Признаюсь, братцы, вам, я дедушку любил.
«Так, он же бил тебя?» Клянусь, за дело бил.
Он хоть и строгий был, зато меня учил.
Все то, что знаю я, от деда получил.
Ну а когда хотелось баловаться мне,
Так тут святое врезать палкой по спине.
Не стало деда, и мне грустно от того,
Что не хватает подзатыльника его.
«Так, что же с дедушкой случилась за беда?
Ведь у него здоровья было хоть куда».
Увы, охотников в округе нет теперь,
И стал все чаще нас лесной тревожить зверь.
Я думал, сделаю из волка колбасу!
Да, где ж обидчика найдешь теперь в лесу?
Ха-ха-ха!!!
Скрипели старые колёса у телеги.
Кобыла шлёпала копытом по грязи.
Уставший дед курил и думал о ночлеге.
Кобыле молвил он: "Быстрей в село вези!"
"Жаль, нет ружья!"
Но та тревожно в сторону леса поглядела.
"Волков почуяла", — смекнул тотчас же дед.
"Скачи галопом, коли жить не надоело.
Пока не выскочил лохматый наш сосед".
"Жаль, нет ружья!"
Свирепый хищник под вечер чертовски опасен,
А до села немало вёрст,
Путь в тумане кобыле не ясен.
Не ясен. "Гони!"
Но вдруг кобыла резко в сторону метнулась
Порвала вожжи и помчалась вихрем прочь.
Телега на бок в тот же миг перевернулась,
И дедушка был скушан в эту ночь.
На следующее утро Игорь растолкал Петю и Славу с возгласом:
--Идите скорее! У нас, кажется, начался бабский бунт!
--Я бы предпочел бабский общий стриптиз, -- выглянул из своей клетки Сергей по прозвищу Король и Шут.
--А это почти одно и то же! – заметил Петя, а Ксюша за его спиной еще раз громко чихнула во сне.
--Что там? – Слава одевал трусы. Солнце уже стояло довольно высоко.
Оказалось, что мальчишки как-то все разом проспали обычное время пробуждения, а рано утром в лагере похозяйничали девчонки. Машу рано утром разбудил попугай, которого разбудило, уже черт знает что. Маша встала, вышла из их с КиШем клетки каравансарая, сходила в лес, вернулась, подбросила в тлеющий костер сосновых веток, чихнула от дыма, потом ей пришла на ум мысль разбудить Верку, она осторожно заглянула в завешенную пальмовыми ветвями клетку Славы и Веры (Слава спал на спине, а Вера лежала у самого входа, протянув руки вперед; ей снилось, что они летят на самолете, самолет начинает падать и… она просыпается с неприятным морозоподобным ощущением по всей коже, будто отравился токсинами). Девчонки взяли свои вещи, служившие подстилками – Машино платье и Верину футболку – и пошли стирать их в ручье. В это время (солнце еще только выглядывало из-за леса) проснулась Вика; она лежала на своей правой руке, рука затекла, стала почти бесчувственной, и ей пришлось долго растирать ее, чтобы восстановить кровообращение, заодно рассмотрела свою рану – она, вроде, начала подживать и уже не пекла, потом вышла, тоже сходила в лес и оттуда заметила двух стирающих девчонок. Она пошла к ним. Вера тем временем говорила:
--Как подумаешь, как там родичи… Ужас. Они уже нас похоронили… Тебе-то, Машка, лучше – ты… у тебя нет родителей. А я…
--Нет, надо жить, -- Маша замочила в очередной раз платье. – Я тоже думала: все.., как я буду жить… Прихожу домой, смотри, а мой котенок – такой серенький, маленький – подбежал ко мне; он меня всегда встречает, когда я прихожу домой. Я рыдаю, а он об меня трется… Ну, не может же быть, чтобы нас не искали. Всего два месяца, или сколько там? прошло…
Подошла Мырзя, и подруженции смолкли. А Мырзя сразу заметила у ног Веры какое-то необычное мелкое ракообразное, и хотела его поймать – а может и Верку им испугать, но поскользнулась, упала и, зацепившись рукой за разорванные на бедре и связанные вместе порванными концами ее трусики, еще раз порвала их.
--Ах ты!.. Дебилка!.. Ты специально! – Вера, не обращая внимание на спадающие трусики, схватила Мырзю за лифчик и разорвали его на две части как раз посередине груди.
Мырзя вскочила, отскочила в сторону и подобрала разорванный лифчик:
--Ты что? Как я теперь ходить буду?
--А зачем он тебе нужен, дура!? Ты и так перед всеми мужиками ж..й трясешь!
Слово за слово у девчонок начался скандал, и когда к ним подбежали мальчишки, они уже в поясе сгибались от ненависти и собирались кидаться друг в друга камнями. Вера стояла по колено в ручье и орала, наступая на Вику в сторону океана, Вика же отступала, огрызалась, стремясь зацепиться своими красивыми ступнями за новую пядь песка, но Вера сгоняла ее дальше, а Маша на другом берегу ручья тоже временами встревала, произнося какую-нибудь заумную, но оскорбительную сентенцию, типа: «Ты вообще досталась сначала малолетнему дураку, скажи спасибо Игорю…»
Игорь, Слава, Петя и следовавший за ними в некотором отдалении КиШ подошли. Петя оценил обстановку:
--Надо баб разнять. Глаза друг другу выцарапают.
Пете уже один раз приходилось мирить Ксюшу и Валю. Они что-то не поделили, и Ксюша ударила – несильно – наотмашь Валю по подбородку. Валя, обиженная, побежала по берегу на юг, а Ксюша топнула ногой (последние месяцы к ней вернулась природная авантажность, задавленная в зародыше строгой мамой) и побежала жаловаться Пете. Пришлось Пете бросить своим алхимические опыты (он опять выпаривал соль в небольшом черепашьем панцире) и ловить девочек по всему пляжу. Он поймал Валю за руку, привел к ручью – почти к тому же месту, где сейчас вспыхнула девчачья ссора, и начал мирить: «Все, помиритесь, обнимите друг друга… то есть, нет… а, хотя ладно! каши маслом не испортишь. Вот так вот. И не ссорьтесь, а то привяжем к двум пальмам до вечера, и будете сидеть на привязи», и сказал напоследок считалку мирящихся:
Мирись, мирись, мирись,
И больше не дерись!
А если будешь драться,
Она будет кусаться.
А кусаться вам нельзя,
Потому что вы друзья.
Но тут дело было серьезнее: в голосе Мырзи звучали злые нотки, вроде тех, которые предваряют убийство будущей несовершеннолетней преступницей соперницы из-за парня, а Вера хотела ее сбросить в море, лишь бы не терпеть рядом с собой. В конце концов, Мырзя наотмашь – сильно – ударила Веру по лицу, а та, наклонившись («Б…ь придурочная!!!»), хотела схватить на дне ручья камень, но набрала только жидкой грязи и швырнула в Мырзю, но попала в Петю, оказавшегося сзади, и он снял уцелевшие всем смертям назло очки и стал их чистить. Славе, который хотел полюбоваться на женские бои (а они обещали быть зрелищными), пришлось их разнять:
--Все, Верка. Хватит! Чего вы взвелись?
--Эта с..а мне порвала трусы!!
--Сама мне порвала лифчик! Я нечаянно, а она нарочно! – Мырзя отступила за спину Пети, а потом перешла под защиту Игоря.
--Все, бабы! – Слава вывел Веру из ручья и занялся ее трусиками. – Хватит! А то введу телесные наказания.
--А сами! – хлопнула его по спине Вера.
--Мы с Игорем по делу, но уже помирились.
Игорь повел Мырзю в лагерь и попытался починить ее лифчик. Он был разорван так, что концы уже было не связать, но Игорь додумался проделать в чашечках лифчика дырки и протянуть сквозь них тонкую веревку из наследства яванского рыбака, которую завязал внизу на морской узел – он научился интереса ради вязать их в круизе. Таким образом, наряд Мырзи получился еще привлекательнее. Она взяла Игорев крис, который считала отчасти и своей собственностью (Слава и Игорь договорились вчера, что топор остается за Славой, а кинжал переходит в полную собственность Игоря), подвесила к лифчику между грудей и в таком эффектном виде спросила Петю:
--У тебя еще кадры в фотике остались?
--Так давно уже нет!
--Жаль. Красиво бы получилось, -- и Мырзя продефилировала покачивая задиком по лагерю, провожаемая недружественными взглядами Маши и Веры, которые зашивали трусики какими-то крепкими волокнами с дерева, а потом пошла к Вале и начала о чем-то с ней секретничать. К ним присоединилась и Ксюша. Мырзя явно создавала новую партию против режима двух подруженций.
Ибо и классикам приходилось в такие ситуации включать приплывающих дикарей , пиратов , работорговцев итд итп ... 
