Артем пишет:
Вместо шаманов Бон в "Ананербе" будут заправлять персидские суфии...
Это мне напомнило... Дитер Нолль "Приключения Вернера Хольта" — http://militera.lib.ru/prose/foreign/noll/
Действие происходит в 1944 году:
За час до отбоя Хольт и Феттер поднялись на четвертый этаж, где помещались спальни унтеров. Ревецкий жил в одной комнате с Беком и еще одним унтер-офицером, пожилым и спокойным человеком по фамилии Винклер. Когда они вошли, Ревецкий в тренировочном костюме лежал на койке. Он подложил за спину гору подушек в цветастых наволочках, а руки молитвенно сложил на груди. Унтер-офицер Бек брился за столом, ухмыляясь в предвкушении спектакля. Винклер уже лег. Лицо Ревецкого передернулось.
— Мне желательно, чтобы каждый вечер в двадцать один ноль ноль мне читали молитву, — сказал он. — Я решил стать набожным, ведь среди вас, чертей, мне грозит опасность впасть в грех, прогневить господа. Хольт, начинайте!
Бек прыснул.
— А вы, Феттер, вслед за тем сотворите мусульманскую молитву, — распорядился Ревецкий, — на тот случай, если аллах могущественнее Иеговы.
Хольт, не долго думая, начал читать первую пришедшую ему на ум молитву:
— Малютка я и чист душою...
Ревецкий заорал как ужаленный:
— Отставить! Безумный! Полоумный! Слабоумный! Разве это молитва для прусского капрала?
Он передразнил Хольта:
— «Малютка я...» Уж не намекаете ли вы на малый рост своего капрала?
— Никак нет, господин унтер-офицер!
— Вон! — рявкнул Ревецкий. — Явиться через полчаса! И с порядочной молитвой! Из двух частей! Первая — грустная, дабы я мог вспомнить свою возлюбленную матушку и уронить слезу. Вторая — соленая, как оно и положено солдату! Вон!
На лестнице Хольт сказал Феттеру:
— Да он душевнобольной! Выживший из ума шут!
— Какое там! — возразил Феттер. — Нашел себе забаву. Знает, что мы обязаны выполнить любой приказ.
И далее:
Снова Хольт и Феттер поднялись к Ревецкому.
— Слетает ночь, — начал Хольт, — мерцают звезды, луна струит свой кроткий свет.
Лицо Ревецкого просияло. Хольт продолжал:
— В родном краю мамаша слезы роняет на сынка портрет.
— Восхитительно! — простонал Ревецкий. — Божественно!
Хольт мучительно силился вспомнить следующую строку.
— Спи сладко, как под отчей крышей, уж кончил колокол звучать.
Брови Ревецкого дрогнули. Хольт продолжал:
— Поможет пусть тебе всевышний спокойно спать и славно...
Унтер-офицер Бек заржал, Ревецкий крикнул:
— Феттер! На колени! Лицом к Мекке! А теперь войте, как дервиш: алла-ил-алла!
Феттер, воздев руки, затянул:
— Алла-а-а-иль-алла-а-а-а!
Хольт смотрел то на Ревецкого, лицо которого светилось неизъяснимым восторгом, то на Феттера, имевшего довольно жалкий вид, то на Бека, чуть не лопавшегося от смеха, — он зажал руки между колен и, обессилев, квохтал:
— Караул!.. Сейчас в штаны напущу!
Хольт сказал потом Вольцову:
— Мне велено приходить каждый вечер. Обязан я?
— Нет, не обязан, — ответил Вольцов. — Можешь жаловаться, и тебе наверняка скажут, что ты прав. Но я советую тебе трижды подумать. Унтеры не простят, что ты их лишил такой потехи.
И Хольт не пошел жаловаться, хоть и презирал себя за это. Ревецкий даже показал этот спектакль унтерам штабной роты. А Киндхен изо дня в день поставлял новые молитвы, первая часть которых становилась все сентиментальное, а вторая — все более непристойной. Наконец Ревецкому это наскучило, и он объявил, что вновь намерен вести жизнь «богохульную и беспутную»
"Я могу понять политиков, запрещающих людям свободно обсуждать и толковать прошлое. Не понимаю только одного: у них-то какие могут быть претензии к Гитлеру или Сталину?"
С.Б.Переслегин