ТЕМА ГРЯДУЩЕЙ ВОЙНЫ В СОВЕТСКОЙ ФАНТАСТИКЕ.
Тема грядущей войны в современной отечественной фантастике переживает настоящий бум. В 2005-2006 гг. издательства «Эксмо» и «Яуза» издали серию «Войны Будущего» из пятнадцати книг. В 2009 г. создана серия «Войны завтрашнего дня». Книжные полки магазинов забиты творениями Георгия Савицкого, который последовательно разгромил всех врагов России, а заодно и всех ее соседей. Возникает вопрос: а как обстояло дело с этой темой в советскую эпоху?
Одной из наиболее характерных черт истории советского общества 20-х годов являлись так называемые «военные тревоги». В историографии это определение прочно утвердилось за социально-политическим кризисом 1927 г., связанным с угрозой скорой войны, однако внимательное изучение современными историками общественных настроений на протяжении всего периода 1922-1929 гг. доказывает, что «военные тревоги» возникали постоянно. Мир представлялся общественному сознанию молодого советского общества короткой передышкой перед новой неизбежной войной. На протяжении всех 1920-х годов любое событие, происходившие на международной арене и как-то затрагивающее Советский Союз, воспринималось массовым сознанием, прежде всего, как признак надвигающейся (а нередко – начавшейся) войны. В подобных условиях романы о будущей войне – «Гиперболоид инженера Гарина» Алексея Толстого, «Трест Д.Е.» Ильи Эренбурга, «Иприт» Всеволода Иванова и Виктора Шкловского, «Я жгу Париж» Бруно Ясенского, «Борьба в эфире», «Властилин мира» и «Продавец воздуха» Александра Беляева – расходились у читающей публики «на ура».
Какие же характерные приметы времени прочитываются в указанных романах?
Во-первых, поражает научно-просветительский энтузиазм романов 20-х гг., которые постулируют мистическую роль науки в юном советском обществе. То один, то другой персонаж Алексея Толстого или Всеволода Иванова с Виктором Шкловским – Роллинг, Гарин, Манцев, Нетлих, Син-Бин-У – останавливается, чтобы прочитать читателям маленькую лекцию по химии, по устройству гиперболоида или планеты Земля, по значению течения Гольфстрим в геополитике или по значению химических удобрений в сельском хозяйстве.
Во-вторых, главные персонажи указанных произведений – Петр Гарин, Павел Словохотов, Енс Боот – триксеры, нарушители всех и всяческих норм и установлений. Триксер постулирует абсолютную внутреннюю свободу, что было созвучно самой эпохе, эпохи свободы, эпохе поисков, многочисленных социальных экспериментов. Показательно, что два известных всей стране литературных персонажа, появившихся в рассматриваемую эпоху – Остап Бендер и Буратино – тоже триксеры. Это была эпоха триксеров.
Но не только триксеры были характерными героями эпохи. Революция разбудила широкую инициативу людей, что отражала современная событиям литература. По своей инициативе преследует Гарина Шельга: «Даю слово коммуниста – убить вас при первой возможности , Гарин… Даю слово отнять у вас аппарат и привезти его в Москву…» По своей инициативе водолив Сарнов и китаец Син-Бин-У из романа «Иприт» становятся сыщиками, преследующими немецкого шпиона Кюрре. По своей инициативе китаец Чуг из «Треста Д.Е.» поднимает разбитую Красную Армию на Польшу: «Товарищи, ворочай оглобли. Идем бить их! Мать!.. Даешь Европу!» Их никто не уполномочивал.
Вот в этом и загвоздка – их никто не уполномочивал. Ни Совнарком, ни ЦК ВКП(б), ни ГПУ. А в конце 20-х – начале 30-х гг. перечисленные учреждения все сильнее накладывали свою руку на общественную инициативу. И вот уже Всеволод Иванов и Виктор Шкловский сами разрушают созданный в собственном романе мир, сводя его в последних главах к безответственным россказням сельского чудака Павла Словохотова. Они будто бы сами испугались своей выдумки, и поспешили её дезавуировать. Может быть, в этом и состоит главная неудача романа «Иприт» — что писатели испугались Системы, которая уже дышала им в затылок.
Что же касается сюжета грядущей войны, то романы 20-х гг. видят два возможных варианта сюжета грядущих войн.
Вариант первый: 1) Начинается межимпериалистическая война из-за внутренних противоречий капиталистической системы («пес ест псов»); 2) Империалисты втягивают в свою войну СССР или же советские добровольцы сами принимают участие в империалистическом конфликте, защищая интересы Советского государства; 3) Вступление СССР в войну (или действия советских добровольцев) меняет характер этой войны, провоцирует восстание пролетариата в других странах и начало Мировой Социалистической революции.
Вариант второй:1) Империалисты первыми нападают на СССР, чтобы предотвратить пролетарскую революцию в колониях или в своих собственных странах; 2) На начальном этапе войны СССР несет ощутимые потери в населении и в территории; империалисты торжествуют; 3) Собравшись с силами, СССР наносит ответный сокрушающий удар; одновременно вспыхивает восстание европейского пролетариата.
4) В обоих вариантах сюжета войну провоцирует «волшебное» изобретение (или изобретения – во множественном числе), которое используется как оружие для достижения мирового господства.
Только роман Ильи Эренбурга выпадает из этой схемы, ибо никакого победоносного восстания пролетариата в нем не происходит, и Европа в результате внутриевропейской войны с применением оружия массового поражения превращается в обезлюдивший континент. «В общем, все умерли».
1929 г. принято называть «годом Великого перелома». Именно тогда было принято решение о сворачивании НЭПа и переходе к сплошной коллективизации. И именно в это время появляются переходные научно-фантастические произведения, где идея грядущей войны как социального противостояния сменяется войной как противостояния технологий. В 1928 г. вышел в свет научно-фантастический роман «Радиомозг» Сергея Беляева, в 1929 – роман «Властелин мира» Александра Беляева.
Сюжет обоих романов весьма схож. В руках безнравственных людей оказывается волшебное изобретение, позволяющее им читать и записывать мысли людей, а также излучать безотказные мысленные приказания. Этими маньяками овладевает идея мирового господства. Они начинают действовать. Все мировое сообщество ищет защиту от нового оружия. Им оказывается аналогичное изобретение нашего соотечественника, и претенденты на мировое господство оказываются побежденными.
Более любопытны различия сюжета романов.
В романе Сергея Беляева на сцену выведены социальные силы, и конфликт вокруг радиомозга приобретает характерный для 20-х гг. социально-классовый мотив. То есть изобретатель Тах в борьбе против братьев Гричаров опирается на мощь всего советского государства. У Александра Беляева война будущего показана как война технологий. Классового врага сменил недобросовестный изобретатель Штирнер, который, кстати сказать, и не собирался трогать СССР. Советский инженер Качинский схлестнулся с ним по собственной инициативе после просьбы, озвученной частными лицами.
Начиная с этого времени, в сюжетах будущей войны тема социального противостояния сменяется темой технического противостояния; борьба изобретательских умов и война моторов сменяет романтику грядущей мировой революции. Это изменение в литературе коррелирует с изменением государственной политики в стране, с принятым Сталиным курсом на форсированную индустриализацию. Надежды на скорую мировую революцию у советского руководства развеялись окончательно. Если до этого фантастика побеждала врага за счет преимуществ социального строя, то теперь она была призвана побеждать врагов за счет лучшей техники. Однако мотив классовой войны никуда не ушел. Он изменился: фантастические произведения 30-х годов утверждают, что преимущества социального строя обеспечат Советскому Союзу научный и технический приоритет над капиталистическим окружением. Кроме того, мотив «мирового пожара» пережил короткий ренессанс перед самой Великой Отечественной войной, в 1938-1940 гг.
Абсолютное техническое превосходство Советского Союза перед врагами в будущей войне описали: Владимир Киршон в спектакле «Большой день», Петр Павленко в романе «На Востоке», Николай Шпанов в романе «Первый удар», Георгий Байдуков в повестях «Разгром фашистской эскадры» и «Последний прорыв», Сергей Беляев произведении «Истребитель 2Z» и многие другие советские писатели довоенного периода. Главными врагами Советского Союза в этих романах выступали Япония на востоке и Германия на западе. Второстепенным врагом – Польша.
На примере указанных произведений можно увидеть следующие изменения в сюжетной линии грядущей войны в советской литературе: 1) Декларируется, что преимущества социального строя дают СССР абсолютное технологичное превосходство перед противниками; 2) В этих условиях первый удар империалистов, страшный и кровавый в сценариях 20-х г., превращается в фарс, в «попытку с заранее негодными средствами»; 3) Красная Армия переходит в наступление; это наступление провоцирует начало пролетарского восстания в Европе и Азии.
Апофеозом описанного сюжета стал кинофильм «Если завтра война», созданный в 1938 г. коллективом режиссеров под руководством Ефима Дзигана на основе кинохроники, снятой во время маневров Красной Армии.
Какие особенности разобранных литературных произведений бросаются в глаза, кроме общей неправдоподобности сценариев и фантастических ТТХ используемой Красной Армии техники? Это, прежде всего, утверждение предпочтительности советского наступления перед обороной. Именно подобная предпочтительность и порождала фантастическую военную технику и неправдоподобный сценарий, в котором иностранная интервенция отражается буквально в течение нескольких часов.
Сюжеты литературных произведений свидетельствуют также о том, что сталинское руководство по-прежнему готовилось к революционно-классовой войне. Оно надеялось превратить войну против СССР в борьбу против фашизма и капитализма в своей собственной стране.
Фантастика в предвоенном СССР выполняла важнейшую функцию мобилизации общественного сознания накануне войны. А так как весь предвоенный период мыслился руководством страны и большей частью общества как «канун войны», то сценарии грядущей войны появлялись в фантастической литературе постоянно. И эта пропаганда сыграла свою роль: грядущей войны перестали бояться, ее стали чаять:
«И все же мы дойдем до Ганга
И мы еще умрем в боях,
Чтоб от Японии до Англии
Сияла Родина моя!»
Война отрезвила нас. Цена, которую мы заплатили за Победу, оказалась такой неимоверной, что привела к появлению синдрома боязни грядущей войны. Фраза из пьесы писателя Александра Володина «Пять вечеров» (1959 г.): «Лишь бы не было войны» стала всенародным лозунгом. Ради того, чтобы не было войны, мы голодали и холодали, производили пушки вместо масла, создали атомную бомбу и содержали огромную армию. Чтобы исключить саму вероятность войны против себя. И дали себе непозволительно расслабиться, когда выяснилось, что наши вероятные противники боялись войны не меньше нашего.
В подобных условиях авторы, пишущие в жанре научной фантастики, обходили тему грядущей войны стороной. Единственное исключение только поверяет правило. Роман Александра Казанцева «Пылающий остров», вышедший в 1946 г. и претерпевший авторскую редакцию (правку и дополнения) в 1955 и 1975 гг. был замыслен еще в 1935 г., в 1936 г. был реализован в качестве киносценария и опубликован как роман в журнальном варианте в 1940-1941 гг.
Все остальные писатели-фантасты соблюдали негласный общественный договор, и если и говорили о грядущей войне, то очень глухо, сквозь зубы, как это сделал в своих бессмертных романах «Туманность Андромеды» и «Час быка» Иван Ефремов. Он упоминает о великой войне, предстоящей его современникам, как о древнем событии: ведь между нашим временем и Эрой Великого Кольца несколько тысячелетий.
И так продолжалось до тех пор, пока в декабре 1979 г. наши войска не вошли в Афганистан. Общество расценило это как одностороннее нарушение властью негласного общественного договора. Одновременно под влиянием истерики, устроенной нам американцами, усилились страхи перед возможной будущей ядерной войной.
В 1983 г. появился киносценарий Вячеслава Рыбакова и Константина Лопушанского при участии Бориса Стругацкого «Письма мертвого человека». В нем описана не сама война, а послевоенный, пост-ядерный мир, где жизнь продолжает теплиться только в бомбоубежищах, а на поверхности постепенно наступает ядерная зима. Для авторов любой сценарий ядерной войны являлся неприемлемым. Поэтому самой войне в сценарии посвящено несколько кадров.
Потом последовали еще два литературных произведения Вячеслава Рыбакова – повесть «Первый день спасения» (написана в 1984 г., опубликована в 1990 г.) и «Носитель культуры» (1989 г.), посвященные пост-апокалипсису. Первая повесть описывает, как в последних убежищах, уцелевших после ядерной войны, сошлись в войне за ресурсы кабинет министров и комитет начальников штабов – всё, что осталось от человечества.
«Носитель культуры» — рассказ-притча о том, как на месте погибшей человеческой цивилизации появляется новая – крысиная. Крысы спасают отдельных людей. Но только тех, которые являются носителями культуры и смогут доказать это. Но часто носителями культуры объявляют себя приспособленцы и профанаторы.
Фильм «Письма мертвого человека» был снят, вышел на широкий экран и произвел эффект разорвавшейся бомбы. Премьера фильма состоялась 15 сентября 1986 г., через несколько месяцев после Чернобыльской аварии, что усилило его действие на умы. Этот фильм посмотрело 9 млн. 100 тыс. зрителей.
Вне зависимости от того, какие цели и задачи преследовали авторы фильма «Письма мертвого человека», он стал одним из ударов, поколебавших общественное сознание в период ранней перестройки, что способствовало в дальнейшем дестабилизации ситуации в стране. Реакция публики была предсказуема: если народ не хотел даже в фантазиях повторения Великой Отечественной войны, то сценарий ядерного апокалипсиса был для него абсолютно неприемлем. Фильм стал одним из факторов формирования в общественном мнении снисходительного отношения к капитулянтскому внешнеполитическому курсу Михаила Горбачева, к так называемому «новому политическому мышлению».
Здесь уместно будет сравнить процессы в советской культуре и в западной.
Тема пост-апокалипсиса разрабатывалась и в западном кинематографе – достаточно вспомнить фильмы «На берегу» (США, 1959 г.), «На следующий день» (США, 1983 г.), «Нити» (США, Великобритания, Австралия, 1984 г.). Но тема пост-апокалипсиса не стала на Западе доминирующей. Одновременно была развязана кампания антисоветской истерии, и стали выходить романы с сюжетами о грядущей войне его, Запада, со злокозненным Советским Союзом и о победе в этой войне. Среди них можно перечислить «Август 1988 г.» Д.Фрезера (1983 г.), «World War 3» под редакцией Ш.Бидвелла (1979 г.), «Третья мировая война» Д.Хэккета (1983 г.), декларировавшие, во-первых, возможность сценарного применения ядерного оружия, отличного от «слепого» обмена массовыми ядерными ударами «по площадям», и, во-вторых, рефреном повторяющих, «как хорошо, что Запад вовремя отказался от политики разрядки».
Сценарий, предложенный в этих книгах западному обывателю, прост до безобразия: 1) СССР наносит неожиданный и вероломный удар по странам НАТО; 2) Войска НАТО перегруппируются, и наносят сокрушающий контрудар Советам; 3) В своем романе Хэккет не только громит, но и оккупирует Советский Союз. Такой литературный сценарий можно назвать типичным, его использовали и наши писатели в 1920-х гг.
Так что это была очень контролируемая истерия. Истерия, призванная мобилизовать и консолидировать общественное сознание в предвоенный период. И не последнем инструментом в этом процессе была литература.
Таким образом, если в конце 30-х гг. фантастические произведения о грядущей войне выполнили важные для общества функции предупреждения о надвигающейся войне и мобилизации общественного сознания в предвоенной период, то после Великой Отечественной войны наше общество лишило себя такой возможности, предоставив этим самым лишние козыри Западу в «холодной войне».
ешь... 