Ликбез по право-монархической мысли России начала XX века ¶
Вот моя работа[HTML_REMOVED] для параллельного форума (написанная по просьбам Крысолова и Бивера при дискуссиям по МЦМ). Выкладываю сюда по просьбе коллег в связи с дискуссией в Курилке.
Некоторые пояснения, которые пришлось дать при обсуждении на параллельном форуме:
"Их организации подорвали разногласия между "стихийными социалистами" (которых Седов тут назвал "национал-социалистической партией трудящихся России") и монархистами-дворянами, захватившими руководство союзом после устранения Дубровина и поддержавшими Столыпинскую реформу. Тех и других объединяли славянофильский традиционализм и верность православию, но "классовые противоречия" сказались и тут. "
"Дебаты в курилке по поводу 7 ноября все таки подвигнули на еще один комментарий.
Что произошло к 1917 году с черносотенцами? Большая часть членов их организаций погибла на фронтах ПМВ (так почти поголовно погибли на фронтах члены монархической студенческой организации "Союз Черных Орлов" — все "орлята" ушло добровольцами еще в 1914). Отречение императора дезориентировало их. Учитывая то, что все члены императорской фамилии подержали временное правительство — монархическое движение, утратив знамя, было дезороиентировано о стало разваливаться. Тем паче что его лидеры были своевременно арестованы Временным правительством и из тюрем по большей части уже не вышли, и позднее были расстреляны уже большевиками. Тиханович-Савицкий был убит на Кавказе летом 1917.
Что касается той самой рядовой народной массы, которая составляла основную грозную силу СРН во время подавления революции 1905 — рабочие, крестьяне, мелкая буржуазия, даже интиллигенция, те, кого коллега Седов обозвал "черносотенцами-социалистами" — то они ВЛИЛИСЬ В РЕВОЛЮЦИЮ.
М.Агурский писал: «Имеются свидетельства, что вскоре после революции и даже за некоторое время до нее массовый элемент правых партий перешел в основном к большевикам. Московский священник С. Фрязинов писал в конце 1917 года, что под флагом большевизма «объединились люди двух крайних лагерей. С одной стороны, мы знаем, — говорит Фрязинов, — что вся рабочая молодежь и матросы Балтийского флота, всегда примыкавшие к крайним левым течениям, составляют основное ядро большевиков, но с другой, ни для кого не секрет, к ним примыкают и все те, которые раньше представляли из себя грозную армию т.н. черносотенцев».
Уже перед Февралем 1917 г. черносотенцы практически исчезли в столицах, влившись в революцию. Вот одно письмо, перлюстрированное полицией 12 января 1917 г.: «Сегодня вот что было: группа фабричных рабочих — мужчин и женщин — пошли на Театральную и Красную площади... говорят, что скоро будет большой бунт. Рабочие говорят, что если поднимут восстание, то студенты тоже поднимутся, радуются, что теперь нет черносотенцев, что все идут за народ. Прошли те времена, когда мужики студентов с Каменного моста в Москву-реку бросали за то, что те были против правительства; теперь правительство последние деньки доживает». Председатель правой фракции Госдумы А.С.Вязигин писал князю Д.П.Голицыну 30 ноября 1915 г.: «Трудно сказать, кто более революционно настроен, правые ли низы или левые интеллигентные круги. Характерно, что недовольство объединяет и тех, и других».
И ничего парадоксального в этом не вижу. Ведь черносотенцы и большевики разными способами пытались преодолеть одну и ту же угрозу – втягивание России в зону периферийного западного капитализма с утратой ее цивилизационной идентичности (отсюда следовали и прямые социальные угрозы для главного сословия России — крестьянства). С уходом монархии в "монархо-социализме" естественно и остался социализм. Капитализм для рядового русского православного монархиста оказывался аутентичным выражением именно западной цивилизации, а борьба с капитализмом стала отрицанием самого Запада. Борьба против агрессивного капитализма, желающего подчинить себе другие страны, превращалась невольно в национальную борьбу. Россия противостояла западной цивилизации.
Что же касается тех элитных черносотенцев, которые пошли на блок со Столыпиным с его политикой вестернизации при отсутствии удовлетворения земельной нужды крестьянства, и тем спровоцировали раскол Союза Русского Народа и утрату им массовой народной платформы — они по большей части были поставлены к стенке. Но при этом характерно их отношение к Советской власти.
В связи с этим в высшей степени уместно обратиться к высказываниям одного из наиболее выдающихся руководителей и идеологов “черносотенства” — Б. В. Никольского. Через два месяца после Октябрьского переворота этот ученик и продолжатель Константина Леонтьева писал (29 декабря 1917/11 января 1918 года): “Патриотизм и монархизм одни могут обеспечить России свободу, законность, благоденствие, порядок и действительно демократическое устройство...”, и выдвигал предположение, что “теперь самый исступленный большевик начинает признавать не только правизну, но и правоту моих убеждений”. Это, конечно, было слишком, так сказать, лестное для большевиков предположение; за редчайшими исключениями, они не имели ни силы, ни смелости мышления, чтобы осознать это. И позднее, в октябре следующего, 1918 года, Б. В. Никольский так писал о большевиках:
“В активной политике они с не скудеющею энергиею занимаются самоубийственным для них разрушением России, одновременно с тем выполняя всю закладку объединительной политики по нашей, русской патриотической программе, созидая вопреки своей воле и мысли, новый фундамент для того, что сами разрушают...” И далее: “... они все поджигают и опрокидывают; но среди смердящих и дымящихся пожарищ будет необходимо строить с таким нечеловеческим напряжением, которого не выдержать было бы никому из прежних деятелей, — а у них (большевиков) нет для этого никого, кроме обезумевшей толпы” (там же, с. 271-272).
“Делать то, что они делают, я по совести не могу и не стану; сотрудником их я не был и не буду”, — подчеркивает он и, заявляет тут же, что “я не иду и не пойду против них.. Враги у нас (с большевиками. — В.К.) общие — эсеры, кадеты и до октябристов включительно” (с. 371). Ранее он писал: “Чем большевики хуже кадетов, эсеров, октябристов?...
Если не считать отдельных и запоздалых “исключений”, герои Февраля в сущности не признавали своей вины в разрушении Русского государства. Они пытались уверять, что содеянное ими было в своей основе — не считая тех или иных “ошибок” — вполне правильным и всецело позитивным. Беда, по их мнению, состояла в том,, что русский народ оказался недостоин их прекрасных замыслов и пошел за большевиками, каковые все испортили... И “выход” либералы и революционеры усматривали в непримиримой борьбе с большевиками за власть то есть в гражданской войне...
Б. В. Никольский, напротив, принимал вину даже и на самого себя: большевики, по его словам, “власть, которая нами заслужена”, и добавлял, что “глубока чаша испытаний и далеко еще до дна. Доживу ли я до конца — кто знает (Борис Владимирович был без суда расстрелян в конце июля или в начале августа 1919 года).
Жалко поздно понял. "
И на закуску — работы упомянутых мной экономистов-"черносотенцев":
Шарапов С.Ф. Бумажный рубль — его теория и практика [HTML_REMOVED]
Нечволодов А.Д. От разорения к достатку[HTML_REMOVED]
