Победоносная Ливонская война.

Олег пишет:

Общепринят термин галеон (

Вроде бы применение галеонов в русском флоте того времени во время обсуждения этого вопроса было забраковано?

Бивер пишет:

Давайте выделим в отдельную тему и пообсуждаем всем миром наиболее реалистичный и удобный длянас вариант событий.

Выделил: http://alternativahist.borda.ru/?1-1-0-00000345-000-0-0-1178221228

Радуга пишет:

Силы на тот момент еще несопоставимы (без поддержки центральных властей казаки небоеспособны).

Во время Смуты казаки не имея никакой поддержки из центра, тем не менее успешно противостояли натиску ногайцев.

Информация для Лешего

http://ru.wikipedia.org/wiki/Дело_Шлитте

Леший пишет:

В РИ после демобилизации их не было. Почему будут тут?

Потому что в РИ не было отправки казаков в Сибирь, о которой Вы говорите. Казачьи ватаги набирались УЖЕ в Сибири.

Леший пишет:

1. Как я уже упоминал, русская переселенческая колонизация несколько выше РИ

Нереально. Просто в РИ эти 20 лет были затрачены на освоение Поволжья. Здесь вы сразу описываете бросок в Сибирь. Люди будут элементарно оставаться в поволжье.

Более того — как я уже говорил речь идет об акцентах. Об описании продвижения.

Я не говорю, что ваши темпы невозможны. Я всего лишь говорю, что они невозможны при таких действиях.

Вы не разу не упомянули о переходе племен под русское подданство (массовое явление даже в РИ). А здесь на него замыкается все родвижение.

Леший пишет:

Нет борьбы с Сеид-Амхедом

Зато есть другая проблема.

Кучум в 1563-1581 годах Кучум перебил большую часть воинов сибирских татар и мансов. Здесь их перерезать попросту не успели. Они сильнее — автоматически требуется более дипломатичная политика наших, а их доля в русских войсках станет выше (уже не 2 к 1 как в РИ, а где-то 1 к 1).

Леший пишет:

Все претензии к авторам "Очерки истории СССР". Инфа оттуда. Возможно в разных регионах Сибири было по разному?

Увы, но это старая книга. Она хорошая, но все-таки политизированная и неполная.

Переводы с китайского начали у нас массово делать в последние 10 лет, а монгольские данные — до сих пор используют крайне мало.

Леший пишет:

"литовские люди" (причем военопленные) помогают отбиться Нижнему Новгороду от казанских татар.

Нижний Новгород — это все-таки не Сибирь.

Леший пишет:

к концу XVII века в регионе насчитывалось около 10 тыс. служилых людей (9823 чел.), в том числе 3170 человек "литвинов".

Более близкая к этому моменту Смета 1632 утверждает что на Поволжье и Сибирь было в наличии:

38 248 чел (в т.ч. 11 861 стрельцов, 11 987 казаков, 1449 детей боярских, 1 291 иноземец и 11 660 инородцев и татар).

То что Сибирские и Казанские стрельцы к литивнам не относились — известно. А дальше остается только "тасовать" дворян, казаков, иноземцев и литвинов. Если больше одних — то меньше других, и т.д....

Но треть все равно не набирается.

И я считаю, что эт цифры более корректны, поскольку к концу века русские в Сибири в Ри закрепились и действия литвинов уже были не опасны. А в первые же 20 лет — ситуация иная...

Леший пишет:

1584 год — из 800 — 900 чел. отряда Ермака около 300 составляли "литовские люди" (взятые в плен и отправленные на восток).

Удивлен...

ЕМНИП отряд Ермака — это именно казаки (добровольцы-наемники, профессиональные головорезы). Никаких "отправленных на восток" в нем попросту быть не могло.

Леший пишет:

Да, голод был, но русские тут были совершенно не причем. Сошлюсь на монографию Е. В. Кусаиновой "Русско-ногайские отношения и казачество в конце XV — XVII веке".

И разве там не сказано, о фактическом сокращении торговли (из-за действий воевод)?

Попросту — во время голода поволжские воеводы требовали платить подати в полном объеме (и тем самым не давали торговать — покупать хлеб).

Леший пишет:

Во время Смуты казаки не имея никакой поддержки из центра, тем не менее успешно противостояли натиску ногайцев.

А он был? Во время Смуты???

К этому моменту Годунов уже построил Волжскую линию. И ногайцев (воевавших с казахами) останавливали на ней.

Кстати интересная хохма — согласно устным преданиям Яицкий городок основан в 1584 году, а согласно письменным документам — только в 1613.

Т.е. или город основывался дважды — и тогда ногаи его "сбили" (как раз во время Смуты), или набег 1581 года не имел серьезных последствий (кстати — писем Урука с жалобами на казаков не сохранилось и все ссылаются на Карамзина).

Объективности ради — подобные истории, связанные с утерей одних источников и нахождением других, всплывают постоянно.

Последний поразивший меня — это то, что не существует никаких серьезных документов о том, что Казанские Гиреи реально сбросили московскую власть в начале 16 вока. Пытались — да. О о переходе в турецкое подданство, говорят только источники из Стамбула. На Москве об этом судя по всему не знали.

Кстати — о Литвинах!!!

Был такой гайдуцкий стрелецкий полк. В Холмогорах. (я понимаю, что звучат анекдотично, но такая у нас страна).

Так вот — по одним источникам он сформирован из

в 1656 г. — 460 "литовские люди" + 20 "старых" стрельцов образовали этот самый "Гайдуцкий полк (приказ)"

А по другим:

"...а у меня, у Якимка, отец, и жена и дети на Москве же, а бывали де мы сидельцы Смоленские стрельцы, и ныне де у нас дядья и братья в гайдуках в Смоленске

Т.е. — один автор обращает внимание на термины "гайдук" и "Литвин", а кто-то другой начинает копать и обнаруживает, что литовский гайдук это тот-же смоленский стрелец...

Может и с Сибирью также было? В одной Смете посчитали одним способом, в другой — по другому???

Кстати, есть и еще один вариант. Название "литвин" может быть не по происхождению, а по вооружению...

Радуга пишет:

А он был? Во время Смуты???

Был. Источник инфы — Каргалов.

Радуга пишет:

Вы не разу не упомянули о переходе племен под русское подданство (массовое явление даже в РИ). А здесь на него замыкается все родвижение.

Не упомянул не потому что этого не было. Просто у меня крайне мало информации по этому вопросу. К сожалению нет времени сходить в "Пушкинку" — центральную краснодарскую городскую библиотеку, где можно было бы поискать информацию на эту тему (в других библиотеках, к сожалению книг по этой тематике не нашел). Приходилось пользоваться "подручными" материалами (в основном из Сети и "Очерков истории СССР"). Если у вас есть информация и соображения на эту тему, то, если не трудно, напишите.

Леший пишет:

Просто у меня крайне мало информации по этому вопросу.

Наиболее известный — Тоян-хан (основатель Томска). Его личная поездка в Москву с просьбой принять в подданство и строительство Томска.

Якутские главы родов (в количестве ЕМНИП 3 душ) тоже в Москве о подданстве просили...

Часть Бурятов.

Тунгусы...

Но персоналии вам не подойдут — фора в 20 лет.

Можно просто по названиям племен — эуштинский князь, якутские и тунгусские старейшины и т.д. (Ненцы, эвены).

Леший пишет:

Был. Источник инфы — Каргалов.

Странно...

1. Ногаи — это союзники Заруцкого (казаков!) и слали войска ему в помощь.

2. Их наступление остановили на волжской оборонительной линии Годунова — но НЕ казаки.

   Самостоятельных действий против Руси ногаи в начале 17го века не предпринимали...

   Может Каргалов о 1614 писал?

Леший пишет:

Вроде бы применение галеонов в русском флоте того времени во время обсуждения этого вопроса было забраковано?

Попробую объяснить подробнее.

В то время галеонами очень обобщённо звали относительно крупные парусные (или парусно-гребные) корабли, пригодные к океанскому лпванью и несущие пошечное вооружение. Причём их размеры веьма отличались. Во начале 17 века — от 250-300 до 1700 тонн. Фактически это были любые военные корабли специальной постройки кроме галер, галеасов и сабр (я привёл испанское название, наверно в других странах были свои — это посыльный и дозорный корабль имеющий очень малые размеры и слабое вооружение около 50-100 тонн. Иногда их называют фрегатами, что неверно — аналогом в классическом флоте 18 века будет скорее тендер). Позднее столь же обобщённо и неправильно все военные парусники скопом называли фрегатами (типичный пример в книге "Водители фрегатов" нет ни одного фрегата). Поскольку в это время Швеция и Дания строили галеоны (какие именно — непонятно, есть сведения буквально о паре кораблей), то и России придётся строить аналогичные корабли. В общем, проще написать галеон без прояснения подробностей — слишком мало мы знаем, что бы писать с подробностями.

Дополненный (по предложениям Радуги) вариант "сибирской" части уже выложенного фрагмента таймлайна ПЛВ:

Продолжалось и русское движение ''встречь солнцу''. После прихода в Западную Сибирь русских войскам под началом Даниила Адашева местное население было обложено натуральной данью – ясаком. А для закрепления новых территорий начато широкое строительство укреплений, с постепенным усилением численности русских войск. Еще в 1563 году, во время похода Адашева, был построен Верхне-Тагильский городок. Позднее, в связи с неудобством Искера (Кашлыка) недалеко от него в 1567 году был построен Тобольский острог, ставший новым центром Зап. Сибири. В 1570 году постройкой Лозьвинского городка был закреплен путь в Сибирь Вишерой с переходом на Лозьву и Тавду. Поставленный приблизительно в это же время Березов должен был обеспечить сообщение с Сибирью ''чрезкаменным путем''. К середине 70-х была открыта новая прямая дорога от Соли Камской до Верховьев Туры, ставшая почти на два столетия правительственным трактом, на котором был основан город Верхотурье (1578). С постройкой Туринска (1580) на среднем течении Туры путь Кама-Тура-Иртыш был окончательно закреплен.

Дальнейшее освоение Западной Сибири опиралось на Тобольск и укрепленную линию, связывающую его с Россией, и шло в трех направлениях: вниз по Оби на север, вверх по Оби на восток и вверх по Иртышу на юг. Почти тотчас же после постройки Тобольска были обложены ясаком остяцкие (хантские) княжества, по Оби до ее устья, — Ляпинское, Кодское, Казымское и Обдорское. С постройкой Обдорска (1573) на нижнем течении Оби за Россией был закреплен и новый камский путь на Обь и старый печорский путь. В 1574 году был основана Тара, надолго оставшаяся самым южным русским укреплением по Иртышу и передовым форпостом в борьбе с степными кочевниками. А в 1578 году, после принятия русского подданства чатскими и барабинскими татарами, их примеру последовали и эуштинские татары. Их племя было малочисленным, насчитывало всего лишь 300 человек мужского населения, и переходом "под высокую государеву руку" с постройкой русского укрепления на их земле они рассчитывали обеспечить свою безопасность от ударов куда более многочисленных и сильных соседей. Благодаря чему, почти на стрелке Томи и Оби, откуда можно было контролировать верховья Оби, верховья Томи с Кузнецкой котловиной и Причулымье с Толы-Хоорай (союз киргизских княжеств) в верховьях, был построен город Томск, который стал базой для дальнейшего русского продвижения в верховья Оби, в Кузнецкую котловину. И что немаловажно – уже через несколько лет в районе Томска была заведена небольшая государственная пашня для казаков, благодаря чему удалось хотя бы частично обеспечить поселенцев не привозным, а местным хлебом.

В феврале 1572 года из Москвы была направлена небольшая группа служилых людей для закрепления в составе России земель Приобья выше устья Иртыша. Соединенный отряд направился вверх по течению Оби в пределы земель остяков (хантов), которые добровольно приняли русское подданство и оказали русским помощь в постройке крепости в центре подвластной ему территории на правом берегу Оби при впадении в нее реки Сургутки. Новый город на Оби стал называться Сургутом. Все селения остяков в Приобье выше устья Иртыша вошли в состав нового Сургутского уезда. Сургут стал опорным пунктом царской власти в Приобье в борьбе с союзом племен, известным в источниках под именем Пегой Орды. А вслед за ним, в 1574 году с целью предотвращения набегов Кучума в центре Пегой орды, был построен Нарымский острог.

Управлять Сибирью, далекой и огромной "государевой вотчиной", было очень трудно, поэтому здесь рано сложилось областное деление (разряды), предварившее областное введенное позднее управление. Уже с середины XVI в. в Москве стремились к созданию непосредственно в Сибири административного центра, главенствующего над другими уездами.

С постройкой в 1567 году Тобольска роль такого центра была отведена ему. В наказах воеводам Сибирских городов предписывалось всякие дела согласовывать с Тобольским воеводой, который должен был сообщать о них в Москву. Такой порядок был необычным для административной практики Русского государства и встречал сопротивление со стороны уездных воевод, но систематическое и настойчивое проведение его в жизнь скоро выработало определенную традицию. К началу 1580-х гг. Тобольский разряд окончательно сложился и включал в себя все уезды тогдашней Сибири.

Начиная с самых первых дней освоения Сибири на царскую службу стали привлекать представителей коренного сибирского населения. Татарские отряды принимали участие уже в военных действиях против Кучума как составная часть служилых. Постепенно в этот процесс вовлекались и другие народы, в том числе угры — остяки и вогулы (ханты и манси). Чаще всего это происходило в отдаленных городах, таких как Пелым, Березов, Сургут и др., где явно ощущалась нехватка людских ресурсов.

Деятельность служилых ''из местных'' была многогранной и помимо участия в военных акциях и охраны рубежей именно они возводили города и остроги, исполняли таможенную службу, обязанности, связанные со сбором налогов и ясака, изыскивали новые для освоенвя пригодные земли, были послами и участниками дипломатических миссий, сопровождали грузы и казну, выступали в роли переводчиков-толмачей, писарей — короче, выполняли все необходимое для нормальной жизни Сибири как части Российского государства в соответствии с царскими указами и предписаниями местных воевод.

Чтобы попасть в этот престижный слой общества, получать жалованье, иметь оружие, пользоваться определенными льготами и статусом человека, состоящего на государственной службе, прежде всего необходимо было принадлежать к единственно признававшейся государствам конфессии — православию. В полиэтничной Сибири этническое самосознание в большей степени было связано с осознанием религиозной принадлежности. Первым и необходимым условием для поступления на государственную службу неправославных было крещение. Следует отметить, что в XVII в. (с развитием миссионерской деятельности) определенная часть сибирских угров (особенно это касается манси, проживающих вблизи Урала) довольно безболезненно приняла православие. В подавляющем большинстве новоявленные христиане будучи фактически ''двоеверцами'' носили кресты, посещали по праздникам церкви (если такие имелись в близлежащей округе), назывались данными при крещении именами, но не понимали и не делали попыток понять чуждую им религию, оставаясь в душе приверженцами своих богов и духов.

Сибирская администрация и духовенство сибирских городов достаточно лояльно относилось к внутреннему неприятию ''инородцами'' православия. И дело здесь не только в установках русского правительства, требовавшего любыми способами избегать конфликтных ситуаций со вновь обретенными государевыми подданными. Немаловажную роль в выработке такой позиции играло то обстоятельство, что среди служилых было немало иноземцев с Запада, католиков или протестантов по происхождению, как правило, занимавших высшие должности в иерархии служилого сословия. Поступив (или попав, если речь вести о пленных) на службу к русскому царю и приняв православие, многие из них в душе оставались приверженцами католицизма и лишь формально, по долгу службы, посещали православный храм. Документальные свидетельства того времени отмечают, что поляки, немцы и пр. нередко сохраняли свои исконные имена, читали и писали только на латинице и говорили на родном языке. Нужда в грамотных и военнообучеяных людях в Сибири была столь велика, что духовенство и воеводская администрация, зачастую сама состоящая как минимум на треть из иноземцев, смотрела на формальное отношение к православию сквозь пальцы. Стереотипы поведения по отношению к крещенным в православие бывшим католикам отчасти переносились и на обращенных в христианство бывших язычников.

Надо сказать, что крещение привлекало аборигенов не только возможностью стать членом привилегированного служилого сословия со всеми вытекающими последствиями в будущем, но и вполне конкретными благами в настоящем (получением при крещении денег, сукон, сапог и других крайне привлекательных и престижных вещей). Грамота 1603 г. приводит сведения о том, как «…крестился на Верхотурье, Верхотурского уезда Часовские вагуличи… да тагильский вагулятин… а нашего жалованья тем новокрещенам дано на Верхотурье для крещения по два сукна средних, да по рубашке, да по сапогам».

Русское правительство на протяжении всего рассматриваемого периода вело целенаправленную политику на подчинение родоплеменных угорских объединений (княжеств) и сохранение мирной обстановки в регионе, откуда поступал ясак, ''мягкое золото'' в русскую казну. Именно интересами казны следует объяснить четкую установку ''нежесточить'' коренное население. Эта позиция сохранялась и по отношению к родоплеменной знати угорских княжеств, признавших вассальную зависимость от русского царя и по отношению к рядовым общинникам (ясачным).

Теоретически каждый ясачный мог креститься и подать прошение о поверстании в служилые люди. На практике же, как правило, ряды служилых пополняли представители родоплеменной знати. И дело здесь не только в имущественном положении, более высоком социальном статусе. Рядовой общинник по роду занятий, образу мышления был несравненно менее подготовлен к вступлению в ряды служилого сословия.

Угорское общество до прихода русских в политическом плане представляло собой множество небольших племенных объединений (княжеств), возглавлявшихся князцами, власть которых уже переросла власть племенных старейшин. Социальный состав таких княжеств был несложен: княжеский род, простые люди и немногочисленные рабы. Представители княжеского рода формировали ''дружину'' князя. Положение мало изменилось с подчинением русскому царю. Заинтересованное в мирном развитии событий русское правительство оставило нетронутыми существующие структуры власти у угров, требуя лишь признания царской власти и исправных поставок ясака. В наиболее могущественном Кодском княжестве даже в конце XVI века все население распалось преимущественно на две группы: военную знать, куда входил и княжеский род, освобожденную от уплаты ясака, и ясачных людей. Первые должны были составлять войско князя, вторые — поставлять к сроку ценные меха. Вооруженные из княжеского арсенала панцирями, шлемами и другими необходимыми предметами обмундирования, воины по первому зову должны были являться к своему князю. Такая же или подобная организация существовала и в других родоплеменных объединениях остяков и вогулов. Поэтому представители угорской родоплеменной знати, принявшие крещение и поверставшиеся в ряды государевых служилых людей, по сути меняли одного господина на другого, подчиняясь теперь не князцу, а русскому воеводе. Структура отношений оставалась в целом привычной и понятной, как и круг обязанностей, ибо служилые люди несмотря на многоплановость своей деятельности прежде всего являлись войском, формирующим гарнизоны сибирских городов. И многие из которых, подчас достигали высокого положения. (Примером такого рода из реальной истории может служить родословная вогульсткого князя Аблегирима, отмеченного в документах XVI века. Его сын был крещен в Москве, а внук проживал в Пелыме в качестве государева служилого человека. Правнук Аблегирима Семен в 40-х годах XVII в. был поверстан в Пелыме в ''дети боярские'' с высоким окладом, женат на дочери ссыльного литвина Андрея Вернадского. Сыновья от этого союза были также поверстаны в Верхотурье в ''дети боярские'', а внуки впоследствии определены в сибирские дворяне. Конечно далеко не все служилые новокрещены достигали такого положения, однако оседая в городах и слободах, их потомки по своей культуре и образу жизни практически не отличались от русских жителей).

Кроме ясака одним из источников доходов для местного населения стала торговля со среднеазиатскими государствами. Однако постоянные нападения Кучума, отряды которого постоянно грабили купеческие караваны ставили оную под удар. Что вынуждало русское правительство регулярно отправлять в степь вооруженные экспедиции для преследования шаек ''кучумовичей'' и охраны торговых путей. В 1573 году к казахскому хану Хак-Назару было отправлено русское посольство во главе с Чебуковым с целью склонить казахов на активные действия против Кучума. Пытавшийся создать единое казахское государство и ведший тяжелые войны с Моголистаном и Бухарой хан Хак-Назар встретил посольство благосклонно и обещав русскому царю мир и дружбу в свою очередь просил прислать ''огненный бой'' для борьбы против своих врагов. Зажатый таким образом со двух сторон, Кучум попытался вступить в союз против русских с Большой Ногайской ордой, но без успеха. К нему ненадолго примкнули только несколько мелких ногайских отрядов, в то время как большая часть ногайских родов предпочла сохранить в русскими мир. Наконец, весной 1578 года был собран большой отряд из 700 русских стрельцов и 300 ясачных татар, который под командованием воеводы Болховского 9 мая 1578 г. вышел в поход на Кучума. 20 августа русские окружили его ставку и после ожесточенного боя татары потерпели полное поражение, потеряв в бою около 400 чел. Сам Кучум попал в плен и был отправлен в Москву.

Само русское правительство очень скоро по достоинству оценило свои новые владения, ставшие источником постоянного поступления драгоценной пушнины, и активизировала свои усилия по освоению данных земель. Для чего вербовались путем ''прибора'' ''охочих'' людей (добровольцев) в русских городах и из лиц самостоятельно приходивших в Сибирь служилые люди, из которых комплектовались гарнизоны сибирских крепостей. Другим, немаловажным контингентом колонистов стали военнопленные, особенно после подавления мятежа в Польше и Литве, когда несколько тысяч (включая членов их семей) захваченных в плен мятежников было выслано ''за Камень'', где оказавшись в окружении чужеродного и, подчас, враждебного им населения, где их единственной опорой была только царская власть, они поневоле стали верными проводниками русского влияния в этих местах. На конец 70-х пришлась еще одна волна поселенцев. Прекращение войны сделала ненужным довольно значительную массу т.н. ''служилых казаков'', которые по окончании боевых действий оказались не у дел. Держать их дальше в армии было накладно, распускать же на ''вольные хлеба'' опасно – выброшенное из рядов вооруженных сил большое количество вооруженных, привычных к войне и отвыкших от мирного труда людей могло серьезно дестабилизировать обстановку в стране. Поэтому правительство вместо их демобилизации начало ''раскидывать'' казачьи отряды по всей стране. В том числе и в Сибирь, куда их заманивали льготными условиями службы.

Помимо направляемой государством колонизации, ежегодно разными путями в Сибирь пробирались сотни торговых и промышленных людей, преимущественного из поморских уездов, и расходились по Сибири в поисках ''угожих соболиных мест''. Среди них выделялись богатые торговые люди, московские гости, действовавшие обычно через своих приказчиков. Торговые люди везли в Сибирь для продажи ткани, обувь, кожи, железные и медные изделия, галантерею, бисер, олово, продовольственные товары и т.д., из Сибири же вывозили закупленную или вымененную пушнину. На свои средства они организовывали мелкие и крупные экспедиции из наемных людей (''покрученников'') на соболиные промыслы. Наряду с крупными торговыми людьми и их представителями в Сибирь шел мелкий промышленный люд, промышлявший на свои скромные средства или нанимавшийся в качестве ''покрученников'' к богатеям. В поисках пушнины, ''рыбьего зуба'' (моржовой кости) и других ценностей ватаги промышленных людей направлялись на новые места и открывали ''новые землицы''. Добывать меха разрешалось каждому, только не в угодьях ясачных и при уплате пошлины – 2/3 шкурок сдавалось в казну (ведь Сибирь считалась государевой вотчиной). И хотя часть этого промыслового населения уходила с добычей обратно в Россию, часть оседала в Сибири, поступала в гарнизонную службу, становилась крестьянами и сибирскими посадскими людьми.

Обратили внимание и на Мангазею. Поморы тут действовали ''самостийно'', основали в 1572 году поселение, торговали с местными и даже, как стало известно, ''дань с них имали на себя''. Правительство взяло этот пункт под контроль, в 1580 году сюда прибыл воевода Глухов, упорядочил ясачное обложение, а позднее был отстроен город и порт Мангазея.

Продолжение. Предыдущая часть тут: http://alternativahist.borda.ru/?1-1-0-00000324-000-0-0-1178355901

Сначала переделанный кусок уже выложенной части ПЛВ:

Сразу же после смерти Ивана IV, когда все находящиеся в столице члены Государственного совета собрались у постели покойного царя, дворцовые стрельцы подчинявшиеся Богдану Бельскому заперли Кремль и отказались выпускать из него кого либо. Одновременно с этим Григорий Скуратов потребовал от собравшихся немедленно принести присягу Дмитрию. Оказавшийся в безвыходной ситуации Государственный совет в эту же ночь присягнул на верность новому царю и только после этого всех отпустили по домам. Несколько сложнее было с сидящим в Польше царевичем Федором Ивановичем. Сам Федор, как уже указывалось, к власти не стремился. И воспринял коронацию своего брата даже с облегчением. Но действующее тогда на Руси понятие ''старшинства'' с трудом воспринимало мысль о том, что третий царский сын внезапно оказался ''старше'' второго сына Ивана IV. Кроме того, его шурин Борис Годунов был человеком крайне властолюбивым и действуя через свою сестру, царицу Ирину вполне мог сподвигнуть царевича на выступление за свои ''законные права'', против младшего брата. Тем более, что группировка сторонников Федора по прежнему была сильна. Особенно ярко это проявилось на Земском Соборе 20 апреля 1584 года, созванном по инициативе митрополита Дионисия. Хотя большинство собравшихся поддержало Дмитрия, но тут в очередной раз сказалась русская традиция ''единогласия'' – часть собравшихся, как среди духовенства – Иов, епископ Коломенский, так и среди знати – мощный клан Годуновых, Сабуровых, Клешниных, Телятевских, Морозовых, Салтыковых и Шеиных и ''примкнувших к ним'' Захарьиных-Юрьевых, высказалась в пользу Федора упирая на то, что ''негоже младшему брату быть выше старшего''. После долгих и ожесточенных споров возобладал компромиссный вариант – вспомнили про восточно-римскую традицию соправления ''кесарей'' и для окончательного урегулирования ситуации в Польшу выехал глава Посольского приказа Афанасий Нагой, который должен был просить Федора прибыть в Москву, дабы он мог занять свое законное место рядом с братом в качестве Великого Государя и соправителя. Сам Федор воспринял эту идею без энтузиазма, но подталкиваемый своей женой и шурином поехал в столицу.

14 июня 1584 г. Москва торжественно встречала царского брата. Въезд Федора в город был торжественным: сам Дмитрий выехал, чтобы за 5 верст от столицы встретить своего брата. Встреча прошла со взаимными земными поклонами и весьма растрогала ее очевидцев. А 22 июня состоялось наречение Федора титулом Великого Государя. Правда царское титулование сохранялся единолично за Дмитрием, который таким образом оставался царем и Великим Государем всея Руси, а Федор получал титул Государя и Великого князя Московского.

Первоначально предполагалось, что оба брата будут оба иметь свой ''стол'' в Москве, что было для Дмитрия даже удобно, поскольку в этом случае он своим ''братским влиянием'', мог воздействовать на слабовольного Федора. Было даже установлено два одинаковых трона, на которых братья восседали во время официальных мероприятий. Однако в дело вмешался ''проклятый польский вопрос''. Находясь только в личной унии в Россией поляки были весьма недовольны отъездом Федора и требовали его возвращения, связывая с этим возможность сохранения унии, которая в случае дальнейшего ''пренебрежения интересами Короны Польской'' могла быть по их мнению расторгнута. Но Федор не горел желанием возвращаться в Краков, где чувствовал себя чужим среди тамошних иноверцев. В дело вмешались и сторонники Федора, указавшие, что Дмитрию, как потомку польских королей сподручней править Привисленским краем. Что вызвало, в свою очередь, сопротивление со стороны уже сторонников Дмитрия, усмотревших в этом предложении, и вполне справедливо, попытку клана Годуновых оттеснить Дмитрия и поставив на Москве в качестве единоличного правителя Федора, править за его спиной. Дело чуть было не дошло до прямой драки в Государственном совете и только личное вмешательство митрополита Дионисия остановило конфликт. Именно он предложил братьям разделить управление страной. Федор оставался на Москве, где под его властью, в качестве удела, оставалась большая часть ''старых'' московские владений, Казань, Поволжье и Сибирь. При нем формировалась своя Государева Дума – правительство удельных земель, но при этом Федор не имел право самостоятельно вести внешнеполитические сношения, объявлять войну и заключать мир, что оставалось в единоличном ведении царя. Кроме того, Дмитрий оставлял за собой право отменять неугодные ему решения Федора, в то время как Федор обязывался держать сторону своего брата и быть с ним ''заедин'' во всем.

Сам же Дмитрий переносил свой ''стол'' в Киев, откуда он мог часто бывать наездами в Польше, тем самым удерживая ее ''под своей рукой''. Под его властью напрямую оставались земли бывших Великого княжества Литовского и Ливонского ордена, за исключением Ругодива, который передавался в управление Федору. Кроме того, Дмитрий ''взял на себя'' Смоленск, Новгород-Северский и Чернигов. В Киев также переезжали Государственный совет и митрополит.

Помимо этого, Дмитрием были предприняты шаги по укреплению своего положения собственно в Москве, и ослаблению позиций сторонников Федора. Прежде всего было объявлено о желании царя вступит в брак. Ничего удивительного или неожиданного в этом не было. Дмитрию уже перевалило за 20 лет, и по русским понятиям ему давно было пора жениться. Несколько неожиданным, хотя вполне объяснимым, стал выбор невесты – юной княжны Ирины Ивановны Мстиславской. Хотя княжна Мстиславская и была писаной красавицей, но мотивы брака все же были явно политическими. Ее отец, могущественный князь Иван Федорович Мстиславский принадлежал к стану противников Дмитрия (точнее к стану противников партии Государева Двора), и брак царя с его дочерью менял его политическую позицию на прямо противоположную, превращая Мстиславских в опору царской власти в Москве. Кроме Мстиславского, в Думу при Федоре по настоянию Дмитрия были включены державшие его сторону князья Шуйские, а также вызванный из Твери в столицу Симеон Бекбулатович, возглавивший командование поместной конницы. Таким образом в окружении Федора образовалась мощная группировка, способная противостоять влиянию Годунова и проводить линию Дмитрия.

С первых же дней своей деятельности правительство царя Дмитрия столкнулось с рядом трудностей. На проведенном в июне 1584 года Освященном соборе правительству удалось добиться издания соборного приговора 10 июня 1584 года об отмене податных привелегий монастырей, которые во время правления Ивана IV все же получили от царя иммунные грамоты. Было подтверждено запрещение монастырям приобретать земли путем покупок и вкладов, держать закладчиков, так как ''крестьяне вышед из-за служилых людей, живут за тарханы во льготе, и от того великая тощета воинскому чину прииде''. Продолжалось восстание ''черемисы'', представлявшее из себя серьезную опасность: они ''побиваху московских людей овогда на станех, овогда на походех, бояре же и воеводы не можаху их обратити''. 20 июля 1584 года в Казанскую землю ''луговые черемисы воевать'' послан был князь Д. П. Елецкий. Но его военная экспедиция большого успеха не имела. Тогда, 11 ноября 1584 года новый поход возглавил князь И. А. Ноготков. На этот раз воеводы ''татар и черемисы много побили... и тогда Луговую сторону воевали и многие улусы разорили''. В итоге черемисы ''добили челом... вековым миром''. Продолжая политику отца Дмитрий ''чая от них впредь измены'', повелел ставить города ''во всей Черемиской земле'', причем ''насади их русскими людьми и тем... укрепил царство Казанское''.

Продолжалась политическая борьба и в Москве. Опираясь на поддержку влиятельных боярина Никиту Романовича Захарьина-Юрьева и дьяка Андрея Яковлевича Щелкалова Борис Годунов получил в Думе высший боярский чин – конюшего, упраздненный было при Иване IV, но восстановленный Федором. Помимо этого Годунову удалось протолкнуть на должность командующего дворцовыми стрельцами своего родственника – князя И. С. Туренина. А после того, как в конце лета 1584 года скончался Никита Захарьин-Юрьев, Борис Годунов опасаясь усиления партии Мстиславского нанес упреждающий удар. В сферу конфликта было втянуто центральное финансовое ведомство – Казенный приказ, находившийся в ведении противостоящих Годунову двоюродных братьев Петра и Владимира Головиных. По настоянию Годунова Дума постановила провести ревизию казны. Проверка обнаружила большие хищения, за что ''приговорили бояре Петра Головина за государеву краденую казну Казенного двора казнить смертию''. С его двоюродным братом Владимиром обошлись мягче: его сослали в Казанский край, где он и умер в тюрьме.

Суд нал Головиными послужил поводом к смене высшей приказной администрации, куда Борис стал проталкивать своих родственников и друзей. Пост главного казначея занял думный дворянин Д. И. Черемисин. Приказ Большого дворца и Казенный приказ возглавил Г. В. Годунов. Одновременно с этим Годунов стал проталкивать вверх по церковной иерархии своего верного клеврета, епископа Коломенского Иова, который в 1586 году получил должность архиепископа Ростовского и открыто стал претендовать на московскую митрополию, вступив в конфликт с митрополитом Московским и Киевским Дионисием. Утверждая, что негоже одному человеку занимать обе кафедры (тем более, что после переезда Дмитрия в Киев, Дионисий также постоянно обосновался в этом городе, бывая в Москве лишь наездами) Иов при поддержке Годунова стал требовать, чтобы Дионисий освободил одну из кафедр. Правда на этом пути у него лежало серьезное препятствие. Хотя большинство священников московской митрополии было недовольно тем, что глава русской православной церкви в качестве своей постоянной резиденции избрал Киев, но Иов в качестве кандидатуры нового митрополита Московского не вызывал у них энтузиазма (в реальной истории, когда удалось сместить Дионисия митрополичий престол пустовал почти два месяца – священнослужители долго отказывались выбрать новым митрополитом Иова) и возможный Освященный собор не свел бы Дионисия с кафедры. Тогда Годунов пошел иным путем. Летом 1586 года, через Львов на Русь для сбора денег на нужды своей епархии приехал Иоаким, патриарх Антиохийский. И во время посещения Киева с ним случился казус – при встрече Иоакима и Дионисия, русский митрополит первым благословил патриарха, что вызвало неудовольствие последнего, заметившего, что вообще-то должно быть иначе, но не посмевшего протестовать открыто – слишком велик был контраст между роскошью русского святителя и бедностью приехавшим в качестве просителя ''восточного патриарха''. Чем не преминул воспользоваться Годунов, пригласивший Иоакима в Москву, где устроил ему торжественную встречу, после чего неожиданно негласно предложил тому поставить на Руси патриарха, кандидатом в которые выдвинул ростовского архиепископа Иова, который таким образом стал бы главой Русской православной церкви и оттеснил бы Дионисия. Патриарх Иоаким поблагодарив за все милости, признал, что в России учредить патриаршество ''пригоже'', и обещал посоветоваться с остальными патриархами: ''То дело великое, всего собора, а мне без этого совета учинить то дело невозможно''. Предложение Годунова в обмен на 8 тыс. дукатов, не откладывая дело в долгий ящик, самому поставить патриарха, а задним числом искать потом подтверждения, Иоаким отверг, хотя обещал содействовать делу среди своих восточных собратий.

Не смотря на то, что в Москве не добились своего, столь настойчивые попытки свести Дионисия с митрополии и поставить во главе ее ''своего'' человека не на шутку встревожили Киев, где стали готовить ответные меры. Но вскоре события на южных границах страны отвлекли внимание на иные проблемы.

Теперь продолжение:

Также, в мае 1586 года Киев посетили послы Сеадат-Гирея (считавшегося в Москве ''законным'' крымским ''царем'', так как он несколько месяцев сидел на крымском престоле), Сафа-Гирей и шамхала тарковского (правителя Северо-Восточного Дагестана). Они передали настоятельную просьбу послать Мурат-Гирея на их недругов, в первую очередь на Крым. Что породило у русского правительства далеко идущий план – с помощью крымских царевичей превратить Крым в вассальное государство. Большое значение при этом придавалось отношению с Большой Ногайской ордой, которая по прежнему находилась в состоянии войны с Россией. Но выступление ногайцев явно выдыхалось. Созданная по Волге система городов и укреплений надежно заперла переправы, а строительство крепостей на нижнем Яике (для чего туда был послан отряд стрельцов во главе с Федором Гурьевым, заложившим город в устье Яика) и на Белой Волошке (Уфа) вытесняло ногайцев с привычных им мест обитания. И в начале 1586 года русское правительство при посредничестве Мурата-Гирея добилась от ногайского князя Уруса присяги на верность. После чего, тот час же Мурат-Гирей с 1 тыс. стрельцов и 900 ''вольных казаков'' был ''отпущен'' в Астрахань, где он должен был ''итить промышлять над Крымом, сести ему на Крыме царем, а служити ему царю и великому князю...''. На случай казалось неминуемой войны с Турцией Государственный совет в декабре 1586 года принял решение сосредоточить все наличные силы в Елецке. Выступление номинально должен был возглавит царь Дмитрий. С должности киевского воеводы был сведен князь Константин Константинович Острожский, которого сменил князь Иван Петрович Шуйский. Предполагалось, что русская армия займет оборонительное положение, чтобы надежно прикрыть подступы к Москве с юга.

Соединившись с ногайцами (до 30 тыс. чел.) Мурат-Гирей двинулся на Малую Ногайскую орду, которая без сопротивления отложилась от Ислам-Гирея, признав ханов Сеадат-Гирея. После чего объединенные силы ногайцев, казаков, стрельцов и примкнувших к Сеадат-Гирею татар ворвались в Крым. Попытка кафинского гарнизона вместе с оставшимся верными Ислам-Гирею татарскими силами встретить Сеадат-Гирея ''в поле'' закончилась катастрофой, во многом по вине самого Ислам-Гирея, который бросив свою армию умчался в Кафу. Деморализовал тем самым своих людей, чем воспользовались ногайцы, тотчас же произведя атаку и рассеяв турецко-татарские силы. На следующий день ногайцы заняли Кафу, подвергшуюся полному разорению. Все жители были обращены в рабство и розданы в качестве награды воинам. Не в силах хоть как-то военным путем повлиять на ситуацию в Крыму скованная персидской войной Османская империя сочла за лучшее официально признать Сеадат-Гирея новым ханом и принять объяснения русского посольства, что вмешательство России в крымские дела не являлось нарушением Бахчисарайского мира с Турцией, поскольку москва всего лишь поддержала ''законного претендента'' на крымский престол.

9 октября 1586 года царь Дмитрий принял послов кахетинского царя – священника Иоакима, старца Кирилла и черкашенина Хуршита, которые подали царю грамоту в которой сообщалось, что Александр ''сам своей головой и со всей своей землею под кров царствия ти и под Вашу царскую руку рад поддаетца'' и предлагалось сделать шамхалу ''великое утеснение'', отняв у него Тарки и посадив туда на шамхальство Александрова свата. 3 апреля 1587 года Дмитрий ответил, что готов направить посланника в Грузию, чтобы ''царя к вере привести''. 11 апреля грузинские послы вместе с русскими посланниками Р. Биркиным и П. Пивовым отпущены были в Кахетию.

В 1586 – 1589 гг. почти весь Азербайджан был занят армиями Мурада III. В мае 1587 года правитель Хорасана юный Аббас-мирза занимает Казвин и принимает титул шаха. Отца своего, старого слепого шаха Мухаммеда Худабенде, он убеждает отречься в свою пользу. Новый шах принимает на службу 12 тыс. грузин-эмигрантов, принявших мусульманство, и приступает к реформам в области военной и гражданской администрации. Прежде всего Аббас сурово отомстил эмирам племен, которые были виновны в смерти его матери Махди Улья и брата Хамзы: сразу же после восшествия на престол устроил казни заговорщиков в Казвине. Затем были казнены эмиры, выступившие против регента Муршидкули-хана Устаджлу. Был подготовлен указ о поголовном истреблении противников хана в Казвине. Основную роль в ограничении традиционных прав кызылбашских военачальников на участие в управлении страной сыграла ликвидация дивана (военного совета), восстановления которого требовали выступившие против регента представители высших военных кругов 1588 года. Ответ шаха, за которым последовала казнь дерзких эмиров, был короток и ясен: ''В настоящее время следует позабыть тот порядок, право решать важнейшие государственные дела принадлежит падишаху''.

Положение Ирана было трудным. Потеря почти всего Хорасана (его теснил бухарский хан Абдулла II) и Герата (в 1588 г.) ставила шаха в тяжелое положение. Османская империя захватила Ирак. В переговоры с ней вступил и властитель Гиляна Ахмед-хан. У шаха было два выхода. Первый – создать коалицию против султана из европейских держав, в которую втянуть не только Россию, но также Священную Римскую империю, Францию и Испанию. Другим выходом для шаха было скорейшее заключение мира с султаном. К нему и склонялся Аббас I. Чтобы не допустить этого в Иран был отправлен русский посол Григорий Борисович Васильчиков, который должен был укрепить антиосманские позиции Аббаса, убедить его в полной поддержке Сефевидов со стороны России, и обещать, что русские не допустят прохода османского войска в Иран через Северный Кавказ. Правда по прибытие на место с посольством произошел дипломатический казус. Отправляя посла русское правительство составило грамоты на имя шаха Мухаммеда Худабенде, поскольку в России еще не было известно о приходе к власти Аббаса I. Только в Гиляни посольство узнало о смене иранского монарха. Поскольку посольство было срочным и сопровождал его от Москвы персидский посланник Хади-бек, возвращаться за новыми грамотами не было возможности. Васильчиков посоветовавшись с другими членами русского посольства, решился на довольно смелый поступок: переписал грамоту на имя Аббаса I и привесил к ней печать от запасной грамоты.

Названный в грамоте ''брат наш, Аббасово величество'', Аббас I не только ''не заметил'' переписанной грамоты, но и принял русское посольство настолько дружественно и тепло, что вызвал удивление у многих своих подданных и даже у русского посла, который впоследствии свидетельствовал царю:

''А шах Аббас меня, холопа твоего, принял с великой любовью и хочет с тобой государем в братской любви и дружбе и в соединении, и городов Баки и Дербени тебе государю поступаетца, и на всех недругов твоих государевых и своих хочет с тобой государем стояти заодин''.

В нарушении придворного этикета и общепринятых иранских традиций Аббас I пошел на встречу требованию Васильчикова и, отменив положенное для послов по протоколу целование ноги у шаха, согласился соблюсти обычай русского царя возлагать руку на голову посла по завершении его речи. Шах подтвердил все обещания, которые давал его отец русскому царю и отправил вместе с Васильчиковым новое персидское посольство в Москву, где будучи заинтересованы в союзе с Ираном, в свою очередь направили посольство к ставшему в 1586 году казахским ханом Тевеккелю. Ни о задачах этого посольства, ни о его результатах не сохранилось упоминаний в документах, но сразу же после него хан Тевеккель в 1588 году разорвал свой вассальный договор с Бухарским государством и выступил против хана Абдуллы, что привело к ряду затяжных войн между казахами и Бухарой на протяжении всей первой половины XVII века.

Однако с наступлением 1587 года внешнеполитическое положение России начинает ухудшаться. Не имея возможности свергнуть негодного ей Сеадат-Гирея силой, Стамбул прибегнул к ''дипломатическим'' мерам. В апреле 1587 года внезапно скончался от отравления Мурат-Гирей, занимавший при своем брате должность калги-султана (главнокомандующего вооруженных сил). Подозреваемый в убийстве человек из окружения Мурат-Гирея бежал. Далее пошло по нарастающей. Собранный Диван, где основную роль играли карачи — четверо глав крупнейших бейских родов — Ширинов, Барынов, Аргинов и Кипчаков, и сераскиры трех орд, кочевавших вне полуострова, отказался утвердить в качестве нового калги-султана другого ханского брата Сафа-Гирея и утвердил в этой должности поддерживаемого турками Казы-Гирея, прозванного за военные успехи ''Бора'' (Буря). Одновременно с этим было получено известие о том, что по приказу султану буджакская орда Кан-Темира пройдя Перекоп вошла в Крым и движется в сторону Бахчисарая, а к Кафе подошел турецкий флот. Поняв, что это начало конца, Сеадат-Гирей с братом и группой сторонников тайно покинул дворец и бежал к Азовскому морю, где на лодках они добрались до Азова, рассчитывая получить убежище в русских землях. Казы-Гирей провозглашенный вместо Сеадат-Гирея новым ханом потребовал от русских властей выдачи беглеца. А получив отказ, собрав 40-тыс. армию в июне двинулся на Киевщину. 30 июня против них посланы полки И. П. Шуйского, которые пришли 13 июля ''за Корсунь к Желтым водам'', где и простояли неделю. Крымцев удалось разбить. Побито было около 30 тыс. человек, 2 тыс. попало в плен.

Тогда же Дмитрий предложил императору Рудольфу II ''стояти заодин... на турского'', рассчитывая на его поддержку в разворачивавшейся борьбе за Крым, для чего в Москве планировали воскресить антиосманскую лигу. Предложение в Вене встретило самый горячий отклик, но дело застопорилось из-за Испании, без согласия (а главное без финансовой поддержки) которой Рудольф II не решался на выступление. А у испанского короля Филиппа II на тот момент были совершенно иные планы.

Испания в то время было самым крупным и могущественным государством Западной Европы. Помимо собственно Испании, это была большая часть Италии (Сицилия, Южная Италия, Сардиния, Милан), Нидерланды (вкл. Артуа – северная часть совр. Франции), Франш-Конте (северо-восточная часть совр. Франции); сверх того обширные колониальные владения, включавшие в себя Мексику, Перу и пр. А после присоединения Португалии в 1580 году, Испания получила помимо ее заморских обширных владений (Бразилия, Ангола, Мозамбик, Цейлон, Индонезия и пр.) сильный португальский военно-морской и торговый флот, который стал серьезным подспорьем к ее могуществу. Сама Испания в то время находилась на высокой степени благосостояния; одна Андалузия заключала в себе более 3 млн. жителей; вся эта часть Испании была превосходно возделана, здесь процветало земледелие и садоводство. Испания могла прокормить не только свое народонаселение, но отпускала за границу на огромные суммы хлеб, особенно вино и шерсть. Ее мануфактурная промышленность ставила ее наряду с первыми промышленными народами того времени: в Европе славились испанское оружие, толедские клинки, сукна, шелковые изделия. В одной Севилье жило более 130 тыс. ткачей; в Сеговии их было 32 тыс. Иными словами, Филипп II владел империей, в пределах которой, по словам современников, ''никогда не заходит солнце''.

Однако во второй половине XVI века Испания испытывала все большие трудности по поддержанию и расширению своей империи. Торговые льготы Нидерландов, которые они имели как часть Короны привели к оттоку из Испании золота и серебра, в обмен на поставляемые изделия нидерландских мануфактур. Что в свою очередь привело к увяданию собственной испанской промышленности. Постоянные войны на нескольких фронтах (против Османской империи, Франции, германских протестантов) привели к хроническому бюджетному дефициту, который испанские монархи пытались покрыть повышением налогов и постоянными займами. Ситуация еще больше ухудшилась с начала 1572 года, когда в Нидерландах началось восстание. Несмотря на огромные затраты и посылку отборных войск, Испании не удавалось восстановить контроль над мятежными провинциями. Кроме того, очень скоро англичане обнаружили такой великолепный источник увеличения собственных доходов, как грабеж испанских торговых кораблей, особенно тех, что шли из Нового Света в метрополию груженные серебром и золотом, и контрабанда товаров в испанские владения. Что наносило огромный урон испанской казне. Все попытки Филиппа II дипломатическим путем добиться от английского правительства прекращения пиратства оканчивались ничем. Что было в принципе понятно, поскольку весьма значительный процент захваченного у испанцев добра шел в английскую королевскую казну. А учитывая, что Англия поддерживала нидерландских мятежников (как предоставлением убежища на своей территории, так и прямой посылкой войск), то неудивительно, что сам факт возможного умиротворения мятежных нидерландских провинций напрямую увязывался в Испании с решением проблемы Англии. Еще в середине 70-х гг. прославленный испанский военачальник и королевский наместник Нидерландских провинций дон-Хуан Австрийский предлагал план морской операции против Британских островов, с высадкой на их побережье крупного десанта, с последующим свержением Елизаветы и передачи трона ''законной королеве'' Марии Стюарт. Тогда это план забраковали как авантюристичный, а вскоре скончался и сам Хуан Австрийский.

Однако, во второй половине 80-х гг. ситуация резко изменилась в благоприятную для Испании сторону. Франция, главный соперник Испании в Европе после гибели на турнире короля Генриха II, стала погружаться в пучину гражданской войны. После Генриха II правили три его сына – Франциск II (1559-1560), Карл IX (1560-1574) и Генрих III. Старшему сыну Генриха — Франциску в 1559 году было 15 лет. Ничего не разумевшему в делах государства ему хватило ума фактически передать власть дядям своей жены Марии (королевы Шотландии Марии Стюарт). Талантливый полководец Франсуа де'Гиз стал во главе армии, епископ Лотарингский и кардинал взял в свои руки гражданское управление. Не будучи ни принцами крови, ни даже знатными французскими сеньорами (хотя де'Гизы считались потомками самого Карла Великого), они таким образом оказались противопоставлены французской родовитой знати. И этого было достаточно, чтобы оттесненные от власти принцы крови и вельможи образовали единый фронт против Гизов. Старший представитель Бурбонов Антуан по браку с королевой Наваррской был королем крошечного государства, расположенного на границе Франции и Испании. Его жена была горячей поклонницей Кальвина, и обиженный принц стал склоняться к кальвинизму, а Наварра сделалась центром всех недовольных. И уже в августе 1559 года три вождя будущей оппозиции – Антуан де'Бурбон, его брат Конде и адмирал Колиньи совещались о мерах, которые следовало принять для того, чтобы ''освободить короля'' от ''тирании'' Гизов.

Тут необходимо сказать несколько слов о гугенотах – французских кальвинистах. Во Франции гугеноты были скорее не религиозным, а политическим движением, разделяясь на ''гугенотов религиозных'' и ''гугенотов политических'' – действительно активных участников религиозных войн во Франции, и состоявших в первую очередь из аристократов, лишь временно влившихся в среду кальвинистов. Они воспользовались организационными формами кальвинисткой церкви, но в массе были мало затронуты ее учением. По сути протестантизм стал во Франции идеологическим знаменем знати, боровшейся против усиления королевской власти и требовавшей сохранения всех старинных прав и свобод аристократии. ''Имя гугенотов, — писал венецианский посол во Франции Джовани Микеле, — превратились в название недовольных, и борьба идет не из-за религии, а из-за ''общественного блага'', как во времена Людовика XI'' (''Лигой общественного блага'' называлась организация французских сеньоров, выступивших в 60-х годах XV века под предводительством бургундского герцога Карла Смелого против объединительной политики Людовика XI).

Об этом свидетельствовали не только оценки наблюдателей. Ненависть гугенотов к этому королю – объединителю Франции, была настолько велика, и, скажем от себя, понятна, что они не могли удержаться от надругательства над его останками. Они разрыли его могилу и развеяли по ветру его прах еще в самом начале религиозных войн. Эти сеньоры охотно переходили в кальвинизм. Реформа сулила им конфискацию церковных земель и – в идеальной перспективе – превращение их в самостоятельных потентатов на манер германских князей.

Но кальвинизм нужен был им и по другой причине. Многочисленные дворянские свиты знатных родов юга Франции в церковной организации кальвинисткой церкви обретали новые узы, которые связывали их с ''оптиматами'', превращавшимися в пресвитеров новой церкви. Для этих сеньоров религиозная война была и потому желательна, что внешние войны предшествующих царствований подняли авторитет королевской власти и дворянство стало уходить из-под влияния сеньоров. Теперь во главе своей религиозной общины сеньоры шли на борьбу с королевской властью за свои вольности, а в случае удачи – и за свою политическую независимость. Как писал современник событий Клод Антон: ''крупные гугенотские сеньоры, группирующиеся вокруг Конде, мечтали вовсе не о высоких должностях при короле, но о разделе королевства на ряд самостоятельных провинций, в которых они были бы суверенными, не признающими над собой ни короля, ни кого-либо другого''.

При жизни Генрих II, поддерживающий протестантов вне своей страны (как врагов Габсбургов), тем не менее жестко давил их в самой Франции, не давая им развернуться и набрать силу. Положение поменялось после его смерти. На орлеанских штатах 1560 года группа сеньоров представила королю мемориал, в котором она высказывала мнение, что каждый крупный сеньор имеет право избрать ту религию, которая ему больше нравится, в полном соответствии с постановлением аугсбургского религиозного мира 1555 года, т.е., прибавляли петиционеры, согласно принципу ''cujus regio ejus religio'' (чья страна, того и вера).

Усилению влияния гугенотов способствовала и сложившаяся внутренняя обстановка в стране. Смена на престоле совпала с заключением мира в Като-Камбрези, которым закончился долгий период войн с Габсбургами. В июле 1559 года королевский указ частично распустил армию. Большое количество офицеров и солдат осталось без занятий. Они сошлись в Фонтебло требуя вознаграждения. Франсуа де'Гиз уговаривал их разойтись, кардинал пригрозил виселицей. Они удалились затаив злобу. Многие из них были с юга, из непокорного, теперь кальвинистки настроенного дворянства. Они составили первые кадры дворянского мятежа.

Первоначально Гизам удалось подавить первые вспышки недовольства, но смерть юного короля Франциска II кардинально изменила ситуацию. Гизы были отстранены от власти, а новый король Карл IX попытался вести политику компромисса. Как и следовало ожидать, ничего толкового из этого не вышло. И в 1562 году напряженность в стране переросла в т.н. ''религиозные войны'', на протяжении нескольких последующих десятилетий опустошавших страну (и которые до 1587 года шли как и в реальной истории).

К 1587 году во Франции сложилась следующая ситуация. Смерть Франциска Алансонского, младшего брата бездетного короля Генриха III, неожиданно сделало наследником французского трона лидера гугенотов Генриха де'Бурбона. В ответ на это католики объединившиеся в т.н. Католическую лигу выдвинули в качестве своего претендента на престол герцога Генриха де'Гиза, который, как уже упоминалось, выводил свой род от Карла Великого, и поэтому казался его сторонникам лучшим кандидатом на престол вместо окончательно ''сгнивших'' Валуа. 9 сентября 1585 года папа Сикст V опубликовал буллу, в которой он лишил прав на престол Генриха де'Бурбона и его брата Конде. В стране начался третий этап религиозных войн, получивший название ''война трех Генрихов'' (короля Генриха III Валуа, Генриха де'Гиза и Генриха де'Бурбона).

Меж тем в Нидерландах уже громко заявила о себе партия мира. Хотя большинство политических лидеров Голландии и Зеландии решительно противились переговорам с Испанией, в некоторых городах наметился раскол, а соседние провинции, вынесшие на своих плечах главные тяготы войны, все чаще высказывались за заключение договора. Впоследствии один из английских послов в Нидерландах описывал сложившуюся там обстановку так: ''содружество Соединенных Провинций состоит из представителей множества партий и религий, а именно: протестантов, пуритан, анабаптистов и испанских клевретов, которых совсем немало. Скорее всего следует ожидать распада на пять частей, причем протестанты и пуритане вместе едва составят и одну часть из пяти. При этом, — продолжал посол, — только протестанты и пуритане последовательно стояли за продолжение войны. Если бы нашествие на Англию увенчалось успехом и молодая республика осталась одна противостоять всей мощи Филиппа, давление сторонников компромисса, скорее всего, было бы непреодолимым''.

Спала напряженность и в Средиземноморье. Османская империя занятая войной с Персией, а также конфликтом в Крыму вынуждена была заметно ослабить свой натиск на западном направлении, что позволило Филиппу II сконцентрироваться на решении европейских дел. Как писал один из послов при испанском дворе: ''В данный момент католический король (Филипп II) пребывает в полной безопасности. Франция не в силах угрожать ему, равно как и турки, не говоря уже о короле Шотландии, обиженном на Елизавету из-за смерти своей матери. Единственным способным противостоять ему монархом был король Дании, но он недавно умер, а сын его слишком молод, и ему есть чем заняться в своей стране... В то же время Испания может быть уверена, что швейцарские кантоны не выступят против нее сами и не позволят сделать это другим, ибо между ними теперь союз''.

Уже в начале 1586 года Филипп поручил составление плана формирования такого флота маркизу де Санта Круз, который при Лепанто командовал резервом и немало способствовал победе; Санта Круз еще в 1583 г. рассматривал, по поручению короля, приблизительно такой же план, но те цифры, которые он тогда приводил, были настолько громадны (он требовал армию в 94 тыс. человек и флот свыше 550 судов, в том числе 150 больших кораблей и 40 галер), что Филипп на них не согласился.

В 1587 году, после казни Марии Стюарт, вопрос об экспедиции был окончательно решен, и приготовления немедленно начались. Все подходящие суда в испанских и португальских гаванях были задержаны и собраны; взяты были, кроме испанских кораблей, еще и португальские, неаполитанские, и венецианские суда, как парусные, так и гребные; среди них оказалось и несколько ганзейских судов. Сборным пунктом был назначен Лиссабон. Первоначально предполагался двойной удар: вышедший из Лиссабона военный флот высаживает десант в южной Ирландии, а герцог Александр Фарнезе Пармский (командующий испанскими войсками в Нидерландах) в это же самое время совершаете внезапное нападение на Кент. Предполагалось, что армия Фарнезе беспрепятственно переправится в Англию на небольших транспортных судах, ибо военно-морской флот Елизаветы отправится защищать Ирландию. Впоследствии в план внесли коррективы — флот из Лиссабона должен плыть не в Ирландию, а в Нидерланды, чтобы ускорить и облегчить переправку в Англию Фламандской армии.

Известия об этих приготовлениях возбудили большую тревогу в Англии. Как впоследствии писал об это английский историк, автор увидевшей свет в 1614 году ''Мировой истории'' сэр Уолтер Рейли: ''Англичане не располагали силами, способными противостоять армии принца Пармского, сумей тот высадиться в Англии''. И действительно, испанское войско, с 1572 года почти непрерывно сражавшееся с голландцами во Фландрии, за это время приобрело несравненные боевые качества. Некоторые ветераны находились в строю по тридцать лет, все они служили под командованием опытных, заслуживших свои чины на поле боя офицеров. Фарнезе разработал подробнейший план вторжения, определил порядок действий каждого подразделения и дважды провел тренировочные учения. Во Фландрии строились небольшие плоскодонные суда, на которых предполагалось перебросить войска на корабли "Армады". Был прорыт канал из Сас-ван-Гент в Брюгге и углублен фарватер Иперле от Брюгге до Ньюпорта, чтобы подходящие к берегу суда не попадали под огонь голландского флота или пушек крепости Флиссинген. Из Испании, Италии, Германии и Бургундии перебрасывались войска и стекались добровольцы, желавшие принять участие в экспедиции против Англии.

В то время, как очень немногие замки и города юго-восточной Англии могли бы устоять при осаде, поддержанной тяжелой артиллерией. Во все крае, пожалуй только замок Эпнор на реке Медуэй, построенный для защиты верфей Чатэма, мог похвастаться выступавшими за линию стен и прикрытыми широкими рвами бастионами, необходимыми для успешной обороны. Крупные города Кента (Кентербери и Рочестер) по прежнему полагались на давно устаревшие средневековые стены. Между береговым плацдармом Маргейт и Медуэем оборонительных сооружений не было вовсе, а один Эпнор едва ли мог остановить герцога Пармского и его войско. Даже столица страны не могла считаться хорошо укрепленной, ибо ее защищали устаревшие оборонительные сооружения, оставшиеся неизменными как минимум с 1554 года. Тогда сэр Томас Уотт поднял мятеж, протестуя против брака Марии Тюдор, сводной сестры и предшественницы Елизаветы, с принцем Филиппом – будущим Филиппом II. Повстанцы прошли маршем через весь Кент, у Кингстона (к западу от столицы) переправились через Темзу, беспрепятственно вступили в Вестминстер и, лишь спустившись по Флитстрит, уперлись в крепостные стены. Эти стены и остановили Уотта, поскольку он не располагал артиллерией.

Кроме того, Александр Фарнезе располагал еще одним немаловажным средством, способствующим покорению враждебных городов. Как писал один служивший на стороне голландцев английский офицер, ''всем известно, что золото короля Испании проделывает в сердцах изменников бреши побольше, чем осадная артиллерия''. В этом отношении войска Елизаветы, воевавшие в Нидерландах, имели не слишком воодушевляющий опыт. В 1584 году английский гарнизон Аальста продал Фарнезе ключи от города за 10 тыс. фунтов, а в 1587 году сэр Уильям Стэнли и Рональд Йорк сдали вверенные им опорные пункты (Девентер и форт Зутфен), причем многие из англичан сами перешли к врагу и впоследствии сражались на стороне Испании против бывших товарищей по оружию.

Таким образом, Елизавете и ее советникам приходилось полагаться на не слишком надежных людей, ведь основу сил, призванных воспрепятствовать вторжению, тоже должны были составить 4 тыс. солдат из английского экспедиционного корпуса в Голландии. Генерал-квартирмейстер Елизаветы доводился Рональду Йорку родным братом, а сэр Роджер Уилямс в 1570-х годах сам служил в Нидерландах под знаменами Филиппа. Нельзя было исключать, что эти вояки продали бы испанцам английские твердыни так же, как их товарищи продавали нидерландские крепости. Однако у Елизаветы попросту не было выбора. Она зависела от ветеранов голландской компании, поскольку практически не располагала другими обученными войсками. Возможно, городская милиция Лондона, отряды которой муштровались по два раза в неделю, и годилась для настоящего боя (хотя многие сомневались и в этом), но от ополчений графств многого ожидать не приходилось. Огнестрельное оружие имелось далеко не у каждого. На тех, у кого оно было, приходилось всего по четыре заряда, а сами ополченцы, по отзывам их же командиров, представляли собой неорганизованный сброд, способный скорее ''перебить друг друга, нежели нанести урон врагу''. При этом королеве приходилось держать 6 тыс. солдат на границе с Шотландией, из опасения, что король Яков VI Стюарт (мать которого она казнила) выступит против нее одновременно с испанцами.

Единственной надеждой Английской короны был флот. Это понимали и в Испании. В день отплытия армады папский представитель в Лиссабоне послал Его Святейшеству рапорт о состоявшемся накануне разговоре с одним из офицеров флота, который сказал следующее:

"Всем прекрасно известно, что мы сражаемся за Божье дело, так что, когда мы встретимся с англичанами, Господь без сомнения устроит так, чтобы мы могли взять их на абордаж — вызвав для того резкую перемену погоды или, что вероятнее, попросту помутив разум англичан. Если мы сможем сойтись с ними борт-о-борт, то испанская доблесть и испанская сталь (а также огромная масса солдат, которая будет на борту) обеспечат нам верную победу. Hо если Господь не поможет нам чудом, англичане, поскольку их корабли быстрее и маневреннее наших и пушки бьют много дальше, и о преимуществах своих они осведомлены не хуже нашего, не подойдут к нам на ближнюю дистанцию, а просто будут стоять на расстоянии и разносить нас в щепки огнем из своих кулеврин — а мы не сможем нанести им мало-мальски серьезного вреда. Так что мы выступаем против Англии в твердой надежде на чудо".

Но вот как раз с флотом, у Англии, в отличие от реальной истории, были проблемы. Тогдашнее слабое развитие английской промышленности приводило к тому, что товары и изделия Англии не находили большого спроса у окружающих стран и народов (T.S.Willan. The Early History of the Russia Company). Ситуация изменилась к лучшему в 1553 году, когда первый английский корабль случайно добрался до устья Северной Двины, где он пристал к монастырю св. Николая — ''в 24 день прииде корабль с моря на устье Двины реки и обослався: приехали на Холмогоры в малых судех от английского короля Эдварда посол Рыцарт а с ним гости''. Чанслер был вызван в Москву Государем и представил ему грамоту, экземпляры которой были даны каждому кораблю ко всем владетелям стран, в которые они могли бы попасть. ''Мы предоставили почтенному и храброму мужу Гугу Вилибею и прочим с ним находящимся — говорится в ней — нашим верным и любезным подданным идти по их усмотрению в страны, им прежде неизвестные, чтобы искать того, чего у нас нет, и привозить из наших стран то, чего нет в их странах. И таким образом произойдет выгода и для них и для нас и будет постоянная дружба и ненарушимый союз между ними и нами''.

Чанслер был милостиво принят Иваном IV, желавшим установить сношения с Англией, в особенности для получения с Запада вооружения, которого поляки и шведы не хотели пропускать: государь, царь и великий князь — говорится в той же Двинской летописи — королевского посла Рыцарта и гостей аглинские земли пожаловал, в свое государство российское с торгом из-за моря на кораблях им велел ходить безопасно и дворы им покупать и строить невозбранно. Чанслер во время своего пребывания в Московском государстве собирал сведения о торговле, как это известно из записки его к дяде своему Фронтингэму, а находившийся при нем Иоган Гассе описал для английского купечества русские монеты, меры и весы, указал производимые в России товары и советовал устроить складочное место для английских товаров не только в Москве, но и в Вологде. После этого Чанслер благополучно ''отошел в свою землю''.

После таких успешных результатов, открывавших для английской торговли новое поприще и подготовивших все для нее необходимое, образовалась уже новая компания, во главе с губернатором, 4 консулами и 24 ассистентами, получившая в 1555 году у короля Филиппа и королевы Марии хартию на исключительное право торговли с Московским государством, как и с другими странами, которые она откроет на севере, северо-востоке или северо-западе от Англии; всякая попытка посторонних лиц нарушить монополию компании, торгуя с этими странами, наказывается конфискацией товаров.

Результаты не замедлили сказаться. Уже в 1555 году Иваном IV была выдана компании первая привилегия, в которой установлена беспошлинная торговля англичан, свободный приезд в Россию и обратный выезд, а также было гарантировано, в случае кораблекрушения, возвращение компании всего спасенного имущества. В знак особого благоволения царя, она получила в Москве дом на Варварке.

Однако победа в Ливонской войне кардинально изменили ситуацию. Возможность прямого, без посредников, торга привлекло внимание, как русских, так европейских купцов. Результатом стал массовый наплыв в русские порты английских, нидерландских, французских, датских и германских купцов, кипение деловой жизни и масштабное строительство в городах. Зато сильно пострадали англичане, у которых рухнула приносящая им до этого большие доходы практически монопольная торговля — теперь, как русские, так иноземные купцы предпочитали торговать в Ругодиве и Колывани. Попытки англичан исправить ситуацию путем распространения своих привелегий и на балтийские порты не имела успеха. Напрасно английские послы, ссылались на выгоды для Москвы от британской торговли, на жертвы, которые несут англичане, завязывая сношения с Россией. В ответе Ивана IV указывалось, что англичане на Руси не ''великие убытки терпели'', а наоборот, ''торгуючи беспошлинно много лет, многие корысти себе получили''

А в 1570 году, возмущенный тем, что Англия находится в дружественных отношениях с Турцией, Иван IV лишил англичан всех их торговых привилегий, обязав их торговать на общих основаниях с другими иноземными купцами. Что стало настоящей катастрофой для английской промышленности, продукция которой не могла успешно конкурировать с более дешевой и качественной продукцией из других стран. Англо-русские торговые обороты резко упали, что сказалось на английском флоте, который в реальной истории, как отмечает шведский историк Артур Аттман: ''построенный в эти годы и победивший испанскую Непобедимую Армаду в 1588 году был оснащен преимущественно русскими материалами''.

С этим мнением согласен и английский историк Уиллан, который отмечает, что в XVI веке ''Русские канаты и снасти для тогдашнего английского флота имели такое же значение, как нефть для современного''.

В результате, для противодействия испанцам англичанам удалось собрать только 12 галеонов принадлежащих королеве, еще 10 галеонов было предоставлено частными лицами, и еще около 70 гораздо более мелких кораблей, включенных в состав флота скорее для численности. Кроме того английская казна испытывала огромные финансовые трудности. Государственный долг достиг суммы в 40 тыс. фунтов стерлингов, и, как докладывал королеве государственный казначей: ''нет ни малейшей возможности раздобыть денег, чтобы их оплатить''. Елизавета не могла получить денежных займов – ни дома (в силу того, что война с Испанией окончательно подорвала английскую торговлю), ни за границей (поскольку банкиры на континенте в большинстве своем не сомневались в победе Испании), и это вынуждало ее в целях экономии средств откладывать все оборонительные мероприятия до последней возможности.

В результате, когда весной 1587 года Елизавете Дрейк вместе с Хоукинсом предложили ей организовать напасть на испанцев, она после долгих колебаний, не желая рисковать и без того дефицитными кораблями, ответила отказом на этот авантюрный и кажущийся фантастическим план (Даже в реальной истории, где Елизавета имея больший по численности и силе флот согласилась на эту авантюру с большим трудом. Причем, эту экспедицию сами англичане считали настолько безумно смелой, что капитан одного из самых крупных кораблей, участвовавший в ней, со страху вернулся с дороги назад, и сама Елизавета отдала приказ о возвращении экспедиции, но приказ этот застал Дрейка уже в пути).

Как следствие нет апрельского нападения 1587 года Дрейка на Кадис, гибели около 30 испанских кораблей, и захвата испанской каракки с богатым грузом на сумму в 114 тыс. фунтов стерлингов. Нет задержки выхода ''Счастливой Армады'' (название ''Непобедимая'' ей дали в реальной истории позднее английские памфлетисты), которая насчитывая 160 кораблей (103 военных и 57 транспортных – благодаря сохранению эскадры в Кадисе и отвлечению турецкого флота на крымскую проблему, из-за чего испанцы смогли снять со средиземноморского региона часть своего военного флота, количество боевых кораблей в составе Армады было увеличено) как и планировалось, в октябре 1587 года вышла в поход на север под командованием маркиза Санта-Крус.

Тут надо заметить, что Филипп II и не собирался завоевывать Англию и тем более присоединять ее к своей империи (будучи ранее женат на Марии Тюдор, он мог претендовать на английский престол). В его планы входило либо свергнуть Елизавету и посадить на престол своего ставленника-католика, либо заставить ее выполнить все прежние требования Испании, которые сводились к следующему: Англия должна была: а) вывести английских солдат из Испанских Нидерландов, особенно из Флашинга, блокировавшего гавань отвоеванного испанцами Антверпена; б) прекратить поддержку нидерландских повстанцев; в) прекратить пиратские действия против испанских судов и признать монополию Испании на торговлю с Вест-Индией; г) возместить Испании расходы по снаряжению Армады и убытки, нанесенные ей действиями английских пиратов; д) восстановить в правах английскую католическую церковь и прекратить преследования католиков.

Ожидая прихода испанцев англичане разделили свой флот на две эскадры: Западную, под командованием лорд-адмирала Говарда, числом в 24 кораблей, к которой чуть позднее примкнуло собранных английскими купцами еще 30 кораблей под во главе с Дрейком, и которая дислоцировалась в Плимуте; и Восточную, численностью в 40 кораблей под командованием Генриха Сеймура, в чье задачу входило патрулирование Ла-Манша. Была еще небольшая голландская эскадра графа Юстина Нассауского блокировавшая Дюнкерк и Ньюпорт, в которых стояли плоскодонные суда герцога Пармского.

10 ноября 1587 года испанский флот появляется на траверсе Плимута, где была сосредоточена Западная эскадра Ее Величества Елизаветы Английской. 54 английских корабля против 103 испанских. В виду столь превосходящих сил противника командующий английски флотом Говард отказался от предложения Дрейка выйти в море и принять бой с испанцами. Чем не преминул воспользоваться Санта-Крус, решивший напасть на вражеский флот прямо в порту, где английские корабли теряли свое преимущество в маневренности. Артиллерия испанцев была менее дальнобойной, чем английская. Поэтому упор был сделан на абордаж. Англичане открыли по атакующим ураганный огонь и смогли потопить идущих в авангарде четыре испанских галеона. Но остальные испанские корабли прорвались сквозь огонь и сцепились с английскими. Спустя пару часов все было кончено. Испанские солдаты недаром считались лучшими в Европе, не говоря уже об их численном превосходстве. Большая часть английских кораблей была захвачена, немногие уцелевшие английские моряки спаслись вплавь. Командующий флотом лорд-адмирал Говард и его заместитель Дрейк погибли в бою. А испанцы, расправившись с английской эскадрой высадили десант в городе, предав его огню.

Покончив с Плимутом и присоединив к своему флоту захваченные английские корабли Санта-Крус направился в Ла-Манш, где его ожидал герцог Пармский собравший на фламандском берегу около 17 тыс. солдат, которые только и ждали приказа о посадке на суда. Правда проблемой было отсутствие дружественных портов в Ла-Манше, где Армада могла бы пополнить запасы или укрыться от шторма. Испания и Франция, хотя формально и не были в состоянии войны, оставались соперниками, поэтому рассчитывать на радушный прием у берегов Франции испанцы едва ли могли. Франция в это время пребывала в состоянии вялотекущей гражданской войны, и там периодически возникали столкновения между католиками и гугенотами. Тогда 15 ноября Армада двинулась к Кале, комендантом которого в то время был Жиро де'Молеон, католик, симпатизировавший испанцам и ненавидевший англичан (он потерял ногу при штурме Кале в 1558 году, когда французам удалось вновь отобрать этот город у Англии). Гавань Кале была слишком мала для такого огромного флота, но он позволил испанским судам встать на якорь под прикрытием береговых батарей, где они были в относительной безопасности от английских атак, и пополнить запасы воды и продовольствия. Извещенный об этом в тот же день, Александр Фарнезе 16 ноября начал погрузку своих войск на транспортные суда.

Спустя трое суток, 18 ноября, испанцы атаковали эскадру Сеймура. В этом сражении, произошедшем между Гравелином и Остенде, сказалось преимущество английской артиллерии. Англичане пытались избегать абордажных схваток, обстреливая противника, но теперь уже на близкой дистанции, где их пушки причиняли испанским кораблям значительные разрушения, и сосредоточив огонь на отдельных, оторвавшихся от строя кораблях. Испанская артиллерия была не столь эффективна. Выяснилось, что испанские чугунные ядра, в силу какого-то технологического дефекта, разлетаются на куски при ударе об обшивку, не пробивая ее, что пушки, установленные на переоборудованных торговых судах, при полном бортовом залпе причиняют, за счет отдачи, больше вреда им самим, нежели противнику. Но используя свое численное преимущество, к тому же усиленное захваченными в Плимуте кораблями, испанцы медленно, но верно теснили английскую эскадру. Вполне возможно англичане могли бы если и не победить, то хотя бы закончить бой вничью, но тут на ходе боя сказалась ''экономность'' королевы Елизаветы, поскаредничавшей на порохе, запасы которого на английских кораблях были ничтожно малы. Канонада продолжалась около девяти часов и была столь интенсивной, что к концу боя большинство английских кораблей израсходовав все свои заряды, оказались беззащитны перед испанской артиллерией и были вынуждены выйти из схватки, очистив путь Армаде, которая потеряв всего один корабль подошла к Дюнкерку, где прикрыла транспорты герцога Пармского. Позднее проведенную операцию назовут классической. Всего за 36 часов Александру Фарнезе удалось погрузить 17 тыс. солдат на корабли и выйти в море. Вторжение началось.

Два относительно спорных вопроса (с моей точки зрения).

1. Леший пишет:

   Васильчиков посоветовавшись с другими членами русского посольства, решился на довольно смелый поступок: переписал грамоту на имя Аббаса I и привесил к ней печать от запасной грамоты.

   Это безумно смелый поступок. В РИ московское правительство почему-то было заморочено "титулованием". Если бы Аббас не был сыном Худабенде — это вообще был бы невозможный поступок. П так просто безумно смелый. Посол взял на себя роль Государя и Думы... Даже несмотря на успех у него обязательно должны быть неприятности.

   Леший пишет:

   Кроме того, Дмитрий ''взял на себя'' Смоленск, Новгород-Северский и Чернигов.

   Очень странный и спорный шаг.

   И Федору ненужное унижение.

   И Моментально выявятся многие недовольны. На Смоленщине — Рославль (как минимум). На Северщине и Черниговщине большая часть дворянства. Просто их роль снижается... Дмитрию придется предпринимать шаги для "успокоения".

Радуга пишет:

Это безумно смелый поступок

Не спорю. Но это РИ.

Леший пишет:

Но это РИ.

Это Федор-Борис, которые за "честью" следили намного меньше чем Грозный и Романовы потом. Даже Борис сев на царство уже величался.

А Дмитрий каков будет???

Предлагаю — по возвращении разбирательство и либо Дмитрий там посла всецело хвалит (он не подделывал грамоту, а написал новую), либо Васильчикова — в опалуи на Москву к Федору на 2-3 годика (а потом вполне нормалное возвращение и снова ведущий дипломат).

Ну или абсолютное презрение Дмитрия к словностям должно привести к каким-нибудь негативным последствиям.

Радуга пишет:

Очень странный

Странного ничего нет. Дмитрию нужна личная гвардия состоящая из людей с ''московским менталитетом'', но при этом "своя" и для "литвинов". Смоляне и северяне для идеально подходят.

Леший пишет:

был Жиро де'Молеон, католик

А это реальный человек? Я к тому что от базы во Франции зависит многое, в реале планировали

захват Булони именно для этой цели...

Вал пишет:

А это реальный человек?

Да реальный, как и стоянка в Кале. В РИ англичане атаковали испанцев сначала брандерами, а затем сами вступили в бой, не дав Армаде дождаться окончания погрузки на транспортные суда. Но в этой АИ разгром Западной эскадры английского флота и гибель Дрейка (в РИ именно он протолкнул идею брандеров и последующей атаки) дал возможность Армаде дождаться этого (оставшаяся часть английского флота просто не решилась сама атаковать). Как писал участник событий дон Франциско де'Бобадилья: "... не смотря на все это, герцог (Медина-Седония) сумел привести флот в Кале и встать на якорь всего в семи лигах от Дюнкерка, и если бы Парма выступил в день нашего прибытия, мы смогли бы осуществить вторжение".

Кстати, по поводу Англии и Якова, думаю испанцы предоставив ему английскую корону

удержат за собой Ирландию (с полного одобрения туземцев)...

Леший пишет:

Артиллерия испанцев была менее дальнобойной, чем английская.

Есть подозрения, что пушки примерно равные были. А широко известное мнение о недостатках испанцев — более поздняя английская пропаганда.

Олег пишет:

Есть подозрения, что пушки примерно равные были. А широко известное мнение о недостатках испанцев — более поздняя английская пропаганда.

Да? Спасибо за замечание.

Леший пишет:

Смоляне и северяне для идеально подходят.

Севреское дворянство "своим" для литвинов не стало. Шляхта их равными признавать отказывалась (предположительно вспоминая конец 15го века и переход Северских земель под руку Москвы).

По Смоленску — сложнее. Безусловно "своими" считались дворяне Мстиславля. И безусловно "чужими" — Рославля (в обоих случаях ВСЕ дворянство ЕДИНОГАЛСНО и последовательно выбрало сторону на которой будет сражаться).

Т.е. вытекая из этого — "своими" будут Смоленские земли без Рославля. Зато с Гомелем и Любечем. Ну можно еще Себеж с округой подкинуть (там дворянство смешанное достаточно — как и "новоходцы" появившиеся при Елене Глинской, так и местные.

После некоторого раздумья — пожалуй Дрейк с Эффингемом попробуют выйти из гавани. И именно на выходе Санта-Круз их перехватит. В итоге примерно половина самых сильных галеонов ускользнёт, примет участие в дальнейших боях, а потом может оказаться и в Турции и в России. Хокинс России не помешает (да и Эффингема можно дать — он ещё при Якове в РИ флотом командовал). А Дрейк станет турецким капудан-пашой.

Олег пишет:

А Дрейк станет турецким капудан-пашой.

Тогда уж алжирским...

Олег пишет:

да и Эффингема можно дать

Эффингема вряд ли. По нему есть ньюанс — он ярый патриот Англии и в то же время католик по вероисповеданию. Поскольку Филипп не собирался слишком уж гнобить Англию, Эффингем вполне может вернуться и даже занять не последнее место в новом правительстве.

Возникло несколько вопросов:

1. Нужна информация по битве при Кутра и связанных с ней событиям. Помню только, что Генрих Наварский заключил союз с каким-то гермнским князем-проетестантом и в обмен за помощь обещал отдать ему Мец, Туль и Верден. Но не помню "грязные подробности". Кто подскажет?

2. Вопрос по "испанскому браку". У Филиппа Испанскогобыла дочь Изабелла, которая в РИ вышла замуж за Альберта Габсбурга, который стал править Испанскими Нидерландами. Но рассматривался вариант и ее брака с Карлом де'Гизом (сыном Генриха де'Гиза). В РИ этот вариант не прошел, но в случае победы Армады католики будут более решительны и возможно уже в 1588 году в "День баррикад" убъют Генриха III (или заставят его отречься) и Генрих де'Гиз станет официальным наследником трона (королем будет престарелый Карл де'Бурбон) и естественно, Филипп II захочет скрепить узами брака союз Франции и Испании. Но есть одна заковыка. В РИ брак Альберта и Изабеллы был бездетным. Кому известны причины? А то, как бы не получилось прерывание династии де'Гизов.