И очень жаль, что гениальный адмирал (в смысле – командир капитанов) и бездарный полководец оказался не на той стороне в первой междоусобной войне Языческой Руси.
Вернув под свой контроль столицу и сосредоточив власть в своих руках, князь Игорь Десятый обратил свое внимание на «московский фронт». Первым делом он возвысил наиболее знатных своих сторонников, одновременно лишив их влияния на московские события. Федор Годунов был официально назначен главой создаваемого Посольского приказа (до того Сестрорецкие князья обходились без подобной структуры, решая дипломатические вопросы лично). Михаил Салтыков получил пост главы Торговой палаты, ранее занятый Павсанием Антеровым. В результате он смог заметно обогатиться, но потерял влияние на территории бывших собственно московских земель. Князь Иван Воротынский стал воеводой Александрии (и уже в 1614 был снят после многочисленных просьб купцов и горожан). Муромский царевич Урус-Мухаммед уехал в Белую Крепость, где стал наместником (в течение 10 лет строил там мечеть, которую в 1616 году, обратившись в язычество, приказал переделать в храм Одина).
В результате на юге остались только менее амбициозные и более молодые князья, бояре и дворяне – братья Ляпуновы, Захар Сабуров с Иваном Годуновым, Михаил Шеин, Василий Морозов, князь Федор Хворостинин с племянником Иваном, Михаил Сабуров, князь Александр Кашин, князь Андрей Телятевский, Никита Воронцов, братья Иван и Петр Басмановы и князь Аслан Урусов. Но, как оказалось, Лютый не доверял никому из них, так и не назначив командующего всеми силами своих сторонников. Все они действовали самостоятельно. Почему и не смогли реализовать свой численный перевес не в этом, не в следующем году. Все это время Сестрорецкий предпочитал придерживаться пассивной тактики. Он сделал всего один шаг – уже 6 августа 1606 года был отправлен приказ о возвращении домой полка «Алых» и его командира Елены Сентрелиной. До их прибытия Игорь Десятый «выдерживал паузу», подтянув к владениям Шуйских треть уланских сотен (6 из 18) и развернув их в тысячи. Уланы только парировали наиболее серьезные угрозы на южном и восточном направлениях, на сами в наступление не переходили. Честно говоря, даже без учета уланских полков сторонники язычников имели некоторый перевес над силами Шуйских, но разрозненность не позволила его реализовать. Михаил Скопин-Шуйский и Дмитрий Пожарский даже смогли нанести в 1607 году несколько весьма опасных ударов по язычникам. В частности первый снова разбил Кашина и занял Брянск, а второй нанес поражение объединенному войску Урусова, Воронцова, Хворостинина и Михаила Сабурова пытавшемуся занять Нижний Новгород. Армии Бутурлина и Ляпуновых блокировали друг друга.
Некоторой компенсацией этих неудач для язычников стала гибель князя Федора Мстиславского под Переяславлем и последовавшее вслед за этим поражение его войск (Честно говоря Василий Морозов только воспользовался ситуацией – дворяне Шуйского начали разбегаться из этой армии по имениям). Разбить обезглавленное и ослабленное дезертирством войском было несложно. А причиной ухода большей части дворян стали крестьянские бунты практически на всей московской территории. Указ Шуйского о восстановлении запрета на уход крестьян из имений и ответный указ Лютого о полном восстановлении права ухода крестьян (изданные еще в 1605 году) все-таки сказались. Их результатом стали массовые беспорядки. Дворяне, находившиеся в войсках защитить свои поместья и семьи не могли. Вернувшись они без особых проблем «разбирались» с крестьянами и холопами, но … положение на фронтах в этот момент резко ухудшалось. А еще более осложнили ситуацию действия «казаков» (которыми называли всех лиц не входящих в иные сословия) численность которых в результате войны вновь выросла. Тем более, что после «своевременных» смертей (точнее – убийств) Корелы и Лунева казаки перестали подчиняться Шуйскому, скатившись к чисто разбойничьим действиям. К концу 1607 года московское правительство утратило контроль над «своей» территорией. И восстановить его уже не успело. Весной 1608 года прибывшая Сентрелина начала генеральное наступление.
Честно говоря, ничего особенного от неё не требовалось. Шесть тысяч улан, четыре тысячи амазонок, десять тысяч южных пограничников (их было вдвое больше, но с границы увели только этих), пятнадцать тысяч сестрорецких наемников (пусть и имевших крайне мало огнестрельного оружия), три тысячи московских стрельцов, две тысячи московских же дворян, почти пять тысяч муромских татар. И это помимо войск Шеина в Смоленске, Морозова в Переяславле и казанских повстанцев…. Против менее чем двадцатитысячных сил Шуйского, к тому же разделенных на пять самостоятельных отрядов (Голицын с Бутурлиным под Москвой, Дмитрий Шуйский у Смоленска, Скопин-Шуйский в Брянске, Пожарский на Волге и Трубецкие в Суздале). Для реализации подобного перевеса особых талантов не требовалось, достаточно было не совершать ошибок.
Уже в мае пал Васильсурск. Московские войска держались против трехкратно превосходящего противника пока Пожарский ими командовал. Но после того, как князь был ранен, его войска «рассыпались». Сохранившая боеспособность часть московских отрядов отступила к Костроме, преследуемая язычниками. Попытка Трубецкого оказать им помощь закончилась разгромом под Нижним Новгородом (и снова подавляющий перевес сестрорецких войск – на этот раз четырехкратный). Осажденная Кострома сдалась в начале августа (не успевшего поправиться воеводу выдали князю Щепину, руководившему осадой). Дмитрий Пожарский был доставлен в Сестрорецк, где его приняли с почестями (по результатам войны он заметно улучшил свое положение). В конце месяца пали Нижний Новгород, Суздаль, Владимир и Стародуб. Трубецкие во главе с Дмитрием оборонялись отчаянно, но безуспешно. Упорное сопротивление по всей видимости было вызвано тем, что они предвидели свою судьбу в случае поражения (в течение месяца семья была уничтожена). Лютый не простил им перехода на сторону Шуйских.
К осени севернее и восточнее Москвы войск Шуйского не осталось. Ситуацию еще более осложнил переход Бутурлина на сторону Сестрорецкого князя (видя бесперспективность дальнейшей войны, он предпочел встать на сторону сильнейшего). От немедленного падения столицу спас Скопин-Шуйский каким-то чудом успевший подойти из Брянска и нанести поражение объединенным войскам Ляпунова и Сабурова. Но даже этот успех не смог переломить ситуацию. Сильнейшая армия Василия Шуйского, стоявшая под Смоленском подойти к Москве до осенней распутицы не успела. А вот главные силы язычников – подошли. Михаил Скопин был вынужден сесть в осаду. В городе не имевшем достаточных запасов продовольствия.
Дмитрий Шуйский попытался помочь столице зимой. Но 1-2 января 1609 года был наголову разгромлен под Вязьмой. И снова о качестве командования. Сняв в сентябре осаду Смоленска к распутице он успел дойти до Дорогобужа. После того как в конце ноября дороги замерзли он смог продвинуться только до Вязьмы. За это же время Сентрелина успела перебросить на втрое большее расстояние (от Москвы к Вязьме) не только своих ветеранов (полк Алых мог пройти и большее расстояние), но и конницу Ляпуновых, стрельцов Сабурова, улан и даже пушки (хоть и мало их у неё было). Победа снова свелась к реализации численного перевеса. После этого помочь Москве уже не мог никто. Сентрелина, хоть и захватившая осадные орудия под Вязьмой, форсировать ситуацию не спешила. Её основные силы наводили порядок в бывших землях Шуйских (подавляли крестьянские выступления и ловили разбойников). К весне было восстановлено какое-то подобие порядка.
Голодающая Москва капитулировала в апреле. Через месяц после случайной гибели Михаила Скопина-Шуйского, бывшего до того и душой и мозгом обороны. (Зимой он пережил 4 покушения, чтобы погибнуть от случайной пули). Елена Сентрелина обещала всем сдавшимся жизнь и сохранение владений (всем – в том числе Голицыну и Шуйскому), при условии пострижения некоторых из них в монастырь. Но, как оказалось, прав принимать такие условия у неё не было. По приказу Лютого все Шуйские, Скопины, Голицыны, Бельские и даже дети Мстиславского были схвачены и в течение года убиты. Их судьбу разделили Пушкины, Татевы, Лыковы, Москальские, Куракины Колычевы, Головины и Нагие. О нескольких десятках дворян речи тем более не было (их казнили без особого шума). А вот тронуть священников Сестрорецкий князь не решился.
В мае был собран Священный Собор, на котором низложение Иова было признанно незаконным. Все активные участники того низложения (в первую очередь Игнатий, Гермоген и Арсений) были сосланы в Белозерский и Псковский монастыри, под строгий надзор. Однако, Лютый по каким-то причинам не решился их «уморить» (Гермоген прожил еще 11 лет). На посту Патриарха, несмотря на свою тяжелую болезнь, был восстановлен Иов, его ближайшими помощниками (и будущими преемниками) стали митрополит Иоанн Ростовский, архиепископ Петр Рязанский и епископ Феодосий Астраханский (последние двое решением того же собора были «повышены» до митрополитов).
В первый день лета Игорь Десятый Сестрорецкий торжественно въехал в Москву и в тот же день был коронован. Помазание проводилось по православному обряду, но вопрос о крещении царя более не поднимался. Согласно легенде на вопрос Иова Лютый ответил следующее:
— Я не фанатик. Вам никто не мешает считать, что нами правит Единый Бог. Вам вольно думать, что боги в которых верят в Сестрорецке, в том числе и Моранна которой я посвящен – всего лишь персонификация Единого, придуманная для простачков, чтобы они легче её поняли, признали её существование. Вам вольно даже говорить об этом. Но сам я в это не верю. И потому – я согласен, что коронация должна проводиться Вами и по Вашему варианту. Но не более. Креститься я не стану.
Продолжительная Смута на Руси закончилась победой Сестрорецких князей, которые хоть и пошли на некоторые уступки, смогли взять власть не отказавшись ни от одного принципиально важного для себя требования. Система коронации язычника по православному обряду их устраивала. Она не устраивала многих русских христиан, но они были разрознены, ослаблены и частично подкуплены.
