Мой новый большой замысел ¶
Написать огромный многотомный фундаментальный труд "История идеологий". В котором исследовать идеологию как историческое явление. Начинать надо по меньшей мере с XVIII века, когда (в самом его конце) и появилось это понятие — "идеология". Интересная деталь: Наполен относился к "идеологии" с нескрываемым скепсисом.
Пока начал собирать материалы.
Нашел пару интересных — о либеральной интеллигенции:
Перемены, случившиеся со страной и с нами всеми за последние годы, по праву заслуживают названия революционных. Рухнула не только тоталитарная система, ее идеология, ценности и структуры – рухнул устоявшийся десятилетиями образ жизни: конец девяностых годов отделяет от начала восьмидесятых куда более длинная дистанция, чем начало восьмидесятых годов от конца сороковых.
Итак, на дворе революция, но как же воспринимает ее российская интеллигенция – совесть нации, нравственный камертон общества?
Несложно убедиться: большинство тех, чье мнение традиционно воспринимается как мнение интеллигенции вообще – Михаил Жванецкий и Эльдар Рязанов, Андрей Вознесенский и Даниил Гранин, Марк Захаров и Лия Ахеджакова, Олег Басилашвили и Александр Калягин, Геннадий Хазанов и Олег Табаков, Владимир Войнович и Михаил Задорнов – последовательные сторонники происшедших в стране изменений вообще и радикальных экономических реформ в частности. И не устают убеждать сограждан: да, реформы долги и болезненны, десятки миллионов людей оказались на грани нищеты и даже за ней, но это жертвы, которые можно и нужно было принести на алтарь главного достижения «либеральной революции» – обретенной россиянами свободы. Ведь в стране сегодня существует свобода слова и свобода совести, свобода собраний и свобода печати, можно свободно выбирать власть и критиковать ее, не боясь преследований, свободно ездить за границу и возвращаться, свободно зарабатывать деньги и приобретать любые товары. И только люмпены и маргиналы, голосующие за жаждущих реставрации коммунистов, готовы вновь вернуться в клетку и получать пайку, отказавшись от свободы во имя дешевой похлебки и доступной колбасы...
Да, звучит убедительно, тем паче – из уст тех, чьи суждения мы привыкли принимать как аксиомы. Но не стоит ли заглянуть поглубже?
Наверное, если бы свобода слова, печати, собраний и прочие были бы главной ценностью для большинства россиян, советская власть не продержалась бы и нескольких лет. Но ведь продержалась же – в том числе и потому, что большинство наших сограждан вовсе не готово было на жертвы ради возможности читать Солженицына и смотреть по ТВ выступления Сахарова, вступать в партии и агитировать за своих кандидатов, выезжать за границу и ходить на митинги. Другое их волновало и волнует до сих пор: чтобы были жилье и работа, чтобы за труд платили столько, что в магазин можно было бы пойти не только на экскурсию, чтобы можно было вырастить детей и дать им образование, чтобы можно было не волноваться за стариков-родителей и самим впоследствии спокойно встретить старость.
Все перечисленные выше свободы необычайно важны – но лишь для узкого круга людей они являются «предметом первой необходимости». Однако именно к этому кругу принадлежат те, кто с начала «либеральной революции» стали признанными лидерами общественного мнения – и сочли приоритетные для себя ценности столь же важными и для всех остальных. После чего начали искренне недоумевать (а порой и осуждать несогласных): как же так, почему сограждане не осознают необходимости жертв во имя свободы?
Но разве достойно интеллигента осуждать тех, кто не готов пожертвовать своими ценностями во имя ваших? Если свобода нужна одним – почему жертвы должны приносить, в основном, другие?
Известно: большинство либеральной интеллигенции, для которой нет ничего ценнее свободы, проживает в Москве и Петербурге. Но Россия – не только две столицы, это и сотни больших и малых городов. Многие из них «замкнуты» на два-три завода, и стоит им остановиться – разрушается налаженный десятилетиями уклад жизни, закрываются детские сады и пионерские лагеря, а большинство людей просто лишается средств к существованию.
«Но ведь можно пойти и заработать!» – скажет столичный интеллигент, живущий в благополучном и сытом городе. Но это в столице, если не платят зарплату, можно без труда найти приработок – а в Арзамасе или Новокузнецке? Это в Москве кто-то из «новых русских» порой может себе позволить нанять оставшегося без работы инженера выгуливать собаку за 50 долларов в день. А в Перми? Или в Челябинске? Да и в Москве «новых русских» все же меньше, чем обедневших инженеров...
При коммунистах мы жили в условиях несвободы – но немногих это касалось по-настоящему. Жили бедновато, но большинство притерпелось, ведь почти каждому удавалось отложить что-то: на старость, на «черный день», многим – на машину или кооперативную квартиру (а очень многие получали жилье бесплатно). И это позволяло относиться к возможным «черным дням» более спокойно. Зато сегодня многим ничего не остается, кроме как существовать одним днем – нынешним. И стараться не задумываться – а что завтра?
Конечно, можно укорять людей за то, что они сегодня не готовы на жертвы во имя свободы, а вчера не брали в руки оружие, не выходили на баррикады, не пытались свергнуть тоталитарный режим и добиться утверждения свободы и демократии. Но разве все поголовно нынешние либералы боролись с режимом с оружием в руках, сидели за антисоветскую деятельность, были высланы за границу и лишены гражданства? Разве для большинства из них неприятности не ограничились тем, что издавались не все их книги, ставились не все задуманные фильмы или спектакли и удавались не все желательные заграничные поездки? Что же касается сегодняшней свободы, которой они так восхищаются – она, к сожалению, далеко не так радужна, как ее рекламируют.
Так, свобода слова в нынешней России – понятие относительное: писать или говорить ты можешь что угодно, но никто не обязан это печатать или показывать (и тем более никто, а в первую очередь – власть, не обязан на это реагировать). Ведь «косвенная» экономическая цензура – осуществляемая финансовыми структурами, которые контролируют большинство СМИ и при этом зависят от властей, не менее эффективна, чем прямая политическая цензура, осуществлявшаяся вчера властями непосредственно. И свобода слова для интеллигенции заканчивается там, где начинается свобода властей определять, какое мнение от имени интеллигенции должно прозвучать. Оно и звучит, а техника отбора проста: нам показывают на экране и представляют в газетах лишь тех «властителей дум», чьи взгляды соответствуют официальному курсу. При этом каждый из них знает: пока ты этот курс поддерживаешь – никаких трудностей в распространении своей точки зрения не будет, но стоит разойтись с генеральной линией – и, как выясняется, даже Александру Солженицыну мгновенно будет «перекрыт кислород». Не так давно гендиректор ОРТ г-н Благоволин откровенно признался: да, «не могли себе позволить» в период президентской кампании оставить Александра Исаевича в эфире – не те взгляды высказывал. Чего уж говорить о менее значимых фигурах?
Конечно, год назад можно было совершенно свободно высказаться в поддержку Ельцина с экрана ТВ или с газетной полосы. Но у тех, кто хотел бы сказать аналогичные слова в поддержку даже не Зюганова (хотя и в этом не было бы ничего крамольного), а Горбачева или Явлинского, возникали почти непреодолимые трудности. Так, известное обращение Сергея Ковалева, Елены Боннэр, Юрия Афанасьева и других – в поддержку Явлинского – лояльные властям СМИ аккуратно «замолчали». Ничуть не лучше – и со свободой выбирать: ничего не решающую думу, конечно, можно выбрать свободно, а вот президента... Многие ли верили год назад, что случись Ельцину проиграть выборы – он законопослушно передаст полномочия конкуренту?
Однако часто ли лучшие представители российской интеллигенции публично высказывались по этому поводу? Многие ли из них во время президентских выборов возмущались откровенно односторонним их освещением в государственных СМИ, содержащихся за счет налогоплательщиков (далеко не все из которых являлись сторонниками действующего президента)? Многие ли призывали к честной борьбе и соблюдению гарантированных законом равным условиям для кандидатов? Большей частью, к сожалению, наблюдалось обратное: так, горячее одобрение в либеральной среде вызвали известные заявления Николая Сванидзе и Светланы Сорокиной о том, что они не могут себе позволить объективно освещать избирательную кампанию, потому что тогда может победить Зюганов. Да и рассуждения о том, что проигравший Ельцин имеет полное право во имя демократии отменить результаты выборов и сохранить власть, были встречены либералами с большой симпатией.
Трудно не заметить, впрочем, что те, кто открыто боролся с советской властью и пострадал от нее – покойные Андрей Синявский и Владимир Максимов, здравствующие Мария Розанова, Вадим Белоцерковский, Владимир Буковский, Александр Солженицын – рассуждают о делах сегодняшних совсем иначе. Они куда меньше говорят о счастье обретенной россиянами свободы, и куда больше – о той неизмеримо дорогой цене, которая за это заплачена: в одночасье оказались изменены (а порой – и сломаны) судьбы десятков миллионов людей, и далеко не все – к лучшему: ничтожное меньшинство вознеслось к сказочным богатствам, явное меньшинство сохранило прежний уровень жизни или чуть-чуть его улучшило, а большинство еле сводит концы с концами. Но, к сожалению, не эти люди сегодня задают тон общественного мнения – хотя их позиция видится куда больше соответствующей традициям российской интеллигенции, которая всегда считалась защитницей униженных и оскорбленных, слабых и обездоленных...
Когда-то Александр Блок, в знаменитой статье «Интеллигенция и революция», печалился о сгоревшей усадьбе – но при этом пытался понять и оправдать крестьян, сжигавших барские особняки. А многие из нынешних «властителей дум» даже не пытаются понять тех, кто не разделяет их систему ценностей. Может быть потому, что легче объявить их люмпенами и маргиналами, чьи беды понимать вовсе ни к чему?
Все сказанное в высшей степени печально. Печально, что лучшие представители российской интеллигенции готовы считать социальные контрасты «издержками переходного периода». Печально, что они отказываются от сострадания и сопереживания тем, кого либеральные реформы отбросили на самый низ «социальной лестницы». И печально, что если в чем наши «властители дум» и упрекают наших реформаторов – то разве что в недостаточной решительности и излишнем внимании к мнению неразумного большинства, не способного «воспринять продуктивные идеи либеральных экономистов», как сетовал один из них на страницах «Московских новостей».
Что же, мысль не нова – именно на том, что общество должно двигаться в том направлении, которое считает необходимым прогрессивное меньшинство, а не в том, которого желает консервативное большинство, строилась теория и практика коммунизма (и российского большевизма в том числе). Круг замыкается: во имя либеральных реформ и недопущения коммунистического реванша либеральная интеллигенция незаметно скатывается к чуть перефразированным догматам коммунистической веры. Демонстрируя при этом – увы – не лучшие душевные качества.
Так, в сентябре 1992 года покойный Булат Окуджава отказывался считать интеллигентами тех, кто не способен на терпимость к инакомыслию и неприятие насилия. Но минул год – и в период жесткой конфронтации Ельцина с Верховным Советом множество деятелей культуры, составляющих цвет российской интеллигенции, не раз подписывались под коллективными письмами, где ни о терпимости, ни о ненасилии уже не было и речи. Зато в избытке содержались призывы запретить оппозиционные партии, закрыть оппозиционные газеты, разогнать парламент и представительные органы на местах – конечно же, во имя самых благих целей. Апофеозом стало письмо, опубликованное в «Известиях» 5 октября 1993 года, в стиле «Раздавите гадину!» – со словами: «хватит говорить, пора научиться действовать, эти тупые негодяи уважают только силу». И самое грустное – в том, что все высказываемые публично суждения были вполне искренними...
Трудно не заметить, однако, сходство указанных писем с коллективными разносами «врагов народа» 60-летней давности – под которыми тоже стояли подписи лучших представителей интеллигенции. И которые столь же искренне считали: стоит уничтожить мешающих построению социализма врагов – и наступит процветание. Разве не великий писатель впервые произнес: «если враг не сдается – его уничтожают»? Разве не лучшие мастера культуры славили коллективизацию, горячо одобряя ее единственно верный курс и приветствуя суровые, но вынужденные меры против кулаков и подкулачников? Разве не они призывали ответить красным террором на белый? Наконец, разве не они приветствовали октябрьский переворот?
Осенью 1917-го немалая часть интеллигенции поддержит большевиков. Цвет нации – Брюсов, Вересаев, Тимирязев, Горький, Гиляровский, Маяковский, Пильняк, в первое время – даже Куприн и Шаляпин с восторгом встретят строительство нового мира и будут восхищаться энергией, умом, административными способностями и молодостью революционеров. Вскоре интеллигенция заплатит за это – или вынужденной эмиграцией, или гибелью в лагерях, или унизительным существованием в качестве «прослойки», а общество – десятилетиями тоталитарного режима.
Через три четверти века немалая часть интеллигенции поддержит радикальные экономические реформы и будет восхищаться энергией, умом, административными способностями и молодостью реформаторов. Вскоре интеллигенция заплатит за это – или вынужденной эмиграцией, или нищенским существованием с единственной надеждой на 500 долларов от Сороса, а общество – деградацией науки и тихим умиранием образования, медицины и культуры. А впереди будет вполне внятная перспектива тоталитарного режима – потому, что регрессирующее состояние экономики слишком часто заканчивается подходящей «сильной рукой».
Неужели и вправду нет ничего нового под солнцем?
http://www.yabloko.ru/Publ/Book/Freedom/freedom_013.html — когда Вишневский писал это в 1997, это было новым и необычным. Сейчас — через 11 лет — это уже настолько приелось, что надоело, и все эти истины типа "оказывается, что..." уже настолько хорошо известны, что забыты, а "разоблаченные" оппоненты хотят завязать дискуссию в состоянии до этих "открытий".
И еще одна статейка — уже путинских времен:
«Либеральная интеллигенция» — одно из самых ходовых и самых спекулятивных понятий в сегодняшнем политическом лексиконе. Для начала попробуем понять, кто имеет право претендовать на это почетное звание.
Если вы заняты умственным трудом, и считаете, что идеология бывает либо коммунистической, либо фашистской, а нормальные, не сумасшедшие люди, безусловно, свободны от какой-либо идеологии и придерживаются здравых либерально-рыночных убеждений, если вам кажется, что прогресс есть некое заданное движение, в авангарде которого находятся развитые страны Запада, и движение это нельзя ни развернуть, ни остановить, ни изменить, то вы, скорее всего, относитесь к либеральной интеллигенции в её современном российском варианте. Разумеется, бывают либералы с гораздо более сложными представлениями, здесь же речь о неком полусознательном или бессознательном идеологическом остатке, впитанном как свойство среды, как идеологический мейнстрим своего времени.
В позднесоветское время верхушка этого слоя обладала доступом к тем культурным ценностям, которые запрещались, скрывались или просто не афишировались Советской властью. Эти ценности — в первую очередь — культура русского модернизма, а также т.н. «белые пятна истории», то есть, «скелеты в шкафу» советского периода. Соответственно, в перестройку этот слой обрел некоторую просветительскую функцию, став транслятором этих открытий и ценностей, а вместе с ними и их интерпретаций. В первой половине 90-х, однако, основной поток культурных и исторических открытий исчерпывается, интерес широкой аудитории иссякает. Исчерпывается «миссия», а вместе с ней заканчивается и естественная культурная гегемония этого слоя.
Появление в это же время «красно-коричневой» оппозиции и связанная с ней долговременная выборная интрига (отчасти продолжающаяся до сих пор) в каком-то (в дурном) смысле сплотило либеральную интеллигенцию, актуализировав её свойства, оформлявшиеся ещё с довоенного времени — постепенное разочарование в советском социализме (а заодно в социализме как таковом), реакция на сталинскую диктатуру, в частности, на «борьбу с космополитизмом», обида на Советскую власть («я, научный сотрудник, получаю меньше рабочего!», «я, умный и предприимчивый, не могу нормально развернуться в Совке!» и т.п.), в общем, всё те страхи, комплексы, обиды и представления, которые постепенно превратили «демократическую», «революционную», «левую», «социалистическую» интеллигенцию 19-го – начала 20-века в «либеральную», «правую», «буржуазную», «демшизовую» интеллигенцию конца 20-го века.
[HTML_REMOVED]Механическое отталкивание от Советской власти, которая осознавалась как охлократическая, как бы выросшая из знаменитого ленинского тезиса о кухарке, управляющей государством, привело к тому, что те ценности, которые – чаще на словах – прокламировала Советская власть, стали восприниматься как подлинно античеловеческие, в результате чего у интеллигенции выработалось, конечно же, никакое не демократическое, а радикальное буржуазно-элитистское сознание, в котором солидарность ощущалось как опасное заблуждение, пролетариат — как потенциально опасная человеческая масса, которую во что бы то ни стало нельзя больше допускать до власти (желательно вообще лишить избирательных прав, как когда-то большевики лишили буржуазию), деляги и фарцовщики казались сродни вольным поэтам (потому что и у тех, и у других были проблемы с Советской властью), а, соответственно, искусство – «видом частного предпринимательства» (слова И. Бродского из Нобелевской речи)."Они думали так в отношении власти: «Кретины, оставьте нас в покое — мы будем заниматься высшей математикой, теоретической физикой и семиотикой. И все будет в порядке» (Александр Пятигорский). Ни о каких «рабочих Германии» и «детях Африки» эти люди не могут слышать до сих пор, зато любую попытку отобрать у капиталиста немного его сверхприбыли каждый порядочный либеральный интеллигент ощущает как личную катастрофу.
[HTML_REMOVED]В путинскую эпоху либеральная интеллигенция, наконец, сталкивается со своей давней мечтой – на место криминальных сорви-голов эпохи первоначального накопления с их «шальным баблом», пришла более или менее реальная буржуазия, со своими реальными, достаточно долговременными интересами. Что, естественно, породило и определенный, свойственный полупериферийному капитализму тип управления и идеологию. В результате, лозунги, которые так много лет повторяла либеральная западническая прослойка, сегодня повторяют путинские национал-либералы, агрессивно празднующие победу «мещан над интеллигенцией».
Карикатурный образ «демшизы» («космополитический» имидж, заклинания об «общечеловеческих ценностях», «эта страна», «весь цивилизованный мир» и т.п.) стал той идеальной моделью, от которой отталкивается путинский агитпроп, навязывая нации образ «врага из 90-х». Что, кстати, не так уж сложно, ведь если, после того, как либералы-западники без конца твердили о том, что США – самое миролюбивое государство на планете, всеобщий друг и союзник, приходит Михаил Леонтьев и говорит, что США есть агрессивный хищник, преследующий свои интересы в разных концах земного шара, то (после Хиросимы, Вьетнама, Чили, Ирака и т.д. и т.п.) такое мнение звучит гораздо более убедительно. Каким образом может развиться критический дискурс, способный действительно противостоять ему? Что такое российский интеллектуал сегодня? Кого он представляет и кого хочет представлять?
Интеллектуалы 90-х, претендовавшие на критическую функцию, выходцы из, так или иначе, «правого» культурного андеграунда (левого андеграунда, как и, за редкими исключениями, левого диссидентства, не существовало) воспринявшие (как и новое поколение) модный и ходовой в 90-е верхушечный пласт постмодернистской критической программы, закономерно оказались не голосом общества вообще, и даже не голосом либерального слоя (как «шестидесятники»), а всего лишь голосом его очень узкой элиты. И, несмотря на свой интеллектуализм, они так и остались всего лишь выразителями своей среды, то есть, (пост)советской интеллигенции, в своей подавленности советским социализмом агрессивно отторгавшей огромные пласты мысли – левой: марксистской и т.п., оставаясь в плену снисходительно-снобистских представлений о западных леваках, которые «с жиру бесятся», «не знают, что такое социализм», «нам бы их проблемы» и тому подобное.
Маргинальное и идеологически уязвимое положение сегодняшней либеральной интеллигенции связано в том числе с её невозможностью опереться на что-либо в истории России. Октябрьскую революцию, событие, верность которому создаёт сегодня почву (в том числе критическую) для развивающейся новой левой (несмотря на жесточайшие внутренние разногласия по тем или иным фактам советской истории – от Кронштадта до смысла перестройки) либеральная интеллигенция отвергает, предпочитая миф о «загубленной большевиками» демократии, заодно отвергая всю предшествовавшую, начиная с декабристов, революционную традицию в России. (Ирония в том, что на самом деле ВСЕ силы, олицетворявшие в 1917 году «загубленную демократию» — может быть, кроме анекдотичного Керенского — являются либо слишком правыми, либо слишком левыми для сегодняшних оппозиционных либералов. ) Ещё два ключевых события – путчи в начале 90-х. Был ли разрыв между «защитой свободы от сил реакции» в 1991-ом и «разгромом реакционного парламента» в 1993 году, одобренным большей частью либеральной интеллигенции? Именно этими событиями российской истории был поставлен вопрос, без ответа на который невозможно противостоять агрессивной национал-буржуазной пропаганде сегодня, вопрос, касающийся, не в последнюю очередь, отношения к «демократизаторской» политике США (на фальшивом противостоянии которой, как уже было сказано, выстраивалась официальная идеология все последние годы). Что, собственно, такое «демократия»? – возможность самых «цивилизованных» и просвещенных обезопасить себя от всех остальных (эту точку зрения разделяет как сегодняшняя российская власть, так и большая часть оппозиционных либералов), или тяжелейшая, рискованная ежедневная работа, которая неизбежно ставит под сомнение такие безусловные ценности либерального капитализма, как парламентская демократия, право частной собственности и отношения наёмного труда. И, соответственно, кем видит себя интеллигентская прослойка – наемными профессионалами, реализующими своё право служить буржуазии (в основном на производстве и трансляции идеологий), ассоциируя себя скорее со своими работодателями, чем с собратьями из других страт наёмных работников и следуя той или иной корпоративной этике, либо интеллектуалами, выходящими за её пределы, пытающимися ставить и решать на практике тяжелейшие вопросы об универсалиях; равенстве и прямой демократии.
Без ответа на эти вопросы, без интенсивного классового, социополитического, а соответственно, и культурного, исторического самоанализа выход интеллигенции на какие-либо критические позиции невозможен
http://www.chtodelat.org/index.php?option=com_content&task=view&id=446&Itemid=206 — взгляд слишком слева, но любопытен.
"Я могу понять политиков, запрещающих людям свободно обсуждать и толковать прошлое. Не понимаю только одного: у них-то какие могут быть претензии к Гитлеру или Сталину?"
С.Б.Переслегин
Здесь замечу только, что СССР изготавливал несколько более сложные девайсы нежели видиомагнитофоны. Которые сейчас производят (да и тогда часто тоже) офигенно технологичные Южная Корея и т.д. Совершенно случайно наверное развитые страны такой ерундой не занимаются?