Зондажные переговоры СССР и США начались еще в ноябре 1938 года, с доверительной беседы Рузвельта и советского полпреда в Вашингтоне Трояновского. Первая беседа произошла по инициативе Рузвельта, президент тогда развивал мысль о сотрудничестве между Соединенными Штатами и СССР.
Советский Союз представлял собой немалый рынок для американских промышленников. Американцам в связи с ростом экономики требовалось большое количество сырья. Но проблема был не в экономике, сближению стран мешала политика. Рузвельт четко понимал — если возникнет ось "Лондон-Берлин-Токио", его страна окажется блокированной английским и японским флотом. И вариантов у Вашингтона останется немного – изоляция, влекущая возвращение к временам Великой депрессии, или младший партнер Британии. К осени 1939 шансы на союз Англии и Японии уменьшились, но выступление США на стороне противников Великобритании идею могли оживить.
В младшие же партнеры не хотелось. Отношения с гитлеровской Германией у США не сложились с самого начала, и наладить их было нереально. Да и не несло такое сближение ничего полезного для обеих сторон. США стремились к открытию протекционистских рынков. А ни англичанам или французам, ни немцам, ни тем более, японцам американцы были не нужны. В случае победы, пусть даже не окончательной, англо-германского блока, и присоединившейся к ним Японии, для штатов закроются рынки в Европе и Азии, и американская промышленность снова свалится в кризис. Но… победа французского блока означала тоже самое. Новый курс Рузвельта в такой ситуации не сработает. Позиция Москвы по мнению американцев, серьезной роли не играла. В Вашингтоне считали, что победу будет торжествовать либо Британия, либо ослабленная Франция. И второй вариант виделся более предпочтительным.
"- Стоит ли для вас вопрос о присоединении к англо-германскому блоку? – поинтересовался тогда, в 1938, Трояновский.
Рузвельт улыбнулся и покачал головой:
— Не думаю. Мы не стремимся к территориальным приобретениям, но и не согласимся на территориальные изменения, которые не находятся в соответствии со свободно выраженной волей соответствующих народов. И мы наоборот, стремимся к восстановлению суверенных прав и самоуправления тех народов, которые были лишены этого насильственным путем.
Я — продолжал он, — противник того, чтобы США изолировались в Западном полушарии. Мы не должны изолировать себя от остального мира, потому что будущая безопасность и общее благо страны неразрывно связаны с судьбой Европы и Азии".
Это было правдой. В 30-е годы Рузвельт был вынужден пойти на уступки преобладающему изоляционистскому настроению в США, которое при любых обстоятельствах хотело уберечь Америку от новой войны. Но ограничение изоляции национальными интересами в Западном полушарии и половиной Тихого океана он не разделял никогда. Целью Великобритании и Германии было держать Америку подальше от Европы и отпугнуть назад в Западное полушарие. Американский Конгресс сделал это возможным, издав закон о нейтралитете. Борьба за внешние рынки определяла заинтересованность монополистических кругов США в политике "экономического национализма", предполагавшей "свободу рук", не связанность международными обязательствами, уклонение от усилий по урегулированию международных конфликтов. Держась в стороне, как полагали в этих кругах, можно было наблюдать за кровавыми драмами на Европейском и Азиатском континентах и извлекать немалые барыши. Рузвельт, однако, понимал, что изоляционизм в современных условиях невозможен. Кто бы ни победил в Европе, если США останется в стороне, они станут лишними. Победитель просто закроет от них Европу. И Азию – ее судьба теперь, в связанном трассами авиалиний, нитками железных дорог и линиями океанских маршрутов мире решалась в Европе же.
Ограничение национальных интересов Западным полушарием, изоляция себя в крепости "Америка" и предоставление событий в Евразии их собственному течению являлось, с точки зрения президента, опасной иллюзией. Он разделял точку зрения Томаса Джефферсона, Теодора Рузвельта и морского стратега Альфреда Мэхена: равновесие сил на Европейском континенте является жизненным интересом для США.
Советский Союз в отличие от ведущих держав не располагал возможностями для экономического противоборства на мировой арене. Но он находился в центре событий.
Победа Гитлера в Европе и Японии на Дальнем Востоке, с учетом территорий контролируемых Великобританией, закроют мир – именно мир, президент отдавал себе в этом отчет, от американских товаров, что означало бы конец устремлениям США. Если США лишатся доступа к океанским трассам, крах неизбежен. Но флот США не может пока осуществлять контроль морей, это возможно лишь в том случае, если исчезнут соперники. И это отнюдь не Германия, Франция или тем более СССР. Путь к владению морем перекрывали в Лондоне и Токио. Их врагов — Францию, Китай, а теперь, пожалуй, и Советский Союз следовало поддерживать…
Жизнеспособность нового советского правительства за два года стала фактом объективным. Прежний, до предела идиологизированный курс в советско-американских отношениях был в любом случае не пригоден, а вопрос об использовании СССР в качестве потенциального союзника в случае обострения американо-японских противоречий, как и построение отношений на случай войны в Европе, приобретал все более важное практическое значение. Рузвельт всегда был предрасположен к компромиссу. Кроме того, в преддверии президентских выборов 1940 года он стремился удержать левые и прогрессистские силы под своим влиянием, и сближение с Москвой было вполне логичным шагом. Экономический подъем сменялся к концу года спадом, а в случае усугубления экономического положения, Тафт (ожидаемый кандидат от республиканцев) получал шанс на победу. И до выборов резких внешнеполитических шагов делать было нельзя. Кроме действий, которые одобрит большинство американцев, разумеется.
Первым этапом были беседы с Трояновским. Сейчас, год спустя, отношения между странами стали теплее, но реальных шагов навстречу друг другу, Москва и Вашингтон не делали, выжидали. Второй ступенью стало предложение о сотрудничестве в Китае. Вашингтон был заинтересован в том, чтобы СССР помогал Китаю выстоять под ударами японцев и не пойти на капитуляцию. Поэтому Рузвельт ориентировал гоминдановское руководство и лично Чан Кайши на установление отношений добрососедского сотрудничества с СССР. Он считал, что в немалой мере это будет содействовать Гоминьдану в разрешении коммунистической проблемы политическими средствами. С другой стороны, влияние США в Китае, близкие экономические, политические и личные связи американского истэблишмента с правящими кругами гоминдановского Китая вызывали у советской дипломатии большую обеспокоенность и опасения, что экономически слабый Китай может попасть под полный контроль США. Но сотрудничество шло. С весны 1939 года, США и СССР обменивались информацией по Японии, согласовывали поставки грузов. Не всегда, но это уже было прогрессом.
18.09.1939 Начались зондажные советско-американские переговоры. Жданов, вполне в духе прежних речей Рузвельта и концепции Лиги Наций, предложил идею некоего "Тихоокеанского пакта", в который вошли бы США, СССР, Франция, Великобритания и Китай. Пакт должен был гарантировать мир в регионе, и – немаловажное для Москвы положение – включить СССР в уже существующую систему соглашений великих держав на Тихом океане.
Рузвельту, однако, подобный ход был просто не нужен. "Пакт без Японии не имеет смысла, — пояснил президент, — а главной гарантией мира является сильный флот. Наш американский, английский и, может быть советский". В США были уверены, что Япония не выдержит гонку вооружений. Продолжая свою мысль, Ф.Рузвельт заметил: "Вам трудно, вам нужно охранять много морей. Выяснилось, что японцы не хотят ограничиться 14–дюймовыми пушками. Мы будем строить 16–дюймовые, англичане тоже. Посмотрим, как выдержат японцы морское соревнование". Впрочем, начало переговоров было признано интересным. Встречной темой Вашингтона, стал вопрос об условиях, при которых СССР может вступить в войну с японцами. Ответ пришел незамедлительно: Москва готова была воевать только в случае нападения Японии на СССР или союзников СССР. США, однако, союзником пока не являлись. Переговоры закончились громкими заявлениями об улучшении отношений и сотрудничестве в деле мира, но реальной пользы не принесли. Страны остались дружественно-нейтральны.
Британские политики давно были озабочены несоответствием между обязательствами метрополии и ее возможностями. Глобальным интересам Великобритании к концу 30-х годов угрожала как Франция, с ее сложившимся Средиземноморским блоком, так и набирающие силу Германия, и — США. Впрочем, с Гитлером удалось договориться, и замкнуть немецкий и французский блоки друг на друга, реализовав традиционную систему сдерживания. На Дальнем Востоке экспансия Японии наносила существенный ущерб английским интересам в Китае, а также представляла потенциальную угрозу юго-восточной части Британской империи, включая Индию. Но там как раз союзником в противостоянии Токио выступал Вашингтон…
Было понятно, что в случае одновременного кризиса в Европе и на Дальнем Востоке, с непосредственным участием Англии, британский флот не сумеет защитить все интересы империи.
Чемберлен достиг соглашения с Германией. Но опасность для империи назревающего мирового столкновения, он осознавал четко, и Британия наращивала военную мощь. Перевооружение было необходимым противовесом политике "умиротворения и баланса". "Сильная оборона предотвращает войну, тогда как дипломатия устраняет ее причины" – считал британский премьер. Озабоченный в первую очередь сохранением Великобритании как мирового лидера, он видел соперников в первую очередь во Франции и США. Нет, локальная европейская франко-германская война Лондон в принципе устраивала, ведь она ослабляла обе стороны. Опасения внушало соотношение сил – германский блок представлялся более слабым, чем французский, а ведь к Парижу вновь, как и перед первой мировой, тяготела Россия. В связи с этим, Чемберлен не исключал (хотя и не желал такого варианта) вступления Англии в возможный конфликт на стороне Рейха. Тем более возможным в Лондоне считали ограниченное участие – действия флота, авиации, выступление только против СССР или Югославии. Вот возобновления американского вмешательства в европейские дела "в духе Вильсона" и перспективы зависимости от США, Чемберлен опасался. Он не желал вступления Соединенных Штатов в европейские конфликты, даже на своей стороне, опасаясь цены, которую Вашингтон может запросить на мирной конференции. И резко неприязненные отношения Берлина и Вашингтона англичанами поддерживались и одобрялись.
На Дальнем Востоке англо-американские разногласия означали фундаментальные различия между позициями обеих держав в Азии. Действия Японии в Китае угрожали нарушить баланс сил в Юго-Восточной Азии, а также поставки сырья, необходимые для Великобритании и США, поэтому правительства обеих стран были в равной мере заинтересованы в сдерживании Японии. Проблема состояла в том, что, хотя обе страны были согласны относительно общих принципов дальневосточной политики, их специфические интересы не были одинаковыми. Великобритания располагала владениями, а США — властью, и, учитывая второстепенное стратегическое значение Азии, США не имели намерения защищать чисто британские интересы, особенно если британцы сами ничего не предпринимали. Такое различие интересов было потенциально опасным для Великобритании, и могло оказаться роковым, в случае отказа США от активной поддержки. Великобритания не получила твердой гарантии американской помощи или уверенности в том, что США будут защищать сугубо британские интересы, например в Сингапуре.
Мало совместимыми были экономические интересы двух стран и их долгосрочные устремления как великих держав. Еще с конца XIX в. США и Германия, были главными торговыми соперниками Великобритании, при этом размеры и ресурсы Соединенных Штатов делали почти неизбежной их доминирующую роль в мировой торговле. На более глубинном уровне имело место столкновение двух экономических философий. В ходе 30-х годов британцы продвигались к двусторонней контролируемой торговле в значительной мере внутри руководимого Великобританией блока, тогда как администрация Рузвельта проявила себя как поборник экономической либерализации и многосторонней мировой экономики. Эта перемена традиционных ролей отражала изменившиеся торговые обстоятельства двух держав. Великобритания отныне чувствовала потребность защитить свою приходящую в упадок экономику, в то время как Соединенные Штаты были достаточно сильны, чтобы извлечь выгоду из принципа равных экономических возможностей.
Точно так же, как американцы протестовали в викторианскую эпоху против империализма свободной британской торговли, так и англичане в конце 30-х годов говорили о том, что Британская империя становится "жизненным пространством американской плутодемократии". В чем смыкались с громящим с трибун заокеанских плутократов Гитлером, одновременно отдаляясь от Вашингтона. Британские имперские преференции, были постоянным источником трений в англоамериканских отношениях. Предметом споров обоих правительств, была вовсе не структура мировой экономики, а соответствующее место каждой из держав внутри нее.
Большинство британских лидеров рассматривали США как отпрыска английской культуры, как нечто среднее между доминионом и собственно иностранной державой. Поэтому в глубине души британцы склонялись к мысли, что США "не должны" выступить против Великобритании. Большая часть американцев фонд общих ценностей видела лишь в демократической традиции. США рассматривались как подлинное прибежище либеральной демократии, и хотя первенство в этой области исторически принадлежало Великобритании, оно всегда было здесь омрачено классовой борьбой и имперскими настроениями. Позиция американских политиков всегда была двойственной — в культурном отношении они были англофилами, а в политическом — англофобами, поскольку, глубоко сознавая общность традиций, сохраняли критическое отношение к британскому империализму и постоянное опасение, что британская дипломатия однажды снова вовлечет их в европейские проблемы.
Как с обезоруживающей искренностью заявил первый лорд Адмиралтейства еще в 1934 г. – "мы уже обладаем большей частью мира или его лучшими частями и мы только хотим сохранить то, что имеем, и не позволить другим отнять это у нас". Здесь была заложена основа англо-американского соперничества.
Рузвельт готовился к возможности войны, но не имел ни малейшего желания втягивать свою страну в боевые действия, не определившись с союзниками, и главное – результатом войны и ценой победы.
Чемберлен не желал неограниченной американской экспансии и не намеревался уступать Рузвельту лидерства в англо-американском союзе.
Пакт Хирота-Лаваля, и договор нейтралитета между СССР и Японией представлялся продолжением политики умиротворения, но не Германии, а Японии. Эти соглашения давали СССР и Франции выигрыш времени, свободу рук в других направлениях, а Франции еще и некие гарантии стабильности в Индокитае, поскольку в случае видевшегося возможным конфликта с Британией коммуникации в Индокитай Париж удержать не надеялся. Уход СССР и Франции из Китая вынуждал Лондон или сделать то же самое, отказавшись от Китая и прекратив помощь Чан Кайши — и в таком случае китайцы (по общему для всех лиц, принимающих решения в то время мнению, хотя не стопроцентно точному) окончательно проигрывали войну, а кроме того, Британия окончательно расходилась с США. Лондон выбрал другой вариант – там двигались к охлаждению отношений с японцами. Такая ситуация втягивала в конфликт США. Последним пришлось усилить военную помощь режиму Чан Кайши, в Китай начали прибывать американские военные миссии, появились советники и инструктора из США.
Итогом долгих и трудных многосторонних переговоров, в США стала неявная, но достаточно последовательно проводимая в жизнь позиция "разумного выжидания". Политика США теперь была направлена на оттягивание войны в Европе, что соответствовало и реальным интересам Соединенных Штатов, и нравилось избирателям. И одновременно – усиление нажима на Японию и активизация на Дальнем Востоке. Причем, если в Европе Вашингтон стремился дистанцироваться от всех сложившихся блоков, то на востоке шло сближение с Британией.
