Тем временем, что же происходит во Франции, лишившейся известного нам персонажа. Собственно всё та же борьба властолюбий, течений и амбиций.
И летом 1793 года Республике в кольце врагов стало как никогда тяжело. Оставлена Бельгия, Лотарингия и Эльзас, пали Валансьенн и Конде, англичане осаждают Дюнкерк и заняли Тулон, испанцы вышли к Перпиньяну, пьемонтцы вошли в Савойю, с марта запылала Вандея, мятежи в Лионе и Бордо, неспокойно в Нормандии и Марселе. Для "добрых людей", богатых обывателей, городских дельцов, владельцев лавок и ремесел, зажиточных сельских хозяев встает снова перспектива возвращения "немцев", снова "третье сословие будет никем" и аристократы вернут свои порядки. Вместе с тем в стране появился действительно широкий слой собственников, кому действительно стало что защищать помимо абстрактных Libertе, Égalitе, Fraternitе. 12 августа легация первичных собраний секций и провинциальных департаментов обращается к Конвенту с петицией "que le peuple se leve en masse"-"пусть народ ополчиться сплош". И 23 августа декрет "la levee en masse"-"о всенародном ополчении" был вотирован, на трибуне стоял Барер, но читал он с бумаги писаной Карно. На аграрные декреты Горы летом 1793 года деревня откликнулась массовым наплывом в армию, мобилизация полностью оправдалась. К разумным голосам Карно, Дюбуа-Крансе, Робера Линде, Приера из Кот-д,Ора, Девиля, Гаспарена и Альбита наконец прислушиваются. Если весной французские силы едва достигали 120 тысяч, то в конце года в наличии уже было 650 тысяч штыков. Это были не прежние волонтеры, непостоянные горожане, которые к тому же серьезно поредели, а основательное крестьянство, принявшее войну как тяжелую работу. Одновременная амальгама размешала новых призывников и ветеранов, части не потеряли в боеспособности и только усилились численно, всё больше оттачиваются новые коронные приемы новой армии — сочетание колонн и рассыпного строя, быстрота маневра и сосредоточение на месте главного удара. Средний батальон достиг штатной численности в 1000 человек, в 8 вольтижерских и 1 гренадерской ротах, два "синих" и один "белый" батальон составляли полу(деми-)бригаду. 209 полубригад линейной пехоты и 42 легкой пехоты встали теперь у границ Франции. Заработали в полную силу многочисленные оружейные, железоделательные, литейные и пороховые заводы, упорядочены реквизиции и хоть какое то снабжение. Все это обеспечило вернувшие уверенность первые победы, Клебер и Марсо теснят вандейцев, умиротворена Нормандия, смирился Бордо, Гушард и Дельбрель победой при Гондшоте выручают Гоша в Дюнкерке, затем Журдан и Карно останавливают австрийцев у Ваттиньи, в октябре сдался Лион и Келлерман-старший возвращает Савойю, оттеснены снова к границе испанцы, в декабре Лазар Гош бьет интервентов у Гейсберга и снимает осаду Ландау. Наконец уже в кампании 1794 года победа Журдана и Клебера при Флерюсе и вторжение в Испанию окончательно ставит крест на иностранном вторжении. Успех при Тулоне реальной истории приятный плюс и возможно не больше, вписывающийся в общую канву — Франция перевела дух и вернула уверенность в завтрашнем дне. И падение, а возможно и продолжение сопротивления Тулона, общей картины не меняет, в реальности Париж фестивалил по каждому поводу и весной уже снова забыл Героя. Что если возможен даже несколько иной поворот, если верить версии "Девятого Термидора" трилогии Марка Алданова, комисар Поль Баррас хорошо поживился при грабеже Тулона и кое-что из этого стало известно Неподкупному, попадание в один проскрипционный список с такими же как Фуше и Тальен и склонило его в лагерь Конвента. И кто знает если бы этого не произошло, крепость не взята, контрибуция не растрачена, Баррас хотя бы нейтрален, Коммуна победила?
Однако вернемся к нашим изменениям на Юге, в Тулоне, где федералистский мятеж местных жирондистов плавно перетек в интервенцию иностранных держав. Карто и Лапуап также осаждают его, Даммартен также тяжело ранен в передовой стычке и вместо него находят какого то другого начальника артиллерии. Армия неспешно подтягивает тылы, получает резервы, без прежней спешки собирает осадный парк. В целом также преобладает идея наступать через западную сторону, канал Ласа, овладеть полевым укреплением Мальбоске и фортами Сент-Антуан и обстрелом батарей на северном берегу Малого рейда не давать покоя союзникам. И план в целом выполняется несмотря на некоторое бестолковое командование художника Карто, очевидные ляпы которого все же сглаживает понимающий в военном деле комиссар Гаспарен. Наконец 20 ноября назначен толковый командующий Дюгомье, заслуга артиллерийского капитана — новому командующему не пришлось сочинять с нуля свой план штурма, уже был вполне готовый. Возможно Дюгомье сам выберет атаку на полуостров, и ему будет легче овладеть позицией. Ведь в реальности усилиями артиллерийского начальника интерес здесь французы показывали и ранее, благодаря чему позиция Малый Гибралтар была сильна укреплена. Здесь же она игнорируется, все внимание приковано к северным стенам, форту Мальбоске и району Замка. У союзников судя по всему не меньший бардак и отсутствие связных планов, весь сентябрь-октябрь пока они несколько даже превосходили в силах были заняты бездействованием, хотя перейди в наступление они может и в самом деле очистили бы от французов Прованс вплоть до Дюранса. И вдруг теперь когда осадная армия стала их в явно превосходить, перешли в наступление. 29го ноября английская дивизия О,Хара попыталась разрезать республиканские позиции в центре у фортов Сен-Антуана, дело закончилось решительным провалом, англичане отступили сам генерал О,Хара взят в плен. Очевидно дух защитников немало поколебался и 14 декабря французы еще и вколотили последний гвоздь, овладев Малым Гибралтаром. Весьма вероятно что Дюгомье и сам, без подсказок, предпримет в те же сроки эффективную атаку на том или ином участке..
Ослабление военной опасности, противостояние Комитетов и Конвента, боязнь оказаться под гильотиной Большого Террора, вопрос о максимуме, расправа с умеренными дантонистами и кордильерами-эбертистами, оттолкнувшая в жерминале санкюлотские предместья, неспособность Робеспьера к компромиссу, и многое другое, делают Термидорианский переворот действительностью. Началось господство "порядочных людей" и "добрых граждан", крупных собственников и почтенных нотаблей городов, владельцев дел и денег. Начался обратный белый террор, молодежные банды "маскюрадов" Тальена, Фрерона и Мерлена в Париже, роялисткие банды в провинциях, особенно на Юго-востоке. Санкюлоты же были окончательно задавлены в прериале, оружия несмотря на обыски еще хватало, выбило "hommes a talent" их вождей, способных возглавить их осмысленное сопротивление. Секции все более правели, ведь почти все сколь нибудь активные и убежденные республиканцы за годы мобилизаций уходили офицерами в войска, оставив в секциях инертных приспособленцев. Также не избежать неурожая 1794 года и последовавшей необычайно холодной земли. Вместе с новой либерализацией экономики и отказом от максимума окончательно свалило слабый курс ассигнатов и к весне в бедные предместья пришел голод. С осени 1794 года эмиссия с 8 млрд. франков за год к ноябрю 1795 года достигла 20 млрд. франков, причем это являлось целенаправленной политикой комитета финансов Камброна, и его последователей Рамеля-Ногарэ и Годена. Что плохо для бедняков, хорошо для богатых, на асигнатах была основана "приватизация по-французски". Никакой реальный государственный доход не мог бы обеспечить государственные расходы, прежде всего на почти постоянную войну. Асигнаты шли во все стороны, на все расходы, и они же возвращались при распродаже национализированных богатств. При этом официально падение курса асигната не признавалось, и без такого признания нельзя было требовать у покупателей национальных имуществ оплаты новых владений по реальной стоимости. Собственники обращали взятые асигнаты в почти даровую покупку владений, сельские общины коллективно и частно выкупали по фактически заниженной цене свои земли. Выгодно было брать в долг и тратить, скупая всё что можно. Государственные кредиторы получали возмещения из фонда государственных имуществ, одновременно защищая свои капиталы от эмиссионного обесценивания. Когда же фонд оказался исчерпан, внешнее положение Франции уже укрепилось, а кредиторы "переваривали" доставшуюся добычу. Государство объявило "банкротство Рамеля", одновременно поменяв политику с поддержки должников на поддержку кредиторов, введя шкалу фактического возмещения. Обязательства исчезли, кредиторы остались при обеспечении, асигнаты стали не нужны. Но это еще впереди, а пока экономическая жизнь в стране встала в коллапсе. Как и во всём, разладилось снабжение воюющих армий на фронте, и Итальянской в том числе, мобилизация фактически была свернута и численность армии опять стала падать. К марту при миллионе списочного состава фактически присутствовало 450 тысяч штыков. Почти не платилось жалование, войска нерегулярно и ужасно снабжались, переходя на обеспечение за счет завоеванных территорий. В итоге кампания 1795 года на Рейне была фактически провалена, в том числе из-за возможной измены Пишегрю, не лучше обстояло дело в Северной Италии. Положение спасало то что участники коалиции тоже теряли желание воевать, из войны выходят Пруссия и Испания. Устало от войны и вандейское крестьянство, две дивизии эмигрантов в английских мундирах высадившиеся 27 июня ожидали радушной встречи и парадного марша с цветами до самого Парижа. Встретили почти полное местное равнодушие. Гош сначала изолировал их, затем полностью уничтожил.
Тем временем приближался плебисцит с принятием новой Конституции и выборы в законодательные собрания. Члены распускавшегося Национального Конвента хотели гарантировано сохранить свое положение и совершенно не хотели оказаться на эшафоте, или быть выброшенным из окна под торжествующие крики монархистов. Тем временем в набирающем силу правом лагере совсем не было единства, куча разных движений иногда противостоящих друг другу, партии разных претендентов, абсолютисты и конституционные монархисты. Основной движущей силой восстания вообще явились, хоть и достаточно правые, "секционные демократы" отвергавшие две трети. Пусть и под большим про-роялистским влиянием, они вовсе не стремились к старому порядку и отмене парламента, а наоборот хотели гораздо большего представительства, только своего. В следствие этого многие группы абсолютистов, например бюро д,Антрега, фактически саботировало восстание. Секции действовали разнородно, к прямым действиям перешли лишь три центральных, так из потенциально больших 30 тысячных секционных формирований, фактически выступили 6-7 тысяч. Киберон и все большие убийства роялистами всех без разбору республиканцев на Юге насторожили владевших большинством Конвента умеренных республиканцев, тем более перебежчиков из монтаньяров, и заставило их в целом консолидироваться. Привлечение армии уже стало привычным условием. Гора никогда бы не подумала обращаться к войскам, у неё был народ Коммуны, генерала предложившего Робеспьеру свою шпагу, тот бы тут же гильотинировал. У Равнины д,Англа, Барраса, Фрерона, Тальена, Ланжиюне и Камбасереса никаких способных их защитить опор быть не могло. По иронии, армия к которой они обращались, голодная и разутая, составленная из патриотов прежний якобинских ополчений, была в целом гораздо радикальнее своих хозяев. Мобилизация 95года не проводилась и новые общественные настроения почти не проникли в неё, войска не понимали что происходит в стране за их спинами. Все больше видели свое отчуждение, наблюдали насмешки и презрение к своим подвигам и ранам. Стало опасно ходить в синем мундире по улицам, фронтовики стали ощущать себя дома, как в чужой стране. И при этом даже офицеры по прежнему думали, что защищают Революцию. Одним из первых смекнул что к чему хитрый бургундский мужичок Пишегрю, он первый в флореале 1795 года оказал Конвенту услугу. Затем в прериале под рукой оказался Мену, ведший с Рейна подкрепления Гошу, под его же началом в Париж прибыл и юный командир эскадрона 21-го полка Иоахим Мюрат. По видимому обе стороны не склонны были медлить и планировали решить вопрос до выборов 20 вандемьера, и поначалу Конвент рассчитывал на лояльность Мену, однако за несколько месяцев его верность уже поколебалась. Это вызвало заминку в действиях правительства, которой мятежники также не смогли воспользоваться. Стало нужно найти новые лица из командиров пребывающих в Париже. Общее командование было поручено имевшему некоторый военный опыт Баррасу, который логично привлек офицеров штата Топографического бюро, прообраза Генерального штаба, во главе с его начальником Пьером Дюпоном. Однако всецело ему доверять было нельзя, так как он считался роялистским симпатизантом. В Париже был Карто, но в отсутствии у него каких то военных способностей Баррас убедился еще под Тулоном. В итоге заместителем Барраса был назначен бригадный генерал 17-й Парижской дивизии Гийом Брюн, впечатление портило его активное якобинское прошлое и дружба с Дантоном, но выбирать уже не приходилось. В целом это даже вписывалось в канву вандемьерских заигрываний лидеров Конвента с остатками санкюлотского движения. В ночь 13 вандемьера верные войска перекрыли мосты через Сену и встали у Тюильри, эскадрон Мюрата доставил пушки на Пале-Рояль. И с утра отряды секционеров желавшие занять Конвент, натолкнулись на сопротивление, некоторое время до стрельбы не доходило и горожане несколько раз пытались приблизиться для братания с солдатами. У паперти церкви святого Роха большая группа мятежников попробовала под предлогом братания отбить одно орудие, возникла потасовка, кто то поднес огонь и орудие выбросило сноп картечи по толпе. Восприняв это как призыв к действию начали стрелять и соседние пушки. Собственно на этом все и решилось, мятежники начали разбегаться, их вожди покидать город.
Впрочем, исход восстания никак не повлиял на выборы. Одна треть была явно правонастроенной и прежнему составу пришлось сильно потесниться. Остальные две трети всё равно дали "цареубийцам" преобладание и позволили пройти в Совет Директоров. Гийом Брюн получил звание дивизионного генерала и назначен командующим Внутренней Армии. Его водят по салонам и обольщают сладкими речами, на Юг вместо него с Фрероном арестовывать убийц из "Рот Солнца" отправлен Карто. Пока что это не слишком удается, Брюн как неудачный литератор и журналист, завсегдатай клубных сходок первых лет революции, сам не против длинных речей и демагогических деклараций. Для директоров он становится слишком явным республиканцем и слишком популярным, нужно срочно отправить генерала подальше на фронт и Карно спешно составляет план новой кампании 1796 года.