ИСПРАВЛЕННЫЙ ВАРИАНТ и продолжение.
«Продолжительная напряженность» в отношениях между Польшей и Швецией являлась результатом династических, религиозных и экономических разногласий: борьбы за балтийские порты в Ливонии и Пруссии; притязаний короля Сигизмунда на шведскую корону и защиты протестантизма Густавом — Адольфом Шведским. Фактически с начала века между этим странами шла война, изредка прерываемая перемириями.
За этот период соотношение сил между государствами изменилось кардинально. Ключевым моментом стал рост доходов шведской казны, которого Густав-Адольф добился за счет продуманной налоговой политики. Если в 1613 году шведская казна получала 0,6 миллиона талеров, то в 1620 – уже 1,2 миллиона, а в 1630 – 3 миллиона. И это помимо русских субсидий (пол миллиона талеров ежегодно) и французской помощи, начавшей поступать несколько позже (в объемах близких к русским). Подобный рост доходов позволил Густаву-Адольфу реализовать свои планы. Армия была перевооружена. Её военно-техническое оснащение на несколько лет стало лучшим в мире. Шведские мушкеты стреляли в три раза быстрее немецких. Только шведская армия обладала полевыми трехфунтовыми орудиями (в России имелись орудия того же веса, но калибром в 2 фунта и намного менее скорострельные; в прочих странах не было и такого). Сравнивая шведскую и польскую армии в 1625 году, русские воеводы пришли к выводу, что скандинавы несколько уступая в кавалерии имели перевес во всех прочих родах войск (в артиллерии и флоте – просто подавляющий). При этом Акватов еще и ошибся, завысив боеспособность польской казачьей пехоты. Он не учел обострения отношений между поляками и казаками.
Поляки стремились сохранить над казаками строгий контроль и не желали предоставлять особые права и привилегии кому-либо из них, кроме небольшой группы занесенных в особый список (реестр). В чрезвычайных обстоятельствах, таких как война с Турцией или Московией, отряды зарегистрированных казаков и запорожцев оказывались недостаточными, и польское правительство позволяло вообще всем украинцам вступать в ряды казаков добровольцами. Когда необходимость проходила, правительство отказывало этим добровольцам в казацком статусе и смещало их. Предполагалось, что крестьяне тогда должны были возвращаться в свои деревни и опять исполнять повинности в королевских или государственных имениях, и это чаще всего провоцировало волнения. После войны с Турцией (закончившейся в 1622 году) Сигизмунд в очередной раз начал сокращать численность реестровых казаков, что не могло не привести к брожению. А смерть лояльного Речи Посполитой казачьего гетмана Сагайдачного (равно как и популярного среди казаков коронного гетмана Ходкевича) не позволила это брожение «пригасить». Наоборот, оно еще более усилилось из-за религиозных разногласий.
Западнорусская православная церковь являлась епархией Константинопольского патриархата. Фактически, все восточные патриархи имели высокий духовный авторитет у православных в Западной Руси (как и в Московии). Но они, находясь под турецким правлением, не располагали возможностью оказать Украине какую-либо материальную поддержку. За ней западнорусское духовенство вынуждено было обращаться к Москве. После восхождения на трон Игоря Лютого в материальных вопросах никаких изменений не произошло – язычники не хотели терять поддержку среди православного населения Речи Посполитой и продолжали оказывать православным финансовую помощь. На фоне жесточайшего давления униатов в Белоруссии и на Украине, всемерно подчеркиваемая «осторожность» язычников по отношению к православным позволила сохранить большую часть авторитета Московской патриархии. Игорь Десятый не только не разрушал (и не захватывал) старые церкви, не только не препятствовал строительству новых, но и сам финансировал их возведение. Естественно, ограничения были, но … все познается в сравнении. А сравнение с Речью Посполитой и Османской Турцией оказалось в пользу Московско-Сестрорецкого государства. Поездки православных иерархов в Москву за средствами продолжались. Каждый приехавший неизбежно укреплял авторитет Московской власти. Некоторых из них цари – язычники использовали в политических комбинациях.
В 1620 году Москву покинул патриарх Иерусалимский Феофан, получивший у Лютого средства на ремонт храмов и содержание клира. Помимо этого он принял участие в поставлении на патриаршество бывшего митрополита Петра Рязанского (лидера «новых нестяжателей», оказавшимся крайне волевым и удачливым деятелем, смевшим жестко критиковать Царя и крайне повысившим авторитет православной церкви). Феофан, ехавший по польской территории, имел полномочия от патриарха Константинопольского совершить в Речи Посполитой деяния, необходимые для нормализации там церковной жизни, поврежденной Брестской унией 1596 года.
Приезд Патриарха необычайно воодушевил православных, надеявшихся на то, что появление столь высокопоставленного иерарха изменит их положение к лучшему. К 1620 году большая часть западнорусских монастырей и церквей со всеми их землями оказалась в руках униатов. Престол митрополита Киевского (подчиненного Константинопольскому патриарху, в отличие от епископа Киевского, входящего в Московскую патриархию) и все епископские кафедры тоже занимали униаты. Православные еще имели несколько монастырей, преимущественно на юге – в казачьих владениях, и довольно много прихожан, однако у них не было епископов, поскольку те немногие, кто не вошел в униатскую церковь в 1596 года, к этому времени умерли, а польское правительство не позволяло православным заменять их. Попытки Московской патриархии «помочь» польским православным (путем назначения своих иерархов) также успеха не принесли. Поляки не допускали их на свою митрополию. В результате исключительно важную роль в церковной жизни стали играть православные братства и монастыри. Несмотря на отторжение униатами значительной части крупнейших монастырей и запрещение (разгон) многих городских братств, именно они сыграли ключевую роль в противостоянии унии. Очистившись от наименее стойких (и наиболее коррумпированных!!!) элементов, братства и монастыри приобрели огромный авторитет среди крестьян, горожан и казаков.
Патриарх Феофан утвердил своими грамотами уставы новообразованных братств, в том числе — Могилевского, Слуцкого, Луцкого, а также подтвердил все ранее дарованные права прежних братств и дал свое согласие на возобновление иерархии Киевской митрополии для чего предложил православным русинам самим избрать кандидатов на архиерейские кафедры. В течение 1620 года Иерусалимский патриарх рукоположил митрополита Киевского Иова, архиепископа Полоцкого Мелетия Смотрицкого, епископа Перемышльского Исайю, епископа Владимиро-волынского Иосифа, епископа Луцкого Исаакия, епископа Холмского Паисия. Перед отъездом Феофан назначил Авраамия Стагонского на Пинскую кафедру и признав законным православным архиереем Львовского владыку Иеремию Тиссаровского, не стал поставлять другого епископа на эту кафедру. Таким образом православные обрели митрополита и семерых епископов. Тем самым была полностью восстановлена каноническая структура Киевской митрополии в юрисдикции Константинопольского Патриархата. Однако до реального восстановления полноценного канонического порядка во всех православных епархиях, расположенных на территории Речи Посполитой, было очень далеко. Прежде всего этому препятствовал отказ стоявших на стороне униатов властей признать законность Феофановых хиротоний и допустить поставленных им епископов в свои епархии. Лишь на Юге, где польская власть была слаба и господствовало казачество, митрополит Киевский мог реально осуществлять свою юрисдикцию над своей митрополичьей областью.
На новохиротонисанных православных иерархов с особой яростью ополчился униатский митрополит Иосиф Вельямин-Рутский, которых видел в их поставлении большую угрозу унии. Глава униатской церкви перед лицом короля Сигизмунда объявил Феофана самозванцем, не имеющим патриаршего сана, и шпионом турецким и московским. На основании такого заявления поставленные Феофаном архиереи также объявлялись незаконными. Иосиф убедил короля издать в 1621 году универсал, который объявлял преступниками православных епископов и всех тех, кто признавал их и помогал им. Указом они были поставлены вне закона. Было предписано подвергнуть аресту всех ставленников Феофана и их помощников. Они были вынуждены скрываться. Выражалось это в том, что они избегали появляться на территориях уверенно контролировавшихся польскими властями и оставались на казачьих землях.
Еще более непримиримым противником православия среди униатов был Иосафат Кунцевич, архиепископ Полоцкий. Даже литовский канцлер Лев Сапега жаловался униатскому митрополиту, что в действиях Кунцевича слишком много насилия, и поэтому люди его ненавидят. Сапега также писал самому Иосафату, советуя ему быть более сдержанным. Архиепископ не обратил никакого внимания на эти предостережения. Он захватил все православные церкви и монастыри в Полоцке и Витебске и запретил проводить православные службы даже в частных домах. Осенью 1623 года, когда Кунцевич приехал в Витебск, разъяренная толпа растерзала его. Происшедшее не могло не вызвать реакции со стороны польского правительства. Все горожане Витебска были признаны виновными. Девятнадцать зачинщиков, включая двух бургомистров, обезглавили, а их собственность передали казне. Сто горожан, которым удалось спастись, приговорили к смертной казни заочно, их собственность также изъяли. Город Витебск лишили Магдебурского права и всех привилегий и подчинили воеводе. Две обнаруженные на окраине города православные часовни разрушили. Запретили звонить в колокола городских церквей, которые находились под контролем униатов без специального разрешения униатского митрополита. Разумеется, эти меры напугали православных, но и уменьшили симпатии к польским властям. В частности православные полоцкие шляхтичи братья Ильины начали искать контактов с русскими, а во время войны сыграли ключевую роль в сдаче Полоцка и Витебска.
Жестокое наказание православных жителей Витебска стало началом нового наступления униатов на Православную Церковь. В конце 1623 года во всех украинских городах была опечатана большая часть православных храмов. В начале 1625 года запорожские казаки вновь распечатали церкви, захватив и заточив наиболее активных униатов.
Натиск католиков удалось погасить. Но надежды на легализацию Православной Церкви в Речи Посполитой полностью исчезли. Оказавшись в угрожающем положении, митрополит Иов и часть православных епископов (Исайя Перемышльский, Исаакий Луцкий, Авраамий Пинский, которые из-за враждебной позиции польских властей не смогли реально занять епископские должности) решают искать помощи в Москве. Вокруг этих иерархов к 1625 году сформировалась так называемая «русская партия». Её представители считали желательным переход Западной Руси в Московско-Сестрорецкое подданство, дабы охранить православных от гонений со стороны католиков. Объективности ради необходимо отметить, что два из семи епископов (как раз те, кто реально исполнял свои функции) – Мелетий Полоцкий и Иеремия Тиссаровский стали последовательными противниками этой идеи.
Тем временем подготовка к войне заканчивалась. На территории каждого из «западных» разрядов (5 сестрорецких) и 3 московских «территорий», негласно к ним приравненных (московской, смоленской и поволжской) формировалось по 10 полков со штатами аналогичными «именным» полкам. Еще в 2 разрядах развертывались дворянские (все 15) и уланские полки (3 из 18), а также набиралось ополчение. Естественно, что новые полки заметно уступали как сестрорецким ветеранам, так и московским стрельцам в подготовке и вооружении (в частности вместо легких бронзовых орудий у них имелись чугунные, что резко снизило маневренность артиллерии). Разное расстояние, которое предстояло пройти сформированным частям Сентрелина превратила в положительный фактор, спланировав поэтапное вступление войск в войну. Начало кампании лимитировалось подходом «добровольцев» из Степного разряда (примерно 10 тысяч сабель), которые должны были под командованием князей из рода Айсинь-Гиоро (Нурхаци и его сыновей) нанести первый удар. В Черной Крепости, Чернигове и Дорогобуже собирались корабли и осадная артиллерия, которым предстояло ударить одновременно с ними. Весной 1625 года первая волна русской армии была готова к вторжению.
Общая численность русских войск, собранных для войны превысила 120 тысяч (21600 дворянской и уланской кавалерии, 80000 пехоты – с учетом обозников, 4400 амазонок, 15000 дворянского и степного конного ополчения, добровольцы Телятевского в Киеве и Белевского в Пскове). Конечно, следует учитывать, что развертывались они поэтапно, что дворянское ополчение появилось в Литве только одной зимой (все остальное время они оставались на засечных линиях). Но все равно … перевес был подавляющим. Сигизмунд Польский с немалым трудом набрал менее 50 тысяч бойцов. А ведь были еще запорожские казаки, враждебные ему, и шведская армия (не уступавшая польской по численности).
Боевые действия начались с пожаров. Скорее всего они были организованы по приказу противостоящих правителей. По крайней мере точно известно, что полностью выгоревший Несвиж и подожженный в нескольких местах Старый Быхов – это дело рук сотни Воронов. В Быхове горожане видели поджигателей, но тем удалось скрыться. В Несвиже толпа разорвала двух человек, поджигавших здания, и еще троим удалось скрыться. Гайдуки Радзивилла преследовали их упорно, но захватить кого-либо живым не смогли. Через два месяца на русскую территорию вышел только пятидесятник Воронов Араб-шах. «Ответный» пожар в Александрийском порту возможно был случаен, но имел крайне неприятные последствия. Уже погруженная на корабли осадная артиллерия (с немалым трудом созданный второй полк Большого Наряда – 54 осадных мортиры и 6 больших пушек) оказалась на дне. Осада Риги была сорвана. После этого весь специализированный «осадный» полк «Темный шторм» Ранскурта был на почтовых лошадях срочно переброшен в Киев, а войска Карельского разряды были направлены на строительные работы или распущены (осаждать Ригу без артиллерии Сентрелина сочла нецелесообразным, равно как и перебрасывать крупный отряд не элитной пехоты на другие направления).
2 мая 1625 года шведская армия во главе с королем высадилась в русской Пруссии. Через две недели она вступила на польскую территорию. Россия объявила войну одновременно со шведами, но боевых действий еще не начала. Только в начале июня девятитысячный отряд пехоты набранной в новгородских землях и усиленный третьим полком сестрорецкой пехоты под командованием Захара Сабурова присоединился к войскам Густава-Адольфа. Направленная против них польская кавалерия противостоять шведской и русской пехоте не смогла. Нередкие победы Калиновского не получали развития, т.к. не имея пехоты в сколько-нибудь заметном количестве, он не мог занимать и удерживать укрепления. А вот каждый успех Густава-Адольфа закреплялся. В течение 1625 года его армия заняла Данциг, Оливу, Быдгощ, Хелмно и Торунь.
В конце июня крупный отряд русской кавалерии переправился через Днепр у Переволочны и, соединившись с казаками под командованием гетмана Жмайла и полковника Тараса Трясило, начал занимать города на Правоборежной Украине. Этим войском командовал князь Нурхаци Золотой – Айсингорев и его родственники (в первую очередь его старший сын Абахай Золотой – Айсингорев и младший Доргонь Айсингорев – приставки Золотой он не имел, поскольку он был рожден от третьей жены). Нурхаци столкнулся с серьезным сопротивлением поляков и местного населения (далеко не все православные считали, что язычники лучше униатов). Несмотря на трудности его войска смогли занять Чигирин, Черкассы, Корсунь, Канев и Белую Церковь (пограничные с Русью города с преимущественно казачьим населением). Но попытки развить успех потерпели неудачу. В осенних боях под Уманью и Брацлавом русские потерпели поражение от войск Речи Посполитой во главе с гетманом Сапегой. В сражениях погибли гетман Жмайло (вместо него казаки избрали Тараса) и молодой воевода Доргонь. На зиму эта армия разместилась в захваченных городах (Чигирине, Корсуни и Белой Церкви).
Главные силы русских начали наступление только в августе. Войска набранные в Северном разряде и на московских землях, усиленные личным полком Сентрелиной (шестым «Алым» сестрорецким), шестью московскими приказами (из 10 – один оставался в Азии, один был у Сабурова и два оставались в Москве) и полком Большого Наряда погрузились в Смоленске на корабли и направились вниз по Днепру. Эта армия состояла из двух «ратей» по 9 тысяч в каждой («рать», объединявшая 10 однобаталийных полков из 500-700 бойцов и 8 орудий, стала основной структурной единицей русской армии в последующие годы) во главе с ратными воеводами Иваном Годуновым и Василием Морозовым. Противостоять настолько мощной группировке на данном направлении полякам и литвинам было нечем. Без особых проблем были заняты Дубровно, Орша, Копысь, Шклов, Могилев, Новый и Старый Быховы (только здесь был оказано серьезное сопротивление для подавления которого потребовалась трехдневная бомбардировка), Рогачев, Жлобин, Стрешен, Горваль и Речица. Вторая попытка организовать оборону была предпринята поляками у впадения Сожа в Днепр. И вновь 54 осадных мортиры и 6 больших пушек подавили всяческое сопротивление (боеприпасы подвозились по Днепру без малейших запозданий). После этого рать Годунова (войска Морозова оставались в занятых городах в качестве гарнизонов) поднялась вверх по Сожу заняв Гомель, Чечерск, Пропойск и Мстиславль. Попытки Радзивилла с пятитысячным отрядом кавалерии (гусары, казаки и рейтары) помочь мстиславскому гарнизону успеха не принесла. Попытки захватить Дубровно, Оршу и Шклов провалились из-за нехватки артиллерии. Узнав о капитуляции Могилева (глава гарнизона Яков Мадалинский был схвачен горожанами и выдан русским), Радзивилл усилил гарнизоны Витебска с Полоцком и отступил к Вильно.
В начале сентября 1625 года бессменный киевский воевода князь Андрей Телятевский послал вверх по Днепру и Припяти на речных судах отряд численностью около тысячи добровольцев во главе со своим сыном Дмитрием. Впрочем его командование было скорее номинальным, т.к. эти силы были почти удвоены полком Ранскурта. За пять дней они поднялись вверх по рекам и заняли Мозырь и Туров, население которых дружелюбно встретило русских ратных людей. Из Турова отряд двинулся по направлению к Давыдову, где стоял гарнизон противника в составе 400 конных шляхтичей и 300 пехотинцев. Русские обратили их в бегство и заняли Давыдов. Далее войска разделились. Ранскурт с большей частью своих ветеранов продолжил движение вверх по Припяти, отвлекая на себя внимание, а отряд Телятевского пробрался сначала реками Горынью, Припятью и Вятлицей, а потом сушей до Столина, который после успешного боя был занят 20 сентября. В этот же день он двинулся к Пинску. Здесь стоял большой гарнизон, насчитывавший 800 человек шляхты Пинского повета и 700 человек пехоты. Этот гарнизон должен был охранять Пинск и «окольные города». Прихода русских войск к Пинску не ожидали: город находился в глубоком тылу, в труднопроходимой местности. Только за два дня до появления Ранскурта стало известно о его движении. Командование противника приняло решение встретить отряд за городом, чтобы не допустить его к Пинску. 25 сентября Штормовой полк на судах приплыл к Пинску, где его встретил противник. После двух демонстративных попыток высадить десант, в тылу у поляков появился отряд Телятевского, тотчас же вступивший в бой с неприятельскими войсками. В результате ожесточенного столкновения противник был обращен в бегство, и город был занят русскими войсками. В дальнейшем все силы этой группировки (Ранскурта и Телятевского) были размещены в занятых городах в качестве гарнизонов. При этом они имели еще несколько удачных столкновений с поляками (бои 1-2 октября у Ратно в верховьях Прияпти). К 26 октября во всех припятских городах находились русские и связь между Литвой и Украиной была прервана.
На этом летняя кампания 1625 года закончилась. Русские войска, действовавшие против Польши были разведены в гарнизоны или распущены. Это позволяло в течение четырех месяцев не платить им. Из каждого девятисотенного полка на казенном содержании оставалось по 200-300 человек (элитные сотни аркебузиров не распускались, в обоих пушкарских сотнях сокращалась только половина состава, из прочих оставались «наиболее достойные»). Сезонным сокращениям не подлежали только отборные части – амазонки и именные полки у язычников (половина из «именных» находилась «за морями»), московские стрельцы у православных. Зная об этой практике Радзивилл попытался организовать зимнее контрнаступление, собрав к началу декабря почти 12 тысяч человек. Но его ждал неожиданный сюрприз. На передовую выходили рати подтянутые из глубины России – камского разряда и набранная в Поволжье (в этой все полки были меньше штатных, т.к. отсутствовали пушкарские сотни для которых не успели отлить орудия). Ими командовали Шеин (камской) и Пожарский (волжской). Их усилил полк Сентрелиной (которая по прежнему оставалось главным военным советником Лютого и отдавала распоряжения от его имени). Помимо этой пехоты в Литовские земли также вступила дворянская конница, снятая с засечных линий. Впрочем, её появление было кратковременным, а участие в серьезных боевых действиях не предполагалось вовсе, о чем красноречиво свидетельствует высший командный состав. Братья Ляпуновы, сменившие Воронцова на южных рубежах, в этой войне на них и оставались. Во главе дворянской армии был поставлен Алексей Красный. Который был ближайшим другом Игоря Десятого, непревзойденным мастером рукопашного боя и «первым клинком» России, основателем Сестрорецкой Академии боевых искусств и Московской фехтовальной Академии, создателем русской школы фехтования на саблях и шашках, разработчиком «русского стиля» рукопашного боя (комбинации традиционного славянского кулачного боя с азиатскими школами)…, но…. Полководцем он не был. Возможно, он и обладал талантами военачальника, но развития они не получили, т.к. никогда до этого он войсками не командовал. К счастью (а возможно – в полном соответствии с планами русского командования) с крупными силами противника русская конница не так и не столкнулась (она действовала между Припятью и Минском, тогда как армия Радзивилла оставалась севернее). Впрочем, отдельные отряды литовской шляхты успели произвести нападения на Могилев, Оршу и Дубровно (безуспешные), а также на Копысь (единственный успех). Однако появление свежей русской армии у Велижа заставило их отступить.
Оставив у Велижа небольшие заслоны, Сентрелина приказала Шеину и Пожарскому двигаться на Витебск и Полоцк. Она доверилась донесениям Воронов, которые гарантировали переход значительной части полоцкой и витебской шляхты на русскую сторону и сдачу городов.
После Имджинской войны ни Минский Китай ни тем более Корея 
