Форум «Альтернативная история»
Продвинутый поиск

Сейчас онлайн: perefedya, Reymet_2, Den, Mockingbird19, gooodvin

Победоносная Казанская война 1530 (продолжение)

Ответить
Tom Songol
альтистории тайный советникъ
Цитата

Кстати русский под в..

Кстати русский под влиянием малорусского и польского сильно видоизменится, станет более похожим на современный суржик. Русская аристократия же подвергнется вестернизации намного раньше, но только вестернизация будет происходить под сильным влиянием польской шляхты. При всём этом будет наблюдаться демографический взрыв связанный с освоением Причерноморья и Поволжья(т.к. крестьяне ещё не закабалены и намного более мобильны).

Гюнтер Штольц всегда мечтал побывать в Москве, но кто же знал что он замёрзнет под Сталинградом

Леший
Грандмаршал и Действительный тайный советникъ от альтистории
Цитата

moscow_guest пишет: ..

moscow_guest пишет:

Более спокойный характер — меньше стрессов типа всенощных бдений за упокой души казнённых — сердце выдержит дольше.

К сожалению это недоказуемо и сказать однозначно нельзя.

moscow_guest пишет:

Наиболее вероятно (по крайней мере поначалу) превращение в вассала "объединённой империи Рюриковичей" вроде Касимова.

На первых порах да. Но учитывая "набеговый" характер крымской экономики, то не думаю, что долго выдержат.

Tom Songol пишет:

Кстати русский под влиянием малорусского и польского сильно видоизменится, станет более похожим на современный суржик.

Тогдашний малорусский и великорусский мало друг от друга отличались. Собственно говоря современная русская грамматика идет от Мелетия Смотрицкого (конец XVI — начало XVII вв.), который создавал свою "Грамматики славенскiя правилное синтагма" именно для малорусского языка (таким образом, по иронии судьбы, получается, что современный русский язык куда ближе к старому малорусскому, чем современная "мова"). Разумеется, будет сильное влияние польского. Но и сам польский язык будет другим. И не только из-за влияния русского. Дело в том, что современный польский язык сформировался под сильным влиянием "панского" (особого языка созданного польской аристократией в XVI-XVII вв. для того, чтобы не разговаривать на "быдлячем" — народным польским языком), и поскольку грамматику современного польского создавали именно выходцы из панства, то и внесли в нее привычный для себя "панский".

Но мы еще дойдем до Ганга,
Но мы еще умрем в боях,
Чтоб от Японии до Англии
Сияла Родина моя.

Tom Songol
альтистории тайный советникъ
Цитата

То есть польский ста..

То есть польский станет более похожим на Галицийский диалект, а русский станет более руським)))Кстати может на основе русского сформируют единославянский язык?

Гюнтер Штольц всегда мечтал побывать в Москве, но кто же знал что он замёрзнет под Сталинградом

Den
Творец и Повелитель Мировъ
Цитата

Tom Songol пишет: м..

Tom Songol пишет:

может на основе русского сформируют единославянский язык?

Ну это явно дело будущего таймлайна. В принципе если здешняя Россия раньше и успешней влезет на Балканы и включит в свой состав славянские и православные народы до формирования у них литературных языков то вариант с единым языком более чем возможен.

Я очень не люблю слова унтерменши, но глядя как воюют и правят укронаци...

Леший
Грандмаршал и Действительный тайный советникъ от альтистории
Цитата

Ежели кому интересно..

Ежели кому интересно, то тут выложил некоторые иллюстрации к тексту. Так сказать, визуальный ряд.

Но мы еще дойдем до Ганга,
Но мы еще умрем в боях,
Чтоб от Японии до Англии
Сияла Родина моя.

Tom Songol
альтистории тайный советникъ
Цитата

О скоро про бурят бу..

О скоро про бурят будет)))Ждемс-ждемс

Гюнтер Штольц всегда мечтал побывать в Москве, но кто же знал что он замёрзнет под Сталинградом

Den
Творец и Повелитель Мировъ
Цитата

Коллега давно хотел ..

Коллега давно хотел спросить — а карты раздела Ливонии в данной АИ у вас нет?

Я очень не люблю слова унтерменши, но глядя как воюют и правят укронаци...

Леший
Грандмаршал и Действительный тайный советникъ от альтистории
Цитата

Den пишет: Коллега ..

Den пишет:

Коллега давно хотел спросить — а карты раздела Ливонии в данной АИ у вас нет

Не рисовал, но в принципе можете ориентироваться на эту:

С той разницей, что Кокенгузен (Кокенгаузен), Падис и Моонзундские острова находятся в русских руках.

Но мы еще дойдем до Ганга,
Но мы еще умрем в боях,
Чтоб от Японии до Англии
Сияла Родина моя.

Пойташ
Владыка Континентов
Цитата

Ув. Леший в иллюстра..

Ув. Леший в иллюстрациях где Нарва, дан вид — Ивангородской крепости.

Подчиненный перед лицом начальствующим должен иметь вид лихой и придурковатый, дабы разумением своим не смущать начальства.

Никогда не бойся делать то, что ты не умеешь. Ковчег построил любитель, а профессионалы сделали "Титаник".

Леший
Грандмаршал и Действительный тайный советникъ от альтистории
Цитата

Пойташ пишет: Ув. Л..

Пойташ пишет:

Ув. Леший в иллюстрациях где Нарва, дан вид — Ивангородской крепости.

Спасибо, исправлю.

Но мы еще дойдем до Ганга,
Но мы еще умрем в боях,
Чтоб от Японии до Англии
Сияла Родина моя.

Леший
Грандмаршал и Действительный тайный советникъ от альтистории
Цитата

Коллеги, не обессудь..

Коллеги, не обессудьте, но перечитав текст "свежим взглядом", решил довольно сильно его подправить. Поэтому, начиная с конца IX части снес текст и начну его выкладывать заново.

Но мы еще дойдем до Ганга,
Но мы еще умрем в боях,
Чтоб от Японии до Англии
Сияла Родина моя.

Леший
Грандмаршал и Действительный тайный советникъ от альтистории
Цитата

Итак, остающийся без..

Итак, остающийся без изменений текст завершается так:

Активная оборона ревельцев, а также холод и болезни привели к значительным потерям в русском войске. Бомбардировки хорошо укрепленной крепости оказались безрезультатны, хотя по Ревелю было выпущено около 4 тыс. обычных и огненных ядер. 13 марта 1559 г. князь Александр Горбатый-Шуйский был вынужден снять осаду, продолжавшуюся 7 недель.

Ниже откорректированная часть текста:

Эта неудача русских вдохновила Стокгольм на продолжение военных действий, тем более, что в самом важном "Ревельском вопросе" ни одна из сторон не готова была пойти на уступки. Кроме того, истощение ресурсов (для войны с русскими Швеции приходилось на постоянной основе держать 17-тысячную армию) толкало шведов на изменение тактики. Оборонительные действия, изматывая силы королевства, не приносили успеха, отдавая инициативу в руки русских. Поэтому в Швеции уже давно обсуждали необходимость перехода к наступательной тактике. Но пока российские ударные силы были развёрнуты в северо-западном направлении, это представяллось весьма рискованной затеей. Но в 1559 г. ситуация изменилась. Как уже было сказано выше, отказ русских от активных действий на южном направлении вдохновил Девлет-Гирея вернуться к тактике "больших" набегов на Русское государство. А тяжёлая зима 1557-1558 гг. требовала от хана необходимости дать "подкормиться" своим подданным за счёт соседей. Также, хану как никогда нужен был хотя бы небольшой, какой-нибудь успех для того, чтобы на время заткнуть рты недовольным и заодно показать "московскому", что его рано списывать со счетов. И Девлет-Гирей решился. Ещё в начале весны он объявил о сборе войска, в мае выступил за Перекоп, здесь, в причерноморских степях, соединился с ногаями Дивей-мурзы и двинулся на север. 6 июля передовые татарские отряды объявились под Мценском.

Первыми к Мценску подошли сыновья хана, калга Мухаммед-Гирей и Адыл-Гирей. Мценский воевода князь Пётр Иванович Татев "с украйными людьми не со многими" и со сбежавшимися со всей округи мужиками и их семьями сел в осаду. "Царевичи" блокировали город, ожидая подхода отца с главными силами, а сами пока "во Мценском уезду войну роспустили", т. е. занялись грабежом и людоловством. Два дня под стенами Мценска шли стычки между татарскими наездниками и людьми Татева. Воевода неоднократно выезжал из ворот Мценска со своими ратниками, "о посаде бился и посаду им жечи не дали и крымских людей побивали и языки у них поимали".

На третий день к Мценску прибыл сам хан с "нарядом" (артиллерией). В течение всего дня продолжался бой за посад, и Татеву удалось всё же отстоять примыкавшую непосредственно к Мценскому кремлю часть посада, а "далние дворы у посада, которые уберечи было немошно, те татарове дворя пожгли". Убедившись в том, что с ходу взять городок не удалось, хан отдал приказ отойти от города. Ночью свернулся и начал отход татарский обоз, "а назавтрее сам царь со всеми людми и прочь пошёл от города". На обратном пути Девлет-Гирей не стал удерживать своих людей, и его мурзы "войну роспустили в Болхову и на Белевские места".

Известие о приходе татар под Мценск подняло на ноги всех и вся. От царя на "берег", в Серпухов, где стоял Большой полк, прискакал гонец с приказом немедленно "всесть в седло" и идти на Мценск, оставив часть сил на "берегу" на всякий случай. Во главе выступившей рати стал 1-й воевода Большого полка князь Иван Дмитриевич Бельский. Одновременно к Мценску начали стягиваться полки из украинных городов. Собравшись вместе, воеводы порешили идти в погоню за ханом и, по словам летописца, "ходили за ним до Коломака и до Мерчика (в пределах нынешней Харьковской области. – Авт.); и не сошли воеводы царя крымского, потому что пошол от украйны спешно". Под раздачу попали отделившиеся от главных сил татарского войска отряды Дивей-мурзы и присоединившихся к нему других мурз и "князей". Карачевский воевода "з болховичи и карачевцы, болховских мест воевати им (татарам. – Авт.) не дали, но и во многих местех в загонех крымских людей побили и языки имали и полон многой отполонили". Тем не менее, не смотря на бравурные заявления летописцев, действия русских войск были признаны в Ставке неудачными (не смогли перехватить Девлет-Гирея, отобрать у него взятый полон и потрепать татарское войско), за что на кн. Ивана Бельского была положена опала.

Но неприятные известия на этом не закончились. Из Прибалтики пришли сообщения, что казалось бы начавшая затухать борьба на северо-западном фронте, вспыхнула с новой силой и отвлечение русских сил на юг позволило шведам активизировать свои действия.

Весной 1559 г. в Швеции шли усиленные приготовления для похода в Ливонию; туда свозили провиант, переправляли войска; за границей делались наборы кнехтов. Сложившаяся обстановка благоприятствовала их планам – в Ливонии оставалось всего около 2 тысяч русских войск (1500 бойцов в Дерпте, и от сотни до нескольких десятков по различным, наиболее важным городам и крепостям). В конце мая командующий шведскими войсками в Эстляндии Хенрик Классон Горн, собрав 1500 всадников и 5000 пехоты, начал осаду Пернау. Шведам удалось близ города захватить съестные припасы, шедшие в Пернау по распоряжению русского правительства из Дерпта. Город продержался всего несколько дней и 2 июня сдался шведам.

Осенью того же года Горн осадил Вайсенштейн. Город был хорошо укреплён, и шведам пришлось повести правильную осаду; осаждённые с большим упорством отражали все приступы шведов, которые бомбили замок и устраивали штурмы, но безуспешно. Лишь через два месяца, когда небольшому русскому отряду (около 100 человек) угрожал голод, а помощь запаздывала, он сдал замок в обмен на право выхода с оружием и знамёнами. Попытка русских вернуть себе Вайсенштейн закончилась неудачей – небольшой русский отряд, посланный из Дерпта, простоял некоторое время у города, безуспешно пытаясь выманить шведов на открытую битву; после этого, он вернулся обратно.

Эти неудачи, к тому же наложившиеся на не слишком успешные действия против крымцев, вызвали недовольство в Москве. Признанных виновными воевод отстранили от командования, а в конце 1559 г. Иван IV лично возглавил новый поход русских войск в Ливонию.

В декабре 1559 г. 15-тысячная русская армия осадила захваченный незадолго до этого шведами замок Вайсенштейн. Крепость подверглась мощному артобстрелу. На шестой день осады 1 января 1560 г. начался приступ, который небольшой шведский гарнизон (около 50 человек, плюс местное ополчение) не смог отбить. Крепость пала, открывая русским войскам путь вглубь Эстляндии, но пришедшие из Москвы сообщения заставили царя скорректировать свои замыслы. Прибывшие в Новгород шведские посланники предложили прекратить боевые действия и заключить перемирие. Сам царь отреагировал на это отрицательно, но совершенно иную позицию заняло большинство Думы, которое склонялось к принятию шведских предложений. Не решившись обратиться к царю напрямую, они заручились поддержкой кн. Владимира Андреевича Старицкого, дабы он с ними: "вместе молили царское величество, чтобы он… похотел миру". Подобная позиция бояр (как отмечает историк А. Л. Хорошкевич, в то время занимавшие ключевые должности представители высшей знати считали себя в праве вести самостоятельные дипломатические переговоры и часто заключали те или иные соглашения от имени государства в обход царя, срывая планы последнего) вынудила Ивана IV покинуть войско и отправиться в столицу, дабы своим личным присутствием приструнить членов Думы, заставив их действовать в форватере своей политики. Помимо этого, тревожная ситуация сохранявшаяся на южном рубеже, где продолжали фиксировать высокую активность татар, вынуждала Ставку сосредотачивать главные силы именно на этом направлении, которое считалось приоритетным, по сравнению с другими. Поэтому, хотя военные действия в Прибалтике продолжались и весной 1560 г., однако после взятия Вайсенштейна находившаяся здесь группировка русских войск была ослаблена переброской лучших сил на южный фронт, где весной 1560 г. "на государевой украйне" снова выставляется сильная "завеса", состоявшая из двух линий. 1-ю составили усиленные гарнизоны украинных городов, а 2-ю – 3 полка с тремя воеводами на Туле, причём предусматривалось, что в случае появления татар воеводы украинные и береговые должны сойтись вместе.

Это тут же негативно сказалось на положении дел в Ливонии, где принявший командование русскими войсками после отъезда царя кн. Иван Фёдорович Мстиславский продолжил наступление в сторону Ревеля, разделив свои силы на две части. С одной, наиболее сильной частью, он взял замки Нейгоф и Каркус; а другую, представлявшую из себя 5-тысячный легкоконный отряд под командованием кн. Ивана Андреевича Шуйского, направил в область Вик, разорять тамошние окрестности. Рассеяв небольшие шведские заслоны, Шуйский подошёл к ещё удерживаемому русскими замку Лоде, где столкнулся с относительно крупным шведским отрядом (600 всадников и 1000 пехотинцев), шедшим на захват этой крепости. Понадеявшись на свое численное преимущество, Иван Шуйский принял решение атаковать шведов. Утром 23 января русская конница атаковала вставший в оборону шведский отряд, в расчете на быстрый прорыв его рядов. Однако её штурм захлебнулся от шквального огня аркебузиров противника, которые выстроившись в три шеренги (благодаря чему одна шеренга могла сменять другую) стреляли непрерывно, что привело чуть ли не к поголовному уничтожению передовых русских подразделений.

Высокие потери вынудили Шуйского прекратить атаку и дать приказ отступать. Этим воспользовались шведские кавалеристы, которые ударили изо всех сил по отходящему врагу. Их атака вызвала смятение в дезорганизованных русских войсках. Пытаясь выправить положение, Шуйский лично возглавил контратаку на шведскую конницу и ценой своей жизни дал возможность своим войскам сорганизоваться и отступить в относительном порядке, избежав полного разгрома.

Окрылённые этим успехом шведы уже строили планы по захвату всей западной части Ливонии и готовились начать осаду Эзеля, но события происходящие на другом конце Балтийского моря заставили их пересмотреть свои первоначальные планы

Но мы еще дойдем до Ганга,
Но мы еще умрем в боях,
Чтоб от Японии до Англии
Сияла Родина моя.

Леший
Грандмаршал и Действительный тайный советникъ от альтистории
Цитата

Часть X Место под со..

Часть X

Место под солнцем

В середине XVI века положение дел в Балтийском регионе определялись соперничеством трёх сил: Дании, Швеции и Ганзы (главным образом в лице её "столицы" Любека) диктовавших политику всем остальным и чьи интересы постоянно пересекались, порождая бесконечные конфликты и войны. Некогда могущественный союз Северо-Германских городов (Ганза) в XVI столетии постепенно утрачивал своё значение, уступая своим более удачливым противникам. В торговле ганзейцев успешно теснили нидерландцы, а на политической арене датчане и шведы.

Наиболее вероятным кандидатом на роль нового хозяина региона казалась Дания, которая пользуясь своим географическим положением претендовала на доминирование на Балтике. Уже Кристиан III сделал ряд попыток ослабить влияние ганзейцев, но постоянные войны и непрочность внешних отношений сделали его осторожным и осмотрительным, и он не решался прибегать к крайним мерам. Куда более решительно был настроен его сын Фредерик II, сменивший на троне своего отца в начале 1559 г. Прежде всего это сказалось на т. н. "Зундской пошлине". Когда ганзейцы потребовали от нового датского короля подтверждения своих привилегий, то он сделал это, внеся в них большие изменения. В 1560 году ганзейцы должны были отказаться от тех привилегий, которые юридически не могли быть доказаны, а существовали лишь по традиции; города должны были согласиться на увеличение пошлин в Зунде, Бельтах и в Сконе, кроме того предоставить у себя те же привилегии датчанам, которыми ганзейцы пользовались в Дании. Ганзейские города приняли все новые ограничения, хотя некоторые из городов отказались ратифицировать новый рецесс (постановление); прошло несколько лет, и датский король принялся урезывать и эти их оставшиеся преимущества. В Зунде он ввел новую пошлину, ластовый сбор, и настаивал на своем неотъемлимом праве распоряжаться в своих водах, как угодно и выгодно ему, а не по предписанию германских купцов. В том же 1560 году совершенно сходный с Зундским тарифом был и Бельтский; король постановил, что все восточные ганзейские города, как Данциг, Кёнигсберг, Рига, Штеттин, Грейфсвальд, Вольгаст, Эльбинг, Кольберг и Анклам, должны за каждый корабль, независимо от того, нагружен он или нет, выплачивать по одному розеноблю (золотая монета весом 7,77 грамм); если такой корабль везёт чужие товары – то он уже платит 2 розенобля; кроме того за вино назначалась специальная пошлина в 30 пфеннигов. Помимо этого, корабли везущие соль из Лиссабона, Испании или Франции, подвергались двойному сбору, во-первых каждый из них должен предоставить 6 бочек соли в распоряжение датского правительства и кроме того давать по одному золотому гульдену (золотая монета весом около 2,5 грамм). Если соль или сельди везлись из других государств – то постановлено с 20 ластов брать по одному золотому гульдену; если товары принадлежат ганзейским городам (на что требуется каждый раз доказательство), то взимали с каждого корабля по розеноблю. Правом беспошлинного проезда через датские проливы пользуются только вендские и русские города – Любек, Гамбург, Росток, Висмар, Штральзунд, Люнебург, Пернау и Нарва – если корабли их будут нагружены их собственными товарами и это будет доказано особыми сертификатами и присягой, если же корабли окажуться нагруженными чужеземными товарами, то и эти города платят с каждого по два розенобля, а если у них при этом не будет особой рекомендации ратов (городских советов) – то по 3 розенобля. Если на кораблях найдутся английские, шотландские, французские и эмбденские (восточно-фрисландские) товары, то они должны кроме того ещё платить 1/100 пфеннига с груза с вина 1/30 пфеннига. Такой же тариф существовал для западных ганзейских городов Бремена, Кампена, Девентера, Цволле и Стаде.

Далее: корабли свыше ста ластов, с балластом в виде песка, платили два розенобля; с каждого ласта меди 3 золотых гульдена.

Кроме того, в правление Фредерика II ганзейцы потеряли свои привилегии и в Сконе. Король решительно восставал против всякого самоуправления ганзейцев в его владениях; его таможенные чиновники в Фальстербоде присвоили себе право суда над немцами там, где они имели своих фогтов. Протесты Любека были напрасны: немецкие компании в Мальмё, Ландскроне и Истаде были лишены всех своих привилегий и должны были подчиняться местным властям.

Дольше всего ганзейцы пользовались своими привилегиями в Бергене. Но с 1556 года, когда Кристиан III назначил ленсманом Бергенхуса энергичного Кристофера Валькендорфа, ганзейцы стали и здесь терпеть ряд стеснений. Валькендорф встретился в Бергене с рядом беззаконий, которые и принялся постепенно уничтожать; немецкие цехи присвоили себе немалые привилегии; решительная борьба с ними нового наместника началась в 1558 году. Результатом борьбы было подчинение ремесленных цехов городскому рату; ганзейцам было предложено или совершенно удалиться из города или сделаться подданными датского короля. Вскоре он заставил оставшихся в Бергене немцев признать авторитет местного епископа. Таким образом, благодаря деятельности Валькендорфа, немецкая контора в Бергене, составлявшая своего рода государство в государстве, обратилась в обыкновенную торговую факторию, но и как таковая она всё более и более теряла значение. Королевский авторитет вторгался и во внутреннее управление и в церковные дела. Бергенские жители, одарённые торговыми привилегиями, явились достойными соперниками немцев; их флот увеличился с 24 кораблей до ста; в Норвегию стали приезжать из Англии, Нидерландов, Шотландии, Франции и Германии, что также убыточно отозвалось на немецкой фактории. Сами ганзейцы нашли впоследствии, что торговля с норвежцами напрямую без посредничества их фактории была им выгоднее.

Итак, привилегии ганзейцев в Дании были доведены до минимума. Торговая супрематия их была уничтожена. Фредерик II сделал Копенгаген главным центральным стапельным пунктом для всего датско-норвежского государства.

На это накладывался конфликт Дании с Любеком из-за о-ва Борнхольм. Зегебергскими рецессами 1525 и 1526 годов Фредерик I уступал остров Борнхольм Любеку на 50 лет, в вознаграждение за все расходы, какие Любек понёс в борьбе с Кристианом II и Северином Норби. В конце сентября 1525 года любекский рат принял Борнхольм в своё владение; на остров назначен был особый фогт, на обязанности которого лежало управление, суд и сбор податей. Однако деятельность любчан в своих новых владениях послужила источником долгих споров и столкновений Любека с датским правительством. Раньше всех против самоволия любчан на Борнхольме поднялись жалобы вендских городов, Кольберга, Штральзунда, Грейфсвальдена, Ростока и др.; во время датского владычества они пользовались большей свободой и не знали тех притеснений, каким их подвергал любекский фогт. Вскоре и датские короли обратили внимание на ряд беззаконых поступков любекского фогта; так он начал укреплять крепость в Хаммерсхусе, не посылал королю так называемой церковной десятины, вводил небывалые поборы. Восставать против своеволия любекского наместника стали и сами борнхольмцы, поднявшие в 1535 году мятеж, а после его подавления стали уже прямо обращаться с жалобами в Копенгаген. Кристиан III внял этим жалобам, командировал на остров сыскную комиссию, которая и присудила фогтов к значительным денежным штрафам; любекский рат объявил это вторжением в свои права; взаимные неудовольствия короля и города усиливались. В 1555 году Кристиан III добился того, что духовная юрисдикция на острове стала принадлежать ему, а не Любеку.

Фредерик II пошёл дальше своего отца; он не только не считал более нужным обращаться к любекскому рату, не обращал внимания на протесты, издал ряд манифестов, уничтожавших постановления любекского рата, выслушивал жалобы островитян, назначал пошлины и однажды даже сменил одного любекского фогта. Борнхольмцы только и ожидали такого энергичного заступничества за себя датского правительства и повсюду стали восставать; напрасны были жалобы фогта на то, что его никто не слушает, что его постановления не выполняются, а подати не выплачиваются. Авторитет любекского рата падал на глазах, и становилось ясно, что близок тот день, когда остров полностью вернётся под контроль Дании.

Однако неприятности ожидали ганзейцев не только в датских владениях. Некогда пришедший к власти в Швеции c их помощью Густав I Ваза "презлейшим отплатил за предобрейшее", взяв курс на постепенное освобождение своей страны от стеснительных пут, которые на неё наложила Ганза. Особенно это проявилось с утверждением шведов в Ревеле, когда изменяются и отношения их к ганзейским городам; сознавая своё преимущество на море, Густав I Ваза начал с того, что запретил "нарвское плавание" и всех торговцев приглашал в Ревель. На просьбу Любека разрешить свободное плавание в Нарву он ответил отказом.

Но, не смотря на запрещение Густава I, любекские корабли всё таки приезжали в Нарву (о размахе "Нарвского плавания" говорит хотя бы тот факт, что в реальной истории только за 1562-1564 гг. доход шведского короля от блокадных операций его флота в Финском заливе составил 1 миллион 260 тыс. марок), на что в своих донесениях к королю указывал Ревель: "плавание в Нарву продолжается", говорится в одном из таких донесений, "и русские получают от любчан и др. всевозможные товары; нарвское плавание грозит Ревелю совершенным обеднением". В виду упорства любчан и нидерландцев Густав I решился прибегнуть к силе и объявил фактическую блокаду "нарвской навигации".

Напрасны были просьбы, протесты, угрозы и ссылки на традиционные привилегии любчан пользоваться правом свободной торговли. Напрасны были многочисленные съезды городов, безуспешны обращения их к германским князьям, безответными оставались письма их к шведскому правительству и его представителям в Ревеле. Любекским торговцам оставалось на свой страх и риск продолжать сношения с Пернау и Нарвой; за захват шведами их кораблей они мстили им на пути в северную Германию; возникла целая система каперства, в которую постепенно включались всё новые и новые стороны. Любек, наиболее терпевший от запрещения нарвской торговли, фактически объявил Швеции войну.

В своём стремлении "обуздать" шведов Любек нашёл единомышленника в лице взошедшего на трон в 1559 г. молодого и энергичного датского короля Фредерика II, в глазах которого представители семейства Ваза оторвавшие в 1523 г. Швецию от унии с Данией были мятежниками и узурпаторами, покусившимися на законные прерогативы датских королей.

В отличие от своего отца, который под конец своей жизни предпочитал сохранять мирные отношения с соседями, новый король был полон честолюбивых замыслов и планов, а также желал утвердить датскую гегемонию в Балтийском регионе. Кроме того, Копенгагену были выгодны прямые торговые связи с Россией, так как это увеличивало товаропоток через т. н. "Датские проливы", что, в свою очередь, увеличивало доходы королевской казны от пошлин и прочих выплат. И действия шведов, препятствующих "нарвской навигации" болезненно били по кошелькам как монарха, так и датских купцов. Так что, придя к власти и утвердившись на троне, Фредерик II первым делом начал искать себе союзников для будущей войны (в реальной истории, одной из главных причин датско-шведской войны стал захват шведами Ревеля и их утверждение в Эстляндии; и поскольку, в этом случае, захват Ревеля произошёл раньше, то и сроки войны Дании со Швецией должны сдвинуться).

Первым, кто отзвался на зов Дании, был Любек; этот город, державший некогда в своих руках судьбы Швеции, теперь должен был сносить ряд стеснений и оскорблений со стороны Густава I. При таком-то отношении к себе Швеции Любек забыл свои счёты с датчанами и решился соединиться с ними против шведов. Другим кандидатом в союзники было Русское государство, которое уже вело войну со Швецией и охотно откликнулось на предложение датского короля о заключении договора о совместных действиях против шведов. Между двумя странами закурсировали посланики, однако очень скоро проявились противоречия во взглядах на войну с казалось бы общим противником. Русские предложения сводились к тому, чтобы Дания, как страна обладающая сильным флотом, действовала против Швеции на море; в то время как Россия брала на себя сухопутные операции в Ливонии (с "тонким" намёком, что датчанам там нечего делать) и Финляндии. Естественно, что датчане не согласились с подобным распределением обязанностей. Они надеялись на участие русских сил в военных действиях против Швеции на шведской же или финляндской территориях, с другой стороны предлагали кораблям из русских морских городов присоединиться к их морской армаде. Но самым спорным был вопрос относительно владений в Ливонии. Датская сторона претендовала на Ревель, Пернау, Вайсенштейн, острова Эзель и Даго, ссылаясь на старинные владельческие права. Русские послы соглашались признать датские права лишь на два последних острова, города они предпочитали оставить своему государю. Переговоры зашли в тупик, но не прекратились полностью из-за явной необходимости союза обеим сторонам. Было решено продолжить их через несколько месяцев, когда прибудут новые послы.

В ответ, в противовес датско-русско-любекскому сближению, шведы также лихорадочно искали союзников в европейских странах. Но в Германии Густав I мог расчитывать только на эрнестинскую партию, да на несколько померанских городов. Попытки аппелировать к Нидерландам и испанскому королю ничего не дали. Последний предпочитал поддерживать Данию, а после того как Филипп II назначил в 1559 г. нидерландским штатгальтером не Кристину Лотарингскую (которую желала видеть на этой должности нидерландская знать), а Маргариту Пармскую, то надежды на вмешательство Нидерландов в этот конфликт на стороне Швеции заметно потускнели. Больше Стокгольму повезло при французском дворе, который в противовес испанцам занял прошведскую позицию. Но вся поддержка французов оказалась сугубо морального свойства, за исключением разве что позволения шведам вербовать наёмников на французской территории.

В этой ситуации Фредерик II счёл, что лучшего момента для выступления против Швеции не найти. Переговоры о союзе между Данией и Любеком начались в Киле. По окончании их любекские послы явились в Копенгаген, где и был заключён 13 июня 1560 года формальный договор Фредерика II с Любеком против Швеции. В силу этого договора Дания и Любек решили до тех пор не класть оружия, пока не добъются у Швеции удовлетворения своих требований. Постановлено было, чтобы ни одна из договаривающихся сторон не заключала отдельного мира со Швецией и не входила с ней в какие бы то ни было сношения без ведома и согласия другой; чтобы союз продолжался до тех пор, пока обе стороны не достигнут своего, т. е. пока Дания не заставит Швецию уничтожить в своём гербе изображение трёх корон (шведской, норвежской и датской), не вернёт себе земель, захваченных шведами в Ливонии, не принудит шведского короля отказаться от своих претензий на Сконе, Готланд и Норвегию, сделать плавание по Балтийскому морю свободными для датчан, заплатить Дании за все военные издержки, прислать от себя уполномоченных для переговоров о новом мирном договоре. Любек поставил себе целью вернуть своим торговцам их прежние права и привилегии в Швеции, обеспечить их за ними на будущие времена, вернуть себе долг, лежавший на первом, не считая долгов частных лиц; затем Любек требовал себе удовлетворения за захват любекских купцов и конфискацию их товаров в 1533 и 1546 годах, настаивал на совершенной свободе сношений с Россией и плавания в Нарву и Пернау; шведское правительство должно было вознаградить любчан за причинённые им убытки на пути в русские владения, гарантировать им свободную торговлю в Швеции, никого не притеснять, никого не лишать свободы. Наконец, Любек требовал себе и вознаграждения за все военные расходы.

Того же 13 июня составлен был и сепаратный договор между Фредериком II с Любеком, на случай если бы первому удалось покорить себе Швецию и восстановить Кальмарскую унию. При таком счастливом исходе борьбы, Любеку было обещано дать новые привилегии и подтвердить за ними все старые так, чтобы любчане не фиктивно только, но и "действительно пользовались ими"; затем – плавание на Балтийском море будет "абсолютно" свободно; долг шведского правительства Фридрих II выплатит городу в шестилетний срок.

Тогда же был подписан договор и с Россией. Датчане пошли навстречу русским требованиям и согласились признать за ними Эстляндию, но с одной немаловажной оговоркой – если Иван IV сам, своими силами, изгонит оттуда шведов (тем самым оставляя за собой право самим занять эти земли).

31 июля 1560 г. вышел манифест о войне Фредерика II, а в августе 1560 г. датчане, во главе которых стоял сам король, направились в Сконе, первые удары их были направлены на важную в стратегическом отношении крепость Эльфсборг, при верховьях р. Гёта-Эльв. Момент, выбранный Фредериком II для вторжения в Швецию, был как нельзя более удобным и выгодным для него: умирающий Густав I уже не мог действовать с присущей ему ранее энергией, военные силы его были сосредоточены на востоке и пойти на помощь Эльфсборгу он не имел никакой возможности. В распоряжении Фредерика II было 25 тыс. человек. Осада Эльфсборга началась 1 сентября, а 3 сентября, после трех дней бомбардировки и шестичасового штурма, город был уже в руках датчан, а с ним и большие запасы оружия и пороха. Благодаря захвату города Дания отрезала Швецию от Северного моря, блокируя крайне важные поставки соли. В октябре кампания окончилась, и датские войска расположились на зимовку в Сконе, король возвратился в Копенгаген.

Печальные вести о сдаче Эльфсборга совпали с кончиной Густава I Вазы, который 29 сентября 1560 г. отошёл в мир иной. На трон взошёл его старший сын Эрик XIV, который энергично начал сбор сил, которые группировались у Иенкёпинга. В октябре Эрик XIV решился двинуться на юг; 23-го числа он 18-тысячным войском начал осаду Хальмстада, важной датской крепости в Южной Швеции. Два первых штурма были безуспешны; на третий солдаты отказались идти. 8 ноября на помощь к осаждённому городу подоспели датчане, накануне же шведы отступили. Датчане бросились преследовать их, взяли главное знамя шведского войска и 50 орудий.

Безуспешными были попытки шведов наступать в том же году в Норвегии. На море шведов также преследовали неудачи. Столкнувшись с превосходящими датско-любекскими силами (38 кораблей), шведский флот (28 кораблей) скрылся в шхерах, и союзный флот был полным господином на море. В результате чего, в 1560 г. и на суше, и на море датчанам и их союзникам принадлежало первенство.

Несколько более удачно шли дела у шведов в этом году в Ливонии. Не смотря на то, что необходимость сконцентрировать силы против датчан вынудило шведов ослабить свою группировку в Эстляндии, они собрав около тысячи кавалеристов и 2,5 тысячи пехоты предприняли в начале года попытку захвата Везенберга. Но начатая в январе осада города протекала крайне неудачно. Два раза в январе шведы пытались взять замок приступом, но в обоих случаях были вынуждены отступить. Последнюю, третью попытку штурма, они предприняли 2 марта. Разрушив артиллерийским огнём одну башню, они сделали третий приступ, но потеряв большое количество людей, шведы должны были отказаться от овладения замком.

15 марта небольшой шведский отряд попытался захватить замок Толсборг, находившийся в трех милях от Везенберга у берега моря. Но отсутствие артиллерии свело эту попытку на нет, и потеряв несколько человек шведы отошли. Лишь ливонским отрядам на шведской службе удалось разорить в начале июня окрестности Феллина и спалить Оберпален.

В конце июля шведы осадили Гапсаль и, после 11-дневной бомбардировки, овладели замком. За Гапсалем пали Леаль и Каркус. После чего Горн вступил в пределы дерптского уезда. Все ожидали правильной осады Дерпта; но Горн вынужден был скоро отступить, так как встретил сильное сопротивление со стороны русского гарнизона. А его надежды на содействие городского нобилитета, с которым он вёл тайные переговоры, не оправдались. Представители городских верхов оказались плохими конспираторами, и часто обсуждали свои планы в присутствии прислуги, которая незамедлила донести услышанное куда следует. По приказу воеводы Алексея Фёдоровича Адашева были срочно произведены массовые аресты, причём брали не только виновных, но и просто "подозрительных", которых затем выслали сначала в Новгород, а затем в Москву. Таким образом, к моменту подхода шведских сил, заговор был полностью ликвидирован.

Конец августа ознаменовался активизацией деятельности русских. Успешно отстояв город Лоде, их отряды совершили нападение на Ревель, где среди жителей стало обнаруживаться сильное недовольство шведским правительством. Но захват города "сходу" не удался, и русские разорив окрестности были вынуждены отступить.

Более успешно действовали русские "в поле". Войска дерптского воеводы имели ряд столкновений со шведами и отняди у них несколько орудий. Эти успехи придали Адашеву бодрости и он сделал попытку отвоевать у шведов Пернау. Он в продолжение трёх недель вёл осаду города, но без успеха и должен был отступить: осаждённые делали успешные вылазки, да и город был хорошо укреплён. Эта неудача была смягчена возвращением Леаля, на который русские сделали внезапное нападение. Но и этот город недолго оставался в их власти: оправившись от нападения, шведы собрав все свои военные силы, заставили Адашева возвратить им Леаль. В виду наступления осени Адашев решил отступить в Дерпт. Шведы успели в конце года занять Лоде, но предполагавшаяся же высадка на Эзель не состоялась из-за потери нескольких кораблей.

Таким образом, в конце 1560 г. шведам принадлежали в Ливонии области Гаррия, Вик, часть Иервена и города Ревель, Гапсаль, Леаль, Пернау и Каркус. Русские продолжали удерживать в северозападной части Ливонии острова Эзель и Даго, впрочем, скорее счастливому стечению обстоятельств, чем собственным силам.

Фактически, 1560-й год был для России потерян. Из-за действий оппозиции, было сорвано зимнее наступление, а простоявшие всю весну и лето на южных рубежах русские войска так и не дождались ожидаемого большого татарского набега. Только в конце апреля на Михайлов приходило около 10 тысяч татар под началом "царевичей" Мухаммед-Гирея и Адыл-Гирея вместе с Дивей-мурзой и некоторыми другими татарскими "князьями". Но столкнувшись в русской "завесой", они предпочли отойти назад в степь и больше в этом году не тревожили русские рубежи.

Но мы еще дойдем до Ганга,
Но мы еще умрем в боях,
Чтоб от Японии до Англии
Сияла Родина моя.

Леший
Грандмаршал и Действительный тайный советникъ от альтистории
Цитата

1561-й год начался в..

1561-й год начался вторжением шведов в Норвегию, где они захватили провинции Емтланд, Херьедален и Трёнделаг, включая города Тронхейм и Берген. Но вскоре население, недовольное высокими поборами шведов, стало подниматься против них. Изгнанные из Трёнделага, шведы продолжали удерживать лишь Емтланд и Херьедален (положение которых между Швецией и Норвегией напоминало положение Шлезвига между Данией и Германией в XIX столетии). В августе этого года Эрик XIV сделал попытку занять провинцию Блекинге, но неуспешно.

Датчане в 1561 г. двинулись к Кальмару, но потерпели неудачу: Кальмар стойко отражал все их приступы.

Гораздо значительнее было морское противостояние этого года между Данией и Любеком с одной стороны и Швецией с другой.

Всю зиму и весну 1561 г. союзники и Эрик XIV деятельно готовились к морской войне. В Дании и Любеке строились новые корабли, старые обновлялись, отовсюду набирались моряки и делались запасы провианта для флота; чтобы воспрепятствовать сношениям Швеции с Германией датский король принял в свой флот и множество каперских кораблей. В мае у Фредерика II было наготове 28 военных кораблей, под командой адмирала Герлуфа Тролле. К датскому флоту присоединились и корабли Любека (24 боевые единицы, не считая мелких судов, яхт и т. д.) под командой Фридриха Кнебеля. Однако, при всей многочисленности союзного флота – ему недоставало экипажа и провианта.

Эрик XIV в заботах об усовершенствовании шведского флота также проявил свойственную ему энергию. К концу 1560 г. число кораблей, стоявших у Стокгольма, было 65, считая военные и транспортные суда. Адмиралом своего флота он назначил Якоба Багге. План, начертанный шведским королём для похода 1561 г. поражал своей грандиозностью. Багге с флотом должен был отплыть в Зунд, пожечь там датские селения на островах и взимать пошлину с иностранных купцов. В это время сам король с сухопутным войском решил с севера вторгнуться в датские владения Южной Швеции и совместно теснить их с двух сторон.

В первых числах мая датский флот вышел в море и, пройдя мимо берегов Сконе, приплыл к Борнхольму, куда 18 мая явился и любекский флот. По предложению Кнебеля решено было двинуться к Штральзунду, где, полагали союзники, находился шведский флот. Но прибыв на место они обнаружили, что шведского флота там нет, а затем пришли известия, что шведы у Борнхольма захватили 15 торговых судов, возвращавшихся с товарами из Ругодива.

24 мая союзный флот достиг острова Эланд; датчане и любчане жестоко отомстили шведам за захват их кораблей; на острове они пожгли множество деревень и 8 церквей. А 30 мая оба флота столкнулись у Эланда. Шведский флот был многочисленней союзного, но не все корабли принимали участие в битве: бурей флот был рассеян накануне битвы. Не смотря на это, успех в битве первоначально склонялся в пользу шведов. Но на следующий день союзникам помогло то, что ветер, накануне благопреятствавший шведам, теперь изменился. Багге старался отогнать врагов с северного берега Эланда, но превосходство сил более не было на его стороне. Когда загорелся шведский флагман, Якоб Багге сдался в плен адмиралу любекского флота с вице-адмиралом, бургомистром Стокгольма и 100 матросами.

После битвы союзный флот направился к Борнхольму, где занялся починкой кораблей, а оставшиеся шведские корабли предводительствуемые Класом Эрикссоном Флемингом, отсупили к Даларё. Вследствии чего, результатом Эландской битвы стало временное господство датчан на Балтийском море.

Но Эрик XIV не потерялся при этой вести и уже через месяц велел своему флоту перейти в наступательное движение. 4 июля Флеминг вышел в море; 14-го шведский флот появился в виду Борнхольма. Союзный же флот, опустошивший в очередной раз Эланд, отплыл на юг к немецкому берегу. Первая незначительная стычка союзников со шведами произошла 4 августа у Борнхольма, закончившаяся отступлением шведского флота. Рассерженный этой неудачей Эрик XIV немедленно сменил Флеминга и передал командование Класу Кристерссону Горну.

13 августа произошло новое столкновение с союзным флотом у северного мыса Эланда. Битва продолжалась около трёх дней и закончилась отступлением шведов к Кальмарсунду, откуда в сентябре вернулся в Стокгольм.

Активизировались и русские. В январе-феврале 1561 г. в Эстляндию вторглись сразу две рати, общей численностью 15 тысяч человек. Одна, под командованием кн. Петра Ивановича Шуйского двигалась со стороны Нарвы. А вторая, во главе с кн. Петром Семёновичем Серебряным, со стороны Феллина. Оба войска, представлявшие из себя конные отряды, в задачу которых входило опустошение занятых шведами земель с целью подрыва их экономического базиса, смерчем прошлись по областям Гаррия и Вик, и соединившись в районе Ревеля повернули назад. Но этот набег был только вступительным аккордом. Сосредоточив 8-тысячную армию в районе Дерпта русские под командованием кн. Ивана Фёдоровича Мстиславского, заняв оставленный шведами Каркус, в середине мая осадили Пернау; шесть недель длилась осада и 19 июня город сдался русским. После этого Мстиславский готовился начать наступление на Ревель, в окрестностях которого уже действовала русская конница, но неожиданные известия с юга вынудили пересмотреть эти планы.

В 1561 г. в Москве не ожидали угрозы своим южным рубежам. Начавшиеся в конце 1560 г. русско-крымские переговоры казалось шли на лад. 2 января 1561 г. Девлет-Гирей "шертовал" Ивану IV перед его посланниками и даже согласился воевать вместе с русским царём против его недругов. Позиции пророссийской "партии" при ханском дворе усилились, и можно было рассчитывать, что хан, и без того не очень горевший желанием ходить на "московского" (слишком рискованными были эти походы) станет более податливым и лояльным по отношению к Москве. Таким образом, складывалось впечатление, что благодаря переговорам удалось обеспечить мир на южных рубежах, как минимум в этом году.

Понадеяшись на ханское "шертование", царь начал сосредотачивать силы на северо-западном направлении, где готовилось крупное наступление, а "воевод больших с людми в украиных городах от Крымской стороны не держал", "а оставлены тогда малых прихода ради, лехкие воеводы с малым бяше людми по украйным городом".

Но в конце июля в настроении хана произошёл резкий перелом. "Партия войны" заручилась поддержкой большей части крымской знати и выступила против мира с Русским государством. Хан уступил, и неожиданно потребовал от русских посланников, чтобы Иван IV уступил ему Астрахань и Казань – либо, как минимум, восстановить вассальное Казанское ханство, посадив там правителем Адыл-Гирея. Естественно, русские послы отказались принять эти условия, после чего хан объявил о сборе войска и 17 августа Девлет-Гирей выступил в поход на "государеву украйну".

В Москве не были готовы к такому повороту событий. Большая часть собранных войск была сосредоточена против Ливонии, а на южной границе фактически остались лишь гарнизоны в "украйных" городах, которые могли бороться с отдельными отрядами татарских наездников, но не со всем крымским войском.

Известия о начале большого набега крымцев застали всех врасплох. В срочном порядке собранные в Ливонии рати перебрасывались на южные границы, прежде всего стараясь перекрыть путь через "коломенские места" на Москву. Узнав об этом, хан отказался "лезти" через реку и решил ограничиться опустошением "рязанских мест". 1 октября 1561 г. Девлет-Гирей "стал у города Рязани, а отпустил людей на войну. И многие волости и села повоевали меж Пронска и Рязани по реку по Вожу, а за город до Оки реки до села до Кузминского".

Неожиданный приход татар застал рязанцев врасплох. Неприятель давно уже не приходил сюда, и люди привыкли к спокойной и мирной жизни – как писал летописец, "в тех местех николи воиньские люди не бывали и брежения тут никоторого не бе, занежи пришли крепости и лесные места". Рязанцы бросились кто куда – кто спешил укрыться в Переяславле-Рязанском (совр. Рязань) и Пронске. В других больших и малых городах и городках, а кто не поспевал, тот бросился за Оку, надеясь найти спасение там, "и тех татарове изымаша на перевозе". Но и те, кто успел было перебраться на другой берег Оки, рано радовались — "видевшее же татарове, которые иные бежащии преехали за реку, они же седчи в суды, а иные на конех преплывше немногие, и тут за рекою беж похватав, и опять назад татаровя возвратишася за царем".

Сам Девлет-Гирей осадил Переяславль-Рязанский, простояв 4 дня с главными силами под его стенами. Несколько раз крымцы ночью пытались взять штурмом город, но каждый раз были отражаемы сидельцами. 2 октября Иван IV, узнав о приходе Девлет-Гирея, собрал экстренное заседание Думы и приговорил отправить на "берег" все имевшиеся в Москве немногочисленные силы, которые выдвинулись к Коломне и оттуда "посылали от себя за реку под люди голов не в одны места. И снявся те головы с михайловскими и з дедиловскими воеводами и ыными, во многих местех крымъских людей блиско царевых станов побивали и языки крымъские многие, имянных людей, имали".

Успешные действия "украинных" воевод и упорная оборона рязанцев вынудили хана приянть решение отступить. Эффект внезапности был уже утрачен, русские опомнились и стягивали к местам, где хозяйничали татары, всё новые и новые силы. Дальнейшее промедление грозило большими неприятностями – вплоть до "прямого дела", а скованные захваченной добычей и полоном, крымское войско теряло главный свой козырь – высокую мобильность. Одним словом, не дожидаясь возвращения в лагерь всех разосланных для грабежа и людоловства "загонов", хан 5 октября снялся с места и начал быстрый отход домой. И он не ошибся, ибо не насытившиеся крымские предводители, решившие попытать счастья в одиночку и вернуться, попали под удар русских и, потерпев сокрушительное поражение, попали в плен.

Сам Иван IV во главе спешно собранного под Москвой войска готовился выступить "для своего дела и земского против крымского царя". Однако получив известия об отступлении неприятеля, отменил свой поход. На "берег" и "за реку", к Переяславлю-Рязанскому, на всякий случай были посланы подкрепления. Но эти меры оказались не нужны – больше татары в этом году не приходили.

В Ливонии дальнейшие столкновения шведов с русскими в этом году не имели серьёзных последствий и представляли собой обмен ударами на разных направлениях, которые отвлекали силы противника с одного участка фронта на другой. В июле Горн напал на "юрьевские волости". В ответ на этот набег дерптский воевода Иван Петрович Фёдоров-Челяднин послал отряд на "немецкие пригороды". Неудачей закончился предпринятый феллинским воеводой Василием Борисовичем Сабуровым поход к ливонской крепости Леаль. 22 июля насчитывавший около тысячи человек русский отряд осадил крепость. Войско состояло из "конных людей и пеших", но при этом наряд у воеводы был лишь "лехкий". Осада продолжалась всего 4 дня. Взять город при помощи только полевых орудий не удалось. Ожидая прихода из Ревеля "свейских людей" русские устроили засеки на дорогах к Леалю. Тем не менее, шведскому войску, шедшему на помощь осаждённому гарнизону, удалось пройти русские засеки. Сабуров, сняв осаду и отправив "наряд" и пехотинцев в Феллин, с одной лишь конницей атаковал шведов. Русским удалось смять передовой шведский отряд, после чего, не вступая в бой с подошедшими к Леалю основными силами шведов, конница Сабурова также отступила к Феллину.

В сентябре, по приказу Эрика XIV, шведы осадили Пернау, но все их попытки были отбиты, они опустошали лишь местность около города, высадились на Эзель и там произвели сильные опустошения, с Аренсбурга взяли большую военную контрибуцию и вернулись со значительной добычей домой.

Кроме того, осенью этого года успех сопутствовал шведскому флоту, атаковавшего Нарву. Сам город шведам захватить не удалось, но как хвастал шведский адмирал, его люди "спалили русские бригантины" – корабли, которые строились в Нарве по приказу царя.

В ответ на это, в октябре 1561 г. выступив из Дерпта русское войско вновь осадило крепость Леаль и 6 ноября 1561 г. "взяша городок огнем".

Сухопутная война следующего года была более чем неудачна для шведов. Зимой 1562 г., в начале февраля, Горн снова попытался занять Пернау с 700 рейтаров и 500 пехотинцев. Городской гарнизон в 400 человек успешно защищался. К тому же, узнав об осаде, русская Ставка выслала на подмогу 2-тысячный отряд конницы, который должен был отвлечь шведов от города.

Осада Пернау продолжалась 7 недель, и в конце концов шведы вследствии неимения артиллерии должны были оставить её. После чего Горн перешёл на Эзель, опустошив который и спалив Аренсбург, шведы отступили и закрылись в крепостях, боясь открытой встречи с русскими, прибывшими на помощь Пернау. 10 марта они были уже у города Лоде, где опустошив область Вик, русские отступили.

В ответ шведы несколько раз нападали на район Дерпта и Везенберга. Помимо этого активные бои развернулись вокруг Вайсенштейна, возвращения которого энергично добивались шведы. Но нехватка сил не позволила им добиться успеха, вынудив отказаться от своих намерений. По сути, перейди русские в этом году в крупномасштабное наступление в Ливонии, то безусловно смогли бы очистить от шведов большую часть Эстляндии.

Но в 1562 г. внимание русской Ставки было приковано к совершенно другому фронту. Наученное горьким опытом предыдущего года, русское командование в марте составило "розряд от Поля и по берегу", гарнизоны порубежных городов были усилены, а на "берегу", в Коломне, Кашире, Серпухове и Калуге развернулись пять полков рати под началом кн. Михаила Ивановича Воротынского (примерно 8-9 тыс. человек). 1 мая новосильский воевода Василий Семёнович Воейков получил царский указ "идти на поле к Сосне и за Сосну". В случае появления татар предусматривался "сход" воевод украинных городов с воеводами береговой рати, а несколько позднее роспись была изменена. В Москве решили, что в случае прихода самого крымского хана войско должно было разделиться. Большая часть рати оставалась на "берегу" прикрывать центральную часть Русского государства от неожиданного прорыва "злых татаровей". Три же полка под началом воеводы кн. Ивана Мстиславского должны были "по вестям итить з берегу" навстречу неприятелю и, нападая на отделившиеся от основной массы татарского воинства отряды, сдерживать врага, добывать "языков" и отслеживать перемещения противника.

Одним словом, в 1562 г., несмотря на то, что боевые действия на ливонском фронте продолжались, Ивану IV пришлось собрать на южной границе довольно приличные силы, и она была, не в пример прошлосу году, надёжно прикрыта. Эти приготовления не оказались напрасны. Успех прошлогоднего похода вскружил крымцам головы, и в конце сентября в Москву пришли срочные известия о появлении большого татарского войска у русских границ.

По получении этих неприятных вестей колёса военной машины закрутились с нарастающей силой. Воеводы немедленно выехали к своим полкам, гарнизоны порубежных городов были приведены в готовность, а "украинные" воеводы поспешили на сход с "береговыми". И когда хан подошёл к Болхову (небольшой городок юго-восточнее Тулы, на территории нынешней Орловской области), там его уже ждали. Подойдя 7 октября к городу, Девлет-Гирей попытался взять его штурмом, но после первой же неудачи, получив известие о том, что на помощь Болхову идут "береговые" полки, хан "войны не распустил" и 9 октября, под покровом ночи, поворотил назад.

Без больших успехов шли боевые действия Швеции в этом году и против Дании. Все старания шведов утвердиться в Норвегии и Южной Швеции, где они пробовали взять Эльфсборг, окончились полной неудачей; зато они взяли 28 августа Варберг, особенно важный в виду его превосходного торгового положения, его прекрасной гавани, соединённой с морем широким, длинным каналом. Варберг пал, и шведы предали его страшному разорению; за Варбергом шведы заняли и крепость города Варберхус. Эрик XIV преследовал в войне тот принцип, чтобы опустошать пограничные местности и этим лишить датчан возможности проникнуть в пределы Швеции. Шведы оставляли за собой целые груды развалин, выжигали целые города и села, избивали поголовно всех побеждённых. Датчане напрягли все свои силы, чтобы вытеснить шведов их Халланда, и им это удалось; они прежде всего сосредоточили значительные военные силы в Эльфсборге, Баахусе и Акерсхусе; с падением этих крепостей Фредерик II должен был считать своё дело проигранным. Затянувшася война дорого обходилась Дании: первые два года войны обошлись ей в 7 млн. талеров; налоги вызывали в народе ропот; среди дворян началось движение против короля, опасались, как бы Фредерика II не постигла одна судьба с Кристианом II. Лотарингия также отвлекала внимание короля. Но 20 октября датская армия под командованием Даниэля Рантцау разгромила под Акстроной шведскую армию, которая потеряла до 5 тыс. убитыми и 53 орудия.

На море дела у шведов шли лучше. Зимой 1562 г. Эрик XIV со свойственной ему энергией занимался увеличением своего флота. Выписывались иностранные моряки, исправлялись повреждённые корабли, торговые суда перестраивались в военные. Из-за границы в Швецию свозили порох и оружие. Эрик желал довести число кораблей до 80. Адмиралом шведского флота назначен был Клас Горн, проявивший в последних походах свои способности как моряк. 15 мая 1562 г. он вышел в море из Даларё с 38 кораблями. Согласно королевской инструкции Горн должен был прежде всего отплыть к Борнхольму, оттуда к Штральзунду, чтобы освободить задержанные там шведские корабли. Затем Горну юбыло предписано двинуться на запад к Эресунну (Зунду) и там взимать с проходящих торговых судов транзитную пошлину.

Поход шведского флота сопровождался целым рядом успехов. У Готланда он захватил один датский корабль, у Эланда любекский; там же, у Эланда, шведы захватили несколько купеческих кораблей, шедших из Риги с коноплёй и каболкой; эти корабли они отправили в Кальмар. Первое столкновение с датско-любекским флотом произошло близ Рюгена, где адмирал датского флота Герлуф Тролле, соединившись с любекскими кораблями, закрыл сообщение Швеции с Померанией, но в битве союзники были разбиты и обращены в бегство. Несколько кораблей укрылись у Грейфсвальда, другие были заперты в заливе Ясмунд. Не будучи в состоянии обороняться, датчане сами сожгли свои корабли. Шведы получили большую добычу и хотели преследовать датчан, но померанцы, державшиеся в войне строгого нейтралитета, не позволили шведам преследовать союзные корабли, укрывшиеся у Грейфсвальда; чтобы лишить союзников возможности препятствовать сношениям шведов с Померанией, они дали шведам обещание арестовать оставшие датские и любекские корабли. После Рюгенского дела 60 торговых кораблей, стоявшие в немецких гаванях, беспрепятственно ушли в Швецию, нагружённые провиантом и военным снаряжением.

От Рюгена шведы поплыли к о-ву Мён. Не успели они достигнуть Фальстербо, как любекский флот отступил перед ними и уплыл в Эресунн. В конце мая шведы показались у Драгёра на Амагере. Ставши в Эресунне, Горн взимал пошлину со всех кораблей, прибывавших в Эресунн; нидерландцы, прибывшие сюда из Данцига в количестве 250 кораблей, должны были заплатить Горну по два золотых розенобля с каждого корабля. Шведы также завладели большим числом датских шхун, нагруженных съестными припасами; они спокойно плыли к Эресунну, не зная, что там их ожидает адмирал шведского флота. Господство Горна в Эресунне продолжалось недолго. 30 мая он должен был его оставить, и отплыть к Травемюнде. 1 июня за ним двинулся и союзный флот; у любчан было 12 кораблей, у датчан 13; но их вооружение оставляло желать лучшего. Решительная битва между шведами и союзниками произошла 4 июня при Бухове между Ростоком и Висмаром. После трехдневного боя, 6 июня датско-любекский флот отступид к Драгёру. После битвы Горн поплыл к Борнхольму, где оставался целую неделю. 17 июня он снова вышел в море с 48 кораблями, опустошил Мён и двинулся к Померании. Шведы господствовали на всём Балтийском море, но союзники и не думали сдаваться. В начале июля новый датско-любекский флот из 36 кораблей под командованием адмирала Отто Руде вышел в море. А 7 июля произошла битва у о-ва Борнхольм. В начале битвы успех был на стороне союзников, но к концу битвы шведы оправились, захватили датский флагман и взяли самого Руде в плен. Остатки датско-любекского флота, по окончании битвы, отплыли сначала к Борнхольму, затем в Эресунн; шведский флот сделал попытку высадиться на Борнхольм, но потерпев неудачу, ушёл в Стокгольм.

В начале сентября шведский флот снова вышел в море, крейсируя у Борнхольма и Готланда, но нигде не встретил врагов. Шведы могли считать себя абсолютными господами на Балтике. Фредерик II с трудом снарядил несколько кораблей, которые, завидев шведский флот у Борнхольма, отступили в Эресунн. Оставив шесть кораблей у Борнхольма, Горн с остальными кораблями отплыл к Кальмарсунду, где оставался до конца октября. Только 1 ноября главная часть флота вернулась на зимовку в Стокгольм. На Балтийском море осталось небольшое число кораблей, которые должны были захватывать каперские корабли датчан и любчан и поддерживать свободное и беспрепятственное сообщение шведов с Северной Германией. Датско-любекский флот всю осень бездействовал.

Но мы еще дойдем до Ганга,
Но мы еще умрем в боях,
Чтоб от Японии до Англии
Сияла Родина моя.

Tom Songol
альтистории тайный советникъ
Цитата

:sm36: :sm36: :sm..

Гюнтер Штольц всегда мечтал побывать в Москве, но кто же знал что он замёрзнет под Сталинградом

Леший
Грандмаршал и Действительный тайный советникъ от альтистории
Цитата

Между тем датско-шве..

Между тем датско-шведско-любекская война стала выходить за пределы Балтийского региона, угрожая охватить большую часть Германии. В январе 1562 г. Фредерик II, стремясь подорвать шведскую экономику, закрыл Датские проливы для торговых судов всех стран, поставив под угрозу коллапса торговлю как собственно балтийских городов, так и Нидерландов, для которых балтийская торговля была одним из основных источников существования. Подобные действия датского короля не могли не вызвать острой реакции нидерландцев. Императорский двор был засыпан жалобами на действия датчан, а правящая Нидерландами от имени своего брата Маргарита Пармская направила в Копенгаген посольство, которое потребовало обеспечить свободу торговли. Но Фредерик II проявил твёрдость, объявив, что отменит своё решение только в том случае, если все страны – участники балтийской торговли пообещают объявить блокаду Швеции, прекратив снабжать её необходимыми для жизни и войны материалами.

Нидерландцы были в ярости, чем немедленно воспользовались лотарингцы, предложившие Испании и ряду германских княжеств союз с целью захвата Любека и вооружённого вторжения в Шлезвиг-Гольштейн и Ютландию. По всей Германии активно поползли слухи о скорой войне. Говорили, что Маргарита Пармская уже решилась соединиться с Лотарингией и Эрнестинской партией в Германии и объявить Дании войну. Все германские земли и города стали стремительно вооружаться, ожидая начало конфликта со дня на день. Впрочем, большая часть этих страхов была безосновательной. Испанский король, которому была выгодна датско-шведская война, в письмах обещая Кристине Лотарингской свою поддержку, не желал напрямую примыкать к одной из сторон, а император Фердинанд I, всецело поглощённый своими отношениями с Турцией, обращал мало внимания на северные события. Но на третий год войны он, окончив свои дела на востоке, мог с большим участием отнестись к происходящему на Балтике; успехи шведов были столь велики, что все нейтральные государства и города стали опасаться мести Эрика XIV за их нежелание примкнуть к союзу против Дании. Самые сильные удары грозили Любеку, виновнику всей Северной войны. Из пассивного наблюдателя балтийских событий Фердинанд I под влиянием, главным образом, Саксонии становится деятельным сторонником датско-любекских интересов, он всё более и более проникается важностью северной борьбы для Империи, и её торговых выгод. Честолюбивые планы шведского короля по захвату господства на Балтийском море, и подчинению себе прибрежных областей вызывали противодействие императора, готового под влиянием Августа Саксонского и Иоахима Бранденбургского объявить Швецию в опале.

Положение последней осложнялось и нестабильным внутриполитическим положением. Незадолго до своей смерти Густав I составил завещание, по которому он передал своим трём младшим сыновьям части государства в качестве наследственных герцогств. Юхан получил Финляндию, Карл и Магнус – области в Южной и Средней Швеции. Герцогствам была дана полная автономия, и они были изъяты из ведения королевской администрации. Возникла угроза раздробления страны. Особенно в Финляднии, где герцог Юхан ещё при жизни отца стал вести самостоятельную внешнюю политику, повёл курс на полное отделение Финляндии от Швеции и на превращение её в самостоятельное государство. Поэтому первым шагом в правлении Эрика XIV было точнее определить свои отношения с братьями и сохранить единство страны; задача, поставленная молодым королём, состояла в том, чтобы уничтожить вредные для государственного единства постановления своего отца о наделе герцогов землями и предупредить замену единовластия удельной формой правления.

Весной 1561 г. в городе Арбога королём был созван риксдаг, на котором были выработаны особые постановления (т. н. "Арбогская конституция") значительно урезывавшие власть герцогов, и братья короля ставились в положение подданных. Герцогам разрешалось пользоваться доходами своих уделов, но земли и население считалось достоянием короля. Герцоги получали доходы с горных промыслов, сами назначали таможенные сборы в своих владениях, но по таксе, которая практиковалась во всём королевстве. За королём сохранялись десятинные сборы, также как и право через каждые 7 или 10 лет проверять доходы и расходы герцогств, чтобы с этим сообразовать свои финансовые дела.

Из судебной компетенции герцогов исключались нарушения Арборгской конституции и оскорбления королевских чиновников. О каком либо азильном праве герцогов не допускалось даже речи; все политические преступники должны быть выдаваемы королю. Герцогам запрещалось раздавать коронные земли и имущества и променивать их на другие. Как ленники короля они должны были нести военную службу, а королевские войска получали право постоя в герцогских владениях.

Жители герцогств должны были присягать королю на верность, как и собственные подданные короля; герцогам же они не имели права давать особую присягу; исключение делалось только для ближайших слуг герцогов.

Об отдельной монетной системе теперь уже не могло быть и речи; все монеты должны были чеканиться с изображением короля и ничем не разниться от монет, ходивших в Швеции. Кроме того, герцогам без согласия короля нельзя было ни начинать войны, ни заключать особых трактатов, ни вступать в союзы, ни даже завязывать какие бы то нибыло дипломатические переговоры с иностранными государствами, за исключение лишь брачных союзов.

Однако принятие этих постановлений лишь приглушило конфликт между сыновьями покойного Густава I, не погасив его полностью. Подстёгиваемые честолюбием младшие братья короля не смирились со своим положением, готовясь к мятежу против своего старшего брата — "тирана". Стремясь заручиться поддержкой какого-либо европейского монарха Юхан вступил в переговоры с польским королём, прося руки его сестры Анны. Сигизмунд II Август охотно согласился на этот брак, поскольку союз с Финляндией позволял ослабить позиции Русского государства на Балтике, и 4 октября 1562 г. состоялось бракосочетание герцога Финляндского с сестрой польского короля, что не добавило взаимопонимания между членами семейства Ваза. Дело обострилось после того, как Эрику XIV доложили, что один из слуг его брата Юхан Бертилсон подстрекал население Упланда восстать против короля и признать его господина своим государем. Схваченный слугами короля и подвергнутый пытке, Бертилсон показал, что действовал в Упланде с ведома и по настоянию Юхана Финляндского. Этого оказалось достаточно, чтобы заподозрить последнего в заговоре против Короны. Медлить было нельзя, и Эрик XIV тотчас же потребовал Юхана к себе на суд. Одновременно он созвал риксдаг в Стокгольме. Юхан, узнав обо всех этих событиях, решился силой отстоять свои права, как финляндского герцога. Но с самого начала его борьба со старшим братом была обречена на поражение. Многие приближённые герцога покинули его, как только узнали о его выступлении против короля. Надежды Юхана на помощь со стороны Польши также оказалась призрачной. Сигизмунд II Август может и рад был бы помочь зятю, но не имел к этому никакой возможности.

Риксдаг, созванный в 1563 г. для рассмотрения дела Юхана открылся 1 июня, а 7 июня был произнесён приговор над герцогом. Он был сформулирован в следующих словах: за нарушение присяги и конституции, за заключение в тюрьму уполномоченных короля, за сношения с Данией и Польшей, направленные против отечества, и, наконец, за упорный отказ явиться к королю – за все эти преступления герцог Юхан по законам Швеции лишается жизни, имущества и наследственных прав на шведскую корону.

До приведения приговора в исполнение Эрик XIV ещё раз обратился к Юхану и предлагал ему полное примирение на следующих условиях: чтобы при Юхане постоянно находились советники назначаемые королём, чтобы он не вмешивался ни в какие дела государства, не удалялся без разрешения короля из своего герцогства, даже в Швецию, отказался от права чеканить свою монету и освободил всех пленников. Право наследовать шведский трон он должен был, наконец, уступить своим младшим братьям Карлу и Магнусу; только после их смерти право на престол переходило к нему.

Как и ожидалось, Юхан отказался принять эти условия; жребий был брошен, началась междоусобная борьба двух братьев, война Финляндии и Швеции. Она застала Юхана совершенно неподготовленным и сосредоточилась около города Або – тогдашней столицы Финляндии. Осада Або началась в первых числах июля. Первый штурм был отбит, но вскоре в войсках Юхана начался ропот; многие отказывались биться с королевскими войсками, толпами дезертировали и даже угрожали выдать герцога королю. При таких обстоятельствах Юхан не решился продолжить борьбу и 12 августа сдал город. Угроза распада Шведского королевства была ликвидирована, но внутренние неурядицы негативно сказались на ситуации на фронтах.

В начале 1563 г. шведы из Смоланда сделали вторжение в Сконе. В марте они в третий раз принялись осаждать пограничную с Норвегией крепость Бохус, но и на этот раз не смогли взять её: своевременное прибытие свежих сил спасло крепость, и шведы должны были отступить. Летом датский военачальник Даниель Рантцау победоносно прошёл чрез Вестергётланд, нигде не встречая серьёзного сопротивления — большая часть шведских войск в то время находилась в Финляндии; а командующий шведскими силами генерал Шарль де Морне попал в плен. Ответная попытка шведов штурмом занять Хальмстад также не удалась.

Резко ухудшилась для шведов обстановка и на восточном фронте. Война с Данией вынудила Стокгольм сократить численность своих войск в Ливонии до минимума, по мере возможностей стараясь заменить "чистые" шведские части на отряды наёмников из местных жителей, благо длительная война, приведшая к массовому разорению как крестьян, так и дворян, способствовала росту численности соответствующего контингента. Таким образом, к 1563 г. собственно шведские солдаты находились только в гарнизоне Ревеля. Защита остальных крепостей была возложена на наёмников, что имело для Швеции в скором времени самые печальные последствия. Местные и европейские ландскнехты и гофлейты (ливонская кавалерия из разорившихся дворян), не уступая шведам в боеспособности, в то же время готовы были сражаться за своего нанимателя только за деньги и прочие материальные блага, а вот с ними как раз были большие проблемы. Королевская казна была пуста, а жалование бойцам задерживали по несколько месяцев. Пока у наёмников была возможность заниматься "самообеспечением" (проще говоря, грабежом) это не было критично (хотя и подрывало дисциплину, приводя к бунтам среди наёмных войск), но к концу 1562 г. русские создали довольно сильную "завесу" вокруг шведских владений, окончательно вынудив неприятеля перейти на фуражировку только за счёт населения подконтрольных районов. И уже очень скоро они проявили себя так, что для местных жителей все "ужасы московитского нашествия" померкли перед деятельностью распоясавшихся "защитников". По всей Эстляндии заполыхали крестьянские мятежи, вынудив военных запереться в крепостях и замках, выходить из которых они решались только крупными отрядами (одиночные солдаты и небольшие группы сильно рисковали закончить свой земной путь от рук "черни"). В этих условиях среди гофлейтов начались "нестроения", пошли разговоры о смене нанимателя, причём в качестве главного варианта рассматривалась кандидатура русского царя, которому предполагалось сдать находящиеся в руках наёмников крепости, в обмен на выплату задерживаемого шведами жалования.

Этой ситуацией просто не могли не воспользоваться в Москве, где царь ещё летом 1562 г. отдал распоряжение своим представителям начать массовую вербовку ливонцев на русскую службу. Одновременно с этим стал готовиться на следующий год новый поход на Ревель, поскольку обстановка на южной границе изменилась в пользу русских.

Неудачный (по сравнению с предыдущим 1561 годом) поход крымцев и отсутствие у престарелого султана Сулеймана желания идти на конфронтацию с Русским государством, подрывало позиции "партии войны" при дворе крымского хана. Естественно, что в этих условиях вес "русской" партии и её влияние на политику ханства возрастали. Одним словом, после возвращения хана из похода наметилось очередное потепление русско-крымских отношений. Более того, в 1563 г. хан даже отказался от предлагавшегося ему нового похода на "московского". Кроме того, Иван IV занял более гибкую позицию, согласившись на выплату "Магмет-Киреевых поминок", частично удовлетворив ханские запросы. Также, по приказу царя, в 1562 г. был срыт чрезвычайно беспокоивший крымцев Псельский городок. Таким образом возникли надежды на мирный договор с Крымом, и в Бахчисарай выехало русское посольство во главе с Афанасием Фёдоровичем Нагим. Впрочем, надежды, как показало время, оказались беспочвенны. Хотя сам Девлет-Гирей вроде бы хотел наладить отношения с Россией, но при этом выдвигал такие условия (от возвращения татарам Астрахани и Казани, и до увеличения размеров "поминок"), которые русская сторона просто не могла принять. Положение осложняло и взаимное недоверие, которое стороны испытывали друг к другу. Даже при достижении согласия по тому или иному вопросу, как заявлял сам Девлет-Гирей: "Государь де ваш не верит мне, а яз де не верю государю Вашему". Тем не менее, ведшиеся переговоры достигли такого важного результата, как обеспечение относительного мира на южных рубежах в 1563 г., благодаря которому русские наконец-то смогли сосредоточиться на северо-западном фронте.

Подготовка к новому походу на Ревель шла со всем тщанием. О его важности говорил хотя бы тот факт, что возглавил готовящуюся операцию лично царь. Начиная с сентября 1562 г. развернулась активная деятельность по сбору сил, и спустя два месяца, 30 ноября, основная группировка русских войск во главе с Иваном IV выступила из Москвы в сторону Новгорода, где объединившись с тамошними силами, должна была двинуться в сторону Ревеля.

Одновременно с наступлением на суше, планировалось развернуть боевые действия и на море. Не смотря на уничтожение шведами русских кораблей в Нарве, царь не отказался от мысли создать российские военно-морские силы. Только вместо строительства своего флота, главным направлением деятельности стало привлечение на службу иностранных капитанов, желательно с их кораблями и экипажами. Подобное делалось и раньше, когда для охраны торговых трасс русские подчас нанимали целые эскадры (например, англичан). Теперь эту практику было решено развить. В 1562 г. датскому королю было отправлено послание с просьбой предоставить капитанов и прочих специалистов морского дела для службы русскому царю. Нуждавшийся в союзе с Русским государством Фредерик II не мог отказать Ивану IV в этой просьбе, и порекомендовал царю "королевского корсара" Карстена Роде

Датчанин получил официальное звание "царского морского атамана" и каперский патент, наделявший его полномочиями вести военные действия на море от имени России, а воеводам и приказным людям было дано указание: "...того атамана Карстена Роде и его скиперов товарищей и помощников в наши пристанища на море и на земле в береженьи и чести держать, запасу или что им надобно, как торг подымет, продать и не обидеть". По условиям договора, Роде должен был передавать царю каждое третье захваченное им судно и по лучшей пушке с двух остальных. Кроме того, в государственную казну должна была поступать и "десятая деньга" от продажи всех захваченных товаров.

Прибыв в 1562 г. в город Аренсбург на острове Эзель, Роде оснастив и вооружив дюжиной пушек небольшое одномачтовое судно и, набрав команду из 35 человек, в июне 1563 г. вышел в море. Вскоре, возле острова Борнхольм, они взяли на абордаж одномачтовый буер, шедший с грузом соли и сельдей. Захваченный буер вооружили, и часть команды пинки под началом Роде перешла на него, саму же пинку он поручил команде одного из своих лейтенантов.

Сбыв добычу на Борнхольме Роде снова вышел в море, уже на двух судах. Буер и пинка разошлись в разные стороны в поисках добычи, и, когда через восемь дней они вновь встретились в порту Борнхольма, каждый из капитанов привел по захваченному судну. Пинка захватила еще один буер с грузом ржи и отборных дубовых досок, а буер под командой Роде конвоировал взятый на абордаж большой корабль водоизмещением 160 тонн.

Здесь же, на Борнхольме, Роде прикупил у одного любекского купца восемь пушек и вооружил ими захваченный корабль, ставший флагманом его флотилии. Там же корсар принял на службу десяток датчан. Власти острова, бывшего в то время местом стоянки многих пиратских судов — этакой "балтийской Тортугой", встречали гостей, подобных Роде, всегда радушно, а датский адмирал, командовавший флотилией, базировавшейся на Борнхольме, считал "корсаров царя Ивана" союзниками и даже снабжал их лоциями и картами.

Флотилия Роде постепенно усиливалась, и к сентябрю под его командой — уже шесть вооруженных судов с полностью укомплектованными экипажами. Дерзость корсара, стремительный рост его сил уже не на шутку беспокоили шведскую корону. Против "московитских пиратов" повели настоящую охоту, пытаясь загнать их в ловушку и уничтожить. Однажды шведы настигли флотилию Роде и сумели потопить несколько его судов, но "московиты" прорвались к Копенгагену и укрылись в его порту под защитой пушек короля Дании. В течение первого месяца Карстену Роде удалось захватить еще 13 кораблей.

Успехи Роде вдохновили русское правительство на расширение практики каперства, и русским посольским чиновникам и купцам, торгующим за границей, было дано задание – искать подходящих людей, которые согласились бы действовать на Балтике в русских интересах. Базой для них был сделан Пернау, опираясь на который каперы должны были: "Силой врагов взять, а их корабли огнем и мечом сыскать, зацеплять и истреблять, согласно нашего величества грамоты...".

Желающие очень скоро нашлись. Охваченная войной Балтика плодила всевозможных "джентельменов удачи" в огромном количестве, и многие из них были не против обрести покровителя в лице могущественного русского монарха. Английские, немецкие и даже польские капитаны поступали на службу, и получив соотвествующий патент, отправлялись в море охотиться на шведские, а также померанские и данцигские суда (купцы последних двух регионов, не смотря на войну, продолжали вести активную торговлю со Швецией, поставляя ей необходимые припасы).

Тем временем, в первых числах января 1563 г. передовые отряды 30-тысячной русской армии достигла Дерпта. Появление столь крупных сил вызвало панику в Эстляндии. Давно не получавшие жалования отряды наёмников вступили в переговоры с русскими представителями, обещая передать вверенные им крепости, а в Ревеле 7 января вспыхнул мятеж гофлейтов под командованием Каспара фон Ольденбока, которые арестовав шведского губернатора Хенрика Классона Горна, разоружили шведский гарнизон и заняв городской замок объявили, что вынуждены действовать подобным образом только по причине долговременной задержки с выплатой положенного жалования, которое, не смотря на все предыдущие просьбы так и не было прислано. И как только они получат искомое, то немедленно покинут замок. С этой целью с Горном ими был заключен договор, по которому тот передавал Ольденбоку управление замком, а в ответ последний отпускал Горна со шведскими ландскнехтами в город.

12 января к командирам гофлейтов находившихся в области Вик прибыли посланцы из Дерпта, чтобы от имени русского царя сговориться с гофлейтами на счет замков Гапсаля и Лоде. После почти двухнедельных переговоров, 25 января эти замки были переданы гофлейтами русским, которые обещали заплатить им всё остальное жалованье.

31 января русские войска подошли к Ревелю, и стали окапываться. 3-4 февраля против городских стен начали сооружать осадные укрепления и устанавливать орудия. 4 февраля русскими войсками была предпринята первая попытка штурма. Стрельцам удалось захватить часть стены, но они были выбиты оттуда, потеряв около 30 человек. В этот же день производился первый крупномасштабный артиллерийский обстрел города, который длился до вечера. После этого обстрела осажденные начали переговоры, чтобы затянуть время и, избавив город от обстрела, дождаться помощи от шведов. Переговоры велись в течение 4-7 февраля. Так как Горном не были оговорены условия, чтобы на время переговоров были приостановлены осадные работы, русские войска воспользовались этим и в ночь с 5 на 6 февраля установили осадные орудия у самых стен города. Вечером 7 февраля к Ревелю подошла русская тяжёлая артиллерия и Иван IV на переговорах потребовал безоговорочной капитуляции. На что Горн ответил категорическим отказом, и 8 февраля переговоры были окончательно сорваны.

Но неожиданный удар ожидал ревельцев со стороны гофлейтов. Каспар фон Ольденбок давно тяготился службой шведам и был готов "сменить флаг", ведя переговоры на этот счёт с русскими. Ночью с 8 по 9 февраля он впустил в замок 200 русских стрельцов, перейдя на своими людьми на службу царю. Это привело к деморализации ревельцев, которые лишившись своей главной твердыни, открыто заговорили о сдаче города Ивану IV. Горн пытался уговорить горожан на продолжение сопротивления, обещая скорую поддержку Эрика XIV, но пришедшие известия о вспыхнувшем конфликте между королём и его братом, сделали надежды на шведскую помощь призрачными. Вечером того же дня депутация городского магистрата появилась в царской ставке, начав переговоры об условиях капитуляции. Попытки шведского губернатора, засевшего в городском Соборе, противодействовать им не увенчались успехом, и 10 февраля ревельское ополчение открыло ворота, впуская русские войска в город. Горн, с немногими оставшимися у него людьми, ещё два дня отказывался признать сдачу города, но утром 12 февраля, получив от царя гарантии неприкосновенности для себя и своих людей, покинул Собор и со знамёнами и оружием погрузившись на корабли отбыл в Швецию.

Но мы еще дойдем до Ганга,
Но мы еще умрем в боях,
Чтоб от Японии до Англии
Сияла Родина моя.

Tom Songol
альтистории тайный советникъ
Цитата

:sm15: :sm15: :sm..

Гюнтер Штольц всегда мечтал побывать в Москве, но кто же знал что он замёрзнет под Сталинградом

Леший
Грандмаршал и Действительный тайный советникъ от альтистории
Цитата

Немного проды, в кач..

Немного проды, в качестве завершения 10-й части:

Захват Ревеля по сути ставил точку в претензиях русских. И хотя сам царь был настроен на продолжении военных действий, предполагая вторжение в Финляндию, но Дума высказалась резко против. Вместо этого бояре предложили воспользоваться рознью между королём и его братом, с целью достичь поставленных целей дипломатическими методами. Царь нехотя был вынужден уступить. В Стокгольм был отправлен посланник, который должен был передать Эрику XIV предложение Ивана IV о прекращении войны и заключении мира на условиях полного отказа со стороны шведов от претензий на Эстляндию и признания русско-шведской границы в Финляндии согласно Ореховского мирного договора 1323 г.

Однако русские дипломаты учитывали и другие возможности развития событий. Зная о планах Эрика XIV начать вторжение в Финляндию, в Москве полагали, что Юхан Ваза, видя безнадёжность положения и желая избежать расправы, будет искать выход в переходе под власть России. В этом случае посланник полчил полномочия обещать Юхану денежную и военную помощь и принять его под русский протекторат, скрепив это соглашение письменным документом.

Но оба эти думских проекта провалились. Эрик XIV, не смотря на своё отчаянное положение, не желал отказываться от своих претензий на ливонские земли, а Юхан не спешил принимать предложение о русском протекторате, предпочитая "забалтывать" вопрос в многочисленных, но бессмысленных посланиях.

Переговоры шли до июня месяца, не приведя к конеретным результатам. А падение Або положило конец надеждам на союз с Юханом Финляндским. 19 сентября царь прибыл в Новгород, в районе которого вновь стали сосредотачивать войска, во главе которых Иван IV поставил своего двоюродного брата кн. Владимира Андреевича Старицкого.

15 октября русская армия переправилась через Неву и выступила на Выборг. 22 октября передовые отряды подошли к городу, а 23 октября под Выборогом собралась вся русская армия.

Но осада крепости с первых дней пошла безобразно. Только 2 ноября прибыл "тяжёлый наряд". Не хватало судов, без которых была невозможна полная блокада и атака замка, расположенного на острове. К тому же поздняя осень, с её дождливой погодой, не располагала к продолжению военных действий. После четырёхдневной бомбардировки крепости, столкнувшись с недостатком провианта и фуража для конницы, русское командование 7 ноября решило снять осаду.

Неудача русских войск, в которой царь целиком и полностью винил Думу и оппозицию своей политике (именно глава Думы – конюший Иван Петрович Фёдоров-Челяднин и князь Владимир Старицкий настояли на прекращении огня после взятия Ревеля), вынудила Ивана IV временно прекратить боевые операции и заняться внутренними делами (о чём в следующей части), благо шведам было не до активных действий на своих восточных рубежах.

Зимой 1564 г. они вторглись в Норвегию, где окружили замок Акерсхус в Осло. Но были отбиты и вынуждены отступить на север в Хедмарк и Опплан, где разрушили замок Хамархус в городе Хамар.

В ответ, в октябре Даниель Рантцау перешёл шведскую границу и с 8-тысячной армией направлился к Иёнчёпингу. Не смотря на то, что движение его войска было сопряжено с большими затруднениями, в лесах шведы имели наготове блокгаузы, строили засады и заваливали дороги, Рантцау успешно продвигался вперёд. Жители Иёнчёпинга сами подожгли свой город, покинув его; при приближении датчан сожжён был и Линчёпинг. Не решаясь вступить с Рантцау в открытый бой, шведы всё глубже отступали внутрь страны, беспокоя своих врагов внезапными вылазками. Спалив Сёдерчёпинг – богатый торговый город, где было немало иностранцев, в декабре датчане построились лагерем неподалёку от Линчёпинга; не получая помощи из Дании Рантцау не решался дальше углубляться во вражескую страну и должен был отступить, вернувшись в Халланд (историческая провинция на юго-западе Швеции, в то время владение Дании) в середине февраля 1565 г.

После этого похода, боевые действия временно прекратились – все стороны конфликта устали от длящейся уже более четырёх лет войны, и нуждались как минимум в передышке для отдыха и накопления сил. Не терял присутствия духа разве что Эрик XIV, с присущей ему энергией готовый не смотря ни на какие потери продолжать войну и готовящий на июнь 1565 г. новый поход на Сконе. Но нарастание проблем и недовольство дворянства политикой короля, грозили стране внутренними потрясениями, опасность которых была недооценена Эриком XIV, который вскоре поплатился за свою невнимание.

Но мы еще дойдем до Ганга,
Но мы еще умрем в боях,
Чтоб от Японии до Англии
Сияла Родина моя.

Леший
Грандмаршал и Действительный тайный советникъ от альтистории
Цитата

Продолжение. В принц..

Продолжение. В принципе уже было, но есть небольшие изменения и дополнения.

Часть XI

Ветер времени

Пока на дальнем пограничье гремели орудия и звенела сталь, внутри страны жизнь текла своим чередом. Отсутствие "боярщины" 1538-1543 гг. (во время которой, по словам бежавшего в 1538 г. в Литву архитектора Петра Фрязина, "бояре живут по своей воле, а от них великое насилие, а управы в земле никому нет, а промеж бояр великая рознь") и опустошения восточных русских земель в результате имевших в реальной истории казанских набегов в 1530-х и 1540-х гг. благоприятно сказалось на состоянии народного хозяйства Русского государства. А более раннее строительство "засечных черт" позволило активизировать крестьянскую колонизацию южных областей уже в 1540-х гг.

Завоевание Ливонии также не обошлось без последствий. Присоединение столь крупного региона с иной культурой и значительным иноплеменным населением просто не могло не вызвать изменений в русском обществе. И хотя правительство прилагало немало усилий для русификации новоприобретённых земель: испомещало на взятых "на государево имя" бывших орденских и церковных землях русских дворян, поселяло в ливонских городах русских купцов, а сами города получали русские названия (например, Ревель стал Колыванью, Нарва – Ругодивом, Дерпт – Юрьевым, а Пернау – Перновым), а из самой Ливонии "выводились" в глубь России ремесленники, немецкие купцы и аристократы. Но влияние этого процесса было обоюдным. Поселяемые в центральных районах страны "ливонские немцы" приносили с собой совершенно иные традиции и жизненный уклад, часть из которых постепенно размывалась, растворяясь в непривычной окружающей среде, а часть успешно "пускала корни", не только сохраняясь, но и успешно распространялась, смешиваясь с местными обычаями, порождая нечто новое, ранее незнакомое.

В некоторых случаях русское правительство даже специально поощряло подобный процесс, если полагало заимствование полезным для себя и страны. Наиболее ярко это проявилось в попытках реформировать ремесленное производство. Вывод и расселение по русским городам ливонских ремесленников (прежде всего в Москве, Пскове и Новгороде), а также наложенная на них обязанность брать учеников из местного населения, привёл к тому, что первоначально в столице, а затем и по всей стране стала распространяться цеховая система ремесленного производства. Нельзя сказать, что она была чем-то новым и необычным для русских городов. Ещё в XIV-XV столетиях в Новгороде и Пскове встречались "дружины", которые состояли обыкновенно из главного мастера и его "другов", "дружинников", или рядовых рабочих. Также существовавшие на Руси артели походили на аналогичные формы объединений в Западной Европе. Однако они были скорее исключением, чем правилом. Но с момента завоевания Ливонии русское правительство, ознакомившись с порядками царившими в "немецких" ремесленных цехах стало активно проталкивать их введение в собственно русских городах. Причины этого лежали на поверхности. Как писал один из сторонников введения цехов на иностранный манер, за границей благодаря существованию цехов "мастера добры и похвальны", а у нас же, "отдавшись в научение лет на пять или шесть и год места или другой пожив, да мало-мало поучась, и прочь отойдёт, да и станет делать особо, да цену опустит, и мастера своего оголодит, а себя не накормит, да так и век свой изволочит; ни он мастер, ни он работник". Поэтому, по мнению сторонников внедрения цеховой системы, необходима регламентация производства, чтобы всякий, "давшись к мастеру в научение, жил до уречённого сроку, а не дожив не то что года, а и недели не дожив, прочь не отходить и не взяв отпускного письма и после сроку с двора не сходить…".

В 1562 г. Иван IV приказал учинить для казённых мастеров (работавших на государство, и для которых основной доход складывался из казённых заказов) отдельные общества на основании однородности мастерства:

"Каждое художество или ремесло свои особые цехи или собрания ремесленных людей имеет, а над оными – старшин", число последних зависело от размера города и числа ремесленников. Старшины ведут цеховую книгу, записывая в неё всех ремесленников своего цеха и смотря за тем, "дабы всякий своё рукоделие делал добрым мастерством".

Каждый цех состоит из членов двух категорий, членов полноправных и неполноправных. К первым принадлежат все мастера цеха, т. е. имеющие право производить ремесло самостоятельно и держать подмастерьев и учеников; последние две группы составляют категорию неполноправных членов. Для учеников установлен семилетний срок пребывания у мастера, после чего ученик получает у мастера удостоверение в знании ремесла; о прохождении стажа подмастерья ничего не говорится. Звание же мастера даётся лишь после успешно сданного экзамена, который принимает комиссия из мастеров.

Помимо этого в Москве происходили и иные изменения. Прежде всего это коснулось личности Ивана IV. В реальной истории он не получил практически никакого систематического образования (что вынужден был наверстывать позднее под руководством Сильвестра и Макария, и только к 30-и годам стал "словесной мудрости" ритором), и никакого систематического воспитания, в результате чего оказался не готов к управлению государством, и 1550-е годы стали для него годами ученичества в государственной деятельности. Однако, в данном варианте истории, его оставшаяся в живых мать обязательно озаботилась бы обучением сына, а более счастливое детство, не омрачённое унижением времён "боярщины", положительно сказалось на его характере, сделав царя более уравновешенным, похожим на его деда Ивана III, в котором природная гневливость умерялась волей и целеустремленностью.

Сидящий на митрополичьем престоле Иоасаф (Скрипицын), будучи близок к нестяжателям, выступал за сближение с греческой церковью, отношения с которой были разорваны после падения Константинополя и провозглашения автокефалии московской митрополии. В реальной истории в своем исповедании при поставлении на митрополичий престол Иоасаф не отрекался от Константинопольского патриарха, как это делалось до него после разрыва с Константинополем в 1478 г. Напротив, он заявил тогда: "во всем последую и по изначальству согласую всесвятейшим вселенским патриархом, иже православне держащим истинную и непорочную христианскую веру, от свв. апостол уставленную и от богоносных отец преданную, а не тако, яко же Исидор принесе от новозлочестивне процветшего и несвященнаго латиньскаго собора". Позднее в реальной истории именно Иоасаф (уже низведенный с кафедры и проживавший на покое в Троице-Сергиевой лавре) был послан в Константинополь за благословением на царское венчание Ивана. Все это дает основание полагать, что в данной альтернативной истории церковная политика Иоасафа будет грекофильской.

В 1547 г., сразу же после своего избрания митрополитом, Иоасаф посылает миссию в Константинополь за благословением на царское венчание Ивана. Патриарх Дионисий отвечает, что поскольку Иван тем самым становится преемником базилевсов как царь вселенского православия, венчание это может осуществить только вселенский патриарх, и предлагает сам прибыть в Москву и короновать Ивана. Русские послы, однако, настаивают, чтобы эта честь была сохранена за русским митрополитом, и Дионисий, получив зело приличные дары, смиряется и дает благословение, а так же передает послам грамоты с полным чином коронации византийских императоров.

Кроме того Дионисий посылает Иоасафу письмо, в котором предлагает перенести в Москву центр греческого образования (в реальной истории такие предложения делались неоднократно, но руководивших русской церковью иосифлян не заинтересовали). В то время для получения высшего образования греки вынуждены были ездить в университеты Италии, где им приходилось формально принимать флорентийскую унию и признавать юрисдикцию униатского "патриарха константинопольского" — кардинала Гротта-Ферарского. Дионисий предлагает основать в Москве православную академию, в которую могли бы приезжать учиться сами греки, и типографию. К предложению этому царь и митрополит отнеслись весьма благосклонно.

В апреле 1550 г. в Москву прибыли несколько греков и докторскими дипломами итальянских университетов. Оттуда же, из Константинополя было доставлено типографское оборудование. Типография заработала этим же летом. Академия, получившая название Эллино-греческой, начала занятия осенью. В ученики поступили многие боярские отроки, а так же молодые приказные подьячие — будущий кадр чиновников. На рассмотрение совета преподавателей академии должны впредь поступать дела о ереси.

В основе академии лежала греческая церковно-школьная традиция. От античности продолжала школа иметь две ступени, так называемые trivium и quadrivium. B тривиум, буквально "трехпутие", входили: грамматика, риторика, диалектика. B "квадривиум" — музыка, астрономия, математика, геометрия. Пройдя эти классы, ученики, готовившие себя к церковной деятельности изучают богословие, к светской – греко-римское (византийское) право и русские судебники. Кроме этого, по всей стране формировалась система всесословного начального образования. Ещё Собор 1548 г. принял решение о создании при приходах церковных школ, в которых священники священнослужители за определённую плату обучали местных детей чтению, письму, арифметике, истории и "закону Божьему" (подобная система существовала и в реальной истории, пока не была упразднена Петром I). И хотя она не получила всеобщего распространения, но заметно повысила возможность для крестьян и посадских на получение хорошего, по тем временам, образования.

Однако открытие Эллино-греческой академии по сути стало "лебединой песней" нестяжателей. Разочарованный, из-за неудачи с секуляризацией церковных земель, в союзе с ними царь постепенно стал сближаться с иосифлянами. Этому невольно способствовали и сами нестяжатели, которые будучи тесно связанными с "боярами и княжатами", выступали против усиления централизаторских тенденций в Русском государстве, а также были против автокефалии Русской церкви. В противоположность им иосифляне выступали в качестве официальных идеологов сильной монархической власти и её "божественного происхождения", что предопределило смену позиций властей. Наиболее ярко это проявилось на церковном соборе, созванном в конце 1553 – начале 1554 гг. для разбирательства дела ереси Матвея Башкина. Воспользовавшись им иосифляне, поддержанные царём, обвинили своих оппонентов в содействии еретикам и добились осуждения ряда видных монахов-нестяжателей (в т. ч. и старца Артемия, одного из лидеров нестяжателей, еретичество которого хоть и не было доказано, но его влияние на формирование ереси было очевидным). Кончина в 1555 г. митрополита Иоасафа окончательно ознаменовала поражение нестяжателей. Сменивший его на митрополичьем престоле новгородский архиепископ Макарий был убеждённым иосифлянином, и став во главе Русской церкви развернул активную борьбу со своими идеологическими противниками, добившись окончательного осуждения последних и их постепенного схода с политической арены России.

Но падение нестяжателей было лишь частью иного процесса, который происходил после завершения войны в России. По переписям 1540-х годов примерно треть земли в центральных уездах принадлежала церкви, треть составляли вотчины и треть принадлежала государству. Лишь эта последняя треть могла быть роздана в поместья воинам-дворянам, а между тем военная необходимость требовала испомещения новым всадников. Церковь не выставляла воинов, и неоднократные попытки конфискации её земель завершились неудачей. Вотчинники должны были выставлять всадников со своих земель, но они противились этому. Если же князья и бояре приводили своих воинов, то они являлись во главе целых полков, подчинявшихся только им – в случае конфликта это могло обернуться опасностью для царя. В конце 50-х – начале 60-х годов Иван IV начинает выказывать недовольство сложившимся положением, в одном из своих писем он говорит о том, что в своё время его дед Иван III отнял у бояр вотчины, а потом их "беззаконно" вернули знати. Таким образом, новое направление царской политики подразумевало частичную конфискацию вотчин и испомещение на этих землях верных царю дворян. Кончина Елены Глинской в 1560 г., которая даже после сложения с себя опекунства, оказывала на своего сына огромное влияние, лишь ненадолго отсрочила исполнение этих планов, но не предотвратило их претворение в жизнь. Одним из первых и важнейших шагов в этом направлении стало новое уложение о княжеских вотчинах принятое 15 января 1562 года, запрещавшее землевладельцам продавать или дарить свои "старинные" родовые вотчины. Сделки подобного рода объявлялись незаконными. И главное – подвергались конфискации вымороченные вотчины. "Великие" вотчины, завещанные князем-вотчинником жене или отданное за дочерями и сестрами в приданое, отчуждались с известным вознаграждением, земельным и денежным. Даже ближайшие родственники по мужской линии (братья и племянники) могли наследовать старинные княжеские вотчины лишь по царскому указу.

В результате, все княжеские вотчины, приобретенные "иногородцами" путем покупки или с приданным "после" великого князя Василия III в период 1533-1547 гг., отчуждались в казну за известную компенсацию по усмотрению правительства. Пересмотру не подлежали лишь сделки на княжеские и прочие вотчины, заключенные в 1548-1562 гг. Причиной исключения были земельные мероприятия, проведенные правительством в 1548 году в связи упорядочением военно-служилой системы землевладения и проверкой владельческих прав на земли. Результаты "землемерия" 1548 года не подвергались пересмотру: закон о конфискации не распространялся на 1548-1562 гг., и вся практика этого периода признавалась законной. Кроме того, хотя формально Уложение 1562 года не содержало специального пункта о церковном землевладении, но по существу оно ограничивало возможности дальнейшего роста земельных богатств монастырей, поскольку запрещалось отписывать вотчины монастырям.

Принятие Уложения вызвало массовое недовольство в среде родовой аристократии. Первыми запротестовали владельцы удельных княжеств, располагавшие внушительными силами и достаточно независимыми в своих поступках. Что вынудило царя пойти на крутые меры, с целью недопущения вооруженного выступления оппозиции. Еще в июле 1561 года был "поиман" князь Василий Глинский, признавшийся на следствии в своем намерении "отъехать" в Литву. Впрочем, с ним обошлись довольно мягко. После "покаяния" он был отпущен и вернулся на службу. Куда более жестко обошлись с Иваном Бельским. В начале 1562 года он был взят под стражу, как раз в тот момент, когда Дума обсуждала Уложение о вотчинах, имевшее целью ограничить княжеское землевладение. В течение трёх месяцев Бельского содержали под надзором на Угрешском дворе в Москве. Все его имущество и двор были опечатаны, удельное княжество отобрано в казну. В ходе следствия Бельский был изобличен в заговоре и как повинный в государственной измене должен был предстать перед судом. Но Дума, церковное руководство и вся "земля" выступили против суда, выдвинув "поручителей" за его верность, вынудив царя 29 марта 1562 года освободить Бельского из-под стражи.

Летом 1562 года был получен донос от дьяка старицкого князя Савлука Ивана, "что княгиня Ефросинья и сын ее князь Владимир многие неправды царю и великому князю чинят (т. е. подбивают недовольную знать на выступление против царя) и того для содержат его скована в тюрьме". Царь приказал доставить к себе Савлука, и "по его слову" были проведены "многие сыски", которые подтвердили справедливость обвинений. Владимир Старицкий и его мать Ефросинья Старицкая предстали перед судом и были признаны виновными. Старицкий удел был конфискован в казну (позднее, часть его вернули Владимиру), княгиня Ефросинья была пострижена в монахини (впрочем, ее содержание в монастыре было весьма обеспеченным – последовавшие за ней слуги получили несколько тысяч четвертей земли в окрестностях монастыря, а сама княгиня организовала в Воскресенской обители мастерскую по вышивке).

Пострадали даже люди лично преданные царю. Так, после конфискации выморочной трети Новосильско-Одоевского удельного княжества "погрубил царю" один из наследников удела – Михаил Воротынский, за что на него и его брата Александра была наложена царская опала, а "вотчину их Новосиль и Одоев и Перемышль и в Воротынку их доли велел взять на себя".

Другим важным следствием войн со Швецией и Ливонией стала военная реформа. Война выявила целый ряд недостатков русской армии, исправление которых стало немаловажной задачей правительства. В первую очередь, главным бичом оставалось местничество. Не смотря на официальный запрет на местнические счета во время боевых действий, воеводы им всячески пренебрегали и вовсю спорили меж собой из-за "мест". Попытки силой заставить их отказаться от этого не имели большого успеха. И тогда возобладала идея создания особого (опричного) войска, которое стояло бы вне исконной иерархии русской знати, и где царь мог бы по своему усмотрению назначать и смещать военачальников. Первым шагом на пути к такому войску стала организацию двух рейтарских полков из ливонских "немцев", которые подчинялись непосредственно царю (минуя Думу). Опыт оказался удачным – постоянные рейтарские полки оказались более боеспособны чем поместная конница, хотя требовали от казны значительно больших затрат. Результатом стало решение расширить эту практику. Весной 1563 года по всей стране были разосланы грамоты о наборе на службу беспоместных детей боярских, которым предписывалось быть на "ратной службе" в Москве на постоянном государевом жаловании. При этом запрещалось "писать в службу" тех из них, "за которыми поместья есть". Как и рейтары они должны были служить только за государево денежное жалование, и только спустя пять лет службы получали от казны собственное поместье. Но попытка сформировать опричное войско только из "детей боярских" успеха не имела – количество пришедших записываться явно не хватало для комплектования штата. Тогда правительство смягчило условия набора, разрешив запись в войско "вольных охочих людей", что уже в первый год дало более тысячи новобранцев. Всего, к концу 60-х гг. опричное, или как его иногда называли, надворное (т. е. входящее в состав Государева Двора) войско состояло из 2-х рейтарских, одного гусарского (сформированного в основном из приехавших в Россию поляков и литвинов), 3-х драгунских (укомплектованных в основном из беспоместных сынов боярских и добровольцев из "черного люда") и Стремянного (комплектовался на основе поместной системы, но составлял личную гвардию царя) полков, общей численностью около 12 тыс. чел. Одновременно с этим было увеличена численность с 7 до 10 тыс. чел. стрелецкого войска, показавшего себя во время последних войн самой боеспособной частью русской армии.

Выход к Балтийскому морю (получение хороших гаваней) так же подвиг царя на восстановление русского военного флота. Первоначально, в основу русского флота легли захваченные купеческие корабли, которые переоборудовали в военные, а также два корабля были куплены в Любеке. И хотя внезапная атака Нарвы силами шведского флота привела к гибели стоявших в порту кораблей, царь не опустил руки. По всей Европе была развёрнута вербовка специалистов, как мореходов, так и корабелов. Благодаря чему к концу 60-х гг. Россия вновь имела флот из 12 кораблей. Что было явно недостаточно. Требовалось создание собственной базы для кораблестроительной промышленности, но вопрос упирался в недостаток требуемых мастеров. Попытки нанять корабельщиков в Англии не увенчались успехом – Елизавета, королева Английская отказалась предоставить России требуемых специалистов (хотя русскому посольству, буквально тайком, удалось завербовать и вывезти нескольких "мастеровых людей"). Эта проблема так занимала Ивана IV, что когда в Италию отправилось русское посольство, одним из первых пунктов данного им наказа был поиск и вербовка "корабельщиков", с целью строительства в России собственного флота.

Но мы еще дойдем до Ганга,
Но мы еще умрем в боях,
Чтоб от Японии до Англии
Сияла Родина моя.

Леший
Грандмаршал и Действительный тайный советникъ от альтистории
Цитата

Меж тем, затянувшаяс..

Меж тем, затянувшаяся война со Швецией всё сильнее вскрывала противоречия между царём и оппозицией в лице представителей высшей русской знати, которые используя своё влияние на Думу и административно-управленческий аппарат, активно противодействовали его политике, неоднократно срывали претворение в жизнь царских планов (как по проведению внутренних реформ, так и военных действий). В некотором роде вехой стала кончина 31 декабря 1563 года митрополита Макария, смерть которого привела к крупным изменениям во внутренней политике. Макарий был весьма авторитетной личностью в обществе и пользовался огромным уважением царя, который постоянно прислушивался к его советам. Долгое время Макарий, будучи сторонником компромиссной политики, сдерживал Ивана IV в его попытках жесткими мерами обуздать знать и добиться от нее полного повиновения. Но с его уходом положение резко поменялась. Так, на последовавшем 9 февраля Освящённом Соборе по личному предложению Ивана IV было принято решение уравнять митрополита в знаках святительской власти с новгородским и казанским архиепископами. Отныне митрополит должен был носить белый клобук, на него распространялась та привилегия, которой до того времени пользовались лишь новгородский архиепископ. Получил он право запечатывать свои грамоты красным воском подобно казанскому и новгородскому владыке. После чего царь сделал неожиданный шаг – в обход высших иерархов Церкви предложил на место митрополита своего личного духовника Афанасия, которого Собор под сильным давлением царя утвердил 24 февраля 1564 года. Эта кандидатура вызвала недовольство среди высшего духовенства, но более чем устраивала Ивана IV, поскольку новый митрополит не обладая большим авторитетом и влиянием был сильно зависим от поддержки суверена и не мог столь же решительно, как Макарий, противостоять намерениям царя по укреплению самодержавной власти.

Впрочем, стремления Ивана IV к установлению своей единоличной власти не были прихотью одного человека. Перед страной стоял ряд проблем для решения которых требовались радикальные меры. Прежде всего это касалось влияния крупной знати на дела государства. Одной из мер, благодаря которой знать влияла на царя, было т. н. "поручительство" (или "печалование"). Когда кто-то из вельмож совершал преступление и навлекал на себя этим царскую опалу, то тут же группа знатных лиц вступалась за него перед царем, поручаясь на него крупной суммой денег, которую они обязывались выплатить в случае совершения им повторного преступления. Будучи внешне верноподданнической акцией "печалование" фактически превратилось в открытый шантаж власти со стороны власть имущих, в результате чего царь часто не мог покарать даже лиц совершивших государственную измену. Дело доходило до того, что царь не мог укомплектовать правительство – Думу компетентными сотрудниками, поскольку знать упорно требовала комплектования правительства "по породе", что не самым лучшим образом сказывалось на качестве работы правительства.

В июне 1564 года Иван IV неожиданно для всех объявил о созыве Земского собора, на который были приглашены, помимо членов Думы и высшего духовенства, представители дворянства, приказные люди и богатейшее купечество. Одновременно к Москве подтягивались верные царю силы – в первую очередь стрелецкое войско, а так же ряд поместных полков, на чью преданность Иван IV мог рассчитывать. И по открытии "Собора вся земли", от имени царя собравшимся была зачитана речь царя в которой он жаловался на "теснины и неправды великие" которые он претерпевает от знати, и от которых "большие убытки государству", после чего Иван IV потребовал ликвидировать традиционное право членов Думы и высших церковных иерархов "печаловаться" за вельмож, совершивших те или иные проступки, которое Дума активно использовала для защиты своих членов в противостоянии с царем, и с которым в предшествующие годы ему приходилось считаться. Царь ставил перед обществом дилемму: или он получит право наказывать изменников по своему усмотрению, или государство будет не в состоянии успешно вести борьбу с внешними врагами по вине светской и церковной знати.

Но царское предложение встретило яростное сопротивление среди высшей знати и духовенства, которые яростно отстаивали свои интересы на Соборе. И тогда Иван IV пошел на крайние меры, объявив, что ввиду непринятия своих условий он отрекается от власти, оставляя престол своему сыну (поскольку в реальной истории Екатерина Ягеллонка, будучи супругой шведского короля Юхана III, родила последнему одного сына и двух дочерей, то эта ситуация спроецирована и на её вероятный брак с Иваном IV). Подобное решение вопроса было с удовлетворением воспринято оппозицией, рассчитывавшей развернуться при малолетнем царевиче, но тут в дело вмешалась "третья сила", а именно "чёрный люд". Перспектива ухода государя и наступления "безгосударного времени", когда вельможи могут делать все что захотят, не могла не взволновать московских горожан. В конфликте царя со знатью население столицы решительно встало на сторону Ивана IV. Слух о возможном отречении царя мгновенно распространился по всей Москве. Вскоре площадь перед дворцом запрудила громадная толпа вооруженных горожан, окруживших место заседания Собора и её представители допущенные в покои, предъявили заседающим свое требование полностью согласиться с царскими предложениями, а то иначе "они сами тех потребят". Фактически правящей элите был поставлен ультиматум. Она должна была отказаться от традиционных обычаев, ограничивавших свободу действий государя, или ей угрожала война со своим законным правителем, и в этой войне к услугам царя было сосредоточенное под Москвой вооруженное дворянское войско и поддержка населения Москвы. Решившись выступить против своего государя, правящая элита оказалась бы в весьма неблагоприятных условиях, особенно учитывая явную враждебность к ним населения. Детей боярских невозможно было поднять на войну для защиты прав узкого круга вельмож, а ведь только об этих правах шла речь в царском послании. К этому стоит добавить, что в отличие от ряда стран средневековой Европы эти права нигде не были письменно зафиксированы, государь не приносил присяги их соблюдать, и, соответственно, не существовало "права на сопротивление" в случае их нарушения. В результате высшее духовенство и Дума обратились к царю с челобитьем, чтобы "гнев бы свой и опалу с них сложил и на государстве бы был и своими бы государствы владел и правил, как ему, государю, годно; и хто будет ему, государю, и его государьству изменники и лиходеи, и над теми в животе и в казни его государьская воля". По сути это была их полная и безоговорочная капитуляция.

Вдохновленный этим успехом Иван IV, решил воспользоваться благоприятным моментом и вновь перейти в наступление на церковь с целью сокращения ее землевладения. Еще Собор 1548 года отменил иммунные привилегии (налоговые льготы) церковных земель, запретил отдавать в монастыри земли "на помин души" и повелел заменять их денежным эквивалентом, отдавая сами имения дальним родственникам или государю. Также монастырям и епископату было запрещено покупать вотчины, брать имения под залог и вообще увеличивать церковные земли. В случае необходимости иметь земли для пропитания братии (например, при основании нового монастыря), велено было обращаться к царю – "бить челом государю". Таким образом, Собор 1548 года существенно ограничил экономическую независимость Церкви. Соборное решение стало поворотным моментом в истории монастырского землевладения, что было связано, с одной стороны, с возраставшими притязаниями государства, с другой, – с имевшими место злоупотреблениями, которые в это время все чаще стали встречаться в монастырской жизни. Тем самым был сделан крупный шаг в направлении еще большего подчинения Церкви государству.

Но, не смотря на это в руках Церкви все еще оставались огромные богатства. И весьма значительную часть этих обширных владений составляли земли, которые Иван IV твердо решил вернуть государству. Для чего вынес и добился принятия на Соборе постановления о проверке всех владельческих грамот находящихся на руках у монастырей и епископов. Отдельной строкой шли митрополичьи земли. Не желая ссориться митрополитом Иван IV не стал упоминать о его владениях на Соборе и трогать его личные земли.

Однако этим дело не ограничилось. По успешному завершению Собора царь в своем указе заявил о своем желании "учинити ему на своем государстве себе опричнину" — особый государев удел, которым он мог бы править в обход Думы и существовавших местнических порядков.

В опричнину переходила старая структура "Государева Двора". И если вне её оставались общегосударственные чины, то чины двора — оружничий, кравчий, конюший и т. д переходили в опричнину. Традиционная иерархия знатности сохранялось, однако местничество между собой строго воспрещается — служат "где государь укажет", и опричные службы не могут являться местническим прецедентом для потомков опричника. Традиционная практика предоставления думных чинов и высоких военных и административных должностей в строгом соответствии со знатностью происхождения ("породой") делало высшие государственные должности монополией группы наиболее знатных родов потомков Рюрика и Гедимина. Это закрывало для отпрысков младших ветвей знатных родов и для представителей менее знатных старомосковских боярских фамилий (потомков старинных бояр московских князей, отодвинутых на задний план княжескими родами) путь к успешной карьере. Создание особого опричного двора открывало для них такие возможности. В состав опричной Думы вошли члены старомосковских боярских родов — Плещеевы, Колычевы, Бутурлины, Годуновы, Захарьины. Впрочем, и некоторые княжата, решившие пойти за царем, отличились на опричной службе – так "всем родом" в опричнине служат Шуйские, и даже удельные князья Северщины — Трубецкой и Одоевский.

В составе опричнины оказывается вся структура царского двора со всем дворцовым хозяйством (и все придворные должности — оружничий, кравчий и т. д. становятся опричными), отдельная царская казна. Туда же царь забирает промысловые районы севера и все пункты соледобычи, а так же черноземные районы юга, колонизируемые по мере строительства "Засечной черты", и объявленные собственностью "Государева Двора", под управлением которого оказываются не только дворцовые земли, но и часть черносошных, взятых царем "на свой обиход" и ряд государственных предприятий. Опричному командованию был подчинены как личное войско (рейтары, гусары, драгуны, Стремянной полк) царя, так и московский стрелецкий корпус – всего более 20 тыс. чел, ставшие в своем роде царской гвардией, предназначенной не только для подавления оппозиции, но и для проведения его политики. Все государственные дела шли обычным путем через Думу (во главе которой царь ставит двух преданных ему родственников — князей Бельского и Мстиславского), однако любое дело могло быть изъято царем из Думы и решено независимо от нее с помощью чиновников Двора. Широко распространяется практика ввода представителей опричнины в состав местного "земского" руководства с целью более эффективного влияния на ход дела и повышения их личной ответственности.

Другим ударом по верхушке знати стала ликвидация т. н. "белых слобод" – городских земель принадлежащих духовным лицам и светским феодалам и освобожденных от налогов, благодаря чему туда из Посада переходило множество ремесленников уходя тем самым от "государева тягла" и составляя серьезную конкуренцию мастеровым оставшимся под "тяглом". Осенью 1564 года царским указом было введено новое положение о городах, важнейшими постановлениями которого, в практическом его применении были следующие: 1) Все городские слободы светских и духовных землевладельцев с их населением безвозмездно передавались в посады в тягло. 2) Подгородние слободы и дворы землевладельцев "по посадской близости" также включались в посад с вознаграждением владельцев. Слободы и дворы, расположенные на бывшей посадской земле, "по посадской старине" отдавались в посад "без лет и бесповоротно за то: не строй на государевой земле слобод и не покупай посадской земли". Их население, если оно состояло из торговых, промышленных и ремесленных людей, "по торгу и промыслу" включалось в посадское тягло, а если из пашенных людей, то могло быть выведено владельцами слобод. 3) Подгородние земли в Москве на 4 версты от Земляного вала, а в остальных городах "по посадской старине" или "по посадской близости" конфисковались и безвозмездно передавались посадским людям. 4) Все посадские люди закладчики, за кем бы они ни жили, возвращались в тягло "по посадской старине"; "по посадскому родству" возвращались также ушедшие с посада сыновья от отцов, племянники от дядьев и т. п., если даже они успели превратиться в кабальных людей. 5) Все торгово-промышленные люди города, члены церковного клира, служилые приборные люди, владельческие крестьяне и бобыли, кроме кабальных людей, отдавались в посад в тягло "по торгу и промыслу". 6) Остальные должны были в трехмесячный срок продать посадским людям свои лавки, амбары, кузницы и другие торгово-промышленные заведения; после указанного срока эти заведения отбирались безденежно и передавались посадским людям. Люди, не входившие в состав посадской общины, — гости, гостинной и суконной сотен торговые люди, стрельцы и т. д., могли сохранить за собой эти промысловые угодья на посадах, только если они соглашались платить посадское тягло. 7) Заниматься в городе торговлей, промыслами, ремеслами, откупами и т. п. могли только черные посадские тяглые люди, а не духовенство, не владельческие крестьяне и бобыли и не служилые приборные люди.

Этот указ буквально привел в ярость представителей крупного светского землевладения и высшего духовенства, для которых "белые слободы" были крупнейшими источниками дохода. Многие члены Думы, такие как Александр Горбатый-Шуйский, Михаил Репнин, Иван Федоров-Челяднин, даже отказались подписать документ. А архиепископ Новгородский Пимен не выдержав, открыто назвал этот указ "бесовским, составленным по совету антихриста". Стало ясно, что миром дело решить не удастся.

Первым делом опричнины стал разгром верхушки Думы — Ростовских, Ярославских и Суздальских княжат, занимавших почти все боярские места. Землевладение бояр московских великих князей (как, вероятно, и бояр других княжеств, на которые делилась средневековая Русь в эпоху феодальной раздробленности) сформировалось сравнительно поздно — уже в XIV-XV веках, главным образом за счет княжеских пожалований. Владения не только членов виднейших боярских родов, но и князей Гедиминовичей, выехавших на русскую службу и породнившихся с великокняжеской семьей, были разбросаны по многим уездам, не образуя никакого компактного единства. Владения членов одних и тех же родов могли располагаться в совершенно разных уездах. Совсем иной характер имело родовое землевладение княжат. Это были земли, унаследованные ими от предков — бывших удельных государей. Поэтому, в отличие от владений московского боярства, родовые вотчины князей располагались компактно на территории того княжества, которым некогда владел их предок. Нормы права, установившиеся, по-видимому, еще в правление Ивана III, способствовали сохранению этих вотчин в руках княжат, запрещая продавать их родовые земли "мимо вотчич" (то есть за пределы круга родственников). Наличие в руках княжеских родов компактно расположенного значительного родового землевладения делало их влиятельной силой на территориях их бывших княжеств, центром притяжения для местных землевладельцев. Сверх того по неписанной традиции, шедшей со времен присоединения этих земель к Москве, наместники например Ярославля назначались только из ярославских княжат. Содержа многочисленные свиты боевых холопов, и даже жалуя земли в поместья своим вассалам, они представляли внушительную силу, и именно они составляли основу оппозиции царю. В среде князей — потомков Рюрика, хорошо знавших, что они принадлежат к тому же роду, что и правитель, власть и личность монарха не были окружены таким ореолом, как в глазах других слоев дворянства.

В борьбе с ними царь действует формально по закону, в рамках правового поля. Прецедент был найден в деятельности Ивана III. Некогда он, желая отобрать у московских бояр пожалованные им после завоевания Новгорода вотчины на Новгородчине и раздать их в поместья, передал Новгород в удел своему сыну Василию. Московские бояре, служившие князю московскому, а не новгородскому, вынуждены были оставить свои новгородские вотчины.

Царь разыгрывает ту же комбинацию. Объявив сына Дмитрия соправителем, царь жалует ему в удел Суздаль, Ростов и Ярославль. Землевладельцы этих уездов должны были либо перейти из Москвы служить удельному князю, либо расстаться с вотчинами. Но "князь Дмитрий Иванович вотчинников местных на службу к себе принять не изволил".

На момент объявления указа о создании удела все княжата, имевшие боярский чин, были в Москве, откуда их уже не выпустили. После того, как вся верхушка Думы "едиными усты" выразила возмущение, на нее обрушились заготовленные царем репрессии. Все бояре-княжата, участвовавшие "в акции протеста" были арестованы опричниками. Признанный лидер Думы, князь Александр Горбатый-Суздальский, а так же князь Шевырев были обезглавлены, а на прочих участников "опалу свою клал и животы их имал за себя: а иных сослал в вотчину свою в Казань на житье з женами и з детми". "Тово же году послал государь в своей государской опале князей Ярославских и Ростовских и иных многих князей и детей боярских в Казань и в Свияжской город на житье и в Чебоксарской город".

В то же время опричные отряды вступают в Ростов и Ярославль. Управление этими землями получает один из ближних советников царя Василий Михайлович Захарьин с чином Ростовского дворецкого (для управления уделом Дмитрия составляется особое ведомство — Ростовский Дворец, подведомственный лично царю). Княжеские вотчины описываются и идут в поместную раздачу дворянам, боевые холопы опальных княжат распускаются на волю, многие из них принимаются на государеву ратную службу и верстаются поместьями из вотчин их бывших хозяев. Движимое имущество и казна опальных отписывается на государя.

Большая часть опальных была в следующем году помилована, движимость и казна возвращены, но вместо конфискованных вотчин им были пожалованы поместья, разбросанные в разных уездах России. Что обернулось для них изменением статуса. Царь велел по служилой принадлежности написать их дворянами по колонизируемым окраинным уездам. В состав "Государева Двора", в котором ростовские, стародубские и ярославские князья до опричнины занимали видное и почетное место, не входили представители дворянства окраин — Поволжья (начиная с Нижнего Новгорода), Смоленщины, Северской земли. Поэтому превращение князей — потомков Рюрика в земских помещиков Северщины означало их фактическое исключение из состава Двора как объединения людей, причастных к управлению Русским государством. В новом положении они могли рассчитывать на какую-то карьеру лишь в пределах Северщины, либо в опричнине (но для них врата в "государеву светлость" были узкими, и открылись впоследствии только для их детей). Только в виде особой милости за верную службу царь возвращал некоторых великородных потомков Всеволода Большое Гнездо в "московские списки", снова открывая им доступ к высшим государственным должностям.

В то же время, многие из конфискованных земель царь передавал в качестве поместий опричникам, во-первых, развивая поместную систему, систему "службы от земли", свободную от старых местнических привилегий и ставшую со временем основной базой материального обеспечения дворянского войска. Во-вторых, таким образом "разбавлялись" ряды коренных землевладельцев, не позволяя им выступит единым фронтом.

Среди прочего состава Думы — Гедиминовичей и старомосковских бояр — расправа с княжатами-Рюриковичами вызвала неоднозначную реакцию, многие отнеслись негативно, понимая, что ставится под сомнение сам принцип осуществления назначений в соответствии с "породой". Но царю удается расколоть данный слой, пожаловав в бояре вместо "выбылых" княжат ряд представителей старомосковских фамилий, и повысив до боярства окольничих — Челядниных, Шереметевых и Морозовых. Во главе Думы встают вполне преданные царю его родственники Гедиминовичи — Мстиславский и Бельский.

В 1567 году царь вновь изъял у двоюродного брата Владимира Андреевича его удел — Старицу, Верею и Алексин, и дал ему новый — Дмитров, Звенигород и Боровск. В этом же году царь возвращает из ссылки Михаила Воротынского, и жалует ему вместо отобранного Новосиля Стародуб-Ряполовский.

К 1569 году положение относительно стабилизируется. Несколько бояр попадают в ссылки и тюрьмы, несколько бегут в Литву, но массовых репрессий нет — благодаря отсутствию войны и снижению налогов нет голода 1568-69 годов и последующей эпидемии, недоимок и свирепых правежей. Правящее боярство недовольно существованием опричнины, при которой царь может легально изъять из его ведения любое государственное дело, а присланные им опричные представители (как правило на роль "вторых воевод") отслеживают деятельность своих "земских" начальников. Но, не имея никакой поддержки в народе и дворянстве, которые вполне довольны царем, помалкивает.

Начало 60-х гг. также ознаменовалась в стране массовым городовым строительством. Рост доходов и отсутствие войны привело к строительному буму, как государственному, так и частной застройки. Так, в 19 верстах ниже по течению от Динабурга, на месте впадения речки Шуницы в Западную Двину, по приказу царя была заложена новая крепость, которая должна была прикрывать западные рубежи Русского государства, а также дороги, ведущие на Полоцк и Псков. Она представляла собой совершенно новое в фортификационном отношении укрепление и была рассчитана на ведение оборонительных боев в условиях широкого применения артиллерии. Со стороны набережной Западной Двины крепость ограждалась земляным валом длиной 170 метров, а с других сторон — примерно 100 метров. С трех сторон укрепления дополнительно были усилены шестью небольшими земляными бастионами. Впоследствии из этой крепости вырос город Двинск. Было начато строительство новых укреплений в Пскове, Велиже, Смоленске, которые должны были прикрыть западные границы государства в случае возможной войны с Литвой. Масштаб строительства был таков, что потребовалось создание особой структуры занимавшейся конкретно этой деятельностью. Поэтому в 1563 году был образован Приказ каменных дел, занимавшийся как заготовкой строительного камня (включая кирпич) так и строительством каменных сооружений. Одновременно с этим правительство, пользуясь установившимся миром с Крымом, форсировало завершение грандиозных оборонительных работ по всей пограничной линии, начатых еще в начале 20-х гг. XVI века. Ежегодно там трудились тысячи посошных людей, собранных из различных уездов, возводя засеки от северских городов до мещерских лесов, стараясь управиться до той поры, "когда лес листом оденется". После этого работы прекращались, чтобы возобновится весной следующего года. Возводились дополнительные укрепления и регулярно возобновлялись старые фортификационные сооружения по "берегу" — второго рубежа русской обороны. Строятся новые города, например Воронеж (1565 г.), Ливны (1565 г.), Белгород (1576 г.), Старый Оскол (1573 г.) или Валуйки (1573 г.), которые при этом варианте основываются на два десятилетия раньше, чем в реальной истории. Для охраны возводимых укреплений был принят "Приговор о станичной и сторожевой службе", который регламентировал пограничную охрану, устанавливая "разряды" порубежной службы.

Но мы еще дойдем до Ганга,
Но мы еще умрем в боях,
Чтоб от Японии до Англии
Сияла Родина моя.

Леший
Грандмаршал и Действительный тайный советникъ от альтистории
Цитата

Продолжалось освоени..

Продолжалось освоение Поволжья. После присоединения Казанского края из него насильно была вывезена значительная часть местной знати, которой предложили принять крещение. Часть согласилась и была принята в состав служилого российского дворянства, и наделена "дачами" как в Казанском крае, так и во внутренних областях Русского государства. Отказавшиеся закончили свою жизнь в заключении.

В отношении основной массы населения бывшего Казанского ханства проводилась несколько иная политика – политика возвышения части средних слоёв до положения господствующих кругов среди нерусской части населения, которые будучи обязанными своим привелегированным положением новым властям ради сохранения своего нового статуса становились верными проводниками государственной политики на местах.

Таким образом, формировались две основные группы нерусского населения: служилые татары, которые в определённом смысле получали права, чем-то напоминающие права русского служилого сословия (но не сливались с ним), и ясачные люди, которые должны были платить налоги и нести те или иные повинности в пользу государства или местной аристократии.

Но создание верной царю прослойки служилых татар было решением лишь одной задачи, которую поставило перед собой русское правительство. Второй не менее важной, а скорее основной задачей было создание мощного слоя русского населения и дворянского землевладения в крае.

Испомещение в Среднем Поволжье русских служилых людей началось сразу же после присоединения земель Казанского ханства. В первую очередь это касалось Казани и близлежащей территории, ибо начавшееся в конце 1530 г. восстание надолго задержало освоение русским дворянством глубинных земель Казанского края.

В Казани в начале 1530-х гг. шло бурное строительство дворов русскими служилими людьми, и заведение ими хоть и наспех сделанного, но полного хозяйства. В 1545 г. среди служилых людей Казани было 32 князя, 167 детей боярских и 1000 стрельцов, составлявших гарнизон города.

Для заселения присоединённого края и включения его в общероссийские экономические связи правительство, наряду со служилыми людьми, использовало и торговых людей, некоторые из которых в дальнейшем связали свою судьбу с Казанью.

Восстание 1530 – 1535 гг. привело к частичному уничтожению, а частично выселению непокорной части населения бывшего Казанского ханства. После завоевания края все земли, принадлежавшие хану и представителям казанской знати, эмигрировавшим из Казанского края или погибшим в ходе восстания, были объявлены дворцовыми. Эти земли по мере надобности шли в поместную раздачу как русским служилым людям, так частично татарским (под этим термином подразумевались все выходцы из местных нерусских народов поступившие на государственную службу). Результатом этой политики явилось то, что уже через 10-15 лет после присоединения Казанского ханства к России только в левобережной части татарских землевладельцев оказалось более чем в три раза меньше, чем русских (200 татарских и 700 русских помещиков).

Одновременно шла массовая русская крестьянская колонизация края. Образовавшийся после подавления восстания обширный массив "свободных" земель привлекал людей из внутренних областей Русского государства. К тому же, на новых землях, переселенцы получали льготу от повинностей на три года. Уже очень скоро вокруг городов и крепостей возникла густая сеть русских поселений, численность которых к середине 1540-х гг. оценивалась в 260 сёл и деревень.

В 1550-е гг. начинается проникновение русских и во внутренние районы края. Территория расселения русского населения всё более расширяется. Границы распространения помещичьей колонизации передвигаются в малоосвоенные земли, соседствующие с "Диким полем". Этому способствовало возведение в 1550-е гг. укреплённых засек по рекам Кубне и Карле, притокам р. Свияги.

Наряду с поместным землевладением широкое развитие получило церковное и монастырское землевладение. Церковные организации проявили большую активность в освоении земель края. Для распространения христианства правительство стало способствовать насаждению монастырей. Два монастыря были основаны в крае в первые годы после его присоединения: Богородице-Успенский в Свияжске и Спасо-Преображенский в Казани. Почти одновременно возник третий монастырь – Свято-Успенский (Зилантов) в Казани. Вскоре Троице-Сергиев монастырь основывает в Казанском крае дочерние монастыри: Троице-Сергиев монастырь в Казани и Троице-Сергиев монастырь в Свияжске. В 1533 г. образовалась казанская архиепископская кафедра. В последующие десятилетия XVI века были основаны Богородицкий женский монастырь в Казани, Казанский Иоанно-Предтеченский монастырь, Троице-Фёдоровский монастырь, Свято-Троицкий монастырь в Чебоксарах и др.

Кроме этого одним из важнейших мероприятий строительства было строительство городов. Большинство их основывалось как военные пункты русского владычества над местным населением. Некоторые из них возникали для охраны от нападений крымских татар и ногайцев. Вскоре после постройки укреплений в городах селились купцы и посадские, занимавшиеся ремеслом, промыслами и мелким производством на рынок и торговлей.

Сама Казань превратилась в сильную крепость. В 1534 г. в городе началось строительство стен Кремля из "белого камня". С этой целью из Новгорода и Пскова прислали 200 каменьщиков. Кремлёвская стена имела 13 башен, вооружённых пушками и пищалями. Вблизи Булака были расположены пороховой, а вскоре и пушечный дворы.

Строились укреплённые крепости – Свияжск (1531 г.), Арск, Чебоксары (1533 г.) и Лаишев (1534 г.). Укреплён был прежний татарский город Тетюши. В 1551 г. строится город Кокшайск, а вскоре на Вятке – Малмыж (1568 г.) и Уржум (1572 г.).

Несколько иначе шли процессы установления русской власти в Башкирии. Будучи кочевым народом, они не имели городов, захватив которые можно было поставить местное население под свой контроль. К тому же по своему подданству башкиры были разделены между Казанским ханством (власть которого признавали западные башкиры) и Ногайской ордой (основная часть башкир). После падения Казанского ханства западные башкиры заняли выжидательную позицию, не спеша признавать новую власть, но и не примыкая к восставшим против русского владычества. Но успешные действия русских войск заставили их пересмотреть свою позицию. Осенью 1532 г. Западная Башкирия согласилась принять подданство Русского государства и обязалась платить ясак "чем богата башкирская земля": пушниной и мёдом, а также нести воинскую службу. В свою очередь Иван IV признавал вотчинное право башкир на занимаемые ими земли.

Присоединение к Русскому государству основной части Башкирии произошло в начале 1550-х гг. Так получилось, что находившиеся под властью Ногайской орды центральная, южная и юго-восточная части Башкирии находились зоне влияния тех ногайских мурз, которые были подчинены бию Юсуфу, поражение которого в междоусобной борьбе с Исмаилом привело к их массовому исходу за Яик, в казахские степи, и на Кубань. Вследствие чего в башкирских землях возник вакуум власти и рост внутренних противоречий, обострявшийся тем, что оставшиеся мелкие ногайские улусы стали претендовать на доминирование над башкирами, вместо ушедших. В этой ситуации среди башкир стала популярной идея найти нового сильного сюзерена, власть и влияние которого будут достаточны для обеспечения относительной внутренней стабильности.

Первыми сориентировались т. н. "минские башкиры", занимавшие обширную территорию по долине реки Дёмы. Северные границы их земель доходили до среднего течения реки Белой с охватом её правой (горной) стороны и низовьев реки Уфы. К югу от Уфы из территории простирались до самых верховьев Дёмы и Уршака. На западе земли "минцев" доходили до истоков рек Кармасан, Чермасан, Усень и Ик. По подсчёту В. С. Юматова, "во всех тюбах или волостях минских башкирцев имелось более миллиона десятин".

Именно на землях "минцев" был основан город Уфа, построенный у слияния трёх больших рек Башкирии. С правой стороны Белая принимает горную реку Уфу, текущую с северо-востока, с левой стороны – Дёму, берущую начало далеко на юге Башкирии.

Территория минских башкир отличалась богатыми и выгодными для кочевников-скотоводов природными условиями. Здесь широко раскинулись степи с сочными травами, перемежающиеся с лесными массивами. Обширные луга по долинам рек Белой и Уфы, Дёмы и Уршака также представляли собой великолепные пастбища. На этой земле много полноводных степных рек и озёр, удобных не только для водопоя скота, но и богатых рыбой и дичью. Придёмские леса изобиловали дикими пчёлами и пушными зверями. Территория "минцев" была удобна как для летней кочёвки, так и для зимовки. Зимой снега здесь бывают сравнительно не глубокие, и весной земля открывается из-под снега раньше, чем в других местах Башкирии. Скрещивание водных путей, богатства природных ресурсов, центральное положение этого района в Башкирии способствовали тому, что этот район издавна был довольно густонаселённым. Кочевые племена, попавшие в Приуралье, прежде всего направлялись на эти удобные территории.

Отсюда вполне понятна та острая борьба, которая шла всё время за обладание этим районом. Как и понятно желание "минских башкир" найти такую опору, которая бы позволила им сохранить контроль над столь благоданой землёй.

В 1551 г. посольство "минцев" появилось в Москве, где "било челом" о принятии в русское подданство на тех же условиях, что и западных башкир. А разгром турецких войск под Астраханью в 1552 г. и полное поражение Юсуфовичей в борьбе за власть в Ногайской орде окончательно прояснило для остальных башкир "кто хозяин в доме". После чего посольства с просьбами о переходе "под высокую государеву руку" пошли от них косяками. В результате чего к середине 1550-х гг. вся Башкирия официально вошла в состав Русского государства. Нельзя сказать, что нагайцы были довольны уходом своих подданных, но ослабленные междоусобицей, уходом части улусов и голодом они могли только протестовать, не имея возможности подтвердить свои претензии силой.

Также шла русская колонизация Нижнего Поволжья, начавшаяся непосредственно после занятия Астрахани. Первое время этот первый пункт русской осёдлости на Нижнем Поволжье был слишком отрезанным от остальной России. Поэтому он не обеспечивал в достаточной степени те интересы, которые были связаны с обладанием этого региона, и даже сам был плохо обеспечен от всевозможных опасностей, как слишком далеко находившаяся колония. Этот пункт связан был с остальной Россией рекой Волгой. По ней в Астрахань отправлялись суда со съестными и боевыми припасами для служилых людей. Рекой Волгой ездили в Астрахань воеводы и приказные люди. По этой же реке ходили купеческие и рыболовецкие суда. Но путь этот был чрезвычайно опасен. Суда подвергались нападениям русских разбойников, крымских татар и ногайцев. Всё это наводило русское правительство на мысль о постройке укреплений в разных местах Волги для обеспечения этого водного пути. Эта мысль подсказывалась русскому правительству и татарскими отношениями. Дело в том, что через реку Волгу происходили сношения и соединения ногайцев с крымцами. Переправы с ногайской стороны на крымскую чаще всего совершались при впадении в Волгу рек Самары и Иргиза, по которым кочевали ногайцы. Переправа с крымской стороны на ногайскую чаще всего происходили на "переволоке", т. е. на том месте, где Волга сближается с Доном, по левым притокам которого кочевали крымцы. В интересах русского правительства было разъединять эти орды, не допускать перехода крымцев к ногайцам и наоборот. Средством для этого прежде всего могла служить постройка укреплённых городов в местах обычной переправы татар через Волгу. Ещё в 1553 г. царь велел "в тех местах учиня крепости", но подоспевшая война в Ливонии, поглотившая всё внимание правительства, вынудила отложить постройку городов на Волге. Ограничились только тем, что поставили на Волге постоянные сторожевые посты для наблюдения за переправой и воспрепятствования ногайцам и крымцам переезжать с одной стороны Волги на другую, а также для преследования "лихих людей".

Но в середине 1560-х гг. с прекращенирем войны против Швеции ситуация изменилась. В 1566 г. при устье р. Самара на левом берегу Волги правительство построило город Самару. Вслед за Самарой построен был город Царицын, при впадении реки Царицы в Волгу, так называемой "переволоке". Назначением этого города было препятствлвать сближению ногайцев и крымцев. Затем, приблизительно на пол пути между Самарой и Царицыным, построен был город Саратов, который имел своим предназначением быть вспомогательным пунктом для Самары и Царициына. В 1595 г. был построен Чёрный острог (через несколько лет переименованный в Чёрный Яр), ниже Царицына, для подачи помощи купеческим речным караванам против разбойников и кочевников.

Значительные изменения в жизни Русского государства проявились в сфере внешней торговли. Начало 50-х гг. XVI века стало временем её расцвета. После завоевания Казани и Астрахани установились прямые и систематические связи России государствами Средней Азии и Ираном. Русские купцы стали постоянно бывать в Дербенте и Шемахе – столице Ширванского ханства, откуда вывозили шёлк-сырец, шёлковые и хлопчатобумажные ткани, москательные товары (краски, клеи и пр.), пряности, транзитную нефть и т. д. Затем их путь лежал в Тебриз, Казвин, Кашан – самые оживлённые города Ирана и даже в Ормуз, где добывался самый крупный в мире жемчуг ("гурмыжские зёрна"). Маршрут в Среднюю Азию пролегал вдоль северо-восточного берега Каспия до Мангышлака, затем вёл к озеру Сара-Камыш, через г. Селлизгор или Везир в Угренч – столицу Хивинского ханства.

Астрахань в рассматриваемый период сделалась главным пунктом восточной торговли России, где постоянно гостили купцы бухарские, хивинские, иранские, ногайские, армянские, турецкие и др. Русская казна содержала для них два гостиных двора – Гилянский и Бухарский. Для русских купцов (по сообщениям англичан, каждое лето к низовьям Волги ходило до 500 больших и малых судов за солью и рыбой) существовал отдельный гостиный двор – Русский.

Русские купцы привозили в Астрахань и отпускали в восточные страны сырые и обработанные кожи (красную юфть), меха, воск, мёд, деревянные ларцы и посуду, сёдла и конскую сбрую, хлеб и другие съестные припасы, водку, зеркала, кошельки, моржовую кость, музыкальные инструменты (накры, зурны, бубны), гвозди, ножи, топоры, сабли, рогатины, железные наконечники и древки стрел, кольчуги, серебряные московские кубки, стопы, ковши, золотые перстни, позолоченные рукомойники и лохани и др. В режиме реэкспорта в незначительных размерах вывозились европейские сукна, цветные металлы (олово, свинец, медь), ртуть, стекло, писчая бумага и др.

В восточном импорте преобладали шёлковые и хлопчатобумажные ткани, кожи. Свалянные шерстяные материи белого цвета, из которых делались красивые и хорошо защищавшие от дождя епанчи, ковры, предметы вооружения и конского снаряжения, керамика, благородные металлы, самоцветы (драгоценные камни), пряные коренья, мускус, серая амбра, ревень. Бухарские, хивинские и изюрские (из г. Везир) купцы привозили хлопчатобумажные ткани, полушёлковые, шёлковые и льняные ткани, сёдла, краски и др. Персидские купцы – шёлк-сырец, камку (узорчатая ткань с шёлковой основой), объяри (узорчатая шёлковая ткань), байберек (ткань из крученого шёлка с золотыми и серебряными узорами), бархат, атлас, тафту, нитки, сафьян, холодное оружие (сабли в ценной оправе, топоры. Кинжалы и ножи) и другие предметы вооружения, музыкальные инструменты (тулумбасы и небольшие бубны), роскошные седла, ковры, драгоценные камни, пряности, сухофрукты, нефть и т. д. Ещё при Василии III ногайские мурзы выхлопотали себе право поставок в Русское государство большого количество лошадей. Их и пригоняли табунами по 30-40 тыс. голов ежегодно.

Середина XVI века стала временем возрождения Беломорского торгового пути. Ещё в конце XV века русские купцы направляли по нему суда с товарами в страны Западной Европы (один из торговых караванов вёз послов великого князя Ивана III, благодаря чему факт русской морской торговли в этом регионе был документально зафиксирован в московских архивах). В 1555 г., как и в реальной истории, Иваном IV, дабы придать новый импульс к развитию регулярных торговых отношений между Англией и Россией, была выдана т. н. "Московской компании" привилегия, в которой установлена беспошлинная торговля англичан, свободный приезд в Россию и обратный выезд, а также было гарантировано, в случае кораблекрушения, возвращение компании всего спасённого имущества. Страна вела тяжёлую войну с Ливонией и Швецией, и налаживание торговых контактов с Западной Европой, с целью получения оттуда металла, оружия, селитры и специалистов было одной из первостепенных задач. Но после разгрома Ливонии и признания Швецией своего поражения, одним из следствием которого стало то, что русские купцы по договору получили право торговать не только в Швеции, но и ездить через шведские владения "в Любок, Антроп (Антверпен. — Авт.), и во Ишпанискую землю, и во Англию, и во Францыйскую землю", значение торговых связей с Англией резко упало, из-за чего английские купцы не получили того влияния в России, которое у них было в реальной истории. Впрочем, северный торговый путь не прекратил своё существование. Путь через Балтийское море имел и свои минусы, к коим прежде всего относились необходимость выплачивать Дании особую пошлину за право прохода проливом Эресунн (Зунд), поэтому, получив широкие торговые привилегии, англичане стали активно торговать с Россией, огибая Скандинавский полуостров с севера. После 1555 г. они ежегодно в конце мая – начале июня посылали в Русское государство несколько торговых судов, чтобы к осени вернуться в Англию с русским товарам. Уже в 1557 г. "Московская компания" отправила в Россию 4 корабля с товарами. А к 1570-м гг. компания направляла уже от 6 до 10 кораблей ежегодно, которые разгружались в устье Северной Двины, где в Холмогорах англичане устроили предприятие по производству канатов, где 8 мастеров ежегодно переделывали в канаты 90 тыс. фунтов пеньки.

После Холмогор важнейшим центром северной торговли была Вологда. Именно отсюда начинался Беломорский торговый путь, который вёл по рекам Сухоне и Северной Двине в Холмогоры (к этому водному пути также тяготели Великий Устюг, Тотьма, Сольвычегодск, Яренск и Усть-Сысольск). Через Вологду осуществлялись сухопутные коммуникации с Ярославлем, а также с Костромой и другими городами Верхнего Поволжья, а значит, осуществлялась связь Северного речного пути с Волжским. От Вологды начинался сухопутный тракт на Москву (через Ярославль, Ростов Великий, Переяславль). Вологда имела пути сообщения с Белоозером, Каргополем, Важским уездом (где расцвела т. н. "Благовещенская ярмарка"). Всё это делало Вологду важнейшим звеном российской транспортной системы и превращало её в крупнейший узловой центр торговли.

Вслед за англичанами потянулись и другие нации. Уже с 1550-х гг. у Мурманского берега (Кольский полуостров) регулярно появлялись торговые суда норвежцев, датчан и нидерландцев, заходивших в бухту у мыса Кегор – северной оконечности полуострова Рыбачий. Иностранцы привозили золото, серебро, серебряную посуду, олово, ювелирные изделия (позолоченные кольца, украшения для поясов, ожерелья с серебряными цепочками), жемчуг, разные сукна, муку, пиво, вино, выменивая эти товары у русских, лопарей и карел на местные – треску, семгу, рыбий жир, пушнину, сало и кожи морских животных. В те же годы иностранцы стали посещать и Печенгскую губу, где завели торговлю с богатым Печенгским монастырём. Затем они появились в Кольской губе и на Соловках. Развитие этой торговли продолжилось и в последующие десятилетия.

В 1570-х гг. центр мурманской торговли переместился в Колу, расположенную на мысу у впадения р. Кола в залив на расстоянии 75 верст от моря. Этот незамерзающий порт превратился в крупный центр русской внешней торговли с Западной Европой, где наряду с местными продавались товары, привозимые из внутренних районов страны. Только из Нидерландов к берегам Баренцева и Белого морей ежегодно приходило 20 – 30 судов. Благодаря чему, к середине 70-х годов Кола – ранее небольшой посёлок из нескольких домов – превратилась в настоящий город. Однако подобное "соседство" не понравилось "Московской компании", которая в самом начале своей деятельности ставила своих агентов в известность о намерении монополизировать торговлю России с Западной Европой, "добиваясь, чтобы они предлагали русским по возможности выгодную цену за их товары, чтобы купцы охотнее везли свои товары в Вологду к англичанам, чем в Новгород к купцам ганзейским". Они и в дальнейшем продолжали хлопотать о том, чтобы все товары из России и Ирана сначала поступали северным путём в Англию и уже затем "через английские руки распространялись далее во Фландрию, Германию, Францию, Испанию и Италию".

Однако установление подобной монополии было не в интересах русского правительства, которое после захвата большей части Ливонии, имело, в отличие от реальной истории, некоторую свободу манёвра, и соглашаясь на частичную монополию англичан в т. н. "поморских городах" (в которые включались и Вятка, Тотьма, Пермь и Великий Устюг), отказалось распространить привилегии компании на прибалтийские порты, которые после присоединения к России стали своего рода "воротами" страны на Запад. Не смотря на войну со Швецией, торговля в Колывани, Ругодиве и Пернове (бывшие Ревель, Нарва и Пернау) процветала. Так, к середине 60-х гг. одних нидерландских кораблей приходило ежегодно от 200 до 300. Не считая английских (более 70 кораблей в год), ганзейских (из одного Любека около 70 кораблей в год), французских и пр.

Из Европы в Россию везли сукна, оружие, металлы (железо, медь, свинец, олово и пр.), бумагу, драгоценные камни, жемчуг, сахар, приправы и пряности, вино, бакалейные товары (купорос, квасцы, мышьяк, нашатырь, сулема, камфара, мастика) и т. д. Обратно вывозились кожи (особенно ценилась юфть), свиная щетина, сало говяжье, воск, меха, мед, лён, конопля, пряжа канатная и сами канаты, рукавицы, масло коровье, мясо, смола, дёготь, слюда, пшеница, клей-карлук (рыбий), зола и поташ, сёмга, треска, гвозди, мыло, а также "транзитные" товары из Индии, Ирана и Средней Азии (прежде всего шёлк).

Вместе с тем русское правительство всячески поощряя экспорт, старалось ограничить импорт, как путём повышенных пошлин, так и пытаясь наладить производство тех или иных товаров внутри страны. В целом, в 1560-х — 1570-х годах в России продолжается дальнейшее развитие ремесла, совершенствование техники, орудий производства и навыков мастеров. Как и в реальной истории, усилилось развитие как в городе, так и в деревне мелкого товарного производства. Все с большей отчетливостью выделяются районы, специализирующиеся на производстве тех или иных предметов. Развивается металлургическая промышленность. Еще во время войны в Ливонии, когда Священная Римская империя объявила России торговую блокаду, Иван IV обратил внимание на необходимость снижения зависимости страны от ввозного железа и изделий. В традиционных центрах кузнечного ремесла и добычи железа — Туле, Устюжне, Ладоге — организуются "белые" (освобожденные от податей) Кузнецкие слободы (позднее называвшиеся также Оружейными), обязанные выполнять государственный заказ (но в остальное время работают на себя и сами сбывают свои изделия). Выплавлять железо для государевых "белых" слобод обязаны вместо государева оброка местные черносошные крестьянские волости. В 1569 г. англичанам разрешено было устроить железоделательный завод в Сольвычегодском уезде. Кроме того, недалеко от Тулы, вблизи Дедиловского месторождения бурых железняков, в середине 70-х годов с помощью вывезенных из Нидерландов специалистов были построены Городищенские (Тульские) доменные и железоделательные вододействующие заводы, на которых производились в основном пушки, пищали, ядра, выделывалось прутковое и связное железо.

Ввод в эксплуатацию Городищенских заводов послужил началом строительства ряда других металлургических предприятий в России. В течение второй половины XVI века были построены две плавильни ("домны") на Олонецких заводах и по одной плавильне на Поротовском, Угодском (Калужский уезд), Вепрейском (Алексинский уезд) и Павловском (Подмосковье, вблизи г. Можайска) заводах.

Впрочем главной проблемой производства вооружений и пороха остаётся отсутствие на Руси собственных месторождений меди (будут обнаружены несколько позднее). Пока приходится закупать её в Германии и Англии. Расцветает железоделательная промышленность Устюжны (получившей даже название Устюжна Железная). Железо производилось также в Новгородском районе, Тихвине, Белозерском крае, Карелии, Ижорской земле. Так, согласно Писцовой книге Водской пятины конца XVI века в 3-х уездах — Ямском, Копорском, Ореховецком — зарегистрировано до 215 домниц, в каждой из которой за сезон (с декабря по апрель) выплавлялось от 1,5 до 3 тонн металла.

Росло производство поташа для вывоза за границу. В документах 70-х гг. XVI века упоминаются и "бумажные мельницы". На конец 1560-х гг. приходится попытка царя завести и собственное стекольное дело. В 1569 г. он приказал "вывести к Москве из Венеции золы лутчей. В чем стекляничные всякие суды делать на хрустальной цвет, с тысячью пудов", а в следующем году требовал, кроме присылки земли, "в чем делается веницейское стекло", доставить ещё "и мастеров стеклянишных самых добрых". В селе Измайлове был устроен "анбар, где стекляницы делать", где приготовлялись "стеклянные суды", стаканы, рюмки гранёные, кубки, "склянницы виницейские" и т. д. А спустя три года был заложен ещё один стекольный завод – в Черноголовке.

Менее удачно пошло другое производство – сафьянное. Нанятый мастер-армянин вскоре скончался, а приставленные к нему русские ученики не успели овладеть искусством выделки козлиных шкур с достаточной степени, чтобы продолжить дело.

Большое внимание обращалось на отыскание руды всякого рода, и для этой цели вызывались иноземные "рудознатцы". Был отправлен ряд экспедиций для обследования различных местностей Русского государства в отношении металлов и минералов – "сыскивать руд, слюды, соляных разсолов". Первоначально они возглавлялись приглашёнными для этой цели иностранцами, но в результате удалось приохотить к этому делу и русских людей. Появились "изветчики", которые знали "призначные рудные места" и "сыску всяких руд… имеют раденье великое".

Предпринимались даже попытки завести тутовые сады и хлопчатобумажные плантации под Москвой (закономерно закончившиеся неудачей) – и то и другое с целью насаждения на Руси шёлковой и хлопчатобумажной промышленности.

Но если разведение не только хлопка, но и тутовых деревьев под Москвой являлось фантазией, совершенно неосуществимой, то насаждение самого производства шёлковых тканей из привозного шёлка было делом вполне возможным. Был устроен Бархатный двор, на работу в который пригласили иностранных мастеров. Но большого распространения это предприятие не получило, и ограничилось только обслуживанием потребностей дворца.

Таким образом, хотя в то время указанные явления носили характер единичных случаев, но всё же все эти предприятия, подготавливали почву для деятельности в этом направлении последующих поколений. Хотя все они и были весьма небольших размеров и с очень незначительным числом рабочих, хотя они часто и не производили ещё для рынка, а в иных случаях содержались за казённый счёт, хотя, наконец, многие из них были недолговечны, но всё же первый шаг был сделан – Россия стала создавать у себя новые отрасли производства – шёлковое, стеклянное, бумажное, расширять ранее существовавшие – суконное, металлургическое, пушечное. И со временем все эти зачатки могли получить надлежащее развитие.

Но мы еще дойдем до Ганга,
Но мы еще умрем в боях,
Чтоб от Японии до Англии
Сияла Родина моя.

moscow_guest
альтистории тайный советникъ
Цитата

Sorry, но разве Дина..

Sorry, но разве Динабург и Двинск (в РИ, естественно) — это не тот же самый город (совр.РИ-Даугавпилс)? Почему в АИ это два разных населённых пункта?

Леший
Грандмаршал и Действительный тайный советникъ от альтистории
Цитата

moscow_guest пишет: ..

moscow_guest пишет:

но разве Динабург и Двинск (в РИ, естественно) — это не тот же самый город (совр.РИ-Даугавпилс)?

Новый город был заложен Иваном IV (РИ) в 18-19 верстах ниже по течению (а старый замок разрушен). А после захвата поляками, Стефан Баторий не стал возвращать город на старое место.

http://dwaiu.narod.ru/kazak/index.html#content

Но мы еще дойдем до Ганга,
Но мы еще умрем в боях,
Чтоб от Японии до Англии
Сияла Родина моя.

Den
Творец и Повелитель Мировъ
Цитата

Коллега сорри за лег..

Коллега сорри за легкий оффтоп но только наткнулся на эти строки:

...И, чувствуя приход Петров,
Дубравы и поля трепещут.
Кто с ним толь грозно зрит на юг,
Одеян страшным громом вкруг?
Никак, Смиритель стран Казанских?
Каспийски воды, сей при вас
Селима гордого потряс,
Наполнил степь голов поганских.

Герою молвил тут Герой:
«Не тщетно я с тобой трудился,
Не тщетен подвиг мой и твой,
Чтоб россов целый свет страшился.
Чрез нас предел наш стал широк
На север, запад и восток...

... не думал что Михайло таки иванофил

Я очень не люблю слова унтерменши, но глядя как воюют и правят укронаци...

Леший
Грандмаршал и Действительный тайный советникъ от альтистории
Цитата

Den пишет: ... не д..

Den пишет:

... не думал что Михайло таки иванофил

Ну так Михаил Васильевич историю не по Карамзину учил...

Но мы еще дойдем до Ганга,
Но мы еще умрем в боях,
Чтоб от Японии до Англии
Сияла Родина моя.

Леший
Грандмаршал и Действительный тайный советникъ от альтистории
Цитата

Часть XII Государевы..

Часть XII

Государевы украйны

Лето 1565 г. принесло изменения в Швеции, где в сентябре объединившиеся против короля его младшие братья Юхан и Карл, свергли Эрика XIV с трона. Новым королём, под именем Юхана III был провозглашён следующий по старшинству представитель семейства Ваза, который немедленно вступил в мирные переговоры с Россией, Любеком и Данией. Уступая как государственный деятель своему старшему брату, Юхан III однако проявил себя неплохим дипломатом. Уже на момент свержения Эрика XIV он, маня скорым заключением мира, убедил датского короля не пользоваться шведской замятнёй, с целью возобновления наступления. Одновременно с этим, используя как возникшее между Копенгагеном и Москвой напряжение из-за занятия русскими Ревеля, так и родственные связи с Иваном IV, он сумел разъединить процесс мирных переговоров Даний, Любеком и Русским государством. Если датчане и любечане выступили в переговорах одним фронтом, то с русскими шведы затеяли отдельное соглашение. Впрочем, охваченные эйфорией датчане, воспринявшие желание Юхана III заключить мир как капитуляцию, не придали этому большого значения. В октябре 1565 г. в Роскилле начались датско-шведские переговоры, которые впрочем уже скоро зашли в тупик. Фредерик II требовал от шведов убрать изображения трёх корон на своём гербе (шведской, датской и норвежской), отказаться от всяких притязаний на Норвегию, Халланд, Сконе, Блекинге и Готланд. Возвращались все завоевания и все захваченные корабли и пушки, а датчанам шведы должны были выплатить денежное вознаграждение. Любек настаивал на подтверждении привилегий, дарованных ему Густавом I Ваза; долг шведских королей должен был быть уплачен городу, торговля любчан объявлялась свободной, а сношения с Россией беспрепятственными.

Но подобные условия были неприемлимы для шведов. Созванный риксдаг принял постановление о невозможности принятия датско-любекских условий мира. Юхан III затеял переписку с Фредериком II, стараясь убедить последнего в том, что надежда на заключение мира ещё есть и отказаться от возобновления боевых действий, дабы таким образом выиграть время, в надежде на заключение мира с Россией, чтобы осободить свои силы на востоке.

В отличие от конгресса в Роскилле, переговоры с Русским государством шли гораздо более успешно. После взятия Ревеля русские считали, что большая часть их целей в этой войне достигнута и были готовы замириться на условиях текущего положения дел. Поэтому когда в октябре 1565 г. от шведского короля прибыл гонец с предложением заключить если не мир то хотя бы перемирие, его приняли весьма благожелательно. В конце ноября того же года в Швецию был отправлен посланец с "опасной грамотой" для шведских послов, которые прибыли в Россию в начале мая 1566 г. Начавшиеся в июне переговоры хотя и двигались "со скрипом и стоном", но истощённая войной Швеция была не в силах продолжать боевые действия и вынужденно пошла на уступки. Шведы согласились на заключение перемирия на 40 лет. Русско-шведская граница восстанавливалась по старому ореховскому рубежу, определённому ещё в 1323 г.: "А земли бы и воды велел розъехати по старым докончалным грамотам княжь Юрьевым с Магнушем королем". Шведы вернули все захваченные ими приграничные территории и русских пленных, шведские пленные подлежали освобождению за выкуп. Впрочем, тут Иван IV сделал жест доброй воли – уже после подписания договора он заявил, что освободит шведских пленных находящихся в русском плену без выкупа, но только тех, кто находится в распоряжении государства. За пленных находящихся у частных лиц шведы по-прежнему должны были выплачивать выкуп. В Ливонии шведы признавали все русские завоевания, отказывались от претензий на Ревель и Эстляндию и соглашались на свободный пропуск русских купцов. Кроме того Юхан III признавал царский титул Ивана IV и соглашался по-прежнему вести дела с Русским государством официально не на прямую, а через Новгород.

Замаячившая угроза русско-шведского перемирия встревожила датского короля, который дал приказ своему флоту атаковать Або. Датчане явившись в виду этого города, сожгли часть шведских кораблей, разграбили окрестности, но существенного вреда не смогли нанести. А заключение 6 июля русского-шведского перемирия окончательно развязало руски Юхану III, который в августе 1566 г. прервал мирные переговоры с Фредериком II, что привело к возобновлению военных действий. Датчане двинулись к Варбергу; после непродолжительной осады город капитулировал (14 ноября). В ответ шведы ещё в октябре вторглись в Сконе с целью отвлечь датчан от Варберга и после разорения этой области вернулись в шведские пределы.

Таким образом 1566 год окончился взаимными опустошениями, следующий 1567 начался таковыми же. Шведы перешли норвежскую границу и дошли до Тронхейма, но должны были вскоре отступить; не удалось и вторжение шведов в Норвегию со стороны Акерсхуса. К концу зимы они вторглись в Бохус, но утвердиться в Норвегии им всё-таки не пришлось.

Неудачи на фронте привели к внутренним волнениям в Швеции, особенно в пограничных провинциях. Возникла даже угроза возвращения Эрика XIV на трон, из-за чего Юхан III был вынужден прибегать как к угрозам, так и к бесплатной раздаче хлеба и снижению налогов.

Не лучше было и положение Дании. Ясно было, что война не могла долго продлиться. Фредерику II не доставало средств для новых вооружений; в 1567 г. он был в состоянии организовать только одно вторжение в Швецию; оно было направлено на Смоланд и являлось последним наступательным актом войны.

Общее утомление обеих воевавших сторон привело летом 1567 г. к новому мирному конгрессу, на этот раз в Штеттине, где после многомесячных переговоров, в декабре был наконец-то подписан мир. Стороны отказывались от территориальных претензий друг к другу. Восстанавливались границы времён Густава I и Кристиана III, а в Норвегии границы существовашие с незапамятных времён.

Самыми продолжительными были прения о судьбе захваченного датчанами Эльфсборга. Для Швеции обладание этим городом было вопросом жизни, ведь это был единственный пункт в проливе Каттегат, позволяющий беспрепятственно передвигаться из Балтийского в Северное море. Юхан III дал своим послам полномочия за Эльфсборг уступить датчанам Емтланд и Герьедален. Датский же король, понимая степень важности для Швеции этой крепости, не желал её уступать. Послы курфюрста Августа Саксонского, выступившего в качестве посредника, помогли решить эту дилемму, убедив Фридерика II пойти на компромисс, вернув Эльфсборг шведам за 150 тысяч талеров.

Кроме денег датчане настояли ещё на уступке им Емтланда и Герьедалена, на возвращении им всех захваченных в войне кораблей и пушек. Протесты шведским коммиссаров были напрасны; на стороне датчан были и посредники.

Немало дебатировался также и вопрос о трёх коронах. В конце концов было решено, что оба короля – датский и шведский – могут носить их изображения, но без права на восстановления унии.

Отдельной строкой шла речь о привилегиях Любека в Швеции. Юхан III соглашался оставить старые привилегии, полученные ими до короля Густава I, а о последних, предоставленных любчанам вынужденно, провести переговоры. Любек же и посредники настаивали на том, чтобы исходной точкой именно и служили привилегии времён Густава I. И шведы были вынуждены уступить, добившись только того, что некоторые пункты в старых привилегиях были вычеркнуты, например запрещение шведам ездить в Северное море через Эресунн и Бельты. Право Любека переносить свои привилегии на остальные вендские города и пр. Но при этом, постановлено было, что любчане могут торговать во всех городах Швеции; принудительные таксы отменялись, а привилегии сохраняют свою силу не только в мирное, но и военное время. Швеция выплачивала Любеку компенсацию в 75 тыс. талеров, а захваченные корабли возвращались обеими сторонами.

Наконец, в середине декабря 1567 г. все "Высокие Договаривающиеся Стороны" подписали окончательно согласованные документы, и в Балтийском регионе наконец-то воцарился мир.

В России имели все поводы быть довольными заключёнными в Штеттине соглашениями. Торговая блокада, объявленная в свое время императором Священной Римской империи в ответ на вторжение русских в Ливонию, была под давлением Любека и Дании отменена. Швеция подтвердила своё согласие на свободные торговые сношения европейских стран с Россией. А Дания признала за русскими право владения Колыванью (бывшим Ревелем) и Моозундскими островами. Таким образом Москва получала возможность окончательно сосредоточиться на остальных "украйнах", где все эти годы также происходило "округление границ".

Так, период с конца 30-х до начала 60-х годов XVI века ознаменовался для Русского государства появлением ещё одного направления экспансии – за "Камень" (Урал). Первые упоминания о походах русских в Сибирь встречаются в летописях XI века. В них записано несколько обстоятельных, хотя и изукрашенных баснословием, сведений о юграх: "…яже сказа ми Гюрата Рогович… "яко послах отрок свой в Печеру, люди, иже суть дань дающие Новгороду; и пришедшю отроку моему к ним, а оттуда идее в Югру". Следовательно, можно предположить, что из Новгородских земель в течении XI — XIV веков совершались эпизодические походы за Урал силами отрядов "ушкуйников". Возможно, какое-то время территория Югории была зависима от Новгорода. После присоединения последнего к Русскому государству в 1478 г. инициативу организации походов в Югорскую землю взяла на себя Москва. В 1483 г. воеводы князь Фёдор Курбский и Иван Салтыков Травин с воинскими людьми перевалили за "Камень", пройдя с Вишеры на Лозьву и Пелым, рассеяли войско пелымского князя Юмшана и поплыли вниз по реке Тавде "мимо Тюмени в Сибирскую землю", в обход владений сибирского хана Сайид Ибрахима (Ибак-хана), который как и Иван III вел борьбу с Большой ордой, а потому стороны избегали столкновений между собой, и с Тобола двинулись по Иртышу на Обь. Там русские ратники "повоевали" Югру и взяли в плен многих князей, в том числе "большого" князя Молдана, "княжих Екмычаевых двое сыновей" и других.

Поход Фёдора Курбского имел важные последствия. Едва русская рать покинула Зауралье, местные князьки обратились к пермскому епископу Филофею. Посредничество епископа позволило им завязать связи с Иваном III. "От всея земли Кодские и Югорские" в Москву прибыл вогульский князёк Пыткей. Он привёз поминки от кодских князей Лабада, Чангила и других и просил великого князя освободить взятых в плен югорских князей. Его просьба была удовлетворена. В конце 1484 года кодские князья из Зауралья прибыли под стены Усть-Вымского городка и заключили с пермским владыкой и местными князьками мир "на том, что им лиха не смыслити, ни силы не чинити над пермскими людьми, а великому князю правити во всем".

Пелымские вогулы (манси) также вступили в более тесные сношения с Россией. Местный князь Юмшан в 1483 году прислал к Ивану III своего шурина Юргу и сотника "вогулятина" Анфима с просьбой об "опасной" грамоте — охранном письме с разрешением на проезд в Россию. В 1485 году Юмшан приезжал в Москву и вел там переговоры с великим князем.

В 1498 году, когда в Москве узнали о том, что тюменцы готовятся к нападению на "подручную" на тот момент Русскому государству Казань, Иван III снарядил большую рать в Сибирь. Наступление должно было упрочить власть русских в низовьях Оби и послужить грозным предостережением для властителей Тюменского "царства". С появлением русских войск на Оби тюменскому хану пришлось отказаться от далеко идущих планов в отношении Казани и подумать об обороне собственных северных границ.

Поход в Зауралье возглавили воеводы князь Семён Курбский, Пётр Ушатый и Василий Бражник Заболоцкий. По северным городам и землям был проведен сбор ратных сил. В поход выступили 1920 человек с Двины, Ваги и Пинеги, 1304 человека из Устюга Великого, 500 человек "вымеч и вычегжан", а также вятчане — "200 человек руси да 100 человек арян (жителей Арска. — Авт.), татар (из Казани. — Авт.) и остяков". Все эти силы — более четырех тысяч ратников — направились зимой 1499 года в Югорскую землю. Главной целью похода было вогульское Ляпинское княжество.

Курбский отправился к Ляпину кратчайшим путем. Для этого ему пришлось преодолеть Урал там, где горы достигали наибольшей высоты и составляли мощный каменный пояс. Русские ратники прошли за перевалы ущельем ("щелью"). Высокие горы произвели на жителей равнин глубокое впечатление. "А Камени в облаках не видати, — записал с их слов летописец, — только ветренно, ино (горы. — Авт.) облака раздирают". Сибирь встретила ратников морозами и вьюгой. Поход продолжался всю зиму. За время похода воеводы заняли более сорока урочищ и взяли в плен 58 князьков. В итоге Югорская земля была подчинена, а ее князья приведены к шерти "по их вере".

Казалось, России надо сделать последнее усилие, чтобы прочно закрепиться в Западной Сибири. К своему длинному титулу великий князь Иван III присоединил титул "князя Кондинского и Обдорского", властителя двух крупных сибирских земель.

Однако плоды военных успехов на востоке были вскоре утрачены. Печорский путь был слишком отдален от Москвы, чтобы им можно было воспользоваться для прочного присоединения Зауралья. А после кончины Ивана III дело временно заглохло – его сыну Василию III, вынужденному воевать "в кольце фронтов" против Литвы, Крыма и Казани было не до экспансии в Зауралье. Но после разгрома Казанского ханства в 1530-х положение дел стало заметно меняться. Чтобы понять причины последующих событий необходимо сделать ещё один небольшой экскурс в историю. В конце XV века, после убийства предположительно в 1493 г. Сайид Ибрахим-хана (Ибак-хана) Мухаммедом Тайбугином, обширный Сибирский юрт распался на собственно Сибирское (Тюменское) ханство, со столицей в Чимги-Туре (нынешняя Тюмень), и отколовшийся от него Искерский юрт (Сибирское "княжество") во главе с представителями рода Тайбугинов (Тайбугиды), со столицей в городе Искере (он же Кашлык, располагался рядом с современным Тобольском). Отношения между этими государственными образованиями, по понятным причинам, не отличались теплом и дружелюбием, но не смотря на попытки тюменских ханов возродить былое величие, их могущество постепенно таяло и, в конце концов, сибирские земли оказались в вассальной зависимости от Ногайской орды и Казанского ханства. В январе 1535 года, после того как русские окончательно утвердились в Казанском крае, в Москву прибыли послы от правителя Искерского юрта Касыма бен Мухаммеда Тайбугина, которые "били челом" государю… чтобы… взял на себя на своё имя, и от сторон от всех заступил, и дань на них свою положил, и даругу своего прислал, кому дань собирать… со всякого чёрного человека по соболю да даруге государеву… по белке с человека по сибирской… И царь… послал… посла своего и даругу им своим жалованным ярлыком… и велел… князя Касима и всю землю Сибирскую к правде привести и, чёрных людей переписав, дань свою сполна взять и з дорожною пошлиной". В ходе переговоров дьяки Посольского приказа дознались у послов, что "чёрных" людей в Искерском юрте числилось около 30 тыс. чел. Таким образом послы согласились платить дань в 30 тыс. соболей ежегодно.

Причины этого посольства лежали в рамках традиций как необходимость обновления ярлыка на правление в связи со сменой сюзерена, а в данном случае в связи с переходом властных полномочий от Казани к Москве. Русские в своей дипломатической переписке с Литвой разъясняли, что "Сибирская земля по ряду с Казанскою землею; и как государь наш… взял Казань, и Сибирский князь Касим бил челом государю нашему со всеми сибирскими людьми, чтобы царь… пожаловал, Сибирские земли держал за собою, и дань бы с них имал, а из бы с Сибирские земли не сводил".

Но попытки собрать искомую дань не увенчались успехом. Вместо обещанных 30 тыс. собольих шкур Касым прислал в Москву всего семь сотен. Возмущённое подобным поведением своего нового подданного русское правительство заключило его посла в тюрьму, хотя тот оправдывался тем, что всю Сибирскую землю "воевал шибанский царевич и людей поимал многих". Однако побывавшие в Сибири русские представители опровергли эти слова посла, утверждая, что Касым мог бы собрать всю дань сполна, если бы "похотел" того. Таким образом попытка мирным путём подчинить царской власти Сибирь закончилось неудачей (в реальной истории в схожей ситуации середины 1550-х гг. искерский "князь" Ядгар бен Касым Тайбугин, после дачи царю Ивану IV присяги ногайским бием Исмаилом, предпочёл восстановить отношения с Россией и возобновить выплату дани, но в этой альтернативе, в середине 1530-х гг., до признания ногайцами своего вассалитета по отношению к Москве ещё далеко, а возможности оказания силового воздействия на отложившегося подданного у русских пока нет).

Положение изменилась во второй половине 1540-х гг., когда в Ногайской орде вспыхнула внутренняя смута, в которой тюменский правитель Кутлук-хан встал на сторону бия Юсуфа и его сыновей. В 1550 г. сибирские татары во главе с племянником хана Муртазой напали на Чердынь, "погосты пожгли, а заставу чердынскую русаков и пермяков побили". Однако поражение "Юсуфовичей" и ослабление ногайцев резко поменяло ситуацию. В 1551 г. в Сибирь был отправлен отряд под командой стрелецкого головы Ивана Черемисинова и казачьего атамана Ляпуна Филимонова, численностью около 840 человек (примерно 500 стрельцов и более 300 казаков).

Перевалив Уральские горы, русские в конце июля подошли к Чимги-Туре и высадились на левом берегу р. Туры напротив мыса при впадении р. Тюменки в Туру. Кутлук-хан, понадеявшись на своё численное преимущество, приказал атаковать русский лагерь. Сражение вышло ожесточённым и весьма кровавым (потери русских составили более 100 человек), но закончилось не в пользу татар. Как несколько позднее с радостью сообщал летописец, "И августа в 1 день взяша град Тюмень, еже Чингида, и царя Чингиза убиша, и многие припасы и богатства взяша". Но заняв Чимги-Туру Черемисинов с Филимоновым сочли это место неподходящим для строительства острога. Выгнав всех жителей, они спалили город, а острог, получивший название Тюменского, выстроили на новом месте между Турой и Тюменкой в виде четырёхугольника. Подходы к нему были защищены обрывистыми берегами Туры и глубоким оврагом. Местные татары покорились без сопротивления и стали платить дань, но племянник погибшего хана Муртаза, вместе со своими сыновьями Ахмед-Гиреем и Кучумом, бежали на восток, где опираясь на поддержку части ногайцев продолжили борьбу.

Остановившись на Туре, Черемисинов затребовал из Москвы подкреплений, поскольку ситуация продолжала оставаться тревожной. В мае 1552 г. Черемисинов получил сообщение о сборе Муртазой, объявившего себя новым сибирским ханом, своих сторонников и, не дожидаясь появления последнего под стенами Тюмени, двинулся вниз по течению Туры, в устье которой встретил войско противника, численностью около 700 человек. Битва близ устья Туры шла несколько дней, и закончилась разгромом Муртазы, открыв русским путь по Тоболу. Дождавшись прибытия в конце июля 1552 г. отправленного Москвой "на воеводство" в Тюмень князя Василия Андреевича Сицкого с 500 служилых людей, Черемисинов решил не задерживаться и со своими людьми отправился дальше, уже в самый центр Сибири. 26 августа его отряд подошел к лежащему в 16 верстах от устья Тобола городку Карачин, где правящие Искером Ядгар и Бек-Булат, сыновья покойного Касыма, разместили свои наспех собранные силы, изготовившись дать Черемисинову решительный бой.

28 августа 1552 года русские атаковали противника, и после короткого штурма взяли город, в котором простояли почти две недели, отдыхая и накапливая силы.

12 сентября русские вышли из Карачина и пошли вниз по Тоболу на Иртыш и там, не решившись "с ходу" на штурм хорошо укреплённого Искера, на высоком мысу в 15 верстах от сибирской столицы выстроили деревянный острог, названный Тобольским, который был использован в качестве базы для подготовки к решающему сражению.

Ядгар тем временем собирал дополнительные силы и 1 октября 1552 года решил лично возглавить войско, чтобы нанести русским поражение и вынудить их к отступлению. Тобольский острог был взят в осаду, продолжавшуюся до 21 октября, когда, убедившись в невозможности захватить укрепление, Ядгар был вынужден отойти. После чего Черемисинов принял твёрдое решение, что нужно нанести решающий удар и переломить ситуацию в свою пользу. Отступать вблизи превосходящего числом противника было совершенно невозможно, ибо такое отступление неминуемо завершилось бы разгромом и гибелью.

23 октября 1552 г. русские, оставив в остроге небольшой гарнизон, погрузились в струги и пошли к Чувашскому мысу, где были сосредоточены основные силы Ядгара, которыми командовал его брат Бек-Булат. На мысу была выстроена длинная засека, за которой сидели татарские лучники. Русские высадившись со стругов, выстроились на берегу и пошли вверх по склону, прямо на татарскую засеку. И еще одна сотня стрельцов осталась в стругах в качестве резерва.

Это был по сути самоубийственный шаг. Противник обладал численным превосходством, занимал укрепление на высокой горе. Русские же должны были взять укрепление приступом, без всяких осадных приспособлений. Подойдя к засеке на расстояние прицельного огня, стрельцы открыли огонь из пищалей, в ответ на который татары осыпали наступающих тучей стрел. После чего русские развернулись и стали быстро отступать к стругам так, чтобы у татар возникла иллюзия бегства. Бек-Булат быстро оценив обстановку, решил что настал благоприятный момент для разгрома противника, и приказал воинам сделать проломы в засеке.

Вскоре масса воинов ринулась вниз по склону. Русские тем временем добежали почти до самого берега, развернулись, дали последний залп и ружей и вступили в рукопашный бой. Отряды остяков, посланные Бек-Булатом вперёд, после первых же залпов разбежались. Тогда он ввёл в бой свои резервы и лично повёл их в атаку. Со своей стороны Черемисинов, до этого наблюдавший бой со струга, тоже решил, что наступил решающий момент битвы, и ввел в бой свои последние резервы. Возглавив бойцов лично, Черемисинов стал прорубаться через массу воинов прямо к бунчуку командующего. Вокруг Бек-Булата закипела жестокая рукопашная схватка. Сам он пулей был выбит из седла и упал наземь, где его и захватили в плен стрельцы.

В битве наступил перелом. Пленение предводителя вызвало панику в татарском стане. Первыми ускакали татарские всадники, за ними бежали пешие воины. Сам Ядгар, с которым остался лишь небольшой отряд телохранителей, ушёл вверх по Иртышу. Искер был брошен на произвол судьбы, и после битвы Черемисинов беспрепятственно вступил в опустевший город, где русским досталась богатая добыча, в первую очередь "мягкая рухлядь" – ценные меха соболей, а также много оружия и табуны лошадей. Как и в случае с Чимги-Турой русские, вывезя всю добычу, спалили Искер, сделав своей ставкой Тобольский острог, который первоначально представлял собой небольшую крепость. Но место оказалось удачным. С одной стороны гору, на которой строили острог, подпирала р. Курдюмка. Она впадала в Иртыш, образуя мыс, за которым располагалась как бы естественная гавань. Через несколько лет возле острога возник посад. Тогда были расширены старые укрепления: воеводы со служилыми людьми срубили город Тобольск и поставили небольшой острог вокруг посада.

Уже в 1555 г. Тобольск, первоначально зависевший от Тюмени, "стал быть собой". С этого времени русские власти стали вести все сношения с правителями вновь присоединенных к России сибирских областей только через тобольских воевод. А воеводам всех сибирских городов предписывалось "обо всяких о тамошних делах обсылатися и писати в Тобольский город к воеводам, чтобы в сибирских городах меж воевод всякие дела были ведомы".

Но мы еще дойдем до Ганга,
Но мы еще умрем в боях,
Чтоб от Японии до Англии
Сияла Родина моя.

Леший
Грандмаршал и Действительный тайный советникъ от альтистории
Цитата

Шло своим чередом и ..

Шло своим чередом и объясачивание окружающих племён. Уже 30 октября 1552 г. в Тобольский острог пожаловали остяцкие князья, согласившиеся принять русское подданство и платить ясак. Власть русского царя признали и живущие в окрестностях Тобольска татары. 20 февраля 1553 года Черемисинов узнал от них местонахождение Ядгара. Он стоял лагерем во главе небольшого отряда в нескольких десятках верст от Тобольска и проводил разведку. Черемисинов отправил на поимку Ядгара отряд из 60 стрельцов и казаков. Им удалось ночью незаметно подойти к лагерю "князя Сибирского", перебить охрану и взять Ядгара в плен. 28 февраля 1553 года пленник был торжественно доставлен в Тобольск, а затем вместе со своим братом и собранным ясаком отправлен в Москву.

Впрочем, не всё было столь безоблачным. Весной 1553 года отложились уже присягавшие русским кондинские остяки. Местный князь решил отказаться от выплаты дани, собрал ополчение из остяков и вогулов, и укрепился в городке Чукасе в центре своей волости.

На подавление восстания и подчинение земель в низовьях Иртыша и по Оби Черемисинов в начале марта выделил отряд в 50 казаков и одну пушку с боеприпасами. Им также были подчинены верные русским отряды татар и остяков, которые играли роль вспомогательных сил.

Русский отряд штурмовал Чукас три дня. Город располагался на высоком коренном берегу Иртыша, на горе высотой более 25 метров. Это было обычное остяцкое укрепление: небольшая площадь, обнесенная частоколом, укрепленная валом и рвом, в центре которой находились две-три землянки.

Трехдневная осада окончилась неудачами и потерями в отряде. Тогда русские решили пойти на решающий штурм. Крепость была обстреляна из пушки и ружей. Осажденные дрогнули и побежали от крепости в разные стороны. Казаки ворвались в цитадель и стали рубить всех, кто не успел убежать. После этого крепость была сожжена. В плен попало несколько знатных остяков, казнённых за измену. Бывшие подданные мятежного князца сочли за лучшее дать присягу и выплатить дань.

После чего русские внезапным ударом разгромили укрепление другого восставшего остяцкого князя, чья ставка располагалась вблизи устья Иртыша. Не ожидая, что русские быстро возьмут Чукас, он был совершенно не готов к тому, что те быстро дойдут до его волости и 20 мая нападут сразу на его ставку, перебив всех её защитников. Затем казачий отряд вышел в устье Иртыша, провел разведку нескольких волостей по Оби, недалеко от впадения Иртыша. Никакого сопротивления уже не было. Остяки, узнав о гибели князя, присягали русским и давали ясак без всякого сопротивления. После разведки 29 мая 1553 года казаки повернули назад в Тобольск.

Летом 1555 г. Муртаза совершил набег и разграбил ряд селений в районе Тобольска. Его воины в селениях, расположенных выше по Иртышу между Вагаем и Ишимом, поубивали многих татар, согласившихся платить ясак русскому царю. Всё это настраивало против него местное население. Поэтому когда в 1556 г. тобольский воевода кн. Андрей Фёдорович Жеря-Алёнкин вышел в поход против Муртазы, в составе его отряда было множество тобольских татар. Воевода настиг Муртазу у Ишима и разбил его войско. Но тот сумел уйти с немногими соратниками в Барабинские степи.

В 1558 г. специально сформированный в северорусских уездах и Приуралье отряд (около 300 бойцов) был послан Москвой против сильного Пелымского княжества – активного союзника Муртазы и противника русских. Собранное вогульскими князьцами большое войско в несколько тысяч человек встретило русских на речке Паченке, притоке Тавды, на берегу Поганого озера, где и произошла сеча. Используя свое численное преимущество вогулы пошли в прямую атаку. Наиболее опытные воины, одетые в доспехи, вооруженные копьями и саблями, шли в первых рядах войска. За ними шли легковооруженные воины, не имевшие доспехов, вооруженные копьями, тесаками и луками. Они укрывались за спинами панцирной пехоты и стреляли из-за них в противника.

Русские использовали это обстоятельство. Выстрелами из пищалей они уничтожили первые ряды вогульского войска, наиболее сильных воинов. Затем сами перешли в наступление и прижали к озеру остальное вогульское войско, где полностью их перебили. После чего казаки прошли всю Тавду до верховий успешно приводя вогулов, которые потеряли в битве всех своих князцов и большую часть боеспособных мужчин, к повиновению.

Летом 1558 г. воины русского отряда начали строительство на берегу р. Тавды около устья Пелыма укрепления Пелымского городка, который должен бы прикрывать путь между Лозьвинским городком и Тобольском. После окончания строительства городка часть отряда осталась в нём в качестве гарнизона, другая часть отряда убыла в Тобольск. Царский наказ предписывал устроить под новым городом крестьянскую слободу, выделив переведённым крестьянам места под дворы и наделы под пашню. Наделы под пашню получали и оставленные в Пелыме стрельцы и казаки. Такая же политика проводилась и в других создаваемых русских сибирских городках.

К концу 50-х гг. XVI в. русские укреплённые городки появились на всей Нижней Оби. Прибывший из Пелыма в Тобольск отряд был пополнен тобольскими служилыми людьми и летом 1558 г. направился на стругах вниз по Иртышу и Оби для основания в Югорской земле русского укреплённого городка. Местом для нового городка выбрали левый берег Северной Сосьвы, примерно в 20 верстах от места её впадения в Обь.

Там проходил древний путь из Руси в Приобье, который назывался Зырянской дорогой или русским тесом. Он начинался с Печоры и её притоков и шёл через "Камень" к югорскому городку Ляпин на р. Сыгве и далее по Северной Сосьве на Обь. Рядом находилось заброшенное югорское укрепление под названием Берёзовый город. Так что новый русский городок был назван Берёзовым острогом.

Зимой 1559 г. из Берёзова русский отряд выступил в поход против вогулов, живших южнее, на р. Конде. Дело было в том, что кондинские вогулы воевали с кодскими остяками, выступавшими союзниками русских. В результате Кондинское княжество потеряло независимость и стало выплачивать ясак царю.

С помощью всё тех же кодских князей были присоединены обдорские земли в низовьях Оби, где в 1560 г. у полярного круга был основан Обдорский острог (современный Салехард), служилые люди которого производили сбор ясака и с окрестных самоедов (ненцев).

В феврале 1559 г. из Москвы в Обский городок отправился небольшой отряд служилых людей с целью закрепить за Русским государством земли Приобья выше Иртыша. В Обский городок из Берёзова для усиления присланного отряда послали отряд берёзовских служилых людей и кодских остяков. Соединённый отряд поплыл вверх по течению Оби во владения принявших русское подданство остяков и на правом берегу Оби при впадении в неё р. Сургутки поставили новый город Сургут. Туда перевели служилых людей из ликвидированного по приказу Москвы Обского городка.

После основания Сургута началось активное продвижение русских отрядов и промышленников в районы Средней и Верхней Оби. Он стал опорным пунктом в Приобье для борьбы с союзом родственным ненцам селькупских племён, известных как "Пегая орда", связанный с Муртазой. В 1561 г. последний специально подошёл к территории Пегой орды, чтобы совершить совместное нападение на Сургутский уезд. Именно для предотвращения возможного союза селькупов с Муртазой в 1560 г. в центре Пегой орды был поставлен Нарымский острог и весь этот район присоединили к русским владениям. Из него промышленники и казаки продолжили продвижение верх по реке в поисках новых "угодных" мест и "ясашных землиц".

Страдавшие от набегов Муртазы племена Средней Оби обычно не оказывали сопротивления этому продвижению, надеясь получить защиту от набегов беспокойных южных соседей, и русская власть распространилась почти до р. Томи. Покорность новой власти и согласие на выплату ясака проявило всё население по р. Кети, впадающей в Обь справа, приблизительно в 100 верстах выше Нарыма. В 1561 г. в нижнем течении Кети русские поставили Кетский острог.

Одновременно с этим русские отряды двинулись вверх по Иртышу. В 1559 г. воеводе кн. Борису Васильевичу Серебряному-Оболенскому был дан наказ: "Идти города ставить вверх Иртыша, на Тару-реку, где бы государю было впредь прибыльнее, чтобы пашню завести, и Муртазу-царя истеснить". Его отряд из 1500 бойцов состоял из русских стрельцов и казаков, 400 поволжских татар и башкир и 550 сибирских татар.

Зимой 1559 – 1560 гг. была закончена постройка Тарского острога в устье р. Тары, правого притока Иртыша, который долгое время был самым южным русским укреплением в Западной Сибири. В начале 1560 года в Тару был назначен новый воевода, князь Иван Иванович Елецкий с помощником — письменным головой Даниилом Григорьевичем Чулковым. Новому воеводе было дано наступательное предписание — вести войну против хана Муртазы и союзных ему ногайских мурз. Подготовка к решительному наступлению велась серьезно, из Москвы для Тары прислали шесть пушек. В городок перебросили подкрепления, доведшие численность гарнизона примерно до 600 человек.

Новый воевода сразу же предпринял активные действия. Вскоре после прибытия Елецкий отправил отряд казаков и татар в 90 человек вверх по Иртышу для разведки вокруг ставки ногайцев на Иртыше, на Черном острове.

Разведчикам повезло. Они наткнулись на татар, ловящих рыбу на Иртыше, напали на них и захватили после короткого боя 18 человек в плен. Татары оказались из ногайской ставки и рассказали об укреплении, силах и о планах дальнейших действий. Елецкий незамедлительно выдвинул большой отряд из 276 человек, который неожиданно напал на укреплённую ставку и с ходу взял её штурмом. Татары не ожидали нападения и попытались бежать из ставки. В погоне русскими было убито еще 6 человек и 14 взято в плен. В руки русского отряда более 60 родовитых татар с семьями.

Эта удачная операция сильно ослабила силы Муртазы на Иртыше и позволила русским начать предписанный царской грамотой и запланированный на весну 1560 года поход по иртышской степи в гораздо более благоприятных условиях. По замыслу, стрельцы должны были пройти по прииртышским волостям, взять штурмом и ликвидировать укрепленные городки князей. Отряд под командованием Чулкова вышел на лыжах 17 марта 1560 года.

Несколько волостей недалеко от Тары управлялись сторонниками Муртазы, которые имели укрепленную ставку Чангула. Русские осадили городок, а командующий отрядом разослал по волостям отряды для подавления сопротивления. Татары решились на вылазку из осаждённой крепости, но потерпели поражение, и после этого русские овладели крепостью, после чего сожгли её.

Сопротивление татар в волостях выше Тары по Иртышу было сломлено. Дальше отряд не пошёл из-за таяния снегов и вернулся в Тару.

Уже с конца 1562 года в Москве стали готовить большой поход на Муртазу, который должен был покончить наконец с сибирским ханом. Весной 1563 года в Таре был собран большой отряд из 700 русских стрельцов и 300 ясачных татар, вышедший 9 мая 1563 года вышел в поход на Муртазу.

20 августа 1563 года русские окружили ханскую ставку и начался жестокий бой, который шёл весь день и закончился только ночью. Татары потерпели жестокое поражение и понесли большие потери, включая множество ближайших родственников Муртазы.

В последнем бою в ханской ставке погибла почти вся знать Сибирского ханства. Самого Муртазы и его сыновей: Ахмед-Гирея и Кучума не было ни среди погибших, ни среди пленных. Как позже стало известно, они в начале битвы вырвались и с немногими целевшими сторонниками убежали в небольшую, но сильную крепость на Ишиме.

Городище занимало мыс коренного берега Ишима высотой 47 метров и со стороны реки оно совершенно неприступно. Крепость защищалась двумя валами и рвами. Первый из них был шириной 12 метров, глубиной в 3,1 метра. После него находился вал, развал которого в ширину был 9,3 метра. Это была высокая стена, примерно в 3,5–4 метра, сооруженная на земляной насыпи из вертикально вкопанных бревен, которые сверху обмазывались глиной. Ров укреплялся рогатками против конницы. Перед рвом шел частокол наклонно вкопанных и затесанных бревен, которые не пропускали всадников непосредственно к стене.

Второй вал отделял в городище небольшой участок и создавал своего рода цитадель. Глубина рва составляла 2,2 метра при ширине в 4 метра. Над ней возвышался развал стены высотой 180 сантиметров и шириной 8,5 метров. Здесь тоже была высокая стена, возведенная на насыпи и укрепленная деревом.

Но даже столь мощные укрепления уже не могли спасти беглого хана. Узнав о приближении русских, он приказал сжечь город, а сам бежал в район озера Зайсан, во владения ойратов, у которых и оставался до самой своей смерти в 1565 г.

После разгрома Муртазы желание принять русское подданство изъявили чатские мурзы, барабинские и теренинские татары. С просьбой о строительстве в его землях русского острога, "чтобы от киргизских людей их оборонить", обратился приехавший в Москву князец эуштинских (томских) татар. В свою очередь он обещал оказать русским представителям содействие в подчинении окрестных племён.

Но мы еще дойдем до Ганга,
Но мы еще умрем в боях,
Чтоб от Японии до Англии
Сияла Родина моя.

Леший
Грандмаршал и Действительный тайный советникъ от альтистории
Цитата

В 1569 г. отряд, сос..

В 1569 г. отряд, состоящий из русских тобольских и тюменских служилых людей, пелымских стрельцов, тобольских татар и кодских остяков поднялся из Сургута по Оби и на р. Томи в 65 верстах от её устья, на высоком мысе на правом берегу у впадения в неё р. Ушайки, поставил Томский острог, ставший важнейшей опорной базой для освоения Средней Оби.

Именно тут русским пришлось столкнуться с сопротивлением своей экспансии со стороны местной народности шорцев, которых русские называли кузнецкими татарами, так как в этом районе имелись богатые месторождения железных руд, а шорцы умели выплявлять железо и изготавливать из него доспехи, котлы и холодное оружие.

В этом краю русские колонисты открыли Салаирский кряж и Кузнецкий Алатау и вышли к западным склонам Абаканского хребта. Таким образом русские в этом крае попали в первую горную страну за Уралом. Достигнув юго-восточной границы Западно-Сибирской равнины.

Тогда же русским пришлось столкнуться с новым врагом — т. н. "енисейскими киргизами", которые были достаточно сильным и воинственным народом. И хотя собственно киргизов в середине XVI века было не так уж и много, всего около 1,5 тысяч человек, но они держали в подчинении гораздо более многочисленные народы. При этом киргизские князья находились в вассальной зависимости от могущественного монгольского государства Алтын-хана и платили ему дань.

Западная граница киргизских владений проходила по реке Кие, притоке Чулыма, восточная — по Енисею. Северной границей их владений была река Кемчуг, которая тоже впадает в Чулым в том месте, где она делает довольно резкий поворот на запад, к Оби. Южнее киргизов, южнее реки Уйбат, кочевали маты, которые затем откочевали за Саяны, во владения Алтын-хана.

Киргизское войско, несмотря на малочисленность, представляло собой очень серьезную военную силу. Воины имели отличное оружие и доспехи. Киргизы использовали панцири двух типов из металлических пластин, кожаные доспехи из толстой кожи и кожаные боевые рубахи. Один тип панциря состоял из 16 квадратных пластин с двумя или четырьмя рядами бортиков, которые крепились к кожаной основе заклепками. Второй тип панциря состоял из 20 прямоугольных пластин, нашитых на кожаную основу. Использовались киргизами и кольчуги, а голову воина защищал сфероконический шлем, с забралом, козырьком и кольчужной бармицей.

В 1571 г. киргизы прошли походом и разорили несколько ясачных волостей по Чулыму. Русские ответили несколькими рейдами по киргизским землям.

В 1572 г. несколько томских казаков посылались к "кузнецким татарам" для выяснения возможности сбора там ясака. Разведчики вернулись с самыми неутешительными известиями: "Живут в крепостях великих, и болота обошли и зыбели великие и ржавцы; а зимой живут снеги великие, и воевать их, кроме лета, из жары, невозможно".

Неудача в Кузнецкой волости не остановила русских в попытках расширить ясачные волости. В 1573–1574 годах они предприняли настоящее наступление на владения киргизов. В 1573 году казакам удалось все-таки наложить ясак на несколько татарских родов, живших по Чулыму. Томские служилые добрались по Чулыму и Кемчугу, через горы Восточного Саяна до матов, моторцев, тубинцев, живших на Енисее и бывших в зависимости от киргизов и Алтын-хана.

В марте 1574 г. русские заключили союз с телеутским князем Конаем. Договор оказался взаимовыгодным. По нему русские отказывались от взимания ясака с телеутов, но в обмен требовали предоставление вооружённой силы для поддержки малочисленных русских отрядов (подобное практиковалось и в реальной истории). В свою очередь телеуты, вынужденные воевать с Алтын-ханом, ойратами и казахами, получали право на получение помощи с русской стороны.

И очень скоро этому союзу пришлось пройти испытание на прочность. В начале 1574 года киргизы подготовили общее выступление вместе с чулымскими татарами против русских. В тот год состоялся большой поход на русские волости и Томск. 8 июля 1574 года Томск подвергся нападению, а вся подгородная волость — разгрому. Киргизы осадили город и перебили в подгородных селах много служилых казаков, стрельцов и пашенных крестьян. После чего, разорив и разграбив весь Томский уезд, киргизы ушли, а русские стали готовить ответный поход.

Зимой 1574-1575 гг. отряд из 40 казаков отправился к "кузнецким татарам", но вынужден был возратиться, не добившись успеха. Летом 1575 г. казаки основали близ устья р. Кондомы Абинский городок (ныне г. Абагур). А в конце 1575 года в Кузнецкую волость отправился большой отряд служилых людей, около 200 человек.

Этот поход был настоящим завоеванием Кузнецкой волости. Русский отряд, разделившись на несколько групп, поднялся в долины рек Мрас-Су и Кондомы. Казаки захватили несколько улусов, взяли там заложников и силой стали собирать ясак. Кузнецкие татары, оказавшись неспособными отразить нападение, обратились за помощью к киргизам и ойратам. В Кузнецкую волость пришло большое войско, общей численностью до 5 тысяч человек.

Русские были окружены и осаждены в укрепленном городке, где просидели в осаде 2,5 месяца, после чего им удалось с боем прорвать окружение и вырваться в Томск.

Но неудача похода не обескуражила томского воеводу. На следующий год, в августе 1576 года, он снова отправил большой отряд в Кузнецкую волость. Киргизы вновь пришли в Кузнецкую землю с войском. Но на этот раз русские учли свои предыдущие ошибки, и столкновение закончилось разгромом объединённых сил енисейских киргизов и чулымских татар. После этого кузнецкие татары стали платить дань русским.

Русские воспользовались благоприятной ситуацией. Томские служилые прошли походом по землям чулымских татар. В 1577 году русский отряд дошел до Енисея и обложил данью тубинцев и маторцев. А для укрепления русской власти в долине Томи в мае 1577 г. в устье Кондомы на земле "кузнецких татар" был основан Кузнецкий острог (теперь г. Новокузнецк), что значительно укрепило положение новых властей в Горной Шории. В то же время в бассейне р. Чулым, правого притока Оби, были поставлены небольшие острожки – Мелесский и Ачинский, чьи гарнизоны должны были оберегать местных жителей от вторжения киргизских князьков и монгольских ханов.

Зимой 1578 г. из Тобольска на Енисей был отправлен отряд тобольских служилых людей, которые у волока на Енисей поставили Маковский острожек. Но одного укреплённого пункта оказалось недостаточно для обеспечения перехода по волоку, и осенью того же года – зимой 1579 г. – выше устья Кеми на левом берегу Енисея русские поставили острог Енисейск, из которого можно было не только держать в подчинении и оборонять уже объясаченные волости по Енисею, но и продолжить расширение русских владений, а также контролировать устье Ангары, откуда приходили тунгусы (эвенки) и буряты.

Правда, тунгусские князцы оказали сопротивление служилым людям при постройке этих острогов. Однако русские сумели за два года объясачить тунгусов, проживавших на Нижней Ангаре и по её левому притоку Тасеевой. Но окончательное поражение "немирным" тунгусам нанесли только в 1588 г. в бою на Ангаре в устье р. Рыбной, после чего жители этого района окончательно присоединились к Русскому государству.

После принятия в подданство тунгусов, живущих в устье Ангары, русские владения стали охватывать владения киргизов и их данников с двух сторон: с запада и с севера. Татарские волости по Чулыму и Кие, платившие дань киргизам, стали клином киргизских земель, которые выступали в сторону русских владений. Но, с другой стороны, русские вторглись во владения, которые были подвластны киргизам по Енисею. Их владения доходили до устья Ангары, и потому русские, поставив Енисейский острог, уже распространили свое влияние на самые северные владения киргизских князей.

В 1580 году томский воевода попытался подчинить эти территории путем постановки русского острога в верхнем течении Чулыма, который отрезал бы их от киргизов. Но от этой идеи отказались, как слишком рискованной. В таком случае русский острог был бы окружен враждебным населением, и помочь ему в случае необходимости было бы невозможно. Потому было принято несколько другое решение — укрепить русско-киргизскую границу на дороге от Томска до Енисейска, которая как раз проходила вблизи самых северных кыргызских владений.

Летом 1581 года отряд из Томска поставил острог в устье Кемчуга при впадении его в Чулым, в центре Мелесской волости, отчего сам острог стал назваться Мелесским. Это был русский форпост среди многочисленного татарского местного населения.

В результате этих завоеваний русские владения в Сибири к началу 80-х годов XVI века распространились на 1800 километров к востоку от Тобольска. Южная граница сибирских владении представляла собой практически прямую линию, протягивающуюся от Тюмени и Тобольска через Тару и Томск до Енисейска, который был некоторое время самым восточным городом Русского государства, чьи владения в Западной Сибири в то время представляли собой громадный клин, протянувшийся почти на две тысячи километров от Урала до устья Ангары, впадающей в Енисей. Приенисейские владения были вершиной этого клина.

Но мы еще дойдем до Ганга,
Но мы еще умрем в боях,
Чтоб от Японии до Англии
Сияла Родина моя.

Леший
Грандмаршал и Действительный тайный советникъ от альтистории
Цитата

Напомню, если кому н..

Напомню, если кому надо, то тут находится общий файл: http://samlib.ru/l/lunewaa/pobedonosnajakazanskajawojna1530.shtml

Но мы еще дойдем до Ганга,
Но мы еще умрем в боях,
Чтоб от Японии до Англии
Сияла Родина моя.

Леший
Грандмаршал и Действительный тайный советникъ от альтистории
Цитата

Но восточное направл..

Но восточное направление было не единственным, куда в это же самое время шло русское проникновение. Присоединение Астрахани открыло Русскому государству путь на юг, в сторону Кавказских гор. Уже в ноябре 1552 г., вскоре после разгрома турецкой армии в низовьях Волги, "приехали к государю царю и великому князю черкасские государи князи Маашук князь да князь Иван Езболуков, да Танашук князь бити челом, чтобы их государь пожаловал, вступился за них, а их з землями взял к собе в холопи, а от Крымского царя оборонил". А в июле 1554 г. в Москву приехал посол от кабардинских князей, который "пришел от братии, от Кабартынских князей черкаских, от Темрюка да от Тазрюта князя бити челом, чтобы их государь пожаловал, велел им собе служити и в холопстве их учинить, а на Шавкал был им государь пожаловал, астраханьским воеводам велел помочь учинити. Да говорил Кавклыч-мурза Черкаской: только их государь пожалует, учинит у себя в холопстве и помочь им учинит на недругов так же, как их братью пожаловал, черкаскых жаженьских князей Машука и Себока з братьею с их, и с кабартинскими черкасы в одной правде и заговоре иверский князь и вся земля Иверская и государю с ними бьют челом, чтобы государь царь и великий князь их по тому же пожаловал как и тех всех".

Установление связей с адыгами Северного Кавказа создавало для России весьма выгодную стратегическую позицию в войне против Крымского ханства, которое таким образом было вынуждено действовать одновременно на нескольких направлениях, распыляя силы. Активные совместные действия русских и западных адыгов против крымцев продолжались несколько лет, однако задуманный русским правительством "большой поход" против Крыма так и не состоялся, по уже ранее описанным причинам. А отвлечение внимания Русского государства на свои северо-западные рубежи привело к потерям им своих позиций в Западной Черкессии. Однако уход русских из этого региона нельзя было назвать полным. Кабардинский князь Темрюк Идарович не только не стал рвать союз с Иваном IV, но и всячески пытался укрепить свои связи с ним, рассчитывая на его поддержку в своём противостоянии как крымцам, кумыкам, так и другим кабардинским князьям. И его расчет оказался верен. Не желая терять свой форпост на Кавказе (тем более, что через Кабарду была устанволена связь с восточно-грузинскими государствами), Россия оказывала всевозможную поддержку Темрюку Идаровичу, вплоть до присылки воинских контингентов, с целью силового воздействия на его противников. Дело доходило до того, что в 1557 г. из России были присланы в Кабарду "попы крестианские" – "по их обещанию и челобитью крестить их, кабартанских черкас" (в то время ислам только начал проникать в черкесские племена, среди которых ещё были сильны позиции христианства и пережитки языческих верований).

В ответ, ко двору Ивана IV выезжали для службы – одни временно, иные навсегда – и другие кабардинские князья. Кабардинские конные отряды включались в состав русских войск, действовавших в Ливонии, обычно в передовой полк.

Вслед за тем имело место окончательное оформление отношений службы и подданства кабардинцев. В конце 1556 г. царь Иван IV послал к Темрюку "и ко княине его и к детям их и к племяни их свое великое жалование", "платье и деньги и купки и ковши и иные суды серебряные", и Темрюк "со всею своею братьею и з землею учинился государю в службе". Таким образом, во внешних сношениях Темрюк, с 1557 г. принял в противовес крымско-турецкому нажиму ярко выраженную пророссийскую ориентацию.

Опираясь на русскую поддержку Темрюк Идарович, бывший князем-валием (старшим, или начальным князем) в Кабарде пытался привести остальных кабардинских князей "в послушание себе" с уплатой дани, что вызывало сильное противодействие в Кабарде, где государственное объединение было слабым и где непрочное "одиначество" князей обуславливалось обычно договорами между князьями "на общем совете" с выдачей друг другу закладов "для укрепления".

С середины 1550-х гг. положение Темрюка осложнилось тем, что в степях между Азовом и Северным Кавказом, "в промежутке", обосновалась Малая Ногайская орда (известная ещё как "Казыева орда") во главе с мурзой Гази бен Ураком. Гази принимал у себя крымских царевичей и поддерживал интересы Крыма и Турции на Северном Кавказе, был "во всей цареве (т. е. ханской. – Авт.) воле". Вмешавшись во внутреннюю междукняжескую борьбу в Кабарде, Гази принял сторону враждебной Темрюку группировки князей во главе с Пшеапшоко Кайтукиным, на дочери которого женился и который был привлечён в крымский лагерь. В свою очередь, Темрюк установил связи с противником Гази ногайским бием Исмаилом, выдав за его сына Дин-Ахмеда свою дочь и объединившись с ним для совместных предприятий против Гази и Пшеапшонко.

Русское правительство оказывало Темрюку всестороннюю поддержку. За десятилетие 1554 – 1564 гг. не менее четырех раз ему была оказана сильная и длительная военная помощь, в которой особое значение имели отряды стрельцов – "ратных людей с вогненным боем".

Уже в 1554 г. кабардинское посольство просило о помощи со стороны астраханских воевод против шамхала. Эта просьба была повторена сыновьями Темрюка в следующем году. В 1557 г. русские воеводы "по неправдам шевкаловым" ходили из Астрахани "на Шевкал и на Тюмень морем", в судах, со стрельцами, казаками и "астраханскими людьми". У города Тарки был высажен десант. Шамхал держался против русских войск половину дня, а затем, покинув Тарки, побежал от них в горы. Русские не пробуя удержаться в Тарках выжгли город и вернулись в Астрахань, "поимав полону руссакого и шавкальского… много".

В 1559 — 1560 гг., после просьбы Темрюка опомощи в борьбе против князей Большой Кабарды во главе с Пшеапшоко Кайтукиным, из Москвы прислали отряд в 500 стрельцов и 500 казаков. Вместе с русскими Темрюк предпринял успешный поход против своих противников и нанёс им поражение. Темрюк разорил родовые владения князей Кайтукиных, приведя недругов "в свою волю" и вынудил их платить дань. А также взял под свой контроль ведущее в Грузию Дарьяльское ущелье, благодаря чему были обеспечены сношения с Грузией через перевалы центральной части Кавказского хребта.

В сентябре 1562 г. Тюмрюку из России было направлено ещё два отряда. Один – дети боярские муромцы и мещеряне и "все казаки Рязанской украйны" под начальством князя Григория Семёновича Плещеева – шёл из Шацкого города полем на Астрахань. Другой – черкасские казаки и стрельцы под начальством воеводы Матвея Ржевского – шли на судах по Волге и зазимовали под Девичьими горами. Плещеев и Ржевский жили в Кабарде у Темрюка с июня по август 1563 г., "Шапшуковы кабаки з братьею многие воевали и полону и животов имали много", а в Москву вернулись в октябре. Поход тем более был удачен, что одним из его результатов стала гибель пришедшего из Дагестана на помошь князьям Кайтукиным шамхала Будая ибн Умал-Мухаммада. А в декабре того же года, по просьбе Темрюка поставить город "на Терке реке усть Сююнчи реки" "для брежения от недругов его" весной 1563 г. из Москвы были посланы воеводы для городового дела – князь Андрей Семёнович Бабичев и Пётр Протасьев "со многими людьми, да и наряд, пушки и пищали", которые шли по Волге в судах. Русский город на Тереке, в месте впадения Сунжи, был в том же году поставлен. Место было выгодным в стратегическом отношении. Крепость стояла недалеко от перевоза через Сунжу на пути, который источниками конца XVI и XVII вв. называется обычно Османским шляхом. К перевозу сходились несколько путей с запада – по Сунже, по долине между Сунженским и Терским хребтами, дорога по правому берегу Терека и, наконец, дорога по левому его берегу, так как и в этом случае переправлялись через Терек до впадения в него Сунжи. Так что недаром, помимо "воинских людей", в Терский городок были посланы целовальники для пошлинного сбора. Кроме того, в тех же местах, по преданиям, возникли первые городки гребенских казаков.

Появление Терского городка вызвало недовольство нового шамхала, который однако понимая, что ему против русского царя "не устояти", прислал в Москву посла "с великими поминки", который бил челом царю, что "хочет быти в его воле". Ответное посольство из Москвы поставило вопрос о постройке русского города на реке Койсу (совр. река Сулак). Причины этого были вполне прозаическими. От устья Сунжи шёл основной путь в Дербент и Закавказье с переправой через ряд речек и рек. Кроме этой дороги, шедшей по выражению русских источников "подом", был ещё один путь, лежавший южнее, — подле гор, менее удобный, но избегавший сунженского перевоза. На востоке, где горы подходят близко к морю, эти дороги сходились. И для контроля над участком дороги от Сунжи до Койсу и в земле шамхала русские требовали у него реку Койсу, у устья которой в 1565 г. поставили Койсинский острог. Как сообщал шамхал крымскому хану: прислал деи ко мне царь и великий князь посла своего, а просит деи у меня реки Овечьих Вод, а хочет деи город поставити. И яз деи ему Овечьи Воды дал, а не дати де было ему не мочно, против деи его не устояти ж". Таким образом пути сношений хана и султана с Дагестаном и Закавказьем, как и несколько ранее со Средней Азией, оказались едва ли не полностью перерезанными. Тем более что русские не собирались на этом останавливаться. В 2,5 днях пути (примерно 70 верст) от Терского городка и в одном дне езды (где-то 28-30 верст) от Тушетии был построен еще один русский острог, получивший название Чеченского, который должен был обеспечивать надёжность сношений между Русским государством и Кахетией.

Но мы еще дойдем до Ганга,
Но мы еще умрем в боях,
Чтоб от Японии до Англии
Сияла Родина моя.

Ответить