Часть IX
Под шелест знамен
Конец XVI — начало XVII века ознаменовались в Европе резким хозяйственным подъемом. Прекращения пылавших несколько десятилетий религиозных войн благоприятно сказались на европейской экономики, которая отреагировала на установившийся мир бурным экономическим ростом. Наиболее это заметно было в Испании, где после разгрома Англии и умиротворения Нидерландов прекратился начавшийся было упадок производительных сил. Прекращение войн в Европе позволило испанскому королю Филиппу II снизить налоги (в первую очередь алькабалу — налог с продаж) и восстановить эмбарго (отмененное в 1566 году в связи с необходимостью финансировать военные компании в Европе) на вывоз золота и серебра из страны, что вновь вынудило иностранных купцов (прежде всего генуэзцев и нидерландцев), лишенных таким образом возможности вывозить свою выручку полученную от продажи в Испании своих товаров за рубеж и вкладывать их в испанскую промышленность и коммерцию. Результатом чего стал резкий переход к буму в испанской экономике.
Доступность сырья обеспечивало массовое производство сукон, шёлковых и хлопковых тканей, отличавшихся высоким качеством. Севилья, расцвет которой покоился в первую очередь на её положении центра торговли с американскими колониями, являлась крупнейшим центром торговли, банковского дела и промышленности. В её предместьях производились сукна, мыло, фарфоровые изделия и шёлк. Толедо — одном из крупных промышленных городов — в начале XVII века выработкой сукон и шёлковых тканей было занято более 50 тыс. ремесленников и наёмных рабочих. Толедо славился также производством оружия и обработкой кож. По объёму производства и в особенности по качеству своих тонких сукон одно из первых мест занимала Сеговия – в ряде ее мастерских было занято по 200—300 рабочих. Керамическая промышленность была развита, кроме Севильи, в Малаге, Мурсии, Талавере и других городах.
В северной части Испании благодаря обилию месторождений развивалось горное дело. Испанская металлургия не только удовлетворяла потребностям страны, ее армии и флота, но и направляла железо на экспорт, в частности в соседнюю Францию. По соседству, на верфях Бильбао, Сантадера и Ла-Коруньи строились и оснащались сотни морских судов различного тоннажа.
В сельском хозяйстве преобладали скотоводство, садоводство и технические культуры, и строго говоря, сельское хозяйство Испании не удовлетворяло собственной потребности в зерновых. Хлеб ввозился из Сицилии, затем из России. Впрочем, благодаря обилию скота мясо с овощами и пикантными приправами преобладало на испанском столе.
Важное место в финансовой системе Испании занимают банки, служащие поддержанию финансов огромной империи и их беспрерывному функционированию. Испанская армия, состоявшая по большей части из чрезвычайно многочисленного мелкого дворянства – идальго – обеспечивалась высоким денежным жалованием, и в обстановке частых войн нужно было регулярно, ежемесячно платить войскам и флотским экипажам. Банкиры были необходимы Католическому королю, ибо они преобразовывали в постоянный поток поток прерывистый, доставлявший в Севилью американский белый металл. Эту нишу в Испании заняли итальянцы, в первую очередь генуэзские аристократы — Гримальди, Пинелли, Ломеллини, Спинола, Дориа. Все они принадлежали к старому дворянству (nobili vecchi) республики св. Георгия., и в значительной степени сливались с испанской знатью, получив титулы грандов и пребывая по большей части при испанском дворе (из них кстати в реальной истории вышел наиболее прославленный испанский полководец эпохи – маршал Спинола). Эти несколько фамилий контролируют финансовый рынок империи. Для своих все более и более широких операций они организовали ярмарки денег и ценных бумаг, так называемые безансонские, которые с 1579 года будут долгое время проходить в Пьяченце. С того времени они одновременно стали и хозяевами богатства Испании, государственного и частного, и как бы рикошетом—хозяевами всего богатства Европы, по меньшей мере поддававшегося мобилизации богатства. В Италии каждый будет играть на безансонских ярмарках и ссужать испанским банкирам деньги, даже не ведая об этом.
Процветание Испании и высокий уровень жизни ее населения обеспечивались не только выгодным положением страны и обилием денег в обороте. Испания стала первой в Европе классической колониальной империей, строившей благополучие метрополии за счет колоний. С одной стороны налоги в этих провинциях были на порядок выше, чем в Испании, с другой стороны – устанавливались высокие цены на испанские товары с одновременным запретом на ввоз аналогичных иностранных товаров. Именно на этой системе во-многом строились и роскошь испанской знати, и процветание испанских мануфактуристов, и относительно высокий уровень жизни их наемных рабочих.
Правда процветание Испании носило и обратную сторону – поскольку сами испанцы не слишком охотно шли работать на мануфактуры (как писал один из иностранцев – даже нищие испанцы смотрели на работу по найму как на деяние унижающее их достоинство, предпочитая этому умирать от голода или погибнуть на поле боя), то испанские промышленники были вынуждены обратиться к массовому завозу рабочей силы из других стран. В начале XVII века только в Мадриде в ремесленных мастерских и мануфактурах трудилось более 40 тыс. французов (вкл. женщин и детей), не считая итальянцев и германцев. Расширение как сукноделия, так и увеличения экспорта шерсти вызвало необходимость в увеличении пастбищ для овцеводства за счет отъема земли у крестьянских общин, что вынуждало крестьян массово покидать свои деревни и отправляться в за океан, в американские колонии.
Одним из наиболее важных столпов могущества Испанской монархии были ее отношения с Португалией. Португальцы проложили все океанские дороги и инициировали все колониальные экономики, позднее развитые испанцами; продвижение испанцев в этих областях было почти неотличимо от вклада португальцев. Португальское производство сахара на островах Атлантики, а потом в Бразилии отозвалось испанским производством сахара в Аталантике. Таким же образом обращение к африканской работорговле, впоследствии использованное также испанцами, дало Португалии преимущество, которое она не утрачивала и позже. Действительно, даже когда работорговля формально была уже в чужих руках, именно португальцы вывозили золото и серебро из испанской Америки для оплаты рабов. Именно португальцы основали европейскую торговлю специями из Восточной Азии. Поэтому после объединения корон Португалии и Испании в 1580 году Испания оказалась в трудной ситуации вынужденного уважения к португальскому первенству в большинстве областей коммерческой деятельности.
Путем контроля над работорговлей португальцы совершали важные вмешательства в экономику испанской Южной Америки. В 1588 году докладывалось, что в торговле через Буэнос-Айрем ''каждодневно португальские суда приходят с чернокожими и товарами''. Не смотря на то, что португальцам в объединенном королевстве приходилось соревноваться с итальянскими финансистами, имевшим преимущества в торговых контрактах с Азией, тем не менее португальским финансистам удалось держаться за идущую торговлю пряностями. Многие из них перебрались на жительство в Индию, в португальскую метрополию на Гоа.
В памятной записке, посланной Филиппу IV в 1620-е годы, они утверждали, что они главная поддержка и опора испанской монархии, ''отправляя в Восточные Индии бесчисленные корабли с товарами, чьи таможенные пошлины флот поддерживают и королевство обогащают; Бразилию поддерживают и машины для получения сахара для всей Европы производя; торговлю Анголы, Зеленого Мыса и других колоний поддерживая, от коих Ваше Величество столько пошлин уже получили; рабов в Индии для из службы отправляя и по всему свету путешествуя и торгуя''.
Важным фактором жизни в объединенной Испанской монархии была религия. В стране могли проживать только католики. Всякий человек заподозренный в ереси привлекал к себе внимание инквизиции. Которая, впрочем, не была той ''кошмарно-ужасной организацией'', какой ее впоследствии рисовали европейские ''гуманисты''. Человек представший перед судом инквизиции вовсе не был обречен. Часто суд заканчивался оправданием обвиняемого. Более того, когда обвиняемому предлагали на выбор: предстать перед ''светским'' судом или инквизицией, он предпочитал инквизиционный трибунал – в этом случае у него был шанс оправдаться, в то время как ''светские'' суды однозначно бы осудили бы ''еретика''. При поступлении на службу также обращалось внимание на ''чистоту крови'': места в церковном аппарате и на государственной службе были доступны исключительно ''старым христианам'', чистым от всякого пятна и примеси ''скверной расы'', т. е. лицам, которые не насчитывали среди своих предков ни одного мавра или еврея. При поступлении в военно-учебные заведения и в ряде других случаев требовалось представление документального свидетельства о ''чистоте расы''. Что, однако, не всегда закрывало путь на верх для ''грязнокровок''. Так, например, испанский король Филипп II поощрял браки испанцев с морисками, и не препятствовал карьерному росту потомству от этих связей.
Сам термин ''Испания'' употреблялся для обозначения всех государств Иберийского п-ва, что отразилось и в официальных документах. Филипп II был первым правителем, выпустившим [в Лиссабоне] декрет ''к сим королевствам испанским'', включавшим также Португалию, с поглощением которой власть испанского короля распространялась на Индию, Индонезию и Китай. Во всех смыслах это была вершина могущества Испании, империя которой, чья протяженность поражала воображение, была величайшей и богатейшей в мире. Испания контролировала производство золота и серебра в Новом Свете, ее португальские и атлантические солеварни производили большую часть морской соли, потребляемой на Западе; через Бразилию испанцы контролировали большую часть сахара, доступного Европе. И отбросив термин ''монархия'', всегда употреблявшийся испанцами для обозначения союза своих народов, испанские интеллектуалы начинали употреблять (хоть и осторожно) термин ''империя''.
Особыми были отношения Испанской монархии со своими Нидерландскими провинциями. После заключения с ними мирного договора, Испанский король предоставил им обширную автономию (правда при этом закрывала для них свободную торговлю с Новым Светом) поставив во-главе провинций в качестве штатгальтера (наместника) одного из своих родственников (сначала Эрнст Габсбург, а после его кончины в 1595 году Андрей Габсбург), который, не смотря на то, что Испания сохраняла в конечном счете контроль над Фландрской армией и над большинством политических решений, могли преследовать важные начинания, не всегда совпадающие с видами Мадрида. Однако подобное ''разделение властей'' имела для Испании и отрицательные стороны. ''Испанцы не могли бы сожалеть сильнее, — доносил венецианский посланник из Мадрида, потому что остались при издержках, а не при надзоре за тамошним правительством''. Сложившееся невыгодное положение для Мадрида новый (с 1598 года) испанский король Филипп III пытался решить предоставлением Нидерландам большей самостоятельности и перекладывания на них всех расходов по содержанию Фландрской армии. После смерти 12 ноября 1600 года штатгалтера Нидерландов Андреаса Габсбурга испанский монарх стал активно подыскивать на эту должность нового кандидата, которому он мог бы передать всю полноту власти над провинциями Нижних Земель не опасаясь за его лояльность. Собственно говоря кандидатур из рода Габсбургов было две: Фердинанд Штирийский и Матвей, младший брат императора Священной Римской империи Рудольфа II Габсбурга. Наиболее подходящей кандидатурой, на первый взгляд, казался Фердинанд. Тем более, что репутация Матвея была в свое время подмочена его ''нидерландской авантюрой'' – в 1579 году без согласования с Мадридом он по приглашению сословий попытался стать штатгальтером Нидерландов, но потерпел неудачу и был вынужден покинуть Нижние Земли. Однако Фердинанд Штирийский был известен как убежденный (даже фанатичный) католик и в Нидерландах, где значительная часть населения придерживалась протестантизма, его кандидатура не имела поддержки. Что вынудило Филиппа III Испанского остановить свой выбор на Матвее Габсбурге, который в 1601 году был назначен штатгалтером Нидерландов с обширными полномочиями.
Это назначение неожиданным образом повлияло на судьбу и другой личности. А именно бывшего штатгальтера Северных Нидерландов Морица Оранского. Родившись в 1567 году он, после смерти своего отца Вильгельма Оранского в июле 1584 года, в возрасте всего 17 лет, стал новым лидером нидерландских мятежников. Но после признания Нидерландами власти Филиппа II Мориц был вынужден оставить свой пост. На его дальнейшую судьбу повлияла возникшая имущественная тяжба. По мирному договору с Испанией он сохранял за собой свои обширные нидерландские поместья, но такие вотчины его рода как графство Нассау-Дилленбург и княжество Оранж должны были отойти к его старшему брату Филиппу-Вильгельму, во время войны в Нидерландах проживавшему в Испании, будучи задержаным там как сын, а потом и как брат руководителей мятежа. После замирения он был отпущен и вступил в свои права в качестве князя Оранского. Но с Нассау-Дилленбургом возникла проблема. Филипп-Вильгельм Оранский был католиком, в то время как большинство населения Нассау придерживались лютеранского вероисповедания. И поскольку по действующему в Священной Римской империи принципу: ''cujus regio ejus religio'' (''чья страна, того и вера'') это означало, что после вступления Филиппа-Вильгельма в законные права в качестве графа Нассау-Дилленбурга будет произведена рекатолизация, то местное население обратилось к Морицу с просьбой не передавать Нассау своему старшему брату. Пользуясь статусом имперского князя, Мориц поехал в Прагу, где попытался заручится поддержкой императора и получить гарантии сохранения за собой графства Нассау-Дилленбург и своих обширных Нидерландских поместий, которые давали ему доходов на несколько порядков больше чем маленькая немецкая вотчина. Ему повезло. При императорском дворе как раз готовились к войне с турками, и Рудольф II поддержал Морица, договорившись со своим дядей испанским королем Филиппом II о сохранении за Морицом его земель, но при этом Морицу мимоходом намекнули, что ему как бывшему бунтовщику (однако уже приобретшему известность в военном плане) не плохо бы теперь послужить святому делу защиты христианства от турок (так сказать во искупление грехов), что и при испанском дворе послужит ему наилучшей рекомендацией. Так Мориц, подобно своему земляку-нидерландцу, графу Иоганну Черкласу ван Тилли, стал генералом имперской службы и принял участие в начавшейся войне с турками.
Однако, решающего воздействия в ходе вышеописанной войны с турками он не оказал (ибо верховного командования ему не дали), но добился ряда тактических успехов, чем завоевал славу и определенный кредит доверия при дворе Рудольфа II и, главное, обратил на себя внимание младшего брата императора Матвея, который после отбытия в Нидерланды, нуждаясь в опытных и авторитетных помошниках взял Морица с собой и добился назначения его командующим Фландрской армией. Нельзя сказать, что это назначение вызвало удовольствие в Мадриде, но зато было горячо поддержано нидерландскими сословиями, которые даже обещали Испании в случае утверждения кандидатуры Морица полностью взять содержание Фландрской армии на себя. Что оказалось решающим аргументом для испытывающего острую нехватку средств испанского короля Филипп III, вынужденного таким образом дать согласие.
Оказавшись во главе нидерландских вооруженных сил Мориц Нассау-Дилленбург принц Оранский развернул серьезную программу военных реформ. По сути Мориц стал фактически творцом нового явления в европейских армиях – профессионального кадрового офицера. До Морица Оранского капитан являлся вождем и передовым бойцом своей роты. Вне боя занятий не было ни у начальников, ни у солдат. В лагере царило вино и азартные игры, которые занимали досуги. Учила молодого солдата исключительно рутина — лишь постепенно он перенимал сноровки ветеранов. Теперь от офицера потребовались знания: латынь, чтобы получить возможность изучать искусство древних, математика и техника, чтобы руководить атакой и обороной крепостей; офицер должен был стать квалифицированным специалистом в области строевого учения, т. к. теперь на него выпала задача — воспитать и обучить солдата, стать его творцом. Представители образованных классов перестали презирать военную службу и постепенно начали наполнять ряды командного состава. Мориц Оранский ввел, как правило, требование — выслужить ценз — отбыть три года в должности, чтобы получить права производства и назначения на очередную высшую должность. Начало чинопроизводству было положено.
Как отмечал Дельбрюк: ''Старые капитаны ландскнехтов во главе своих рот являлись вождями и передовыми бойцами. Нидерландские же капитаны вместе с остальным помогавшим им командным составом были офицерами в том смысле, в каком мы их привыкли понимать теперь. Они не просто вели солдат, но сперва создавали и вырабатывали бойцов, которых затем вели в бой. Мориц Оранский возродил искусство обучения солдат и стал отцом подлинной военной дисциплины; тем самым он сделался и творцом офицерского корпуса, хотя свой специфический замкнутый характер последний приобрел позднее''.
В виду значительного увеличения работы, выпадавшей на офицера, число начальствующих лиц было увеличено; вместо 400-500 человек штат роты был сокращен до 100, на которых приходилось 28 офицеров и унтер-офицеров; увеличение процента начальствующих лиц привело к тому, что начальствующим в роте приходилось уплачивать столько же жалованья, сколько солдатам. Расходы увеличились вдвое, но зато, замечает Вальгаузен, полк в 1000 солдат Мориса Оранского стоил 3000 других солдат.
Дальнейшие успехи Мориса Оранского в поднятии дисциплины и в подготовке офицеров позволили ему сократить число шеренг с 40-50 до 10, иногда даже до 6 шеренг, и попытаться воскресить манипулярный боевой порядок римского легиона в виде построения поротно. Пикинеры составляли в его армии ⅔, а мушкетеры — ⅓. Пикинеры представляли центр, мушкетеры — крылья тех небольших единиц, на которые разбился боевой порядок Морица Оранского. Строились преимущественно в три линии, по-видимому, с интервалами по фронту, придававшими боевому порядку шахматный вид. Мушкетеры могли прятаться за пикинеров, пикинеры второй и третьей линии могли запирать образующиеся в первой линии интервалы. Прочность этого хрупкого боевого порядка основывалась исключительно на дисциплине и доверии солдат к начальникам, на большой подвижности мелких частей, на уверенности управления.
В организацию кавалерии Мориц Оранский внесете большие изменения. Он сформировал из германских наемников легкую конницу — рейтаров, вооруженных мечом, длинным пистолетом и имевших предохранительное снаряжение (шлем и нагрудник).
Кавалерия строилась в пять шеренг. ''Великий голландский полководец Мориц Оранский, — писал Ф. Энгельс, — впервые ввел для своих рейтаров организацию, до некоторой степени сходную с современной тактической организацией. Он обучал их производить атаки и эволюции отдельными отрядами и в несколько линий; совершать повороты, отрываться от противника, строиться в колонну и линию, менять фронт, не нарушая порядка и действуя отдельными эскадронами и взводами. Таким образом, исход кавалерийского боя уже решался не одной атакой всей массой конницы, а последовательными атаками отдельных эскадронов и линий, поддерживающих друг друга''.
Как писал венецианский посланник Джироламо Тревизано: "Я думаю, ни в одном государстве войска не содержатся в таком порядке, как здесь. Солдаты каждые 10 дней получают жалованье, уплата не задерживается ни на один час. Здесь царствует безусловное послушание при умеренной строгости по отношению к преступникам. Частные лица предлагают солдатам снять помещения в их домах. Города имеют от войск огромную прибыль". Выплата жалованья нидерландским солдатам не задерживалась ни на один час против установленного срока. Поэтому они могли исправно рассчитываться с местным населением. Экономические предпосылки грабежа исключались, юридически ограбление строго преследовалось. Благодаря чему Фландская армия не смотря на свою малочисленность была пожалуй самым боеспособным соединением Испанской короны.
Успех Испании сопутствовал и на других, внешнеполитических направлениях. В 1586 году семь католических кантонов (4 лесных, Цуг, Фрейбург, Золотурн) заключили так называемый ''Золотой'' (названный так по золочёным заглавным буквам грамоты) или Борромейский союз (по имени кардинала Borromeo), обязывавший его членов защищать католицизм внутри каждого кантона, в случае надобности — силой оружия. Швейцарский союз вследствие этого как бы распался. Католические кантоны имели свои сеймы в Люцерне, протестантские — свои в Аарау, хотя рядом сохранялись и прежние общие, утратившие большую долю своего и без того скромного значения. Внутренняя связь между двумя частями Швейцарии ослабела; зато укрепилась связь между кантонами одной религии. Однако оставались общие дела, например управление землями, состоявшими в общем владении кантонов разных религий. Это общее владение являлось ареной постоянной борьбы, отражавшейся и на подвластных землях, в которых поочерёдно управляли и судили католические и протестантские фогты. В 1587 году 6 из 7 католических кантонов заключили дружеский союз с Филиппом II Испанским. В 1597 году Аппенцель вследствие религиозной борьбы распался на 2 полукантона: католический Иннерроден и протестантский Ауссерроден. Ближайшим поводом к распадению послужила борьба из-за введения григорианского календаря, который был принят католическими кантонами и не принят протестантскими. Католические кантоны хотели насильственно ввести новый календарь в тех землях, которые находились в общем владении нескольких кантонов и в которых они могли это сделать, опираясь на право большинства. Протестантские кантоны не соглашались, настаивая на том, что вопрос о календаре, как вопрос религиозный, не подлежит решению по большинству голосов. В реальной истории гражданская война была предупреждена посредническим вмешательством Франции, устроившей соглашение, по которому произошло размежевание между землями старого и нового стиля. Но в этой альтернативе Франция, сама переживавшая рекатолизацию, не только не вмешалась на стороне протестантов, но и поддержала швейцарских католиков. Между протестантскими и католическими кантонами начались боевые действия.
21 октября 1597 г. швейцарский сейм (протестантский) приказал своим войскам занять территорию католических кантонов. Протестантская армия численностью в 15 тыс. человек начала наступление на Фрейбург и Цуг. 23 ноября после ожесточенного сражения войска Золотого союза были вытеснены из их передовых укреплений, но из-за больших потерь развить успех у протестантов не получилось. Отступившие католики заняли новые позиции на горных перевалах, штурмовать которые у их противников из-за наступавшей зимы не было никакой возможности. Вспыхнувшим конфликтом немедленно воспользовалась Испания, оказавшая поддержку католическим кантонам, что несколько изменило расклад сил. Если в начале войны преимущество было на стороне протестантов (их кантоны были более экономически развитыми, чем католические), то с наступлением весны чаша весов стала склоняться в пользу католиков. Испанская поддержка вызвала брожение и среди католического населения Швейцарии не входящего в Золотой союз. Прежде всего это проявилось в Вальтелине, где местное итальянское по этническому происхождению и католическое по вероисповеданию население находилось под властью протестантов кантона Граубюнден (''гризонов'') обиравших вальтелинцев высокими налогами в свою пользу. Кроме того, для Испанию Вальтелина даже более чем вероисповедание ее жителей привлекала как стратегически важная территория, обеспечивающая прямую связь между итальянскими владениями Испании и австрийскими Габсбургами. В конце апреля 1598 года в Вальтелине вспыхнуло подготовленное испанскими агентами восстание (''Гризонская ночь''). Все находившиеся в Вальтелине протестанты были буквально вырезаны, а немедленно вошедшие на ее территорию испанские войска заняли все крепости, взяв местных жителей под свою защиту (а заодно обеспечив Габсбургам прямую связь между Италией и Австрией). После чего испанцы оккупировали и Тессин, вернув его под власть Миланского герцогства.
. Я еще не решил, делать ли подобное развитие событий. С одной стороны оно вполне логично вытекает из сложившейся ситуации. А с другой стороны выглядит несколько фантастичным. Голосование что ли устроить 
А то что-то все кроме меня Швейцарию не трогают 
Я сам себе проспорил — думал минут за 15 еще вчера откликнитесь, а вы аж 25 минут тянули 
