ВЛАДИМИР пишет:
А каков процент гулямов в хорезмийской армии?
Хм. Не знаю. Но помню из Табари, что Абассидам 25000 тюркских гулямов обходились в полтора лимона динаров в год, и эта сумма для бюджета халифата считалась весьма разорительной. Глубоко сомневаюсь, что хорезмшахи имели больше средств, чем Абассиды времен Мамуна и Мутаваккиля.
Очевидно в данную цифру входят иктадары — воины помещики, получавшие икта, а так же ополчения племен. Но никак не 400000 гулямов (регулярного как -никак войска) ибо регулярный воин стоил в те времена весьма дорого.
Теперь по теме. Что касается доктрины катаров — это всего лишь доведенный до абсурда платонизм. Мы пленники этого видимого мира. И если мы не знаем учения и способа спасения, наши души будут обречены на бесконечное блуждание из одного тела в другое, воплощаясь заново после каждой смерти. Чтобы выйти из этого состояния, нам следует обрести крещение Духом, consolamentum («Утешение»).
На тех, кто получил Утешение, тут же налагаются тяжкие обязанности. Отныне они должны воздерживаться от любых сексуальных связей и всякой животной пищи. Им позволена одна рыба, поскольку у нее холодная кровь и отсутствует духовный жар.
Тем не менее, если проводить аналогии с христианством, consolamentum аналогичен не крещению, а посвящению в монашество — и большая часть верующих катаров откладывало принятие consolamentum до своего последнего часа. В частности, ошибочно полагать, будто consolatnentum не могли принимать неоднократно, как соборование, и есть точные доказательства того, что в некоторых случаях так и было. При этом понятно, что простые верующие, не слишком склонные обременять себя тяжкой аскезой, откладывали до последнего момента принятие таинства. И именно в части доктрины нам (Лев Николаевич сделал поспешные выводы, как и всякий концептуальщик, склонный притягивать факты к доктрине) очень недостает точных сведений. Если бы мы знали, в чем наставляли будущих «Добрых Мужей» и «Добрых Жен», мы бы, вероятно, лучше понимали, насколько тесными и реальными были связи катаризма с манихейством. В настоящее время мы достаточно хорошо знаем манихейство, но нам неизвестно, использовались ли манихейские гимны и манихейские тексты катарами.
Для меня как для христианина — катаризм безусловно ересь, но я не склонен выделять его из общей массы средневековых ересей. "Я смотрю на жизнь циничным взлядом, как любой порядочный историк", а в жизни в подавляющем большинстве случаев "бытие определяет сознание" — и конкретно его определяет степень "напряженности продовольственного баланса", производной от которой является "социальная напряженность". Как писал Мо-цзы "Причина в том, какой год. Если год урожайный, то люди становятся гуманными и добрыми. Если же год неурожайный, то люди становятся негуманными и злыми."
Так было и здесь.
"Трубадуры пели о любви, о рыцарской отваге и жестоко высмеивали монахов — дело в том, что лучшие земли Лангедока принадлежали монастырям, и, как горожане, так и рыцари не любили заевшихся монахов. По заветам Христа монахи должны были вести скромную и воздержанную жизнь, молиться богу и помогать бедным — но эти заветы были забыты; епископы и аббаты предались страсти к наживе и, подражая баронам и графам, принялись обирать крестьян и горожан. Многие епископы были сыновьями местных сеньоров, получившими свой сан неправедными путями; они не умели читать молитв, но зато охотно участвовали в рыцарских схватках. Благочестивый папа Григорий VII пытался было навести порядок, но потом всё вернулось на круги своя — так что жадность и распутство священников вошли в поговорку. Между тем в густонаселенной Окситании началось Сжатие, земли не хватало, в страну часто приходил голод — и на этом фоне неправедные богатства святых отцов бросались в глаза всякому. Народ не мог поверить, что проповедующие в храмах священники действительно служат Благому Господу, он искал других учителей — и такие учителя вскоре нашлись.
История обладает свойством повторяться снова и снова, в разных странах в разное время происходят удивительно похожие события; как только демографическая кривая подходит к определённой точке, как только начинается Сжатие, появляются новые пророки и вожди, которые говорят одно и то же: "Кто не работает, тот да не ест!" Когда-то, в VIII веке, старец Сильван нашёл эту фразу в посланиях апостола Павла и, объединив под этим лозунгом верующих, создал могущественную секту, потрясшую основы Римской Империи. Учение павликиан быстро распространилось по городам Лангедока и вскоре породило новых пророков: около 1170 года купец Пётр Вальд из Лиона роздал своё имущество бедным, и, подобно старцу Сильвану, стал читать перед крестьянами послание апостола Павла. Последователи Вальда жили подобно древним христианам, "имели всё общее и разделяли всем смотря по нужде каждого". По Лангедоку и по Италии ходили тысячи одетых в рубища праведников-"совершенных", и народ видел в них настоящих святых людей, обращался к ним за отпущением грехов и подавал им милостыню. Вскоре ересь охватила весь Лангедок, церкви опустели, люди отворачивались от священников и епископов, и даже тулузский граф Раймунд тайно помогал катарам. Римский папа Иннокентий III послал в Тулузу своих проповедников, но они не имели успеха — несмотря на то, что некоторые из них (к примеру, брат Доминик), подражая "совершенным", ходили босиком и в рубищах. В 1208 году один из посланцев папы был убит — и тогда папа провозгласил против Лангедока Крестовый поход."
Для средневековой культуры катаризм на мой взгляд нес разрушительный потенциал (и потому был обречен, ибо здоровая цивилизация изживает подобные движеия), но само его возникновение сыграло положительную роль, напомнив Церкви ее предназначение и продвинув на юг Клюнийскую реформу.
"Движение миллионных масс никогда не проходит бесследно — даже если его останавливает сила власти. В IX веке павликиане потерпели поражение, но их противник император Василий и его наследники из славной Македонской династии взяли многое из их проповеди для своих социальных реформ. В XIII веке павликиане поднялись снова — и снова были повержены, но их враг Иннокентий III был вынужден задуматься над их словами. Легенда рассказывает, что всемогущему римскому папе приснился сон: он увидел босого монаха в рубище, по виду истинного еретика — но этот еретик подпирал плечом покосившийся собор Святого Петра. Монаха звали Франциском из Ассизи, и ему было суждено вернуть истинную чистоту Христовой вере.
Получилось так, что в то самое время, когда еретики в Лангедоке умирали на кострах, их итальянские братья, оставшиеся в лоне ортодоксального католицизма, были допущены в лоно церкви и придали ей новую силу. Основанный Франциском монашеский орден объявил своей целью служение бедным: монахи кормили бедняков, строили для них больницы и странноприимные дома. Они называли себя "миноритами", "меньшими братьями" и жили, как первые христиане, работали и просили милостыню — но не для себя, а для всех сирых, убогих, нищих. Тысячи людей раздавали своё добро беднякам и шли за Франциском — уже в 1226 году у ордена было 8 тысяч монастырей и 200 тысяч монахов. Воодушевление верующих было столь велико, что в орден — оставаясь мирянами — вступали графы, герцоги и короли; они жертвовали ордену часть своих богатств в надежде, что монахи заступятся за них перед богом. Церковь снова вернулась к социалистическим идеалам Христа и обратилась лицом к народу; монастыри приняли на себя задачу социального обеспечения, и всякий бедняк мог быть уверен, что он не забыт богом, что братья-монахи дадут ему приют и миску похлёбки. В конечном счёте, это был результат повышения демографического давления, результат отчаянной борьбы лангедокских катаров — но святой Франциск не разбирался в законах истории. Он до конца своих дней ездил на ослике по дорогам Италии, призывал людей к милосердию и восхищался всяким творением Господа: птицами, деревьями, цветами. Говорят, что он проповедовал перед птицами, и птицы что-то пели ему в ответ, а потом он удалялся в горы и предавался там созерцанию и мистическому восторгу: ему чудилось, что его душа сливается с Богом. На 44 году своей жизни он совсем ослабел от бесконечного поста и умерщвления плоти; он почувствовал, что конец близок, и велел ученикам перенести себя в родной город. В 1226 году он тихо скончался на ступенях часовни в Ассизи — и ничего не взял с собой на дорогу."
"Жизнеутверждающее" мировоззрение Франциска (в отличии от "жизнеотрицательного" мировоззрения катаров) сомнению не подвергается — однако прислушалось бы папство к проповеди бедных братьев-миноритов, и оказало бы им поддержку, не будь катаров — большой вопрос. Движение катаров было "революционным", оно было разгромлено, но открыло дорогу движению "реформаторскому", позволяющему продлить жизнь данной цивилизации — и такая ситуация в истории повторялась тысячекратно.