Форум «Альтернативная история»
Продвинутый поиск

Сейчас онлайн: veniamin, Reymet_2

Мир императора Германа

Ответить
Сотрясатель Вселенной I ранга
Цитата

Крещение аваров и в ..

Крещение аваров и в свою очередь перенятие бриттами аварской военной тактики выглядит понятно и логично,но это шаги на перспективу.А война идёт сейчас,перемирие закончилось.Вряд ли можно думать,что за год эти процессы успешно завершатся.Думаю битвы грядущей войны тяжестью лягут прежде всего опять на аваров,как ни прискорбно,число которых опять сократится (они итак измотаны постоянными войнами с Дуная пришли в заволжские степи,оттуда до Гаплии и Британии за несколько лет).Но аварские женщины,выйдя замуж за бриттов,воспитают спустя некоторое время новое поколение авар или аварокельтов.История очень похожа на библейское сказание о колене Вениамина,малочисленном,но политически очень активным.Из-за этого почти полностью истреблённым.Но если верить книге Судей оставшиеся мужчины украли невест из какого-то города (надо бы открыть Писание) и продолжили существование колена.Здесь история немного другая,но аналогия напросилась.

Но и саксы наверное не железные?Ну сколько могут приходить подкрепление с материка-ну раз,ну два-ну не вечно же.Кстати получается Баян имеет имя Амвросий в честь Амвросия Аврелиана и прозвище Пендрагон-в честь Артура,двух величайших правителей независимой Британии,хоть как-то сдержавших натиск германцев.

А что на других театрах военных действий происходит.

georg
Сотрясатель Вселенной II ранга
Цитата

Александр пишет: А ..

Александр пишет:

А что на других театрах военных действий происходит.

В смысле на континенте? Еще будет.

georg
Сотрясатель Вселенной II ранга
Цитата

А теперь, как было о..

А теперь, как было обещано, вернемся на континент.

Император Герман вернулся в столицу в мае 574 года. Город встретил императора восторженно. В Константинополе давно не устраивалось масштабных зрелищ, но теперь горожане были вознаграждены. Император проследовал по Мессе в триумфальном шествии на колеснице, в сопровождении тагм и богатой персидской добычи. Были проведены масштабные раздачи, на ипподроме давали гонки колесниц, представления актеров, травлю зверей – все то, чем император так давно не баловал столичную чернь. Но недаром. Радость от побед Германа была «весьма великая» — ведь такого «торжества над персами» не было со времен Диоклетиана и Галерия. В Константинополе уже привыкли к победам над германцами и прочими варварами, но теперь был повержен враг, доселе непобедимый, и даже внушавший страх империи. Ощущением праздника император хотел подчеркнуть значение победы, и вдохнуть новые надежды. В патриотических кругах царила эйфория, слова историка Агафия Миринейского «римлянам следует уверенно смотреть в будущее и не поддаваться страху в испытаниях» становились лозунгом.

Сам Агафий был представлен императору во время торжеств. Историк был под впечатлением – только что вернулся с востока его друг, купец и декурион Антиохии Феодор, который по новому пути через Баку, Каспий, Балхан и Хорезм проследовал в составе императорского посольства в Самарканд, а далее сопровождал Кара-Чурина в походе в долину Кабул, пересек Гиндукуш и с тюркским посольством побывал в Пенджабе. Под впечатлением его рассказов Агафий сочинил панегирик Герману, который был зачитан на Ипподроме во время торжеств – произведение, в котором сказались чувства воспитанной на римском патриотизме куриальной интеллигенции.

Пусть никогда не стряхнет с затылка ременное иго

Варвар и пусть никогда императору в очи не взглянет:

Пусть Персида, без сил, никогда покрывала не вскинет

Взгляд государя стерпеть; до земли преклоняя колени,

Пусть гребенчатый шлем пригнет под вечное бремя.

Пусть она сносит гнев авзонийской непрошенной власти.

Ты же, Гесперия, прежде — раба до оплотов Гадиры,

До иберийских проливов и океанической Фулы,

Вольной грудью вздохни, наконец, — уже скрытые прахом

Можешь ты перечесть черепа переменных тиранов

И драгоценный Рим принять в свои крепкие руки.

А на другой стороне, где Кавказ и Китейские брани,

Где когда-то быки копытами звончатой меди

Твердый хребет железной земли, ударяя, дробили, —

Там, сплетя хоровод с подругой Гамадриадой,

В быстром беге легко фасийская кружится нимфа,

Песней славя своей державный труд государя

И отвергая молву о тяжком рожденье гигантов.

Больше гордиться не след, что клюв иолкийского Арго

Вывел на те берега геройственный подвиг Ясона

И что колхидская почва, чреватая семенем грозным,

Путь открыла на свет боевым железным колосьям.

Может быть, сказка была, а может быть, злое искусство —

Оная повесть о том, как объятая дева любовью

Противостала силой волшбы велениям рока.

Ныне без колдовства и без темных заклятых напитков

Пал, доспехом гремя, мидийский гигант всеоружный.

Больше не стало на свете земель недоступных, и море

Там, где Гирканский залив и где Эфиопские хляби,

Для италийских судов распахнуло тихую воду.

Мало того! И по суше тебе, авзонийский скиталец,

Путь безопасный повсюду открыт. В массагетских ущельях

Ты не встретишь врага, ни в Сузах негостеприимных.

Ты по индийским полям пройдешь, и ежели жажду

Ты ощутишь, то покорный Гидасп напоит тебя влагой.

Черный закат не помеха тебе. Бестрепетно выйдешь

Ты ко столпам Геракла и смелой своею пятою

След в Иберийских оставишь песках, где встали когда-то

Рядом над зыбью прекрасно текущей струи Океана.

Можешь пройти в ливийскую даль, где живут насамоны.

Где два Сирта лежат, над которыми южные бури

В схватке лицом к лицу встречают натиск Борея

И обнажают морские пески, по которым в отливе

Дивное море сухую тропу открывает прохожим.

Нет, в какие края ни пойдешь к отдаленным народам

Все тебе не уйти от земель твоего государя,

Коего мудрая власть весь круг земной обомкнула.

И понапрасну теперь Танаис, разделяя пределы

Мира, сквозь скифскую степь струится, змеясь, к Меотиде.

Подобных стихов было написано немало, равно как и изваяно скульптур — статуй императора и его сыновей и барельефов с изображением победоносных битв. Сам же Агафий смог теперь оставить адвокатскую практику и целиком заняться любимым делом – ибо император, ознакомившись с его трудами, назначил его своим историографом с приличным окладом.

Получив известия об уходе авар в Британию, император вздохнул с облегчением – проблема решилась сама собой. В Галлию направилось посольство для заключения дружественного договора с Гунтрамном. Король франков (теперь верховный властелин всей державы) принял послов императора с невиданными почестями. Он встретил их в древнем Арелате, где в местном амфитеатре устроил игры по римскому образцу. За пирами и подарками Гунтрамн изложил свои пожелания. Король франков желал довершить дело Хлодвига и сокрушить вестготов.

В РИ Гунтрамн постоянно пытался захватить Септиманию и вел за нее 4 войны. Но по началу ему мешал его брат и соперник Хильперик, который не только перехватывал посольства союзных свевов к Гунтрамну, но и угрожал брату войной в союзе с вестготами. К моменту же РИ смерти Хильперика Леовигильд уже укрепил государство вестготов и отбил франкские вторжения.

Но в данной АИ Хильперика на 574 год уже не существовало, а Гунтрамн доминировал во всей франкской державе. И он не желал терпеть того, что вестготы еще владеют частью Галлии. Так Гунтрамн говорил римским послам. Про себя же он не намерен был довольствоваться одной Септиманией.

Гунтрамн предложил императору союз против вестготов. Третьим в союзе должен был стать Миро, король Свевов, который уже вел войну с вестготами.

Еще предшественник Миро, Теодемир, вступил в союз и Империей при Юстиниане, и закрепил этот союз отказом от арианства.

««Многие ещё короли свевов погрязали в арианской ереси, пока к власти не пришёл Теодемир. Этот тотчас уничтожил лжеучение арианского безбожия и вернул свевов к кафолической вере, при поддержке Мартина, епископа монастыря Дума, верующего и ученого мужа, чьим усердием были восстановлены церковный мир и множество учреждений в церковном устройстве Галисии».»

Теодемир не прогадал – когда Либерий с византийскими войсками захватывал Бетику, свевы отхватили у вестготов широкую полосу территории с такими городами как Саламанка и Лиссабон.

Миро, получив власть, продолжил его дело. На втором году своего правления (572) он пошёл войной на русконов. Русконами (или рунконами) было племя обитающее в Кантабрии, на севере Испании. Это нападение на народ находящийся, хоть и формально, в пределах Вестготского королевства, не мог не вызвать ответной готской репрессии против свевов и вскоре Миро пришёл в непосредственное столкновение с вестготами.

В 573 году король ветсготов Леовигильд, согласно Иоанну Бикларскому, «войдя в Сабарию, опустошил Саппос (то есть область племени саппов)». Захват Сабарии (области, расположенной между Саморой и Саламанкой) был предпринят с целью выбить оттуда Миро.

В текущем 574 году Леовигильд, «войдя в Кантабрию, уничтожил захватчиков провинции». Заняв Кантабрию, вестготы могли угрожать непосредственно королевству свевов в Галисии. Под «захватчиками провинции» можно предполагать свевов.

Терпя поражения, Миро взывал к союзникам. Теперь его посол находился у Гунтрамна. Так что с императорским посольством, возвращавшимся в Константинополь, отправились как посол Гунтрамна, так и посол Миро. Причем оба посла были римлянами – галльским и испанским. Гунтрамна представлял молодой, но уже опытный, умный и изворотливый Протадий, уроженец Арелата и выходец из старого римского сенаторского рода.

Оба посла были допущены выступить перед Сенатом в Константинополе. Протадий провел выступление с мастерством высококлассного ритора. Он представил своего короля как хотя и наследственного, но римского магистрата, управляющего Галлией согласно полномочиям, делегированным Империей, и в подтверждение предъявил меровингские монеты, чеканящиеся с изображением императора, и верность Гунтамна империи, равно как и его приверженность к римским законам, римским обычаям и римским сотрудникам. После этого последовала речь об иге нечестивых ариан-вестготов в Испании, о том как местные римляне мечтают избавится от их владычества (здесь свевский посол, знатный римлянин из Озилопоса-Лиссабона выполнял роль подголоска). В завершение Протадий вопросил, потерпит ли победоносная Империя наглость Леовигильда, захватившего Кордову.

Сенат, еще не отошедший от патриотических торжеств по поводу победы над персами, впал в подлинный экстаз. Те же мысли высказал и императорский консисторион, собранный «в узком кругу» на другой день. Напрасно некоторые их членов консистория заявляли что не стоит трогать вестготов, и что захват большей части Испании не окупит роста могущества франков. Патриоты выступали за возвращение Испании в лоно империи, Церковь – за освобождение православной страны от ига нечестивых ариан, наконец финансисты рапортовали что если направить армию, равную африканскому контингенту Велизария с дальнейшим снабжением из местных ресурсов – для бюджета империи это вполне сносно. И тихо добавляли, что Империя имеет на своей территории все необходимое для военных мануфактур сырье, и даже золото – но не имеет своего олова и серебра. А и то, и другое добывается в Испании, и мало того, там на текущий момент и закупается.

В конечном итоге император принял решение о войне с вестготами. Посольство Леовигильда с поздравлениями с победой и предложениями вернуть Кордову не было принято.

Прекрасно понимая, что от остготов не стоит ожидать энтузиазма в войне с вестготами, Герман вовсе не задействовал италийские войска в этой войне. В испанскую экспедицию отряжалось 16 000 солдат. 8 000 составляли две гвардейские тагмы – схоларии и экскувиторы. 5 000 – контингент из «презентальной армии Востока» — император предполагал оставить эти силы в Испании как ядро для местных римских войск, а на востоке заменить их вербовкой из Армении, где младшие сыновья «сепухов» теперь с готовностью шли в римскую кавалерию. И 3 000 составлял наемный отряд болгарских всадников.

Экспедицию должен был возглавить лучший военачальник империи – Юстин Младший, сын императора.

georg
Сотрясатель Вселенной II ранга
Цитата

Положение королевств..

Положение королевства вестготов на тот момент было зело непрочным. Религиозный конфликт между кафоликами и арианами именно в этот период достиг наибольшей остроты, чтобы в РИ затем разрешится обращением вестготов в кафоличество; но в данной АИ исторические судьбы не отпустили им на это времени. Сам Леовигильд, отнюдь не будучи фанатиком арианства, ради укрепления своей власти вынужден был связаться с партией традиционалистов, и вступить в брак с возглавлявшей ее вдовой покойного короля Атанагильда, фанатичной арианкой Госвинтой (матерью Брунгильды и Галсвинты). Религиозная политика Леовигильда стремилась к унификации королевства на основе арианства, ради чего в РИ были предприняты шаги, сближавшие арианство с кафоличеством (Леовигильд рассчитывал этим облегчить переход кафоликов в арианство, но получилось наоборот).

В данный момент таймлайна конфликт между испано-римским населением и готами стал явным. Византийские войска, вступившие на Пиренейский полуостров, находили открытых и тайных союзников в романском населении страны.

В мае 575 года Юстин, перезимовав в Карфагене, высадился со своей армией в Альмерии. С ним был брат Юстиниан, ведший значительный отряд африканских лимитантов и берберийских симмахов. Цезарь четко просчитал ситуацию – франки уже начали вторжение на севере. А ведь именно там, в Септимании и Тарраконе, располагалась основная зона расселения вестготов, да и столицей королевства до 572 года числилась Нарбонна. Меж тем как в центральной Испании на тот момент стояли лишь готские гарнизоны, а Бетика и Лузитания вообще не имели готского населения, и местные муниципии, признавая власть короля вестготов, управлялись в основном сами. Юстин понимал, что за Септиманию и Тарракону вестготы будут драться наиболее отчаянно, и выждал вторжения франков (и ухода главных сил вестготов на север).

Наступление имперской армии было стремительным. Войско, оставленное Леовигильдом в Бетике во главе с сыном короля Рекарредом, было прижато к берегам Бетиса и разгромлено. После этого цезарь ринулся к стенам крупнейшего города Испании – Гиспалиса (Севильи). Позиция архиепископа Леандра решила исход переговоров с местным магистратом – Гиспалис сдался и впустил императорские войска.

Переход Гиспалиса под власть империи решил судьбу Бетики. Готы не имели сил удерживать города, и решение принимали муниципальные власти. Кордуба (Кордова) при известиях о сдаче Гиспалиса изгнала немногочисленный вестготский гарнизон и вернулась под власть империи.

Овладев Бетикой, Юстин вторгся в Лузитанию, целясь на ее столицу Эмериту (Мериду). Как показывают события позднейшего РИ «мятежа Эрменгельда» провинция была отнюдь не лояльна вестготской власти. Эмерита так же сдалась на договор, а за ней последовали города провинции. Вся Лузитания к югу от Тахо упала в руки Юстина как спелый плод.

По сведениям, которые получал Юстин, свевы развивали наступление на севере, возвращая Сабарию и Астурию. Но вторжение армии Гутрамна в Септимании началось неудачно – под стенами Нарбонна Леовигильд заставил франков отступить.

Главные силы вестготской армии возвращались теперь в Испанию – против римлян.

Еще весной франки вторглись в Септиманию двумя колоннами. Одна из них, возглавляемая королем Гунтрамном и его патрицием Энеем Муммолом, наступая со стороны Прованса, обложила чрезвычайно сильно укрепленный Ним. Другое войско, двигаясь со стороны Тулузы, атаковало Каркассон. Командовал им комит Теренциол. Его войско дойдя до Каркассона, вошло в него без всякого сопротивления, так как жители добровольно открыли ворота. Потом же, не известно по какому поводу, между ними и жителями города возникла схватка, и восставшие горожане перебили франкский гарнизон.

Теренциол, двигаясь к Нарбонне, узнал одновременно о восстании в Каркассоне и о том что в Нарбонну прибыл Леовигильд с вестготской армией. Передовые отряды Терециола были разгромлены вестготами. Бургундский комит, не решаясь приять битву, начал отступать. Леовгильд преследовал его, непрерывно беспокоя нападениями. Потеряв в этих стычках более пяти тысяч человек и побросав не только награбленное, но и своё имущество, войско Теренциола возвратилось восвояси, «не совершив ничего достойного».

Атаковать вторую армию Гунтрамна, имевшую значительное численное превосходство, Леовигильд не стал – он торопился в Испанию. К тому же Ним по мнению короля был неприступен и отлично снабжен. Из-за Пиренеев шли тревожные вести – сын короля Рекарред был разбит на Бетисе и сейчас умирал от раны в Толете. Юстин захватил всю Бетику и вторгся в Лузитанию, а свевы овладели Сабарией и Астурией.

Вступив в Испанию, Леовигильд узнал о сдаче Эмериты. Король бросился к своей новой столице – Толету (Толедо). Самым опасным противником был цезарь Юстин, и его следовало разбить в первую очередь.

Юстин, получив известия о движении вестготской армии, имевшей более чем двухкратное численное превосходство над его силами, применил тактику, использованную Велизарием во время первой италийской кампании. Понимая, что франки не позволят Леовигильду долго находится в Испании, Юстин не дал королю вестготов генерального сражения. Эмерита, превращенная за смутный для Испании V век в неприступную крепость, стала для Юстина тем же, чем Рим для Велизария. Запасшись провиантом и эвакуировав в Гиспалис небоеспособное население, Юстин засел в Эмерите. Его брат Юстиниан, отойдя в Бетику, взял под контроль перевалы Сьерра-Морены.

Леовигильд, подойдя к Эмерите, направил к Юстину посла, в котором предлагал империи мир с уступкой всей Бетики и Лузитании. Но цезарь отверг предложения короля, заявив «Испания – римская земля, и жить на ней вы можете лишь как подданные Римской империи».

Леовигильд попытался штурмовать Эмериту, но штурмовые колоны вестготов откатились обратно с тяжкими потерями. Меж тем начал осуществляться план Юстина. Миро, король свевов, захватив Плаценцию и выйдя на берега Тага (Тахо), создал угрозу коммуникациям вестготов с севера. Располагая построенной в Лиссабоне флотилией на Таге, Миро непрерывно посылал летучие отряды на южный берег. С другой стороны орудовали отряды Юстиниана, контролировавшего перевалы Сьерра-Морены. Дорога вдоль Гвадианы из Толета в Эмериту оказалась перерезанной, и армия Леовигильда сама попала в положение осажденной. Обозы с продовольствием пробивались в лагерь короля лишь с усиленными конвоями, и вскоре в вестготском лагере стал ощущаться недостаток продовольствия.

Осознав бесперспективность осады, Леовигильд отступил от Эмериты и вернулся в Толет. Там его настигли известия, окончательно лишившие короля былых надежд. В армию Гунтрамна влились контингенты подданных юного Хильдеберта – австразийцев и аквитанцев. На вестготов готовы были обрушится силы всей франкской державы. Сообщали так же что Гунтрамн, вразумленный поражением Теренциола, вручил неограниченные полномочия командующего Энею Муммолу. Муммол, отрядив корпус для осады Нима, с главными силами обошел этот город, захватил жемчужину Септимании Бетерру (Безье) и движется к Нарбонне, старой вестготской столице. На севере свевы захватили Амайю (Бургос). И наконец активизировались старые враги – баски. Неистовым штурмом горцы взяли воздвигнутую ранее против них Леовигильдом крепость Викториакум и ворвались в долину Ибера (Эрбро). Дикое воинство басков, все сжигая и опустошая, продвигалось к Цезареавгусте (Сарагосе).

Последняя весть вызвала взрыв в вестготском войске. На тот момент основной зоной расселения вестготов были еще Септимания и Тарракона, в других провинциях Испании готов было мало, а на юге они и вовсе отсутствовали. Под угрозой франкского вторжения женщины и дети вестготов эвакуировались из Септимании в Тарракону, но она теперь и подверглась удару. Воины потребовали немедленно идти в Тарракону, защищать их дома и семьи.

Покидая Толет, Леовигильд понимал, что больше не вернется в этот любимый им город. Он увозил королеву и казну с собой. В Толете был оставлен сильный гарнизон, но лишь за тем, чтобы задержать наступление имперцев.

Баски при известии о возвращении короля немедленно бежали в свои горы, разрушив Викториакум до основания. Наступала зима и военные действия прекращались.

Перед Рождеством нового, 576 года, Леовигильду сообщили что Толет пал. Заговорщики из числа испано-римлян и ортодоксального духовенства ночью впустили имперских гвардейцев в город, а захваченный врасплох гарнизон был разбит в уличных боях. Юстин вступил в город, приветствуемый римским населением.

Надежды выстоять не было. Леовигильд попытался использовать последний шанс – направил к Юстину посольство с предложением мира. Он уступал всю Испанию кроме Тарраконы, предлагал вассалитет, дань и выставление вспомогательного войска, ставил на вид опасность для империи роста могущества франков. Юстин отказал и потребовал капитуляции.

Весной боевые действия возобновились. Юстин, располагая флотом, осадил последний оплот вестготов в Испании Картахенской – Валенсию. В то же время армия франков во главе с Энеем Муммолом осадила Нарбонну, где засел старший сын Леовигильда Эрменгильд. В отчаянном положении Леовигильд пошел на авантюру и решил атаковать армию франков, составив смелый план сражения. Король рассчитывал на извечное превосходство вестготов над франками в коннице. Но времена, когда это превосходство было безусловным, миновали. Конные дружины бургундской и аквитанской знати уже не уступали вестготским. И во главе франкской армии стоял самый блестящий тактик Западной Европы – Эней Муммол. Атаки вестготской кавалерии на фланги не дали ожидаемого эффекта, а вскоре франкская пехота протаранила вестготский центр. В отчаянной контратаке полегла королевская дружина, и тело самого Леовигильда было обнаружено утром на поле боя в окружении убитых франков. Король, поняв что битва проиграна, бросился в гущу боя, ища достойной смерти.

Юстин, получив известия о победе франков и гибели Леовигильда, принял капитуляцию Валенсии и готовился «загрести жар чужими руками» — пока франки добивают вестготов в Септимании, захватить Тарракону. Но цезаря ждало жестокое разочарование, а затем и раскаяние в том, что он отклонил предложения Леовигильда.

Гунтрамн, начиная эту войну, не собирался довольствоваться Септиманией. Имперские границы по Альпам и Пиренеям слишком нависали над южной Галлией, и Гунтрамн вовсе не исключал возможности имперских притязаний и на Галлию. Тарракона, защищаемая боевыми силами вестготов, была необходима королю как подушка безопасности. Гибель Леовигильда открывала возможность склонить вестготов к подчинению франкам, и для этого Гунтрамн использовал Брунгильду и ее сына Хильдеберта. Признать своим королем Хильдеберта, полу-вестгота по крови, будет для вестготов не зазорно.

Теперь вестготам были предложены заманчивые условия. Септимания должна была отойти Гунтрамну, но в Тарраконе создавался автономный «Готийский дукат» под властью Хильдеберта. Херменгильд, выпущенный из осажденной Нарбонны, отправился в Барселону, и привез оттуда согласие вестготского собрания. Вестготы присягнули королю Хильдеберту, а «дуксом Готии» был назначен Херменгильд.

Юстин, узнав о произошедшем, рвал и метал, но делать было нечего – приходилось уступить Тарракону франкам. Впрочем на переговорах Юстин сумел отстоять интересы империи. Баски, на последнем этапе войны снова захватившие земли по верхнему Эрбро, удержали их за собой, и границы Басконии узким коридором соприкоснулись с новыми рубежами Империи, разделяя владения франков и свевов. В дальнейшем наемные войска на службе у имперского правителя Испании вербовались из басков, Баскония получала субсидию и оставалась верным союзником Империи.

В августе 576 года Юстин с гвардейскими тагмами отплыл в Константинополь. Наводить порядок в завоеванных землях остался Юстиниан, в Испано-Африканский экзархат которого они теперь вошли.

[HTML_REMOVED]Увеличить<\/u><\/a>

Сотрясатель Вселенной I ранга
Цитата

Это не подыгрыш роме..

Это не подыгрыш ромеям-такое стремительное подчинение вестготской державы?

Ivto
Грандмаршал и Действительный тайный советникъ от альтистории
Цитата

Александр пишет: Но..

Александр пишет:

Но и саксы наверное не железные?Ну сколько могут приходить подкрепление с материка-ну раз,ну два-ну не вечно же

В реале приходили, пока Шарлемань их не проредил очень капитально. К тому же, надо считать еще и англов с ютами, которых как раз в это время очень активно начали теснить с прежних мест обитания даны.

Пенсионер! Помни! Когда ты получаешь свою пенсию, где-то плачет ребенок чиновника, которому не на что купить новый "Бентли"

Сотрясатель Вселенной I ранга
Цитата

Ivto пишет: тому ж..

Ivto пишет:

тому же, надо считать еще и англов с ютами,

Ну юты только в Кенте,3 саксонских королевства и 3 английских.Ну видимо ещё некоторое количество фризов.

georg
Сотрясатель Вселенной II ранга
Цитата

Александр пишет: Эт..

Александр пишет:

Это не подыгрыш ромеям-такое стремительное подчинение вестготской державы?

А чем Юстин хуже Велизария, за два года сокрушившего остготскую державу? У ромеев здесь все те же префернеции плюс еще несколько.

А меж тем в Британии летом 575 года…

Крещение авар и благословение Баяна церковью сделали его центром притяжения для многих, в первую очередь в Уэльсе. Митрополит Давид, неустанно проповедовавший что его крестник есть Избранник, которому предназначено избавить Британию, склонил на сторону Баяна королевства южного Уэльса, к династии которых он сам принадлежал по крови – Дивед, Брихейниог и Морганнунг. Эти небольшие и слабые королевства, в страхе кто перед Гвинетом и Поуисом, кто перед пиратским королевством Кулманавида, флот которого терроризировал побережье не хуже разгромленных им ирландцев, не прочь были восстановить Велико-Британское королевство, которое могло бы обеспечить им надежную защиту. Что собственно и было одной из причин столь активной поддержки Баяна митрополитом.

Но не только в Южном Уэльсе Баян обрел союзников, они появились так же и на севере. Ими стали короли, опасавшиеся могущества Кулманавида, и надеявшиеся противопоставить ему нового, «заморского» государя Логрии. Первым из них с подачи митрополита Давида стал король Гвинета Рин ап Мейлгун, упорно сражавшийся с Кулманавидом. Рина не очень интересовали саксы, он желал получить помощь против Кулманавида, и готов был признать Баяна верховным королем Британии если Баян окажет ему эту помощь и предоставит в составе новой державы столь же почетный статус, каким обладали Думнония и Гвент.

Таким образом Баяна поддержал практически весь Уэльс. Оставался только Поуис, но потомки Вортигерна проводили время в междуусобных бранях. После недавней смерти Поуисского короля Бройхвала Клыкастого за власть схватились его сыновья Конан и Селив. Трон отца достался Конану, но Селив захватил лучшую часть королевства, так называемый «поуисский рай» (плодородные земли среднего Северна) и провозгласил там независимое королевство Пенгверн. Оба брата были отважными воинами (в РИ в последствии Конан два десятилетия терроризировал весь Уэльс, а Селив прославился борьбой с англосаксами и пал в 613 году при Кайр-Легионе в битве с армиями Мерсии и Нотумбрии), но на текущий момент они были заняты борьбой друг с другом и оба искали контактов с Баяном.

И так весь Уэльс готов был примкнуть к Баяну. Но не только Уэльс. Вскоре прибыли послы и с севера – из Эбраука и Стратклайда.

Еще два десятка лет назад Эбраук был могущественным королевством, доминировавшим на севере. Его король Элифер в британской традиции остался с прозвищем «Создатель Великого Войска», полученным за создание отрядов пеших копейщиков, сражавшихся правильным строем и одержавших немало побед. Но теперь Эбраук, зажатый с двух сторон между англами Дейры и Берниции с одной стороны, и державой Кулманавида – с другой, невероятным напряжением сил отстаивал свои рубежи. Правил в этом королевстве сын покойного Элифера Перидир Железные Руки, послуживший прообразом Персиваля из артуровского цикла. Передир почти непрерывно воевал с англами Берниции и Дейры. С момента когда Кулманавид подчинил Берницию, у Эбраука появился новый, куда более могущественный враг. Ища спасения, Перидир так же обратился к новому владыке Логрии, предлагая подчинение в обмен на помощь. Перидир так же сообщал что в случае войны с Кулманавидом король Стратклайда Ридерх Щедрый и король Далриады Айдан готовы выступить на стороне союзников.

Но в первую очередь необходимо было победить старого врага – германцев. Саксам было устроено такое кровопускание, что собрать новую столь же мощную армию они не имели возможности. Но все же кое-какие отряды с континента (навербованные не только из саксов, но так же из фризов и варнов) Этельберту удалось призвать. Кроме того в тесный союз с Кентом вступил Вуффа, король Восточной Англии, напуганный разгромом иклингов. Объединенная армия англосаксов достигала той же численности, что и во время предыдущей кампании. Зато армия Баяна была теперь значительно сильнее. Свои потери он сумел восполнить за счет вербовки бриттов. Вспомогательные отряды на этот раз выставили не только Калхвинед, Гвент и Думнония, но короли южного Уэльса. Потери конского состава были возмещены за счет закупки лошадей в Аквитании посредством короля Бретани Вароша. Баян воспринял византийскую систему – бритты, не умевшие стрелять с коня, в атаке сражались в первых рядах как конные копейщики, в то время как аварские ветераны составляли задние шеренги, поддерживающие передние стрельбой навесом. Кроме того из бриттов составились отряды пеших копейщиков неплохого качества.

На этот раз Баян не стал ждать наступления врага – британские союзники ожидали решительных действий. Баян вторгся в Эссекс, где неподалеку от древнего Веруланума его встретила англосаксонская армия.

Этельберт и Вуффа заняли чрезвычайно выгодную позицию, неуязвимую для атак с флангов. Но Баян, располагая теперь более многочисленной и подготовленной пехотой, и будучи уверен в устойчивости своего центра, сумел «вытащить» врага на атаку. Аварская кавалерия начала эволюции перед позицией англосаксов, осыпая их строй ливнем стрел. Как и ожидалось, варварская армия не устояла против такого приема – англы и союзники с континента стихийно ринулись в атаку. Баян отвел конницу под прикрытие пехоты, а когда пехота завязала бой – конница кагана атаковала открывшиеся фланги германцев. Обратившиеся в бегство отряды смяли и кентцев Этельберта. Разгром англосаксов довершило преследование, в котором Баяну удалось прижать разбитых саксов к Темзе и учинить жуткую резню.

Эссекс пал к ногам кагана. Понимая что с одной стороны саксы понесли большие потери чем бежавшие на север англы, а с другой стороны – Этельберт успел обзавестись прекрасными крепостями, каковых у англов не имелось, Баян двинулся на север и вторгся в восточную Англию. Ни сил для новой битвы, ни укрытия у англов не было, и им не оставалось ничего как покорится кагану. Старик Вуффа бежал из страны, его королевство было уничтожено. Баян снова разделил восточную Англию на Саффолк и Норфолк – отдельные королевства, подчиненные государю Логрии на тех же условиях что и при Артуре.

А в октябре этого же года, когда Баян перешел с войском на южный берег Темзы, Этельберт, не имея сил для новых битв, и не желая разорения страны, предложил Баяну мир так же на «условиях Артура». Вассалами и данниками кагана стали королевства Кент и Сассекс (последний был выведен из подчинения Кенту и стал вассалом Логрии).

В конце этого же года старик Кадрод, король Калхвинеда, которому в этом мире (ежели уподоблять Баяна Рюрику) досталась слава Британского Гостомысла, умер, дождавшись наконец «освобождения Британии». С воссоединением Калхвинеда Арутровская Логрия была восстановлена окончательно.

Всю зиму Баян занимался обустройством своего нового королевства. В Калхвинеде в общем были сохранены старые обычаи, а военная знать Калхвинеда уже интегрировалась в состав «народа-войска» авар. На территориях, отвоеванных у англосаксов, местные бриттские крестьяне получали тот же статус что и жители Калхвинеда. Англосаксонское население, оставшееся на подконтрольных теперь аварам территориях, было лишено права ношения оружия и обложено податью, превратившись в «литов». В то же время на плодородной, но опустошенной теперь земле Логрии Баян активно селил крестьян из Уэльса, предоставляя им особый статус – при незначительном налогообложении они были обязаны служить в пехоте. Территория края была разделена на округа, правители которых получили традиционный для авар титул «тудун». Само аварское войско (не считая калхвинедцев) сосредоточилось теперь в трех городах – Сорбиодуне (Солсбери), Лондинии (Лондоне) и Дуролипоне (Бедфорде), превращенными в «города-лагеря». Авары по возможности занимались скотоводством, продукты же земледелия получали от кагана из собираемого им натурального налога.

В то же время каган подготавливал армию к новой кампании. С севера шли тревожные вести. Кулманавид, узнав о переговорах своих противников с Баяном, атаковал всем силам Стратклайд и нанес поражение Ридерху в то самое время, когда Баян покорял Ост-Англию. Теперь Кулманавид в союзе с англами Берниции (где правил его зять Теодрик) и Дейры готовился к завоеванию Эбраука, откуда шли отчаянные призывы о помощи.

[HTML_REMOVED]Увеличить<\/u><\/a>

Сотрясатель Вселенной I ранга
Цитата

georg пишет: чем Юс..

georg пишет:

чем Юстин хуже Велизария, за два года сокрушившего остготскую державу? У ромеев здесь все те же префернеции плюс еще несколько.

Ну потом появился Тотила и всё по-новой началось...

georg
Сотрясатель Вселенной II ранга
Цитата

Александр пишет: Ну..

Александр пишет:

Ну потом появился Тотила и всё по-новой началось...

1) Там окрылся персидский фронт и пришлось отозвать Велизария. Здесь персы уже нейтрализованы, а иного противника значимой весовой категории нет. Есть возможность нормально закрепить территорию.

2) Территория, соотвествующая у вестготов остготской Транспадане, с которой стартовал Тотила, здесь перешла под контроль франков. А всучив спорную Тарракону Хильдеберту и Брунгильде, Гунтрамн обеспечил себе поддержку Империи на случай будущих конфликтов с племянником.

Den
Творец и Повелитель Мировъ
Цитата

georg Коллега а поче..

georg

Коллега а почему союзные Думнония и Гвент ничего не получили? Все плюшки достались Калхвинеду.

Я очень не люблю слова унтерменши, но глядя как воюют и правят укронаци...

georg
Сотрясатель Вселенной II ранга
Цитата

Den пишет: Коллега ..

Den пишет:

Коллега а почему союзные Думнония и Гвент ничего не получили? Все плюшки достались Калхвинеду.

Калхвинед получил лишь те территорри, которые ему же и принадлежали, и которые англы у него отобрали буквально недавно. Земли же Уэссекса были изначально обещаны Баяну и аварам.

Припомните в каком положении находились Думнония и Гвент в момент прихода Баяна. Мечтать приходилось о выживании, а не о расширении.

Den
Творец и Повелитель Мировъ
Цитата

georg пишет: Мечта..

georg пишет:

Мечтать приходилось о выживании, а не о расширении.

Ну просто Калхвинед ровно в таком же положении. Но ему нарезали земель изрядно, а прочим нисколько...

Я очень не люблю слова унтерменши, но глядя как воюют и правят укронаци...

georg
Сотрясатель Вселенной II ранга
Цитата

Den пишет: Ну прост..

Den пишет:

Ну просто Калхвинед ровно в таком же положении. Но ему нарезали земель изрядно, а прочим нисколько...

Ему не нарезали, а вернули его исконную территорию. А у Думнонии и Гвента саксы захватить особо ничего не успели. Точнее — уже начинали, когда пришел Баян. И ежели припомните, несколько городов Гвента были захвачены саксами (н.п. Бат), и после разгрома Кевлина вернулись законному владельцу.

А больше — за счет кого прикажете "нарезать"? Отнять у авар, которым изначально, согласно договору, отходили земли Уэсекса?

georg
Сотрясатель Вселенной II ранга
Цитата

Весной 576 года Баян..

Весной 576 года Баян собрал армию для похода на север. Но Кулманавид поднес ему сюрприз и ударил первым. Мэнский флот во главе с сыном Кулманавида Конаном появился в Бристольском заливе и атаковал побережье Думнонии и Гвента. Геррен Думнонийский и Мерриг Гвентский даже не осмелились дать им отпор на море – мэнский флот почитался непобедимым. Баяну пришлось двинуть войско не на север, а на запад. Менский флот при движении армии кагана отплыл в открытое море. Но стало известно что Конан обосновался на островах Силли и готов в любой момент атаковать и разорить берега союзников.

В итоге Кулманавид добился обоих поставленных целей – Баян задержался в своем выступлении на север, а когда все же выступил – короли Думнонии и Гвента остались оборонять свои королевства. Баяну приходилось рассчитывать лишь на собственные силы. Он призвал в поход англов Саффолка и Норфолка, но не был уверен в их надежности в битве с англами Берниции. Сассекс и Кент были обескровлены предыдущим разгромом, поэтому от саксов потребовали для участия в походе лишь представителей знати, которые фактически играли роль заложников.

Задержку Баяна Кулманавид использовал согласно плану. Его армия, включая войска Уирена Регедского и англов Теодрика Берницийского, обрушилась на Эбраук. В битве при Греу армия Эбраука была уничтожена, король Передир и его брат Гурги пали на поле сражения.

(В РИ они пали несколько лет спустя в аналогичной битве с англами; в данной АИ я решил не произволить, а детерменистично убить в сражениях тех же королей, что погибли в них в РИ, используя греческую концепцию неумолимого Рока [img src=/gif/smk/sm38.gif] ).

 Кулманавид прошел через Эбраук, принимая капитуляцию тех кто сдавался, но не тратя время на осаду непокорных городов и замков – еще успеется. На юге он привлек к союзу короля Элмета Гваллога Всадника, и должен был успеть оказать ему помощь, не пустив аваров в Кумбрию. Гваллог, рассчитывавший унаследовать Калхвинед по смерти Кадрода, проникся неприязнью к аварам после того как Калхвинед достался сыну Баяна Константину. С его помощью Кулманавид рассчитывал остановить аваров на берегах Трента. А там – вступят в действие южные союзники Кулманавида. Король Мэна знал как неукротимые саксы ненавидят аварскую власть. Еще в конце прошлого года он вступил в переговоры с Финном Фолквалдом – первым вождем фризов, объединившим фризские племена  и провозглашенным королем Фрисланда. Фенн должен был атаковать Логрию с юга, что неизбежно вызовет восстание саксов. Как только Баян кинется защищать свои южные владения – можно будет занять Калхвинед.

В июле 576 года Кулманавид вступил в столицу Элмета Камбодун и соединился с Гваллогом. Но элметская разведка внезапно потеряла из виду армию кагана. Через несколько дней Кулманавид получил известия что Баян у него практически в тылу – используя проводников из состава присланного Рином Гвинедским вспомогательного отряда, каган провел свою армию верховьями Трента вдоль Пенинского хребта. Кулманавид понял, что Баян не знает о нападении фризов (которое по расчетам Кулманавида уже началось) и бросил все силы на разгром Кулманавида. Маневр Баяна, учитывая непокоренный до конца Эбраук, грозил Кулманавиду окружением. Король Мена с союзниками немедленно выступил на север.

Битва свершилась неподалеку от Камбодуна. Баян, давая сражение с перевернутым фронтом противнику, стремящемуся выйти из охвата и уже отрезанному от предгорий, навязал Кулманавиду битву на равнине, где мог использовать все свои преимущества. Конница кумбрийских бриттов была разгромлена сразу же, пехота несла огромные потери от обстрела. Все же кумбрийцы держались, и даже переходили в контрнаступление, пока Кулманавид, возглавивший одну из контратак, не пал от аварской стрелы (как я и предупреждал, короли, павшие в битвах в РИ волею рока падут и здесь). Гибель Кулманавида вызвала развал и бегство его армии.

Баян вскоре узнал от знатных пленников о планируемом вторжении саксов и фризов. Каган немедленно ринулся на юг. Гонцы, прибывавшие оттуда, вскоре подтвердили – Фенн Фолквалд высадился в Сассексе, саксы, обращенные в аварских литов, восстали немедленно, и наконец Этельберт Кентский, поддавшись всеобщему порыву, так же примкнул к восстанию. Вся территория южнее Темзы и восточнее Кайр-Венты (Винчестера) была потеряна, а Лондиний осажден.

Здесь, неподалеку от Лондиниума, произошла последняя большая битва Баяна с германцами. Англы Саффолка и Норфолка, впечатленные победой над Кулманавидом, сохранили верность кагану и сражались с саксами и фризами на совесть. И снова преимущества аварской организации и тактики одержали верх над неистовством варваров. Разгромленный Фенн отступил на территорию Кента и Сассекса. Саксы бывших Уэссекса и Эссекса, взбунтовавшиеся литы, теперь вырезались подчистую – всех взрослых мужчин убивали, женщины и дети должны были пойти на продажу в Аквитанию – в обмен на новых племенных жеребцов. Саксонского населения после этой резни в крае вовсе не осталось. В Лондинии Баян посадил на кол знатных заложников, взятых перед началом северного похода из Сассекса и Кента.

Весной 577 года Фенн Фолквалд покинул Британию. Еще осенью Баян послал посольство с богатыми дарами в Австразию, рассчитывая на поддержку Брунгильды. И хотя власть Брунгильды в Австразии была не велика, но восточно-франкская знать, рассматривая фризов как давнего и лютого врага и опасаясь его усиления, легко поддалась на призыв Баяна. Под угрозой франкского вторжения фризы ушли из Британии защищать собственную землю. Теперь Баян приступил к методичному завоеванию Сассекса и Кента. Одна за другой пали крепости Этельреда, и сам он с супругой и приближенными вынужден был бежать в Галлию. СИГ господствовал на равнине Кента – авары, поняв что саксы никогда не смирятся с подчиненным положением, уничтожали их напрочь.

(Этельберт, не задержавшись у франков, проследовал в Италию, где Берта и ее муж нашли теплый прием у Германа Младшего. От них пошел известный впоследствии римский сенаторский род, уже никак не связанный с историей Британии.)

Жалкие остатки саксонского населения были расселены мелкими группами по всей Логрии и быстро ассимилировались. Кент и Сассекс снова стали британскими.

Следующий, 578 год Баян употребил на укрепление своего государства. Опустошенные земли на юге раздавались военнопоселенцам, призываемым из Камбрии (Уэльса). Вербовались и обучались новые воины. Край постепенно оживал – но уже как британский.

А меж тем на севере рушилась держава Кулманавида. Вассалы – Северный и Южный Регеды и Берниция – немедленно обрели независимость. Но главный удар нанес давний и лютый враг Кулманавида – Ридерх Щедрый, король Стратклайда. Ранее, еще во время войны Кулманавида с Баяном он организовал на севере коалицию, в которую кроме Стратклайда вошли Далриада и Ольстер. Гибель Кулманавида послужила сигналом – король Ольстера немедленно бросился захватывать ирландские владения Кулманавида, сам Ридерх атаковал континентальную часть Мэнского королевства (Галвидел), но решающий удар нанес король Далриады Айдан, внезапно высадившись на лишенном защитников Мене и захватив столицу Кулманавида. И хотя вернувшийся с юга сын Кулманавида Конан с флотом сумел выбить скоттов с Мена, но кроме самого острова ему не удалось удержать ничего из отцовских владений. Земли в Ирландии достались Ольстеру, а Главидел – Стратклайду.

Решающие перемены произошли и в Кумбрии. Сильнейшим здесь оказался теперь король Северного Регеда Уирен, потомок знаменитой сестры Артура Морганы. С поля боя при Камбодуне Уирен успел увести свои войска лишь слегка потрепанными. Не теряя времени, Уирен двинулся в Эбраук, столицу которого, древний римский Эборак, в котором некогда был провозглашен цезарем Константин Великий, осаждали англы Дейры. При поддержке Гваллога Элметского Уирен разбил англов и как спаситель вступил в Эборак. После чего немедленно постриг в монахи юного сына покойного Передира, Гурганта, и объявил королем Эбраука себя. Местная знать, уже не надеявшаяся выстоять самостоятельно, не сопротивлялась. Гваллог Элметский получил несколько южных районов Эбраука.

Меж тем как на юге Баян уничтожал Кент, в Эбораке летом 577 съехались все представители рода Коэла Старого – король Северного Регеда (и Эбраука) Уирен, король Южного Регеда Лливах, король Элмета Гваллог и король Гододина Морган. Все они заключили союз, поставив во главе сильнейшего — Уирена. Эта «Кумбрийская лига» была направлена главным образом против Баяна, коего нового наступления на север чрезвычайно опасались кумбрийские короли.

[HTML_REMOVED]Увеличить<\/u><\/a>

Den
Творец и Повелитель Мировъ
Цитата

georg пишет: Все он..

georg пишет:

Все они заключили союз, поставив во главе сильнейшего — Уирена. Эта «Кумбрийская лига» была направлена главным образом против Баяна, коего нового наступления на север чрезвычайно опасались кумбрийские короли.

Союз носит оборонительный или наступательный характер?

Я очень не люблю слова унтерменши, но глядя как воюют и правят укронаци...

georg
Сотрясатель Вселенной II ранга
Цитата

Den пишет: Союз нос..

Den пишет:

Союз носит оборонительный или наступательный характер?

Оборонительный естественно. Уже очевидно, что наступать в Логрию нереально — у Кумбрии сил сокрушить Баяна не хватит, а в Камбрии если и найдутся союзники, то они будут нейтрализованы другими камбрийскими королями, кои сочтут более выгодной лояльность Баяну.

В РИ аналогичный союз королей династии Коэла был направлен против Берниции (которую они почти прикончили, но в последний момент переругались, а потом и Уирен умер). Но здесь у берницийских англов мандраже перед Баяном будет не меньше, так что Берниция в случае если Баян перейдет Трент вполне себе вольется в Кумбрийскую лигу.

Как никак родственники — Теодрик Берницийский и сын Уирена Оуэн женаты на родных сестрах, дочерях покойного Кулманавида.

Den
Творец и Повелитель Мировъ
Цитата

georg пишет: Оборон..

georg пишет:

Оборонительный естественно.

Ну тогда по хорошему там оперативная пауза лет на пять, а то и на пятнадцать. В РИ с 568 по 578 годы авары вели куда более спокойный образ жизни и то только в 582 году активизировались. Здесь надо подождать пока хотя бы подростки сядут в седла — насколько я понял семьи особо не пострадали. Лет через пять у кагана только коренных авар станет ок. 10 тыс. Тогда можно уже что-то и предпринимать. А пока сидеть тихо.

Я очень не люблю слова унтерменши, но глядя как воюют и правят укронаци...

Сотрясатель Вселенной I ранга
Цитата

georg пишет: (Этель..

georg пишет:

(Этельберт, не задержавшись у франков, проследовал в Италию, где Берта и ее муж нашли теплый прием у Германа Младшего. От них пошел известный впоследствии римский сенаторский род, уже никак не связанный с историей Британии.)

Ну всё равно саксонское происхождение давало о себе знать-Флавий Этельберт какой-нибудь.

Кстати интересно будет ли здесь в мире сильной Византии положено начало возвышению папства при Григории I Великом (590-604)?Или нет?

georg
Сотрясатель Вселенной II ранга
Цитата

Den пишет: Ну тогда..

Den пишет:

Ну тогда по хорошему там оперативная пауза лет на пять, а то и на пятнадцать. В РИ с 568 по 578 годы авары вели куда более спокойный образ жизни и то только в 582 году активизировались. Здесь надо подождать пока хотя бы подростки сядут в седла — насколько я понял семьи особо не пострадали. Лет через пять у кагана только коренных авар станет ок. 10 тыс. Тогда можно уже что-то и предпринимать. А пока сидеть тихо.

Да я в общем согласен. Баян успокоит кумбрийцев. И Уирен как и в реале займется отвоеванием Берниции у англов.

Александр пишет:

Кстати интересно будет ли здесь в мире сильной Византии положено начало возвышению папства при Григории I Великом (590-604)?Или нет?

Естественно нет.

Уже в Халкидоне (451) и, несомненно, на двух последовавших за ним Вселенских соборах, Константинопольском II (553) и Константинопольском III (680), собравшиеся епископы рассматривались как представители пяти патриархатов. Подлинная вселенскость требовала участия этих пяти патриархов—либо личного, либо через доверенное лицо, либо по крайней мере, как это было с папой Вигилием и собором 553г., в виде одобрения postfactum. Эта система пентархии, то есть управления вселенской Церковью пятью кормчими, равночестными, но связанными друг с другом строгим порядком предстояния, была византийским понятием, включенным в законодательство Юстиниана. Этот порядок, однако, никогда не был по-настоящему признан Александрией, а отказ египетских пап признать, что их место ниже Константинополя, сыграл свою роль в монофизитском расколе. В Риме система пентархии была принята de facto, хотя обычно и делались оговорки об апостольском, а не имперском происхождении римского первенства, которое всегда подразумевало, что римский епископ имел в пентархии первое место.

Однако за пределами Рима система пентархии едва ли вообще была известна на Западе. Хотя византийские тексты стремятся представить весь Запад как территорию римского патриарха, как разные земли Востока считались поделенными между четырьмя его коллегами, такое представление не соответствовало реальности положения западного христианства в V, VI и VII вв. На Западе титул патриарх никогда не обретал какого-либо специфического смысла.

К римскому епископу иногда, особенно на Востоке, обращались как к патриарху, резиденция же его в Латеране именовалась патриархией. Однако титул этот никогда не был особой привилегией Римской церкви. Его иногда получали другие крупные кафедры Запада, как Аквилея или Лион, вовсе не бросая этим вызов Риму. На Востоке канонические права всех четырех патриархатов были достаточно ясно определены соборами. Сильно централизованное александрийское "папство" было разрешено 6-м правилом Никейского собора как местный "древний обычай", тогда как права Константинополя были 28-м Халкидонским правилом четко определены как географически, так и канонически—право посвящать митрополитов в имперских диоцезах Фракии, Понта и Азии. Этот канон означал также, что и Антиохия, и Иерусалим пользовались в определенных областях такими же правами. В случае же Рима существовал только обычай и известный нравственный авторитет, но не было соборных определений относительно прав, территории или юрисдикции. И сам Рим никогда не осуществлял и не требовал патриарших прав над всем Западом.

Такая патриаршая юрисдикция Рима существовала практически над так называемыми пригородными (suburbicaria) диоцезами, занимавшими довольно большое пространство—десять провинций (Аппенинский полуостров, Сицилию, Сардинию и Корсику). Власть папы на этой территории была во всех отношениях сравнима с юрисдикцией восточных патриархов. Она состояла в председательстве на регулярных синодах и посвящении митрополитов для каждой провинции. Это ясно говорило о параллельности гражданских и церковных структур, что воспринималось в Империи как норма и относилось к территориям, где имперские традиции и администрация были сильнее и устойчивее, чем в других местах Италии.

Но помимо "пригородных" диоцезов Рима христианский Запад включал церкви, во всех отношениях столь же независимые (автокефальные, сказали бы мы теперь), как и их церкви-сестры на Востоке: автокефальные митрополии Милана, Равенны и Аквилеи в Италии, митрополии Юстинианы Примы и Салоны в Иллирии, церковь Испании, Франкскую церковь, Кельтскую "колумбанову" церковь и, конечно же, автокефальную митрополию Карфагена. В Галлии в течение всего меровингского периода был только один случай апелляции к Риму, и даже этот случай не был спорным, а был уже одобрен королем Гунтрамом (561—593). Каждая из этих церквей имела свою собственную богослужебную традицию и могла устанавливать сношения восточными патриархами независимо от Рима, как это делали Меровинги. Их отношение с Римом было в известном смысле подобным тем отношениям, которые поддерживали далекие восточные церкви (Армянская, Грузинская, Персидская и Индийская) со своей Антиохийской церковью-матерью, хотя, к счастью, никакие вероучительные споры, столь бурные и разрушительные, как на Востоке, не примешивались к этим взаимоотношениям на Западе.

Конечно, все западные христиане в той или иной степени хранили благочестивую преданность гробницам великих апостолов Петра и Павла. На Западе только Рим обладал таким исключительным правом на святость и был местом паломничеств, прославленных еще Иринеем, Тертуллианом и Киприаном. Но была ли какая-то связь между присутствием в Риме почитаемых апостольских гробниц и церковными структурами? Ответ на этот вопрос зависел от экклезиологического понимания роли апостолов, как она описана в Новом Завете, и от проблемы их "преемства".

К этому вопросу было фактически два различных подхода, которые как таковые не обсуждались ни на Востоке, ни на Западе со времени святого Киприана Карфагенского. Для Киприана Петр был образцом и началом епископского служения, осуществляемого в каждой местной церкви в единстве со всеми другими церквами. Этот первый подход признавался обычно как само собой разумеющийся на Востоке; так же смотрели на это и многие авторитетные лица на Западе, включая поместные соборы Галлии, Исидора Севильского и Беду Достопочтенного. Этот взгляд служил поощрением паломничеств на гробницу Петра и оправдывал известный моральный авторитет той церкви, где он проповедовал (Рим был церковью "близкой к Петру", propinqua Petro), но не предполагал никакой власти римского папы над другими епископами. Другого взгляда стойко и упрямо держались в самом Риме. Выраженный Львом Великим и Геласием, он утверждал, что Петр говорит через римского епископа особым, личным образом, так что один только Рим является истинной "кафедрой Петра". Поэтому, если природа епископского служения носит характер Петров, то это требует признания римского епископа "главой" (caput) епископата, а следовательно, и вселенской Церкви.

Эта вторая интерпретация "Петрова" служения не могла, конечно, быть одинаково применимой на практике повсюду: в конкретной исторической действительности Церковь была децентрализована. Мы видели, что даже сам Лев Великий, который никогда не терял случая утверждать римский примат Петра, бывал на деле в этом непоследователен и, протестуя против 28 правила Халкидонского собора, больше ссылался на авторитет Никейского собора. Святой Григорий Великий, восставая против титула "вселенского патриарха", принятого архиепископом Константинопольским, подчеркнуто утверждал равенство епископов, выражая в то же время веру в присутствие Петра, даже и теперь, в его (римских) преемниках. Всякий раз как папы, несмотря на многие исторические несообразности, утверждали, что они преемники Петра, это, по всей видимости, сопровождалось каким-то внутренним мистическим убеждением, при этом Павел, по традиции сооснователь Римской церкви, несколько отодвигался на задний план.

Именно это убеждение постепенно обрело институционный и юридический авторитет. Можно действительно сказать, что все действия и высказывания римских епископов, обращенные к церквам, находящимся за границами их "пригородного" патриархата, были мотивированы концепцией их первенства как первенства Петрова и потому вселенского. Это относится и к поставлению папских викариев в отдаленных местах, как Арль и Иллирик, и к выдаче паллиумов некоторым митрополитам. Нет сомнения и в том, что папские "декреталии", которые начали публиковаться еще в Vв. в ответ на возникавшие по всему Западу вопросы, были написаны в том же духе. Это, однако, вовсе не означало, что сами папские наместники (викарии) или получавшие паллиум митрополиты разделяли эти взгляды на папское первенство. Как Галлия, так и Иллирик зачастую противились Риму.

Факторы, которые привели к приданию папскому авторитету формального и юридического измерения,—победа римской практики в королевствах англосаксов на соборе в Уитби (664) и последовавшая за этим деятельность англосаксонских миссий святого Бонифация в Западной Германии и Франкском королевстве. "Римский" порядок отныне—после хаоса, царившего в Галлии при Меровингах,—устанавливался как программа церковных реформ. В 742г. под влиянием Бонифация собор в Суассоне определил, что все митрополиты должны получать паллиум из Рима. Таким образом, паллиум стал символизировать каноническую юрисдикцию, делегированную Римом. Эта идея будет по-настоящему навязана Карлом Великим установлением действительно "западного патриархата" (феномена Каролингской эпохи).

georg
Сотрясатель Вселенной II ранга
Цитата

Привет, коллеги. Тут..

Привет, коллеги. Тут у меня был небольшой глюк с новым подключением (не московским), но вроде рассосался.

И так. За перегрузкой передал Британский раздел темы соавтору — коллеге Гере с ФАИ. На ФАИ продолжение по Британии уже выложено, но я не смог вовремя соориентировать его на этот форум. Так что здесь Британия будет чуть позже.

Пока выложу два глубокомысленных отрывка, написанных мной за это время по Средиземноморью. Поехали.

Испанская кампания Юстина стала последней значительной войной в правление Германа Старшего. Для империи наступило десятилетие мира. С переходом ключевых точек Средиземноморья в одни руки снова восстанавливался единый средиземноморский рынок, по артериям которого возобновлялся оживленный товарообмен. Наступивший мир и относительно низкие налоги в отличии от РИ стимулировали быстрое восстановление хозяйства и (в купе с наличием свободной земли) постепенный демографический подъем.

Восточными воротами Средиземноморской экономики теперь было Закавказье. Албания, правителем которой был по окончании войны назначен царевич из дома Ашина Бури-шад, стала узловой точкой восточной торговли. Баку, ранее ничтожный городишко, теперь благодаря своей удобной гавани затмил ранее процветавшие Партав и Пайтаракан. Албанские суда крейсировали между Баку и Балханом, где принимали на борт привозимые согдийскими караванами товары. Туда же, в Баку, приезжали через Армению греческие и сирийские купцы. Здесь творилась грандиозная ярмарка, и албанцы теперь благословляли тот день, когда их католикос подписал договор о вхождении Албании в состав Тюркского каганата.

Из Албании поставляемые согдийцами товары — шелк-сырец, перец и пряности, жемчуг и драгоценные камни, ароматы и красители, лекарственные вещества и яды, бисер и черное дерево, а так же добываемая албанцами нефть – отправлялись либо через Трапезунд и Черное море, либо по великолепным римским дорогам Малой Азии в Константинополь. Город Константина теперь, с перемещением главного пути на восток на черноморские трассы и Закавказье, окончательно оттеснил на второй план Александрию, превратившись в узловой центр средиземноморского «мира-экономики». В Константинополе жила большая часть крупнейших земельных собственников империи, виднейшие представители торгово-ростовщической верхушки, военно-чиновная бюрократия, императорский двор, а также многочисленный, подкармливаемый государством и знатью, плебс. Египет кормил хлебом, снабжал столицу, в том числе двор и армию, льняными тканями и папирусом — бесчисленные канцелярии императорских учреждений. Сирия и Палестина отправляли туда масло, тонкие льняные ткани, вина, изделия своих шелкоткацких мастерских. Провинции Малой Азии посылали в столицу вино и фрукты, кожи и меховые изделия, Фракия — хлеб и скот. Однако Константинополь не был только городом-потребителем. В нем скрещивались важнейшие внутренние и международные торговые пути. Он стал главнейшим в империи пунктом обмена, огромным торговым рынком Средиземноморья, на котором встречались изделия Востока и Запада, сосредоточивались лучшие товары самой империи. Константинополь превратился также в важный центр византийского ремесла. Здесь находились не только многочисленные императорские и государственные мастерские, обслуживавшие нужды двора, центральной администрации и армии, частные эргастирии знати (отнюдь не брезговавшей предпринимательской деятельностью), но и развивалось обширное производство на вывоз. Сюда стекалось наиболее ценное сырье и лучшие ремесленные изделия со всей империи, сюда съезжались специалисты, здесь сталкивались и взаимно обогащались вкусы, стили, высокое мастерство. Такой город не мог не стать крупнейшим центром производства предметов роскоши. Константинополь стал «мастерской вселенной», «мастерской великолепия», диктатором не только вкусов, но и эталонов качества.

Другой путь восточных товаров из Закавказья лежал через Армению к городам и портам Сирии. Многие мастерские в городах Сирии и Палестины, а так же в Александрии и работали на привозном, восточном сырье. Предметы роскоши, изготовленные в мастерских византийских ремесленников, пользовались спросом не только в Средиземноморье, но и на самом Востоке. Из Византии на Восток в значительных размерах вывозились также зерно и железо (особенно в Иран), кожи и кожаные изделия, льняные и шерстяные ткани, изделия из стекла и вино, папирус, изделия из серебра и золота.

Морские и сухопутные торговые линии связывали Сирию и Палестину с Александрией, малоазийскими городами и Константинополем. Прямой морской путь соединял Александрию со столицей. Превращение Константинополя в столицу империи повысило значение торговых путей Малой Азии и Балкан. Дорога на Анкиру связывала Константинополь с внутренними областями Малой Азии. Три главные дороги пересекали Балканский полуостров: путь из Италии и Верхнего Норика через Сирмий, Сингидун, Наисс и Сердику на Константинополь; знаменитая Via Egnatia, пересекавшая Балканы с запада на восток — от Диррахия на берегу Адриатики до Фессалоники и далее до Константинополя; третий путь шел от Сингидуна, вдоль Дуная, его дельты и по побережью — к столице. Не менее важен был и морской путь вдоль восточного побережья Балкан. Благодаря открытию согдийской торговли возросло значение путей по южному берегу Черного моря, к северным малоазийским провинциям, к Армении и Кавказу.

Поскольку Средиземное море снова превращалось в «римское озеро», все большую роль в это время играла сравнительно дешевая и безопасная морская торговля. Одним из крупнейших судостроительных центров был Кипр, расположенный на скрещении главных морских путей; другим была Александрия (правда, здесь использовался привозной лес). Много судов строилось в портах Малой Азии и Финикии, в Константинополе и Далмации. Имелись корабли различной вместимости — от небольших плоскодонных судов, пригодных лишь для каботажного плавания, до крупных кораблей вместимостью в 50 тыс. модиев. Судно средних размеров обычно имело от 60 до 100 гребцов. Как правило, купцы не были судовладельцами. Судовладельцы (навикулярии) ограничивались в основном перевозкой товаров; нередко они сдавали суда в наем. Среди навикуляриев было немало представителей знати. Крупным судовладельцем империи являлась Александрийская патриархия.

Навигация продолжалась большую часть года. Она прекращалась лишь с середины ноября по 10 марта — в связи с зимними бурями. По Средиземноморским трассам курсировало множество груженых кораблей. Египет вывозил в другие провинции большое количество хлеба, льняные ткани, стеклянные изделия, папирус; Малая Азия — оливковое масло, вино, а также кожи, меха, железо и изделия из них, тонкие шерстяные ткани. Сирия, Финикия, Палестина славились своей пшеницей, маслом, тонкими винами, полотняными тканями, красками, предметами роскоши, особенно изделиями из серебра, вывозившимися во все крупнейшие города империи. Побережье Финикии было одним из основных районов рыболовства. Греция являлась одним из главных поставщиков меда, острова — строительного камня и мрамора. Македония вела торговлю железом, солониной и дарданским сыром. Далмация вывозила сыр, строительный лес и железо.

Африканский экзархат, огражденный от мавританских набегов новым лимесом, быстро расцветал. Похолодание и увеличение увлажнения, причинившие много бед иным регионам, здесь (так же как в Сирии и Египте) уменьшали засушливость и способствовали введению новых земель в оборот. Сравнительно мирная обстановка позволила провести в Африке крупные работы по восстановлению дорог, ирригационных сооружений, общественных зданий в городах. В значительной мере эти работы осуществлялись на средства городских курий и богатых горожан, но в большинстве случаев они стимулировались экзархом, который иногда также принимал участие в их финансировании. Правительство экзарха Юстиниана и в Африке, и в Испании стремилось восстановить городскую жизнь, во всяком случае в ее внешних формах, пыталось показать муниципальным слоям, что отныне закончилась эра беспорядков и неуверенности, и продемонстрировать свое покровительство городам. Городам Бетики была оставлена широкая автономия, завоеванная ими при вестготах. Экзарх Юстиниан в первый период после окончания испанской кампании расположил свою ставку в Картахене, что позволяло ему, занимаясь восстановлением римского правления в Испании, в то же время оперативно реагировать на события в Африке.

Товарообмен на западе был не столь оживленным как на востоке. Здесь в экспорте лидировала Африка, которая снова стала играть роль основного поставщика хлеба для Рима и крупных городов Италии. Африка была также важнейшим центром производства оливкового масла. В анонимном географическом трактате IV в. говорится, что провинция Африка доставляет масло почти всем народам, и это положение, во всяком случае для западного Средиземноморья, быстро восстанавливалось. Испания, обеспечивая себя продуктами сельского хозяйства, вывозила редкие металлы – серебро, олово и свинец, а так же шерсть, шерстяные ткани и соленое мясо, крупнейшим поставщиком которого она была при ранней империи и снова стала теперь благодаря обилию свободных пастбищ. Наконец важной статьей испанского вывоза были породистые кони. Конский состав италийской и африканской армий ремонтировался теперь именно испанскими лошадьми (для востока главным регионом коневодства оставалось Анатолийское плато).

О восстановлении хозяйства Италии говорилось выше. В описываемое десятилетие страна постепенно подходила к уровню благосостояния, характерному для времен Теодориха. Особенно быстро развивался Рим, о процветании которого имперское правительство проявляло особую заботу. Снова функционировали бани и водопроводы, снова проводились игры, торговый центр у отреставрированного форума Траяна снова кипел народом. Такие города как Равенна, Неаполь, Тарент, Анкона, не испытавшие разорения во время готской войны, превращались в оживленные ремесленные центры, изделия которых в изобилии вывозились на север – в Галлию, Баварию, Лангобардию и Хорватию. Благодаря этому же фактору быстро воскресали города северной Италии. Из продуктов сельского хозяйства Италия экспортировала (так же в основном на север) вина и фрукты.

Все же ремесло восточных провинций безусловно преобладало на средиземноморском рынке. Из Константинополя, Египта и Сирии вывозились на запад восточные ткани и выделанные кожи, сирийские вина и серебряные изделия, папирус и пряности, драгоценные камни и жемчуг, шелковые и льняные ткани, стеклянные изделия и вышивки. В городах Прованса и Септимании располагались целые кварталы сирийских торговцев. Сирийские купеческие колонии цепочкой тянулись по городам Галлии вдоль основных торговых трасс по Роне, Соне, Сене и Луаре, и деятельность сирийцев в меровингской Галлии напоминала деятельность ломбардцев во Франции высокого средневековья. Как и в РИ, сирийские купцы добирались до Британии, где их главным партнером была Думнония, добывавшая и продававшая «стратегический» металл – олово. Именно сирийские купцы по «думнонийскому» каналу снабдили армию Баяна испанскими лошадьми, и около 577 года сирийская купеческая колония обосновалась в Лондинии.

В страны Северного моря и Балтики Средиземноморская торговля проникала опосредованно – через посредство фризов, заключавших сделки с сирийцами в портах Галлии и совершавших торговые плавания на Балтику. Здесь немаловажной статьей торговых оборотов были рабы. После Великой Чумы Средиземноморье остро нуждалось в рабочей силе. Посессоры, особенно из осевших на землю военных, покупали рабов для непосредственной эксплуатации в своих хозяйствах; крупные землевладельцы предпочитали дать рабу создать семью и посадить его на землю в качестве крепостного колона — адскриптиция . Меж тем с ухудшением природных условий северные племена непрерывно воевали за жизненное пространство, и вовсю использовали возможность сбыть пленников в обмен на привозную роскошь и хорошее оружие. Италия закупала рабов не только через Галлию, но и у баваров и лангобардов, ведших частые войны на севере. Еще восточнее империя вела активную торговлю в Причерноморье. Здесь в византийском вывозе также преобладали готовые продукты и изделия: ткани и различные металлические вещи, украшения, предметы роскоши, оружие, а также вино, масло, соль. Ввозились преимущественно кожа, меха, скот, воск, мед, и наконец — рабы. Большую роль в черноморской торговле в IV—V вв. играли Херсонес и Боспор.

Внутренняя и внешняя торговля обогащала верхушку византийского купечества. Торговая прибыль в 100% на одной торговой операции не являлась чем-то из ряда вон выходящим.

Состоятельные купцы играли крупную роль в экономической и политической жизни торговых городов.


Внешний облик города сохранял прежние, античные черты. Прямые, перпендикулярно пересекающиеся улицы, мощенные каменными плитами, с портиками, с площадями и перекрестками, украшенными статуями античных богов и знаменитых граждан. Широкая, проходящая через весь город главная улица, застроенная светлыми двух- и трехэтажными домами; здесь располагались также лавки и конторы самых состоятельных купцов и ростовщиков и общественные здания. Так, в Антиохии «улица с портиками» тянулась на 4 км, центральная улица Апамеи имела в длину 2 км (при максимальной ширине в 23,5 м). Главная площадь — агора (на западе форум), находившаяся в центре города, была окружена важнейшими общественными зданиями. Здесь обычно были расположены городской совет — курия (булевтерий), разные муниципальные постройки, муниципальная школа, гимнасий с палестрой, храмы, посвященные наиболее почитаемым святым (в этих святых по набору приписываемых функций, черт и атрибутов легко было узнать перевоплотившихся древних богов-покровителей полиса). Главная, а нередко и особая торговая площади были застроены длинными рядами каменных лавок. Для торговых целей сдавались и части портиков — эмволы.

Неотъемлемыми элементами городского быта являлись театр, обычно построенный на склоне холма и вмещавший несколько тысяч зрителей, цирк или ипподром, где происходили спортивные состязания, травля зверей, официальные торжества и празднества; великолепные общественные бани, водоемы и фонтаны, снабжавшие население водой. Хорошая система водоснабжения и канализации обеспечивала чистоту в городе.

В аристократических кварталах утопали в зелени садов роскошные дворцы и дома богачей, отделанные мрамором, украшенные колоннами и статуями, с красочными мозаичными полами. Как правило, земельные магнаты жили не в поместье, а в городе, лишь время от времени наезжая в свои сельские владения. Большие городские дворцы и дома знати с множеством покоев и помещений, с конюшнями, банями, сотнями слуг были своего рода «городом в городе», почти независимым от муниципальной организации.

Многие улицы были заняты дешевыми доходными домами, сдававшимися под жилье и лавки торгово-ремесленному люду, одноэтажными домишками мелких ремесленников и торговцев, огородников—владельцев небольших пригородных садов и огородов. Ремесленники как правило селились целыми кварталами и улицами — по профессиональным корпорациям. Как правило, кузнечные, красильные, кожевенные мастерские располагались на окраинах города, близ естественных водоемов, — вода необходима была им для производства. Здесь же, на реке, строились муниципальные мельницы.

На узких улицах стояли многочисленные мастерские и лавчонки ремесленников и торговцев, кабачки и харчевни, вокруг которых прямо с лотков шла бойкая торговля разной снедью. За игрой в кости коротали свой скромный досуг городские пролетарии; тут собирались те, кому удалось подработать на строительстве, в пригородных садах и огородах, на переноске тяжестей. Горожане поприличнее сходились в банях, при которых имелись кафе, гимнастические залы, парикмахерские, лавочки парфюмеров, аптеки. Бани служили своего рода клубами, где можно было узнать последние городские сплетни, поговорить о ценах и погоде, видах на урожай, махинациях «отцов города» — принципалов курии, послушать «ученые» разговоры, споры и перебранки местных философов и муниципальных политиков.

За городскими воротами, охраняемыми муниципальными стражниками, начинались предместья. Тут находились постоялые дворы и гостиницы для приезжих купцов, здесь же были разбросаны сады и огороды горожан, снабжавших рынок свежими овощами и фруктами; вдали от дорог виднелись загородные виллы богачей. В городах, где дислоцировались подразделения тагм, недалеко от городских стен находилось «Марсово поле», предназначенное для военных упражнений. За чертой города устраивалась и городская свалка, куда вывозились мусор и нечистоты.

Далее располагались села городской «хоры». Крестьянин был в городе частым гостем. На знаменитом мозаичном итинерарии по Антиохии из Якто красочно изображены крестьяне у городских ворот, направляющиеся в Антиохию с «продуктами полей». Как свидетельствует законодательство, не только свободные крестьяне, но и колоны продавали в городе свои продукты. Городское ремесло обслуживало потребности не только горожан, но и сельского населения. Как писал Иоанн Златоуст, «земледелец совершенно не мог бы заниматься своим делом, если бы кузнец не доставлял ему заступ, сошник, серп, топор и много других орудий, нужных для земледелия; если бы плотник не сделал для него плуга, не приготовил ярма и молотильной телеги, а кожевник — ремней».

Магнатское землевладение после Чумы лишилось былых позиций – много разбежавшихся колонов поселилось на государственных землях, много земель магнатам пришлось передать крестьянам в эмфитевзис (бессрочную аренду с фиксированной ставкой). Свободная сельская община сохраняла известные элементы самоуправления. Она избирала своих старост (комархов, протокомитов) и других должностных лиц: смотрителей плотин, контролировавших распределение воды, особых надзирателей, ведавших сооружением общественных построек, иринархов, следивших за порядком (деревенская полиция). На общих собраниях крестьяне решали общественные и хозяйственные дела, регулировали отношения между членами своей общины и с ее соседями. Община сама собирала подати с односельчан и вносила их в казну. Во Фракии и Иллирии, где было мало городов и преобладали сельские округа – «паги», деревенские общины являлись очень важными общественными ячейками. Во многом сходное положение наблюдалось и в Египте. Общины имели здесь сравнительно развитые органы самоуправления и довольно широкий круг должностных лиц. Менее развитыми были общины, расположенные близ городов, например в Сирии, где все земли были приписаны к городским территориям, а общинное самоуправление подавлено властью муниципальной организации. Так, в деревне Северной Сирии отсутствовали строго определенные выборные должностные лица, которые бы отвечали за сбор податей; не было и своих стражников — все эти функции осуществляла городская муниципальная организация.



Уровень производства оставался довольно высоким. Прогресс наблюдался в обработке камня и мрамора, где получил более широкое распространение бурав, использовавшийся для отделки деталей. Улучшались методы плавки и обработки стали, шлифовки металлических изделий. Прогрессировали техника производства тканей, приемы и методы их крашения и производства самих красителей. Прекрасное качество тонких и драгоценных византийских тканей обусловливало высокий спрос на них в странах Востока и Запада. Усовершенствовались и получали дальнейшее распространение водоотливные и водоподъемные сооружения (Египет, Сирия), водяные мельницы.

Одной из наиболее многочисленных групп ремесленников в городе были мастера по производству строительных материалов. Значительную группу составляли, далее, металлисты: литейщики, включая мастеров по производству свинцовых водопроводных труб и частей для фонтанов; кузнецы, занимавшиеся изготовлением сельскохозяйственных и ремесленных орудий; специалисты по горячей и холодной обработке металла; оружейники — мастера, изготовлявшие панцири, шлемы, наконечники стрел и копий, мечи, кинжалы, ножи; гвоздильщики, проволочники, изготовители замков, уздечек и многие другие. Большую роль в хозяйственной жизни города играло производство керамических изделий — не только кирпича и черепицы, но и посуды. Глиняная посуда — горшки, миски, блюда, фляги, сосуды для хранения продуктов (зерна, вина, масла), глиняная тара, светильники широко использовались горожанами — как в богатых, так и в бедных домах. Во многих городах было развито и производство стеклянных изделий. Стекольщики составляли особую группу ремесленников. Подавляющее большинство их специализировалось на производстве стеклянной посуды, фляжек, флаконов для ароматических смесей и благовоний. Стеклянная посуда была сравнительно недорогой и в описываемый период имела значительное распространение в восточных провинциях. Много было в городе текстильщиков: сюда относятся и шерстобиты и ткачи разных профессий — ткачи шерстяных и льняных тканей, изготовители грубых материй для парусов и мешковины, а также шелкоткачи. Заметной группой городских ремесленников являлись красильщики. Практиковалась однократная — менее стойкая, и многократная окраска ткани. Византийские красильщики были искусными мастерами своего дела, применявшими разнообразные минеральные и растительные красители. Близко к ткачам, помимо ковровщиков, стояли плетельщики и веревочники. Изготовление веревок и канатов было весьма распространенной профессией в приморских и торговых городах. Не менее важным являлось и кожевенное производство. В ряде городов число кожевников и меховщиков было довольно значительным. Кожевенное производство, во всяком случае в крупных городах, было весьма дифференцированным. В каждом городе имелись и ремесленники менее распространенных профессий: парфюмеры, изготовлявшие ароматические мази и благовония, мировары, аптекари, переписчики и т. д. . Немало жило в городе и портных. Большая часть населения шила одежду не на заказ, а приобретала ее в лавке или на рынке в готовом виде. Довольно большая категория торгово-ремесленного населения была связана со снабжением города топливом: речь идет о дровосеках и угольщиках, которые заготовляли и доставляли дрова и уголь горожанам, обслуживая также общественные бани и пекарни. С притоком населения в большие города возрастало значение торговцев продовольствием. Они специализировались на доставке зерна, мяса, масла, вина, рыбы, овощей и фруктов. Тут были как оптовики, так и более мелкие торговцы, продававшие свой товар в розницу. Высокий процент жителей приморских центров составляли рыбаки и моряки.

Торгово-ремесленное население византийских городов объединялось в корпорации — по профессиям. Даже в небольшом городе, как правило, существовало 15—20 корпораций, объединявших ремесленников и торговцев наиболее распространенных профессий — гончаров, ткачей, кожевников, красильщиков, сапожников, портных, кузнецов, золотых и серебряных дел мастеров, домостроителей, парфюмеров, хлебопеков, огородников, владельцев кабаков, харчевен и постоялых дворов, торговцев зерном, мясом, маслом, вином, овощами, рыбой, тканями и готовой одеждой, представителей свободных профессий. Коллегии объединяли свободных ремесленников, на которых возлагались определенные обязанности и которые обладали также известными правами. Деятельность корпораций регламентировалась положениями, определявшими эти права и обязанности, отношения коллегиатов друг с другом, покупателями и заказчиками, городом и государством. Корпорации имели своих выборных старейшин, которые контролировали их деятельность, выполнение ими повинностей, сбор государственных податей.

Контроль государства и муниципальных властей был установлен над деятельностью важнейших торговых корпораций, снабжавших города основными продуктами питания,— над корпорациями пекарей, огородников, садоводов и др. Обычно высшие должностные лица таких корпораций назначались правительством или муниципальными властями. Остальные корпорации были более свободными. Они имели своих выборных начальников. Их деятельность регламентировалась уставами. Большую роль здесь играли собрания ремесленников. Выход из корпорации и вступление в нее были свободными. Государственный и муниципальный контроль ограничивался проверкой уплаты податей и выполнения государственных и муниципальных повинностей (обязательные бесплатные услуги государству, поставка известного количества изделий или продуктов, участие в государственных работах, и т. д.).

georg
Сотрясатель Вселенной II ранга
Цитата

Юстиниан Великий во ..

Юстиниан Великий во время кризиса 540ых годов значительно сократил бюрократический аппарат на местах и даже произвел укрупнение провинций – там где Диоклетиан создавал 2 провинции (Фригия I и Фригия II, Галатия I и Галатия II, Каппадокия I и Каппадокия II) – теперь существовала одна провинция. Фунции, снятые с сокращенных чиновников, были переданы муниципальным организациям городов, но очень скоро выяснилось, что разлагающаяся курия не справляется с возложенными на нее задачами. Тогда правительство возложило ответственность на поставленную над курией коллегию принципалов – «отцов города». В коллегию принципалов включались куриалы, достигшие на государственной службе сенаторского достоинства (отставные чиновники и офицеры высокого ранга, проживающие в данном городе), крупные городские посессоры, главы торговых и ремесленных корпораций и представители клира. Руководство муниципальными делами постепенно сосредоточивалось в руках епископа и принципалов. Коллегия принципалов зачастую распространяла свою власть за пределы городской хоры, на сельскую округу и магнатские имения, превращаясь в орган уже не чисто городского, а местного, территориального самоуправления. Особое значение приобрел «дефензор народа», оттеснивший на второй план выборного главу муниципальной администрации – протевонта (на западе куратора). Дефензор был первым муниципальным магистратом, избиравшимся не из куриалов, а из представителей местной знати, и утверждавшимся правительством. Как правило горожане старались избрать дефензором человека богатого и со связями в столице, способного постоять за городские интересы. Дефензор приобрел весьма широкие функции — контрольные, судебные (мелкая юрисдикция), фискальные (контроль над сбором податей), полицейские (контроль и руководство муниципальной полицией). Он имел юридическую неприкосновенность и не мог быть смещен наместником провинции.

Казалось бы рядовые горожане были устранены от управления; но это было отнюдь не так. Свое участие в управлении городские массы принимали через организацию димов. Как правило в дим входило несколько ремесленных и купеческих корпораций города. Они содержали за свой счет упряжки и возничих для гонок на ипподроме, спортивные команды и театральные труппы. У каждого дима была своя палестра, где юноши тренировались как воины городского ополчения – остаток старинной организации воспитания эфебов. В поле данное ополчение ничего не стоило против воинов-профессионалов, но на стенах родного города при осаде (и в уличном бою при восстании) димоты оказывались вполне боеспособными. В политике димы участвовали путем «права аккламации». Так при избрании муниципальных магистратов все одобренные принципалами кандидатуры объявлялись на ипподроме, и побеждал в выборах тот, кто вызывал наиболее массовые и бурные приветствия. А массовое неодобрение, выраженное народом на ипподроме во время регулярных игр, приводило к отставке неугодного магистрата или отмене неугодного основной массе горожан решения "отцов города". Идти против воли большинства димов, сплоченных корпоративной организацией и легко способных устроить «массовые беспорядки», принципалы не решались. Поэтому политика отнюдь не покинула греческие полисы и латинские муниципии. Кандидаты старались угодить народу, как правило какой-либо «литургией»: устройством за свой счет игр, хлебных раздач, ремонтом водопровода или бань, а то и возведением за свой счет какого-либо нового общественно-полезного сооружения.

С утверждением христианства повышалось значение церкви в жизни города. С переходом в руки церкви земель муниципальных храмов (которые несли определенные литургии в пользу города) епископ превратился в полисного магистрата, заместившего прежние жреческие коллегии и ответственного за храмовые литургии. На смену муниципальным формам помощи гражданам пришла церковная благотворительность. Используя собственные средства и богатые пожертвования частных лиц, церковь поддерживала бедноту, содержала странноприимные дома, убежища для престарелых и больных (геронтокомии и носокомии), больницы, родильные дома, приюты для малолетних. Церковь стала принимать участие в наблюдении за санитарным состоянием городов, за лекарской службой. Процедура выборов епископа предусматривала выдвижение на совместном заседании курии и городского клира трех кандидатов, из которого собрание епископов данной провинции избирало одного. Епископ не только осуществлял широкие полномочия внутри полиса, но и имел право ходатайствовать перед гражданскими властями и самим императором по общественным, мирским делам города. Подобные ходатайства, прошедшие по церковным каналам, нередко оказывались весьма эффективными.

Наконец с реформами Германа в городах появился еще один элемент. Военная реформа, проведенная Германом и Юстином, в результате которой решающая роль перешла к тяжелой кавалерии, удорожала стоимость армии. Содержание таких войск стоило гораздо дороже былых легионов, не смотря на куда более скромную численность. Все страны, обзаводившиеся рыцарской армией, в конечном итоге переходили к ее содержанию «от земли», что и обусловило торжество феодальных систем в Средневековье. В нашем мире подобный переход привел в итоге к формированию «городского рыцарства», подобного РИ итальянским вальвассорам или испанским кабальерос вильянос.

В РИ военная реформа, проведенная Маврикием незадолго до второй волны Великой Чумы, вылилась в невозможность содержать армию в условиях наступившего после Чумы очередного кризиса, что привело к военному мятежу, воцарению Фоки, гражданской войне и коллапсу империи. В нашем же мире Герман синхронно с военными реформами постепенно начал менять систему содержания войск. За основу была взята система, существовавшая в Италии при Теодорихе Великом, и сохраненная при Германе. Теодорих, овладев Италией, вместо изъятия у римских посессоров трети или половины земель (как сделали бургунды и вестготы), стал взымать с римских собственников треть их доходов в денежном выражении и выплачивать ее остготским воинам деньгами. На эти средства содержались воины с семьями. При этом, располагая накопленными средствами и военной добычей, остготы могли приобретать и земли, но покупая их на общих основаниях в частную собственность.

Став правителем Италии, Герман должен был изыскать средства на содержание войск в разоренной стране с сильно сократившимся денежным обращением. Фомрируя войска из остготов, Герман естественно сохранил и прежнюю осготскую систему. Но поскольку получить денежные поступления прежнего уровня было невозможно, оставалось лишь предоставить воинам землю. В РИ тот же детерминированный процесс произошел с войсками византийской Италии — солдаты превратились в городских посессоров, приобретая или арендуя муниципальные земли. (См. О.Р. Бородин, "Эволюция войска в Византийской Италии в VI-VII веках (военно-организационный аспект)", Византийский временник, том 46.)

Естественно, что став императором, Герман применил свой италийский опыт в рамках империи. Требовалось увеличить армию, сильно сокращенную при Юстиниане, а меж тем господствующая теперь на полях сражений кавалерия стоила не в пример дороже былых легионов. Герман расквартировал тагмы, а затем и презентальные войска в наиболее богатых регионах и возложил на местные власти их содержание в мирное время. На соответствующие суммы для данных муниципий были сокращены суммы государственных налогов. Удобство состояло в том, что половина выплачиваемой войскам «анноны» была натуральной, что при местном содержании было гораздо удобнее.

Воины из тагмы оптиматов – приведенные Германом из Италии остготы – первыми начали приобретать земли. Но основная реформа произошла по окончании войны с Персией. Император, желая сократить налоговое бремя, предложил всем воинам обзавестись земельными участками. Эта обкатанная Германом в Италии система была удобнее и для местных властей, которым уже не нужно было заботится о поставках провианта и фуража, и для воинов, приобретавших стабильный источник дохода (с возможностью передать оный по наследству), и для подготовки армии – ведь подобная система позволяла создать наследственную военную касту и готовить конных лучников с детского возраста.

Обилие свободных земель после Чумы давало возможность без проблем выделить воинские участки. Участки выделялись как правило из земель городской хоры, и официально брались у городов в аренду; фактически же эта аренда скоро оказалась бессрочной. В зачет арендной платы города были избавлены от ранее возложенных на них поставок в пользу войск. Большое количество добычи и рабов, захваченное в последних персидских кампаниях, дало возможность за 10 лет постепенно перевести армию на новую систему содержания.

Кавалерийский участок был гораздо больше пехотного, и соответственно большие подъемные получал всадник – необходимо было обеспечить полное содержание конного воина, боевого и заводного коней и семьи. Новых бойцов снабжали конями из императорских табунов, постепенно вычитывая стоимость коня из полагающихся воину денежных выплат. Вооружение по определенному стандарту воин, имевший стандартный доход всадника, заказывал на себя теперь сам – это оказалось удобнее и для солдат, имеющих возможность с большим удобством подогнать доспехи, и для городов, где военные заказы привели к подъему оружейного и смежных ремесел, и для государства, сократившего расходы на содержание оружейных мастерских и арсеналов.

Сыновья воинов с семилетнего возраста поступали в особые команды и тренировались под руководством ветеранов-кампидукторов. В 15 лет они проходили генеральный экзамен, и, будучи признаны годными, поступали на службу. 4 года молодой воин служил в составе турмы юниоров в своей тагме, затем еще 4 — в составе регулярных подразделений своей тагмы, каковые на Востоке в мирное время располагались в стационарных военных лагерях в окрестностях Константинополя и Антиохии. Затем воин получал земельный участок и подъемные; при возможности «верстки в припуск к отцу» выплачивалось дополнительное жалование. Воин, перешедший в местные подразделения, участвовал в ежегодных двухмесячных сборах на местах, где проверка в степени военной квалификации была сопряжена с соревнованием.

Надо сказать что стратиоты, благодаря реформе фактически превратившиеся в городских посессоров (каковыми былые легионеры становились лишь по дембелю), и оставаясь в то же время на службе, стояли как бы вне полиса благодаря своему привилегированному юридическому статусу – они были подсудны лишь военным судам, а их собственность, обеспечивающая служебную годность, не могла отчуждаться даже за долги. Но в то же время их жизнь проходила в рамках города, они втягивались в местные отношения и частично проникались местными интересами. К тому же военный статус оказался зело привлекательным для обедневших куриалов, что еще более сближало дислоцированные в провинциях войска с городами.

georg
Сотрясатель Вселенной II ранга
Цитата

Всех с Рождеством, к..

Вышеупомянутый историк и поэт Агафий Миринейский в своем стихотворении «К декуриону Феодору» демонстрирует степень зависимости ранневизантийской культуры от своих античных корней, в первую очередь – родной мифологии.

Так, обобрав элегический цвет с обширного поля,

Сплел я венок для тебя из лучших словес Каллиопы.

Так посвящают Крониону — дуб, корабль — Посейдону

Перевязь от меча — Аресу, колчан — Аполлону,

Лиру — Гермесу, а сыну Семелы — лозу винограда.

Ибо я знаю, что ждет труды мои вечная слава,

Если над ними твое, Феодор, надпишется имя.

Прежде всего я собрал, состязаясь с книгами древних

Все, что родители новых стихов написали когда-то

В честь старинных богов. Блюсти такую пристойность

Повелевало мне подражанье словесникам древним.

Формулировка в последней строке очень четкая. Образованный человек эпохи был пропитан «древней словесностью» до такой степени, что мыслил мифологическими образами, и вполне правоверные христиане в литературных произведениях регулярно прибегают к мифологическим фигурам, вызывающим сразу же понятные для современников ассоциации. Павел Силенциарий по заказу Юстиниана воспевает только что построенную св. Софию: он начинает самую выигрышную часть своего изящного экфрасиса — описание ночной иллюминации купола — мифологическим образом Фаэтона (сын Гелиоса, пытавшийся править его солнечной колесницей):

Все здесь дышит красой, всему подивится немало

Око твое. Но поведать, каким светозарным сияньем

Храм по ночам освещен, и слово бессильно. Ты молвишь:

Некий ночной Фаэтон сей блеск излил на святыню!..

Или же эпиграмма, прославляющая другое великое создание Юстиниановой эпохи — кодификацию законодательства, проведенную под началом Трибониана:

Юстиниан властодержец сие сочиненье замыслил;

Трибониан потрудился над ним, угождая владыке,

Словно бы щит многоценный творя для мощи Геракла,

Хитрой чеканкой премудрых законов украшенный дивно.

Всюду — в Азийской, в Ливийской земле, в пространной Европе

Внемлют народы царю, что устав начертал для вселенной.

Позднеантичное сознание, отвергнув языческую религию, ни как не желало расстаться с родной мифологией, которая продолжала вдохновлять культурное творчество.

Придворные поэты Юстиниана, старательно выкорчевывавшего остатки языческих культов, изощряют свое дарование на стереотипных темах: «Приношение Афродите», «Приношение Дионису». И противоречие здесь было лишь кажущимся. Еще с III века, со времен Аврелиана и Диоклетиана культивировалась идея империи как авторитарной вселенской державы, вмещающей в себе единственно истинные религиозные, государственные и культурные ценности; так обстояло дело и для языческой, и для христианской части элиты. Например, Юлиан не менее решительно, чем христианские императоры, усматривал долг самодержца в том, чтобы являть собой защитника "истинной веры"; только "истинная вера" для него – язычество. Отнюдь не для заполнения досуга, но согласно ощущаемому им долгу императора он богословствовал, сочинял славословия богам, предписывал нормы поведения служителям культа – как предстоятель

«священной державы»; и абсолютно таковым же предстоятелем будет через два века чувствовать себя Юстиниан Великий.

Империя в данном контексте мыслилась во-первых как средоточие истинного богопочитания (не просто империя, но "благоверная" империя; не просто религия, но "истинная" религия).

Во-вторых – как хранительница благих и справедливых законов. В понимании поздних римлян двух систем права так же не может существовать, как не может существовать двух математик. Справедливость в мире одна, и выводимое из нее «естественное право» так же одно, римское же право основано на праве естественном и его принципы логически выверены. Следовательно, все законы и обычаи, не соответствующие принципам римского права, есть беззаконие.

В третьих – империя мыслилась как хранительница единственных подлинных культурных ценностей. Идеал красоты и гармонии, соответствующей «небесной гармонии сфер» культивировался много веков, воплощаясь в чудесных произведениях архитекторов и скульпторов, творениях поэтов, но главным образом в высокой культуре мысли и слова – логике, философии и риторике. Каноны этой культуры почитались так же единственно истинными, как и нормы римского права. Все что им не соответствовало, почиталось варварством и бескультурьем.

Таким образом, престиж античной культуры рассматривался как один из аспектов престижа ромейской государственности. Мало того, к VI веку это был уже также и один из аспектов престижа ромейской церкви как церкви имперской. Конечно, ориентация на античное наследие скрывала в себе возможность ностальгической тоски по язычеству, даже духовного возврата к язычеству, страшившего ревнителей христианской ортодоксии. Но в широкой перспективе минус перекрывался плюсом: ведь ориентация эта состояла в неразрывном союзе с центростремительными культурно-политическими тенденциями, с пафосом империи, порядка, законопослушности, бюрократической цивилизованности. Она была преградой против напора "невежественности" плебейской мысли, незнакомой со школьными правилами, с античной системой терминологии и безупречной логики. Обаяние античной культуры было преградой и против сиро-коптского национализма, который постоянно грозил перейти в конфессиональный раскол и в политический сепаратизм, а в конце концов действительно отторг восточные провинции как от константинопольской ортодоксии, так и (в РИ) от константинопольской государственности. У светских и духовных властей были весьма реальные причины быть очень осторожными в отношении к авторитету языческой культуры, и церковь это прекрасно понимала.

Строгий аскет и подвижник, константинопольский патриарх конца VI века Иоанн Постник, составляя поучение монахам, считает нужным изложить его ямбическим триметром.

...Не смей одними кушаньями брезговать,

Другие выбирать себе по прихоти;

А кто брезглив, таким и мы побрезгуем...

...Болтливости и сплетен как бича беги:

Они ввергают сердце в скверну смертную.

Не смей плеваться посредине трапезы,

А коль нужда припала так, что мочи нет,

Сдержись, скорее выйди и откашляйся.

О человече, есть и пить желаешь ты?

В том нет греха. Но бойся пресыщения!

Перед тобою блюдо, из него и ешь,

Не смей тянуться через стол, не жадничай!..

Надо сказать, что Церковь сумела зело эффективно воспользоваться инструментами, которые давала ей античная культура. Что не удивительно – большинство епископов избирались из среды куриалов, получивших полноценное классическое образование. Использованы были не только достижения архитектуры, изобразительных искусств, поэзии и музыки для создания завораживающей мистерии богослужения (причем культы христианских святых сознательно наделялись атрибутами культов прежних полисных богов-покровителей и вызывали у новообращенных привычные ассоциации), а каноны риторики – для доходчивой и убедительной проповеди. Для христианской пропаганды был использован и театр, где ставились написанные в стиле Еврипида пьесы на евангельские сюжеты, и поэтическое искусство, творившее произведения от богослужебный песнопений до понятных и доходчивых «духовных стихов» для народа, «кои удобно распевать за работой или в дороге». Причем в то время как импозантные аристократы, собранные при императорском дворе, изощрялись в оторванных от жизни произведениях на «классические» темы или фривольных эпиграммах откровенно эротического содержания, церковные авторы не только ничтоже сумняшеся воспринимали плебейские, полуфольклорные формы, но и смело затрагивали насущную социальную проблематику.

...Над убогим богач надругается,

Пожирает сирых и немощных;

Земледельца труд — прибыль господская,

Одним пот, а другим — роскошества,

И бедняк в трудах надрывается,

Чтобы все отнялось и развеялось!..

Роман Сладкопевец. Кондак «На усопших».

Не удивительно что уже к началу правления Юстиниана язычество держалось либо среди дремучего крестьянства «медвежьих углов» империи, либо среди самой рафинированной элиты (чье увлечение теургическими мистериями позднего неоплатонизма уже начинает чем-то напоминать увлечение всевозможными магнетизмами и спиритизмами элиты нашей родной империи). Но городские слои были безусловно завоеваны христианской проповедью.

Для завоевания элитных слоев позднеантичного общества церковь пользовалась той самой «культурой мысли и слова». Рождавшаяся в конфессиональных распрях потребность утверждать свою веру и разоблачать чужую веру жестким ведением аргументации толкала к суховатой, рассудочной, дотошной работе с терминами, определениями и силлогизмами. Так была подготовлена духовная и психологическая атмосфера «схоластики», творческий период которой подготовил в РИ развитый логический аппарат позднейшей науки. Парадоксально, но вера нуждалась в логике именно постольку, поскольку была авторитарной: на "принудительность" логики были возложены примерно те же (обманчивые) надежды, что и на религиозное законодательство и репрессивные меры. И шире – не только перед лицом противника и в споре с ним, но и в кругу ортодоксального единомыслия дух догматизма, страшащийся даже невольных отступлений, занимал умы церковных идеологов поисками непогрешимо логических выводов из заданных внелогических посылок; эта – "акривия", или "акривология", была высшей добродетелью теологизирующего рассудка в течение всего средневековья, от языческой протосхоластики Прокла до католической схоластики Фомы Аквинского.

В рассматриваемый период среди образованных слоев империи еще были последователи язычества — так в 580ых годах в Антиохии разразился скандал по поводу совершения группой местных аристократов запрещенных жертвоприношений и теургических ритуалов, причем в данных ритуалах принимал участие сам императорский наместник Сирии, а патриарх Антиохийский знал об этом и благодушно молчал. Другие представители элиты искренне увлеклись христианством, шли в клир и епископат, занимались разработкой богословской проблематики. Но основная часть образованной элиты приняла христианство как государственный культ Римской империи, оправлять который обязан каждый ее гражданин и патриот. При этом данный контингент, признавая официально утвержденные государством догматы, не пытался глубоко усвоить вероучение христианства, трактовал христианского бога в философском духе и посмеивался над догматическими распрями. В данной среде, в качестве реакции на раздиравшие общество богословские споры, произошло стихийное возрождение философского скептицизма, и принадлежащие к этому слою оба великих историка эпохи – Прокопий Кесарийский и Агафий Миринейский – в своих сочинениях не раз говорят о «принципиальной непостижимости божества».


Для поддержания культурного уровня необходима была соответствующая система образования – среднего и высшего. Система среднего образования была в полной мере унаследована от былой Римской империи. Школы имелись во всех городах, и набор преподаваемых предметов был как правило стандартным – знаменитые тривиум и квадривиум. Но в данный период уже очевидны различия типа школы в разных регионах империи. Можно четко выделить три типа – греческий, латинский и сирийский.

Особенностью греческого национального духа являлось стремление к знанию, которое ценилось вне зависимости от его практического применения. Причем к знанию всеобъемлющему и цельному, которое в высшем своем синтезе – философии – должно было раскрыть для эллина сущность вещей божественных и человеческих. Этот интерес не был только теоретическим – эллин верил в воспитывающую силу знания, которое должно сообщать духу человека высшую красоту и нравственность. Соответственно в греческой школе тривиум и квадривиум ценились не сами по себе, а с точки зрения того высшего синтеза, который давала им философия; они рассматривались как подготовительные ступени к философии. Поэтому в крупных городах «семь свободных искусств» старались дополнить хотя бы эклектическим курсом философии, и именно греческая школа давала подавляющее большинство поступающих в высшие учебные заведения – академии Афин, Александрии, Константинополя и Бейрута, о которых будет сказано ниже.

Латинская школа рассматриваемой эпохи сильно отличалась от греческой. Римляне давно подчинились греческой культуре, но в их национальном характере преобладали практические интересы и дарования. Поэтому римляне, приняв греческую систему образования, устранили из нее самую душу – философию, ибо теоретические вопросы их занимали мало. Как правило, римлянин если и увлекался философией, то его увлекал сам процесс спекулятивного мышления, а так же желание испытать на философских материях свой литературный стиль. Римлянина вполне удовлетворяла риторика, которая давала ему и вид образованного человека, и практическую пользу для подготовки к общественной и адвокатской деятельности. Соответственно и образованным человеком на латинском западе считался не тот, кто постиг «науку о подлинно сущем», а тот кто «красиво, убедительно и с пониманием дела может говорить и писать по какому угодно вопросу, соответственно обстоятельствам и к удовольствию слушателей». Философия практически не преподавалась в западных школах, и единственный известный латинский философ рассматриваемой эпохи – Боэций – получил образование в Александрии. В латинской школе семь свободных искусств рассматривались не как «служанки философии», а как «служанки филологии», которые должны вооружить человека разнообразной «эрудицией» для упражнения в высшей науке – «экловенции». В V-VI веках на западе можно было видеть таких епископов как Эннодий или Сидоний Апполинарий, которые блистали риторским образованием и пользовались языческой мифологией для разработки богословских тем. Но теоретических мыслителей, ищущих «сущность вещей божественных и человеческих» и в этом поиске вносящих вклад в развитие математики и естественных наук, мы, в отличии от греческого востока того же периода, не увидим на латинском западе.

Третий тип школы – сирийский – и вовсе не принадлежал к античной системе образования. Он был создан на волне националистической культурной реакции сирийцев против засилья эллинизма, и в противовес «классической» греческой и латинской школе носил подчеркнуто христианский характер.

. Для сирийца на первом месте стояли интересы нравственного и практического характера, и эту область интересов он не решался подчинять руководству ума, а искал опоры в авторитете Священного писания. Это различие семитов и греков четко подметил апостол Павел – «иудеи знамения просят, эллины премудрости ищут». В этой связи складывалось и различие в отношении к миру и мирской культуре. Сириец проводил четкую грань между религией и культурой. Богатая умственная культура греков была для него чужда по своему характеру и содержанию. Правда догматические споры заставляли сирийцев браться за чуждое им оружие, и в таком случае они искали в философии не идей, а диалектических методов для оспаривания и убеждения противника. Поэтому своим авторитетом они избрали Аристотеля, соответствовавшего их характеру своим трезвым реализмом (что передалось впоследствии и их ученикам — арабам). Но даже подобные примеры были среди сирийцев редким исключением. Их огромное большинство, в особенности монашество, смотрело на занятие эллинскими науками как на языческое суеверие.

Благодаря этому сирийская школа получила узко-специальный богословский характер, где умозрительное богословие почти отсутствует, а все внимание направляется на тщательное изучение Библии по историко-грамматическому методу под руководством определенных авторитетов.

При этом именно сирийцы сделали доступными сначала персам, а затем арабам сочинения Аристотеля, Галена, Гиппократа. В течение нескольких столетий сирийцы были учителями арабов. От них вчерашние кочевники восприняли аристотелевскую философию, медицину, алхимию, географию – не на греческом, а на родственном сирийском языке, переводить с которого на арабский было легко. Но это – заслуги тех сирийцев, которые не принадлежали к клерикально-националистическому направлению и оставались под обаянием греческой культуры. Показательна судьба знаменитого врача Сергия Решайнского, переведшего с греческого на сирийский полный корпус сочинений Аристотеля и Галена. Высшее образование Сергий получил в Александрии, где его учителем был великий Иоанн Филопон. Сергий был красноречив, владел греческим языком, писал работы по философии, медицине и астрономии. Вернувшись на родину, Сергий стал старшим врачом города Решайны. Сирийские источники (написанные монахами) выражаются о Сергии резко негативно, обвиняют его "в любви к деньгам" и ставят в упрек "дурные обычаи". Одна из очередных клерикальных интриг заставила его покинуть родной город и выехать в Антиохию. Оттуда Сергий вскоре перебрался в Рим, где устроился личным врачом папы.


Рассмотрев среднюю школу, перейдем теперь к высшей.

На территории империи на начало правления Юстиниана Великого существовало 4 учебных заведения, заслуживших название «академия». Они располагались в Афинах, Александрии, Константинополе и Бейруте.

Из них высшая школа в Бейруте волею исторических судеб приобрела наиболее узкую специализацию. Преподавание философии там практически сошло на нет, а главным предметом стало правоведение. Бейрутская школа быстро эволюционировала в узкоспециализированный юридический колледж. Зато в таковом качестве Бейрут не имел себе равных во всей империи. Бейрутские правоведы вели обширную комментаторскую и компилятивную работу, их мнения нередко запрашивали высшие суды по спорным и запутанным вопросам. Бейрут поставлял всей Византии квалифицированных адвокатов и судебных чиновников.

Академия Константинополя, основанная императором Феодосием II, мыслилась основателем как высшее учебное заведение широкого профиля с углубленным изучением риторики, права и философии. Но очень быстро столичная академия подстроилась под существующий спрос. Ее студенты как правило готовились в государственные чиновники, и соответственно предметами первостепенной важности стали риторика и право. Философская кафедра Константинополя так и не произвела ничего выдающегося. В описываемый период она превратилась фактически в филиал философского факультета Александрии, повторяя все его выкладки.

Только две высшие школы занимались углубленным изучением философии, а значит – и глубоко интегрированными в философию той эпохи математикой, астрономией и естественными науками. Это были древнейшие центры античной мысли, Афины и Александрия. Преподаваемая в них философия была естественно неоплатонической.

georg
Сотрясатель Вселенной II ранга
Цитата

Для эпохи крайне хар..

Для эпохи крайне характерны два момента коренной установки неоплатонизма: онтология должна быть иерархической, а ее разработка – систематической. Некогда Платон непринужденно рассыпал намеки и прозрения по своим диалогам, вводя их в контексте спора, оставляя результат открытым, чего-то не выговаривая до конца, что-то приберегая, может быть, для "эзотерических" лекций в кругу Академии, где-то позволяя себе вообще заменить ответ вопросом. Теперь, когда античная философия подошла к своему пределу и к своей исторической трансформации, настало время все выговорить, все довести до авторитарной школьной ясности, все привести в систему, так же отличающуюся от умственных построений классической эпохи, как «жесткая симметрия фронтальных фигур с мозаик Равенны отличается от вольной композиции какой-нибудь краснофигурной вазы». При желании можно назвать это "окостенением" греческой мысли или употребить иную метафору; в самом деле, атмосфера открытого спора, характерная для диалогов Платона, и привлекательнее, и плодотворнее, нежели та схоластическая систематичность, к которой двигался неоплатонизм от Плотина до Прокла.

Для мыслителей, осуществивших переход от среднего платонизма к неоплатонизму, еще существовало диспутальное отношение к важнейшим проблемам. Но Ямвлих приходит к фантастическому догмату, согласно которому все восточные и греческие мудрецы, маги, прорицатели и прорицательницы, поэты и философы, составляющие в совокупности чтимый пантеон неоплатонизма, во все времена возвещала одну и ту же неизменную и непогрешимую доктрину, которую надо только правильно истолковать, чтобы убедиться в ее единстве. Вслед за Ямвлихом этот догмат с большей или меньшей категоричностью принимают все языческие неоплатоники IV-VI вв.. Трудно представить себе более гротескное допущение. Когда христиане ожидали абсолютной непротиворечивости от библейских текстов, это было наивно, но не было и вполовину так нелепо, поскольку в кругу ближневосточной религиозной традиции все же есть какой-то реальный минимум "единомыслия", которого нет и не может быть в кругу античной философской традиции, история которой – тысячелетие споров.

Есть другой симптом, по которому ощущается изменение духовной атмосферы. Плотин был, конечно, глубоко религиозным язычником и одним из самых ярких мистических писателей всех времен; но нет ни малейшей двусмысленности насчет того, что ни жрецом, ни магом – говоря современным языком, оккультистом – он не был. Уже Порфирий больше думал и писал о материях так называемой "практической философии", обнимавшей различные виды гадания и магии в неразделимом единстве с языческим культом; однако его высказывания на данную тему не лишены отстраненности. Он полагал, что философ наилучшим образом достигает единения с божественным началом на пути интеллектуального созерцания, и только для толпы, неспособной к философствованию, необходим путь магического ритуала. Иное дело Ямвлих. Его уже не удовлетворяет осторожность Порфирия; там, где Порфирий обставляет апологию культовой практики интеллектуалистическими доводами, Ямвлих повышает голос для экстатических похвал "силе, и дивному посвящению, и сверхприродной, всепревышающей надежде", как плодам сакрально-магических действий. Пресловутая "теургия" (θεουργία – греч. "богодействие"), система упражнений и ритуалов, позволяющая "посвященному" стать, как боги, для него не ниже умозрения, как это было для Порфирия, а выше; "вне теургии нет дороги к божественной жизни" (De mysteriis, Χ, 2-5). Теургия не подвластна суду разума, хотя бы идеалистического и мистического разума ранних неоплатоников; Ямвлих вменяет Порфирию в вину, что последний трактовал теургические проблемы "философски", между тем как их можно и должно трактовать только "теургически" (Ibid., l, 2 ad fin.).

Теории соответствовала практика. Биографическое предание о Ямвлихе доносит до нас образ тайноведца и чудотворца, который с загадочной улыбкой вызвал на глазах у потрясенных учеников чету демонов, обитавших в двух соседних источниках, а во время своих регулярных медитаций витал над землей в сиянии лучей.

Для понимания последних судеб языческой эллинской философии необходимо помнить, что "теургическая" установка Ямвлиха победила. Каждый неоплатоник стремился стать не только мыслителем, но и теургом; а для необразованной и даже образованной толпы, стоящей вне профессионально-философского круга, он был интересен почти исключительно в качестве теурга. Репутация мага дарила ему сенсационный успех, но и навлекала на него немалые опасности. С христианской точки зрения на него приходилось смотреть как на сознательного пособника бесов, изменнически принявшего их сторону против Бога и людей. Этому способствовал фактор, так сказать, семантический: христиане называли бесов "демонами" (δαίμονες), но языческие теурги обозначали этим же самым словом духовные существа низшего ранга, с которыми они хотели общаться; поэтому речи последних звучали для христианского уха так, словно адепты теургии сами сознаются в пакте с дьяволом. Конфликт двух религиозно-терминологических систем не был совсем уж пустым недоразумением, поскольку и язычники в принципе не отрицали, что демоны бывают злыми, но в отличие от христиан они видели во зле не противоположность добра, а его, так сказать, низшую ступень. Тем легче было понять магические обращения к "демонам" в самом одиозном смысле.

Но существовала и другая сторона дела, для будней IV-V веков порой более реальная, чем конфликт христианства и язычества. Мистический заговор против власти Христа, конечно, не был симпатичен христианским императорам; но заговор или хотя бы тень заговора против их собственной власти вызывал у них чувства, куда более острые. Между тем всякий языческий теург непременно был гадателем и прорицателем будущего, а к прорицателю в те времена чересчур часто адресовались с вопросом, не произойдет ли в ближайшее время дворцового переворота, не наступит ли конец правлению того или иного императора, не удастся ли самому вопрошающему стать удачливым узурпатором и т.д. Власть все время ощущала себя первым объектом всех оккультных поползновений. Стоит прочитать то, что рассказывается в 28-й и 29-й книгах исторического труда Аммиана Марцеллина о нервозности Валентиниана I по отношению к ведовству и магии. Теургу, если он не соблюдал особой осторожности (как это делали Эдесий, ученик Ямвлиха, и Хрисанфий, ученик Эдесия), ничего не стоило оказаться в самом средоточии придворных интриг, а это было смертельно опасным. Сопатр, еще один ученик Ямвлиха, играл немаловажную роль при дворе Константина Великого, но в конце концов был казнен по обвинению в преступных магических действиях. Та же участь постигла знаменитого Максима, ученика Эдесия, который имел прочную репутацию волшебника и добился неограниченного влияния на императора Юлиана, собрав огромные богатства, но после смерти Юлиана был подвергнут пытке с требованием выдать эти богатства, затем освобожден и возвращен ко двору, однако обезглавлен при Валенте по обвинению в тех же «преступных магических действиях».

Философов с их эзотерической таинственностью легко было заподозрить в заговорщичестве, а подчас и в чародействе, и толпа была подчас не менее подозрительной, чем власть имущие. В Александрии, кипевшей этническими и конфессиональными конфликтами, ненавидевшей центральную власть, для Ипатии, замечательной женщины, которая серьезно занималась неоплатонической философией, оказалась гибельной дружба с префектом-августалом Орестом: египетская чернь вообразила, что Ипатия и Орест соединились на погибель христианскому народу, и в 415 г. Ипатия была зверски растерзана. Одного нельзя сказать ни о смерти Сопатра, ни о смерти Максима, ни даже о много более трагической и несправедливой смерти Ипатии: нельзя сказать, что суеверные современники по невежеству приняли ученых за магов. Ученые сами выдавали себя за магов, и притом с глубоким внутренним убеждением. Конечно, они были жертвами суеверия, однако того суеверия, которое сами обосновывали и распространяли. Чем они точно не были, так это мучениками науки. В лучшем случае они были мучениками языческой религии. Им, духовным детям Ямвлиха, пришлось расплачиваться за оккультистские увлечения своего учителя.

Разумеется и обе неоплатонические академии, в программу которых входило преподавание теургии (с христианкой точки зрения – науки об общении с бесами), вызывали постоянные нападки со стороны церкви. Афинская академия находилась в относительной безопасности – Балканская Греция долго оставалась заповедником язычества, да и после христианизации ее население отнюдь не отличалось фанатизмом. В ином положении находилась академия Александрии, где местная чрезвычайно возбудимая и фанатичная чернь нередко угрожала пособникам бесов расправой. После убийства Ипатии параболаны были разогнаны, но и языческая оппозиция сникла, и в городе наступил длительный период относительного спокойствия. Вскоре все внимание христиан переключилось на догматические расколы – сначала несторианский, а затем монофизитский. Не пожелавшая принять Халкидонский собор Александрия восстала, чернь растерзала православного патриарха Протерия, возведя монофизита Тимофея Элура. Сопротивление было жестоко подавлено императором Маркианом. В правление Льва в Египте фактически был установлен оккупационный режим, а в Верхнем Египте шла возглавляемая монахами партизанская война. Понятно что было не до язычников.

Ситуация кардинально поменялась, когда император Зенон пошел на примирение с мнонфизитами, издав примиряющий «Энотикон», и на александрийскую кафедру взошел выдающийся монофизитский патриарх Петр Монг. Монг на основе Энотикона пытался объединить под своим духовным водительством всех христиан Египта – как монофизитов, так и придерживавшихся халкидонской ортодоксии (центром последних был знаменитый монастырь в Канопусе). Общим врагом естественно были назначены язычники, которые вскоре сами дали патриарху прекрасный повод для нападения.

Схолархом Александрийской академии (занимавшей лекционные залы александрийского Гимнасия) был в то время знаменитый Гораполлон, над «Иероглификой» которого мучилось несколько поколений ученых Нового времени – от Ренессанса до находки Розеттского камня. Происходя из старинного египетского жреческого рода, Гораполлон был жарким приверженцем язычества и неоплатонической теургии, практиковавшейся в академии. Христиане к этому времени составляли не менее половины учащихся, многие открыто высказывали свое отношение к теургии и обстановка в Академии становилась напряженной.

Конфликт вспыхнул в 485 году. Один из студентов случайно обнаружил некое мошенничество языческих жрецов (возможно речь шла об одном из тех хитроумных механизмов, которые когда-то Герон Александрийский конструировал для храмовых чудес), и придал сие огласке. Студенты-язычники попытались расправится с предателем, но на помощь ему пришли христиане, результатом чего стала массовая студенческая драка. Дело получило широкую огласку – и патриарх Петр Монг немедленно воспользовался этим. Наэлектризованная фанатичная толпа александрийцев разгромила последний языческий культовый центр в Нижнем Египте – храм Изиды в Менутисе (один из «городов-спутников» Александрии), где жрецом числился Гораполлон. Самому Гораполлону пришлось бежать (через два года, после того как его бросила жена, Гораполлон в тяжкой депрессии принял христианство и умер монахом).

Петр Монг достиг своей цели – и уничтожил последний языческий центр, и консолидировал христиан. Но он вовсе не желал уничтожения Академии, которая была гордостью Египта. Патриарх желал сделать ее приемлемой для христиан. Ученому совету был предъявлен ультиматум – исключить из академического курса теургию, магию и гадания. Только на таких условиях академия могла существовать дальше.

Преподавательский состав академии оказался расколот. Часть профессоров, которых возглавлял известный философ Аммоний Гермий, предлагала принять условия патриарха ради того, чтобы сохранить древнюю академию. Другая категорически отказывалась, заявляя, что устранение теургии будет отречением от Явмлиха, и соответственно – от ортодоксального неоплатонизма.

В итоге непримиримые, возглавляемые Исидором (воспетым позднее Дамаскием, последним схолархом Афинской академии в сочинении «жизнь Исидора») покинули Александрию и перебрались в Афины. Аммоний Гермий, ставший новым схолархом, приступил к реформированию Академии. Он исключил из курса не только теургию, но и все философские нововведения Явмлиха, вернувшись к неоплатонизму Порфирия. Но в то же время был сохранен ряд изысканий Прокла, особенно логических и математических, и добавлены собственные философские изыски Аммония, сделавшие александрийскую философию «умеренно-номиналистической». В результате появилась система, которую Лосев окрестил «особой формой аристотелизированного платонизма», и которая во второй половине VI века завоевала умы византийской интеллигенции.



Петр Монг считал, что оказал академии услугу, избавив ее от «бесовских ритуалов». И он был прав, хотя в несколько иной плоскости. Ибо во-первых в Александрийской академии в результате реформы Аммония воцарилась уникальная атмосфера «чистой научности», чуждая религиозному догматизму – как языческому неоплатоническому, так и христианскому. Христиане теперь заполнили академию и вскоре начали выходить в ее преподавательский состав. В течении целого столетия язычники и христиане преподавали на соседних, а то и одних и тех же кафедрах, вместе занимались учеными трудами. Профессора христиане и язычники могли часами спорить по философским разногласиям – христиане отстаивали трансцендентность божества и творение оным божеством мира из ничего, язычники – концепцию пантеизма и вечности материи. Но ни разу эти споры не были перенесены из плоскости философского дискурса в религиозную плоскость – религиозные вопросы были последовательно вынесены за рамки рассматриваемых Академией предметов.

Во-вторых, лишившись возможности постигать божество оккультными путями с помощью теургии, александрийские философы целиком отдались истинно платоновскому его постижению через выявление законов мироздания. В начале VI века в Александрии наблюдается всплеск интереса к математике, физике и астрономии. Сам Аммоний Гермий (оставаясь язычником и имея в виду богословие неоплатоническое) писал следующее.

«В силу того, что мы не можем сразу от природных вещей подняться к божественным и от того, что всегда и во всем соединено с материей, – к тому, что всегда и во всем отделено от нее, мы руководствуемся в своем восхождении математикой, которая в чем-то соединена с материей и в чем-то отделена от нее. Уча математические предметы и привыкая мыслить о невещественном, нам необходимо восходить к божественным предметам. Вот как говорит об этом божественный Плотин: «Юношам должны преподаваться математические науки, чтобы они привыкали к невещественной природе». Ведь если мы напрямую захотим взойти от естествознания сразу же к богословию, мы ослепнем, как это бывает с теми, которые из темного помещения сразу входят в сильно освещенное. Однако прежде надо побыть в помещении, которое имеет умеренное освещение, а потом уже входить в то, которое сильно освещено. Точно так же после естествознания надо поупражняться в математике, а затем восходить к богословию. В самом деле, математические уроки – это своего рода лестница и мост: они причастны к естественным вещам в силу того, что соединены с материей, и причастны к божественным вещам в силу того, что отделены от материи».

georg
Сотрясатель Вселенной II ранга
Цитата

Надо сказать, что на..

Надо сказать, что наработки неоплатоников сыграли огромную роль в становлении европейской науки. Византия, выбравшись из «темных веков», в эпоху Македонского Возрождения, начала возрождение неоплатонической традиции, в эпоху Пселла снова завоевавшей умы и сердца греческой интеллигенции. Но развитие неоплатонических идей прерывалось внешними катастрофами – сельджукским нашествием и коллапсом Византии во второй половине XI века, и взятием Константинополя крестоносцами в 1204 году. Поздневизантийские мыслители успели восстановить, систематизировать и переосмыслить неоплатоническую традицию, и в XV веке передать ее латинскому западу, где неоплатонические идеи «разбудили» Николая Кузанского и его последователей. Два аспекта неоплатонизма оказались особенно важны для зарождения европейской науки.

1) По мнению неоплатоников, математические свойства составляют истинные и неизменные характеристики реальных вещей. Если взглянуть на небесные сферы в неоплатонической перспективе, становится очевидным, что расчеты, уточняющие положение и движение небесных тел, не являются просто полезными средствами, но обнаруживают упорядоченные структуры и неизменные симметрии, данные Богом сотворенному миру. ". Бог Платона и неоплатоников — геометр, поэтому Вселенная проста в структурном отношении и геометрически упорядочена. И задача исследователя — выявить порядок, эти простые и рациональные структуры, неизменную симметрию.

Именно этот принцип, усвоенный мыслителями Возрождения, послужил стимулом научной революции. По этому поводу ученик Коперника Ретик писал следующее.

«Математики, как и врачи, должны согласиться с тем, чему учит в своих сочинениях Гален: природа не делает ничего бессмысленного, и наш Создатель столь мудр, что любое из Его творений имеет не одну цель, а две, три, а часто и больше.»

Ретик видит правильность теории своего учителя Коперника в простоте и рациональности, свойственных творению Бога.

«Теперь, когда мы видим, что в опоре на движение Земли находит объяснение бесконечное число феноменов, почему мы должны отказывать Богу, Творцу природы, в способности, которую мы замечаем у простых часовщиков? Те всегда стараются устранить в механизмах ненужные шестеренки или те, функция которых может быть с большим успехом выполнена другой шестеренкой после корректировки ее положения. Что же могло помешать моему учителю, математику создать подходящую теорию движения земного шара?»

В обществе, в котором вместо РИ средневекового аристотелизма господствовал бы александрийский платонизм, никому бы не пришло в голову «плодить сущности без необходимости». В реале, когда накопившиеся астрономические наблюдения поставили под сомнение модель Птолемея, арабские, а затем и европейские астрономы для объяснения сиих нестыковок стали громоздить друг на друга эпициклы и эксцентриситеты, чем уже к XIII веку довели астрономическую науку до абсурда. Так что знаменитый король Кастилии Альфонсо Мудрый, глубоко изучивший современную ему астрономию, однажды сострил: «если бы Господь посоветовался со мной, создавая вселенную, я бы дал дельные советы». Для неоплатоника методы Альмагеста были неприемлемы в принципе, и богохульны по сути. Ибо Бог платоников – совершеннейший математик, и не творит ничего лишнего.

«Математический порядок природы непросто понять, но сам по себе он прост; и нельзя произвольно увеличивать число кругов в теории, объясняющей движение планет. Математическая простота — в гармонии и симметрии частей.»

2) Другим аспектом неоплатонического наследия, стимулировавшим развитие науки Ренессанса, стала доктрина «всемирной симпатии», воспринятая мыслителями Ренессанса через так называемый «Герметический корпус». У истоков данной концепции стоял знаменитый Посидоний из Апамеи (он же Посидоний Родосский), современник Суллы и Мария, универсальный мыслитель, указавший пути культурной эволюции на исходе эллинистической эпохи, ознаменовавший собою, по формулировке А.Ф.Лосева, "переход от раннего стоицизма через стоический платонизм к неоплатонизму". Влияние Посидония на философию IV-VII вв. было очень широким; к сожалению, определить границы этого влияния удается далеко не всегда, ибо сочинения самого Посидония утрачены. Опираясь на переосмысленное стоиками учение Гераклита о мировом огне и на идеи платоновского диалога "Тимей", Посидоний в последний раз за всю историю античной мысли предпринял попытку построить всесторонне разработанный натурфилософский образ мира. Он в изобилии привлекал данные естественных наук (особенно географии и астрономии, которыми сам серьезно занимался), но перерабатывал этот материал в угоду умозрительным представлениям мистического свойства. В центре стояла доктрина о таинственной акаузальной связи всех вещей – о "всемирной симпатии", одушевляющей природу. Вселенная Посидония – живой организм, аналогичный человеческому организму, проникнутый трепетными истечениями тончайшего огня, и каждая часть этого организма наделена отзывчивой чуткостью к судьбам других частей. Параллелизм между макрокосмом и микрокосмом, концепция вселенной как живого существа есть суть герметического мышления. Безусловным считается влияние небесных явлений на земные, на события человеческой жизни. Но поскольку Вселенная — живое существо, в котором все части взаимосвязаны и ощущают друг друга, каждое действие и вмешательство человека дает свой эффект и имеет свои последствия. Таким образом, если астрология — наука, предвидящая ход событий, то магия изучает вмешательства в ход вещей, человеческую жизнь и различные события с целью господствовать, управлять и трансформировать действительность по своему усмотрению. Магия — это знание способов действий человека, имеющих целью направить события в нужное русло. Поэтому она выглядит как наука, слитая воедино с астрологическим знанием: астрология указывает на ход событий (желательных или нежелательных), а магия предлагает инструменты вмешательства в ход событий. Магия вмешивается, с целью изменений, в события, "написанные на небе", которые прочла астрология. Эта герметическая «белая магия» в отличии от магии черной не общается с духами и демонами, а выясняет внутренние взаимосвязи природных сил и пытается использовать их в своих целях. Кредо такого мага выразил граф Калиостро в нашем знаменитом фильме «Формула любви» — «я не занимаюсь чудесами, сударь, я действую только в границах физических сил природы».

Современная наука — ее образ, представленный Галилеем и укрепленный Ньютоном, — результат научной революции, в ходе которой, по мере того как набирает силу новая форма знания — современная наука, старая форма знания — магия — постепенно отделяется и порицается как псевдонаука и ложное знание. Неоплатоновская философия, герметизм, астрология и алхимия, с одной стороны, и эмпирические теории и новые идеи знаний, которые прокладывают себе дорогу в этой культурной среде — с другой, имели, однако, такую тесную связь, узлы которой развязывались медленно и с трудом. Идеи неоплатонизма лежат в основе революции в области астрономии, а магико-герметическая мысль оказала существенное влияние на выдающихся представителей научной революции. Коперник был не только астрономом, но и занимался медициной, используя выводимую из доктрины «всемирной симпатии» теорию влияния звезд на организм человека. И невозможно отделить Коперника – герметического медика и астролога от Коперника-астронома, действовавшего как истинный ученый. Отстаивая центральное положение Солнца во Вселенной, Коперник прибегает к авторитету Гермеса Трисмегиста, который называет Солнце "видимым Богом". В свою очередь Кеплер прекрасно знал Corpus Hermeticum; значительная часть труда ученого компилировала теорию эфемеридов. Перед второй женитьбой он не только прислушался к советам друзей, но и предварительно сверился со звездами. Его идея гармонии сфер пронизана неопифагорейским мистицизмом. В работе "Космографическая тайна" по поводу своего исследования "Числа, протяжения и периоды сфер" он пишет: "Удивительная гармония Солнца, неподвижных звезд и пространства, которые соответствуют Троице: Бога Отца, Бога Сына и Святого Духа — воодушевила меня на эту попытку". Уильям Гарвей — ученый, открывший кровообращение, — во "Вступлении" к своему большому труду "О движении сердца" с жаром опровергает идею существования духов, которые руководят деятельностью организма ("Обычно случается, что, когда глупые и невежественные люди не знают, как объяснить тот или иной факт, они тут же обращаются к духам, считая их причиной и творцами всего и выводя на сцену в заключение всех странных историй, как Deus ex machina у рифмоплетов"). Но в то же время, в подражание солярной концепции неоплатоновской и герметической традиции, пишет, что "сердце может... быть названо основой жизни и Солнцем микрокосма, подобно тому, как Солнце может быть названо сердцем мира". Герметизм и алхимия получили отражение и в размышлениях Ньютона.

Итак, присутствие неоплатоновской и неопифагорейской традиций, герметического мышления и магической традиции в процессе научной революции является неопровержимым фактом. Многие из этих идей сыграли огромную роль в зарождении науки (вспомним о Боге-архитекторе в неоплатонизме; о роли природы в учении пифагорейцев; о неоплатоновском и герметическом культе Солнца; о кеплеровской идее гармонии сфер; о теории заразных болезней Фракасторо; о концепции человеческого тела как химической системы или о специфических особенностях болезней и соответствующих средствах лечения, отстаиваемых во врачебной химии Парацельса. Современная историография рассматривает эти идеи как неотъемлемую принадлежность периода научной революции, когда любая отрасль знания или совокупность теорий (в современном смысле слова) имела своего двойника в среде «герметических» искусств. Конечно, одним из наиболее важных итогов научной революции является постепенное (но в некотором смысле — неполное и неокончательное) вытеснение идей магии, герметизма и астрологии из научного обихода. Вопрос в другом: сформировалась ли бы современная наука, не пройдя этапа "уничтожения" результатов развития этих идей в античном средневековом обществе? Революция в области астрономии получила свое философское обоснование в платонизме и неоплатонизме. А разве не была полезной и плодотворной для науки программа Парацельса, который рассматривал человеческое тело согласно неоплатоническому принципу «всемирной симпатии» как химическую систему? Парацельс ощущал себя герметическим магом и алхимиком, и именно в рамках герметической магии пришел к тому выводу, что тело человека является химической системой из трех элементов – серы, ртути и соли. Ртуть — элемент, общий для всех металлов, сера — основной элемент всех горючих веществ, а соль является залогом устойчивости и сопротивляемости огню. Болезни возникают из-за нарушения баланса между этими химическими элементами, а не "жидкостями", о которых твердили последователи Галена. С деятельностью Парацельса зародилась и получила развитие ятрохимия (iatros — врач), которой удалось достичь больших успехов. Но его объяснения, если взглянуть на них с точки зрения современной науки, выглядят просто фантастическими. Так, например, основываясь на том, что железо ассоциируется с красной планетой Марс и с Марсом — богом войны, который весь в крови и железе, Парацельс с успехом применял (а сегодня мы имеем уже научное обоснование этого) соли железа для лечения больных анемией. В медицинской науке Парацельса смешиваются элементы теологии, философии, астрологии и алхимии, но главным для будущего развития является то, что от взаимодействия идей Парацельса рождается программа исследований, основанных на новой идее: человеческое тело — это химическая система.

Парацельс практиковал применение специфических лекарств против специфических болезней. И в этом случае, хотя сама идея специфичности болезней и лечебных средств впоследствии одержит победу, объяснение Парацельса основано на неоплатонической доктрине и далеко от современного научного. Болезнь специфична, потому что каждое существо, все существующее в природе, — автономно; ибо Бог, создавая все из ничего, в виде семян, "с самого начала задал им определенные функции и дал свое предназначение". Любая вещь развивается "в то, что она уже есть сама по себе". Сила, заключенная в разных семенах и стимулирующая их рост, названа Парацельсом "Архео". Архео – разновидность платоновский идеи и аристотелевской формы, организующее жизненное начало материи, и Парацельс сравнивает его с действием полироли: "Мы были сформированы Богом в трех субстанциях, а затем отполированы жизнью". Как хорошо видно, идея специфичности болезней и соответствующих средств лечения соседствует с объяснением, с точки зрения современной науки, весьма далеким от научного. Как часто случается в истории науки, метафизическая идея оказалась нерадивой матерью (гипотеза вне контроля) хороших детей (контролируемых теорий). Таким образом, Парацельс остается «белым магом», но его магия содержит "положительные" познавательные перспективы: его ятрохимия стремится проникнуть в тайны природы, задавая программу исследований.

georg
Сотрясатель Вселенной II ранга
Цитата

От лирического отсту..

От лирического отступления вернемся в Александрию начала VI века.

Оба вышеперечисленных инструментария – математический и герметический – оказались на вооружении александрийских платоников. Математика была возведена Проклом и Аммонием в разряд «священной науки», и принцип, озвученный еще Платоном – «не геометр да не войдет» — оставался абсолютным критерием проверки. Герметический корпус был сформирован еще в V веке, и обретал наиболее благодарную почву в Египте – ведь согласно традиции Гермес Трисмегист и есть древнеегипетский бог Тот. Здесь следует упомянуть о том, что александрийские греки в массе своей были убежденными патриотами Египта. В соседней Сирии, где в приморских районах греческие полисы угнетали сирийских крестьян, существовал явный национальный антагонизм между греками и сирийцами. В Египте же сама страна была коптской – греческих полисов в Египте практически не было, и местное самоуправление находилось в руках квазимуниципальных организаций сельских общин – пагов. Александрия же, будучи огромным мегаполисом в крестьянской стране, служила местом грандиозного синтеза, где копты с охотой приобретали греческое образование, а греки чтили историю и традицию Египта. Образованные греки охотно приписывали древним египтянам изобретение всех точных и естественных наук, и александрийские интеллектуалы-язычники, принимая христианство, предпочитали стать монофизитами – чисто из египетского патриотизма. Не из сирийской школы, а именно из Александрии выходили выдающиеся богословы монофизитства, такие как Севир Антиохийский. В свою очередь египтяне, направляя свое националистическое чувство против внешнего угнетателя, чтили своих руководителей из александрийской греческой среды – почти все великие александрийские патриархи были этническими греками, но пользовались искренней поддержкой оголтело-фанатичного коптского монашества.

Естественно Гермес Трисмегист был национальным героем Египта. Небезызвестный святой Кирилл Александрийский в своих работах цитирует Гермеса Трисмегиста, причем как дошедшие до нас в составе известного нам корпуса, так и утерянные сочинения. Для христианского епископа Кирилла бог Гермес — это миф, а Гермес Трисмегист — это человек, почитавшийся людьми своего времени и лишь по недоразумению отождествленный с богом. Гермес был древнеегипетским языческим жрецом, но, несмотря на это (несмотря, поскольку для Кирилла быть жрецом — это плохо), считался по мудрости равным Моисею. Надо признать, что для христианского богослова, да еще такого фанатика, как Кирилл, — это высшая возможная похвала. Затем Кирилл упоминает о составителе сборника из 15 герметических книг. Он цитирует первую книгу этого сборника, в которой некий жрец рассказывает о Гермесе, который "разделил весь Египет на области и клеры, обмерил бечевой пашни, провел ирригационные каналы, дал названия номам, учредил разного рода договоры, составил календарь движения звезд, открыл лекарственные травы, изобрел цифры и счет, геометрию, астрологию, астрономию, музыку и грамматику". Следует подчеркнуть, что святой Кирилл ссылается на этот текст как на достоверный источник, т.е. верит в перечисленные здесь заслуги Гермеса, который выступает в качестве своеобразного культурного героя, принесшего Египту блага цивилизации.

Стоит ли говорить после этого о том, какое значение имел герметический корпус для ученых Александрийской Академии?

Итак, с начала VI века благодаря реформе Аммония Гермия наступает расцвет Александрийской Академии, блистающей выдающимися именами. Сам Аммоний Гермий в качестве схоларха целиком отдался разработке философской концепции «александрийского аристотелизированного платонизма». Он был знаменит своими толкованиями Аристотеля (до нас дошел единственный текст, написанный самим Аммонием, комментарий к трактату «Об истолковании»; изданные его слушателями и носящие имя Аммония комментарии к «Введению» Порфирия и к аристотелевским трактатам «Категории», «Аналитика Первая»; а также комментарии Аммония на «Метафизику» и на «Введение» Никомаха, записанные его учеником Асклепием), но А ммоний читал также тексты Платона: толкование «Горгия» слушал Олимпиодор; о комментариях Аммония к «Теэтету» упоминает Асклепий. И хотя слава Аммония основывалась на его комментариях к Аристотелю, при нем в Александрии преподавался развитой курс платоновской философии, вершиной которого было толкования «Парменида» и «Тимея».

Преемником Аммония на должности схоларха стал Евтокий Аскалонит. При Аммонии Евтокий вел в Академии курс математики, геометрии и механики, и большую часть своей научной деятельности положил на возрождение, комментирование и разъяснение трудов Архимеда. До нашего времени дошли такие известные труды Евтокия, как четыре комментария к книгам:

  1. О сфере и цилиндре Архимеда.

  2. О Архимедовском равновесии.

  3. Измерение круга Архимеда.

  4. Конические сечения Аполлония.

    До сих пор труды Аполлония и труды Архимеда издаются с комментариями Евтокия.

    Увлекаясь пифагорейской традицией, Евтокий много времени потратил на задачи, которые оказались бесперспективными (квадратура круга, удвоение куба). По смерти Аммония Евтокий возглавил философскую кафедру, в частности читая курс по Органону Аристотеля. Но он вырастил двух наиболее выдающихся математиков эпохи – Исидора Милетского и Анфимия Тралльского. Да-да, тех самых архитекторов знаменитого храма Святой Софии. Причем если Евтокий оставался язычником, оба его преемника были христианами.

    Исидор Милетский возглавил преподавание математики в Александрии после Евтокия. Он разрабатывал теорию конических сечений (оказавшуюся зело актуальной для конструирования «плывущего в в воздухе» купола Софии). Исидор так же комментировал зело актуальное для архитектуры и утраченное ныне сочинение Герона «О построении сводов», в котором много внимания уделялось стереометрическим и механическим проблемам. Его считают изобретателем особого «раздвижного» циркуля для вычерчивания параболы.

    Но гораздо более блестящей фигурой оказался его товарищ Анфимий Тралльский, который собственно и стал автором смелого проекта Софии (но счел необходимым привлечь и Исидора). Так же питомец Александрии, Анфимий еще совсем молодым возвел храм Сергия и Вакха при дворце Гормизы в Константинополе, в котором проживал тогда еще комит доместиков и презентальный магистр Юстиниан со своей возлюбленной и будущей супругой Феодорой, чем обеспечил себе дальнейшую блестящую карьеру. Анфимий был ходячей энциклопедией математических наук, гениальным изобретателем, инженером и механиком. Им был написан комментарий к «Введению в арифметику» Никомаха из Геразы, а также трактат «О зажигательных зеркалах», от которого сохранился лишь фрагмент «Об удивительных механизмах», в которых Анфимий пытается реанимировать изобретения Архимеда. В этом сочинении Анфимий описал методы построения эллипса и параболы, развил дальше положения античных теоретиков по оптике и катоптрике.

    Данным предметам Анфимий по видимому уделял особое внимание, равно как и опытом с паровым цилиндром Герона (каковому еще долго оставалось быть игрушкой – вплоть до тех времен, когда прогресс в металлургии не позволит создать котел, способный выдержать нагрузки, достаточные для рабочего КПД). Об этом свидетельствует историк Агафий Миринейский, который пишет следующее.

    Тогда Анфимий был побежден в суде противником обвинителем, так как не в состоянии был противопоставить одинаковое ораторское искусство. Но он в свою очередь поразил его своим искусством следующим образом. Зинон приобрел отличный дом, очень обширный и красивый, изысканно изукрашенный, в котором он и сам обыкновенно пребывал и угощал друзей. Нижние помещения были с одной стороны близки к дому Анфимия, так что общая крыша соединяла потолок одного и часть постройки другого. Здесь, в различных частях помещения он разместил емкости, наполненные водой, обтянул кожаными крышками, снизу широкими, чтобы охватить сосуды, затем они суживались наподобие труб, прикрепил концы их к доскам и балкам и тщательно закрыл все отверстия, так что весь пар, сколько его содержалось в емкостях, не улетучиваясь и не проходя наружу, свободно поступал вверх, поднимаясь по полым трубам, пока не достигал крыши. Приготовив все это скрытным образом, он подложил сильный огонь под основание сосудов и развел сильное пламя. Тотчас из кипящей воды поднялся вверх пар, сильный и одновременно густой. Так как он не имел возможности распространиться, то он несся по трубам и, сжатый теснотой, с большой силой стремился вверх, пока беспрерывным потоком не ударялся о крышу и всю ее сотрясал и приводил в движение, так что бревна сильно тряслись и скрипели. Бывшие у Зинона были охвачены страхом и ужасом и высыпали на площадь, пораженные бедствием, стеная и призывая на помощь. Он же отправившись в императорскую резиденцию, спрашивал знакомых, как у них произошло землетрясение и какой они потерпели убыток. Когда же они отвечали: «Говори добрые слова, друг», и «прочь», и «пусть никогда этого не будет», и к тому же еще гневались на него, как болтающего такие несуразные с дурным предзнаменованием слова, он не знал, что и подумать. Он не мог отнять у самого себя веры в то, что, как он знал, недавно с ним случилось, и в то же время стыдился дольше спорить со столькими людьми, притом так его порицавшими.

    И не только это Анфимий устроил Зинону, но одновременно бросил гром и молнию в его жилище. Он отполировывал диск, приготовленный наподобие зеркала, немного вогнутый, противопоставленный лучам солнца, и различными способами направлял на дом Зинона сильный свет так, что тот ослеплял взоры всех, на кого попадал и заставлял щуриться. Кроме того, конгломератом различных звучащих предметов, приводимых в движение, он производил сильный гул, напоминающий гром, способный привести всех в ужас, так что Зинон, когда с трудом, наконец, понял откуда все это происходит, бросился прямо к ногам императора и обвинял соседа, как злого и преступного человека. Вне себя от гнева он высказал и нечто похвальное для того. Так, подражая поэтическим изречениям, он вскричал в сенате, как бы с иронией, и насмешкой, что он — простой человек, и ему не по плечу бороться одновременно с Юпитером, пускающим громы и молнии, и с Нептуном, потрясающим землю. Прекрасны, конечно, эти проявления искусства, даже если они представляют забавы.


_

Но наиболее выдающимся мыслителем Александрийской школы VI века стал Иоанн Филопон.

Выход Филопона на сцену произошел в 520ых годах, когда молодой ученый еще преподавал в Академии один из низших предметов — грамматику. Империя в этот период окончательно христианизировалась, и христиане захватывали ведущие позиции в науке и образовании. В сущности христианство не имело в то время никакой собственной натурофилософии, могущей быть противопоставленной традиционной античной, да и не стремилось ее иметь. Все интеллектуальные усилия Церкви были направлены на разработку догматики и догматические споры. В натурофилософии образованные христиане без сомнений воспринимали традиционные учения античных философов. Вышеописанная концепция математического совершенства Вселенной пришлась зело по душе Святым Отцам как свидетельство бесконечной мудрости Создателя. С энтузиазмом воспринималась образованными христианами и доктрина «всемирной симпатии» Посидония. Знаменитый «Шестоднев» Василия Великого просто пронизан идеей Посидония, да и «всемирная симпатия» упоминается у Василия открытым текстом. Земля в Шестодневе Василия рассматривается практически как живое существо в духе Посидония, мало того, Василий обосновывает концепцию Посидония цитатами из книги Бытия, начиная с библейской фразы «да произведет земля». «Да прорастит земля, да изринет не то, что имеет, но да приобретет то, чего не имеет, поскольку Бог дарует силу действовать,» поясняет свят. Василий Великий. «Земля сама собою должна произрасти прозябание, не имея нужды в постороннем содействии.» Не говорится "И создал Бог траву," но "произвела земля." И позднее Бог не просто создает жизнь, но повелевает стихиям ее проявить: "да произведет вода пресмыкающихся... да произведет земля душу живую." Жизнеродящая сила природы — дар ей от Творца. Земля Божиим словом призывается к творчеству, к самодеятельности. Природа, призванная к движению и росту, оказывается соработником Бога. Тема сотрудничества Бога и творения в интерпретации Василия Великого возникает в Библии еще задолго до того, как впрямую зайдет речь о человеке.

Но именно в данном натурофилософском труде Василия было задето единственное непримиримое «противоречие между религией и наукой» поздней античности. Христианство утверждало что божество трансцендентно, а мир сотворен божеством из ничего. А меж тем вся античная философская традиция утверждала вечность материи и имманентность божества вселенной (пантеизм). В этой точке не могло быть никаких компромиссов. Победившее христианство должно было утвердить свою точку зрения и опровергнуть традиционную. Эту задачу и взял на себя Иоанн Филопон.

Ради этого Филопону пришлось во-первых подвергнуть критике восходящее к Аристотелю учение о том, что небо состоит из эфира и таким образом кардинально отличается от т.н. подлунного мира, состоящего из четырех элементов: земли, воды, воздуха и огня. Вместо идеи Аристотеля о том, что небеса состоят из эфира, Филопон предлагает вернуться к идее Платона, что небесные тела состоят из огня. Огонь — это один из элементов подлунного мира, поэтому, согласно Филопону, получается, что небесные тела состоят из элемента подлунного мира и, следовательно, между надлунным и подлунным миром не оказывается непроходимой пропасти. Доказав, что небеса могут состоять из огня, Филопон делает вывод что небеса могут изменяться, опровергая главный аргумент своих противников, утверждавших, что небо вечно в силу своей неизменности.

Прокл и неоплатоники приводили разнообразные аргументы в пользу того, что небеса состоят из элемента, отличного от тех, из которых состоит подлунный мир. Например, они говорили, что небесные тела не могут состоять из огня, поскольку небесные тела движутся вокруг центра мира, а огонь движется вверх от центра мира к своей сфере прямолинейным движением. Весь дух античной физики был задан Аристотелем, для которого первородным, идеальным (и, следовательно, единственно достойным серьезного изучения) состоянием движения было умиротворенное, равномерное движение по окружности небесных сфер, которое по Аристотелю должно было царить в надлунном мире.

Вскоре Филопон увидел что против его концепции направлена вся теория движения Аристотеля – и ничтоже сумняшеся занес на нее кощунственную руку.

Во-первых, самую причину естественного движения, иначе говоря — причину силы тяжести, Филопон видит не в притяжении центра мира, как Аристотель, а, следуя за Платоном, в стремлении каждого тела соединиться с тем местом, где сосредоточена основная масса той материи, из которой это тело состоит. Во-вторых, и это представляется самым важным, Филопон решительно отрицает основное утверждение аристотелевской механики, что скорость падения естественно движущегося тела пропорциональна его весу. При этом он нередко ссылается на проведенные им эксперименты, и в данном случае предлагает бросить с одной и той же высоты два тела различного веса, причем ясно обнаружится, что разница в скоростях их падения будет весьма мала; при сравнительно же небольших различиях в весе, например, если одно тело будет вдвое тяжелее другого, разницы в скорости вообще не будет заметно.

Приведенное утверждение Филопона в корне подрывало самое основание всей античной механики.

Однако Иоанн Филопон не остановился на этом. Следующая серия экспериментов была проведена с падением тел различного веса через среду с различной сопротивляемостью – конкретно через воздух и через воду. Полученные выводы Филопона о влиянии среды, в которой происходит движение, на скорость этого движения относятся как к области естественного движения, так и особенно к области движения приобретаемого. Не соглашаясь с утверждением Аристотеля о том, что скорость эта обратно пропорциональна плотности среды, а, следовательно, в абсолютно разреженной среде, т. е. в пустоте, скорость будет бесконечна, что невозможно (чем и доказывалась невозможность существования пустоты), — Филопон считает, что естественное движение в пустоте имеет определенную скорость. Сопротивление среды действительно уменьшает эту скорость, но отсутствие этого сопротивления только оставляет эту скорость нетронутой. А так как нигде не сказано, что эта скорость как таковая бесконечно велика, то и утверждение Аристотеля об обратной пропорциональности скорости и плотности среды неправильно.

Это учение об определенной скорости падения тел в пустоте, несомненно, заимствовано Филопоном у атомистов, которые, начиная с Демокрита, совершенно определенно проповедовали его.

Наконец, очень большое значение на дальнейшее развитие механики оказали выводы Филопона по вопросу причине движения брошенного тела, или, что то же самое, о способе передачи и распространения приобретаемого движения. Уже у Аристотеля появляется впервые понятие импульса — "импето", который не вполне ясным и понятным образом, передаваясь через среду, приводит в движение брошенное тело. Филопон кладет это же понятие в основу своих представлений о приобретаемом движении, но решительно видоизменяет его. В его концепции среда не играет никакой роли; импето, при приведении тела в движение, передается этому телу, и пребывает в нем, постепенно убывая, до того момента, когда движение прекращается. Филопон утверждает, что бросающий снаряд сообщает ему некоторую движущую силу (kinetike dynamis ), которая продолжает его двигать. Таким образом, по этой теории оказывается опровергнутым одно из основных утверждений Аристотеля о необходимости непосредственного и непрерывного соприкосновения двигателя и движимого.

В значительной части мнения Филопона, более или менее резко и радикально противоречащие основам механики Аристотеля, восходят к учению Демокрита и прочих атомистов. А кроме того — обосновываются ссылками на эксперименты.

Таким образом христианин Филопон, взявшись философски обосновать христианский догмат сотворения мира, попутно вдребезги разнес теорию движения Аристотеля. А ведь ни для кого не секрет, что именно эта теория, сакрализированная поздней схоластикой, оказалась главным тормозом на пути научной революции во времена Галилея.

Реакция Афинской Академии, где сохранялся «канонический» неоплатонизм в стиле Явмлиха, была бурной. Еще ранее афинские профессора Дамаский и Исидор поливали грязью реформатора Александрийской Академии Аммония Гермия, называя его отступником от истины, корыстным и продажным изменником. Работы Филопона, отвергавшего вечность материи, подрывали самые основы канонического неоплатонизма. К тому же они играли на руку христианской церкви, а последнее поколение афинских неоплатоников отличалось лютой ненавистью к победившему христианству. Дамаский открыто критиковал христианство, навлекая на Афинскую академию угрозу закрытия. Но это не смущало Дамаския. Он оставался верен идеям Прокла. Мировой процесс, мыслимый как круговращение и вечный возврат, есть для богов Прокла предмет их смеха. Победа христианства и прекращение почитания богов есть явный знак того что очередной мировой цикл завершается, и скоро мир сгорит в очередном мировом пожаре. Так стоит ли заботится о сохранении Академии и ее традиции?

Против Филопона выступил Афинский профессор Симлиций Киликийский. Симплиций отличался широкой эрудицией в математике и астрономии и был сам не чужд эксперименту – в одной из его работ описываются результаты взвешивания бурдюка после откачки из него воздуха. Но в полемике с Филопоном Симлиций выступил в традиционном для явмлиховского неоплатонизма догматическом духе. Симплиций называет Филопона «представителем новомодной болтовни» (под которой неприкрыто разумеется христианство), чей платонизм поверхностен, в силу чего он не может понять и утвержденной Явмлихом глубокой согласованности и непротиворечивости учений Платона и Аристотеля.

Конец полемике положил другой «представитель новомодной болтовни» — император Юстиниан. Ознакомившись с трудами Филопона, Юстиниан понял, что в Александрии перекинут прочный мостик между христианством и античной наукой, и теперь можно разделаться с афинскими фрондерами, не опасаясь «выплеснуть ребенка вместе с водой». Юстиниан конфисковал имущества Афинской академии и запретил преподавание полного ее курса (то есть – явмлиховского неоплатонизма с теургией и оккультизмом). Наоборот, Александрийская Академия во все правление Юстиниана пользовалась неизменным покровительством императора, не смотря на то что во главе ее во все царствование Юстиниана стояли язычники – сперва Евтокий Аскалонит, а затем Олимпиодор Младший.

В пресловутую «эпоху Просвещения» закрытую Афинскую академию оплакали как последний факел светлого античного знания, погашенный христианским мракобесием. Роль же, да и само существование поздней Александрийской Академии старательно замалчивались. Не то было в эпоху Ренессанса. При прочтении двух главнейших произведений Галилея – «Диалог о двух главнейших системах мира» и «Беседы», после издания которых Галилея и потащили в святую инквизицию, очевидно, что все главнейшие аргументы, выдвигаемые оппонентами Галилея против гелиоцентрической системы и в пользу неподвижности Земли были основаны на теории движения Аристотеля. И именно эту теорию Галилею прошлось разгромить. При этом Галилей совершенно очевидно ориентируется на уже известные в ренессансной Италии труды Филопона, и неоднократно ссылается на Филопона в своей работе «О движении». А в двух вышеуказанных судьбоносных произведениях, построенных в форме платоновского диалога, своего оппонента Галилей называет….. Симплицием. И с сарказмом обращается к нему: «однако, синьор Симплиций, выдвигайте доводы, свои или Аристотеля, а не ссылайтесь на тексты или авторитеты, ведь наш разговор — о чувственном мире, а не о бумажном».


Юстиниан не ошибся в своем расчете. Пусть во главе академии при нем еще стояли язычники – но профессорские кафедры постепенно оккупировали христиане, не говоря уже о студенческой массе. Последний языческий схоларх Александрийской Академии, Олимпиодор Младший, умерший в том же году что и Юстиниан, вел кафедру философии, при этом не пренебрегая и естественными науками – он развил учение об отражении лучей от зеркальной поверхности (катоптрика) и учение об оптических измерениях (диоптрика). Из комментария к «Горгию» очевидно что слушатели лекций Олимпиодора были христианами, а Олимпиодор при этом не скрывал своей принадлежности к язычникам: „Нужно заметить, что и мы знаем, что первая причина, бог, — един, то есть мы знаем, что нет множества первых причин". "Философы полагают, что есть единое начало всего и единая первейшая надмирная причина". "И не думайте, будто философы почитают камни и изображения как богов: просто мы, живя с опорой на ощущения, не можем подступиться к бестелесной и невещественной силе, и изображения были придуманы ради напоминания о тамошнем, то есть ради того, чтобы, взирая на них и им поклоняясь, мы приходили к мысли о бестелесных и невещественных силах".

Языческий платонизм Олимпиодора уже не нашел для себя продолжателей. Следующие схолархи Александрийской академии, Элиас и Давид, преподававшие философию в Александрии в 570ых-80ых годах, были христианами. Об этом свидетельствуют их имена и отдельные пассажи в их сохранившихся текстах. Давид, армянин по национальности, известный под прозвищем Давид Непобедимый (согласно традиции в качестве профессора он не потерпел ни единого поражения в диспутах) сформулировал кредо Александрийской Академии.

В своей теории познания Давид исходит из того перечня основных вопросов, стоящих перед научной мыслью, который был дан Аристотелем во "Второй Аналитике" (II книга, 1 и 2-я главы), изменяя лишь их порядок. Подобно Элиасу, на первое место при исследовании какого-либо предмета он ставит вопрос, существует ли предмет исследования независимо от нашего сознания или он существует лишь в нашем воображении и мышлении. С этой точки зрения Давид делит все предметы исследования на объективно существующие (как, например, человек, лошадь) и объективно не существующие (например, козло-олень), и, сверх того, говорит еще о предметах сомнительной реальности (например, антиподы). Реально существующее, по Давиду, бывает двоякого рода: 1) чувственно воспринимаемые материальные вещи и 2) умопостигаемые предметы. К умопостигаемому миру, по учению Давида, относится Бог, являющийся единым началом всего существующего. Давид не принимает неоплатоновского учения о познании бога путем мистического экстаза, но, подобно Элиасу, он говорит об интеллектуальном познании бога как первоисточника движения в мире.

После решения вопроса о реальности или нереальности исследуемого предмета наше познание, по учению Давида, должно поставить второй вопрос: что есть исследуемый предмет? затем третий вопрос: какими качествами он обладает? и, наконец, четвертый вопрос: почему или для чего он существует?

Научное познание необходимо потому, что многое в природе не обнаруживается непосредственно, но содержится в скрытом виде. Нужно выведать у природы то, что скрыто. В этом и состоит задача науки.

Давид признает пять ступеней познания: ощущение, представление, мнение, рассудок и разум. Ощущение он материалистически понимает как результат воздействия внешнего мира на человека и вместе с тем отмечает, что ощущение дает лишь частичное знание, знание единичных вещей. Представление тоже относится к чувственному знанию и тоже дает лишь частичное знание. Оно имеет своей основой ранее бывшее ощущение, но в отличие от него имеет место при отсутствии внешнего предмета.

В отличие от ощущения и представления мнение, согласно учению Давида Непобедимого, уже выходит за рамки чувственно единичного, поскольку в нем содержатся умозаключение и обобщение.

Давид, следуя учению, данному Платоном в диалоге "Теэтет", признает два вида мнения: мнение необоснованное и обоснованное. Первый вид мнения еще ограничивается единичными суждениями, второй вид уже входит в область общих суждений. Таким образом, мнение является той ступенью познания, на которой совершается переход от чувственно единичного к рационально общему знанию.

Рассудок представляет собой рациональную форму познания. При его помощи мы открываем основания и делаем теоретические выводы.

И, наконец, разум есть самая высшая ступень рационального познания, посредством которой достигаются наивысшие всеохватывающие обобщения. Отдельные науки (математика, например) мыслились Давидом как сфера действия рассудка, а философия--как сфера разума. Давид говорит, что не следует доверять ощущениям, так как они нас могут обманывать. Так, весло, опущенное в воду, кажется надломленным, солнце кажется во много раз меньшим, чем оно есть на самом деле. Ограниченность чувственного познания Давид видит в том, что оно не открывает нам причин явлений, не дает ни обобщения, ни обоснования выводов.

Научное знание Давид определяет как знание всеобщее, безошибочное и неизменное. Таким образом, в понимании научного знания он стоит на метафизической позиции абсолютной истины.

Все науки, по учению Давида, получают свои принципы из философии. Философия есть наука о сущем как таковом; она есть искусство искусств и наука наук.

В своей теории познания Давид Непобедимый материалистически решает основной вопрос философии: он признает существование объективного материального мира, который своим воздействием вызывает у человека ощущения, и защищает положение о познаваемости мира, о познаваемости сущности вещей. В то же время Давид принимает духовное начало наряду с материальным и возвышает Бога над материальным миром как первопричину движения.

Последним схолархом Александрийской Академии стал Стефан Византийский, труды которого почти не дошли до нас. Уцелел лишь фрагмент комментария к третьей книге «О душе» Аристотеля, комментарий к трактату «Об истолковании», и комментарий к астрономическим таблицам Теона Александрийского (отца Ипатии) «Объяснение метода удобных таблиц Теона посредством индивидуальных приемов».

georg
Сотрясатель Вселенной II ранга
Цитата

В 619 году Александр..

В 619 году Александрия была взята и разграблена персидской армией Хосрова Парвиза. Академия «рассыпалась розно». Стефан бежал в Константинополь. По окончании войны Ираклий назначил его схолархом Академии Константинополя, где Стефан стал преподавать платоновскую и аристотелевскую философию, квадривиум, алхимию и астрологию. Но схоларх не мог заменить целой научной школы – а александрийская платоническая школа погибала безвозвратно. На истощенную империю обрушилось арабское нашествие. В Александрии, взятой арабами, потом отбитой византийцами и снова взятой арабами, сгорели последние ростки былой школы.

Еще ранее лангобарды «вбомбили в каменный век» Италию, а славяне – Грецию. Вскоре нашествие обрушилось на центр империи. За VII век в Малой Азии не осталось ни одного не разрушенного города. В Константинополе осталась лишь малая часть прежнего населения; многие кварталы опустели, на улицах рос бурьян, и уцелевшие несколько десятков граждан упорно трудились на оборону. Науками и философией заниматься стало некому. Исчез былой полис, во времена Юстиниана еще составлявший низовую основу управления, исчезла психология полисного гражданства. Разрушены были былые театры, ипподромы и акведуки, замолкли речи политиков, адвокатов и риторов. На месте былых полисов теперь стояли кастроны, заселенные воинами. Горожан и куриалов сменили воинственные крестьяне и их вожди — фемные стратеги.

Для успешного противостояния армиям фанатиков-газиев необходимой оказалась мобилизация общественного сознания в направлении формирования новой доктринальной системы, построенной на постулатах избранничества и провиденциализма. В противовес идеологии джихада была выработана своя теория священной войны во имя торжества православия. В таковой идеологии нетерпимость и фанатизм, сопровождаемые известным сужением кругозора, увы являются неизбежными элементами. Классические традиции теряют смысл; переживание преемства власти и культуры, восходящего к античным временам, перестает быть актуальным. Рафинированная имитация древних образцов уже не находит читателей. При этом в рамках специфической духовной ситуации вульгаризация литературы неизбежно должна была вылиться в ее сакрализацию; удельный вес жанров, связанных с жизнью и запросами церкви и монастыря, подавляет все прочие. Народно-монашеские формы, оттесненные в VI в. на периферию литературного процесса, оказываются теперь господствующими.

Так погибла Позднеантичная цивилизация, и наступили «темные века».

Как отмечалось выше, в Византии с эпохи Македонского возрождения началось восстановление платонической традиции. Но в силу обрушивавшихся на империю катаклизмов поздние византийцы успели лишь восстановить, осмыслить, и… передать западу.

Меж тем на востоке арабы с IX века начинают плотно интересоваться науками. Но оказавшиеся их учителями сирийцы передали арабам свое видение философии и – Аристотеля в качестве безусловного авторитета. Арабы так и не изменили этому авторитету, равно как и геоцентрической системе Птолемея – когда накопленные наблюдения разошлись с ней, началось нагромождение эпициклов и эксцентриситетов. Безусловно была принята и аристотелевская теория движения, не смотря на то, что труды Филопона были знакомы арабам. Филопона превозносит основатель арабской философии аль-Фараби, его цитируют Ибн Сина и аль-Хорезми – но никто не выступает против авторитета Аристотеля. Мировоззрение, следовавшее из физики и метафизики Аристотеля, ограничивало физический эксперимент естествознанием, наблюдением за природой, наблюдением ее равновесия и безмятежного покоя.

Западная Европа воспринимала философию от арабов, и вместе с ней – «авторитет Аристотеля». Мало того, схоласты высокого средневековья, пытаясь «согласовать разум и веру», притянули к концепциям Аристотеля и Птолемея «подтверждающие» цитаты из Ветхого завета, тем самым сакрализировав их. И когда наконец началось Возрождение – этот сакрализированный аристотелизм послужил причиной пресловутого конфликта между религией и наукой.



Итак, рассмотрев имевшиеся в РИ на текущий момент таймлайна тенденции культуры, науки и философской мысли, можно сделать следующие выводы.

1) Александрийский платонизм (а отнюдь не аристотелизм) в ближайшие столетия будет господствующим в Средиземноморье направлением философской мысли. Ибо в РИ он на конец VI века господствовал в умах византийцев и оказал кардинальное влияние даже на Церковь – богословие было переосмыслено в рамках александрийской философии, что привело к новому витку христологических и триадологических споров, появлению монофелитства и «богословской революции» Максима Исповедника.

2) В таковой ситуации станет невозможным тот изврат, к которому прибегали в РИ средневековые астрономы, цепляясь за систему Птолемея. Ибо «небеса должны быть простыми», и иного платонику не понять. Тем более что и на текущий момент таймлайна авторитет Птолемея далеко не безусловен, тот же Прокл выражал сомнения в его системе, хотя и не принимал гелиоцентрику.

3) А это означает, что когда к веку X накопится объем наблюдений доказывающий неправоту Птолемея – его система окажется беззащитной, ибо подпорка, которую она имела в РИ в виде теории движения Аристотеля, уже выбита Иоанном Филопоном (авторитет коего в этом мире будет зело велик). И в XI веке геоцентрическая модель с треском рухнет, уступив гелиоцентрической ее законное место.

4) Возобладание гелиоцентрической системы произведет тот же переворот в умах, что и в РИ. Меняется образ мира, рушится его картина, все подвергается сомнению – и новому поиску истины. И тогда к услугам искателей окажется Герметический корпус, любовно хранимый александрийскими платониками.

5) Все это произойдет в момент когда Малый Климатический Оптимум разогреет Средиземноморскую экономику – стремительное развитие городской промышленности, «борьба грандов с пополанами», «городские революции» в полисах (которые в этом мире никуда не делись с античности), вполне себе ренессансная атмосфера. Для полноценной научной революции не хватает лишь печатного станка, но ежели греки сами не додумаются (все ж таки спрос рождает предложение, а спрос на книги будет зело велик), то в крайнем случае с учетом сохранившихся морских связей по Индийскому океану ноу-хау легко будет позаимствовать в Китае.

6) Для всего этого нужно будет всего лишь избежать Великого Кризиса начала VII века (что уже практически удалось), и отбросить муслимов обратно в пески (что без кризиса будет не сложно).

7) Все выше сказанное в общем (с несущественным отклонениями) актуально и для мира долгоживущего Феодосия.

Как сказал классик жанра, «мир уже никогда не будет прежним».

Den
Творец и Повелитель Мировъ
Цитата

georg пишет: переда..

georg пишет:

передал Британский раздел темы соавтору — коллеге Гере с ФАИ. На ФАИ продолжение по Британии уже выложено, но я не смог вовремя соориентировать его на этот форум. Так что здесь Британия будет чуть позже

Ждемс. Уже заранее имеются благодарные поклонники

Я очень не люблю слова унтерменши, но глядя как воюют и правят укронаци...

georg
Сотрясатель Вселенной II ранга
Цитата

Den пишет: Ждемс. У..

Den пишет:

Ждемс. Уже заранее имеются благодарные поклонники

ОК. Тогда следующее.

1) Какая здесь нынче процедура регистрации? Можно просто зарегистрироваться, или нужно списываться с админами?

2) На ФАИ произошло обсуждение, которое воспроизвести здесь вряд ли получится. По результатам — последний опубликованный здесь кусок таймлайна по Британии "дезавуирован", и заменен написанным коллегой Герой. Так что здесь часть, посвященную войне Баяна с Кулманавидом и фризами, можно удалить.

3) По тем же результатам выяснилось, что если ориентироваться на РИ Дирхем, к моменту прибытия авар в Британию два из трех субкоролевств Гвента будут уже завоеваны Кевлином. Посему решили отдать их аварам.Упреждая уже имеющийся аргумент Дена "почему тогда Калхвинеду вернули отторгнутые земли, а Гвенту нет", отказываюсь и от возвращения Калхвинеду земель Иклингов. Все завоеванное отходит аварам. А земли, в предыдущем варианте отданные Калхвинеду, попросту перейдут в удел сыну Баяна, и отойдут Калхвинеду "в приданое" .

Это — из того что пересмотрено в уже написанном. Сейчас опубликую исправленный вариант последней части.

Весной 576 года Баян собрал армию для похода на север. Но Кулманавид поднес ему сюрприз и ударил первым. Мэнский флот во главе с сыном Кулманавида Конаном появился в Бристольском заливе и атаковал побережье Думнонии и Гвента. Геррен Думнонийский и Мерриг Гвентский даже не осмелились дать им отпор на море – мэнский флот почитался непобедимым. Баяну пришлось двинуть войско не на север, а на запад. Менский флот при движении армии кагана отплыл в открытое море. Но стало известно что Конан обосновался на островах Силли и готов в любой момент атаковать и разорить берега союзников.

В итоге Кулманавид добился обоих поставленных целей – Баян задержался в своем выступлении на север, а когда все же выступил – короли Думнонии и Гвента остались оборонять свои королевства. Баяну приходилось рассчитывать лишь на собственные силы. Он призвал в поход англов Саффолка и Норфолка, но не был уверен в их надежности в битве с англами Берниции. Сассекс и Кент были обескровлены предыдущим разгромом, поэтому от саксов потребовали для участия в походе лишь представителей знати, которые фактически играли роль заложников.

Задержку Баяна Кулманавид использовал согласно плану. Его армия, включая войска Уирена Регедского и англов Теодрика Берницийского, обрушилась на Эбраук. В битве при Греу армия Эбраука была уничтожена, король Передир и его брат Гурги пали на поле сражения.

(В РИ они пали несколько лет спустя в аналогичной битве с англами; в данной АИ я решил не произволить, а детерменистично убить в сражениях тех же королей, что погибли в них в РИ, используя греческую концепцию неумолимого Рока ).

Кулманавид прошел через Эбраук, принимая капитуляцию тех кто сдавался, но не тратя время на осаду непокорных городов и замков – еще успеется. На юге он привлек к союзу короля Элмета Гваллога Всадника, и должен был успеть оказать ему помощь, не пустив аваров в Кумбрию. Гваллог, рассчитывавший унаследовать Калхвинед по смерти Кадрода, проникся неприязнью к аварам после того как Калхвинед достался сыну Баяна Константину. С его помощью Кулманавид рассчитывал остановить аваров на берегах Трента. А там – вступят в действие южные союзники Кулманавида. Король Мэна знал как неукротимые саксы ненавидят аварскую власть, более того кое где они продолжают сопротивлятся, так например Баяну так не удалось покорить ютов острова Уайт где потомки Стуфа и Уитгара продолжали сопротивление. Еще в конце прошлого года он вступил в переговоры с Финном Фольквальдом – первым вождем фризов, объединившим фризские племена и провозглашенным королем Фрисланда. Фенн должен был атаковать Логрию с юга, что неизбежно вызовет восстание саксов. Как только Баян кинется защищать свои южные владения – можно будет занять Калхвинед.

В июле 576 года Кулманавид вступил в столицу Элмета Камбодун и соединился с Гваллогом. Гваллог заранее провел подготовку к обороне своего королевства, укрепил Камбодун и скрыл население в лесах. Но элметская разведка внезапно потеряла из виду армию кагана. Через несколько дней Кулманавид получил известия что Баян у него практически в тылу – используя проводников из состава присланного Рином Гвинедским вспомогательного отряда, каган провел свою армию верховьями Трента вдоль Пенинского хребта. Кулманавид понял, что Баян не знает о нападении фризов и ютов (которое по расчетам Кулманавида уже началось) и бросил все силы на разгром Кулманавида. Маневр Баяна, учитывая непокоренный до конца Эбраук, грозил Кулманавиду окружением. Однако король Мэна предполагая важнейшим на данный момент тянуть время, приготовился к осаде в Камбодуне. Паралельно он послал гонцов к сыну с приказом следовать из Ирландского моря домой и укрепить рубежи королевства. Баян осадил столицу Гваллога и разослал небольшие отряды по всему Элмету — каган был велик и не имел привычки тратить время зря, его отряды захватывали не успевшее укрыться местное бриттское население, ему нужны были поселенцы на многие всё еще пустущие земли восточной Логрии. Месяц длилась осада, авары не имели серьезного опыта таких операций, Кулманавид ограничивался частными вылазками прекрасно понимая что в полевом сражении авары будут сильнее. Войско Кулманавида состояло из его дружины(ополчение большей частью было оставлено на Мэне), в коей он был безоговорочно уверен, а также союзных отрядов обоих Регеда, англов Дейры и Берниции, и кумбрийцев Элмета, и беспокойство этих союзных контингентов за свои земли не могло укрыться от Кулманавида. С этой целью он через третьи руки поспешил донести в лагерь Баяна что на его владения в южной Британии совершенно нападение. Баян вскоре узнал от знатных пленников о планируемом вторжении саксов и фризов. Каган немедленно ринулся на юг. Гонцы, прибывавшие оттуда, вскоре подтвердили – Финне Фолквалд высадился в Сассексе, саксы, обращенные в аварских литов, восстали немедленно, и наконец Этельберт Кентский, поддавшись всеобщему порыву и уговорам родственных ютов, так же примкнул к восстанию. Вся территория южнее Темзы и восточнее Кайр-Венты (Винчестера) была потеряна, а Лондиний осажден. Взесив все за и против, Баян немедленно снял осаду Камбодуна и бросился на юг. Он отступал по большой старой римской дороге, Лондиниумскому тракту, которое уже потеряло свое старое название саксонцы называли его дорогой сыновей Венты — им и в голову не могло прийти что огромные камни её основания сложены человеческими руками, они считали что она сложена мифическими великанами ветлингами. Дорога широкой лентой пересекала дремучие леса южнее Трента, где Баян справедливо опасался возможного нападения Кумалавида, у холма Хой-хилл кумбрийская конница Гваллога атаковала арьергард отступающего войска и вырубив отряд бриттской пехоты отбила пленников захваченных в своем королевстве. Баян был в неудобной позиции, густой лес, засады и засеки сковывали действия его конницы однако Кулманавид не решился на большое сражение. Авары спешили по тракту в Каэр-Лундейн, так как знали что осаждающее Лондиний войско фризов, саксов и ютов также двинулось им на встречу. Целью обоих было занять важный перекресток дорог у Дуролипона, где старый римский тракт пересекала идущая вдоль Уза от залива Уош в верховья Темзы дорога Икнейлд( её прорубал уже ставший историей вождь мидлендских англов Икен). Этот перекресток имел стратегическое значение, в частности он перекрывал возможность Баяну получить в быстрое время подкрепления с запада, в свою очередь давал возможность восставшим получить её с побережья, Баян лишался доступа к поселениям англов южнее Уоша заставляя обеспокоится за их лояльность. Здесь, на Узе, произошла последняя большая битва Баяна с германцами. Аваро-бритты дальновидно не дав себя связать боем с северянами успели вовремя форсировать реку и выбрать удобную позицию. Англы Саффолка и Норфолка, как самые ненадежные были поставлены в центре в первой линии, по бокам встала уэльская союзная пехота. Фланги составили отряды кавалерии, общий порядок подперла река, переправы через которую были заблаговременно разрушенны, тем самым Баян Педрагон хотел внушить своему войску решительность момента и невозможность мыслей об отступлении. Германцы как всегда предпочли решительное наступление, саксы были поставлены в центр, их подкрепили наемные контингенты с континента, юты Этельберта и Уайта составили правый фланг, Финне со своими фризами взял на себя левый фланг. И снова преимущества аварской организации и тактики одержали верх над неистовством варваров. Германцы решительной атакой обрушились по всей линии, и как и следовало ожидать самое слабое место — центр, составленный из англов, не выдержал и опрокинулся. Англы попытались найти спасения в Узе, за ними устремились саксы устроив на мелководье бедфордского брода резню и тут конные бритто-аварские отряды сомкнули фланги. Окруженные саксы были в свою очередь прижаты к реке однако сопротивлялись до последнего. Разромленный Этельред, ценной гибели всей своей дружинны смог оторваться от погони и скрыться в замках Кента. Фризы Финне отступили в лучшем порядке в лес Вилстед, отбил все атаки и был отпущен на почетных условиях с клятвой никогда не появляться в Британии. Саксы бывших Уэссекса и Эссекса, взбунтовавшиеся лаэты, теперь вырезались подчистую – всех взрослых мужчин убивали, женщины и дети должны были пойти на продажу в Аквитанию – в обмен на новых племенных жеребцов. Саксонского населения после этой резни в крае вовсе не осталось. В Лондинии Баян посадил на кол знатных заложников, взятых перед началом северного похода из Сассекса и Кента.

Весной 577 года Фенн Фолквалд покинул Британию. Еще осенью Баян послал посольство с богатыми дарами в Австразию, рассчитывая на поддержку Брунгильды. И хотя власть Брунгильды в Австразии была не велика, но восточно-франкская знать, рассматривая фризов как давнего и лютого врага и опасаясь его усиления, легко поддалась на призыв Баяна. Под угрозой франкского вторжения фризы ушли из Британии защищать собственную землю. Теперь Баян приступил к методичному завоеванию Сассекса и Кента. Одна за другой пали бурги Этельреда, и сам он с супругой и приближенными вынужден был бежать в Галлию. СИГ господствовал на равнине Кента – авары, поняв что саксы никогда не смирятся с подчиненным положением, уничтожали их напрочь.

(Этельберт, не задержавшись у франков, проследовал в Италию, где Берта и ее муж нашли теплый прием у Германа Младшего. От них пошел известный впоследствии римский сенаторский род, уже никак не связанный с историей Британии.)

Жалкие остатки саксонского населения были расселены мелкими группами по всей Логрии и быстро ассимилировались. Кент и Сассекс снова стали британскими.

Следующий, 578 год Баян употребил на укрепление своего государства. Опустошенные земли на юге раздавались военнопоселенцам, призываемым из Камбрии (Уэльса). Вербовались и обучались новые воины. Край постепенно оживал – но уже как британский.

А меж тем на севере Кулманавид наводил пошатнувшийся было порядок. Первый удар был нанесен по давнему и лютому врагу Кулманавида – Ридерху Щедрому, королю Стратклайда. Ранее, еще во время войны Кулманавида с Баяном он организовал на севере коалицию, в которую кроме Стратклайда вошли Далриада и Ольстер. Осложнения Кулманавида в борьбе с властителем Юга послужила сигналом – король Ольстера немедленно бросился захватывать ирландские владения Кулманавида, сам Ридерх атаковал континентальную часть Мэнского королевства (Галвидел), король Далриады Айдан, попытался высадиться в Мене и захватить столицу Кулманавида. Вовремя вернувшийся с юга сын Кулманавида Конан с флотом сумел разбить скотов у Мэна, отец же нанес поражение Стратклайду снова загнав его в укрепления и теснины Лоуленда. Тем не менее земли в Ирландии оказались временно потеряны. Решающие перемены произошли в Кумбрии. Сильнейшим здесь оказался теперь король Северного Регеда Уирен, потомок знаменитой сестры Артура Морганы, ему Кулманавид препоручил завершить умиротворение восточных склонов Пеннин. Не теряя времени, Уирен двинулся в Эбраук, столицу которого, древний римский Эборак, в котором некогда был провозглашен цезарем Константин Великий. После чего немедленно постриг в монахи юного сына покойного Передира, Гурганта, и объявил королем Эбраука своего старшего сына Оуэйна. Местная знать, уже не надеявшаяся выстоять самостоятельно, не сопротивлялась. Гваллог Элметский получил несколько южных районов Эбраука.

Меж тем как на юге Баян уничтожал Кент, планомерно обложив его бурги и осаждал засевших на Инис Уайт ютов, в Эбораке летом 577 съехались все вассалы Кулманавида – король Северного Регеда Уирен, его сын новый король Эвраука Оуэйн, тесть Уирена Ллуд король Лотиана, король Южного Регеда Лливах, король Элмета Гваллог , от Берниции был молодой и обещающий себя показать в будущем принц Этельрик. Во главе них был сам Кулманавид и к нему прибыли послы Баяна, властитель Севера искал пусть и временного мира — он планировал большую кампанию в Ирландии, Баяну также был нужен мир, он как воздух требовался молодой и все еще необжитой Логрии. В августе 577 года, через год после Камулодунской осады, он был заключен.

georg
Сотрясатель Вселенной II ранга
Цитата

Ну и опубликую свежи..

Ну и опубликую свежие посты коллеги.

В год 578 от Рождества Христова аваро-британское королевство Логрия завершило фазу своего формирования, в основном сложившись в своих естественных границах, в коих затем и оставалось в течении почти двух последующих столетий. На юге и юго-востоке Логрию ограничивало Иктийское море (Английский канал, он же Ла-Манш), до прошлого года здесь были густонаселенные земли различных групп саксов, англов, ютов, а также франков и фризов. В основном они селились у побережья, в Сассексе, достаточно плотно был населен Кент, когда то век назад германские федераты объединившись с пришельцами из Заморья уничтожали местных бриттов с особой тщательностью, теперь отраженное все повторилось – области Сассекса и Кента обратились в пустыню, уничтожению не поверглись только не участвовавшие в восстании франки. Год спустя Побережье и Кент стараниями Баяна населялось поселенцами из Камбрии, также решено было переселить сюда небольшие группы колонистов из Ирландии. Однако до востановления хозяйства и былого богатства края римской эпохи было еще очень далеко. Севернее, вплоть до долины Темзы, от её устья и до западного Келемиона растилались обширные леса, саксонцы называли их просто одним большим «Вельд», опушки населяли небольшие племена эскингов, годхельмингов, теттингов, воккингов, басингов и соннингов с общим прозванием Сутер-ге. Они старались держаться подальше от своих саксонских соплеменников и даже построили лет десять назад оборонительный ров на границе с Кентом. В волнениях прошлого года они не приняли участия, постаравшись остаться в стороне, и за это были оставлены в прежнем состоянии и управлении собственных вождей, с обязанностью выставлять отдельное федератское войско. Земли Лундейна, по северному берегу Темзы, засселялись новые камбрийские поселенцы на освобожденных от срединных саксов участках, также участвовавших в восстании, здесь также сумела сохраниться часть древнего кельтского населения. Они сменялись Колуном, или на саксонский манер Эссексом, большинство местных «старых» саксов, признав власть Баяна Пендрагона над собой, сохранили прежнее лаетское состояние и теперь в качестве федератов должны были снова служить королям Логрии охраняя Берег. На северо-востоке от побережья, от Колуна до залива Уош раскинулись обширные болотистые леса с крайне редким населением. Местное смешанное англо-бриттское население маленьких и бедных селений южного и северного Гирве без сопротивления признало власть Логрии над собой. Живущие ближе к побережью английские племена норфолк и саффолк, признавая власть бретвальда Баяна, имели собственных свеонских королей и управление. Далее к северу, была отделенная обширными болотами залива Уош и реки Или граница с англами Линдси, небольшим и не играющим до последних времен заметной роли королевством. Здесь она выходила на поросшие густыми лесами берега Трента, границей с кельтским Элметом. Край Известняковых холмов(Калхвиннед) еще сохранил свое кельтское население. Однако английские поселенцы имели здесь уже устоявшуюся традицию, разрушив почти век назад королевство Лерион, различные рода южных и средних англов, иклинги, спалдинги и свеодоры большей частью вытеснили из пространства от болот залива Уош рубежей Линдисваре до среднего течения Трента. Местность назвалась Марка, так как первоначально сложилась как пограничная область Линдсиваре. После разгрома понесенного англами от Баяна в 573-74 годах, заметная часть южных англов, по примеру чилтернских саксов предпочла подчиниться новому повелителю Британии, сохранив свои наделы. Другая часть отступила в труднодоступные болота на границе с Линдси и на побережье Узленда, затаившись до времени. На запад северная граница выходила в окрестности римского города Летоцетум на границе с союзным Пенгверном и шла мимо холмов Эджхилл на юг вдоль с границей союзного Гвента. После печальной битвы у Дирхема и гибели короля Кери Киндидана и короля Бадана Фирнвайла, а затем битвы у Корина, земли Кайр-Кери и Кайр-Бадана вошли в державу Баяна. Выживший в битве король Гвента Кинвайл сохранил свою независимость от Логрии, более того на известном совещании в Глевуме Кинвайл как известно стал против призвания авар, впоследствии хоть и оставаясь верным принятому общему решению и не выказывая враждебности всегда оставался насторожен к новым пришельцам. Эту часть королевства, вплоть до границы Гластенинга, за исключением местности вокруг Аква-Солис и побережья также покрывали густые леса, саксонцы называли его Великим лесом. Земли здесь были густо заселенны кельтами, лишь в недавние времена испытавшими ужасы иностранных вторжений. Здесь также располагались приносящие немалый доход в римские времена соляные промыслы и серебряные рудники. Далее рубежи Логрии шли вдоль думнонской границы выводя к морю несколько западнее Белого острова.

Авары пришедшие на остров жили в нескольких лагеря-рингах расположенных главным образом расположенных в западной части королевства. Самый большой был в Сорбиодуне, здесь располагалась основная ставка-столица королей Логрии. Несколько меньшие лагеря были в Венте и Дуролипоне, самом восточном, еще один лагерь был расположен несколько севернее саксонского Оксфорда. С ними также жила та часть бритской знати и воинов, что вошла в их отряды кавалерии и приняла их обычаи. Местами хозяйственной деятельности авар служили более или менее открытые пространства, пригодные для скотоводства и коневодства, главным образом уилтширская равнина, солсбери плантс, где содержались королевские племенные табуны. Также на таких территория выдавались аваро-бритским всадникам пригодные наделы для непосредственного прокормления, помимо солсбери-уилтширской равнины, это были земли Натанлуга, южного Келемиона и восточного Гвиннтуика, так и не ставшего Хемпширом, луга долины Темзы в Беркшире и Оксфордшире, холмы Эджхилл севернее и верховья Уза. Несмотря на то что непосредственный прокорм и обеспечение самым необходимым возлагалось на получивших наделы непосредственоо, они продолжали сковываться жесткой дисциплиной и должны были проживать с семьями только на территории лагеря(правда с течением времени «отпуска» всё более возрастали, так что в итоге воин должен был находится в лагере лишь два месяца своеобразного «аръербана» в году). Всё военное снаряжение, лошади и всё необходимое для войны получалось и хранилось централизовано. Разрушив англосаксонскую гегемонию на острове и частично впитав в себя их остатки, новообразованное королевство во многом заимствовали их систему отношений, так как римские к этому моменту практически исчезли, а кельтские племенные уже не отвечали потребностям централизованного государства. Так сложившуюся прослойку аваров и бриттской знати кавалерии — «всаднического дворянства» — можно определить как тэнов, с аллодо-боквельдным земельным держанием. Далее ниже стояли свободные бриттские общинные «свободные люди» и англосаксонские землевладельцы-лаеты, достаточно зажиточные чтобы на собственные средства иметь военное снаряжение. Они в некоей мере также получали государственную дотацию, саксонцы по старинному статуту лаетов, и бритты некий дополнительный земельный пай. Соответственно бритты формировали восстановленную с постримских времен полупрофессиональную милицию «гивессорум», англосаксы – федератские отряды, оба представляли из себя достаточно хорошо вооруженную «фирдообразную» линейную пехоту. Легковооруженные отряды составляли старые кельтские племенные ополчения, из рядовых общинников – керлов. На низшей ступени стоял широко распространенные в романо-британском обществе рабы – тролы.

Таким образом Логрия конца VI века представляла из себя весьма неоднородное, многонациональное, местами не избавившееся от племенных пережитков королевство. Например кельты Келемиона и кельты Калхвинеда еще не вполне считали себя единым народом. С двумя пантеонами языческих богов помимо распространяющегося христианства. Население было крайне немногочисленно для такой территории, демографические ресурсы Камбрии ограничены, так как вызывалось прежде всего ирландским дем.давлением и бриттскими беженцами. На 400 год население Британии оценочно составляло не более 1- 1,2 миллионов человек, в то время как в Галлии до 4,5 — 5 миллионов, за два нелегких века оно опустилось до не более 800 тысяч человек, в то же время средневековая Англия без всякого переизбытка могла вмещать до 4 миллионов человек, о чем свидетельствуют обширные на данный момент девственные леса, пустоши и брошенные земли.

Англосаксы несмотря на повсеместное усмирение, требовали к себе постоянного пристального внимания. Активную агрессивную политику продолжал Мэн, неспокойно было на ирландском побережье. Аваро-бритты не имели своего сильного флота, который был также слаб и у камбрийских союзников, и за чего приходиться привлекать ирландские контингенты, что также чревато.

В конце лета 578 года принц Константин безуспешно осаждает твердыню ютов Витваре Витгарабириг на Инис Уайт, для чего пришлось просить помощи бретонцев. Из-за по прежнему малой опытности в осаде серьезных укреплений замок взять не удалось и остров был временно покинут. В следующий раз помощь армориканцев, придеться покупать какими либо обязательствами. Или наконец попытаться создать свой практически с нуля, что молодое бедное государство почти не может себе позволить. В дополнение учащаются морские набеги саксов, остров Таннет превращен ими в укрепленное пиратское гнездо, где скопились изгнанные из своих потерянных королевств изгнанники, они получают постоянную подпитку с континента. Набегам подвергается даже Эссекс, где эти отчаянные головорезы не делают различия для своих саксонских соплеменников, вверх по Темзе они не могут пробиться только благодаря фризским поселенцам-федератам, засевшим в устье реки. Английские бандиты Узленда с болот залива Уош, совершают разбои малыми группами и снова скрываются в топях. В Линдси, бывшем во все время спокойным патриархальным местом достаточно мирного сосуществования потомков ассимилированных бриттов, англо-алеманского федератского гарнизона и поселенцев Винты, начались волнения. Туда отступили многие не смирившиеся с поражением англы Мидленда, сюда перебежали непримиримые кланы хвике из Эссекса, кроме того высадились несколько новых отрядов из Саксонии. Если первоначально, Линдсиваре поспешило в начале 575 года заключить с Баяном мир и признать его претензии на некое номинальное господство, то уже в конце 578 года власть в Линдси захватил представитель иклингов принц Креода.

[HTML_REMOVED]Увеличить<\/u><\/a>

Ответить