Тем временем второй храм Яхве был восстановлен (примерно около 516 года до н.э., хотя Геродот абсолютно не отличает евреев от других народов V сатрапии, из чего следует, что даже в середине V века до н.э., евреи Палестины сохраняли традиционные верования и ничем не отличались от окружающих «язычников», сами библейские тексты это подтверждают, когда говорят о смешанных браках с чужеземками («язычницами»), которые представляли опасность, так как грозили еврейской общине смешением с языческим окружением и потерей самобытности. Перелом наступает во второй половине века, когда Эзра (видимо, не один, а во главе некоторой коллегии) на основе древних израильских хроник и изустных сказаний составляет ветхий завет: первоначально написаны пять книг Пятикнижия – Торы, Книга Иисуса Навина, Книга Судей и Книги Царств. Позже к ним добавлены книги пророков. В еврейской народной памяти сохранился образ Эзры – книжника, которого величали «вторым Моисеем». Талмуд считает его основоположником раввинистического иудаизма, переписавшим Тору «ассирийским письмом» (то есть еврейским квадратным шрифтом), оставив более древний алфавит самаритянам. Коран (9:30) сообщает, что евреи считали Узейра, то есть Эзру, сыном божьим и мессией; существует предположение, что сообщение, не находящее подтверждения в еврейских источниках, отражало устные предания йеменских евреев. Таким образом, именно во времена Эзры создается в своем классическом виде Иерусалимская гражданско-храмовая община, очень похожая на десятки подобных общин в Передней Азии (в Вавилоне, Ниппуре, Уруке, Борсиппе, Эмесе, Бамбике, Комане, Пессинунте, Зеле, Ольбе, Тордане, Ани, Гиргалее, Тире, Сидоне, Библе, Арваде и др.), формировавшихся вокруг культов различных ближневосточных богов. Персидские цари, как правило, поддерживали эти гражданско-храмовые общины против полусамостоятельных сатрапов и царьков, и это отлично объясняет многие непонятности ветхого завета: персидские цари помогали финансово и в правовом отношении, естественно, не только иерусалимскому храму, но и всем другим аналогичным организациям, а равно признавали культ не только еврейского Яхве, но и эламского Хумбана, египетского Амона, вавилонского Мардука, греческого Аполлона и, ко всему прочему, именовались в Египте «рожденными богиней Нейт» (История Древнего мира. М.,1989 Ч 2,с 188-194) – к сожалению, в ветхозаветных источниках об этом не сообщается. Концепция Эзры проста и последовательна. Он отрицает всех иных богов, кроме Яхве, а Яхве отождествляет с «богом небесным» персов – Ахура-Маздой. При этом Эзра нигде не допускает ни малейшей критики персов и их религии, а одним из древнейших предков Авраама называет иранца Арфаксада (это уже вершина верноподданнических чувств). Яхве становится единым и единственным богом, подобно Ахура-Мазде окруженным богоподобными служителями – ангелами. Борьба Эзры с межнациональными браками влияла на его мировоззрение в женском вопросе – этот женофоб решительно изгнал из иудаизма все женские божества и полубожества, а в истории Самсона и Далилы показал всю гибельность женщины для правоверного иудея (в этом плане Книга Руфь, составленная 200 годами позже, отражает точку зрения его оппонентов). В остальном Эзра предсказуем и даже банален: вся еврейская история рассматривается им через призму заключенного древними евреями с Яхве при посредничестве абсолютно выдуманного им древнего пророка Моисея (чью мифическую биографию он слепил из нескольких вавилонских и шумерских сюжетов). Если евреи сохраняют верность завету, Яхве дарует им победу над врагами и все прочие довольствия, как только евреи отступают от завета, наказывает их, в т.ч. позволяя врагам одерживать над ними победы. Сам по себе завет мыслился как обычный торговый контракт – излагались условия обеих сторон и возможные санкции в случае несоблюдения его одной (еврейской) из сторон, что является архетипом мышления уже не скотоводческого культурно-хозяйственного типа, а торгового, и отчасти напоминает договоры различных греческих героев с отдельными олимпийскими богами. Эзра мыслил достаточно примитивно, чтобы не увлекаться высокой философией и, пожалуй, нигде не ставит проблему добра и зла как такового: для него «добро» это послушание Яхве, а «зло» — непослушание ему же. В целом, все книги, написанные им, строятся из очень схожих сюжетов, чья канва включает констатацию факта послушания или непослушания и описания соответствующих реакций на это Яхве и последствий его реакций. В этом отличие Эзры как историка от Геродота, бывшего его современником (возможно даже труды Геродлота были знакомы Эзре, поскольку их тематика – греко-персидские войны – не могла оставить равнодушными образованных персов и их распространение в Персии в качестве исторического труда весьма вероятно): Геродот в своих описаниях допускает также немало ошибок, схематизирует события, выдумывает целые фразы своих персонажей, но он не ставит перед собой никакой «сверхисторической задачи», он лишь описывает все ставшее известным ему, «чтобы прошедшие события с течением времени не пришли в забвение и великие и удивления достойные деяния как эллинов, так и варваров не остались в безвестности» (Геродот. История, Предисловие). Таким образом, Геродот ставит перед собой лишь задачу борьбы с текущим временем – Хроносом, выполняя важную культурную задачу сохранения информации как самоценности. Т.е. ценность и смысл истории для Геродота – в ней самой. Здесь очень четко видна концепция нерелигиозной истории, истории как таковой, самоценной в своей сути, что верующими безосновательно именуется «отсутствием исторического мышления». У Эзры все не так. Для него (как, возможно, и Атлантида и другие легенды для Платона) история не самоценна – она служанка богословия и призвана лишь иллюстрировать главную богословскую идею – требование абсолютного точного соблюдения евреями контракта с Яхве – ветхого завета. Более того, если ради этой великой цели необходимо что-либо замолчать или наоборот придумать – короче, соврать, Эзра врет без тени смущения, руководствуясь, видимо, теми же соображениями, исходя из которых, Платон выдумал историю Атлантиды и ее антитезы – Великой Платоновской Афинской Державы. Эзра осознает власть идеи над человеком, которому можно сказать все что угодно, и у которого зачастую лишь два выхода: поверить или не поверить, причем Эзра приложил усилия, чтобы решение было положительным. Корпус ветхого завета составлялся в спешке, возможно, разными переписчиками, получившими от Эзры самые общие указания, что объясняет огромное количество противоречий и несостыковок в его тексте, но и это была не самая большая проблема. Делая Яхве богом-миродержцем и устраняя всех иных богов (а демонология в раннем иудаизме еще не получила развития), Эзра столкнулся с серьезной проблемой, которая будет довлеть над иудаизмом во все века его существования и выразится, например, в иронии Нестора Летописца в адрес иудеев: «Если бы бог любил вас и закон ваш, то не были бы вы рассеяны по чужим землям. Или и нам того же хотите?» (Повесть Временных Лет. СПб, 1997, с 63). Это проблема соотношения евреев и других народов. Если Яхве избрал евреев в качестве «особого» народа, то к другим народам он должен относиться на порядок хуже (иначе теряется сам смысл избранничества, которое состоит не только в налагании неких особых обязательств: заповедей, но и в предоставлении особых привилегий), а стало быть, неизбежно первенствующее положение евреев среди народов мира. В зороастризме той эпохи избранность иранских народов была очевидна – они (в лице персов – небольшого правящего меньшинства) контролировали практически всемирную империю – от Эгейского моря до Инда, и их верования принимали новые народы – армяне, евреи и др. А евреи даже в самые блестящие эпохи Давида и Соломона (последний, кстати, отличался веротерпимостью, что подмывает концепцию Эзры) могли претендовать максимум на звание крупной региональной державы, а в остальное время Израиль и Иудея представляли из себя «великие державы» ранга современной Албании с минимальным культурным влиянием на окружающие народы. Не говоря уже о том, что в эпоху Эзры евреи – немногочисленная община в Иерусалиме и окрестностях, численность которой (вместе со всей диаспорой в крупных городах Персидской империи) не превышала к концу V века до н.э. 200 тысяч человек – менее 1% населения Персии (История Древнего мира. М.,1989 Ч 2,с 188). Сам выбравши монотеизм как религию, Эзра попал в ловушку факта исторического поражения евреев, отнюдь не ставших властителями вселенной. Он переживает это крайне тяжело, иноплеменные и – главное! – иноверные (ведь он мог врать в своих записях о боязни в отношении Яхве других народов, но реальность за окном этому не соответствовала) многочисленные народы возмущали его самим фактом своего существования. Он завидует их славе и обижен на своих соплеменников, которые не смогли стать столь же великими. Обида и зависть – это то, чем руководствовались авторы ветхого завета. Потому и бог у них получился гневным и «ревностным», местами просто задыхающимся от злости на все человечество. По сравнению с этой довольно неприглядной личиной, олимпийские боги Геродота выглядят спокойными и веселыми интернационалистами: греки именовали иноплеменников варварами и даже посмеивались над ними, хотя и не отказывали им в определенных достоинствах, но нигде в греческих источниках не встречается такая маниакальная ненависть к инородцам. На что могли надеяться создатели ветхого завета? Будда, Платон, Пифагор ничуть не возражали против распространения своих учений за первоначальные этнические границы. Заратуштра более патриотичен, хотя, как очевидно, к V веку до н.э. главная религия Персидского царства перешагнула свои этнические границы. Успехи иудаистов по части прозелитизма за все 25 веков их истории ничтожны (особенно по сравнению с другими религиями), поэтому они могут с полным правом именовать себя непрозелитической религией. До сих пор различные школы в иудаизме по-разному трактуют отношение религиозного к национальному в еврейской традиции. А по мере продолжения неудачных попыток занять в мире положение, соответствующее своим претензиям, еврейские мыслители займутся криптоисторией – назначением на должности «тайных иудеев» всех значительных личностей мировой истории от гиксосских царей до Колумба и Генри Форда.