. Карателям помогали верные правительству арские и побережные люди. Они вылавливали "многых татар, которые не прямили государю, да иных сами побивали, а иных к воеводам приводили да сами резали их и побивали перед воеводами; и побили их того осению тысящу пятьсот щездесят именных людей, князя да мырзу да сотного князя да лутчего казак". Повстанческие силы Арской и Побережной сторон были практически обезглавлены. Вскоре "арские и побережные люди все укрепилися у государя и ясакы все сполна поплатили".

Но Луговая сторона не покорилась и на этот раз. Как утверждает один из современников тех событий, в рядах повстанцев Луговой стороны насчитывалось около 20 тысяч воинов, отличавшихся крайней жестокостью. Мятежники предпочитали действовать небольшими мобильными группами и избегали вступать в крупные открытые сражения, ибо им противостояли более многочисленные, лучше вооруженные и организованные русские войска, которым нередко помогала мощная татарская конница.

Осенью 1532 года, когда завершилась операция против восставших на Арской и Побережной сторонах, Сафа-Гирей продолжал нападать на коммуникации русских. Казанские воеводы доносили: "... а царь Сафа-Гирей с товарыщи в город не пошли и воруют по-старому на Волге, приходя на суды".

В течение всей осени 1532 года готовился крупномасштабный поход русских войск "на кокьшашскую черемису". Полки набирались в различных областях Руси и концентрировались во Владимире, Галиче, Устюге Великом, Перми и на Вятке. К русским войскам присоединялись касимовские и служилые татары, темниковская мордва. Поход возглавили князь Фёдор Мстиславский и дворецкий Казанского дворца Михаил Юрьевич Захарьин.

Операция на Луговой стороне развернулась зимой 1532-1533 гг. Основные силы русских войск спустились вниз по Волге, а затем продвинулись вглубь марийских улусов, к верховью Малой Кокшаги и расположились становищем в волости Ошле. Здесь к ним присоединились полки из Галича. Галичский воевода доложил Мстиславскому и Захарьину, что он "ходил по многим волостем и воевал", опустошая селения по Ветлуге и Рутке, что "приходила пешая черемиса на лесу на сторожевой полк на князя Ивана Токмакова, и князь Иван, дал бог, их побил на голову". Разделившись на несколько групп, русские войска разбрелись по всей Луговой стороне, и "была война в волостях в Шумурше да в Хозякове да в Ошли да в Мазарех в обоих да в дву волостех во Оршах, в Малой да в Болшой, да в Биште да в Кукшули, в Сороке, Куншах да Василукове Белаке да Сафа-Гиреевы волости да Килееву волость да Кикину волость да Кухтуял Кокшах, в Болшой да в Малой, и волость Сызаль да Дмаши да Монам да Кимерчи да Улыязы; и в тех волостях от воевод война была и многих людей поимали и побили, и были на Луговой стороне в войне две недели да вышли на Волгу, да х Казани ходили и назад шли Волгою же".

Но несмотря на громадные жертвы и разрушения, луговые и северо-западные повстанцы не прекратили борьбу. В первую очередь, мятежники предприняли попытку привлечь на свою сторону арских людей. В феврале 1533 года, сразу же после ухода русских войск, они "приходили на Арскую сторону войною". Однако прежние союзники оказали им мощное сопротивление: "... арьские люди, остроги поделав, от них отбилися, а с ними в острозех были стрелцы великого князя, ис пищалей побивали многих луговых; а луговые воевали села татарские и пошли на Луговую". А пока повстанцы действовали на Арской стороне, вглубь Луговой стороны неожиданно вторглись горные люди. Это был лыжный военный отряд в 700 человек, которые "людей побили и в полон поимали и животину побили и пришли, дал бог, здорово".

В общем, начало 1533 года для России было вполне удачным. Население Среднего Повожья было подавлено обрушившимися на него репрессиями и, как казалось, утихомирилось. В Крыму продолжалась усобица между Ислам-Гиреем и его родственниками, благодаря чему можно было не опасаться набегов крымцев на южные рубежи Русского государства. С Литвой сохранялся мир и польский король и литовский великий князь Сигизмунд I более боялся нарушения перемирия со стороны русских, чем мечтал разорвать его сам. Правда в пограничных районах русские и литвины регулярно ходили в набеги на сопредельные территории, ведя войну на местном, так сказать, уровне. Но это давно воспринималось как обыденность и мало кто обращал на неё внимание. Разве что каждая из сторон тщательно фиксировала все эти стычки дабы при случае упрекнуть противника в "кривде" и нарушении перемирия.

В этих условиях 2 февраля 1533 года в Москве в хоромах великого князя состоялась праздничная церемония. Великий князь женил своего младшего брата Андрея на Ефросинии, дочери князя Андрея Хованского. Событие было знаменательное. Будучи долгое время сам бездетным, Василий III, очевидно, запрещал своим братьям вступать в брак, боясь перехода династических прав к боковым ветвям князей московского дома. Только после того как у него самого родилось уже два сына (30 октября 1532 года Елена Глинская родила второго сына, названного Юрием), то есть когда судьба династии была обеспечена, он дозволил вступить в брак князю Андрею Старицкому.

Казалось ничего не предвещало скорого несчестья. Разве что в августе крымцы по приказу турецкого султана пошли в набег на Рязань, но узнав о приближении русской армии повернули назад. Чтобы еще более обезопасить дороги между Казанью и Москвой и усилить контроль над Горной стороной и примыкающей частью Луговой, русские в июне 1533 года начали возведение крепости Чебоксары "на Волге на устье Чебоксарки речки для чебоксарския черемисы". На годование были оставлены четыре воеводы.

Весной-летом 1533 года не было крупных сражений между войсками Василия III и участниками сопротивления. Но уже 8 сентября был составлен разряд очередного зимнего похода, имевшего целью «воевать луговой черемисы». Возглавили операцию князья Михаил Михайлович Курбский и Иван Михайлович Троекуров. К полкам, прибывшим из центральных районов Русского государства, присоединились войска из Казани во главе с Иваном Никитичем Бутурлиным и из Свияжска под руководством князя Ивана Михайловича Гагарина. В течении короткого времени они опустошили громадную территорию – 22 волости и уничтожили несколько десятков селений. Взятые в плен, в количестве нескольких тысяч, были все казнены.

В сентябре же месяце в Москве состоялась казнь многих москвичей, смолян, костромичей, вологжан, ярославцев и жителей других городов за подделку монеты. Назревала необходимость в денежной реформе, которая и была проведена через несколько лет (в 1535-1538 гг.). Но в конце сентября 1533 года произошло несчастье. Во время поездки на Волок великий князь Василий III заболел (предположительно периоститом). Лекари оказались бессильными и с каждым днём Василию III становилось всё хуже и хуже. Почувствовав приближение смерти великий князь приступил к формированию опекунского совета, в который включил своего младшего брата удельного князя Андрея Ивановича Старицкого и шестеро бояр: кн. Василия Васильевича Шуйского, кн. Ивана Васильевича Шуйского, кн. Михаила Львовича Глинского, Михаила Юрьевича Захарьина, Михаила Васильевича Тучкова и Михаила Семёновича Воронцова. Введя этих лиц в круг своих душеприказчиков Василий III, по всей видимости, надеялся с их помощью оградить трон от покушений со стороны могущественной аристократии. Разделение Думы на части и противопоставление "семибоярщины" прочей Думе должно было ограничить её влияние на дела управления. Со временем, в реальной истории, "семибоярщина" выродилась в орган магнатской олигархии. Но в момент своего учреждения она была сконструирована как правительственная комиссия, призванная предотвратить ослабление центральной власти. Избранные советники должны были управлять страной и опекать великокняжескую семью в течении двенадцати лет, пока наследник не достигнет совершеннолетия.

Позаботившись таким образом о судьбе своего старшего сына в ночь с 3 по 4 декабря 1533 года великий князь всея Руси Василий III Иванович скончался, передав бразды правления в руки назначенных им опекунов, стараниями которых трёхлетний Иван был коронован без всякого промедления, несколько дней спустя после кончины отца, дабы упредить возможный мятеж удельного князя Юрия Дмитровского. В течении двадцати пяти лет Юрий примерялся к роли наследника бездетного Василия III. После рождения наследника в великокняжеской семье удельный князь, видимо, не отказался от своих честолюбивых планов. Опекуны опасались, что Юрий попытается согнать с престола малолетнего племянника. Чтобы предотвратить смуту, уже 11 декабря 1533 года, то есть через неделю после смерти Василия III, согласно решению, принятому Думой, "поимали" князя Юрия Ивановича. Брошенный в темницу, он прожил в заключении три года и умер "страдальческой смертью, гладою нужею". Иначе говоря, его уморили голодом.

Предлогом для ареста Юрия и ликвидации Дмитровского удела явилось его предложение князю Андрею Шуйскому "отьехать" в Дмитров, то есть перейти к князю Юрию на службу. Однако даже ближайшие родичи Шуйского – князья Горбатые-Шуйские отказались его поддержать. Дмитровский князь не имел хоть сколько-нибудь серьезной опоры в среде русской знати. Даже его брат Андрей на данном этапе поддержал Елену Глинскую и малолетнего Ивана IV боясь усиления дмитровского князя.

Но правление "семибоярщины" оказалось недолгим. Передача власти в руки опекунов вызвала недовольство остальных членов Думы, которых назначенные покойным великим князем душеприказчики фактически отстранили от власти. Из-за чего между ними и руководителями Думы сложились напряженные отношения. Польские агенты живо изобразили положение дел в Москве после кончины Василия III: "Бояре там едва не режут друг друга ножами; источник распрей – то обстоятельство, что всеми делами заправляют лица, назначенные великим князем; главные бояре – князья Бельские и Овчина – старше опекунов по положению, но ничего не решают".

Положение осложнялось ещё и отсутствием единства среди душеприказчиков. Первоначально в опекунском совете главенствовал Михаил Глинский. Но очень скоро, опираясь на большинство в Думе (из двенадцати человек входящих в Думу накануне кончины Василия III семеро, так или иначе, были связаны с семейством Шуйских) князья Василий и Иван Шуйские оттеснили Глинского на задний план. Польский жолнёр Войцех, покинувший Москву 3 июля 1534 года, сообщал, что "всею землею справуют" князь Василий Васильевич Шуйский, Михаил Васильевич Тучков, Михаил Юрьевич Захарьин, Иван Юрьевич Шигона Поджогин и Михаил Львович Глинский, но последний не имеет никакого влияния.

А вскоре Шуйские нашли и благовидную причину вообще убрать Глинского из Москвы. В феврале 1534 года Сафа-Гирей сумел привлечь на свою сторону все Левобережье. В летописях указано: "Арские люди и побережные государю изменили и стрелцов побили, которые у них были на береженье в посылке с Сафа-Гиреем". Главной причиной повторного присоединения арских и побережных людей к повстанческому движению стал рост произвола и злоупотреблений чиновных и служилых людей. Тем более, что сменивший Глинского на посту казанского наместника князь Борис Иванович Горбатый-Шуйский отбросил в сторону политику "кнута и пряника" своего предшественника и пытался замирить край "железом и кровью". Но добился лишь обратного результата. Даже казалось бы замиренные жители Среднего Поволжья вновь начали браться за оружие. В результате чего весной 1534 года мятеж в Казанской земле разгорелся с новой силой. И князя Михаила, как "специалиста по проблеме" вновь назначили главным воеводой и наместником казанским. В апреле месяце русские под начальством Глинского открыли военные действия против Чалымского городка. Мощная крепость была взята, после чего перевес окончательно перешёл на сторону русских, и борьба казанцев за независимость становилась уже безнадёжной. В мае русские разбили повстанцев в Арской земле – Михаил Глинский снова "опустошил все Арские места, побил многих людей, пленных вывел безчисленное множество". В одной из стычек погиб хан Сафа-Гирей, из-за чего мятежники лишились своего предводителя и окончательно распались на отдельные мелкие шайки. После разгрома Сафа-Гирея русские войска перехватили инициативу. В первую очередь, они стали действовать на Арской и Побережной сторонах, поскольку только таким образом можно было разблокировать и обезопасить Казань. В отличие от предыдущих военных кампаний, против повстанцев были брошены не крупные соединения, сформированные в центральных районах Русского государства, а мобильные группы составленные из местных русских гарнизонов и верных русскому великому князю представителей поволжских народов ("новокрещенов и татар").

В июне было предпринято общее наступление казанского гарнизона во главе с Михаилом Глинским и свияжского во главе с Иваном Салтыковым в северном направлении, "за Арьское, за Ошит и за Уржум и к Вятке. И не доходили до Вяткы за пядесят верст и воевали безчислено много и полон имали, женъкы да робята, а мужиков всех побивали". Силы казанцев были окончательно истощены и сломлены. Только на Луговой стороне местные жители ещё продолжали оказывать сопротивление. Но его размах был уже не тот, что прежде и успешно подавлялось местными силами.

А в Москве, тем временем, продолжали бушевать нешуточные страсти. Несмотря на то, что Шуйским удалось спровадить из столицы Глинского, их главенство в опекунском совете оставалось неустойчивым. По прежнему опасным был для них князь Михаил, чьи позиции после отбытия в Казанскую землю скорее даже укрепились, чем ослабли. Если в Москве в глазах природной русской знати Глинский по прежнему был чужеземцем, к тому же из двадцати лет, прожитых в России, тринадцать проведший в тюрме как государственный преступник, то в Среднем Поволжье его окружала верная ему армия, для которой он был победителем Казани и её предводителем. А сам князь Михаил был не из тех людей, которые сдаются без боя. Оттеснённый от власти он начал сближение как с такими членами опекунского совета, как Михаил Воронцов и Михаил Захарьин, недовольными доминированием Шуйских, так и с рядом представителей знатных русских родов, главным образом вёдших своё происхождение от выходцев из Великого княжества Литовского, в лице кн. Семёна Фёдоровича Бельского, кн. Ивана Фёдоровича Бельского, кн. Ивана Михайловича Воротынского, кн. Богдана Александровича Трубецкого и Ивана Васильевича Захарьина-Ляцкого, которые и составили группу "агентов влияния" князя Глинского в Москве.

Помимо этого противостояния между душеприказчиками, угроза правлению опекунов исходила и от великой княгини Елены, которую не устраивала роль фактически бесправной вдовы покойного государя. Молодая (на момент кончины мужа её было около 25 лет) племянница князя Михаила Глинского была не только красивой, но волевой и умной женщиной, которая в сложившихся обстоятельствах повела свою игру. Вступив в союз с конюшим боярином (первый боярский чин, по сути глава Думы) и видным военачальником князем Иваном Фёдоровичем Овчиной Телепнёвым-Оболенским (считается, что они даже были любовниками) она стала усиленно и небезуспешно формировать при Дворе партию своих сторонников и проталкивать их на видные роли в государственном аппарате. Уже к июлю 1534 года энергичная великая княгиня добилась звания боярина для мужа своей сестры князя Ивана Даниловича Пенкова, а к исходу того же года боярином стал князь Никита Васильевич Оболенский. На стороне Елены выступал и митрополит Даниил.

Рано или поздно противостояние этих трёх сил на властном олимпе должно было завершиться победой одной из них. Развязка наступила в конце лета. Ранним утром 4 августа 1534 года в Москву ворвались три сотни вооруженной дворянской и служилой татарской конницы возглавляемой князем Глинским и сходу атаковали дворы князей Василия и Ивана Шуйских. Захваченные врасплох, те не смогли оказать серьезное сопротивление и были убиты по приказу князя Михаила, предпочитающего не оставлять своих врагов в живых у себя за спиной. Расправившись таким образом с лидерами противной ему партии он устремился к своей племяннице, дабы поставив её перед фактом свершающегося государтсвенного переворота убедить поддержать его на заседании Думы, которая, по мнению Глинского, должна была узаконить предпринятые им действия. Но он недооценил свою племянницу. Заверив на словах дядю в своём полном содействии, Елена немедленно мобилизовала своих сторонников и начала контрпереворот. На открывшемся в тот же день заседании Думы князь Иван Фёдорович Телепнёв-Оболенский, в качестве старшего по чину боярина, бросил дерзкий вызов душеприказчикам великого князя и добился от Думы решения об уничтожении системы опеки над великой княгиней. Вместо того, чтобы передать власть в руки Глинского бояре яростно атаковали его. К полудню эмоции зашкалили настолько, что многие бояре (особенно члены клана Шуйских) буквально с ножами набросились на "виновника торжества". Видя что проигрывает и пытаясь спасти свою жизнь князь Михаил бросился в покои великой княгини, рассчитывая на защиту своей племянницы. Елена только этого и ждала. По её приказу дворцовая стража схватила и отвела князя в тюрму. Одновременно с этим были посажены под арест Михаил Воронцов и Михаил Захарьин. Впрочем, ненадолго. Уже через два дня их освободили. Захарьину вернули его место в Думе, а Воронцова послали главным воеводой и наместником в Новгород. Часть сторонников Глинского, вроде кн. Семёна Бельского, кн. Богдана Трубецкого и Ивана Захарьина-Ляцкого со "многие дети боярские, великого князя дворяне" решили бежать. Часть из них (князь Трубецкой) власти успели перехватить, но Иван Захарьин-Ляцкий и князь Семён Бельский сумели добраться до Великого княжества Литовского, где и нашли убежище.

Таким образом в начале августа 1534 года две крупнейшие политические группировки, стоявшие на пути Елены Глинской, были разгромлены и в государстве, по сути, установилось единовластие великой княгини, ставшей в качестве регентши на своим сыном, во главе Русского государства.

Продолжение следует...

Очень интересно,но всё же ПМСМ на этом этапе до личной унии не дойдёт,а поставят Шигалея (хотя Ваша АИ-хозяин-барин).

Александр пишет:

но всё же ПМСМ на этом этапе до личной унии не дойдёт,а поставят Шигалея (хотя Ваша АИ-хозяин-барин).

А смысл? Россия уже неоднократно ставила вассальных ханов. Результат всегда один. Кроме того, некоторые историки (наприм. Зимин) пишут, что поход 1530 года был именно попыткой "окончательного решения вопроса".

Леший пишет:

Пользуясь тем, что Москва еще не успела направить в Казанский край дополнительные силы, продолжали развивать свой успех и не только взяли в осаду Казань и Васильсурск, но также стали делать вторжения за пределы бывшего ханства. Как писал современник, казанцы "не токмо на град Казанъский приходяще с великих лесов, но и на землю Муромскую и Новагорода Нижнего наезжают и пленят", что "в оной земле грады новопоставленные, некоторые же и Руской земле, в осаде были от них".

С набегами на русские земли все понятно. С осадами -тоже. Но пленения??? Зачем? Они невыгодны в той ситуации.

Леший пишет:

А вскоре Шуйские нашли и благовидную причину вообще убрать Глинского из Москвы.

Леший пишет:

Несмотря на то, что Шуйским удалось спровадить из столицы Глинского, их главенство в опекунском совете оставалось неустойчивым. По прежнему опасным был для них князь Михаил, чьи позиции после отбытия в Казанскую землю скорее даже укрепились, чем ослабли.

Извините, но чегой-то у вас Шуйские поглупели. Эта комбинация с возможностью дать своему противнику сформировать армию... выглядит как-то странно.

Мне кажется, что правильнее было бы поступить иначе — выслать из Москву Бельских и Воротынского тем самым изолировать Глинского.

А описание казанских походов

Много громких реляций и отсутствие результатов. Характерно. Как только появляется воевода который начинает реально земли замирять (а не обогащаться) — получаем почти моментальный эффект.

Леший пишет:

их побили на голову пол-400 стрелцов

"Стрелец" это позднее, на то время "пищальники" (ополченцы, в основном с Новгорода и

Пскова)...

Радуга пишет:

Много громких реляций и отсутствие результатов. Характерно. Как только появляется воевода который начинает реально земли замирять (а не обогащаться) — получаем почти моментальный эффект.

+1. Впрочем в державе нашей это явление повторялось не раз и не два...

Радуга пишет:

С набегами на русские земли все понятно. С осадами -тоже. Но пленения??? Зачем? Они невыгодны в той ситуации.

Взято из истории реального мятежа казанцев в 50-х гг. Возможно имеем тут некоторую аналогию с современными чеченскими событиями, когда Чечня официально часть России, на её территории русские войска, которые, однако, не контролируют значительную часть региона. Что позволяет тем же чеченцам держать русских рабов.

Радуга пишет:

Извините, но чегой-то у вас Шуйские поглупели. Эта комбинация с возможностью дать своему противнику сформировать армию... выглядит как-то странно.

Как раз все, ПМСМ, логично. Казань на тот момент "горячая точка" служить в которой даже на должности наместника мало кто хочет (это мягко говоря). Вооруженные силы наместника связаны войной с повстанцами и для Глинского это по сути почетная, но ссылка. Ведь никто не думал, что Глинский справится столь быстро. Кроме того, Шуйские хоть и самая влиятельная группа в правительстве, но не единственная. Есть партия Елены Глинской (весьма неслабая), плюс множество других, более мелких группировок.

Радуга пишет:

выслать из Москву Бельских и Воротынского тем самым изолировать Глинского.

Для этого еще надо знать, что они члены "партии Глинского". Да и основания для этого нужны.

Вал пишет:

"Стрелец" это позднее, на то время "пищальники" (ополченцы, в основном с Новгорода и
Пскова)...

Я знаю, но сам термин стрелец в писанных документах появляется ещё до Ивана IV. Как полагает Зимин, пищальники это было официальное название, а стрельцы это их прозвище в обиходной речи (и под которым они иногда попадали на страницы летописей), которое затем ввели в официальный оборот.

Леший пишет:

Взято из истории реального мятежа казанцев в 50-х гг. Возможно имеем тут некоторую аналогию с современными чеченскими событиями, когда Чечня официально часть России, на её территории русские войска, которые, однако, не контролируют значительную часть региона. Что позволяет тем же чеченцам держать русских рабов.

Боюсь, что это отмазки на которые списывали недобор налогов (бегство населения).

Аналогия с Чеченей не работает (по моему мнению). Сейчас (при наличие дорог и автомобилей) можно быстро доставить пленника на неконтролируемые территории (спрятать/обратить в раба), но все равно похищения людей из Ставрополья и Дагестана были достаточно редко (счет не на сотни, а на единицы). А в то время — тем более (если бандиты задержатся — их догонют).

Вкусная развилка.

Радуга пишет:

Боюсь, что это отмазки на которые списывали недобор налогов (бегство населения).

Если считаете, что нереал, то могу этот момент убрать.

Леший пишет:

но сам термин стрелец в писанных документах появляется ещё до Ивана IV

Да это безусловно, еще раньше "стрельцами" лучников называли, но дело

не только и не столько в термине "стрелец" (я сам виноват толком не прояснил

возражение, извините коллега), а в проблеме держания ополченцев-пищальников

долгое время в гарнизонной службе (с позднейшими стрельцами это важное различие).

Пищальники выставлялись на военную кампанию, с четырех или более дворов один

человек с пищалью, одеждой и "ествой"... Некоторое количество их и могло остаться

в Казани по "хоздоговору", но не слишком много.

Вал пишет:

а в проблеме держания ополченцев-пищальников
долгое время в гарнизонной службе

Опять-таки, опираюсь на Зимина. Он пишет, что пищальники жили в особых слободах и не только в Новгороде и Пскове. Сейчас точного ответа не дам, надо перечитать Зимина. А это уже не раньше вечера.

Вал пишет:

а в проблеме держания ополченцев-пищальников
долгое время в гарнизонной службе (с позднейшими стрельцами это важное различие). Пищальники выставлялись на военную кампанию, с четырех или более дворов один человек с пищалью, одеждой и "ествой"... Некоторое количество их и могло остаться в Казани по "хоздоговору", но не слишком много.

Пищальники были прежде всего пешим воском, вооруженым огнестрельным оружием — пищалями. Пищальники располагались отрядами в пограничных городах на Северо-Западе: во Пскове, Ивангороде, Кореле, Торопце, Острове и др., а также в городах, составлявших южный и юго-восточный пояс, защищавший Русь от набегов крымцев и казанцев. Слободы пищальников были в Серпухове, Ярославле, Суздале (Семеновская слобода)... Имелись пищальники в Кашире, Твери и, возможно, в Коломне. В ноябре 1537 г. пищальники, посошные люди и дети боярские находились "на службе" в Муроме".

А.А. Зимин "Реформы Ивана Грозного"

Из этого видно, что пищальники несли постоянную службу и даже имели постоянные слободы для поселения. В одном документе 1598 года упоминаются новгородцы, которые служили в стрельцах по пятьдесят лет и более (т.е. с конца и середины 40-х гг., когда стрелецкого корпуса ещё не было).

Продолжение:

Однако, ставшей "самовластицей" великой княгине Елене было не до почивания на лаврах. Кончина её супруга и вспыхнувшая сразу после этого яростная внутриполитическая борьба в Москве резко ухудшило и международное положение Русского государства. Прежде всего на западной границе. По действующим тогда понятиям, всякая перемена главы государства влекла за собой естественную смерть дотоле существовавших договоров. В первую очередь это касалось отношений с Великим княжеством Литовским с которым ещё совсем недавно было продлено соглашение о перемирии.

27 декабря 1533 года из Москвы выехал посланник великого князя Тимофей Васильевич Бражников-Заболоцкий: от имени Ивана IV он должен был сообщить королю Сигизмунду I о смерти Василия III и занятии престола его сыном, а также сказать "от своего государя королю, чтобы король с государем нашим был в дружбе и в братстве". То есть на князя Заболоцкого возлагалась обязанность добиться подтверждения сохранения мирных отношений между двумя странами. Однако расчёты русских политиков не оправдались. Полученные Вильной (столицей Великого княжества Литовского) и Краковом (столицей Польши) известия о борьбе за власть при московском дворе пробудили в Литве надежду на возвращение утраченных при Василии III земель. Канцлер Великого княжества Альбрехт (Олбрахт) Гаштольд писал 13 января 1534 года прусскому герцогу, что Василий "многие крепости господаря нашего захватил обманом", теперь же, после его смерти, эти "крепости и владения, им захваченные, с Божьей ласки, могут быть возвращены, к чему сейчас самое подходящее время". Другой виленский корреспондент прусского герцога, Николай Нипшиц, сообщал ему в письме от 14 января, что в случае, если в Москве вспыхнет междоусобная война, литовцы попытаются вновь овладеть Смоленском.

Таким образом, под влиянием слухов о начавшихся в Москве междоусобицах литвины начали лелеять надежду на реванш. На 15 февраля король созвал в Вильно сейм, на котором было принято решение о войне с Москвой. Комментируя это решение Нипшиц писал в Кенигсберг герцогу 2 марта, что "к этому побудило литовцев ничто иное, как великие раздоры... в Москве между братьями прежнего (великого князя – авт.) и юным великим князем...". Князю Тимофею Заболоцкому были вручены ответные грамоты ультимативного содержания о том, что дальнейшие переговоры "о братстве и приязни" станут возможными лишь при условии возвращения к статьям и духу мирных докончаний Казимира IV с Василием II и молодым Иваном III (то есть уступки Великому княжеству Литовскому Смоленска и Северщины). Реакция в Москве на полученный от Сигизмунда I ответ была резко отрицательной: присланные литовской стороной грамоты остались без ответа. Фактически в отношениях между двумя государствами с конца февраля произошёл разрыв.

В период заседания в Вильно вального сейма (15 февраля – середина марта 1534 года) туда продолжали поступать известия о распрях при дворе малолетнего Ивана IV: эти слухи, действительно отражавшие некоторые события при московском дворе в конце 1533 – начале 1534 года, но в сильно преувеличенном виде, подогревали воинственный пыл литовских панов. Об обстановке, в которой проходил виленский сейм, можно судить со слов коронного подканцлера Петра Томицкого, регулярно получавшего информацию из Вильно. 8 марта, ссылаясь на только что полученные сведения из Литвы, он сообщал одному из своих корреспондентов, что паны-рада (сенаторы – авт.) Великого княжества "единодушно советуют королю, чтобы он старался вернуть захваченные... покойным князем Московским города и земли литовские", тем более, что как полагают паны, "сейчас самый подходящий момент для ведения войны, ибо между юным государем и его двумя дядьями нет согласия, и всё в Москве пришло в смятение от раздора и междоусобных распрей".

Для ведения войны требовались деньги и войско. Для чего виленский сейм установил налог (серебщину) на три года. Кроме того, 12-14 марта по всему Великому княжеству Литовскому были разосланы господарские "листы", извещавшие о созыве ополчения на войну: оно должно было собраться к 23 мая в Минске. Но затем срок был перенесён на 29 июня по совету некоторых панов, считавших, что мобилизацию нельзя проводить без призыва наёмников; поэтому были наняты 2 тыс. всадников и тысяча пехотинцев, которых отправили на охрану границы. Однако и к этому сроку посполитое рушение не собралось. Шляхта открыто игнорировала получаемые предписания и сбор войска безнадёжно затягивался. Дурной пример подавали сами паны-рада, не спешившие прибыть в военный лагерь под Минском.

Впрочем, и русские войска не спешили выдвигаться за западные рубежи. Во-многом это объяснялось имевшейся у русских информацией о сроках литовской мобилизации, а до этого времени не спешили с ответными мерами военного характера. Лишь 25 мая в Боровск пришёл с 8- тысячным отрядом князь Андрей Старицкий и стоял там летом "против короля". 29 мая был сбор войска "от северской украины". В июне на границе произошло даже несколько стычек, не имевших, впрочем, серьезного значения. Но всё же главной причиной, задержавшей сосредоточение крупных русских сил на западной границе, была татарская угроза: весной, как уже говорилось, снова заполыхало восстание в Казанской земле; а в начале мая крымские татары совершили набег на Рязанскую землю, на Проню. И хотя были успешно отбиты, но вынудили русское командование прикрыть лучшей частью русской армии южное направление.

Войне предшествовала и серьезная дипломатическая подготовка. Главной задачей обеих сторон было обеспечение дружественной для себя позиции Крыма, где в это время за обладанием ханским престолом боролись два соперника: Сахиб-Гирей и Ислам-Гирей. Сначала успех сопутствовал литовской дипломатии: хан Сахиб-Гирей заявил о своём союзе с королём. В противовес этому союзу русское правительство поддерживало летом 1534 года сношения с соперником Сахиба, Ислам-Гиреем.

Однако, несмотря на благоприятную международную обстановку, Литва и в июле не начала военную кампанию. А между тем ситуация в Восточной Европе начала меняться не в её пользу. Прежде всего "великий замяток в Орде Перекопской" между Исламом и Сахибом лишил Сигизмунда I помощи со стороны последнего. Зато Москва обрела союзника в лице Ислам-Гирея. Кроме того, в конце июля – начале августа 1534 года в Москве велись переговоры с молдавским послом Бустереем, а затем к молдавскому господарю Петру Рарешу был отправлен русский посланец: был восстановлен существовавший при Василии III русско-молдавский союз. Дело шло к созданию антилитовской коалиции. К началу военных действий с Россией международная обстановка уже не благоприятствовала Великому княжеству Литовскому.

Не смогла Литва в должной мере воспользоваться и своим перевесом в военной силе, которым она обладала в течении всего лета на границе с Россией, поскольку основные русские силы по июль 1534 года находились на берегу Оки – против крымцев. Причины подобного промедления литовской армии крылись в слабости военной организации Великого княжества и крайне низкой дисциплине в войсках. Как и в России, в Литве главной военной силой было шляхетское ополчение. Существовали государственные акты, подобные соответствующим русским законам, которые устанавливали, сколько воинов следует выставит с определенного количества хозяйств ("дымов") и какие наказания ожидают тех, кто не явится на службу. Однако с расширением прав и привилегий знати, изменением его образа жизни все эти установления перестали строго соблюдаться. Превратившись в сельских хозяев, которым вывоз хлеба в страны Западной Европы обеспечивал сравнительно высокий уровень жизни, литовские шляхтичи вовсю старались уклониться от тяжелой и опасной военной службы, а выборные представители дворянства, в руки которых постепенно переходила власть на местах, не желали налагать наказания на своих собратьев и старались скрывать их провинности перед государством. Ещё 20 июня 1534 года король издал универсал с призывом на военную службу, но не смотря на это в лагере под Минском царила неразбериха: командующий литовскими войсками гетман Юрий Радзивилл не мог добиться повиновения от своих подчиненных. В августе он жаловался королю, что после смотра "множа люди з войска нашого... прочь отъехали, а который ест(ь), тыи сильное непослушенство (к гетману – авт) мают(ь)", жемайтов гетман вообще потерял из виду и т.п.

Помимо слабой дисциплины задержка объяснялась также крайней нерешительностью и осторожностью литовского командования. Ещё в начале августа, вскоре после смотря, гетман послал к Быхову и далее к русской границе авангард во главе с Андреем Немировичем, но, получив известие (впоследствии не подтвердившееся) о появлении будто бы у Смоленска большого русского войска, вернул передовой отряд к Могилёву и сам двинулся туда же. Из состояния нерешительности Юрия Радзивилла вывело лишь прибытие в его лагерь (находившийся тогда в селе Дулебы Любошанской волости) знатных русских перебежчиков – князя Семёна Бельского и окольничего Ивана Захарьина-Ляцкого, от которых "о людех и о справе земли Московского доведал".

Но не смотря на то, что после августовских событий 1534 года положение при московском дворе стабилизировалось, Елена Глинская закрепила за собой статус регентши, виленские политики не сразу смогли их правильно оценить. Поначалу из рассказов знатных беглецов вырисовывалась благоприятная для литовских панов перспектива новой затяжной смуты в России. Бельский и Захарьин-Ляцкий ещё находясь в лагере Радзивилла, заявили королевскому посланцу, что помогут возвратить "не только Смоленск, но также все земли и крепости, потерянные за (последние) 50 лет". Покончив с колебаниями гетман вновь послал на Северщину отряд под командованием Андрея Немировича и Василия Чижа. Началась война.

Продолжение следует...

Коллеги, нужен совет. При проектировании т.н. "Стародубской войны" в мире ПКВ столкнулся с одним вопросом. Весной 1535 года крымский хан Сагиб-Гирей порвал мирные отношения с Москвой и в августе месяце крымские войска совершили крупный набег на южные рубежи Русского государства, чем, по мнению историков, предопредилили успех польско-литовского войска под Стародубом. К сожалению не встретил у историков объяснения причин этого поведения Сагиб-Гирея и есть у меня сильное подозрение, что оно как-то связано с произошедшим с том же годк свержением промосковского хана в Казани и воцарением там Сафа-Гирея. Но, к сожалению, фактов подтверждающих или опровергающих эту версию у меня нет. Коллеги, если у кого есть "грязные подробности" по этим событиям, не могли бы поделиться?

Леший пишет:

предопредилили успех польско-литовского войска под Стародубом

Разве успех польского воинства не предопределило новшество в виде подкопов?

Леший пишет:

что оно как-то связано с произошедшим с том же годк свержением промосковского хана в Казани и воцарением там Сафа-Гирея

Усилия ляхов и литвинов тоже были. ЕМНИП они вели переговоры с ханом.

Вал пишет:

Разве успех польского воинства не предопределило новшество в виде подкопов?

Благодаря крымскому набегу была возвращена на "берег" русская армия было отправленная на подмогу Стародубу. Если нет татарского набега, то полякам и литвинам не до подкопов. Им либо сражение принимать, либо отступать в Литву.

Кроме этого, на юг были переброшены войска, до этого подготавливаемые для похода на Вильно.

Вал пишет:

Усилия ляхов и литвинов тоже были. ЕМНИП они вели переговоры с ханом.

Разумеется вели. Но сильно сомнительно, чтобы они чисто своим красноречием убедили Сагиб-Гирея сменить позицию. А вот выступить в рамках операции по свержению промосковского хана в Казани и посажения там своего родственника, ПМСМ, вполне мог (сразу оговорюсь, прямых доказательств этому у меня нет, но слишком уж хронологически события подозрительно совпадают).

Леший пишет:

Благодаря крымскому набегу была возвращена на "берег" русская армия было отправленная на подмогу Стародубу

Осада шла четыре недели, перед этим взяли Гомель... В принципе успели бы

на подмогу Стародубу, соглашусь с Вами. Однако стоит учесть такую "мотивацию"

для крымцев как простой грабеж, без всякого наполнения политической составляющей

(выше Вы сами приводите меры по обороне южных рубежей, крымцев ожидали еще

в 1534 г ).

Вал пишет:

Однако стоит учесть такую "мотивацию"
для крымцев как простой грабеж, без всякого наполнения политической составляющей

В этом отношении Литва как раз более удобный объект, поскольку расположена ближе к Крыму.

Леший пишет:

В этом отношении Литва как раз более удобный объект

Коллега не стоит забывать, что ее крымцы исходили настолько вдоль и поперек,

что "людину и скотину" надо было на просторах ВКЛ еще найти.

Леший пишет:

К сожалению не встретил у историков объяснения причин этого поведения Сагиб-Гирея и есть у меня сильное подозрение, что оно как-то связано с произошедшим с том же годк свержением промосковского хана в Казани и воцарением там Сафа-Гирея

То что я видел — с вашим мнением полностью согласуется.

Если коротко (по памяти):

Сагиб-Гирей начал войну готовить сразу после восхождения на трон (тем более что Сулейман, после замирения с австрийцами его к этому подталкивал). Сначала в Казани поставили Сафа-Гирея, а потом эти дядя с племянником начали довольно согласованные набеги.

Причем набеги впервые имели такую интенсивность и ярко выраженную "людоловную" направленность (примечательно что головорезы Сафы хватали полон где попало — даже на казанских землях, что через десять лет привело к его свержению).

Леший пишет:

В этом отношении Литва как раз более удобный объект, поскольку расположена ближе к Крыму

Не совсем. Как раз вырастает Азов как центр работорговли. А от него до русских земель ближе.

И все же остается открытым вопрос — будет ли татарский набег на Русь в августе 1535 года в этой АИ?