Чтобы проиллюстрировать все пропасть, лежащую между еврейским и греческим мироощущениями (и в их лице между религиозным и мифологическим мироощущением), следует сравнить фрагменты из Псалмов Давида (созданных в III веке до н.э.) и «Одиссеи», созданной около VIII века до н.э.
Книга Псалтырь. Псалом 29:
Господи! Тебя вознесу, ибо Ты возвысил меня, Ты не позволил врагам потешиться надо мной!
Господи Боже мой! Вот, я к Тебе воззвал и Ты исцелил меня,
Господи, Ты извлек из Шеола душу мою, Ты оживил меня, в могилу сойти не дал!
Воспойте Господу, святые Его, восславьте память храма Его!
Гнев Его — на миг, милость Его — вовек, вечером — плач ниспошлет, утром – возвеселит.
Так говорил я во дни благоденствия моего: «Не пошатнусь вовек!»
В милости Своей, Господи, Ты поставил меня на вершину силы моей! Но сокрыл Ты лицо Свое, в уныние меня поверг.
К Тебе, Господи, я воззвал, Тебя умолял, о Господи:
«Какая польза Тебе будет от крови моей, если в могилу сойду? Восславит ли прах Тебя, возвестит ли верность Твою?
Услышь и помилуй, Господи, моим заступником будь!»
И вот, Ты обратил в ликование слезы мои, снимаешь с меня лохмотья, веселием препоясал!
Да славит Тебя душа моя, да не умолкает, Господи, Боже мой, вовек восславлю Тебя!
«Одиссея», в переводе В.А.Жуковского, песнь 8:
Двери Гефест отворил, и душа в нем наполнилась гневом;
Громко он начал вопить, чтоб его все услышали боги:
«Дий-вседержитель, блаженные, вечные боги, сберитесь
Тяжкообидное, смеха достойное дело увидеть:
Как надо мной, хромоногим, Зевесова дочь Афродита
Гнусно ругается, с грозным Ареем, губительным богом,
Здесь сочетавшись. Конечно, красавец и тверд на ногах он;
Я ж от рождения хром — но моею ль виною? Виновны
В том лишь родители. Горе мне, горе! Зачем я родился?
Вот посмотрите, как оба, обнявшися нежно друг с другом,
Спят на постели моей. Несказанно мне горько то видеть.
Знаю, однако, что так им в другой раз заснуть не удастся;
Сколь ни сильна в них любовь, но, конечно, охота к такому
Сну в них теперь уж прошла; не сниму с них дотоле я этой
Сети, пока не отдаст мне отец всех богатых подарков,
Им от меня за невесту, бесстыдную дочь, полученных.
Правда, прекрасна она, но ее переменчиво сердце».
Так он сказал. Той порой собрались в медностенных палатах
Боги; пришел Посейдон-земледержец; пришел дароносец
Эрмий; пришел Аполлон, издалека разящий стрелами;
Но, сохраняя пристойность, богини осталися дома.
В двери вступили податели благ, всемогущие боги:
Подняли все они смех несказанный, увидя, какое
Хитрое дело ревнивый Гефест совершить умудрился.
Глядя друг на друга, так меж собою они рассуждали:
«Злое не впрок; над проворством здесь медленность верх одержала;
Как ни хромает Гефест, но поймал он Арея, который
Самый быстрейший из вечных богов, на Олимпе живущих.
Хитростью взял он; достойная мзда посрамителю брака».
Так говорили, друг с другом беседуя, вечные боги.
К Эрмию тут обратившись, сказал Аполлон, сын Зевеса:
«Эрмий, Кронионов сын, благодатный богов вестоносец,
Искренне мне отвечай, согласился ль бы ты под такою
Сетью лежать на постели одной с золотою Кипридой?»
Зоркий убийца Аргуса ответствовал так Аполлону:
«Если б могло то случиться, о царь Аполлон-стреловержец,
Сетью тройной бы себя я охотно опутать дозволил,
Пусть на меня бы, собравшись, богини и боги смотрели,
Только б лежать на постели одной с золотою Кипридой!»
Так отвечал он; бессмертные подняли смех несказанный.
А.Ф.Лосев следующим образом характеризует античную культуру: 1. Античная культура основана на принципе объективизма, 2. Античная культура – это не только объективизм, но еще и материально-чувственный космологизм, 3. Античность построена на одушевленно-разумном космологизме, 4. Античный космос абсолютен, 5. Античная культура вырастает на основе пантеизма (античные боги – это законы природы, которые ею управляют), 6. Античная культура есть абсолютизм фаталистическо-героического космологизма, 7. Античность скульптурна (что перекликается с одним из главных тезисов Шпенглера), 8. Античная культура основана на внеличностном космологизме, 9. Античный индивидуум – это не личность, это «неделимость», 10. Античная личность – это «ипостась», гипотеза, 11. Античный логос – понятие логическое, языковое и в то же время – материальное, натурфилософское, связанное с воздухом, огнем, водой, землей – первоэлементами, 12. Бытие, история, согласно античному мироощущению, это сцена, на которой происходит всемирное представление, которое есть огромный внеличностный космологизм. (Лосев А.Ф. История античной эстетики. М.,1992, Ч 1, с 314-322). Когда мы рассматриваем иудаизм (как монотеистический периода второго храма, так и гностический – периода после V века н.э.), трудно вообразить себе что-либо более далекое от античности. Иудаизм субъективен, уже только потому, что бог иудаизма – личность; дематериализируя своего бога, во избежание печального опыта его уничтожения, посредством уничтожения объектов его материализации, иудаизм решительно порывает с материально-чувственным космологизмом, который вполне мог быть характерен для еврейских верований периода первого храма (если в этих верованиях наблюдалась достаточно развитая «языческая поэзия» — т.е. опоэтизированное описание природы и ее явлений (ее фрагменты все-таки сохранились, попав в канон ветхого завета), то после V века до н.э. поэтическое описание природы начисто исчезает из еврейской духовной литературы, т.е. теряется связь с космосом); окружающий материальный космос для иудаиста – лишь вещь, творение творца, и уже по одному этому не может быть абсолютен; поскольку Яхве создал по своему образу и подобию лишь человека, но не весь мир, никакого одушевленно-разумного космоса быть не может: Яхве находится вне его, а человек продирается к нему сквозь мертвый и враждебный тварный мир; если человек – личность, а мир безличен, законы природы фатально оказываются враждебны человеку, поэтому в иудаизме человек стремится «обмануть» законы природы, преодолеть их, выторговать для себя «особое отношение» — как особый статус личности на фоне безличного космоса и как особый статус «избранного народа» на фоне остального человечества, и отсюда иудаистическая жажда «чуда» — т.е. нарушения богом законов природы, которые, по идее, он же сам и создал; поскольку человек в иудаизме радикально отличен от космоса и подобен богу, ни о каком фаталистическом героизме также речь не идет, более того – бог и человек вместе –заговорщики против этого космоса (что впоследствии любопытным образом совпало с гностической концепцией злого бога – Демиурга, сотворившего мир, и доброго бога, вызволяющего человека из этого «злого мира»); Шпенглер определял ближневосточный культурно-исторический тип, куда он включает Сирию и Месопотамию I-VI веков н.э., а также Византию и Мусульманскую цивилизацию, в его эстетическом воплощении как «мир пещеры», сотворенной богом (что в современной физике может проявляться в теории Эйнштейна о замкнутой вселенной); если мир сотворен богом как вещь, а человек сотворен им же как личность, то все, что есть у человека – не его, а божье, но и сам человек не свой, а божий, и не может восприниматься как индивидуум – «неделимость»; личностный антикосмологизм иудаизма, как это не парадоксально, также отрицает свободу, но с другого конца, чем одержимость судьбой в античной эстетике: свобода нужна человеку в иудаизме только для того, чтобы сделать правильный выбор, но та же свобода дает ему возможность сделать неправильный выбор, а поэтому свобода в иудаизме (равно как и в любой другой религии) – не цель или идеал, а очень неприятная проблема, которую надлежит незамедлительно решать, и поэтому свобода может быть в любой религии лишь микроскопическим просветом между глыбами рабства: рабства «греху» или рабства богу; если что такое хорошо, а что такое плохо определяет бог, как создатель мира, а этот бог к тому же личность, понятия добра и зла не могут быть по своей природе объективными и неизбежно являются субьективными: «зло» — это то, что злом называет бог, и «добро» также то, что добром считает бог, а не то, что является добром и злом субстанционально, объективно, и искать здесь какую-то внебожественную, внесубъективную логику совершенно бессмысленно; человек в иудаизме общается с богом посредством определенного кода, который представляет из себя определенным образом подобранную информацию (тайную в той степени, в которой это требует характер их заговора против «греховного» космоса), содержащуюся в «священной книге», вне этого кода общение или невозможно, или затруднено, что отрицает логос, как разлитую непосредственно в природе истину; история, согласно иудаизму, замкнута, с одной стороны она ограничена сотворением мира, с другой – приходом мессии. Признавая своего бога личностью, монотеисты (в первую очередь иудаисты, хотя аналогичная проблема возникает в любом монотеизме – от зороастризма до христианства) не догадываются, в какую ловушку попадают. Личность (любая, не только конечная как человек, но и бесконечная как бог) по природе своей субъективна, и как следствие не может быть объективной (поскольку мыслящий себя субъект и объект не тождественны). Если же все-таки их отождествить, то из этого возникает два противоречия: во-первых, если бог монотеизма как объект тождественен богу монотеизма как субъекту, то это приводит в конечном счете к пантеизму, поскольку ничто не мешает объективному богу быть тождественным объективному миру, либо (в случае конечности мира и бесконечности бога) объективному миру быть частью объективного бога. Во втором случае тождества объекта и субъекта мир становится всего лишь мышлением бога о нем (мире) и сам перестает быть объективным (в наши дни подобная эстетика получает воплощение во всевозможных теориях мира как компьютерном программы, существующей лишь в сознании ее создателя). Однако, если субъект и объект все-же не тождественны (монотеизм старательно избегает с одной стороны пантеизма, а с другой – представления об иллюзорности мира), бог-личность вообще выпадает из пространства и времени, у него нет своего места в объективном мире. Человек, будучи субъектом, при этом имеет материальное воплощение и через него объективизируется. Но монотеисты сами лишили бога материальности, провозгласив его духом (даже в христианстве воплощается лишь одна ипостась, но не весь бог, который в лице Бога-Отца отнюдь не пребывает на кресте). Экзистенциальность существования, заданная личностным свойством монотеистических богов, превращает их в «ущербных богов», описанных С.Лемом в «Солярисе»:
«– Ах, ты абсолютно не понимаешь, о чем речь. Скажи мне, ты… веришь в бога?
Он быстро взглянул на меня.
– Ты что?! Кто же в наши дни верит…
В его глазах тлело беспокойство.
– Это не так просто, – сказал я нарочито легким тоном. – Я не имею в виду традиционного бога земных верований. Я не знаток религии и, возможно, не придумал ничего нового… ты, случайно, не знаешь, существовала ли когда-нибудь вера… в ущербного бога?
– Ущербного? – повторил он, поднимая брови. – Как это понять? В определенном смысле боги всех религий ущербны, ибо наделены человеческими чертами, только укрупненными. Например, – бог Ветхого завета был жаждущим раболепия и жертвоприношений насильником, завидующим другим богам… Греческие боги из-за своей скандальности, семейных распрей были в не меньшей степени по-людски ущербны…
– Нет, – прервал я его. – Я говорю о боге, чье несовершенство не является следствием простодушия создавших его людей, а представляет собой его существеннейшее имманентное свойство. Это должен быть бог ограниченный в своем всеведении и всемогуществе, который ошибочно предвидит будущее своих творений, которого развитие предопределенных им самим явлений может привести в ужас. Это бог… увечный, который желает всегда больше, чем может, и не сразу это осознает. Он сконструировал часы, но не время, которое они измеряют. Системы или механизмы, служащие для определенных целей, но они переросли эти цели и изменили им. И сотворил бесконечность, которая из меры его могущества, какой она должна была быть, превратилась в меру его безграничного поражения» (Лем С. Избранное. Л.,1991, с 398-399).
Таково следствие создания концепции личного бога-миродержца в онтологии. В гносеологии экзистенциальность (личностность) познания превращает познание в субъективизацию окружающего мира, выражающуюся в отождествлении желаний субъекта с реальностью (разумеется, не в пользу реальности). Будучи личностью «по образу и подобию» бога, монотеист начинает мыслить окружающий мир либо как часть своего сознания, либо как нечто враждебное самому себе. Человек оказывается затерян во враждебном мире материи, который никак не хочет подчиняться духу. По мере осознания невозможности осуществления полного господства духовного начала над материей, выражающейся в нарастании «дефектности» мира, его враждебности «избранному народу», в иудаизме усиливается пропаганда апокалиптических пророчеств.
В принципе, работа завершена. Остался очерк (краткий) ислама. И все. Готово.