Продолжение зарисовки, само нарисовалось
Сбор был недолог, старик закинул в сумку — кожаный мешок, что когда то сшила ему покойная жена, свой нехитрый скарб. Металлическая фляжка с водой, алюминиевая сточенная ложка, то самое блюдце, небольшой кисет с нюхательным табаком, который старик выращивал сам под поросшей травой стеной землянки, дырявое одеяло и смена белья – застиранные синтетические трусы и облезлая хлопчатобумажная майка. Старик свято помнил принцип, что завещал ему отец – умирать надо во всем чистом!
Нил зашел в землянку, отодвинув в сторону самодельную дверь из бывшего поддона, укрепленного прибитым к нему капотом автомобиля, когда все было уже собрано, и старик в последний раз оглядывал стены своего тесного жилища, в котором прошли последние лет двадцать.
— «Че ты, дед?!» — парень приходился старику троюродным правнуком, примерно, и держал над ним шефство – «Опять с Главой поругался?»
— «Ухожу я, он мне велел…» — кивнул головой старик, набрасывая лямку мешка на плечо.
Парень, один из лучших секурити общины, был добр к старику, порою щедро делясь с ним пищей, но при этом иногда на него находила сильнейшая, жуткая ярость. Так произошло и в этот раз, Нил заревел что то нечленораздельное, и выскочил из землянки.
Старик выбрался за ним вслед, с трудом задвинул дверь на место. А на Нил уже стоял на лужайке около дома Главы, и орал в окна, поливая своего повелителя отборными бранными словами. Матерится у молодого секурити получалось лучше всех в общине.
Владыка семи деревень и пятнадцати хуторов недовольно высунулся из заложенного больше чем на половину окна – протапливать столь большое помещение было довольно накладно и сложно даже для Главы… И тут же выскочил наружу, ситуация была весьма опасной, один из самых сильных его воинов бросал ему вызов перед всеми!
На этот раз Крисс Ставропольский был в «домашнем» облачении – то есть всего лишь в клочке волчьей шкуры, которая покрывала его бедра, скрепленная большой блестящей заколкой для волос со стразами. Все тело Главы покрывала замысловатая татуировка.
Старый обычай, еще сын Мака Лысого, Люка Крестолюб, первым принялся набивать себе на теле рисунки, повествующие о его героических подвигах. Так и повелось. Вот и теперь, при небольшой фантазии, можно было понять, что Глава Крисс убил в честном бою трех медведей и стаю волков, плавал по Большой Воде, бывал на рынке в Туапсе и поверг в прах предыдущего Главу, Тюрю Ржавого. Еще на животе, стандартно со времен Люка, изображалась целая монументальная картина, выполненная той же иглой и разноцветными чернилами – как фигура Главы, символизирующего общину, попирает ногой какое-то чудовище. Сейчас уже все забыли и смысл этой картины, и кого обозначает чудище, и лишь старик подспудно помнил, что тут имелись в виду торжество и превосходство общины, пришедшей к корням и истинному этому, как его… , прогрейсу какому то, кажется, над бездумными и глупыми ТЕМИ, что живут на краю…
Встав на крыльце, Крисс разразился ответной бранью в сторону молодого секурити. По сложившемуся уже ритуалу соперник мог отступить, моля Главу о прощении, а мог и принять бой… Нил, однако не отступил.
По свисту Крисса из дома выскочила его старшая жена, держа в руках ножны с тесаком мужа. Глава вытащил клинок, и, крутя и перебрасывая его из руки в руку, двинулся на противника. Нил, в ответ, сбросил с себя тяжелые старинные ботинки, меховую безрукавку, и прочные пластиковые наколенники. Затем вытащил из-за пояса свой нож, тоже вполне увесистый охотничий кинжал, и они закружили по площадке перед домом, окруженные толпой общинников.
Эх, молодежь … Нашли повод, конечно – подумал про себя старик, хотя да – Крисс еще полон сил, но молодые воины жаждут спихнуть его с трона. Не это, так другое – Нил тоже славный воин, первый на охоте и в драке.
Но на этот раз победила зрелость – Глава подловил молодого секурити коленом в бок, рубанул локтем по хребту, и потом , уже сбив с ног, вонзил тесак противнику в предплечье левой руки.
— «Убирайся вместе со своим дедом, грязный мазафак!» — шипя в лицо раненому произнес Крисс – «Я отсылаю тебя на дальний хутор, где ты будешь пахать землю, пока я не решу вернуть тебя!»
Вполне логично, хмыкнул про себя старик – вообще то все секурити пахали землю, и это делал, особенно в пору уборки и высадки урожая, и сам Глава. Это считалось приверженностью к корням. Убивать же тех, кто даже открыто бросил ему вызов, было не принято – слишком уж немногочисленной была община. Поэтому провинившийся секурити обычно получал несильное ранение, и отправлялся в изгнание на один из окраинных хуторов. За все годы, что уже царил этот порядок «волчьей стаи», старик помнил всего раза три, когда претенденты на престол были убиты.