В выложенной части ПЛВ произвел как небольшие изменения (дополнил события взятием Риги), так и сделал продолжение. Измененный вариант вот:
Леший пишет:
Для прикрытия на верную оставили заслон немецкой наемной пехоты. Наемников перебили полностью, но свою задачу они выполнили – когда русские прорвались к переправе, противник поджег мост и таким образом спас остатки войска. После этой победы, не встречая сопротивления, царские полки вступили в Вильно. У Радзивилла осталось менее 3 тыс. чел., он уже без боев поспешно отступал в Жмудь. А части Шуйского, двигаясь за ним, занимали города, 8 августа – Ковно, через три недели – Гродно.
Разгром вызвал брожение в стане мятежников. Часть восставших, во главе с жмудским старостой Иваном Иеронимовичем Ходкевичем пошла на переговоры с Шуйским, согласившись в обмен на прощение сложить оружие. Благодаря чему под власть Ивана IV без боя вернулась Жемайтия и Курземье. После чего армия Шуйского, сделав стремительный бросок, 21 августа вышла к Риге. Магистрат города не ожидал столь быстрого появления русских, даже не успел сжечь пригороды и вырубить обширные сады вокруг города, закрывающие сектора обстрела собственной артиллерии. Что оказалось очень удобно для осадных работ. Под прикрытием садов, почти без потерь, войска устроили шанцы и шесть осадных батареи, которые открыли по городу непрерывную стрельбу. Понимая, что для успеха необходимо отрезать Ригу от моря, Шуйский отрядил часть войска для захвата крепости Динамюнде, контролирующую устье Двины. Но захватить крепость с налета не удалось. Тогда “для принятия с моря неприятельских судов” был построен свайный мост через Западную Двину. Перед мостом были протянуты связанные цепями бревна. А на обоих берегах реки возле моста построены батареи с тяжелыми пушками.
Эти мероприятия не замедлили сыграть свою роль уже 28 августа, когда девять небольших шведских судов попытались пройти к Риге. Шведы попали под сильный огонь русских батарей и, не сумев форсировать заграждения на реке, вернулись обратно. А 29 августа из Полоцка к Риге подошла “плавная судовая рать” усилившая осаждавших. Однако, не решаясь штурмовать хорошо укрепленный город, Шуйский предпочел усилить блокаду, чтобы вынудить город сдаться.
12 сентября шведский флот вновь попытался оказать помощь осажденному городу. Под Динамюнде сосредоточилась эскадра в составе 24 судов. Ее появление вызвало “необычайную радость” среди осажденных. Но высадить десант противнику не удалось. Все его атаки отбивали русские батареи с обоих берегов Западной Двины. 13 сентября трем шведским судам удалось прорваться к Риге, но огонь с русских батарей заставил их отойти назад к Динамюнде. В конце концов, вся шведская эскадра ушла в море и более не появлялась в устье Западной Двины.
Этот успех вдохновил русское командование и началась подготовка к штурму. Шуйский предложил рижанам сдать город, однако магистрат ответил отказом. 14 сентября русские начали интенсивную бомбардировку Риги. Атака была назначена на 2 октября. Но 25 сентября магистрат наконец вступил в переговоры с русскими. К этому его побудили не столько бомбардировки, сколько требования населения города о прекращении боевых действий. Было ясно, что русские не отступятся пока не возьмут город, а надежда на помощь шведов пропала.
Переговоры о сдаче Риги продолжались более недели, наконец 4 октября был подписан акт о сдаче города. Согласно условиям капитуляции, город безоговорочно сдавался на милость победителя, лишался всех своих прав и привилегий и соглашался на выплату контрибуции. Были арестованы 22 члена магистрата и 610 горожан. А в крепость Динамюнде, переименованную в Усть-Двинск, вводился русский гарнизон.
В это же время, южнее наступала собранная под Черниговом армия во главе с Василием Федоровичем Скопиным-Шуйским. В июне-июле 1577 года захватив Гомель, Чичерск, Речицу, Жлобин, Рогачев, Бобруйск, взяв “с лету” Быхов, и заняв Могилев, который не только сдался без боя, но и выставил на русскую службу около 800 человек, его армия 28 августа приблизилась к Слуцку, где 8 верстах от города его встретил князь Семен Слуцкий, который не желая воевать с единоверцами (такова официальная версия – князь Слуцкий был православным) согласился на сдачу города и всего княжества на милость русского царя. Что оставило без защиты окрестные города. И в начале сентября полки Скопина-Шуйского при минимальном сопротивлении взяли Клецк, Мышь, Ляховичи, Столовичи, Миргородок, Слоним, Новогрудок. Но под Несвижем встретил упорное сопротивление, и только 29 сентября столица владений Радзивиллов была взята.
Одновременно с этим, в конце августа 1577 года на речных судах из Киева вверх по Днепру отправился отряд князя Александра Вишневецкого (300 чел.) — приводить “под царскую руку” Полесье. Эта флотилия вошла в Припять и 10 сентября подошла к Турову, где не встретив никакого сопротивления двинулся сухим путем к городу Давыдову. 16 сентября в версте от Давыдова его встретил отряд мятежников, общей численностью около 300 человек. После непродолжительного боя мятежники бежали в город, но русские ратники “на плечах противника” ворвались следом и захватили город. После чего вернулись к своим судам и поплыли вниз по реке Горыне к Припяти, затем по ней вверх до реки Вятлицы. Оттуда войско Вишневецкого сухим путем 20 сентября подошло к городу Столин. Там повторились события у Давыдова: мятежники после непродолжительного сопротивления бежали, а русские заняли город. От Столина Вишневецкий вернулся к Припяти, ратники опять сели на суда и поплыли до реки Пины. 25 сентября флотилия подошла к Пинску, который сдался практически без сопротивления.
Последняя значительная операция в 1577 году состоялась поздней осенью на Брестчине. В начале октября 7-тыс. русский отряд во главе с Василием Юрьевичем Сабуровым пошел прямо на Берестье (Брест). Однако штурма не произошло. 3 ноября 1577 года жители Берестья сами открыли ворота подошедшему русскому авангарду и выдали скрывавшихся в городе мятежников.
В соседней Польше ситуация развивалась следующим образом: с наступлением 1577 года постепенно стали брать вверх конфедераты, которые установили свой контроль над большей частью коронных земель и стали проникать в Галицию. Узнав о начале мирных переговоров между русским царем, Крымским ханством и Турцией, Понтий де ла Гарди прекратил осаду Гданьска (тем более что его войска разорили окрестности из-за чего их снабжение стало проблематичным), и, оставив возле города 3-тыс. отряд, с основными силами устремился вглубь Польши и занял Краков, где соединился с основными силами конфедератов. Весной 1577 года сенат провозгласив новым коронным гетманом (вместо сохранившего верность царю Николая Мелецкого) Альберта Лаского, объявил “посполитое рушение”, собиравшееся в районе Люблина. Выдвинув лозунг “возвращения” под власть Короны таких “исконных польских земель”, как Вост. Подолия, Волынь и Киевщина, и колонизации этого края, конфедератам удалось привлечь на свою сторону часть шляхты. Правда, в самый разгар сбора войска между Понтием де ла Гарди и частью магнатов произошел раскол из-за т.н. “Прусского вопроса”. Суть его была в следующем. 20 марта 1568 года ушел в мир иной скованный параличом престарелый прусский герцог Альбрехт Гогенцоллерн. Спустя 16 часов в замке Нойхаузен за герцогом последовала его жена Анна Мария Брауншвейгская. (Почти одновременную смерть царственных супругов, разделенных расстоянием в 50 километров трудно объяснить простым совпадением. Хотя, возможно, герцогиня скончалась от огорчения, получив известие о смерти мужа. Возможно, кое-кто помог ей уйти в иной мир, и на то были веские причины).
Последние годы земной жизни герцога Альбрехта оказались далеко не безоблачными. Старый герцог почти выпустил из рук бразды правления и наивно доверился людям авантюристического склада характера. Брожение охватило умы. Народ пребывал в недоумении.
В личной жизни у герцога Альбрехта не все ладилось. Его первая супруга Доротея Датская подарила ему шестерых детей, но до совершеннолетия дожила лишь Анна София, выданная замуж за Иоанна Мекленбургского. Затем герцог Альбрехт женился вторично на юной Анне Марии Брауншвейгской. Более чем сорокалетняя разница в возрасте не смутила пожилого герцога: слишком велико оказалось желание иметь наследника. Наследник действительно родился в 1553 году — принц Альбрехт Фридрих. Однако с принцем природа сыграла злую шутку. Дурные наследственные признаки сконцентрировались в несчастном юноше сверх всякой меры. Он явно отставал в развитии от своих сверстников. Постепенно его душевное равновесие нарушилось. Можно предположить, что его нервная болезнь стала результатом частых близкородственных браков, принятых в аристократических семействах.
К примеру, прадедушка несчастного принца — Альбрехт Ахилл — женился на своей двоюродной племяннице. Мать принца страдала эпилептическими припадками. Кроме того, отец и мать принца доводились друг другу родственниками; герцог Альбрехт женился на своей двоюродной внучке или внучатой племяннице. Следовательно, для Анны Марии Брауншвейгской супруг доводился двоюродным дедушкой.
Итак, после смерти родителей 15-тилетний Альбрехт Фридрих в одночасье очутился в роли правителя прусского герцогства. К такому повороту событий он был совершенно не готов. Тем не менее, на следующий год (в 1569 году) он съездил в город Люблин, где принес верноподническую присягу польской короне. Необходимость такого шага диктовалась тем обстоятельством, что Пруссия с далекого 1454 года находилась в вассальной зависимости от Польши.
Преждевременная смерть Анны Марии Брауншвейгской, матери новоиспеченного герцога, не позволила ей стать регентшей при несовершеннолетнем сыне, на что она, может быть, рассчитывала при поддержке родственников из земли Брауншвейг. Впрочем, и семейство Гогенцоллернов не желало упускать лакомого кусочка в виде богатой Пруссии. Для Польши же появилась возможность лавировать и поторговаться с максимальной для себя выгодой.
Пока шла некая подковерная дипломатия, над юным герцогом Альбрехтом Фридрихом учредили опеку из нескольких высших советников — оберратов. Советники, в первую очередь, ограничили герцога в свободе передвижения, предложив ему поселиться в уединенном замке Фишхаузене. Во вторую очередь, они старались не слишком афишировать прогрессирующую нервную болезнь герцога, проявляющуюся в меланхолии, склонности к уединению, тоскливости и приступах отчаяния. Таким образом советники предполагали взять власть над герцогством целиком и полностью в свои руки. Но тут вмешался Георг Фридрих Гогенцоллерн — племянник покойного герцога Альбрехта и двоюродный брат герцога Альбрехта Фридриха.
9 ноября 1573 года Георг Фридрих неожиданно появился в Кенигсберге, где стал осторожно нащупывать почву на предмет принятия опекунства над герцогом. Тут-то Георг Фридрих наткнулся на значительное сопротивление советников-оберратов и даже супруги больного герцога — Марии Элеоноры. Советники не желали отдавать власть бойкому пришельцу, а Мария Элеонора, наверное, лелеяла мысль о собственном регентстве над супругом при помощи влиятельной родни из земли Юлих-Клеве.
Тогда Георг Фридрих предпринял обходной маневр. Он принялся обхаживать ставшего польским королем Ивана IV — формального сюзерена Пруссии. Георг Фридрих стал доказывать русскому царю, что он, Георг Фридрих, при «наличии отсутствия» у герцога Альбрехта Фридриха потомков мужского пола, вполне может претендовать на наследное управление Пруссией, ввиду близкородственности к герцогу. Но исходя их условий Краковского договора, заключенного еще в 1525 году, согласно которому при прекращении мужской линии у потомков герцога Альбрехта и трех его братьев, Пруссия должна автоматически войти в состав Польши, как обычное воеводство, Иван IV предпочитая иметь в Вост. Пруссии в качестве управителей послушных ему “оберратов”, чем враждебно настроенного к нему бранденбуржца, отказал в Георгу Фридриху в его претензиях. Но Георг Фридрих не оставил своих попыток прибрать к своим рукам Прусское герцогство и после начала мятежа предложил Понтию де ла Гарди 500 прекрасно обученных солдат и солидную сумму в размере 200 тыс. дукатов.
Щедрый жест Георга Фридриха вызвал в Польше первоначально доброжелательную реакцию. Но после того, как Понтий де ла Гарди на основании того, что договор с Бранденбургом заключен от имени Юхана II, прибрал эти деньги к своим рукам и не стал делиться с сенаторами, то такие магнаты как Станислав Конецпольский (старший), Петр Зборовский, Николай Язловецкий и др., возмутившись подобной “несправедливостью”, откололись от основных сил и сосредотачивали свои хоругви под Зборовом, где собрав свыше 12 тыс. чел. и более 60 орудий выступили в поход на литовский город Збараж. В конце марта 1577 года польские войска обложили город, рассчитывая на то, что его защитники быстро израсходуют боевые и продовольственные припасы. Однако осада Збаража затянулась. Организуемые конфедератами штурмы русские успешно отражали и часто предпринимали ответные успешные вылазки.
Стремясь овладеть земляным валом, который опоясывал город, поляки насыпали вал, превышавший вал городской, установили на нем орудия и открыли огонь. Оборонявшиеся насыпали второй, более высокий вал, но с меньшим обводом и укрылись за ним. Конфедераты тоже насыпали себе второй вал, выше русского, и стали вести обстрел с него, заставив защитников города устраивать индивидуальный окоп для себя.
Вслед за этим развернулась минная война. Конфедераты вели подкопы, а русские – контрминные галереи. Борьба затягивалась. Постоянные “реквизии”, а попросту обыкновенные грабежи и бесчинства со стороны конфедератов, а также обыкновенных банд, которые пользуясь отсутствием твердой власти во множестве расплодились в стране, очень быстро довели население до полного остервенения. В результате в Галиции бежавшие в леса крестьяне и пострадавшие от действий конфедератов шляхтичи сформировали отряды т.н. “опришников” и стали устраивать нападения на имения, обозы и мелкие отряды конфедератов, тем самым полностью разрушив тыл осаждающих. К концу июля у поляков оказались на исходе боеприпасы и продовольствие. И руководство конфедератов решилось на общий приступ. К городским укреплениям покатили “вагенбург” (подвижное укрепление), за которым шли конфедераты. Началась артиллерийская подготовка штурма. Но в это время осажденные произвели сильную вылазку и подожгли “вагенбург”. Приступ не удался.
Тем временем в направлении Зборова началось встречное движение двух армий. С востока, на помощь Збаражу двигалась 30-тыс. русская армия под командованием Ивана Михайловича Бутурлина. Несколько позже с запада через Львов, на помощь застрявшим под Збаражем конфедератам, начало выдвигаться 20-тыс. польское войско (13 тыс. “ополченцев” и 7 тыс. шведов и наемников) во главе с гетманом Альбертом Ласким.
Одновременно, для обороны южной границы царь оставил 5 казацких полков: Уманьский, Брацлавский, Калницкий, Белоцерковский, Киевский. Так же, для недопущения возможного татарского набега (которые могли воспользоваться уходом основных сил на запад) в начале июня 1577 года в Азовское море вышла русская флотилия в количестве 7 галер и 38 стругов прошедшая через Керченский пролив и 18 июня, на подходах к Кафе, заметив шесть судов с хлебом и товарами, следовавших из Стамбула в Кафу, взяли их на абордаж. А два дня спустя, 20 июня, русские высадились в Кафе и после жесточайшего боя овладели посадом, освободили многих невольников, зажгли город, но были выбиты, потеряв убитыми трех человек. Тем не менее блокада побережья Крыма и Тамани продолжалась. Лишь в середине августа флотилия оставив за кормой Черное и Азовское моря и вместе с 120 освобожденными невольниками ушла в устье Дона.
5 июля русские войска подошли к Збаражу, вынудив конфедератов прекратить его осаду и самим перейти к обороне. 6 июля русские начали артиллерийский обстрел неприятельского лагеря, а в 11 часов утра пошли на штурм. Поляки упорно защищались, но захватив валы русские втащили на них легкие пушки и начали обстреливать противника сверху. Понимая, что их положение безнадежно конфедераты решились на прорыв. Но тут их подвело отсутствие единого командования. Все три вождя Збаражского лагеря действовали независимо друг от друга, никак не координируя свои действия. Поэтому вместо единого удара получилось лишь несколько слабых попыток отдельных групп вырваться из окружения, легко предотвращенных русскими. К вечеру все было кончено. Большая часть Збаражской группы войск конфедератов была уничтожена. Немногие оставшиеся в живых взяты в плен. Конецпольский и Зборовский погибли в бою. Язловецкий был смертельно ранен, попал в плен и вскоре скончался.
Ничего не зная об их судьбе польско-шведское войско подошло к Зборову и вечером 4 августа расположилось у деревни Млыново. Сообщению одного из разъездов о появлении казаков не придали значения, и переправу через реку Стрыпу назначили на утро следующего дня. Поскольку целый месяц продолжались сильные дожди, размывшие дороги и затопившие низины, то долина реки Стрыпы превратилась в болотистую трясину, непроходимую для повозок и конницы. С дороги и тем более с плотины свернуть было невозможно. И хотя ночью солдаты навели через реку две переправы – выше и ниже города, но этого было явно недостаточно.
Утром 5 августа польское войско начало переправляться через р. Стрыпу по двум мостам. Переправа шла медленно, так как повозки двигались в один ряд и часто застревали. На левом берегу реки польское войско располагало свой обоз табором. Бутурлин выжидал разделения сил противника на отдельные изолированные группы с тем, чтобы иметь возможность уничтожить польское войско по частям.
Отсутствие признаков близкого расположения русского войска и переправа через реку без помех с его стороны способствовали усилению беспечности в рядах поляков. В полдень, когда на левый берег реки перешла половина главных сил конфедератов, все войско расположилось обедать, прервав переправу.
В это время гетман получил донесение от арьергарда о том, что его атаковали крупные силы казаков и татар. На помощь было послано несколько хоругвей, но было уже поздно, так как ее остатки спасались от преследования.
Затем подверглось нападению казаков и поместной конницы «посполитое рушение» у первого моста (выше Зборова). Только немногим удалось проскочить в город, большинство хоругвей мятежников были уничтожены.
Развивая успех, русские атаковали часть польских сил, оставшихся еще на правом берегу реки у второго моста, который оказался забитым возами. Повозочные разбежались. Гетман приказал сломать мост, обеспечив себя от атаки русских с тыла. Мятежники, оказавшиеся на правом берегу реки, были брошены на произвол судьбы и уничтожены.
После чего на опушке дубовой рощи показался русский отряд, с которым вступил в бой отряд передовой стражи. В это время Лаский приказал строиться для боя. Боевой порядок состоял из трех частей: “ополченцы” составили правый и левый фланг (“крылья”), а в центре расположились шведский корпус.
Затем большой отряд поместной конницы подскакал к правому крылу войска конфедератов, и обстреляв его, проскакал вдоль фронта и врубился в левый фланг. Это явилось сигналом общей атаки, которую начало русское войско по всему фронту.
Состоящее из примкнувших к конфедерации шляхтичей, большая часть которых ранее никогда не участвовала в боях, левое крыло не выдержало и побежало. Попытки гетмана остановить бегство оказались бесполезны. Положение спас Понтий де ла Гарди, ландскнехты которого придя на помощь левому крылу приняли удар русских сил на себя, дав возможность бежавшим полякам укрыться в обозе. Одновременно правое крыло боевого порядка контратакой пыталось спасти положение, благодаря чему продвижение русских удалось задержать до наступления темноты.
Рано утром 6 августа еще до наступления рассвета, не видя ни возможности, ни смысла продолжать бой, польское войско свернулось в походные колонны и начало движение в направлении Львова. Обоз был построен прямоугольником, в котором каждый боковой фас состоял из четырех рядов повозок. В середине колонны шла артиллерия, с внешних сторон – пехота, арьергард составлял конный отряд.
За походной колонной конфедератов в небольшом удалении двинулись русские, совершая непрерывные нападения на отступающее войско. Одновременно с этим, посланные вперед казаки организовали на пути следования колонны завалы из срубленных деревьев, дойдя до которых походный порядок конфедератов смешался, чем решил воспользоваться Бутурлин, приказавший начать общую атаку с тыла и флангов. Для конфедератов сложилась критическая ситуация. 2 тыс. жолнеров сели на коней, бросили обоз и обратились в бегство. Из них 900 чел. погибло, остальные добрались до Львова. Другие пытались укрыться под защитой обоза, чем окончательно дезорганизовали его. Лаский, под прикрытием все еще сохраняющего строй шведского корпуса пытался навести хоть какой-то порядок. Но все было бесполезно. Хаос в войске конфедератов нарастал. Многие бросали обоз и пытались спасаться бегством в сторону от дороги, где их уничтожали выставленные Бутурлиным боковые засады. Но благодаря действиям шведов, которые продолжали успешно отбивать все русские атаки конфедератам удалось избежать полного разгрома и уйти с места боя. Правда самим шведам это обошлось весьма дорого. Большая часть их корпуса погибла, включая и самого Понтия де ла Гарди, чья смерть вызвала распад остатков его войска. Около 300 шотландских наемников тут же прекратили сопротивление и перешли на сторону русских, присягнув на службу Ивану IV. Остальные были рассеяны и мелкими группами смогли добраться до столицы Галиции.
После победы под Зборовом, в конце августа армия Бутурлина вторглась на Львовщину. Альберт Лаский дать новую битву не решился, оставил в Львове сильный гарнизон, а сам с основными силами отошел к Слонигородку, чтобы извне оказывать помощь осажденным и угрожать тылам осаждающих. Вынудив тем самым Бутурлина, когда он обложил Львов отрядить крупные силы против Лаского.
Поляки выбрали позицию очень сильную, расположили укрепленный лагерь между Слонигородком и глубоким озером, прикрывшим их со стороны русских. А справа и слева от озера тянулись леса и болотистые протоки, служившие естественными преградами. В местах возможного их форсирования выставили заставы и чувствовали себя в полной безопасности. Но в ночь на 8 сентября казаки разобрали дома в ближайших деревнях и скрытно навели из бревен переправу через протоки. По ней во вражеское расположение проникли охотники и сняли караулы. А следом Хворостинин немедленно бросил остальных казаков, имевшийся у него полк поместной конницы и отряд шотландских наемников. Лаский опасность сперва недооценил, послал к месту прорыва лишь отряд кавалерии. Его разбили и обратили в бегство. Удирающая конница заразила паникой и поляков, укрепившихся на центральном участке, у озера. Узнав о прорыве на фланге, они испугались, что их отрежут от города, и ринулись отступать к Слонигородку.
Хворостинин приказал ратникам преследовать врага, не отставая. И городская стража, пропуская бегущих поляков, не успела закрыть ворота. На плечах неприятелей русские ворвались в крепость. Пошла потасовка на улицах, в нескольких местах вспыхнули пожары. Тогда Лаский оставил город и стал через другие ворота выводить войско в поле. Унял панику, привел части в порядок, построил и начал возводить временные укрепления. Но и Хворостинин не отставал. Проведя полки через город, тоже стал разворачивать их для сражения. Лаский принялся атаковать. Бросал вперед то гусарские хоругви, то пехотные роты, силясь сбить русских с рубежей, на которые они вышли, и тем самым переломить ход битвы. Стрельцы и казаки отражали неприятельский натиск огнем. Но конницу Хворостинин до поры до времени приберегал в резерве. И лишь когда пехота стала подаваться назад, а воодушевившиеся поляки кинулись “дожимать” ее, нарушив свой строй, на фланги им обрушились свежие силы. Конфедераты дрогнули, смешались и стали пятиться.
А в это время на помощь Ласкому спешила помощь из Перемышля. Оно вполне могло дать полякам решающий перевес. Но их дух был уже надломлен. Сперва утренний прорыв, потом неожиданный контрудар русской кавалерии подорвали боеспособность конфедератов, они уже ждали только новых катастроф. Едва вдали показалось облако пыли и какие-то отряды, пронесся крик: “Свежее войско идет на нас!” И армия устремилась в бегство, бросая знамена и орудия. Когда Лаский разобрался, что идет подкрепление, и попытался образумить подчиненных, было поздно. Их охватила полная паника, они уже не слушали ни сигналов трубы, ни своих командиров. Затем и перемышльская рать, увидев, что творится, повернула коней и бросилась прочь. В результате армия конфедератов была разгромлена вдребезги, только темнота спасла ее от полного уничтожения.