КИНДЕРРЕЙХ от Владимира (все тексты и обсуждения).

XV

Утром (все были хмурые и вареные после бессонной ночи, а некоторые девчонки и Эндрю все-таки задремали) Петя обнаружил, что нигде не может найти фотоаппарат.
--А где наш фотоаппарат?
Стали искать. Перебудили всех. Вывернули большой мешок, доставшийся от яванского рыбака. С зажженным факелом обследовали все уголки пещеры – она оказалась еще больше, чем показалось вчера – с длинным коридором куда-то вниз, но коридор обрывался тупиком, а внизу скапливалась вода, которая все-таки откуда-то просачивалась в этой части, но сырость не чувствовалась в остальных частях пещеры (видимо где-то шла вентиляция) – ничего не нашли: ни фотоаппарата, ни его отличной непромокаемой сумки. Слава уже начал ругаться, когда Игорь спросил его:
--А ты не забыл его в лагере? Когда ты его видел в последний раз?
--А х…й его знает…
Начали вспоминать. Вроде во время Трехдневного Дождя сумку кто-то видел. Причем, именно у Пети в клетке. А вот принесли ли его в пещеру? Игорь, Петя, КиШ и Вадик точно фотоаппарат с собой не брали. Значит, его должны были принести остальные.
--Скорее всего, мы забыли его в лагере, -- подвел итог Игорь.
--Я мигом сгоняю! – Петя начал собираться.
--Да потом! – Слава схватил его за руку. – Ничего с ним не случится. Дождь еще идет.
Но Пете, что называется, вожжа под хвост попала, и он все равно отправился. Конечно, он не боялся, что фотоаппарат промокнет и испортится (отличный южнокорейский фотоаппарат не мог промокнуть, к тому же в непромокаемой сумке), но какое-то нездоровое предчувствие обжигало его. Снаружи дождь ослабел, и лишь иногда падали крупные капли. Петя накинул собачью шкуру, а на голову приспособил полиэтиленовый пакет. Он со своим неизменным копьем шел той же дорогой, которой они пришли из лагеря вчера, и даже посматривал по сторонам – может кто-то просто обронил? Но ничего не заметил. Путь к лагерю он проделал быстрее обычного, но ему показалось, он шел целую вечность, и когда вновь увидел покосившийся караван-сарай, даже не сразу узнал его. Дождь вновь усилился. Петя кинулся к своей клетке. Обшарил все. Перевернул и разворошил листья и бамбуковые стволы. Ничего. Петю стал бить озноб: все вместе – стресс и собачья погода. Он стал методически искать в других клетках. Тоже ничего. Осмотрел вокруг кострища, вокруг строения. Даже осмотрел пальмовые стволы – кто-то, может, повесил его ручкой за неровности ствола (он сам так делал пару раз). Нет, ничего, нигде. Однако Петя продолжал поиски под усилившимся дождем до самого вечера, и только когда небо начало темнеть со стороны леса, сел на пороге своей клетки, подперши подбородок руками. Ему не было жалко фотоаппарата как такового, но бесценные фотографии… Когда-нибудь он будет рассматривать их в 2050 году…

Петя почти затемно вернулся в пещеру. По его лицу Слава и остальные сразу поняли, что он ничего не нашел. За время его отсутствия Слава и Игорь наловили крупных чаек (может, это альбатросы) и зажарили трех из них, а также опять набрали под дождем яиц. Слава едва не сорвался со скользкой скалы, но Игорь спас его, и Слава даже испытывал угрызения совести – ведь он собирался так подло обмануть его с Мырзей. Дождь продолжал хлестать по скалам и деревьям.
--Нигде нет. Но он был! Был за день до того, как мы сюда ушли, -- Петя сел у костра и начал греть свои продрогшие конечности. Ксюша стала осторожно сушить собачью шкуру над огнем.
--Точно?
--Да… Значит, он пропал вчера или позавчера ночью.
--А может, -- Игорь подсел к нему, -- его кто-то сп…л?
--Ты думаешь? – Петя повернулся к нему и встретился взглядом еще и со Славой.
--Ну, вот ты – Мент – давай, призвание у тебя такое, -- Слава вышел на вчерашний боксерский ринг и осмотрел свое племя.
Игорь поморщился. А куда еще было идти ему после школы, как не в школу милиции? Он знал, что будет милиционером, подобно родителю, еще в младших классах. Так и появляются семейные династии. Одно время думал об адвокатуре, но нет, не нравилось ему это – каждый раз выходить из здания суда и говорить журналистам, что все судьи обкурились, а его подзащитный – невинный теленок, больной к тому же какой-нибудь совершенно неизлечимой болезнью, которая мигом проходила, стоило его освободить из КПЗ.
--Так, -- Игорь стал рядом с ним (а то еще кто-то выскочит из пещеры под шумок). – Народ! Все здесь? – он сделал эффектную паузу и продолжал. – Какая то… у меня слов нет… украла фотоаппарат. Это точно. Или просто, н…й, выбросил его. Мы не можем его найти…
--Значит, так, б…ь! – Слава моментально пришел в бешенство, глядя на испуганные лица в отсветах пламени очага. – Мы все равно найдем, кто сп…л, но если эта мразь не выйдет сейчас и не признается, я… я не знаю, что я с ней сделаю! Мы тут все на виду. Вещей мало. И этот… украл, как Ходорковский, мать его!.. (батя как-то раз популярно объяснил Славе суть дела ЮКОСа, когда они гуляли по байкальской тайге). В общем, считаю до трех… Если никто не выйдет, смотрите, п…ры!.. Раз… Два… Три…
«Мырзя» -- подумала в этот момент Вера. «Верка» -- подумала в тот же момент Мырзя. Но обе в следующий момент разом подумали: «А нахрена это ей?»
--Стой! – Вера подалась к нему. – Ты на кого думаешь?
--На кого думаю, сейчас узнаем. Сядь, Верка… Значит, никто не признается… Щас будем выяснять. Но учтите, теперь пощады не будет. Начнем с парней.
--Да, я тоже думаю, что сп…л парень, -- согласился Игорь.
Слава и Игорь смотрели на остальных. Пауза затягивалась. Мара спряталась за Вадика – хоть на что-то сгодился! У Маши опять зудела десна, и она полулежала на своей охапке травы (они с Веркой и присоединившейся к ним Мырзей нарвали еще, чтобы лежать было легче и высушили над огнем). Петя первым почувствовал невыносимость молчания:
--Ну, мне-то зачем красть у самого себя? Фотоаппарат-то мой. И вообще когда я что-то у кого-то крал? Или не давал, если просили?
--Да, нет, Петька. Все в порядке. На тебя я бы не подумал…
Действительно, Петя, хотя его родители отнюдь не были самыми богатыми, славился на весь класс щедростью. Когда ему давали карманные деньги, платил в «Макдональдсе» за всех, а однажды одолжил Витьке Римскому триста рублей на DVD-диск с каким-то японским анимэ, и забыл об этом. И Витька забыл.
--Фоток жаль, -- потупился Петя. – Там такие классные были. Еще с круиза. А диски у меня потонули.
--А вы то сами с Ментом? – КиШ испытывал отвратительное чувство, когда его обвиняют в том, чего он не делал, а он не может доказать свою невиновность.
--Мы..., -- Слава не знал, как это сформулировать. – А нам это нахрена?
--А мне? Ты докажи, что это я сп…л, а не выпытывай. Я с Ботаном никогда не п…я, на фотках нормально получился… только вот футболка с КиШем ни к черту…
--А может, это какая-то баба сделала, которая там х…о получилась? – предположил Игорь.
--Хм… Запомним, но лично я сомневаюсь. Попросила бы просто стереть…
--Хэ! А другие бы попросили не стирать!
--Хм… Запомним, но сначала разберемся с парнями, -- Слава сел на камень, который он специально притащил себе с пляжа у подножия Птичьих Скал. – У меня есть подозрение на две дерьмовые личности… Но ладно. Петька, спроси у Эндрю насчет этого дела.
Петя повернулся к Эндрю, который что-то уже понимал – больше по лицам, чем по устам присутствующих:
--Эндрю, самбади столен… хэз столен дзе камера. Ю ду нот нау ху?
--Не «столен», а «стоулэн», -- поправила Юда.
--Ноу, ай ду нот нау, бат ай со дзе камера ин де монин оф дзе дэй, вэн ви сэнд хиа, вэн ю фо тугэда олрэди эвэй хеа.
Юда быстро и правильно перевела на русский.
--Отлично, -- Слава уже потирал руки, – одна дерьмовая личность отпадает, если конечно он не врет.
И Слава совершенно неожиданно кинулся на Диму и прижал его за горло к гладкой стене белого цвета, у которой тот стоял:
--Колись, дерьмо! Это ты?
Дима с неожиданной силой отчаянья и упрямства высвободился и отскочил к огню:
--Да, это я сделал! Я разбил его и выкинул в море! Да! Потому что вы все сволочи!
Первое желание Славы было кинуться на этого маленького паршивца и п…ь, п…ь, п…ь, пока тот не свалится замертво. Но он подавил это желание. С некоторых пор Слава стал мыслить как государственный человек. В его подчинении (о чем бы там они не договаривались с Игорем и Петькой, но он продолжал считать себя главным) было тринадцать детей, и он не мог терять авторитет. Он долго изучал Диму: мелкий, противный, тупой, трусливый (если б не Петька тогда, загрызла б его собака – у нее клыки какие были!), чмошный, и если Валька ему не дает, кто виноват, кроме него?
--Нет, какая б…ь! Я еще такой не видел, -- Слава отступил к Игорю и положил ему руку на плечо. – Мы с Игорехой – Ментом друг друга будем еще сто раз п…ь, но он мне такого не сделает, и я ему, -- от волнения у Славы в глазах блеснула влага. – А он… Так подставить… здесь… Вот что я думаю: пшел вон! И что б я тебя больше не видел. Никогда, б…ь! Иди топись… А мы его еще спасали…
Дима, с ненавистью глядя на Славу, стал бочком выходить из пещеры, но Слава улучил момент и дал ему здоровенный пинок. Дима почти вылетел наружу, вскочил и убежал. Дождь усиливался. Опять сверкали молнии.
--А может, это он так сказал – набрехал, чтобы нас позлить? – Петя обнял и прижал к себе подошедшую Ксюшу (у нее нервное напряжение всегда приводило в его объятья).
--А мне н…ь! – Слава сел на камень и поглядел на всех злым взглядом. – Я сразу на него почему-то подумал. Х/з почему, не знаю, но было такое… Извини, Вадька, подумал еще на тебя…
Вадик рассмеялся немного истерическим смешком (сказывалось нервное напряжение) и развел руками. А Слава подошел к Эндрю, хлопнул его по плечу и стал вспоминать английский язык:
--Эндрю,.. гуд фэллоу! Ю май фрэнд, ай эм – твой фрэнд. Но не бойфрэнд! Не подумай. Ха-ха-ха!!!
--Все равно, жаль фотик, -- Петя взял отложенную для него порцию жесткого мяса альбатроса, но аппетита у него не было.

Засыпая в тот день, Слава прикинул, что Мырзя ему и в правду не нужна. И даже не потому, что иначе он подставит Игоря. Хотя… Если они поссорятся… И у него возник новый хитроумный план: перессорить Игоря и Мырзю, отдать Игорю Валю (раз она формально освободилась от этого п…а), а Мырзя… Мммммммммм!!
Петя на своем ложе гладил Ксюшу и сочинял, хотя на душе было препротивно, очередную запись в Летописи: «На Сорок Седьмой День (или на Сорок Восьмой? Или на Сорок Девятый День) обнаружилось, что Дима украл и разбил фотоаппарат, и все фотки пропали. Зачем он это сделал? Мы ему ничего плохого не делали. И его прогнали. Насовсем».

Пете приснился ужасный сон: будто он идет по широкой улице, но пройти трудно, так как вокруг множество людей, и все они гораздо старше его, более того – почти все они старики: шатающиеся походки, отвратительные морщинистые лица, уже не выражающие ничего, просто ничего. Не волосы, а чахлые заросли на головах совершенно неопределенного цвета, длинные уродливые носы, уродливые профили, кашель вокруг. Их голоса отдавались в затылке, будто в пустой большой комнате топаешь ногой. Он попытался растолкать идущих черепашьим шагом, но не тут то было: они не пропускали его. И Петя обнаружил, что он единственный молодой человек на всем пространстве, которое он озирает поверх голов. Но это замечают и окружающие. И начинают цепляться за него. Он почти бежит в толпе, бешено расталкивая всех, но улица все не кончалась. Было лето, и спертый воздух дрожал вверху со звуком, похожим на гудение подстанции. Но на столбах замерзла вода отвратительными соплеобразными сосульками. И тогда сверху со звуком бреющего полета стали падать красные метеоры, которые врывались в толпу и разрежали ее…
Петя проснулся. Пошевелился. Как болезнь вернулась ознобная мысль о пропавшем фотоаппарате. Дождь шумел где-то выше головы. Слышался где-то шепот Маши и КиШа: они что-то громко обсуждали, но что именно, Петя не мог расслышать. Капала вода. Петя сначала подумал, не прибежит ли сюда из джунглей какой-нибудь зверь, но тут же успокоил свой, было взвинтившийся мозг мыслью, что никаких зверей на острове нет. Повернулся к Ксюше: ее спящее личико красиво освещалось последними отблесками очага – ну разве можно не любить такую девочку?! Ему захотелось прижать ее к себе и улететь с околосветовой скоростью – вперед – через всю Вселенную, туда, где больше всего звезд, и еще дальше. Петя удобнее устроился на боку и заснул.

XVI

Прошла еще неделя. Слава, скребя сердце, вставил в китайский магнитофон последний комплект батареек, более мощных, чем предыдущие – их, по его расчетам, при экономии должно было хватить на месяц. Зато он ввел режим жесткой экономии – слушать радио или кассеты только вечером перед сном. Впрочем, кассеты с хэппи-хардкором всем довольно быстро надоели, и дети слушали в основном радио, а на это уходило меньше энергии. О потонувшем лайнере и его жертвах уже практически не сообщали. Зато Эндрю однажды узнал из новостей, что сегодня 22 октября 2007 года, и их Новая Хронология вновь влилась в Общую. И как они раньше не додумались до этого? Вероятно, потому, что здесь практически не ловились русскоязычные радиостанции, только однажды Петя поймал какое-то радио «Свобода»; там говорили гадости о Путине, причем дети большей части просто не поняли и переключили дальше. Петя начал острым камнем на белой стене мягкого известняка – той, к которой Слава прижал на допросе Диму – вести новый календарь: отметил 22 октября 2007 и стал записывать следующие дни, как только просыпался. Он был доволен, что его личные подсчеты и зарубки на Календарном Столбе почти соответствовали действительности – плюс-минус один-два дня. А Маша очень огорчилась, потому, как хотела вот-вот праздновать свой день рождения, а он, оказывается, уже прошел. Зубы у нее уже не ныли, и она энергично наводила в пещере порядок: вымела веником пыль и сор, заставила Вадика и Эндрю углубить ямку для дождевой воды у выхода, где теперь все умывались утром – самому ленивому доставалась уже грязная вода, и вообще суетилась больше всех.
Слава предложил отметить день рождения Маши на следующий день. Дети насобирали по всему острову вкусностей, причем обнаружили ананас и хлебное дерево, которое в диком виде растет в Индонезии, но давно окультурено на Маскаренских островах, поэтому нет ничего удивительного, что оно оказалось здесь – посреди Индийского океана. Хлебные плоды нажарили (по вкусу они напоминали очень сладкую сдобную булку), а в кольцо ананаса воткнули семнадцать палочек и зажгли их. Маша задула их, расчувствовалась, ее все поцеловали – по семнадцать раз (а Вадик даже восемнадцать), и она сказала, что это ее лучший день рождения – не смотря ни на что. Ели, слушали весь вечер музыку, танцевали медленные танцы – нашли соответствующую радиостанцию. Игорь рассказал о своей задумке насчет брожения кокосового «лимонада». Решили попробовать, как только дождь перестанет, и добавить для коктейля апельсиновый сок («Свежевыжатый! – подчеркивал Петя, -- такой у нас сто рублей стакан в кафе!»)
Дожди продолжались, хотя временами небо прояснялось, а однажды – как раз в тот день, когда справляли Машины семнадцать лет – прояснилось на несколько часов подряд, и они разбрелись по скалам и пляжу у их подножия, распугивая птиц и собирая разноцветные яйца. А Ксюша попробовала рисовать на мокром песке почти у самых волн, и через пять минут, громко плача, звала Петю – когда она лежала на песке, ей в ухо заползло какое-то местное насекомое. Петя вспомнил, как мама рассказывала ему – семилетнему – на ялтинском пляже, отвлекая его внимание от девушки топ-лесс, которая прошла мимо с двумя крутыми парнями в пляжных шортах, что есть такое пляжное насекомое, которое заползает в ухо, и человек может навсегда оглохнуть, но решил пока не пугать маленькую Ксюшу, с которой вечно что-то случалось – то простудится, то занозу загонит. Он сразу начал их универсальным лекарством – морской водой – промывать ей ухо, и выковыривал оттуда насекомое тонкой палочкой. Его опыты удались – насекомое он достал, хотя и поцарапал Ксюше ухо, и она потом долго промывала его водой из раковины и скакала на левой ножке, вытряхивая воду. Но слышала хорошо.
Через два дня Юда нагнала на них страху, вдруг схватившись за живот, и заявив, что у нее, кажется, приступ аппендицита. Слава предвидел это и боялся этого. Он помнил, как их одноклассника – Юру Арапова увезли на скорой помощи прямо с занятий. И он был тоже не худенький, как и Юда, которая за все два с лишним месяца на острове не похудела ни на грамм, — впрочем, они неплохо питались.
--Что будем делать? – спросил он у Пети (Игорь как раз ушел в лес за добычей).
У них начался врачебный консилиум, на котором Петя заявил, что не надо ждать милости от природы, а самим можно вырезать аппендицит.
--Как ты, козел, собираешься вырезать аппендицит!? – у Славы глаза на лоб полезли. – Ты хоть знаешь, что это за кишка, и где она?
Петя же предложил просто разрезать живот в соответствующем месте, а там видно будет. А сам лихорадочно вспоминал схему кишечника человека из учебника анатомии. Об анестезии, и как потом останавливать кровь, и чем зашивать или хотя бы заклеивать рану, они вообще не подумали. Потом Петя мог бы оправдать себя тем, что и так померла бы, а тут был шанс. Для операции нужен был кинжал Игоря, поэтому Вадика срочно отрядили за ним – куда-то в сторону того места на Северном Берегу, где они нашли ананас. Но у Юды оказался банальный понос (опять что-то не то съела), и она едва успела добежать до отхожего места. Петя и Слава дружно ржали, показывая на нее пальцами, скрывая свой страх перед необходимым решением, которое не понадобилось.
Игорь со Славой еще раз обследовали эту часть, острова, которую они знали хуже, чем ту – прилегающую к лагерю. Нашли вышеупомянутый ананас и хлебное дерево, а также выловили на побережье удивительную – правда, дохлую уже – рыбу: шарообразное тело, покрытое костяным панцирем с шипами, растопыренные плавники, морда удивленного дикообраза. Решили подарить Машке на день рождения, но Петя подумал, что это надо бы подарить их старой химичке – она ему всегда напоминала эту рыбу – такая же неприятная. Уж на что историк – старый козел, в районе полтинника ему, в поношенной одежде ходит, и иногда от него, действительно, несет козлом, но какой интересный преподаватель! Чего бы ни спросили: все знает! И если спросишь, блуждая взглядом по разноцветной современной карте мира: «Сергей Никифорович, скажите, а что сейчас в Бразилии делается?» – ответит без запинки. А эта… И еще и одевалась – ужас! – самой уже далеко за… за… за… ну, семдесят лет ей точно будет, и передвигалась – шкандыбала еле-еле, а носила молодежные блузки и полупрозрачные чулки (из под юбки видать). Петя даже однажды случайно стал свидетелем их размолвки с историком: стоя у большого стенда с расписаниями, историк заметил, что уже не молод, и все такое. А она ему: «Вы еще молодой человек». Тут стоящая рядом литераторша не выдержала и: «Мы же не звезды шоу-бизнеса! Надо себя адекватнее оценивать». Химоза очень на них обиделась.
А у Маши окончательно испортились отношения с КиШем. Причем взаимно. Маше надоел Сергей, его плоские шутки, постоянные попытки склонить ее к КиШевскому фанатству (она считала эту группу «признанно отстойной» — так и сказала ему). А Сергей уже не находил в ней той восхищенной девочки первых дней их сожительства, которая стесняется всего до самого последнего момента, но потом едва не теряет сознание и готова на все. Она постоянно была в дурном настроении, постоянно чем-то недовольна, постоянно предъявляла ему какие-то мелочные претензии. И Сергей все чаще стал вспоминать ту одиннадцатилетнюю девчонку, с которой он так непредусмотрительно расстался. Конечно она – а она была совсем из другой школы – не могла поехать с ними в круиз, но как только он вернется домой, КиШ решил обязательно возобновить знакомство, сводить ее на «Мадагаскар» или еще куда. Вот она – другое дело! Она никогда не выясняла с ним отношений, не смеялась над его музыкальными вкусами (родители Сергея – молодые рокеры предыдущего поколения, которые и в тридцать пять лет продолжали вести, в принципе, тот же образ жизни – привили ему самые причудливые музыкальные вкусы) и даже однажды пошла с ним на рок-концерт, где они в фантастических лучах прожекторов сумели пролезть поближе к эстраде и подпевали про «маску рыжей обезьяны» и «знаю я, ничего в жизни не вернуть», а потом солист, перекрывая свист, детские возгласы и визги, обратился к ним: «Ну что ж, ребят!? До встречи! До встречи у вас в Москве! А пока слушайте наш новый альбом «Продавец кошмаров». Рррр! Это наш любимый альбом. На данный момент. И увидимся! Удачи!» А потом Сергей провожал девочку домой прекрасной московской апрельской ночью. Хорошо все-таки, когда тебе четырнадцать лет, и у тебя одиннадцатилетняя подружка.
Однажды утром – было уже 26 октября – Маша проснулась в особенно скверном расположении духа. Ее сон, протекавший в форме рассуждения, касался девчонок, которые оказались вместе с ней на острове. Еще засыпая, она задала себе тот вопрос, который ей как-то раньше не приходил в голову: если мальчишки, не смотря на все – что они редкий день не дрались, ежедневно просто собачились, не смотря на судьбу изгнанного Димы – были и есть дружная группа, почему девчонки ни разу не выступали вместе, наоборот, держались порознь и в итоге оказались в полной власти парней? Обычно девчонки держатся тесной стайкой и вместе отражают посягательства (во всех смыслах) парней… Мырзя!.. Эта змея! Она начала сразу же вертеть задом перед всеми мальчишками. И это началось еще во время круиза. Дура она или как? Разве можно так себя вести с парнями? Им только этого и надо. Понятно, почему они так поступили – просто разделили девчонок. Верка ее игнорировала, а вот младшие девчонки поддались ее чарам и сами стали ей подражать (особенно, Ксюха). А Верке все равно. У нее есть Слава, и все остальное ее не волнует. Но ведь так же нельзя! Еще неизвестно, а вдруг Мырзя успела перепихнуться и со Славкой? И Игорь это узнает?.. Тут смертоубийство будет. А что с парней взять? Все они одинаковы. В декабре прошлого года – когда они были еще в десятом классе, а Маша еще не была сиротой – неделю в их классе обучалась настоящая мулатка – ее мама когда-то работала переводчицей еще в советском представительстве в ООН в Нью-Йорке. Ее потом перевели в другую школу, но эта неделя была поистине ужасной: все парни – девять человек – во главе с главным сексуально озабоченным класса – Славой – только вокруг нее и вились, провожали ее до дому, набивались в гости, снимались с нею на мобильник, давали ей списывать – она не шибко умная оказалась; Петя даже стихи ей написал и перевел на английский, причем с ошибками, и она смеялась и их исправляла. И только о ней и было разговоров. И она тоже не хотела водиться с девчонками, а спокойно принимала все ухаживания парней, как будто так и надо! Только Витька Римский – он скинхед – заявил, что с черными не водится принципиально. Остальные шесть девчонок класса, когда ее, наконец, забрали, только тогда и вздохнули спокойно.
В общем, Маша критически переоценила свое поведение в последние месяцы и пришла к выводу, что Сергей ей совершенно не нужен: живет же Валька одна и ничего – проявила характер. Правда, она лезбиянка, но что это меняет?
Проснувшись и приведя себя в порядок – с неба все еще моросил дождик, но солнечные лучи дважды прорвались сквозь тучи и осветили опушку леса напротив пещеры – Маша заявила всем – и в первую очередь КиШу, что она хочет с ним развестись, расстаться. Для Славы, который задумал сложную комбинацию, в результате которой Игорь должен был расстаться с Мырзей и взять себе Вальку, утреннее заявление Маши стало полной неожиданностью. «Ну и дура психическая! Неужели повторяется история с Димой?» -- подумал он. Но Сергей по прозвищу Король и Шут отнесся к этому очень спокойно и сразу сказал:
--Да ну тебя, Машка, к черту! Надоела ты мне тоже. У меня девчонки были классные, не такие как ты.
--Все, развод на полкровати! – хихикнул Вадик.
Петя, отмечавший острым камнем на мягкой стене текущее число, написал рядом с ним: «Развелись Маша и Сергей». Сергей и Маша разворошили свое общее ложе и переложили каждый свою часть в разные концы пещеры. Так буднично разошлись те, кто только благодаря друг другу стали мужчиной и женщиной.
Расставание Маши и КиШа создало для Славы дополнительную проблему: в их племени оказывалось уже трое свободных людей – целое поле для возможных конфликтов и домогательств. Стройная система, которую он создал в самом начале своего правления, разлагалась на глазах. А если Мара последует примеру Маши, да еще и попробует вернуть себе Игоря, к которому по прежнему не скрывала симпатии и часто ее демонстрировала назло Вадику? Но если свести Машу с Игорем, то тогда Мырзя может быть свободна… «А х…й с ними всеми!» -- Слава подумал, что никогда не урегулирует все конфликты, все обиды, симпатии, антипатии, желания. Он устал от власти, от постоянного понукания и побуждения. В Большом Мире вожаку какой-нибудь компании было не в пример легче – там люди все-таки хоть когда-то расходились по домам, а тут он нес ответственность за все – даже следил, где Вадик справляет нужду – вот уж этого только ему не хватало для счастья в личной жизни!
Идею провести новую жеребьевку «мальчик-девочка» Слава тут же отверг. Во-первых, он ни за что не расстанется с Веркой (хмурой, раздражительной, неласковой, но такой любимой и привычной, что он не находил себе места, если она там – в Большом Мире – хоть раз в день не присылала ему хотя бы смс-ку), причем, эта мысль вполне уживалась у него с желанием овладеть Мырзей, раз уж она так этого желает. Во-вторых, Петя никогда не расстанется с Ксюшей (а ведь его и посадить могут, между нами мальчиками), да и Ксюша – с ним (достаточно посмотреть, как она доверчиво прижимается к нему, сидя рядом; так вот в обнимку и будут ехать в вагоне метро, а весь вагон будет смотреть на них с завистью). Да и во время первой жеребьевки Слава откровенно мухлевал: запутал парней с количеством бумажек с именами девчонок, ведь там не было бумажки с именем «Вера», а когда Дима последним тянул жребий, он видел, что бумажка только одна, но ничего не сказал. Просто не понял, наверное. Нет.
Диму они после того, как его изгнали, ни разу не видели и даже не заметили следов его пребывания на острове. Но искать его специально ни у кого желания не возникло. Да и дождь шел всю неделю.
На берегу по-прежнему находили иногда выброшенные океаном отдельные предметы цивилизации – иногда совершенно ненужные и бессмысленные, но новых лодок с топорами, магнитофонами и мертвыми владельцами всего этого больше не приплывало. Петя даже подумал, что если над островом на большой высоте летают самолеты, могли бы что-то выбросить, и это что-то упало бы на остров. Но прикинул, что с высоты в десять тысяч метров от самой прочной вещи ничего уже не останется, даже от батареек – а вдруг нужного фасона! – да и если выкинут, то уже использованные.
Дети познали скуку экваториальных стран, неизбежную в периоды дождей. Спасала пещера. Сюда не заливал дождь, и здесь почти не слышны были крики колониальных птиц. Целыми днями они сидели вокруг очага и трепались обо всем, что приходило в голову: прикалывались друг над другом, рассказывали анекдоты, ржали, лишь изредка кто-то выходил в сторону отхожего места. Попытка сделать из одинаковых листьев игральные карты провалилась: они быстро научились узнавать карту по рисунку листа на обратной стороне, и Игорь это первым заметил. Он играл по особенному: вычислял в уме, какие карты кто взял, какие уже вышли, какие еще могут быть в колоде (сказывался математический склад ума). Он почти всегда выигрывал, особенно, когда играли пара на пару – а он в паре с Мырзей: выиграют партию и стукнут друг друга наискось сидящих кулаком об кулак. Петя же – как и полагается стопроцентному гуманитарию – играл нахраписто, авантюрно, карт не жалел и руководствовался принципом: чем больше карт через меня прошло, тем лучше. Но когда оказалось, что карты узнаваемы по деталям сетки сосудов на изнанке листа, их забросили. А Петя отметил на белой стене очередной день – 27 октября и заметил:
--А ведь уже конец первой четверти, -- его менталитет, годами натренированный циклически, начал проявлять аллергическую обеспокоенность – обычно в это время идут первые крупные контрольные и проверочные работы.
--Нет, Ботан, тебя надо сейчас заставить учиться. Насильно. Знаешь: такой садо-мазо процесс – так, чтоб прочувствовал до конца, -- Слава натачивал топор о специально принесенный им камень и вообще ничего не думал о физике с литературой.
--А нам… зачтут? – Петя, наверное, в первый раз подумал о Большом Мире не как о своей уютной комнате, которая, когда он вернется, покажется ему маленькой и незнакомой – так всегда бывает, когда возвращаешься с юга: он будет лежать на софе и читать – он ведь уже два, даже больше, месяца ничего не читал, а Ксюша будет сидеть за компьютером и играть в какую-нибудь игру или рисовать в Painte, а о том, что надо же будет вернуться в школу к каждодневной учебе, заданным на дом урокам (впрочем, Петя их почти никогда не делал), уже забывающимся одноклассникам – и как это все будет?
--Ну, знаешь!.. По географии-то точно всем нам надо поставить пятерку с пятью плюсами – уж ее мы сдали на совесть.
--И по ОБЖ тоже! – подсказал КиШ.
--Точно!
--А у нас там уже снега лежат наверно, -- Маша в большой раковине с водой пыталась вымыть закопченные на огне раковины поменьше. Мара помогала ей.
--Не обязательно.
--Очень может быть, -- Петя закончил выгравировку на стене даты и сел рядом с ними. – Когда мне покупали компьютер – это было в 2002 году девятнадцатого октября. Хорошо помню – тогда уже сугробы лежали.
Засыпая в тот день, Петя не придумал, как его обозвать – День, Когда Ничего не Случилось, наверное, но под утро они проснулись от некого колебания, достаточно слабого, но разбудившего почти всех.
--Что там такое? – КиШ поднялся и хотел идти к выходу, но тут толчок повторился вновь, причем сильнее первого.
Слава сначала ничего не понял; Верка еще спала, где-то за пределами пещеры светало, но тут его пронзила мысль!
--Землетрясение!!! Быстро все из пещеры!
Дети вскакивали и выбегали. Кто-то не успел одеться и даже захватить одежду, но Петя успел надеть очки, одной рукой схватил Ксюшу, а второй – магнитофон, и помчался к выходу. Выскочил, перецепился через им же самим установленный камень – чтоб никто не упал в расселину, упал на живот и ударился подбородком о другой камень, но не сильно – зубы целы. Игорь успел захватить с собой кинжал, но выскочил без трусов, а Слава выгонял последних детей – Вадика пришлось растолкать, он сладко спал в дальнем углу пещеры.
Они вырвались из закоулков ущелья, ведущего в пещеру, и добрались до небольшой ровной площадки на склоне скалы, а Слава на полдороги недосчитался Юды и Эндрю и, размахивая своим атрибутом власти, повернул к пещере. В отсветах гаснущего очага и предрассветных сумерках он заметил, что они еще в пещере и приличия ради одеваются:
--Быстро сюда!!! Мать вашу!!! Все рухнет сейчас, н…й! – Слава все-таки ударил ручкой топора пробежавшего мимо него Эндрю.
Толчки не повторялись. Восток красиво заалел, и тут только они заметили, что дождя уже нет, и небо почти все очистилось – только кое-где перистые облака – значит, дождя еще долго не будет.
--Сходить, принести вещи? – Игорь передал крис Пете. Они с Мырзей выскочили первыми – в чем мать родила.
--Нет!!! – Слава вновь угрожающе подался к нему. – Надо ждать. Будут новые толчки.
Но новых толчков не было. Они сидели лицом к ярко-розовой, местами желтоватого оттенка заре, выступавшей из-за скал. Ксюша опять чихала. Все зевали. Девчонки обматывали ноги листьями, чтоб не поранить при ходьбе. Прошло довольно много времени. Тут Петя, который пошел к берегу умыться в набегающих волнах, прибежал с громкими возгласами:
--Сюда! Сюда! Смотрите!
Дети бросились за ним и вскоре выбежали на пляж у подножия Птичьих Скал – на том месте, где они еще в первый раз собирали яйца чаек. Птицы, потревоженные землетрясением, еще вились над скалами и громко орали. Гнезд на самом берегу стало гораздо меньше – то ли они распугали, то ли сезон гнездования заканчивался. Не то чтобы безветрие, но и ветра сильного не было. Дети сначала даже не поняли, в чем дело, но Петя подсказал:
--Вода уходит.
Они и раньше видели отливы, но здесь их амплитуды были очень невелики – вода отступала на два-три метра, и они иногда собирали на обнажившемся дне раковины и водоросли, еще когда жили в лагере на другом конце острова. Но тут вода убежала метров на десять, а беспокойство птиц усилилось. Солнце уже выглянуло, когда Слава и Игорь – самые дальнозоркие – заметили сплошную темно-синюю полосу на востоке. Она со скоростью гоночного автомобиля приближалась.
«Цунами! Бежать! Б…ь!» — заметались Славины мысли. Он вспомнил о площадке, с которой они еще в первый раз с Петькой обозревали эту часть острова и моря, на скале и повел всех туда, но со стороны леса, где не надо было карабкаться по скале, а шел более-менее доступный подъем. И они вновь увидели море с высоты десятиэтажного дома. Отсюда было видно, что волн цунами несколько, все они идут друг за другой с небольшими интервалами, а первая не слишком велика – может, метра три-четыре в высоту (обычные буруны здесь доходили до полутора метров, и дети полюбили бегать в мелких коридорах между ними, а потом вздыматься на высокой и мощной волне по направлению к берегу), но зато от горизонта до горизонта. До нее уже оставалось полмили, не больше. Ветер усиливался: видимо, подземные подвижки всколыхнули не только водную, но и воздушную стихию. Петя вспомнил кадры трехлетней давности – цунами в Азии (он видел их по TV-tunery; только-только поставили на компьютер, и даже кадры сохранил на жестком диске). Минута, и волна захлестнула пляж. Новые тучи птиц поднялись в воздух. Там, где они стояли десять минут назад, волны сдвинули пару крупных камней черного цвета. В затылок первой волне ударила вторая, но гораздо слабее. Вода грозила прорваться в расселины и проходы между скалами, но отхлынула, унося с собой птичьи гнезда, ветки и небольшие камни. Солнце уже почти вышло из-за горизонта, и ярко-синяя вода красиво блестела в его лучах. Слава – как юный бог этого утра – стоял на самом краю почти отвесной скалы и смотрел на восток.

Ну вот, так и знал — максимум 16 сообщений. Продолжаю здесь:

XVII

Слава и Петя подходили вдоль Южного Берега к их бывшему лагерю. Позади был Большой Совет, на котором все девчонки дружно (и когда только сговорились?) заявили, что в пещеру они больше не вернутся. Особенно Машка разошлась: не пойду и все! Обрушится, и погибнем все. Она даже сказала, что лучше будет спать под дождем, чем там. И другие девчонки ее единодушно поддержали. Даже Юда. Игорь и Петя сходили в пещеру, осмотрели ее: действительно кое-где обозначились трещины, но не такие, чтобы свод обрушился. Хотя, да, пещера как раз была под самой высокой скалой – той, с которой они смотрели на цунами. Так что, если свод обрушится и хотя бы замурует только выход, откопаться будет почти невозможно. Безоблачное небо, с которого как обычно жарило солнце (даже еще жарче, чем в августе, ибо наступало лето южного полушария, и солнце стояло почти в зените), тоже оказалось на стороне девчонок: они показывали на него и говорили, что период дождей уже кончился, а если и не кончился, то парни же не безрукие – пусть нарубят крепких стволов и сделают хороший навес. И т.д. и т.п. Парни тоже колебались, да и самому Славе ничуть не хотелось каждый раз засыпать с мыслью, что он уже не проснется под глыбами скальной породы. Пришлось забрать все вещи из пещеры и временно расположиться на пляже под Птичьими Скалами, где еще журчала в песочных руслах весенними ручейками вода схлынувшей цунами. Позавтракали птичьими яйцами и бананами, а потом Петя и Слава отправились осмотреть, в каком состоянии после недельного дождя их лагерь. Петя опять выбился из календаря, но отложил это дело до нового обустройства и прослушки радио.
Петя думал, что уже по всем параметрам их пора бы и находить спасателям: они уже вдоволь насытились тропическим островом, практически износили одежду и едва не погибли в волнах цунами. Слава, чьи мысли, видимо, блуждали в том же направлении, неожиданно спросил его:
--Ботан, а тебе не кажется, что тебя посадят?
--За что? – Петя совсем его не уловил.
--За Ксюшу.
--А… э…, -- Петя даже стал озираться, не пришли ли уже за ним. – А вас всех?
--А нас-то за что? Мы тут уже все перетрахались, но твоя ситуация х…е всех.
--Почему?!
--Ну, смотри: я с Веркой, но нам шестнадцать лет, и мои родаки, и ее мама – не против. Игорь с Мырзей, но ему шестнадцать, а ей – пятнадцать. Все в порядке. Маша была с КиШем, но КиШу уже четырнадцать – тоже не придерешься. Вот Кузю бы н…и за Юду, но он вовремя коньки откинул. Впрочем, и ему не было шестнадцати…
--А Эндрю?
--Вот это х/з – я не знаю, какие там у них в Англии законы. Тем более мы так уже з…ь с Англией, что они своего нам не выдадут. Но тебе это не поможет. Этому придурку Вадику и Маре опять по двенадцать – ровесники типа, ему н…т родители и все! А ты – шестнадцатилетний. А Ксюше – только двенадцать. Смекаешь?
--Б…ь! – Петя, наверное, первый раз в жизни выразился в этом духе. Вот так – живешь себе, ничего плохого не делаешь, и вдруг ты – преступник… -- Б…ь! Гомосекам можно, а мне нет!
--Смотря каким гомосекам! Хэ-хэ…
--Ты не стебешься?
--Какое там?! Точно. Ну,.. мы все, конечно, можем сказать, что ты ее и пальцем не трогал. А так – цветочки собирали вместе. Ха-ха!!! Только если ее мамаша ее проверит – вот тогда тебе будет п…ц!
«Но этого же не может быть! Мы любим друг друга! И вообще!» -- Пете вспомнилась одна его знакомая девчонка, которая ему рассказывала, как на даче летом к ним примчались родаки двух несовершеннолетних девчонок и начали орать, что ее брат их совратил; но ее родаки нормальные – посмеялись, и тем дело кончилось. Широкий и яркий веер его мечтаний о том, как они будут с Ксюшей любить друг друга в Большом Мире, сложился и стал остроконечно-колючим, как статья уголовного кодекса. Но для понту Петя, которого никогда не покидала чудовищная самоуверенность, которая так раздражает в детях некоторых преподавателей, все же сказал:
--Ну, тогда мы остаемся здесь. Скажете спасателям, что мы тоже погибли. Утонули, когда ты сказал мне, что меня посадят. Ушли из жизни в знак протеста против таких дебильных законов, что какой-то гомосек может ко мне приставать, раз мне шестнадцать, а я не имею права любить двенадцатилетнюю девочку…
Тут они увидели свой лагерь. На первый взгляд – все узнаваемо: розовый Камень Совета, пальмы, кострища, размытые водой, черные камни вдоль ручья. Ручей вышел из берегов и уже не журчал, а гремел, кое-где сдвигая камни. Но постройка, над которой они трудились целую неделю, как-то странно разломана. Сначала Петя и Слава решили, что это от урагана (хотя, вроде не было никаких сильных ураганов за это время), но потом стало ясно: тут кто-то похозяйничал – бамбуковые стволы, служившие частоколом стен, повалены и разломаны, один из опорных столбов выдернут из песка (а ведь они специально зарывали на одну треть – на целый метр, так что даже сильный ветер не мог его оттуда выдернуть) и разломан о Камень (кто-то сверху прыгнул на прислоненный к камню столб и переломил его силой тяжести всего тела). Пальмовые листья сброшены с крыш, а поперечные балки кое-где сорваны и разломаны.
--Это Димка, гад! – Слава не находил себе места от охватившей его ярости. – Это он, чмо болотное! Поймаю – убью.
--Отомстил нам. Может, зря его прогнали? Дали бы ему просто п…ы и все?
--Вот где он?!
Тут Петя нашел забытый ими пустой кокосовый орех, который служил им волейбольным мячом под сияющим солнцем их первых дней на острове. Он взглянул в сторону, где раньше стоял Календарный Столб (который пришлось порубить на части и заложить расселину напротив входа в пещеру), и обомлел:
--Славка! Лодки нет!
Лодки, которую они неделю назад вытащили на берег и перевернули на бок (вверх днищем не получалось, потому что мешал острый загнутый кверху нос), чтобы ее не мочили дожди, действительно, не было. Исчезла бесследно. Даже следов на песке, если ее куда и тащили, не было; впрочем, их должен был размыть первый же дождь.
--Уплыл?..
--Точно! Уплыл, дерьмо! И как он ее дотащил, б…ь, до воды? Мы впятером ее вытаскивали…
--А может, просто сбросил в воду?.. И уплыла.
--Так! Найдем и… убьем п…а! Это же надо?!
--Ну, закомплексовал парень: у нас у всех девчонки, а у него нет…
--Ну, а мы-то в чем перед ним виноваты?!. Мне что? ему Верку подарить? От чмо! Ладно, пойдем приведем остальных. Тут ремонта до х…я! Надо хоть что-то до вечера сегодня сделать. Дождь…
--Не-а, не будет. С таких облаков.
Солнце, действительно, светило ясно и горячо – как в первые дни их пребывания на острове. Лишь кое-где на огромной высоте висели перистые облака. Сырость дождливого периода исчезла, и песок уже достаточно подсох. Лишь на опушке леса кое-где еще виднелись лужи, вытекающие ручейками в океан.
По дороге Петя думал о Диме, о его озлобленности на всех – за что? Ну, уходили от Пети девчонки – иногда даже к близким друзьям, ну и что? Каждая новая девчонка оказывалась неизменно лучше, чем предыдущие. Это ведь если посчитать только неудачи и тяжкие поражения – так точно можно повеситься. А с другой стороны – сколько прекрасных дней было в жизни, сколько удач. Вот, например, еще в девятом классе в сентябре Петя написал длинное и красивое любовное письмо своей однокласснице – Таньке, но она отвергла его, и привела главный довод: «А что я Андрею скажу?» И он однажды в те дни шел грустный, как туча, от друга – тот показал ему свою шикарную коллекцию моделек автомобилей, и даже целый стеллаж в коридоре ему папа под это дело устроил – а во дворе детского садика с ним столкнулись три девчонки – одна его бывшая одноклассница, которая ушла в другую школу, и две другие, которых он не знал (одна – будучи пьяной – тут же начала ему вешаться на шею). Но Ленка – она была явно в курсе его личной жизни – его спросила: «Ты, Мухин, что это Таньке звонил – говорил: я тебя люблю, пойдем в кино?» Петя ей что-то ответил. Она: «Да не беспокойся, Мухин, все будет хорошо».
А Слава думал почти на ту же самую тему: «Нет, бывает, конечно, непруха в этом плане. Но так…» Он вспомнил, как однажды ремонтировали кабинет истории, и их оба десятых класса – А и Б – под предводительством историка перешли в актовый зал, и историк демонстрировал им какие-то слайды, а Слава (Веры тогда неделю не было – она грипповала) все старался привлечь внимание ученицы из параллельного класса Катьки Васильевой – красивой, стройной, темноволосой, с хвостом. Она его игнорировала. Так Слава в конце урока залез на сцену и стал извиваться всем телом, как танцовщица в стрип-баре. Катя смотрела-смотрела на него и не выдержала: «О! Вот как! Мы тут всей семьей недавно в сауну ходили, и там точно также у столба танцевали девчонки, как Славка». Историк рассмеялся и заметил: «Да, я тоже именно об этом подумал». Катя (красуясь): «А я потом сама так танцевала». И кто помнит сейчас его черно-зеленое отчаянье?
--Да, Ботан, все хотел тебя спросить: а где здесь настоящие кораллы?
--А кстати… я нигде не видел, ни в океане вокруг, ни у острова. Коралловый риф, на который мы сели – это да, но живых кораллов здесь нет. Я читал, что сейчас кораллы гибнут от загрязнения Мирового океана.

XVIII

Дети опять трудились над караван-сараем. Срубили пару деревьев (теперь Слава выбирал тонкие стволы – как раз под размер необходимых столбов и балок), восстановили покосившееся строение, девчонки нарвали пальмовых листьев, сделали более прочный потолок – для непромокаемости его покрыли большими, будто вощеными, листьями, которыми у пещеры девчонки оборачивали ноги, опять укрепили камнями фундамент. Петя вновь установил Календарный Столб. Развели костер. К вечеру лагерь снова обрел жилой вид. Поймали двух черепах и много рыбы, которую повесили вялиться на солнце. Дождя не было, и лишь несколько фиолетовых облаков плыли на розовом фоне заката.
За ужином опять лежали на пальмовых подстилках у костра. Магнитофон включили на небольшую громкость: какие-то спокойные мелодии (может даже что-то китайско-буддийское). На Большом Совете решали, что делать с Димкой. Большинство стояло за то, чтобы его поймать и наказать. Машка, правда, единственная предложила его простить и вернуть в сообщество.
--Маш, -- Петя развел руками, -- и что это изменит? Все равно Валька ему не даст – не будем же мы ее заставлять и насиловать? Или ты будешь с ним вместо КиШа?
Маша поморщилась и отвернулась. Но тут свое слово сказал Слава:
--Меня волнует, куда этот д…б дел нашу лодку? Без фотика прожить можно, а вот лодка была реальным шансом, -- Слава уже забыл, что раньше так ничуть не думал, и теперь цеплялся за эту мысль, будто сам собирался отчалить на утлой и дырявой лодке, как только кончится сезон дождей.
--А может, он не уплывал, а просто спрятал лодку? – предположил Игорь.
Петя пожал плечами:
--Где тут спрятать? Южный берег весь мы видели, когда ходили к лагерю и обратно. На Северном берегу тоже не спрячешь. Надо или вытаскивать лодку на берег и прятать в зарослях, или затопить в воде, набросав камней туда.
--Ладно, завтра сходим – посмотрим, -- Слава зевнул.
А Сергей по прозвищу Король и Шут ничуть не грустил о Маше, даже наоборот – подумал, что зря все это было, и все чаще вспоминал свою одиннадцатилетнюю подружку в Москве: как она там? Ему даже показалось, что он вспомнил одну из мелодий Короля и Шута – из композиции «Генрих и Смерть» — из припева, которой можно было бы изобразить эту девочку. А пока он стал присматриваться к Вале. И нельзя сказать, что Вале это было неприятно.

На следующий день Петя остался на хозяйстве в лагере, а все остальные мальчишки (не исключая и Эндрю) отправились на поиски Димы. Игорь и Слава сошлись во мнении, что Димка, если он все еще на острове, может прятаться где-нибудь на Северном Берегу. Они вначале прошли весь Северный Берег по пляжу, а потом углубились в джунгли, идя в обратном направлении. В этой части леса они находили огромные цветы – размером до метра, которые буйно разрослись после ливней. Славе казалось, что он попал в сад какого-то великана, настолько это было необычно. Он сорвал один цветок для Веры. По дороге насобирали плодов хлебного дерева и поймали небольшую черепаху с высоким круглым панцирем – впервые они встретили на острове такую черепаху, которая более соответствовала расхожему образу – до того все черепахи были с плоскими панцирями и ластами вместо ног. Никаких следов лодки по побережью найдено не было. Уже вечером они наткнулись в лесу близ северного горла седловины, где протекал довольно крупный ручей, на большое дерево с огромным дуплом. Здесь нашли много банановой кожуры, апельсиновых корок и забытый кем-то ананас. Но все отходы были оставлены несколько дней назад, и ничто не указывало на то, что Дима – если это он здесь жил – был здесь накануне.
--Уплыл, -- произнес Слава то, что пришло в голову всем.
--А не прячется ли от нас где-нибудь еще? – Игорь взял ананас и стал его чистить от листьев.
--В пещерах? Поищем там?
--Зря его прогнали…
--А что я должен был, по-твоему, делать!?? Эта б…ь высказался сам. Он это сделал специально, и если б Петька не хватился, так бы и забылось. А потом что-то еще! Он мог, н…й, нам во сне горло перерезать!
--Однако не перерезал, -- спокойно ответил Игорь.
--Ну… ищи его сам, если хочешь… А меня эта с…а вообще не волнует. Лодку он увел, или сам на ней с…л, разрушил лагерь. Нашел бы – убил п…а.
--Что ты его родакам скажешь?
--Вот это, н…й, и скажу! Все люди – как люди. Все мы тут выжили только потому, что помогали друг другу, и никто ничего не тырил. Мы с тобой п…ь, но не так и не за это. Я даже тебя насчет Мырзи предупредил – я тебе доверяю, ты – мне. А он…
--Все равно – зря. От…ь его надо было, конечно, но не так…
Чтобы сменить тему разговора Слава пошел на хитрость:
--Я тебе еще не сказал кое-чего… Тебя Мара снова хочет.
Игорь развел руками:
--Что я буду с этой малолеткой делать? Это Ботан завел себе малолетку, и обое рады по уши.
Вадик в это время залез в дупло и не слышал их разговора. Но никаких личных вещей Димы он там не нашел – Слава выгнал его в одних трусах, даже без обмоток для ног. Слава умело закинул удочку – это было частью его большого хитроумного плана по разводу Игоря и Мырзи. Решили, в конце концов, идти к лагерю. По дороге опять насобирали плодов дуриана и бананов. Мальчишки несколько раз очищали ноги от пиявок. В общем, Димы так и не нашли.

А в это время в лагере Петя, запуганный Славой, пришел к отчаянному решению – ни за что не расставаться с Ксюшей. Он сам вырос в своих глазах до размеров некого романтического героя, вступившего в единоборство со всеми – Правительством, Государственной Думой, МВД, Прокуратурой, Судом, Старыми Девами – Опорой Нравственности, которых вообще нельзя и на сто метров подпускать к школе, — и все эти драконы ополчились на Петю, держащего в своих объятьях маленькую доверчивую Ксюшу. А вот Президент Петю бы отлично понял. Пошутил бы в своей обычной манере и понял бы. «В конечном счете, -- убеждал себя Петя, -- я действую в рамках президентской программы повышения рождаемости. Вот!» Петя вспоминал, когда же он вообще первый раз видел Ксюшу. Это было еще в феврале или январе: их шестой А класс шел в столовую, и Вадик Перельманов или какой-то другой парень вроде него ловким движением – ударом под каблук – разул левую ногу своей одноклассницы – она чуть не упала – и тут же другим ловким движением скинул с нее и второй босоножек, оттолкнул ее, а сам отфутболил их в сторону и влез в них своими кроссовками; девочка – в стандартной школьной форме (в их гимназии носили форму, но Петя недолюбливал свой темно-вишневый пиджак), а ножки – в бежево-серых колготках, – с двумя хвостиками возле ушей крикнула ему обиженным тоном, накопылив губу: «Дурак! Лечиться надо!» и с некоторым трудом освободила свои босоножки, взяла их в руки и зашла так в столовую; это и была Ксюша. И сейчас Петя смотрел на девочку, которая в профиль к нему чистила поджаренного краба, и не мог насмотреться на ее два хвостика и тонкую шею, и загорелые ноги (некоторый из детей уже напоминали оттенком кожи каких-нибудь полинезийцев, так что если какая-нибудь научная экспедиция, высадившись на острове, случайно их обнаружит, им еще придется доказывать свое белое происхождение: на первый взгляд это будет вовсе неочевидно), и волосы у нее упорно оставались черного цвета, в то время как остальные девчонки полиняли.

Вечером жарили хлебные плоды на костре, смотрели на красивый закат и разговаривали:
--Если он уплыл, на что он вообще надеялся? – Петя разломил свой плод на две части и вторую половину протянул Ксюше.
--Да лодка дырявая, -- Слава размышлял, подопря голову рукой. – Мы бы ее, конечно, могли отремонтировать, но для этого надо до хрена смолы и клинья – заделывать. А он на такой не проплывет и нескольких миль.
--Ну, тогда бы он потонул еще до рифа и вернулся сюда, -- предположил Игорь.
--Если он спустил по течению, тогда – нет. Его быстро понесет. До того рифа, на который мы п…ь, доплыть может. А дальше…
--И что ты теперь собираешься делать? – Маша совершенно серьезно смотрела на Славу. Слава не любил таких женских взглядов – они давили, лишали уверенности, будто ты что-то выучил, но все забыл, а отвечать надо; таким взглядом смотрит женщина, для которой любой мужчина – потенциальный враг. Но у него уже давно был готов ответ:
--Есть еще один выход. Тут бывают перелетные птицы. Поймаем, присобачим к лапе мешочек с запиской…
--Да, еще бумага есть, -- закивал Петя (и как это ему самому не пришло в голову?! именно так спаслись майнридовские герои в «Охотниках за растениями»).
По правде, Слава еще не знал, что за перелетные птицы, как их ловить и т.д., но прикинул, что придумать все это – пара пустяков, а главное избавиться от гнетущего чувства, что они обречены жить здесь до самой смерти, и исчезнут один за другим, растворятся в одном из солнечных дней, и на песке исчезнут их следы, и все снова будет по прежнему – необитаемый остров почти в центре Индийского океана.
--Сколько мы тут уже сидим? – спросила Вера.
--Месяца три, -- Петя промыл водой из раковины замурзаную едой мордочку Ксюши, а она сама протирала рукой глаза.
--Ты что?! – Верка всплеснула руками. – Ты понимаешь, что ты говоришь?! Это значит… что уже ноябрь!
--Да, -- невесело кивнул Петя.
--Мальчишки, -- тон Веры был совсем иным, чем у Маши, она едва не плакала, -- ну, делайте вы хоть что-нибудь! – в последнее время она испытывала внутри себя какие-то необычные ощущения, но приписывала это плохому пищеварению, к тому же ей иногда до смерти хотелось съесть соленый огурец. Она все чаще с тоской вспоминала свою уютную комнатку с толстым пушистым ковром, компьютерным столом, книжным шкафом с ее детской улыбающейся фотографией за стеклом, подставкой для мобильника в виде хрустальной руки на столе, множеством наклеек и плакатов на стенах, где прямо на обоях она записывала телефоны друзей и подруг, и среди всего прочего было написано фломастером: «18 февраля 2005 года родился братик. 3,5 кг».
--Что я должен делать, н…й! – Слава почти закричал на нее.
--Все! Забили! Хватит с нас Димки, -- Петя подался вперед. – Завтра пойдем ловить птиц.
Только одна Мырзя не теряла присутствия духа. В Москве ее не ждало ничего, кроме очередных скандалов с матерью, и она уже подумывала, не сбежать ли из дому к знакомому ди-джею – взрослому мужику тридцати лет с красивой черной бородкой, который влюбился в нее с первого взгляда (во всяком случае, он так утверждал), каждый день присылал по дюжине смс-ок и однажды с визгом катал на кабриолете по ночному городу (он, конечно, врал, что это его кабриолет, но все равно было классно!) Странное дело: вся школа знала о Мырзе, о ее похождениях, но все – даже учителя (за исключением двух старых маразматичек, одна из которых, к несчастью, была завучем по воспитательной работе – до тех пор, пока в их гимназию не пришла работать Петькина тетя) начиная с директора, не скрывали своей симпатии к ней – первой красавице школы! И даже в круиз она попала потому, что географ поставил ей совершенно незаслуженную пятерку – еще за первое полугодие, а потом послал на олимпиаду.

XIX

Петя проснулся с тяжелым чувством. Он впервые осознал, что их преподавателя географии – Дмитрия Дмитриевича нет в живых. Петя до сих пор держал это знание где-то в дальнем уголке мозга: у них у самих было слишком много приключений, борьбы за существование, черных дней и прекрасных ночей, так что на другое эмоций почти не хватало. Но реакция рано или поздно должна была наступить. Петя вспомнил, как однажды в гимназическом кафе (там кормили за деньги, и обычно там все время торчали прогульщики из старших классов и свободные от уроков преподаватели) историк рассказывал географу политический анекдот: «Охранник метрополитена забил до смерти бездомную собаку по кличке Рыжик на станции "Коньково". Что бы это значило? Ммм?.. Убрали киллера по делу Политковской!..» Географ очень смеялся. Петя, конечно, успокаивал себя мыслью, что они тоже, по всей видимости, уже считаются погибшими, искал аналогию в мировой литературе и находил ее у Марка Твена в «Томе Сойере» — там тоже убежавших из дому американских мальчиков (ровесников Льва Толстого, живших во времена действия гоголевских «Мертвых душ») сочли погибшими и готовились уже отпевать… Отпевание… Когда Петя думал о религии, у него появлялся устойчивый видеоряд: пасхальное богослужение в Храме Христа-Спасителя, сверкающее золото и драгоценности, здоровые парни – просто качки, кровь с молоком! – сопровождающие патриарха (интересно, чтобы работать там, надо, наверное, иметь весьма развитую мускулатуру), говорящий нараспев (так и не говорят-то сейчас) патриарх. Однажды историк (он вел у них еще и Обществознание), потрясенный сугубым незнанием учащихся (одна из учениц на его вопрос: назовите мировые религии, стала перечислять: христианство, мусульмане, католицизм), долго объяснял им структуру и верования различных религий, чертил на доске схемы, давал на запись под диктовку цифры их численности. Из этого долгого и довольно путаного рассказа Петя вынес самое главное, как ему показалось: религии расходились друг с другом почти во всем, но вполне допускали существование неправильных точек зрения, во всяком случае, никак с ними не боролись. «Это все равно, -- думал Петя, -- как если бы я на геометрии сказал бы, что сумма углов треугольника равно семидесяти восьми градусам, а когда математичка спросит, с чего это я взял, я скажу, что в это верю, и ей возразить на это нечего!» В энциклопедиях, которые с детства Петя читал запоем, этот вопрос как-то обходился стороной: дескать, вот такие существуют религии, а выводы делайте сами.
Но надо было приступать к работе. После завтрака Петя сделал приспособление для ловли птиц: соединил по центру две веревки, а к четырем концам привязал по небольшому камню – кажется, это называется боллас и используется индейцами Южной Америки для ловли страусов.

Из затеи поймать перелетную птицу и доверить ей весточку в Большой Мир ничего не получилось. Ни Петя, ни кто-нибудь другой в принципе не знал, какие птицы здесь перелетные, и куда они летят. Вроде бы таковыми должны были стать гуси или аисты, но ни тех, ни других нигде не нашли. Бродили по всему острову до самого вечера, проламывались через чащу, Петя один раз опять едва не взялся за ядовитую лиану, но вовремя отдернул руку. Добыли двух попугаев, опять видели тех нелетающих птиц, но они быстро убежали и скрылись в густых зарослях. Однако, никаких знакомых перелетных птиц не нашли. Петя уже к середине дня понял свою главную ошибку: майнридовские герои использовали не просто птиц, а конкретных птиц, живших в Калькуттском королевском ботаническом саду. Но, допустим, они поймают птицу, привяжут к ней мешочек с запиской, отпустят на волю – какова вероятность, что письмо вообще кто-нибудь прочтет, что птица не погибнет, не станет жертвой хищника, что тот, кто случайно прочтет письмо, вообще будет что-нибудь предпринимать, а не выкинет его? Петя даже поделился своими соображениями со Славой, но тот упрямо продолжал поиски, пока Петя не предложил ему:
--Давай скажем девчонкам, что мы поймали и отослали письмо.
--Зачем? Чтобы они не ревели?.. Ты, Ботан, лучше скажи, что мы будем делать, если не поймаем ни одного ё…о аиста или журавля? – Слава после совершенно бесцельно потраченного дня был очень не в духе, и едва за что-то не отдубасил Сергея.
--Построить плот. Большой. Катамаран. Из двух частей, соединенных между собой. Он не потонет.
--А где мы возьмем гвозди или веревки? Их же соединять надо. И какого размера?..
--Другого выхода нет…
--Б…ь! – Слава рубанул топором по стволу первого попавшегося навстречу дерева. Он вспомнил, как в один из первых дней ради прикола сказал Петьке: «Мы здесь навсегда». Неужели накаркал?..
--Ты знаешь что…, -- Петя еще раз мысленно проверил гипотезу и решился высказать ее. – Люди бывают здесь, но очень редко.
--Почему?
--Это необычный остров.
--Не понял…
--Это не атолл, и не вулканический остров. Во всяком случае, здесь нет ни одного действующего вулкана.
--А землетрясение?
--Это неважно. Такие здесь бывают часто. Три года назад Суматра сместилась на семьдесят метров и цунами разошлось по всему океану. Вот что я думаю! Это остров, сложенный ультраосновными породами, теми, которые слагают океаническое дно.
--Базальт?
--Да, мы тут ни разу не видели гранита. Только базальт и белые скалы – вроде известняка. Здесь разлом, который похож на срединно-океанический хребет, и на вершине одной из его подводных гор – наш остров.
--Ну и что?
--Таких островов мало. На весь Индийский океан еще один – Отец Змей – в Красном море. А значит, такими островами интересуются геологи. Так что сюда обязательно приплывут люди.
--Ну и когда? – спросил Сергей, который понял большую часть Петиных объяснений, но не мог уловить связи между уникальностью острова и прибытием геологов.
--Не знаю, но это точно.
--А были они уже тут?
---Надо еще раз обыскать весь остров. Если здесь была какая-нибудь геологоразведочная экспедиция, обязательно оставила следы.
--Но ведь на берегу ничего нет. Мы же обошли весь остров.
--На берегу песок. Скроет за год…
--Так что? Нам минимум год этих м…в ждать?
--Х/з.

Дети вернулись в лагерь почти затемно и рассказали девчонкам и оставшемуся с ними Игорю о «геологоразведочной гипотезе» Пети. Верка пожала плечами и ушла к берегу океана, где долго бродила в одиночестве и смотрела на набегающие волны. Даже идея Славы, предложившего все-таки построить большой плот типа катамарана, ее не убедила. Слава, правда, предложил, чтобы плыли на нем только два-три парня, а остальные ждали бы их на острове. Если катамаран подберет какое-нибудь судно или вообще кто-нибудь заметит, они укажут путь на остров и скоро вернутся с помощью. А если погибнут, ну что ж… Невеселый ужин кончился рано, и дети разошлись по своим клеткам. И лишь Мырзя как всегда отличилась – заплела свои длинные русые волосы в две косички, и стала еще привлекательнее и неотразимее.

Засыпая, Ксюша (которая раньше, если что просила у Пети, обязательно приводила железный аргумент, который он сам ей предоставил: «Ну, я же котёнок?») этим вечером сказала ему, чтоб котёнком ее не обзывал. Она – уже самостоятельная девочка, и с котятами ничего общего не имеет. Петя решил все превратить в шутку и спросил, как же ее теперь величать. «Хочу быть Бэтмэном. И улететь отсюда», -- ответила Ксюша и расплакалась. У нее была хроническая простуда, болело разодранное при извлечении насекомого ухо, и вообще Петя ей уже успел надоесть. Петя, которому она все это высказала, обиделся и напомнил, что она сама говорила, что любит его. «И что?» -- Ксюша уже научилась быть саркастичной (от Верки, наверное). – «Попритворялась немного и все». «Котенок» -- Петя не заметил, как снова так ее назвал, -- «давай не ссориться». Они все-таки помирились, но Петя теперь испытывал чувство полной неуверенности, останется ли с ним Ксюша, когда они вернутся в Большой Мир. Не наговорит ли она на него со злости, что он овладел ею насильно (ведь все они сговорились, что в случае чего скажут, что все было добровольно, и никто никого не заставлял). А может им суждено прожить здесь весь остаток жизни, и придется любить то, что есть. Петя опять вспомнил, что потерял представление о календаре, а батареек для магнитофона, как сказал вчера Слава, хватит только на несколько дней. Что они будут делать потом? Когда датировка любого события станет совершенного неопределенной: «однажды»?

XX

И вот однажды – уже вечерело, а дети сидели вокруг костра и ужинали вяленой рыбой (с момента их появления на острове прошло не менее, а, скорее всего, более трех месяцев), Игорь как-то просто и многообещающе сказал Славе – через костер:
--Так, Славян, тебе не жить. Я сейчас доем и тебя убью.
Он не матерился, как обычно, и это не предвещало ничего хорошего.
--А что? – спросил Петя.
--Мне Вика все рассказала, -- Игорь не обращал внимание на остальных детей и говорил это исключительно Славе.
--А я тебя предупреждал, -- Слава все еще надеялся, что дело кончится обычным приколом.
--А меня не е…т, что ты предупреждал! Мы делили девчонок? Делили! И ты сам первый это предложил, чмо! А что потом? Ты ведь подмухлевал и себе оставил Верку. Ну, это ладно, и меня она не интересует. А сейчас?! – Игорь, более спокойный и сдержанный, чем Слава, тем не менее, быстро приходил в раж.
--Я тебя предупреждал, -- вновь упрямо повторил Слава, как будто это было очень важно и все меняло.
--А меня не е…т! – повторил в свою очередь Игорь.
С вздохом, быстро переросшим в рев и рычание, Слава схватил огромную дубину, которая лежала с его стороны костра (он приготовил ее заранее), и вскочил, встав в оборонительную позицию. Он явно хотел показать, что подпустит Игоря не ближе длины дубины. Сейчас они кинутся друг на друга, завяжется свалка, и лишь один останется в живых. Судьба толкала их вперед – по длинному коридору жизни, где одно неизбежно вытекает из другого, и тупо уже искать причины и оправдания. Маша часто-часто заморгала глазами и повернулась к Верке, которая сидела пригорюнившаяся, но пригорюнилась она еще с утра (неужели она знала, что это все произойдет, раньше Славы и Игоря?) А Мырзя с двумя косичками, наоборот, будто черпала в мальчишеских распрях какие-то энергии, приободрилась и смотрела на всех королевой. Маленькая Ксюша с двумя неизменными хвостиками смотрела на нее и думала: «Вот какая! Такая крутая! Хочу быть, как она…» В общем, Машка повернулась к Верке за последней помощью:
--Верка, помири их! Быстро!
--Сейчас…
Вера вышла на середину круга, на двух противоположных сторонах которого ярились Игорь и Слава, стала у самого костра, повернулась к Славе и как будто даже виновато произнесла:
--Слав… я, кажется, залетела… Я беременная.
Дети обмерли. Слава смотрел на Веру. Игорь посматривал на Мырзю, а она улыбалась ему коварной улыбкой девчонки, которая знает, что, что бы она не совершила, ее простят и будут любить еще больше и острее. Петя смотрел на Ксюшу – нет, ее животик был в норме. Во всяком случае, Петя был уверен, что принимал все необходимые меры. Маша, не ожидавшая, что Вера помирит их именно таким! образом, применив свое последнее оружие, неоспоримый аргумент, смотрела на нее, открыв рот; она подумала, не залетела ли она тоже, но никаких особых симптомов не чувствовала. Зато она вспомнила, как однажды зашла к своей подруге за чем-то (за чем, уже и не вспомнить), и к той почти сразу же ввалилась ее знакомая девчонка, краснолицая, пьяная, заплаканная, и тоже сказала тем же срывающимся голосом, что она залетела, и знает это точно, и тут же стала рассказывать о каком-то Максе, который должен это знать, но скоро побежала в ванную – блевать в умывальник. Организм Маши не был способен произвести ребенка, но она еще не знала об этом.
Слава испытывал ужасное чувство, будто он стоит на льдине, но она раскололась, и края трещины вместе с его ногами расходятся в разные стороны. Поток жизни, мощный, сильный, быстрый нес его вперед, и нельзя уже было вернуться назад. Но нет. Он решительным жестом соединил расколовшуюся льдину. Слава отбросил дубину, подошел к Вере и взял ее за обе руки. Трехмесячная беременность уже обозначилась, но ее большие доверчивые глаза по-прежнему смотрели на него – как и несколько месяцев назад, когда он – готовясь к океанскому круизу – впервые овладел ею, когда ее мама была на даче, и они поздно ночью смотрели эротические каналы по телевизору – как и почти три года назад, когда он в кафе впервые сказал ей: «Верка, я тебя люблю». Слава вспомнил, как батяня однажды в шутку спросил его: «Ну, когда ты нам с матерью внуков настругаешь?», а он воспринял это всерьез и сказал когда.
Слава прижал Веру к себе (она доходила ему до переносицы), а сам оглядел остальных детей взглядом, полным самодовольства – смотрите, завидуйте, вот я какой! Потом он взял Веру на руки и понес к берегу океана. Его сильные руки, еще больше окрепшие здесь – на острове, держали ту, которая должна стать его женой, а иначе и быть не может, ведь он любил ее уже много лет.
«Все будет в порядке! – думал Слава. – Найдут нас эти п…ы. Должны найти. Мне сейчас кажется, что очень скоро найдут. Мы вернемся домой. И будем жить с Веркой. У нас родится парень – точно парень! Мне это тоже кажется сильно. Ништяк! Живем!»
А Сергей по прозвищу Король и Шут, вспомнив что-то важное, спросил Петю:
--Петька, а как наш остров называется?
Петя положил руку на плечо Ксюши (она глаз не отрывала от Веры и Славы) и ответил, вспомнив слово, которое запало в его память уже давно – он видел его на какой-то Интернет-страничке, еще когда только-только купили компьютер:
--КИНДЕРРЕЙХ.

Бешенный ветер рвет паруса,
Старый варяг стоит у руля.
Завтра утонут три корабля,
Обычное дело для моряка

Северный флот,
Только вперед.
Ублюдки, снять паруса,
На абордаж!

В трюме нет мяса, кончилось пиво.
Сколько еще до великого Рима?
Нам будет трудно — это терпимо,
Словно как баба ждет нас нажива.

Северный флот,
Только вперед.
Ублюдки, снять паруса,
На абордаж!

Войны замучены, жгут холода,
Северный флот идет в никуда.
Богом забыта наша земля,
Враг будет плакать, все было не зря!

Северный флот,
Только вперед.
Ублюдки, снять паруса,
На абордаж!

ПРИЛОЖЕНИЯ:

ПРИЛОЖЕНИЕ № 1.
Список одежды, оставшейся на детях, попавших на остров:
Слава, 16 лет — джинсовые штаны и футболка.
Петя, 16 лет — джинсовые штаны и джинсовая рубаха.
Игорь, 16 лет — футболка.
Сергей Кузин по прозвищу «Кузя», 15 лет — рубашка-сетка, которой удобно ловить рыбу.
Дима, 14 лет — футболка, шорты.
Сергей по прозвищу «Король и Шут», 14 лет — футболка.
Эндрю, 14 лет — шорты и клетчатая рубаха.
Вадик, 12 лет — одни трусы.

Вера, 16 лет — футболка, трусы, лифчик.
Маша, 16 лет — почти целое платье и джинсовая куртка.
Вика по прозвищу «Мырзя», 15 лет — трусы и лифчик.
Валя, 13 лет — порванный спортивный костюм.
Ксюша, 12 лет — одни белые трусики.
Мара, 12 лет — белая короткая юбка, колготки (порванные), свитер.
Юда, 12 лет — штаны от спортивного костюма, блузка.

ПРИЛОЖЕНИЕ № 2.
Музыкальные пристрастия детей, попавших на остров:
Слава, 16 лет – любитель «Сектора Газа».
Петя, 16 лет – слушает почти все, но предпочитает этнику.
Игорь, 16 лет – предпочитает «Пинк Флойд».
Сергей Кузин по прозвищу «Кузя», 15 лет — неопределенно.
Дима, 14 лет — неопределенно.
Сергей по прозвищу «Король и Шут» — понятно, чей фанат!
Эндрю, 14 лет — «DEEP PURPLE».
Вадик, 12 лет – всякий рэп.

Вера, 16 лет – не против русского шансона, особенно «Волчонок» А.Маршала.
Маша, 16 лет – фанатка группы «Пикник» и влюблена (тайно) в Эдмунда Шклярского.
Вика по прозвищу «Мырзя», 15 лет – попса (зимой 2006/2007 носилась с «Финской полькой»).
Валя, 13 лет — неопределенно.
Ксюша, 12 лет – нравится Мадонна (в ранний период творчества) и Бритни Спирс.
Мара, 12 лет – просто любитель M-TV.
Юда, 12 лет – одно время очень нравился Дима Билан.

Ну вот. Теперь жду табуреток и проч. как по части ТТХ плавсредств, так и по части детской психологии и литературных норм.

У меня было не менее пяти вариантов концовки:

1) Трагическая — все это грезится их преподавателю — Дмитрию Дмитриевичу, который в РИ оказался единственным спасшимся и добравшимся до острова. От горя и ужаса он сходит с ума и населяет остров призраками своих учеников (тем более, что он — классный руководитель 10-го класса — их всех отлично знает).

2) Психологическая — все это — плод воображения Пети, лежащего на диване в своей московской квартире как раз накануне круиза.

3) Реалистическая — их находят быстро (через 2-3 дня) и тут их фантазии: "А если бы..."

4) Цивилизационная — их вообще не находят.

И т.д.

Но все-таки я не стал уходить в дебри психологии и ограничился нормальным приключенческим романом (немного старомодным по композиции, но все-же реалистическим — дети вернулись в Большой Мир — кстати, вы заметили, что их в самом конце нашли?).

Ну что... "Чувство выжатого лимона" (мало того, что в процессе написания я ничего другого ни писать, ни читать не мог — это-то как раз нормально — Ф.Ницше это прямо реккомендует при написании чего-то своего — чтоб не было никаких влияний — но и сейчас ни того, ни другого не могу...)

Впрочем, скоро я все-таки вернусь к реальности и тогда займусь Переслегиным и "историком дипломатии" Мельтюховым (нет, я не имею ничего против его трудов, но это все-таки не история дипломатии). Это все никуда не делось. Времени у нас еще много (мне лично пока только 33 года — завтра умирать точно не собираюсь). Поэтому еще раз дико извиняюсь перед ув-мыми Дэном и САСом, но не мог я ничем другим заниматься параллельно КИНДЕРРЕЙХу (а ведь хорошо получилось!)

Ладно, скоро займусь остальным и досканирую для ув. САСа сводки с полей сражений Битвы за Москву (или, ежели Вы, ув. САС, в обозримом будущем соберетесь в СПб — я Вам ее просто дарю).

В принципе вы присутствовали (запомните дату — октябрь-ноябрь 2007) при рождении Новой Русской Литературы. Это хотел осуществить еще Чихартишвили-Акунин, но его романы больше всего напоминают Куприна "Кадеты" вот этот фрагмент: «На темы рассказов дяди Васи ходили между воспитанниками пародии, преувеличенные до абсурда. В одной из них говорилось, например, о том, как дядю Васю во время его путешествия со Стенли выбросило на необитаемый остров. Тотчас же сбежались дикари, а дикари на этом необитаемом острове были поголовно людоеды. Сначала они кинулись было на дядю Васю с томагауками, но тотчас же опомнились. "Ах, это вы, Василь Василич! Извините, пожалуйста, а мы было вас совсем не узнали". — "То-то же, негодяи, смотрите у меня в другой раз, — заметил им строго дядя Вася. — А где же здесь пройти в Петербург?" — "А вот-с, сюда пожалуйте, сюда... Ступайте по этой дорожке, все прямо, прямо, так и дойдете до самого Петербурга", — отвечали дикари, падая на прощанье в ноги дяде Васе».

Чьи эстетические принципы кардинально расходятся с принципами Классической Русской Литературы, но не дали расхождения, а самым естественным образом.

А именно:

Для Русской Классической Литературы характерны:

1) заунывность ("Скучно на свете, господа");

2) аскетизм;

3) мессианизм (деление общества на народ и интеллигенцию);

4) оппозиционность к любому существующему в России-СССР политическому режиму (при полном неумении предложить реальную альтернативу: три вопроса русской интеллигенции: Кто виноват? Что делать? И где мои очки?);

5) все это неизбежно порождает образ мужчины-недоноска и образ женщины, которая останавливает коней и входит в горящие избы (т.о. феминизм в рамках данного культурного контекста не просто закономерен, он просто неизбежен).

Для Новой Русской Литературы характерны:

1) веселость, более того — генерация веселости всегда и везде;

2) полнота жизни во всех ее проявлениях, чей смысл в ней же самой и заключается;

3) культ силы, молодости и красоты и эстетическое отторжение их противоположностей;

4) объективность — т.е. признание правоты любого игрока на сцене реальной жизни;

5) неизбежное переворачивание с головы на ноги человеческих отношений, что может показаться необычным и неожиданным, но это неизбежно, учитывая все вышеизложенное.