Так, ну что? Начал набрасывать пространный комментарий к "Девяностому псалму".
Оставим пока в стороне гигантских страшных змеев (мэйд ин Чина?) и сосредоточимся вот на чем:
Но впрочем, ничего неожиданного во всем этом, пожалуй, и не было, последние годы жизнь двигалась именно к такому финалу. Война в Карабахе, Абхазии, Чечне. Чернобыль и целая цепь подобных аварий. Гибнущая экология, вытесненная масскультурой нравственность. Разве палангский змей такая уж неожиданность? В других образах он начал появляться и раньше, Илья помнил, как еще до всего этого мужики из села Красное Юрьево рассказывали ему, что видели в окрестных лесах зверя — это был как бы громадный кабан, но с рогами, и передвигавшийся заячьими прыжками. Они пошли за ним, хотя копыта у его были вывернуты задом наперед и след вел как бы в обратную сторону, но тот спустился от них в заросший кустарником овраг, и идти дальше охотники не рискнули.
Главный герой мысленно произнес магическое слово "нравственность". Понимает ли он, о чем идет речь? Каков исторической горизонт главного героя (а как мы обнаружили ранее, многотысячелетняя человеческая цивилизация не умещается в котомку странника, и поневоле приходится уничтожать то, что не умещается)? Жалобы на падение нравственности в наше время звучат как откровенный цинизм в ушах любого человека, мало-мальски знакомого с историей. Создавая виртуальный образ "святой старины", подобные моралисты совершенно не интересуются тем, что было в реальности. Не проявляют ни малейшего любопытства, свойственного человеку как биологическому виду и унаследованного от наших обезьяноподобных предков. Поэтому приходится перелистывать страницы истории, дабы укрепить веру слабых и изгнать суеверный ужас из сердец апокалиптиков. Если не обращать внимание на "грешный" мир, а обратиться лишь к духовенству прошлых веков, картина получается впечатляющая. Задолго до всего этого, в XII веке св. Бернард Клервосский — вдохновитель второго крестового похода — восклицал: "Неужто Господь не сподобит меня дожить до тех времен, когда отдать своих дочерей в монастырь не будет означать отдачу их в бордель?" В XIV веке Николя Клеменжи — ректор университета и архидиакон Байо в своей книге "Развращение монашеского сословия" характеризует уровень нравственности: "Сколь много печального можно сказать о женских монастырях. Они более похожи не на общины девственниц, посвятивших себя Богу, а на дома проституции, где женщины предаются дебошу, блуду, кровосмесительству, любому разврату, бытующему у публичных девок!" В следующем столетии Жен Жерсон — каноник Собора Парижской Богоматери также мечет громы и молнии: "Отверзните ваши очи, и вы увидите, что монастыри и обители походят на вертепы разврата" (Амберен Р. "Драмы и секреты истории" М.,1993, с 69). Во Франции вплоть до XVIII века содержательниц публичных домов называли "аббатисами" (там же). У епископа Камбре Жана Бургундского (XV век) был хор в составе 36 человек. Все они были его детьми (не смотря на обязательный целибат католического духовенства!). Этот хор своим пением сопровождал церковные службы своего отца (Там же, с 99-100). Те, кому кажется, что это касается лишь "поганых латинян", выдают бесконечную наивность, подобающую более детям нежного возраста, чем взрослым и мыслящим людям. Православная церковь украшена не меньшим количеством подобных "цветов", хотя тщательнее скрывает аналогичные факты. В 1860-х гг. архангельский губернатор С.П.Гагарин доносил в Синод, что местное духовенство (православное, естественно) необразовано, грубо, не оказывает ни малейшего влияния на население, ведет вызывающий образ жизни: попы посещают непотребные дома, бегают голыми по городу, дерутся в церкви, пьянствуют в кабаках, а один даже окрестил собаку (!) (Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры. М., 1994 Т 1, Ч 1, с 164-165). Позднее Обер-прокурор Синода П.К.Победоносцев завел целую папку с уголовным (!) компроматом на каждого (!) епископа Русской Православной Церкви (журн. "Возрождение", 1927, IV, II. № 678, статья Б.Суворина). Антоний Храповицкий в отчете о результатах ревизии 1907 года в духовных академиях отмечает: "Учащиеся в академиях попы целыми месяцами не ходят в церковь, едят перед служением колбасу с водкой, демонстративно, гурьбой ходят в публичные дома, так что, например, в Казани один из таковых известен всем извощикам под названием "поповский б...", и так его и называют вслух... Когда благоразумные студенты возражают попам на сходках: "это не согласно с основными догматами христианской веры", то им отвечают: "Я догматов не признаю" (Письмо к митрополиту Флавиану, 28 ноября 1907 года). И это не "очернение" христианства, это не сочинили масоны или безбожники-большевики, это голоса самих церковных деятелей. Возникает закономерный вопрос: чем же наше время так уж выделяется на фоне столь ярких и сексуальных "былых времен"? И не являются ли сетования главного героя своеобразной реакцией человека, всерьез воспринимавшего советскую официальную мораль (а ведь бы также советская неофициальная мораль) после ее эрозии в годы перестройки, на что наложилось кабинетное богословие 80-х гг? Было ли чего "вытеснять" масскультурой, которая в эпоху Квазимодо великолепно существовала от Франции до Руси (карнавалы, "бесовские скоморохи" и т.п.)? Главный герой элементарно заблудился в истории, и в очередной раз принимает картину на стене за окно в реальный мир.
"Я могу понять политиков, запрещающих людям свободно обсуждать и толковать прошлое. Не понимаю только одного: у них-то какие могут быть претензии к Гитлеру или Сталину?"
С.Б.Переслегин